Принц для сумасшедшей принцессы Устименко Татьяна
— Или кем попало, — поддержал друга барон, откровенно указывая на полуэльфа.
— Язык придержи! — привычно потребовал Огвур, заслоняя Ланса своим широченным плечом. — Ифрит получит его лишь после того, как переварит тебя. А я…
— Хватит! — Я сердито хлопнула ладонью по колену, требуя тишины. — Вы не команда, а дурдом на выезде. Видимо, Марвину придется постараться да вызвать кого-то дружелюбного и реально для нас полезного.
Некромант еще немного поворчал, капризно набивая себе цену, но потом все-таки согласился и начал готовиться к ритуалу. Он начертал на земле цепочку непонятных рун, зажег магический огонь и, вытащив из какого-то потайного кармана своей необъятной хламиды пучок сухих трав, бросил его в пламя. Над костром немедленно поднялась жуткая вонь, заставившая нас чихать и кашлять. Гнусаво затянув нудный, состоящий из одних согласных речитатив, Марвин воздел руки к небу и выполнил ими серию сложных пассов, сформировавших сизый дым в плотный веретенообразный сгусток. Руны вспыхнули желтым светом и погасли… Перед нами появилась моя любимая тетушка Чума собственной персоной, как обычно облаченная в щегольский батистовый саван. Лицо прелестной дамы наполовину завешивали длинные растрепанные волосы, а ее глубоко провалившиеся глаза, напоминающие красные угли и плохо различимые за завесой из черно-белых прядей, горели неподдельным негодованием.
— Бездельники, — взбешенно прорычала любезная родственница, угрожающе покачивая в костлявой длани фарфоровой ночной вазой, — и как вы только посмели оторвать меня от тяжелой работы?
— Ой, — испуганно пискнул незадачливый маг, в момент узнавший старшую сестру своей ненаглядной супруги Лепры. — Простите, нам были нужны совсем не вы, промашка вышла…
— Зато уж я-то не промахнусь, будь спокоен! — эмоционально пообещала Чума, замахиваясь горшком. — Эх…
Необычный снаряд, ловко запущенный ее тощей, но сильной рукой, со свистом пронесся над головой вовремя присевшего мага, расплескивая во все стороны свое мутное, отвратительно смердящее содержимое…
— Вау! — радостно заорала я, потому что ваза угодила точнехонько в барона, щедро заляпав его красивый камзол мерзкими коричнево-зелеными потеками…
— Ах ты, бездарь! — бушевала Чума, нацеливая на Марвина угрожающе сжатые кулаки. — Да этому клиенту уже девяносто лет стукнуло, и он умирал от чумной диареи, а вы отвлекли меня от столь важной миссии…
Услышав про пикантный диагноз случайно спасенного некромантом пациента, я расхохоталась еще громче. Маг обвиняюще вскинул палец, указывая на меня:
— Это все она виновата, наша Сумасшедшая принцесса!
— Кто? — сразу сменила гнев на милость тетушка. — Ульрика? Племянница, это и правда ты?
— Я! — шагнула я вперед, ласково обнимая страшную тварь. — Мы уже сто лет и сто зим не встречались, тетя.
Чума отвела от лица свои распущенные волосы, ранее перекрывавшие ей весь обзор, и теперь пытливо разглядывала нашу разношерстную компанию.
— Ну конечно, — насмешливо буркнула она, снисходительно ущипнув за щеку невезучего мага, — кто еще способен на подобные фокусы, кроме тебя, дорогой деверь! Здравствуй, девочка! — Я получила нежный поцелуй. — Рада видеть тебя в добром здравии! Ну говори, зачем звали?
— Да, собственно, ради этого вот! — не растерялась я, одним движением волшебного платка Единорога создавая богатый набор разнообразных закусок, дополненных кувшинами с элем и бутылками с вином. — Выпить, закусить…
— А вот это совсем другое дело! — обрадованно потерла узловатые ладони Чума. — Пусть тогда мой скорбный животом дедок еще парочку деньков по земле погуляет. Под лежачий камень все успеем! — Она проказливо хихикнула. — А вот пиво замени-ка на что-нибудь более крепкое. Я, чай, уже не маленькая — низкоградусной-то бурдой баловаться!
— Мадам, вам водку, самогон или коньяк? — Огвур галантно взялся за посуду, решив поухаживать за моей милой тетушкой.
— Даже и не знаю, что выбрать, — польщенно зарделась Чума, — все такое вкусное!
— Вот это по-нашему! — похвально бурчал Эткин, наблюдая за лихо опрокидывающей рюмку за рюмкой Чумой. — Не знаю, как у вас, а вот у меня каждая непьющая личность всегда вызывает нехорошие подозрения. — Он одним глотком опустошил немаленькую бочку красного эльфийского.
— Ого, сразу видно — мужчина в самом заквасе сил! — по-девчоночьи щебетала тетушка, строя дракону глазки.
— Ну за Ульрику! — облегченно провозгласил Марвин, поднимая наполненный до краев бокал.
Все чокнулись, выпили и дружно налегли на острый салат из маринованной по-уррагски морковки.
А в озере с руганью и проклятиями отмывался заляпанный неаппетитным содержимым ночного горшка Генрих, сникший и надолго утративший желание ухаживать за вдовствующими принцессами…
— Принц Тайлериан пригрозил мне тремя страшными потерями, — рассказывала я внимательно слушающей меня Чуме, — если я не возьму яйца малиновки и не откуплюсь от встреченных в пути бед жизнями ее птенцов…
— И ты, конечно, их не взяла — птичек пожалела! — догадливо хмыкнула тетушка. — Уж я-то тебя, милая племянница, насквозь вижу.
Я покаянно отвела глаза:
— Не взяла!
— Зря! — нахмурилась суровая родственница. — Первая напасть уже пришла — погибла Оружейница, единственная из демиургов еще сохранявшая ясность рассудка и способная хоть как-то повлиять на своих безнадежно сбрендивших сестер. А теперь три старые мымры окончательно съехали с катушек и способны сотворить любые жестокости. Девочка, теперь ты стала нашей последней надеждой на избавление от гибели. — Невзирая на усердно поглощаемую выпивку, Чума смотрела на меня серьезными, абсолютно трезвыми глазами. — Будущее планеты в твоих руках…
Я побледнела:
— Думаешь, яйцо малиновки могло спасти жизнь Оружейницы? — Мой язык заплетался от волнения и гнетущего осознания собственной вины. — Возможно, я еще смогу вернуться к тому гнезду и…
— Тсс! — ласково остановила меня тетушка, своими иссохшими пальцами обрывая поток покаяния и сожаления. — Ничто не происходит просто так, никто не умирает зря. Да, Оружейница погибла, но ради благой цели — она отдала тебе свои силы и знания, и отныне твой дочерний долг состоит в том, чтобы оправдать чаяния матери и выполнить возложенную на тебя миссию.
Я печально вздохнула:
— Как же это странно, когда тот, кого ты уже привык считать своим врагом, вдруг оказывается другом и помощником, самоотверженно жертвующим собой ради спасения многих…
Чума участливо улыбнулась:
— Ты повзрослела и поумнела, девочка моя. Ты учишься не только оценивать внешнюю сторону явлений и поступков, но и постигать их внутреннюю, истинную суть. Ведь лишь те из нас, кто умеет объективно взвешивать последствия совершаемых ими деяний и с достоинством принимает неизбежные потери, способны на равных потягаться с судьбой. А враги — они тоже не всегда оказываются врагами…
— Оружейница не была плохой, — убежденно произнесла я. — Отныне я вообще отказываюсь верить в существование неисправимо плохих людей. Я верю, что есть люди, по какой-то весомой причине пока еще не сумевшие стать хорошими…
Своей сухой, жесткой ладонью тетушка любовно погладила меня по волосам:
— Ты милосердна и справедлива. А ведь это и есть именно те основные черты характера, которые необходимы воину Старшей крови, пришедшему в наш мир ради защиты слабых и спасения обездоленных. Люби своих друзей, но всегда уважай и цени врагов. И тогда не исключен вариант, что в итоге многие из твоих врагов прозреют и станут настоящими друзьями…
Я поймала Чуму за запястье и благодарно прижалась губами к ее морщинистой кисти, прекрасно понимая, что сейчас устами тетушки со мной говорит вовсе не она, а сама жизнь, даруя мне свою высшую мудрость. Из глаз ужасной твари скатились две прозрачные слезинки любви и соболезнования, ибо в гнилой, изъеденной могильными червями груди Чумы билось живое, доброе и на редкость отзывчивое сердце. Судьба преподнесла мне очередной урок, показывая: истинно человеческие качества не чужды даже тем, кого мы привыкли считать жестокими и бесчувственными.
— Обозначенная на карте дорога раздваивается, — перешла я к самому важному для меня вопросу. — Которую из них мне следует выбрать?
— А кого из двоих ты бы выбрала, — угрюмо усмехнулась посланница смерти. — Астора или Люция?
— Что? — Я не желала поверить в услышанное. — А они-то тут при чем?
— Тебя преследует наложенное Ринецеей смертное проклятие. — Выражение лица тетушки стало совершенно непроницаемым — таким, будто она сообщила мне нечто малозначительное. — Автоматически падающее и на твои близких. Поэтому потери неизбежны…
— Еще только проклятия мне и не хватало, — обеспокоенно пробубнила я себе под нос и добавила уже громче: — О каких потерях ты говоришь?
— Пойдешь направо — навсегда потеряешь любимого… — Слова Чумы звучали приговором, обрекающим меня на мучительную казнь, совершаемую над моей исстрадавшейся душой. — Налево пойдешь — лишишься сына… За все нужно платить, дорогая! Ты ищешь добра, но путь к нему ведет через зло… Так устроен мир!
— Но это же нечестно! — возмущенно закричала я. — Подобное не должно случиться!
— Честность и честь — это твое предназначение, — почти враждебно поцедила Чума, — абсолютно не присущее большинству обычных людей. Люди эгоистичны, они думают лишь о себе, а вовсе не о счастье для всех. Ты сознательно избрала сей тяжелый удел, обязывающий тебя страдать за всех, хотя и была предупреждена о последствиях. Найди же в себе силы не отступить, не сломаться — и докажи нашему миру: да, ты являешься настоящим воином, настоящей Сумасшедшей принцессой. Ибо, — сейчас она шептала мне на ухо, поскольку эти слова предназначались лишь для меня, — если отступишь ты, то что же тогда остается делать остальным?..
— Девочки! — В нашу беседу неожиданно вклинился настырный драконий бас. — Не нужно так демонстративно игнорировать скромное мужское общество. Хватит уже шушукаться между собой! Мы пьем или как?
— Пьем, конечно! — с наигранным энтузиазмом откликнулась я, стараясь стереть с лица малейшие следы овладевшего мною отчаяния. — Наливай! — Моя рука действовала самостоятельно, весело протягивая Эткину пустой бокал, но в голове непрерывно вертелись три убийственных слова: «Астор или Люций?» Кого из них мне следовало обречь на смерть, а кому — подарить жизнь?
И я совсем не заметила испытующего взгляда Чумы, взиравшей на меня с немым восхищением и затаенной надеждой на спасение…
В каждой удавшейся пьянке, вне зависимости от ее масштабов и размаха, всегда наступает фаза совершения подвигов, когда основательно набравшихся собутыльников начинает тянуть на шалости и приключения. И в этом смысле наша знаменательная пирушка также не стала исключением из правил.
Через час усиленных возлияний мы уже напрочь позабыли все прошлые разногласия и перешли к стадии, названной метким на определения драконом: «Ты меня уважаешь?» Марвин услужливо высушил свежевыстиранный камзол Генриха, мгновенно вернувший себе свой первоначальный цвет, но все еще издающий некое подозрительно-удушливое амбре. Недавние враги Огвур и Кса-Бун, неоднократно выпившие на брудершафт, обнимались, нескладно голосили что-то душещипательно-фольклорное и называли друг друга «брателло», к вящей ревности прекрасного полукровки. Вокруг остатков закуски прыгало несколько странных существ, смахивающих на помесь мышей с кузнечиками, злостно нарушая отлаженный биогеоценоз[62] береговой линии и пытаясь спереть не доеденное драконом жаркое. Это наш капитально упившийся некромант попробовал заселить галерею Трех порталов хоть каким-нибудь зверьем, но его трясущиеся руки категорически отказывались выполнять магические пассы, а посему опыт закончился плачевной неудачей, породив нескольких жалких мутантов. Сам же Марвин заработал профессиональную травму в виде внушительной шишки на лбу, сердито объяснив свое падение не убойным действием орочьей водки, а возмутительной опечаткой в магическом трактате. После этого он сразу пригорюнился и начал слезно жаловаться на жену, активно поддерживаемый Генрихом. Мы выпили еще, нехорошим словом помянув всех стервозных баб. Чума извлекла из кармана савана потертое портмоне и хвастливо показала портрет бравого архидемона Азура, сентиментально обклеенный розовой бархатной тряпицей. Посетовала на профессиональную загруженность, отсутствие нормальной семейной жизни и хроническое бесплодие. Марвин клятвенно пообещал помочь, не уточнив — как именно… Чума смущенно захихикала. Мы дружно покосились на забавно причмокивающего во сне Люция и выпили за детей.
— Послушайте, госпожа Чума, — вдруг ни с того ни с сего отважно выпалил Ланс, еле ворочая заплетающимся языком, — а вы добро творить можете?
— Могу, — торжественно объявила тетушка, непослушными пальцами пытаясь ухватить скользкий кусочек колбасы. — Ибо что есть добро, как не оборотная сторона зла?
Я восхищенно прищелкнула языком, Эткин потрясенно отвалил челюсть, а некромант предвкушающе потер ладони. И понеслось…
Следующую пару часов мы посвятили добру. Совместными магическими усилиями тетушки и Марвина мы добавили субтильному супругу принцессы Будур принцу Али-Мангуту двадцать сантиметров росту и, хорошенько подумавши, десять сантиметров его детородному органу.
— Пусть корова усатая порадуется! — вполголоса ехидно буркнул Ланс, видимо вспомнив что-то свое, личное.
Мы наградили бессмертными лобковыми вшами зловредных киктских шаманов, организующих регулярные набеги на мирных олорулонов, и отправили всем голодающим канагерийским детям гуманитарную помощь в виде сытного ужина из четырех мясных блюд. Мы повысили среднюю урожайность знаменитой кардиньякской брюквы до пятисот центнеров с гектара и удалили безобразную бородавку с носа красногорской княжны Феклы, во всем остальном — писаной красавицы и невесты на выданье… В общем, групповая вакханалия фантазии и безудержный разгул добрых дел продолжались всю ночь напролет.
Утро следующего дня застало нас усталыми и жутко невыспавшимися, но зато — чрезвычайно довольными собой. Мы долго благодарно пожимали руку тетушке Чуме, целовались на прощание и произносили прочувствованные речи. После чего моя нетрезво покачивающаяся родственница скрылась в свете повторно нарисованных некромантом рун, куда я едва успела просунуть кувшин пива на опохмел.
Светало… В далеком Рохоссе в обнимку почивали утомившиеся от ночи любви новобрачные. В кои-то веки досыта наевшиеся чернокожие дети сыто икали сквозь сон, а у стен замка барона Пампура вповалку дрыхли совершенно обалдевшие от счастья мужики, так и не сумевшие всем поселком вытянуть из земли один неподъемный буряк. Смежила очи счастливая красногорская невеста, недоверчиво проглядевшая зеркало почти до дыры, да так и не отведшая руки от чудом похорошевшего носа. Музыкально булькая натянувшимся, будто барабан, пузом, раскатисто храпел Эткин, беззаботно улыбаясь от уха до уха. Деликатно вздыхал прекрасный Лансанариэль, нервно скрипел зубами барон и натужно кряхтел зверски уработавшийся некромант. Спали все, кроме меня…
Я сидела на камне, забравшись на него с ногами и задумчиво упершись подбородком в подтянутые к груди колени. В голове у меня было пусто, а на душе — грустно и радостно одновременно. Нет, скорее все-таки радостно, потому что отныне в моем сердце навечно поселилась слабая надежда на благоприятный исход поджидающих впереди злоключений, уж если даже такая непутевая команда, как наша, все же сумела сделать этот мир немного светлее и чище. И, безусловно, намного лучше.
Каждому из нас хотя бы единожды, но приходится сталкиваться со спорным утверждением, гласящим: «Из двух зол выбирай меньшее», подразумевающим нечто уклончивое вроде псевдодобровольного предпочтения, заключающегося в выборе наименее болезненного способа смерти между утоплением и удушением… Но результат-то в любом случае один и тот же!
Вот примерно это и высказала я озабоченно насупленному Эткину, уже вытоптавшему ровную площадочку на развилке двух дорог. А какой смысл топтаться на месте?
— Из двух зол выбирай меньшее! — дословно процитировал опытный дракон, уповая на народную, веками проверенную мудрость.
Я протестующе скривилась:
— Меньшее зло — вон, у Кса-Буна в мешке спит! Ты что, предлагаешь пожертвовать Люцием? — Я угрожающе потянула из ножен Нурилон. — Вот только попробуй тронь моего сына…
Дракон обескураженно засопел, на всякий случай прикрывая свою массивную голову скрещенными передними лапами:
— Мелеана, не гневи богов! Да чтобы я невинного дитятю обидел? Да ни в жисть!
— Вот то-то же, — удовлетворенно хмыкнула я.
— Нет, а я не понял, в чем заключается проблема? — Генрих аристократично наморщил нос, видимо безмерно удивленный моими колебаниями. — Тебе как Чума сказала? Направо пойдешь — потеряешь сгинувшего муженька? Так чего тут думать-то, если твой покойный благоверный — и так уже покойный. Ну будет он дважды покойным, какая ему разница…
Я ругнулась и опять схватилась за меч — кажется, на этот раз с таким красноречивым выражением взбешенно сощуренных глаз, что сохранностью своих голов озаботились уже все, кроме сильфа, который нагло ухмылялся с самым невинным видом:
— А смысл? — Он иронично похлопал меня по плечу, проверяя, насколько я способна контролировать собственный гнев. — Ну предположим, убьешь ты меня — и что? Все равно тебе так или иначе придется выбирать одну из двух дорог…
Эткин печально кивнул, подтверждая правоту сего неприятного, но бесспорно справедливого утверждения. Я показала гиганту кулак и ненадолго задумалась…
Я скомандовала подъем около полудня. Умывшись озерной водой и наскоро позавтракав тем, что осталось от нашей ночной гулянки, мы свернули походный бивак, при помощи магии Марвина утилизировали пустую посуду и двинулись в путь. Обогнули озеро и довольно бодро, насколько позволяли не шибко резвые с похмелья ноги, запылили по посыпанной мелким песком дороге, уводящей нас к замысловато иззубренной горной гряде. Было жарко и скучно, окружающий пейзаж не радовал разнообразием, являя нашим глазам все те же, уже порядком поднадоевшие камни. Похоже, создавшие эти места демиурги решили не напрягать попусту мозгов и сил, здорово сэкономив на архитектурных изысках. Более унылой местности я в жизни не видывала. К тому же я совершенно не понимала, куда же мы попали.
Я остановилась, достала из кармана Хроники Бальдура и полистала желтые от старости страницы.
— Слушайте, — обратилась я к выжидательно замершим друзьям, — читаю: «Королева Смерть милостиво сопроводила меня до Перекрестка миров, показав бурлящее озеро, по ее словам связующее «вне и не вне». Но следовать далее она отказалась, объяснив свое поведение тем, что подвластная демиургам территория ограничивается именно берегом озера, а дальше начинается великое Ничто, возникшее задолго до Творцов и доступное лишь детям столикого Логруса, повелителя Пустоты. А найти вход в Пустоту способен отнюдь не каждый. Она потребовала точно записать ее слова, не аргументировав, зачем и кому это потребно. А затем она увела меня обратно, строго-настрого приказав забыть все виденное…» На этом записи Бальдура обрываются, — закончила я.
Лица моих спутников отражали овладевшее ими глубочайшее недоумение.
— Мне доводилось читать Хроники, но я не встречал там ничего, даже отдаленно похожего на этот абзац, — признался Огвур. — Бредятина какая-то…
— Ничего подобного, — возмущенно запротестовал Марвин, фанатично благоговевший перед творением бродячего орочьего летописца. — Просто книга обладает разумом и показывает каждому своему читателю именно то, что касается его лично…
— Эка круто ты загнул-то, дружище! — саркастично гоготнул скептик Генрих, постучав себя пальцем по виску и намекая на умственное расстройство некроманта. — Книга с мозгами… Да мозги — они даже не у каждого эльфа водятся, не то что у макулатуры…
— Но разве не вычитал в ней Огвур про относящееся к Лансу пророчество? — надулся маг. — О нет, здесь нет никакой ошибки, я уверен в собственной правоте.
Меня ничуть не трогали их сто лет назад вошедшие в привычку взаимные подколки и перепалки. Я, скорее всего, обращу внимание на обратное явление, а именно — на то, если бы они вдруг перестали пикироваться и цапаться через каждые пять минут. Ну да это все мелочи, ведь сейчас меня волновало нечто совсем другое, ибо я отлично помнила: как и когда повстречалась с Пустотой, назвавшей меня возлюбленным творением Логруса, а значит…
— А это значит — мы не выберем ни одну из двух дорог! — Взмахом руки я указала на развилку и вкопанный в нее камень, в противовес всем сказкам не имеющий никакой предупредительной надписи. Просто гладко отполированная глыба мрамора, безликая и безымянная. Сразу за нею воздух сгущался до состояния мерцающей дымки, сквозь которую слабо просвечивали далекие горы.
И вот тут-то Эткин и выдал про меньшее зло…
Озарение настигло меня внезапно. Я криво усмехнулась, попросила прощения у своего здравого рассудка и, подчиняясь никогда еще не подводившей меня интуиции, смело шагнула вперед. Прямо за камень, угодив ровнехонько посредине между двух дорог, прочивших гибель одному из двух самых дорогих для меня созданий. За моей спиной шокированно ахнули друзья…
Я ощутила кратковременный болезненный укол, судорожной волной прокатившийся по моим мышцам, — такой, какой, наверно, случается от удара электрическим током, известным мне благодаря подаренным Оружейницей знаниям. Серебристая марь упруго натянулась, продавленная моим телом, и лопнула с хрустальным звоном, разлетевшись радужными клочьями мыльного пузыря. Моим глазам предстала поросшая травой лощина, затененная гибкими ветвями дикого орешника и усыпанная желтыми соцветиями проглядывающих повсюду лютиков. Теплый, благоухающий цветочным нектаром ветерок ласково коснулся моих щек. На склоне холма виднелся бьющий из расщелины ручеек, русло которого окаймляли беломраморные плитки, украшенные изображением молодого бородатого мужского лица. Давний знакомец взирал на меня дружелюбно, на его губах играла понимающая улыбка. И все сразу же стало четким и понятным, логично встав на свои места. Этот благодатный край, называемый Пустотой, а следовательно, началом всех начал, принадлежал Логрусу, когда-то чтимому на Земле под именем милосердного Иешуа. Именно он спас меня от гибели в колодце Пустоты города Геферта — и вот наши пути пересеклись вновь…
Я зачерпнула пригоршню сладкой воды и напилась. А затем повернулась к своим друзьям, продолжающим нерешительно переминаться у входа в эту сказочную долину благополучия и спокойствия, и подбадривающе подмигнула Эткину:
— Из двух зол не нужно выбирать какое-то одно, ибо зло всегда остается злом, независимо от его формы и размера. Идите же все сюда!
Мы заночевали возле ручья, вдосталь насытившись необычайно вкусными орехами и удобно устроившись на мягком мху. Долину наполняла жизнь. В траве скользили юркие ящерки, на ближайшей ветке сидела никем не пуганная белка, доверчиво принявшая от меня ломтик белого хлеба, а из гущи орешника бок о бок вышли козленок и волчонок, долго пившие прохладную воду и игриво брызгавшие друг на друга крупными каплями влаги. На закате нас посетила бойкая пестрая сойка, привлеченная блеском моей золотой маски, а следом за нею пожаловало не менее двух сотен светлячков, устроивших праздничную иллюминацию в честь незваных гостей. Атмосфера лощины так и дышала расслабляющей негой, вселяя в наши сердца чувство защищенности и покоя.
— А знаешь, — доверительно сообщил мне дракон, нежась на изумрудной траве, — об этом чудесном месте издревле было известно всем народам, так или иначе описавшим его в своих религиозных трактатах…
— Ну да, — с улыбкой ответила я, шаловливо дергая за хвостик малютку белочку, — только называли они его по-разному. Олимпом, Валгаллой, Пандемониумом, Раем, Эдемом, Ирием… И обитали в нем истинные боги, а не те, которых позднее создали демиурги…
Эткин согласно вздохнул:
— Да, и я бы очень хотел встретить одного, вернее, одну из них…
— У драконов тоже имеются свои боги? — искренне удивилась я. — Вот уж чего не знала!
— Не боги, — смущенно замялся реалист Эткин, — а скорее цари и царицы. Я всегда мечтал найти самую легендарную из наших цариц — последнюю, пропавшую в период войны…
— Ларру! — догадалась я. — Единорог говорил именно о ней. Она является квинтэссенцией магии и способна вернуть в наш мир ее былую силу…
— Что знаешь ты о магии, принцесса? — снисходительно усмехнулся тихонько внимающий нам некромант. — Я бы отдал все — лишь бы вернуть ее на Землю в полном объеме…
— Знаю, — повторно улыбнулась я. — Не владею ею ни в малейшей степени, но знаю о ней все, доступное лишь демиургам. Магию считаю пятой стихией — ментальным эфиром, противостоящим четырем вещественным элементам: земле, воде, огню и воздуху. Способный управлять магией человек — силен, но существует еще и шестой элемент, превосходящий не только волшебство, но и все остальное в мире, даже жизнь и смерть…
— Что за элемент? — так и подпрыгнул Марвин. — Ты пошутила?
Но я молчала, улыбаясь загадочно и слегка печально.
— Спи, дурень! — ехидно хмыкнул дракон, как обычно понявший меня с полуслова. — Хватит с тебя и волшебства. А шестой элемент — это любовь! Вот так-то, магикус.
Мы шли к горам два следующих дня, с трудом пробираясь сквозь девственные лесные дебри и боясь сломать хоть одно растение или раздавить мельчайшее насекомое. Все здесь выглядело настолько совершенным, что малейшее нарушение этой божественной красоты казалось нам страшным кощунством, недостойным любого справедливого человека. Нас впустили в первозданный мир, заслуживающий самого бережного отношения. Мир, отражающий состояние наших душ, жаждущих обновления и просветления. И жаль, что я тогда не понимала главного: как и на Ранмир, сюда тоже впускают лишь за плату, способную стать слишком дорогой и несоизмеримой….
Лес закончился неожиданно. Мы увидели округлую, залитую светом полянку, сплошь засаженную кустами роз, цветущих огромными белыми бутонами. Густой аромат кружил голову, вызывая восторженное опьянение и неверие собственным глазам, потому что в центре розария стояла она, высеченная из белоснежного, пронизанного розовыми прожилками мрамора. Она выглядела неправдоподобно живой, погруженной в многовековой беспробудный сон. Длинная лебединая шея, свободно распахнутые серебристые крылья, широко раскрытые сапфировые глаза… Такие красивые, такие страдающие, но — незрячие. Все линии ее изящного тела отличались гармонично законченными и идеальными пропорциями, правильнее говоря — перед вами находилась исходная красота, самая безупречная в этом мире. Мраморная статуя драконицы высилась среди роз, будя тоску по чудесному, безвозвратно ушедшему от нас прошлому…
— Как она прекрасна! — очарованно простонал Эткин. — Наша царица…
— Смирись, друг, — горестно склонился в галантном поклоне Марвин. — Окажем дань уважения царице, коей уже нет. Нам осталась лишь эта статуя да не менее красивая сказка. Былого — не вернуть.
— Нет, — не желал сдаваться разочарованный дракон. — Я не верю. Она слишком похожа на живую…
— Это холодный камень! — уверенно постучал по боку статуи Генрих. — Смирись, брат… — Он стукнул сильнее.
Эткин строптиво нахмурился, возмущенный вопиющей бесцеремонностью барона. А я… Мне на миг показалось, что по белоснежной поверхности каменной драконицы прошла едва уловимая дрожь боли… Я присмотрелась внимательнее и неожиданно заметила слезу отчаяния, одиноко застывшую в ее сапфировом глазу…
— Эткин! — радостно закричала я. — Ты прав. Она — жива!
Глава 4
— Мелеана, ну сделай же что-нибудь, — всхлипывающе упрашивал дракон, пытаясь молитвенно сложить все четыре лапы сразу, — заклинаю тебя!
— Что сделать? — Я мучилась от безысходности, не находя выхода из создавшейся ситуации и абсолютно не догадываясь, чем мы можем помочь мраморной Ларре. Безрезультатно перепробовавший десятки заклинаний Марвин раздосадованно тер лоб и бессильно ругался.
«Логрус, — напрягала я память, — тени в колодце Пустоты назвали меня Разбудившей драконов. Но чем и как можно вернуть к жизни уснувшую статую?»
— Песней, — категорично заявил Эткин. — Но отнюдь не какой попало, а именно твоей песней, Мелеана! Разбуди Ларру, расскажи ей, как сильно она нам нужна, тронь потаенные струны ее души, поведай ей что-то свое, женское…
«Женское? — мысленно рассуждала я. — Но что я знаю о душе драконицы? Она молода внешне, но так стара внутренне. Боится ли она времени, жалеет ли о прожитых годах? Через какие испытания она прошла?»
Песня родилась сама, наливаясь почти осязаемой энергетикой, гремя торжественным крещендо[63] ушедшей боли и вновь обретенной надежды:
- Над острыми кручами гор,
- Где коршунов стая гнездится,
- Вплетаясь в межзвездный узор,
- Летает драконья царица.
- Пусть снежной холодной крупой
- Предгорье с утра замело,
- Но солнечный отблеск скупой
- Поднимет ее на крыло.
- Дыхание ветра поймав,
- Плывет над простором земли,
- Закон притяженья сломав,
- Как могут драконы одни.
- С высот благосклонно глядит,
- Как славит пришествия день
- Народ, над которым парит
- Ее благодатная тень.
- От жалоб, где стынет слеза,
- От прочих проблем непростых —
- Закроет царица глаза
- Заслонами век золотых.
- Она разучилась любить
- Крылатых драконов-самцов,
- Она, если нужно, убить
- Способна хоть сотню бойцов.
- Не властно над нею добро,
- И зло в ней не будит души.
- За помощь сулить серебро
- Ей, грешник земной, не спеши.
- Она безразличьем полна,
- В ней сила божественных воль,
- Она исчерпала до дна
- Возможных страданий юдоль.
- Уже искупила вполне
- Свои и чужие грехи
- И даже у Бездны на дне
- О небе писала стихи.
- Но истина только одна
- Нужна ей средь тысячи строк:
- В драконах душа не видна —
- Дракон навсегда одинок.
- Быть может, к ней старость близка,
- Но снова над гнездами птиц
- Летает — как смерть, как тоска —
- Царица драконьих цариц…
Переход к тишине стал болезненным, будто удар под дых. Потрясенно молчал Марвин, забавно хлопал глазенками разбуженный моим пением Люций, бесшумно рыдал Эткин…
Но тут статуя мраморной драконицы вдруг устало опустила крылья, с наслаждением потянулась, словно заспавшаяся гибкая кошка, и проникновенно глянула на меня влажными, ожившими глазами.
— Он обещал, что однажды ты придешь к нам, девочка, — нежно произнесла она глубоким бархатным сопрано, приблизив к моему лицу свою аккуратную голову, увенчанную серебряным, похожим на корону гребнем. — И вот ты пришла! Ты готова совершить предначертанное?
— Вы ждали меня? — тупо переспросила я, заикаясь от волнения и внутренне поеживаясь от неприятного чувства предопределенности, делающего меня слепой игрушкой в руках беспощадной судьбы. — Но зачем?
Ларра мягко улыбнулась мне, подмигнула Марвину, заинтересованно покосилась на Эткина, дунула на Ланса, придавая его прическе элегантную растрепанность, вежливым кивком приветствовала наших вояк — в общем, не сделала, кажется, ничего особенного, но за минуту умудрилась оказать внимание всем сразу, в лучших традициях великих правителей. Я лишь оторопело раскрыла рот, потрясенная ее талантом по налаживанию контактов и завоеванию симпатии. Неведомо каким образом, но драконица умела влюблять в себя с первого взгляда. Впрочем, чего в этом удивительного? Ведь она была сама магия во плоти!
— Мир выглядел таким обустроенным, — начала рассказывать она, сойдя с постамента, — таким прочным и нерушимо-отлаженным. И он принадлежал нам без остатка. Весь, целиком и полностью, включая безбрежное небо над Антеей, леса Красногорья и руины Айгюпта, пески Намбудии и наши родные оазисы. Но так продолжалось недолго. Демиурги заскучали… Они неосмотрительно расслабились, позволив самому благородному из демонов — принцу Астору — увлечься идеей одного отступника-чернокнижника и войти в доверие к добрым Пресветлым богам. А затем коварная Ринецея воспользовалась Усыпляющей иглой, вынесенной ее братом с Радужного уровня, и заняла место богини Аолы. На Земле воцарились война, хаос и разруха. Демиурги радовались, будто дети, легко манипулируя целыми народами, ими же самими и созданными. Так погибли два клана эльфов. Мы восстали, но, увы, творцы впали в безумие, грозясь уничтожить всех драконов. Ринецея тоже желала нам смерти. И тогда мы попросили помощи у пятого, самого древнего демиурга — Логруса, когда-то, миллионы лет назад, создавшего эту планету. Объединив возможности всех драконов, мы сумели пробудить спящую Пустоту, это первообразующее Ничто, служащее основой, началом и концом всего во вселенной. И отец справедливости услышал нашу просьбу. Он перенес главное хранилище артефактов — Храм Розы, ранее располагавшийся в Хрустальной долине, сюда — в свои владения. Демиурги оказались отрезаны от сокровищ Храма, помогавших им управлять всеми процессами жизни и смерти. Порталы также стали практически недоступными для всех, подчиняясь теперь лишь маленькой горстке избранных, принадлежащих либо к архимагам, либо к детям Старшей крови. Создатели так и не сумели найти Храм и нас, укрытых милостью Логруса. Отец вселенского добра погрузил нас в глубокий сон, пообещав, что однажды нам явится его любимая дочь, способная подарить агонизирующему миру новую судьбу, полную счастья, добра и света. И вот ты пришла. — Ларра смотрела на меня просительно. — Верни же нам нашу жизнь, принцесса!
— Кто, я? — обомлела я. — А ты ничего не путаешь, повелительница? Я, конечно, собираюсь остановить демиургов и избавить мир от гибельной угрозы, но создать на земле царство всеобщей справедливости… Под силу ли мне это?
— Не сомневайся, — с пониманием улыбнулась Ларра, проникнувшись моими вполне понятными колебаниями и вместе с тем желая хоть немного приободрить ту, на чьи плечи она только что взвалила новые, весьма обременительные заботы и обязанности, — ты со всем справишься. Мы тебе поможем. Не правда ли, друзья?
— А как же! — важно отозвался Эткин. — Всенепременно!
— Да! — кивнул Генрих.
— Да! — мурлыкнул Ланс.
— Безусловно! — рассудительно подтвердил мудрый некромант.
— Точно! — дружно вскинули топоры Огвур и Кса-Бун.
— Гу! — согласно чмокнул алыми губками крошка Люцифер, протягивая ко мне свои розовые ручонки.
— Да! — тихим эхом прилетело из пустоты, вызывая в памяти бесподобный голос моего возлюбленного. — Я здесь, рядом с тобой, мое нереальное, горькое, краденое счастье!
И тогда я запрокинула голову, громко смеясь от радости, потому что осознала — наша истинная сила заключается в той бескорыстной любви, которую даруют нам родные и близкие. А ради них я готова пойти на все!
— Ларра, — взволнованно попросила я, боясь услышать отказ, — ты поможешь мне найти Астора? Подскажи, научи — как вернуть к жизни его тело и душу?
— Это находится вне предела моих полномочий, — печально прищурилась драконица.
Мое сердце словно оборвалось и ухнуло в ледяную бездну, наполненную черной влагой горя и безысходности… Как, она не может? Но ведь Единорог обещал, что если я найду драконью царицу, то она…
— Хотя, — белая драконица хитро улыбнулась, — я знаю тех, кто обязательно сможет прийти к нам на выручку!
Она требовательно взмахнула широким крылом, и, подчиняясь ее воле, небо над нашими головами мгновенно потемнело, превращая день в ночь. Я увидела узкий серпик молодого месяца, окаймленный тончайшей звездной пылью, напоминающей алмазную обсыпку и украшающей его игриво изогнутые рога. Но пыль вдруг легко отделилась от полуночного светила и понеслась к нам, становясь волшебным звездопадом. Я восхищенно ахнула, увлеченная красотой удивительного явления, и тут же поняла: нет, это не звезды. То были крохотные светящиеся шарики, а внутри каждого из них находился живой огонек-сердце, пульсирующий в ритме еще не рожденной человеческой души. Это души мертвых покинули ступени Звездного моста, идущего в небо с вершины горы Ранмир, и спустились на Землю. Они окружили меня дружелюбным облачком и запели десятками мелодичных, хрустально-звенящих голосков:
— Мы помним тебя, принцесса. Мы рады вновь тебя увидеть…
— Дорогие мои, хорошие мои, — шептала я, глотая слезы. — Как вы там?
— Замечательно, — журчали светлячки, путаясь у меня в волосах, садясь на плечи и опускаясь в подставленные ладони. — Мы искали след твоего погибшего принца…
— И?.. — замерла я, затаив дыхание и чувствуя, как вся моя кровь отхлынула от лица и прилила к сердцу, заставляя его биться короткими, пугливыми рывками.
— Увы, — скорбно сознался самый крупный огонек, властно отгоняя от меня других и жалостливо согревая мою холодную щеку. — Его нет нигде — он ушел безвозвратно…
— Дедушка, — заплакала я, узнав душу покойного короля Шеаррана, — это несправедливо. Поищите еще….
— Бесполезно, — печально мигнул светлячок, — его уже не спасти…
— Нет, — звонкий крик нарушил скорбную тишину, — это не так!
Золотистый огонек, самый крохотный из всех, но при этом наиболее быстрый и яркий, почти упал мне на грудь, торопясь рассказать о своей находке:
— Не отчаивайтесь, госпожа Ульрика! Я пролетел весь Радужный уровень и узнал сокровенные тайны возрождения…
— Не тяни! — подстегивающим тоном приказала душа короля. — Говори немедленно!
— Вам нужно пройти через Долину вечной скорби и преодолеть Поля мертвых, — детским голоском сбивчиво лепетал маленький огонек. — За этими полями находится Поляна воскрешения. Дождитесь, когда выпадет Снег желания, и вылепите из него тело вашего принца. Окропите его сначала мертвой, а затем живой водой, и он восстанет из мертвых…
Я ощутила, как волосы на голове встают дыбом от ужаса.
— Но это же невозможно, — с рыданием закричала я. — О такой воде упоминается лишь в сказках! Где я найду подобное чудо?
— Не знаю, — покаянно пискнул огонек. — Разузнать о воде я не сумел…
Повинуясь напутственному жесту Ларры, души умерших опять взмыли вверх, исчезая в темноте. Последним меня покидал резвый светлячок-помощник, и, на мгновение заглянув в самую его сердцевинку, я заметила фигурку новорожденного мальчика, хорошенького и черноволосого, доверчиво таращившегося на меня изумрудно-зелеными глазками. Незримая ниточка нежности протянулась между ним и мной, а я тут же мысленно пообещала малышу отыскать его опять — и уже не отпускать от себя никогда…
— Мне нечего добавить, — виновато пожала плечами Ларра. — Я всегда считала разговоры о живой и мертвой воде всего лишь преданиями старины глубокой, доставшимися нам в наследство от ушедших рас. Но, возможно, ты сумеешь отыскать требуемое снадобье, если попадешь в Обитель богов и пройдешь указанным маршрутом…
— Но я даже не знаю, где начинается этот путь! — исступленно шептала я, порываясь немедленно куда-то бежать и что-то делать.
— Завтра, — усталым голосом посоветовала Ларра. — Мы все узнаем завтра. А пока… — она призывно потерлась головой о шею совершенно одуревшего от счастья Эткина, — спать пора, ночь на дворе…
— Утро вечера мудренее, — лукаво усмехнулся дракон, обнимая белую драконицу своим мощным крылом и увлекая за собой. — Спокойной ночи, Мелеана!
— И вам, — от души пожелала я, провожая их глазами. — Если, конечно, она станет для вас таковой…
Бессонные ночи всегда кажутся нам бесконечно длинными и одновременно с тем — неуловимо короткими. Я лежала на расстеленном в траве плаще, вперив в небо отрешенно-задумчивый взгляд и не решаясь пошевелить даже пальцем. Я боялась разбудить волшебницу-ночь или же отвлечься и проморгать момент наступления нового дня, по тревожному, необъяснимому предчувствию просто обязанного принести с собой нечто значимое и особенное. Наш новый день — интересно, каким он станет? Думаю, ему суждено до основания разрушить старый, давно укоренившийся жизненный уклад, расчистив место для построения иного фундамента нашего мироздания. Но знала ли я досконально, что именно собираюсь строить? Стоило ли столь напористо крушить прогнившее, но такое привычное для всех бытие, еще не определившись детально с запутанным переплетением обновленных созидательных путей? Да и куда вели эти пути? А ведь человек, не осведомленный точно, куда он идет, вполне способен прибыть не туда. Попутный ветер никогда не направит к берегу плывущий неправильным курсом корабль. Забывшая маршрут перелета птица обречена на гибель. Сейчас я одновременно напоминала себе и заплутавшую птицу, и корабль без парусов, попавшие в затягивающий водоворот неопределенности… И признаюсь честно, я вовсе не горела желанием брать на себя неблагодарный труд по созданию этой новой жизни, якобы несущей нам счастье и спокойствие. Все мои комплексы и привычки, все столь милые моему сердцу недостатки и эгоистичные отговорки властно цеплялись за старый жизненный уклад — пусть несовершенный и опасный, но зато такой обыденный и знакомый. Нелегко сознательно нарушать законы мирового равновесия, сдвигая с места заржавевший маятник фатума и вновь запуская его ритмичные раскачивания, но уже совершенно в другом направлении. Поэтому любые изменения в нашей жизни протекают медленно и лениво, причиняя боль, что происходит по причине инерции в мыслях и поведении, из-за внутреннего сопротивления нас самих и противодействия окружающих. Нелегко бороться за свое собственное счастье…
— Нелегко, — неожиданно вклинился в мои размышления голос Эткина, — это ты точно подметила. Впрочем, ты всегда отличалась завидной наблюдательностью…
— А если я откажусь? — Я приподнялась на локте, обращаясь к глыбой нависшему надо мной другу, выглядевшему еще более серым и массивным в мутном сумраке подкрадывающегося рассвета. — Просто плюну на все, заберу Люция — и уйду домой, к генералу Рахсагору и его демонам. Разве не обрету я там счастье и покой? Разве я их не заслужила?
— Возможно, и обретешь, — насмешливо фыркнул дракон, — но лишь ты одна. И не надолго, а лишь до тех пор, пока демиурги нас всех не прихлопнут, будто сонных мух. Хотя, — тут он многозначительно чиркнул когтем себя по горлу, — ты до того дня точно не дотянешь: тебя совесть раньше заест, ибо совестливая ты у нас и обязательная — аж до жути…
— Ну да, — согласно усмехнулась я, — совесть всегда напоминает мне толстого хомяка.
— Почему? — не понял Эткин.
— А она постоянно или спит, — я зевнула и сладко потянулась, — или грызет…
Гигант одобрительно фыркнул:
— Угу, она такая!
— И врагов, значит, спасать до кучи придется? — немного растерянно справилась я у дракона, не осмелившись в открытую упомянуть о Ринецее. Но мудрый друг и так отлично меня понял.
— Всех без исключения! — ехидно прогудел он, сворачиваясь в комок возле моего скромного ложа и язвительно цыкая зубом. — А ты как намеревалась поступить, разборчивая моя? Поздно спохватилась, некогда уже тебе нас на врагов — не врагов сортировать, всех оптом спасать придется! — И Эткин саркастично заржал, безмерно довольный собственным остроумием.
Я натянуто улыбнулась:
— Если враг не сдается, то нужно найти себе другого врага?
— Нет. Нужно пересмотреть классификацию врагов в корне, — наставительно буркнул Эткин. — Ибо наши враги — тупые. Они думают, будто это мы — их враги, хотя на самом деле враги — они…
Я кусала губы от едва сдерживаемого смеха, глядя на разгорающийся в небесах рассвет. Пытаться переспорить дракона — занятие совершенно бесполезное, изначально обреченное на провал. Вот я и не пыталась, а просто подмигнула ему с самым поощрительным видом. Эткин горделиво дернул нижней челюстью — дескать, уж какой есть!
Я через силу, превозмогая все нарастающее ощущение неумолимо приближающейся опасности, поднялась с земли и начала собираться в путь. В конце концов, если тебе трудно, значит, ты идешь в правильном направлении. И посему сейчас меня беспокоило лишь одно — никогда доселе не виданное мною выражение морды Эткина, исполненное какого-то величавого, немного неземного умиротворения…
То, что мы ранее принимали за горы, оказалось отнюдь не горами. Огромные и чудовищно бесформенные известняковые наросты, напоминающие выросшие посреди дороги сталагмиты, перекрывали посыпанную песком путеводную полосу, упирающуюся прямо в эту неожиданную преграду.
— Обойдем? — то ли предложил, то ли констатировал Генрих, вынимая из ножен кинжал и небрежно ковыряя бурую, мягкую, легко поддающуюся стали породу.
— Слишком далеко, — на глаз прикинула я, оценивающе рассматривая простирающуюся вправо и влево гряду. — Может, попробуем прорыть туннель?
— Осторожно! — испуганно вскрикнула Ларра, тревожно наблюдавшая за небрежными манипуляциями сильфского клинка. — Это не камни!
— Серый мел? — предположил Марвин, ногтем отколупывая крохотный обломочек слоистого покрытия.
— Нет, — печально опустила драконица длинные ресницы, — это мой народ!
— Пропавшие драконы? — Я отшатнулась, пытаясь осмыслить услышанное и поверить в сию неправдоподобную версию. — Но как… — Хотя да, мои глаза уже цепко отслеживали едва различимые линии, почти затертые временем и скрытые под толстым слоем осадочного налета. Вот мощный хвост, неловко замершая лапа, угловатый гребень, кольцом изогнутая шея, расширившиеся в последнем вздохе ноздри… Горы состояли из плотно переплетенных десятков и сотен драконьих тел, слившихся в последнем предсмертном объятии, тесно прижавшихся друг к другу и словно бы пытающихся укрыть что-то хрупкое, ценное, нуждающееся в опеке и защите. Да это же…
— Ты угадала, — торжественно расправила крылья драконья царица, подчеркивая значимость моего страшного открытия. — Логрус собрал их здесь и повелел ждать прихода освободительницы, призванной повести драконов за собой — к свету и свободе. Но он сказал, что даже наше знаменитое долголетие не позволит моему народу выжить. И тогда мы решили уснуть, погрузившись в глубочайший летаргический сон, многократно замедляющий все функции наших организмов. Но перед этим они переплелись между собой, образовав непроходимый барьер, скрывающий от чужих глаз Храм Розы…
— Время шло, — подхватила я, — занося спящих драконов песком и пылью, превратившимися в многослойный панцирь…
— Да, — закончила Ларра. — Именно так все и случилось. Но теперь ты пришла во владения Пустоты, а в руках у тебя — Данриэль Алатора, способная пробудить всех драконов и вернуть в наш мир магию.
— Так за чем же дело стало, — радостно рассмеялась я, выхватывая нужную из даг и начиная скоблить ею поверхность ближайшего куска известняка. Но, увы, ничего не произошло. Порода просто послушно крошилась под лезвием Иглы, не торопясь становиться живой плотью и упрямо отказываясь обретать форму тела. Что-то было не так…
«Она не активирована! — вдруг всплыло в моем мозгу предупреждение Оружейницы. — Тебе предстоит принести великую жертву — забрать жизнь одного, дабы воскресить многих…»
— Чьей жизнью мне придется пожертвовать? — потерянно шептала я, обводя потухшим взглядом моих поникших друзей. — Кому предначертано стать этим героем?
И тут до меня дошло…
— Нет, — надрывно закричала я, с отвращением отшвыривая страшное оружие, срубленным деревом валясь на песок и бессильно колотя по нему стиснутыми кулаками. — Нет, что угодно, но только не он…
— Ульрика, — спокойно произнес Эткин, легко поднимая меня одной лапой и растроганно прижимая к своей необъятной груди, в глубине которой ровно стучало благородное, любящее сердце, — не плачь, родная моя. Ничего уже не изменишь, все предрешено судьбой. Существует лишь одна-единственная сила в этом мире, способная пробудить ото сна всех моих братьев и сестер. Вспомни свою чудесную балладу о мудрейшем из нас, ставшую пророческой. Потому что эта нужная нам сила — кровь последнего выжившего дракона… Моя кровь!
Жить хотят все — старые и молодые, глупые и умные, богатые и бедные, счастливые и несчастные. Подчас случается так, что мы терпим совершенно не поддающуюся описанию боль, переносим немыслимые унижения, пускаемся на подлость и предательство ради самой желанной цели, называемой выживанием. Мы готовы платить за жизнь любую цену. Жизнь покупают и продают, дарят и одалживают взаймы, забирают и отдают. Жизнь частенько измеряется, а иногда — не измеряется деньгами и властью, благами и удовольствиями. Жизнь — это все и ничего, слишком мало и неизмеримо много. Ее называют даром богов и наказанием судьбы, долей и испытанием, тяжкой участью и улыбкой фортуны. За жизнь цепляются все и каждый, и наверняка лишь очень немногие из нас способны отказаться от жизни добровольно, безвозмездно передав ее другому. А ведь именно таких бескорыстных смельчаков мы и называем героями.
Эткин осторожно поставил меня на ноги, поднял и подал мне несправедливо обиженную, ни в чем не повинную дагу — и теперь смотрел на меня сожалеющим взглядом, терпеливо склонив набок свою тяжелую голову.
— Эткин! — взмолилась я, вкладывая в его благозвучное имя всю страшную боль, отныне навечно поселившуюся в моем сердце. — Эткин!
Дракон немедленно загримасничал, мастерски изображая на своей морде величайшее сожаление, впрочем изрядно разбавленное его неизменной дурашливостью до такой уместной степени, будто он доподлинно знал: умирать нужно весело.
— Мелеана, не драматизируй, — четко выговорил он. — Оно того не стоит!
— Не стоит? — Мне казалось, что он несет несусветную чушь. — А чего оно стоит?
— Это не имеет стандартных единиц измерения, — спокойно пояснил гигант, — во всяком случае, вещественных. Если тебе станет от этого легче, то ты можешь придумать их сама. Например, «одна драконо-смерть» за спасение целого народа, или — «один удар клинка» за выживание моей любимой.
Он посмотрел на Ларру так, что мне немедленно стало во сто раз горше. Ибо я никогда еще не видывала такой самоотверженной и безбрежной любви, способной уместиться в одном коротком, мимолетном взгляде. Ну разве только у Астора — там, на залитой кровью арене Геферта…
Читать бесплатно другие книги:
