Принц для сумасшедшей принцессы Устименко Татьяна

Глава 5

Я проследовала через анфиладу просторных светлых комнат, соединенных между собой ажурными серебряными арками. Храм купался в лучах полуденного солнца, причудливо преломляющихся на его янтарных стенах и потоками жидкого пламени растекающихся по золотому полу. Мне казалось, будто я ступаю по плоти некоего мифического существа, пробуждающегося ото сна, размеренно вздыхающего после долгого забытья и неторопливо вспоминающего, как это приятно — дышать, видеть, осязать… Преданное забвению хранилище артефактов возвращалось к жизни.

Храм выглядел пустым и необитаемым. Ни единого звука не нарушало тишины его залов, ни одна нога, кроме моей, не топтала легкой кованой лестницы. Выполненный в форме устремленной к облакам башни, Храм спиралью извивался вокруг золотого стержня, нанизывая на него этаж за этажом, ярус за ярусом. Преодолев десяток ступеней, я попала в новое помещение и восхищенно расширила глаза, потому что эта комната оказалась до отказу забита самыми редчайшими артефактами, когда-либо существовавшими на земле. Затаив дыхание и усмиряя стук бешено колотящегося сердца, я беззвучно скользила между прозрачными витринами, благодаря знаниям Оружейницы безошибочно распознавая выставленные в них раритеты. Вот знаменитый скипетр древнеегипетского бога Собека — властителя вод. Резной жезл венчал огромный аквамарин, переливающийся всеми цветами радуги. Именно это сокровище похитил у фараона Рамзеса хитрый иудей Моисей, чтобы провести свой народ через пустыню, выйти к горе Синай и раздвинуть воды Красного моря. В соседнем стеклянном отсеке покоился выполненный в виде шлема венец Амона, коим некогда увенчали Александра Македонского, объявив его сыном бога. Шлем многократно усиливал экстрасенсорные способности любого человека, позволяя ему видеть прошлое и будущее. А рядом с ним стояли громовое копье скандинавского аса Одина, совершеннейший накопитель энергии, и обвитый змеями кадуцей[65] Гермеса — бездонный носитель информации. Черная жемчужина Кришны, призванная убить каждого человека, произносящего хоть слово лжи, и золотая эгида[66] Афины Паллады, способная отразить любой клинок. Огромный двуручный меч-кладенец, якобы принадлежавший какому-то крестьянскому сыну по имени Илья из деревни под городом Муромом. Походный бунчук Джебэ-нойона[67], согласно легенде сделанный из гривы единорога и приносящий победу в бою. Не уверена, насколько точно сия версия соответствовала правде, но вот по цвету и фактуре — волосы на бунчуке[68] идеально подходили под масть одного моего весьма говорливого знакомца. А далее — всякое и всяческое прочее… Следующие полки заполняли еще более древние предметы, упоминания о которых дошли до нас в виде сказок и преданий: портативный излучатель лжевизуальной завесы — шапка-невидимка, самоходные ускорители движения — сапоги-скороходы, антигравитационная платформа — ковер-самолет, призывающая крыс дудочка, компас в виде клубка ниток. И еще многое и многое другое. Второй зал занимали артефакты и амулеты, созданные демиургами, родные братья и сестры моего перстня «Пожиратель пространства». Но меня интересовали отнюдь не эти удивительные сокровища, а проход, ведущий на Радужный уровень. Внезапно мой натренированный слух уловил легкий шорох. Я мгновенно повернулась на каблуках, выхватывая из-за пояса кинжал и занося его для удара…

Передо мной стоял молодой, худой до истощения мужчина, облаченный в белое жреческое одеяние. Ритуальный балахон болтался на его тощем теле настолько свободно, что мне сначала показалось, будто аскет-янтр[69] совсем не имеет плоти, уничтоженной разрушительным действием одурманивающей травы. Удерживаемый серебряным обручем капюшон низко нависал надо лбом, отчего его узкое лицо постоянно оставалось в тени, не позволяя рассмотреть черты, и лишь огромные глаза с пьяно расширенными зрачками светились угольями, внушая мистический страх. Я вздрогнула и опустила оружие.

Жрец смиренно сложил ладони на груди и низко поклонился.

— Повелительница драконов, — его голос звучал торжественно и глухо-тягуче, — мы рады приветствовать тебя в нашей скромной обители. Прошу, следуй за мной, пророк Логрин ожидает в хрустальной зале.

— Какой еще пророк? Зачем я ему понадобилась? — Я засыпала янтра вопросами, но он, так и не выходя из своего сонного оцепенения, равнодушно повернулся ко мне спиной и, почти не отрывая ступней от пола, буквально заскользил в противоположную сторону. Сквозь зубы помянув гоблинов, я последовала за ним.

В углах комнаты были расставлены медные жаровни, на которых тлели семена травы янт. Струйки сизого дымка медленно поднимались вверх, сворачиваясь в причудливые спирали и источая едкий, настойчиво лезущий в нос запах. Не сдержавшись, я звонко чихнула…

— Люди действия не любят затуманивать свой мозг! — донесся до меня дребезжащий старческий смех. — Но мы вынуждены использовать вещества и препараты, способные усилить мощь мысли…

— Зачем? — удивилась я, усаживаясь на подсунутую мне подушку и с любопытством оглядываясь. — Кто вы, не желающие жить в реальности? Дано ли вам осознание тех границ, кои вы пытаетесь преодолеть?

— А кому дано знать, где заканчивается реальность и начинается вымысел? — парировал мой невидимый собеседник, скрытый за пеленой дыма. — Да и где она проходит, эта размытая грань бытия и небытия?

Пытаясь заглушить собственную, изрядно раздражающую меня робость, вызванную загадочной атмосферой, царящей в Храме, я лихорадочно замахала ладонями, разгоняя дымовую завесу, скрадывающую фигуру моего собеседника. Туман немного рассеялся, и я увидела…

Оно полулежало на низком и широком хрустальном троне, обложенное десятком подушек и укутанное шерстяным белым покрывалом. Его тяжелая голова опиралась на правую многосуставчатую длань, лишь отдаленно смахивающую на нормальную руку. Своими удлиненными, согнутыми под немыслимыми углами конечностями это существо напомнило мне старого, сморщенного кузнечика, что-то вещающего пронзительным, скрипучим голосом. Я невольно улыбнулась, надеясь, что хозяин Храма не догадается о моих потаенных, но излишне нелестных сравнениях. Но кузнечик тоненько хихикнул, шевеля заменяющими ему губы жвалами:

— Ты права, принцесса. По линии эволюционного развития мой народ стоял гораздо ближе к насекомым, чем к людям. Некогда мы напрямую влияли на судьбы этой планеты, управляя действиями царей и жрецов, но ныне в живых остался лишь я, сумев пережить и закат великого Вавилона, и гибель Атлантиды, и упадок Римской империи. И даже — страшную ядерную зиму…

— Ты служишь демиургам? — несмело предположила я.

Существо засмеялось еще отвратительнее:

— Нет, моя милая девочка. Меня называют верховным пророком Логрином, и я не служу никому, ну разве что великой Истине — главной в этом мире.

— Так ты жрец Логруса! — догадалась я.

Логрин протестующе кашлянул:

— Пустота — лишь часть Истины. Я — уста и глаза Пустоты, оценивающие объективные шансы будущего и фатальные последствия прошлого…

— Уста? — Я оторопело воззрилась на жвала Логрина. — Глаза? — Белый капюшон его одежды спускался почти до подбородка…

Пророк повелительно взмахнул рукой. Два молодых жреца поспешили откинуть капюшон с его лица, но глаза Логрина по-прежнему оставались закрытыми, потому что он оказался не в силах самостоятельно поднять два серых лоскута кожи, свисающие, будто надежные заслоны, и неподвижно покоящиеся у него на щеках.

— Поднимите мне веки! — приказал пророк.

Жрецы подчинились ему беспрекословно.

Два луча испепеляющего пламени вырвались из глазниц пророка, вонзаясь в мои глаза и почти прожигая их насквозь. Мне показалось, будто две остро отточенные спицы проникли в мой разум, взламывая, изучая, исследуя, бесцеремонно пробиваясь в мои самые интимные думы и желания. Я застонала от нестерпимой боли и прикрылась ладошкой.

— Хорошо, — каркнул Логрин, подавая знак помощникам вновь опустить ему веки, — очень хорошо. Помыслы твои чисты и бескорыстны, а сердце исполнено отваги и любви. Но ты еще не приняла света Истины, а потому рассуждаешь эгоистично и посредственно…

— В чем же состоит настоящая Истина? — вопрошающе воскликнула я, жадно подаваясь вперед и приготовившись внимать откровению мудреца.

Но Логрин лишь осуждающе качнул головой:

— Истина открывается лишь нелицемерным и самоотверженным. Нужно научиться быть самим собой, а не кем-то другим, хотя зачастую нам кажется, что жить под маской другого намного проще. Но это не так. Миражи обманчивы, а посему — учись превозмогать их власть. Учись творить добро не ради личной выгоды, а ради самого добра. Не бойся быть милосердной, ибо жалость — это не слабость, а сила. Живи помыслами другого человека — и добро вернется к тебе сторицей. Невозможно пройти свой путь чужими ногами, нельзя купить свою удачу чужой кровью — помни это, принцесса. Если хочешь приручить свое пугливое счастье, то согрей его теплом своего сердца, приласкай открытостью своей души, привлеки нежностью своего голоса. И тогда оно останется с тобой навсегда!

Я пристыженно прикусила губу и покраснела:

— Да, видно, недаром говорят: «На чужом горбу на Радужный уровень не въедешь!»

— А ведь туда тебе и надобно попасть? — скрипуче хмыкнул Логрин.

— Ага! — Я беспомощно хлопнула ресницами — совсем точь-в-точь как это частенько проделывал Ланс, старательно притворяясь наивным глупышкой. — Туда!

Пророк смеялся долго, так сильно сотрясаясь всем телом, что я уже начала не на шутку опасаться — а ну как этот хрупкий остов, насчитывающий не одну тысячу лет, развалится, унеся с собой светоч негасимой мудрости, обитающий в столь ненадежной оболочке. Но, к счастью, ничего подобного не случилось.

— Притворщица, — наконец соизволил успокоиться Логрин. — Меня на такие женские штучки не подловишь, но я помогу тебе не столько по велению сердца, сколько по зову Истины. Прими мой дар. — Он распахнул шерстяной балахон, на миг обнажив что-то совершенно немыслимое, похожее на хитиновый панцирь рака, и снял со своей шеи две тонкие цепочки с подвешенными к ним крохотными флакончиками. — Вот сюда, — жрец подал мне первый сосуд — хрустальный, оплетенный серебряной проволокой, — ты наберешь мертвую воду. А сюда, — второй флакон оказался отделан золотом, — живую. Да смотри не перепутай.

— Вам уже доводилось напутствовать желающих попасть в Обитель богов? — спросила я, пряча подарок у себя на груди. — Не так ли?

Жвала Логрина гневно заскрежетали:

— Нет. Но много лет назад среди нас нашелся гнусный предатель — отступник, посмевший выкрасть запасной комплект флаконов и обманом проникнувший на Радужный уровень. Я слышал — судьба покарала его по заслугам…

— А вода? — дрожащим голосом перебила я. — Он ее добыл?

— Мертвую — да, — спокойно подтвердил пророк. — Посреди Полей мертвых находится неугасающий вулкан, носящий имя Купель посмертных слез. Он полыхает огнем и жаром, а в его недрах плещется густая черная жижа, состоящая из пепла сожженных трупов. Набери эту мертвую воду в защищенный серебром флакон, хотя я не представляю, как ты сможешь до нее добраться.

— А живая? — продолжала я допытываться. — Где искать ее?

Логрин виновато дернул своими длинными руками, бестолково комкая край покрывала:

— Этого не знаю даже я!

И тщетно я задавала все новые и новые вопросы, пытаясь разобраться в ожидающих меня испытаниях: жрец лишь бессильно шуршал пальцами да многословно извинялся за неосведомленность.

— Умойся живой водой — и проклятие, наложенное на тебя Ринецеей, спадет. А еще, возможно, эта вода оживит твоего погибшего возлюбленного…

— Возможно? — растерянно переспросила я. — Но я так надеялась…

— Ты так и не постигла истинной сути любви! — В холодном голосе Логрина не прозвучало и намека на сочувствие. — А как можно реанимировать то, настоящего смысла чего ты не понимаешь?

Я зарычала от злости и дерзко вскинула подбородок.

— Вам не дано ощутить всю боль моей потери, — кричала я, почти захлебываясь от переполняющего меня возмущения. — Вы никогда не лишались любимого и неспособны осознать, каково это — выживать без него!

— Эгоистка! — презрительно скрипел пророк. — Ты думаешь только о себе… Иди! — Он ткнул пальцем в сторону выхода из комнаты. — И моли великую Истину просветлить твое черствое сердце!

Разъяренно ругаясь, я вихрем взметнулась с подушки, отлетевшей прямо в лицо зловеще хохочущего Логрина, и выскочила вон…

Я не стала утруждать себя подсчетом количества этажей и ступеней, ведущих наверх — к крыше Храма Розы. До сих пор пребывая под впечатлением нанесенной мне обиды, я просто бездумно мчалась по спирально изогнутой лестнице, бормоча неловкие оправдания и мысленно все еще пытаясь убедить несговорчивого пророка в своей правоте. Хотя мне следовало признаться откровенно — отныне в моей бунтующей душе поселился крохотный зародыш сомнения, коему суждено было вырасти впоследствии до громадного размера и полностью перевернуть все мои прежние представления о природе и сущности любви. Но пока это оставалось делом будущего…

Лестница закончилась неожиданно. Потная и разгоряченная от бега, я выскочила на плоскую крышу, представлявшую собой небольшую квадратную площадку, в центре которой высился толстый золотой стержень, оканчивающийся горизонтально закрепленным диском.

«Активная зона телепорта, — услужливо подсказала память Оружейницы. — Ее можно задействовать простым поворотом вложенной в приемное отверстие Радужной иглы, являющейся ключом от пространственного коридора…» И, не задерживаясь ни на мгновение, я одним вызывающим в своей решительности движением запрыгнула на диск. Уверенно выпрямилась, вглядываясь в даль…

Я еще успела рассмотреть извилистую линию горизонта, покрытую девственным лесом, прелестное маленькое озеро, все иссеченное белыми бурунчиками волн, но тут мое созерцательное настроение нарушило басовитое гудение, шедшее от телепорта. Воздух вокруг меня подернулся разноцветной рябью, задрожал и исказился. Линия леса поплыла вбок, все убыстряя ход, а затем встала на дыбы и разломилась на сотню синхронно вращающихся частиц. Озеро взорвалось мириадами острых брызг, вонзившихся в мое тело. Я ощутила космический холод — ненасытный и беспощадный, способный пожрать плоть и выпить рассудок — и пронзительно закричала от ужаса. Я видела, как мимо меня проносятся хвостатые кометы и смертоносные астероиды, как рождаются и стремительно стареют планеты, превращаясь в огненные квазары, я ощущала яростные порывы солнечного ветра[70]. Я поняла, что лечу, а потом куда-то падаю. И мое вынужденное падение длилось целую вечность…

Чтобы на равных бороться с судьбой, нужно обладать двумя не зависящими друг от друга качествами: иметь безграничное рвение к победе и молча терпеть прямое или косвенное вмешательство судьбы. А если не хочешь смириться — просто не суйся. Нет, конечно, можно и сунуться бесшабашно, но тогда будь готов самостоятельно отвечать за последствия своих поступков, ибо никакие отмазки здесь уже не помогут. Назвался героем — полезай в пекло, да помни: герои от страха не плачут и маму не зовут. Но зато им дается редкостный шанс умереть красиво и патетично — а это, согласитесь, уже немало!

Если ты упустил свой шанс, то никогда не думай, будто он — последний. Будут и другие шансы, которые ты упустишь столь же благополучно. Но в любом случае если ты желаешь, чтобы в твоей жизни произошли какие-то перемены, то обязательно бери власть над обстоятельствами в свои руки. Начни преобразования с себя, ибо нельзя изменить жизнь, не изменившись самому. И если до этого момента я свято соблюдала принципы, диктующие мне методику последовательного разрешения возникающих проблем, то сейчас ход судьбы сбился настолько, что я отбросила прочь все прежние правила и решила взять судьбу за рога. Что же касается принципов… Ну их тоже нужно иногда нарушать. А иначе какое от них удовольствие?

Придя в себя, я осознала, что лежу на чем-то неприятно твердом и холодном, уткнувшись носом в пучок квелых растений. Осторожно приоткрыла правый глаз, опасаясь обнаружить какой-нибудь подвох, но, слава Пресветлым богам, это оказался всего лишь кустик блеклых бутонов асфоделя[71], неловко примятый моим подбородком. Прислушавшись к своим ощущениям, я пришла к однозначному выводу: я грохнулась с приличной высоты, отключилась от удара о землю и провалялась в таком положении гоблин знает сколько времени. Но мне очень хотелось верить в то, что сейчас я все-таки нахожусь именно там, куда и стремилась попасть: на Радужном уровне.

Я поднялась на ноги, отряхнула испачканную рубашку и внимательно осмотрелась. Здешние места мало чем отличались от привычных мне нарронских лесов. Ну разве только приглушенной, весьма невыразительной окраской травы и листвы деревьев, скорее смахивающей на серую, чем даже на светло-зеленую. Этот мир будто бы выцвел, являясь всего лишь бледной копией живого земного ландшафта. Ленивый ветерок вяло колыхал поникшую листву, солнце светило вполсилы, и даже небо казалось каким-то рыхлым куском грязной ваты. «Брр», — я с неприязнью передернула плечами, начиная понимать, почему души умерших так торопятся вернуться обратно, в реальный мир. Тоска и серость тут царили поистине смертные.

Точно передо мной находилась пара горных вершин, закругленных и симметричных, словно женские груди. Кажется, я уже привыкла к строгому символизму философии демиургов. Они возвели парные горы как наглядное отображение двойственности добра и зла, смены дня и ночи, взаимосвязи жизни и смерти, неразрывности мужского и женского начал. Бытие и любовь состоят из двух половинок, образующих единое целое. И неудивительно, что поиск своей пропавшей половины и спасение Земли от гибели слились для меня в общую задачу.

На правой возвышенности располагался маленький храм — точная копия того, где я имела честь познакомиться со склонным к философии Единорогом. А вот на левой — раскинулось длинное, приземистое здание, совершенно не блистающее внешней привлекательностью и — более того — сильно смахивающее на неприступную боевую цитадель. Никаких тебе колонн, капителей и цветных витражей, все строго и практично. Окна заменяли узкие щели бойниц, примыкающая территория находилась под контролем видеокамер, а крышу украшала тарелка спутниковой связи. Итак, сказочный антураж закончился — я попала на территорию демиургов.

Обитель затерянных душ, жилище богов-координаторов — так называлось это здание. Генная лаборатория, предназначенная для процесса реинкарнации, когда лишившиеся физической оболочки души походили через блок очистки памяти и заселялись в новое, едва народившееся тело. Конвейер жизни, запущенный всесильными творцами.

Я насчитала шесть датчиков слежения, полностью перекрывающих площадку перед воротами, и как ни пыталась, но так и не смогла избежать внимания их всевидящего ока. Значит, незаметно проникнуть внутрь здания мне не удастся. Следовательно, придется действовать в открытую. Насвистывая легкомысленную мелодию, я спокойным шагом подошла к массивным двустворчатым воротам, постаравшись навесить на лицо самую беззаботную улыбку, на которую только оказалась способна. Ну до чего же трогательная картинка у нас тут вырисовывается: блудная дочь возвращается под отчий кров, старательно строя из себя примерную паиньку. Идиллию немного портил мой внушительный арсенал, состоящий из Нурилона, пяти даг и пары метательных кинжалов, неприметно запрятанных за отворотами высоких сапог. Интуиция подсказывала — внутри меня встретят отнюдь не хлебом-солью. Проигравшая войну Ринецея попытается любым доступным ей способом удержать свой последний рубеж, и, думается мне, выбор окажется прост до банальности: из нас двоих уцелеет только одна. Вот такая суровая диалектика выживания — и ничего личного.

Входная дверь не имела ни замка, ни ручки, только крохотный экранчик дактилоскопического анализатора личности. Скептично хмыкнув, я приложила подушечку большого пальца своей правой руки к квадратной рамочке, уже прикидывая, устоит ли металл двери против лезвия моего меча… По поверхности сканера прошлась зеленая полоска света, считывая представленные данные. «Имеется ли в компьютерной базе Обители образец кожного рисунка моего пальца?» — успела подумать я, мало надеясь на успех предпринятой авантюры и боясь даже предположить, сколько времени мне придется потратить на взлом двери…

— Служба контроля Обители приветствует вас, Оружейница! — Холодный механический голос шел из ниоткуда и отовсюду сразу. Едва слышно щелкнул невидимый замок, и железная створка призывно отворилась.

«Ну и дела!» — к месту припомнила я любимую фразу Ланса, ужом проскальзывая внутрь…

Серые, однообразные коридоры Обители напоминали казарму. Повсюду господствовала стерильная чистота, освещаемая равномерным голубоватым светом, льющимся из электрических светильников. Где-то в отдалении ровно гудел генератор, создавая мнимую видимость обитаемости. Это место внушало мне подсознательный страх, пробуждая в душе целый ворох чужих, противоречащих моему рассудку воспоминаний. Я видела руки — свои и не свои одновременно, плавно раскачивающие реторту с кровью, а затем обнаружила, что сосредоточенно рассматриваю ее на свет, оценивая густоту и состав. Я сплавляла в единое целое магию и науку, отковывая клинок, сейчас покоящийся в ножнах у меня за спиной. И, наконец, я дневала и ночевала в секретной лаборатории, экспериментируя с пятью дагами, призванными когда-нибудь воздать по заслугам любому, кто осмелится покуситься на благополучие слабого и жизнь беззащитного… Тогда я звалась Оружейницей…

— Как, почему пять? — вслух воскликнула я, выплывая из тумана ушедшего в небытие прошлого. — Но ведь все считают, что Алатор должно быть шесть!

— Так-так, — насмешливый голос Ринецеи дрожал, тщетно пытаясь обрести силу и уверенность, — ты все же добралась до святая святых нашего мира! Следует признать, ты отличаешься редкостной настырностью, принцесса.

Появление демоницы стало для меня настоящей неожиданностью. Вот так это обычно и случается: ты прилагаешь все мыслимые усилия для того, чтобы найти нужного тебе человека, а когда он сам находит тебя первым — теряешься и выпускаешь инициативу из своих рук. Мгновенно осознав, в насколько невыгодное положение поставила меня расторопность противницы, я изобразила на губах радостную улыбку и приветливо качнула головой:

— Дорогая сестра, не ожидала от тебя столь теплого приема! Как же это мило — ни растяжек в коридоре, ни ведра с кислотой над дверью! Неужели ты решила посвятить остаток своей жизни исключительно добрым делам?

Лицо Ринецеи перекосилось от негодования:

— Да что ты смыслишь в добре и зле, девчонка?

— О, — я с наигранным легкомыслием взмахнула обеими ладонями, — зато я немного смыслю в демонах. Признайся, дорогая: так и не научившись творить крупные неприятности, ты теперь специализируешься на мелких пакостях и низкопробном хулиганстве?

— Как это? — не поняла меня заклятая врагиня, растерянно моргая красивыми черными глазами, округлившимися от моей непроходимой наглости. — Да что за ерунду ты несешь, дурочка?

А между тем я вполне отдавала себе отчет в том, что говорю и делаю. Сбитая с толку воспоминаниями Оружейницы, я не успела заметить, из какой именно двери появилась демоница, но затевать драку в том узком проходе, в коем мы находились в данный момент, категорически не входило в мои намерения. Поэтому я продолжала напористо идти вперед, изощряясь в бессмысленной болтовне и непрерывно наступая на противницу, вынужденную пятиться спиной вперед.

«Скорее шевели ботфортами и выпихни ее куда-нибудь из этого гоблинового коридора, — молоточком стучало у меня в мозгу. — А то здесь даже мечом по-нормальному размахнуться негде…»

Еще пара шагов, еще пара едких фраз — и мы ввалились в многогранное, похожее на грот помещение, все стены которого занимали соединенные между собой зеркала, образуя единую, слепящую глаза поверхность. Я сдавленно ругнулась себе под нос, понимая, что худшей арены для поединка не подобрать и специально, ибо сия комната предназначалась для медитаций и упражнений в магии, благодаря зеркалам многократно усиливая любой выброс ментальной энергии. То была территория магов.

Демоница довольно осклабилась:

— Ну что, вот ты и попалась, дерзкая выскочка! Умоляй меня о снисхождении, и, возможно, тогда я убью тебя быстро.

Гневно сузив глаза, я посмотрела на нее в упор, стараясь разобраться — так ли уж сильно я ненавижу ее на самом деле? Наверно, мне стало ее жалко: она судорожно пыталась не выдавать овладевшей ее сердцем паники и осталась совсем одна. Ведь она и так уже лишилась всей своей семьи: двоих братьев убили мои друзья, а третий — наиболее сильный и умный, казавшийся столь надежным и преданным — совершил самое худшее из предательств, полюбив врага. Сейчас она уже не производила впечатления прежней могучей волшебницы, уподобившись напуганной маленькой девочке — бледной и потерянной. И в глубине души я признавала: да, я смогу простить зло, причиненное ею людям, если Ринецея раскается и исправится. Ее мертвенно-серое лицо утратило ранешнюю сказочную красоту, теперь вызывая только жалость видом усеивающих его трупных пятен и каплями черной крови, сочащейся из глаз и ноздрей. Видимо, срезанная с Аолы кожа так и не прижилась полностью, доставив демонице больше хлопот и неудобств, чем радости и выгоды. И я заговорила с нею очень мягко, совершенно позабыв об осторожности.

— Сестра, — сострадательно позвала я, протягивая к ней миролюбиво простертые ладони, — видишь, мое оружие вложено в ножны. Приди в мои объятия. Забудем вражду и объединим наши усилия в борьбе против общего врага. Раньше я не верила, что жестокие люди способны исправиться, но ты — ведь ты же моя родственница, сестра моего супруга… Ты не такая…

— О нет… — патетично всхлипнула Ринецея, — о нет…

И тогда я придвинулась еще ближе к ней, обезоруженная ее слезами…

— О нет, — вдруг глумливо зарычала демоница, ликующе оскаливая клыки. — Ты права, дура доверчивая: жестокие люди не меняются никогда. Они умеют обманывать и без зазрения совести пользуются своим талантом…

Зеркала изливали волны холодного света, бьющего прямо по глазам. А в руке у демоницы вдруг появился маленький пистолет, направленный мне в грудь. Она торжествующе расхохоталась, наслаждаясь моей обреченностью, и нажала на курок…

Конечно, я уже располагала достоверной информацией о существовании огнестрельного оружия — благодаря наложенной творцами защитной магии абсолютно бесполезного на Земле, но вполне дееспособного здесь, в мире иных правил, в мире техники. Только тут, в пределах созданной ими Обители, демиурги смогли объединить магию и достижения своей далекой родины, основанные на применении механических и кибернетических устройств. Я получила универсальные знания об их разработках, но опытом в противостоянии стрелковому оружию вовсе не обладала.

Мне уже не раз приходилось спасать собственную жизнь, мобилизуя все скрытые ресурсы своего организма, специально созданного для подобных ситуаций: полное погружение в схватку, умение становиться воплощением воинского духа, совершенной машиной убийства. Но никогда еще мои способности не проявлялись столь блестяще.

Я перемещалась быстрее звука и мысли, стремительнее пули, вылетевшей из дула пистолета. Смертоносный серебристый цилиндр лениво завис в воздухе, словно муха, угодившая в кусок янтаря. До автоматизма отработанным движением я выхватила из ножен Рэнуэль Алатору, полагаясь на убийственную силу Разящей иглы. Однако дага легко выскользнула из моих пальцев, взлетая к потолку и оставляя внизу свою недоумевающую владелицу, расширившую возбужденно блестевшие глаза. С натужным краканьем лопнули перевязи, удерживающие ножны остальных даг, — и еще четыре Алаторы присоединились к своей сестре, образовав сверкающий хоровод из пяти клинков, кружащихся у меня над головой. А дальше произошло невероятное…

Вращение даг все ускорялось до тех пор, пока контуры их лезвий не слились в один общий, образовав непрерывную, лучезарную полосу. Сталь звякнула о сталь, когда Алаторы сблизились и неожиданно сложились все вместе, превратившись в совершенное оружие, вобравшее в себя силу всех даг. Новорожденный клинок — тяжелый и буквально налитый пронзительно-белым светом — грянул вниз, покорно впечатываясь в мою выжидательно подставленную ладонь, ложась в нее весомо и уверенно. И тогда я наконец-то поняла все…

Оружейница говорила правду — Алатор и в самом деле было шесть. Пять стальных лезвий, в нужный момент соединившихся, будто верно собранные кусочки мозаики, и шестой — живой, являющийся умом и сердцем возрожденной Алаторы. И этим шестым клинком стала я — естественное продолжение и логическое завершение моей даги, дочь великой создательницы мечей. Ибо эти даги предназначались мне изначально, ковались нарочно для меня и ждали только меня.

Одним виртуозным взмахом кисти я легко отбила пулю, стукнувшуюся о лезвие даги и упавшую на пол. Ринецея разъяренно взвыла, как раненый зверь, отбрасывая прочь свой пистолет, ставший совершенно никчемным.

— Вот уж не предполагала, что ты сумеешь раскрыть тайну пяти Алатор, — уныло созналась она, одаривая меня опасливым взглядом. — Недаром говорят, будто дуракам везет…

— А давай проверим? — предложила я, поигрывая дагой. — Сразимся. Разве не видно — нам двоим слишком тесно на одной планете…

— Ты не имеешь права лишать меня жизни, — криво улыбнулась Ринецея, стараясь выглядеть уверенной в себе, но улыбка вышла жалкой. — Это же нехорошо, недостойно воина-защитника.

— Да, жить — вот что приятнее и лучше всего, — согласилась я, крадущейся походкой обходя ее по периметру и прикидывая, каких еще неприятностей можно ожидать от сей подлой особы. Ведь она чуть не подловила меня на жалости. — А умирать все равно придется…

— Я не могу умереть, — истерично взвизгнула демоница, сжимая кулаки и едва сдерживая переполняющий ее страх, — я не хочу! — Она уже кричала.

Я презрительно приподняла бровь:

— Да ну? — В этом я с нею еще могла согласиться: ведь умирать добровольно не хочется никому. — Знаешь, некоторые женщины страдают полнейшим отсутствием логики. Они уверены, что два умножить на два — будет пять, если хорошенько поплакать и устроить скандал. Да вот беда — время твоих капризов почти закончилось…

— Не доводи меня до крайности, — шипела Ринецея, отступая к зеркалам. — А не то…

— А не то — что? — заинтересовалась я. — Ты cейчас заплачешь?

Но демоница не ответила. Она внезапно резко упала назад — прижалась лопатками к гладкой, однородной поверхности стекла и словно бы ушла в глубь зеркала, растворившись в его плоскости. С громкой руганью я прыгнула вперед, намереваясь ухватить ее за рукав и вытянуть наружу, но сумела различить только прощальную, язвительную усмешку, тающую в толще зеркальной пластины. Я ударила по стеклу кулаком, но оно ответило мне издевательским гулом, больше смахивающим на хохот голодного полуночного хищника. И вот тут я осознала повторно, что зеркало — вовсе не друг мне, а, как и прежде, враг, сейчас нарушивший наш нейтралитет и готовящийся перейти в нападение…

Гибким поворотом я отпрянула назад, в центр комнаты, и совершила это вовремя, потому что зеркальная поверхность вдруг пошла широкими кругами, словно черная полынья зимней проруби, и выплеснула из себя несколько высоких фигур, завернутых в одинаковые серые плащи. Вышедшие из иного мира бойцы угрожающе шагнули мне навстречу, отводя полы своих одеяний, и тогда я закричала — горестным и пронзительным криком смертельно раненной птицы, отказываясь принимать навязанный мне бой. Я не хотела драться с этими противниками, ибо узнала их с первого взгляда.

Возможно, их поразительное сходство с кое-кем могло обмануть кого угодно, но только не меня. Зеркало дотошно воспроизвело внешность моих друзей, воплотив в созданных им тварей: не ошибившись ни в завитке волос, ни в форме носа и придав призракам поразительное сходство со своими живыми прототипами. Но вот в самом главном магия осталась бессильной: не сумела вдохнуть душу в тех, кто нес смерть и зло. У зеркальных монстров не было глаз, а на их месте тускло мерцали слепые бельма…

Первым шел вооруженный секирой Огвур, за ним — Кса-Бун с топором наперевес, а третьим стал Генрих, уже нацеливший на меня острие своей рапиры. Но самым страшным оказалось то, что шествие моих будущих убийц замыкал Астор, обеими руками сжимающий рукоять Полумглы. Ринецея коварно обратила против меня все самое ценное, когда-либо доставшееся мне в жизни: дружбу, преданность, любовь. Уж лучше бы она заставила меня драться с самой собой! Я смотрела на своих противников жалобным, умоляющим о милосердии взглядом, но, увы, созданные демоницей призраки не ведали пощады. А я, смогу ли я переступить через свои эмоции и вонзить клинок в сердце Огвура или Астора, пусть даже и не настоящих, а наведенных колдовским мороком? Смогу ли я повторно убить свою любовь?

«Миражи обманчивы, учись превозмогать их власть» — так, кажется, говорил пророк Логрин, лучше меня осведомленный о сути предстоящих мне испытаний. И вот он настал — час моей проверки на прочность, час выбора, час принятия нужного решения. Сколько стоит моя жизнь? Сколько стоит жизнь нашего мира, зависящая от меня одной? И стоит ли она разбитого зеркала моей души?

С тяжким стоном я чуть согнула колени, занося над правым плечом обнаженную дагу. Сердце билось угнетающими ударами погребального колокола, хороня мое прошлое и начисто лишая будущее прежней чистоты и наивности. Выбор был уже сделан, и отступать стало некуда. Призрачные фигуры друзей-врагов взяли меня в кольцо, готовясь к атаке. Вперед выступил мой возлюбленный, замахиваясь огромной Полумглой, нацеленной мне в голову. Я понимала: созданные Ринецеей фантомы вполне способны наносить настоящие, реальные раны, а потому — мысленно попросила у Астора прощения и ударила первой…

Глава 6

Проскользнув под опускающимся лезвием его меча, я пропустила не-Астора мимо себя, привычным танцевальным па повернулась на носке правой ноги — и успела-таки поймать на лезвие своей даги тонкий стержень рапиры Генриха, напиравшего на меня сбоку. Четверо мужчин против одной женщины, к тому же едва оправившейся от родов, — это уже не смешно! А поэтому я плюнула на совесть, решила не церемониться и в благородство не играть, ибо уж слишком высокими оказались ставки в этой опасной игре.

Острие Гиарды соскочило с поверхности даги и оцарапало мне запястье. Я глухо вскрикнула, несколько капель крови упало на пол, но лица моих противников — безжизненные и пустые — не отразили ни малейшей эмоции. Я дралась с бессердечными монстрами, порожденными изощренным умом Ринецеи. Обидно погибать от руки жестокого врага, но погибать из-за существа, не отличающего жалость от безжалостности, — обиднее вдвойне. И тогда в глубине моего ущемленного в лучших устремлениях сердца закипел неслыханный гнев, ранее мне неведомый…

«Чем дальше заводят девушку в лес, тем меньше вероятность того, что ее угостят пирожками! — не без причины заподозрила я, изгоняя из себя последнюю надежду отвертеться от поединка с двойниками моих друзей. — Да вот не учла ты, врагиня проклятая, сущей мелочи: я и сама кого угодно обидеть не постесняюсь. А посему…»

Я безукоризненно выполнила обманный выпад, якобы метя лжебарону в пах и побуждая его открыть грудь, что он и совершил, переместив рапиру ниже пояса. Ногтем второй руки я поддела постоянно носимую за манжетой рубашки метательную звездочку, вытряхивая ее к себе в кулак. Остро заточенная пластинка сверкнула падающей звездой, входя призраку точно в солнечное сплетение. Поддельный Генрих покачнулся, а затем — широко распахнул незрячие глаза и рухнул навзничь, тут же расплескавшись мутной лужей серой ртути, медленно втянувшейся обратно в зеркало. Я испустила громкий вздох облегчения. Мои врагов оставалось трое…

Мы завертелись в смертельной карусели: в центре я, а в паре шагов от меня — опасное трио призраков, ожидающих благоприятного момента, чтобы наброситься всем скопом и покончить с дерзкой пришелицей. И тогда я решила не ждать, отлично понимая, насколько малы мои шансы на победу. Я выбросила назад ногу, подкованным железом каблуком нанося чудовищный удар в торс не успевшего никак отреагировать не-Астора и отшвыривая его к стене комнаты. Мнимый принц с грохотом откатился прочь, а две другие твари синхронно взметнули топоры, обрушивая их на меня. Но я не стала защищаться, а отважилась на безумный поступок, полностью оправдывающий мое прозвище Сумасшедшая…

Сгруппировавшись в комок, я перекувырнулась через плечо, подкатываясь под ноги поддельного Огвура. Призрак не успел посторониться, оказавшись беспомощным против столь нелогичной тактики. Сбитый моим телом, он упал вперед, прямиком на лжеканагерийца. Затрещали рукояти столкнувшихся топоров… А я мгновенно вскочила, вонзая дагу в спину фальшивого орка. И вот уже вторая тварь утратила свою форму, разбрызгавшись тяжелыми каплями вязкой жижи. Но эта жертва чуть не забрала меня с собой, стоив мне той краткой доли мгновения, за которую поддельный Кса-Бун успел рубануть своим страшным оружием, срезав прядь волос с моего виска и отхватив кусочек уха. Я еле смогла увернуться, проявив чудеса гибкости, а лезвие задело мое лицо лишь по касательной, не повредив ни костей, ни мышц… Но и этого оказалось вполне достаточно. Кровь брызнула струей, заливая щеку и левый глаз, а боль была столь неожиданной и жгучей, что я невольно схватилась за рану, отвлекаясь от поединка. Призрак не растерялся, спеша воспользоваться образовавшимся преимуществом. Он перехватил топор обеими ладонями и обрушил на меня чудовищный удар, способный раскроить череп от макушки до самых плеч… Я закричала, вкладывая в последнее отчаянное усилие все остатки своего почти исчерпанного запаса смелости, и, даже не поняв, как это получилось, выбросила вверх левую руку с невесть когда выхваченным кинжалом, встретив топор на полпути его поступательного движения. Металл звякнул о металл… Лезвие оружия призрака молниеносно изменило траекторию, гася замах и распарывая мое предплечье. Тварь утробно взвыла… Но, не давая ему опомниться, я метнулась вперед, всаживая дагу ему в живот и утапливая по самую рукоятку в сумеречной плоти магического существа… Лжеканагериец послушно стек на пол, оборачиваясь озерцом ртути.

Я вся дрожала от усталости, лоб заливал пот, а алые потеки крови запятнали мне весь левый бок почти до колена, стекая по бедру. Рука мне уже не повиновалась. Я молила о секундной передышке, давшей бы мне возможность оторвать от рубашки полосу ткани и перевязать рану, но, кажется, сегодня удача меня покинула, потому что последний защитник Ринецеи успел подняться и неторопливо вернулся на прежнюю позицию, свежий и бодрый. И он имел внешность незабвенного Астора — моего дорогого погибшего супруга…

Он передвигался со скоростью ветра и непредсказуемостью молнии, явно сделав какие-то выводы на основании уже допущенных ранее ошибок и не собираясь совершать новых. Он не велся на обманные приемы, каким-то особым образом заранее угадывая все мои уловки. Он фехтовал так, как мне и не снилось, причем используемые им рипосты[72] не укладывались в рамки ни одного из превеликого множества известных мне стилей ведения боя. Видимо, создавая фантом своего брата, Ринецея все же сумела скопировать и часть его души, а оттого он намного превосходил остальных призраков, выглядя устрашающе натуральным, что причиняло моему сердцу немыслимую боль. И я должна его убить? Это ли не насмешка судьбы!

Моя раненая левая рука онемела от плеча до кончиков пальцев, свисая будто плеть и превратившись в никчемный груз. Меня лихорадило, по спине сбегали струйки холодного липкого пота, а лоб пылал, словно в огне. Зеркала визуально нарушали обзор, сбивая меня с толку. Мне казалось — я иду по бесконечному коридору, ведущему к пропасти без дна, способной поглотить и душу, и тело. Падаю в бездну безысходности и страха.

Выпад, контратака, защита… Наверно, это длилось уже очень долго, совершенно измучив меня, но никак не отразившись на не ведающем усталости призраке. Полумгла свистнула у меня над головой, чуть не задев волосы, в опасной близости от макушки. Я ответила сдвоенным ударом, отбитым настолько молниеносным поворотом кисти лжеАстора, что впору было кричать от бессильной ярости и осознания: мне его не победить. В итоге он вымотал меня почти до потери чувств и загнал в угол, заставив упереться спиной в стык двух зеркал — холодных, как лед на высокогорном леднике, и таких же равнодушных. Его лицо придвинулось максимально близко, смущая видом любимых очертаний и одновременно отпугивая блямбами мертвых бельм. И тогда я послушалась своего сердца, подсказывающего мне действовать наперекор здравому рассудку.

— Астор, не убивай меня, — попросила я, опуская дагу. — Не сироти собственного сына! У него же нет никого, кроме матери…

Призрак вздрогнул всем телом, по его бледному лицу прошла нервная судорога, придавая ему осмысленное выражение. Рука, сжимающая Полумглу и приставленная к моему горлу, опустилась.

— Астор, я люблю тебя! — тихонько шептала я, мысленно сотни и сотни раз проклиная себя за эту жалкую попытку обмануть пусть не свое сердце, но его — этого неживого фантома. — Астор, чем я могу тебе помочь?

И вдруг случилось невероятное. В глубине его груди неожиданно родился натужный, клекочущий стон, мучительно прорывающийся наружу.

— У-у-у-бей меня-а-а… — надрывно выдавил он, а в его слепых глазах мимолетно зажглись и потухли две яркие золотые искорки. — Про-о-о-шу-у-у…

— Нет, — закричала я, через силу поднимая свою непослушную руку и прикасаясь к его холодному подбородку, гладя и лаская щеки, цепляясь за него, будто за спасение от любого зла и искупление всех грехов. — Нет!

— У-у-у-бей! — жутко тянул он, корчась от какой-то иной, недоступной мне боли. — Ради-и-и Лю-у-юция-а-а…

Я не смогла вынести этого кошмара. Я приставила Алатору к его межключичной ямке и одним коротким ударом вогнала клинок в горло псевдо-Астора. Фантом захрипел и повалился мне на руки, чуть не увлекши за собой на пол… А зеркала внезапно вскрикнули, словно живые, и разлетелись на тысячи мелких осколков, усыпав меня дождем серебряных брызг, так похожих на искры свадебного салюта…

«Ой, — суеверно вздрогнула я. — Разбитое зеркало — это же гоблински плохая примета, угрожающая виновному в сем печальном деянии чем-то весьма нехорошим, а именно: семью годами тотального невезения. Сбудется или нет?..»

Мысленно поругивая себя за глупость и предвзятое отношение к самым обычным происшествиям, а заодно и за веру в пустопорожние бабьи сплетни, я перевела взгляд вниз.

У моих ног лежала умирающая Ринецея…

— Каждому по заслугам — помнишь! — насмешливо каркнула она, выплевывая кровавые сгустки. — Вот так-то, дурочка!

— Зачем? — растерянно всхлипнула я, неловко плюхаясь рядом, вытягивая Алатору из раны демоницы и пытаясь зажать ее ладонями. — Зачем?

— Бесполезно, — почти довольно простонала она, с непонятной жалостью глядя на меня. — Эта рана смертельна!

— Хранитель говорил, что Радужный уровень принимает лишь тех, чьи помыслы чисты, и сурово наказывает преступников! — вспомнила я, обнимая демоницу и бережно укладывая ее голову к себе на колени. — Покайся, сестра, и спокойно уйди в Обитель затерянных душ для перерождения…

— К гоблинам это хваленое перерождение! — перебила меня демоница, крепко сжимая мои пальцы. — Знаешь, мы ведь с тобой очень похожи! Я тоже пыталась спасти мир, правда, на иной — на свой лад…

— Да? — Я оторопело разглядывала ее залитое кровью лицо, подмечая в нем нечто новое, светлое, не понятое мною ранее. — Может, мы еще сумеем излечить тебя?

— Поздно, — просипела демоница. — Ты мне лучше племянника сбереги, дурочка! И еще, — она лукаво улыбнулась, — в зале спутниковой связи ты найдешь инструкцию, которая поможет тебе проникнуть внутрь корабля демиургов и уничтожить его…

Я потрясенно приоткрыла рот.

— Я знаю — ты сможешь это сделать, — с напором добавила Ринецея, — я в тебя верю.

Ее дыхание стало редким и прерывистым, зрачки сузились и закатились.

— Спаси Астора, — молила она едва слышно, требовательно сжимая мои пальцы. — Обещай…

— Обещаю! — рыдала я, смешивая свои слезы с ее слезами, а свою кровь с ее кровью.

Демоница захрипела, вплотную притягивая меня к своим губам.

— Скажи мне это еще раз, — вдруг стеснительно попросила она, широко распахивая прекрасные черные ресницы. — Пожалуйста!

— Сестра, — я нежно поцеловала умирающую Ринецею в лоб, — моя любимая сестричка!

— Хорошо, — счастливо выдохнула она, — как же мне хорошо…

Ее глаза остановились и начали стекленеть, руки похолодели…

А спустя всего несколько минут я бережно прикрыла ее веки и поцеловала мертвую Ринецею еще много-много раз, прощаясь с той, которая сумела подтвердить мои слова: в мире не существует безнадежно плохих людей — просто есть те, которые по какой-то причине пока еще не стали хорошими. Добро дремлет в любом из нас, ожидая момента своего пробуждения. Добро вечно живет в каждом, потому что оно — бессмертно.

Я долго думала, стоит ли мне срезать с ее лица кожу, некогда принадлежавшую богине Аоле, но мертвая плоть все решила за меня, начав разлагаться с неимоверной скоростью, и вскоре от тела моей бывшей врагини осталась лишь лужица желтой лимфы да плавающая в ней прядь черных волос. И тогда я не стала понапрасну спорить с судьбой, а со страдальческим стоном кое-как поднялась на ноги и отправилась искать документ, завещанный мне скончавшейся демоницей. Документ, от которого теперь зависело будущее всего нашего мира.

Я нашла аптечку и перевязала свою рану, впрочем и так уже начавшую затягиваться. Попетляла по этажам Обители, заглядывая во все двери и изумляясь обилию всевозможной аппаратуры, большая часть которой давно вышла из строя и годилась лишь в металлолом. Наглядная иллюстрация к ущербному процессу эволюции необразованной твари: пока демоница научилась пользоваться техникой демиургов, она необратимо испортила основную часть хрупких микропроцессорных устройств. Но сердце Обители, ее главный командный пункт, еще функционировал.

Зал спутниковой связи оказался большой светлой комнатой, заставленной компьютерными мониторами, подключенными к парящим над планетой спутникам. Я с интересом прошла между рядами управляющих консолей, работающих в автономном режиме и не нуждающихся в контроле операторов. Восхищенно поцокала языком, распознав в транслируемых из космоса картинках и пустыню Рохосса, и вечнозеленый лес Поющего Острова, покрывающий склоны горы Ранмир, и главную торговую площадь нарронской столицы.

— Вот уж воистину: кто владеет информацией — тот владеет миром! — не удержалась я от сарказма в форме нотации самой себе, процедив сию многократно слышанную фразу, но только сейчас осознавая ее настоящий смысл. — Ай да творцы! Извращенцы гоблиновы, подглядывающие за всеми нами…

Впрочем, я отнюдь не намеревалась уподобляться тем, кого раскритиковала столь бесцеремонно. Я отключала мониторы один за другим, неприязненно хмурясь от понимания: как же много десятилетий мир не имел ни малейшей возможности жить самостоятельно, по своему замыслу верша собственную судьбу, а оставался лишь беспомощной забавой в цепких клешнях заигравшихся старух. Но отныне мир обрел шанс стать иным — более независимым, чистым и светлым. Стать самим собой!

На подлокотнике центрального — роскошного, заметно смахивающего на трон — кресла я обнаружила сложенный вдвое листок, запаянный в прочный целлофан. Жадно схватив обещанную Ринецеей инструкцию, я торопливо пробежалась взглядом по скупым, лаконичным строчкам сугубо технического текста и ликующе расхохоталась, благословляя прозорливость Оружейницы, безусловно заранее предвидевшей, кто именно явится сюда за этим бесценным документом. Даже не обладай я ее знаниями, а оставайся прежней глупой деревенской девчонкой, — и в этом случае указания самой мудрой и дальновидной из демиургов являлись доступными моему разумению, направляя меня последовательно, четко и безошибочно.

— Все гениальное — просто, — одобрительно бормотала я, пряча инструкцию в карман штанов. — Уж не знаю, как она умудрилась обвести вокруг пальца своих окончательно сбрендивших сестер, но воспользоваться ее указаниями способен и ребенок.

Таким образом, искомое было найдено, а цель моих последующих действий обозначилась вполне явственно. Но неразгаданным оставалось еще кое-что — нечто важное и особенное, заставлявшее меня продолжить поиски и изыскания… Меня вела любовь!

Громадный центр управления оканчивался крохотной стальной дверью, неприметно замаскированной под цвет стен. Точно предчувствуя, что ожидает меня за ней, я с трепетом повернула ручку и перешагнула через порог, на миг ослепленная светом ламп, включенных по сигналу датчика движения… Я попала в святая святых этого мира!

Он оказался настолько громоздким, что стоял не на столе, а прямо на полу, удерживаемый железными кронштейнами и снабженный панелью регулировки и настройки. Вероятностный анализатор будущего, выполненный в форме массивного круглого зеркала, представлявшего собой плазменную панель, прикрытую защитным хрустальным экраном. Величайшее творение демиургов, чаще всего называемое Оком времени, способным заглядывать на годы вперед, будто карты в колоде перетасовывая наиболее возможные варианты развития будущего. Моя последняя надежда отыскать Астора.

Но, увы, Око производило впечатление неработающего. Включенное, оно передавало лишь серую рябь эфирных помех, скорее всего, потому, что его защитный экран был покрыт частой сеткой глубоких трещин, нарушивших работу чуткого устройства. Я разочарованно погладила стекло пальцем, сочувствуя ему как родственному созданию, подобно мне страдающему от изуродованного облика… Внезапно я чуть не прикусила язык от волнения, осознав — я уже неоднократно сталкивалась с материалом, идеально идентичным покрытию экрана. Подрагивающими от волнения руками я выпотрошила свои карманы, среди прочего нужного скарба отыскав и компактный овальный предмет в простой железной оправе. Им являлся магический артефакт, некогда подаренный мне дядюшкой Лионелем: Зеркало истинного облика.

Я задумчиво нахмурилась, сосредоточенно вспоминая недавние слова пророка Логрина. Он тоже упоминал Истину, открывающуюся только самоотверженным, готовым принять ее неизбежность. А ведь он прав! Зыбкая грань бытия и небытия проходит в первую очередь в наших сердцах и душах, наделяя умерших силой любви живых, не желающих отпускать своих любимых в загробный мир. Значит, нужно попробовать восстановить искалеченную Истину!

Действуя кинжалом, будто рычагом, я с некоторым раскаянием разломала оправу раритетной вещицы, отделив хрусталь от железной основы, а затем приложила высвобожденное из стали зеркало к самой большой трещине на поверхности экрана. Раздалось негромкое шипение… Хрусталь потек из моих пальцев, впитываясь в раны Ока и заращивая их. Плазменная панель засветилась теплым голубоватым светом…

Замирая от благоговения и уверовав в свершившееся на моих глазах чудо, я бессистемно щелкала тумблерами подстроечного вариометра, надеясь на невозможное. И невозможное — произошло! Сначала на экране возникли ветви какого-то дерева, зеленевшие молодой листвой, а затем на них начали сыпаться хлопья чего-то белого, напомнившего мне крупный снег. И нехотя, будто прорываясь через бездну пространства и времени, в Оке показалось лицо Астора — худое и болезненное, своим острым профилем разительно схожее с подтаявшим, доживающим последний срок льдом, грубо разломанным в первый весенний день. Это был несомненно он — и в то же время будто бы и не он вовсе! Страшно постаревший и измученный, с в кровь искусанными тонкими губами и отрешенно потухшими глазами. Он — мое нереальное, горькое, краденое счастье!

Мое сердце словно заплакало навзрыд, грозясь вырваться из груди и прильнуть к нему, такому далекому и близкому одновременно. Я метнулась к экрану, приникая к холодному стеклу всем телом и всей истерзавшейся в разлуке душой.

— Астор, вернись! — исступленно кричала я, пытаясь согреть своим теплым дыханием его безучастные черты. — Ты нужен мне, я не могу жить без тебя! Умоляю тебя, вернись!

Его серые губы приоткрылись.