Спор богинь Картленд Барбара

– Кроме них, в мире существовало еще много других.

– Так, значит, ты написал книгу о различных мистериях?

– Если кратко суммировать – то да, об этом!

– Как интересно! А про что, к примеру, рассказывается в ней еще?

– Про Мекку.

Астара настолько удивилась, что повернула к нему голову.

– Ты хочешь сказать, что побывал в Мекке в качестве паломника? – недоверчиво спросила она.

– Да!

– Не могу поверить!

Она слышала отцовские рассказы про хадж – паломничество, которое совершают мусульмане в святая святых ислама, в запретный город, куда приходится идти восемь дней через безводную Аравийскую пустыню.

Еще ей было известно, что в город не может проникнуть ни один неверный.

По словам отца, исследователи-христиане не раз пытались достичь Священного города, но никто из них так и не вернулся, чтобы поведать об увиденном.

– Как же ты туда сумел пробраться? -удивленно поинтересовалась Астара.

– Путешествие получилось не совсем приятным, – весело ответил Вулкан, – но зато теперь перед тобой стоит суфий, правоверный обладатель зеленого тюрбана!

Астара едва не выдала себя. У нее уже готово было вырваться сожаление, что она не может рассказать обо всем услышанном отцу. Но она вовремя спохватилась и спросила:

– И ты нарисовал об этом картину?

– Да, но она получилась не слишком правдоподобная. Сакральные ритуалы, покров тайны, аура веры, вибрирующая вокруг каабы – священного камня мусульман, священная черная гробница… Все это неописуемо! И передать это почти невозможно!

Астара подавила тоскливый вздох.

– Как бы мне хотелось увидеть это тоже!

– Уж тебе определенно не суждено это осуществить, – с улыбкой ответил Вулкан, – кстати, я почти уже принял решение не включать описание этого таинства в книгу и не выставлять картину.

– Почему же?

– Потому что мне, возможно, захочется через некоторое время побывать там снова. Я надеюсь посетить многие мусульманские страны, а если станет известно, что я обманул приверженцев ислама, меня не только будут ждать там всяческие ограничения свободы передвижения, но и сама моя жизнь окажется под угрозой.

Астара поняла, что слово «ограничения» для него очень много значит.

– Да, жаль, что такие интересные впечатления не дойдут до читателей, – сказала она. – И в то же время я, кажется, понимаю тебя.

– Что я не хочу сталкиваться с ограничениями свободы?

– Да.

– Сомневаюсь, – возразил он. – Женщины никогда не понимают таких вещей. Им хочется связать мужчину по рукам и ногам, держать в клетке и откармливать.

– Не все женщины такие, – не согласилась Астара, подумав о своей матери.

– Все без исключения! – решительно заявил Вулкан. – А если чудо и возможно, если и существует на свете женщина, думающая по-иному, то лично мне такая еще ни разу не попадалась.

При этих словах он бросил взгляд на Астару. Затем с легкой иронией в голосе сказал:

– Хотя, если это богиня, к примеру Афродита, то она может оказаться и не такой, как все.

Его слова отчего-то огорчили Астару, хотя она сама и не понимала причины.

Она буквально воочию увидела, как он удаляется прочь от нее, исчезает в песках Аравийской пустыни, переодетый в мусульманина, надев зеленую чалму, носить которую получил право, побывав в Мекке, и она прощается с ним навсегда.

– О чем ты думаешь? – неожиданно спросил Вулкан.

– Как ты едешь через пустыню, – чистосердечно призналась Астара, – под страшным и прекрасным небом, в безжалостном и ослепительном свете солнца.

– Зато у них есть целая библиотека об олимпийских богах! – сказал Вулкан.

Несколько минут он молча работал кистью. Потом Астара спросила:

– О каких еще мистериях идет речь в твоей книге?

– О пляске дервишей.

– Ты видел и это?!

– Чистейшая фантастика, ужас, безобразие, и все-таки завораживает невероятно.

– Ах, как бы мне хотелось посмотреть на это вместе с тобой!

– Такое зрелище не для женщин да и вообще не для людей со слабым желудком.

– А можно мне будет взглянуть на картину?

– Пожалуй. А вообще, я уже начинаю нервничать от твоего всепонимания. Я не привык и не слишком люблю, чтобы меня понимали.

– Извини. Впредь я постараюсь выглядеть идиоткой с отсутствующим взглядом. Может, это тебе больше понравится.

В ответ на ядовитую насмешку Вулкан отложил кисть и повернулся к Астаре лицом.

– Черт тебя побери! – сказал он. – Всю прошедшую ночь я лежал без сна и думал о тебе. Ты вызываешь во мне любопытство и лишаешь душевного равновесия. И это мне совершенно не нравится!

– Решение может быть очень простым.

– Если ты сейчас скажешь, что больше не будешь ко мне приходить, я тебя могу ударить!

– Почему?!

– Потому что я хочу видеть тебя здесь. Ты же знаешь, что я хочу тебя видеть на мельнице! И все-таки ты невыносима, ты лишаешь меня покоя.

Астара слышала громкий стук своего сердца и понимала, что так учащенно оно бьется от его слов и от тона, каким он их произносит.

– Вам очень трудно угодить, мистер Уорфилд, – заявила она наконец.

– Не совсем так, – ответил он. – Просто я не привык иметь дело с совершенным творением природы и нервничаю, поскольку никак не могу приспособиться.

Все еще не отрывая от нее глаз, Вулкан пробормотал, как бы обращаясь к себе самому:

– Ведь должен же быть в ней хоть какой-то изъян! – и окинул ее взглядом с головы до ног, после чего повернулся к мольберту, а затем произнес насмешливым тоном: – А ответ на твою загадку наверняка окажется простым: через некоторое время выяснится, что у тебя муж и шестеро детей, спрятанные где-нибудь неподалеку.

– И при этом я ухитрилась так хорошо сохраниться, что все еще похожа на Персефону?

Он рассмеялся.

– Что ж, сдаюсь! Твоя взяла! Но только не следует забывать, что у Персефоны, возможно, имелся за плечами кое-какой эротический опыт с Аидом.

– Полагаю, у нее хватало здравого смысла не подпускать его близко к себе, держа на расстоянии вытянутой руки, – ответила Астара, – и обещать ему, что она подумает над его предложением в следующий раз… в следующую зиму… а потом еще в следующую… и еще…

– Именно так поступила бы ты сама?

Астара улыбнулась и с удивлением подумала, что она и в самом деле выбрала такую тактику – держит на расстоянии вытянутой руки Уильяма и Лайонела.

– Рано или поздно тебе все равно придется выйти замуж, – сказал Вулкан, и она вздрогнула от его заявления.

– Почему ты это говоришь?

– Я чувствую, что твои проблемы связаны с замужеством. Женщины должны выходить замуж. Другого пути для них нет.

– Вчера ты говорил другое… когда речь зашла о Молли.

– Ты все-таки сильно отличаешься от Молли, и я не могу себе представить, чтобы претендентом на твою руку и сердце являлся бродячий торговец!

– Нет… он не… торговец.

– А кто же он тогда?

– Джентльмен, наделенный множеством талантов.

– И ты его любишь?

Вопрос был задан напрямик, и, пока Астара думала, как ей ответить, Вулкан сказал:

– Можешь не отвечать. Я вижу, что ты никогда еще не любила!

– От-ткуд-да ты… это знаешь?

– Это сразу видно. Достаточно с тобой поговорить, чтобы это понять! Твоя невинность защищает тебя надежней любой брони.

Астара настолько удивилась, что забыла о своей позе и уставилась на него.

– Откуда ты можешь знать… такие вещи?

– Вероятно, мое участие во многих мистериях сделало меня более прозорливым, чем большинство людей. К тому же мне не раз приходилось проходить обряд инициации.

– Много раз?

– Мы говорим сейчас о тебе.

– А мне показалось, что речь сейчас идет о твоих путешествиях и о том, что ты видел и делал.

– У меня нет никакого желания говорить о себе… Ладно, я вижу, что колосья уже стали для тебя тяжелы, положи их на стул и спустись на минутку ко мне. Я хочу, чтобы ты взглянула на картину.

– Хорошо.

Положив колосья, Астара легко соскочила с помоста и подошла к мольберту. Ей сразу бросилось в глаза, как много он сделал за это время.

Теперь фигура Персефоны отчетливо выделялась на холсте ярким пятном; казалось, весь свет сосредоточился на ней и одновременно исходил от нее. Она была изображена в странной манере – подобной Астаре еще не доводилось видеть. Впрочем, было ясно, что художник стремится скорее пробудить чувства, чем передать точное, портретное изображение.

– Тебе нравится? – спросил он.

– А я и вправду выгляжу такой?

– Лучше, во многом лучше. Только мне очень трудно передать твою внутреннюю неуверенность.

Астара поглядела на него широко раскрытыми глазами.

– Неуверенность?

Он ответил ей долгим и пристальным взглядом.

– Мне почему-то кажется, что тебя подталкивают к краю пропасти. Ты боишься и в то же время сознаешь неотвратимость приближающегося решения.

– И что же… мне… делать?

– У меня нет хрустального шара, по которому можно прочесть будущее, – ответил Вулкан, – но если хочешь услышать мои предположения, то скорее всего ты поступишь так, как от тебя ожидают.

– Почему я должна так поступить?

– Потому что ты женщина, а еще я сомневаюсь, что у тебя есть какая-нибудь альтернатива.

– А если… она есть?

– Тогда я думаю, что ты можешь ею воспользоваться. В тебе что-то есть. Оно-то и поможет тебе быть менее податливой, чем считают многие.

– Верно… мне хочется быть сильной! – с неожиданным волнением заявила Астара. – Но ты прав… я боюсь!

Вулкан молчал. Казалось, он никак не может на что-то решиться. Потом художник направился к стене, где стояли, повернутые обратной стороной, несколько картин.

Он повернул одну, и она увидела, что там изображен танец дервишей. Ее поразила его динамика, граничащая почти с неистовостью.

Картина была написана таким образом, что зритель скорее ощущал происходящее, чем его видел. Бешеные рывки тел, введенных в транс, пронзительные вопли, оскаленные зубы, раздувающиеся ноздри, выпученные глаза…

Все было ужасно и одновременно, как он и сказал, завораживало зрителя.

– Ты этого ожидала? – спросил Вулкан.

– От… тебя? Да! – ответила Астара.

Он повернул другую картину.

На ней все было совсем иным: покой, умиротворенность и странная символика дзен-буддистского сада: ровный белый гравий, лежащий ритмичными полосами, камни, изображающие реку жизни и реинкарнацию человека.

И все это было наполнено странным, ясным светом, отчего Астаре показалось, что она видит не работу, созданную кистью художника, а плод собственного воображения.

– Ты изучал дзен-буддизм? – спросила она.

– Тебе известно, что это такое? – отозвался он.

Она кивнула. Ей показалось, что он взглянул на нее с каким-то новым интересом, прежде чем повернул следующую картину. Тут было изображено жертвоприношение в храме богини Кали: кровь жертвенных животных, почти ощутимая вонь гниющей плоти, какой-то почти похотливый азарт туземцев – все казалось слишком явственным, неприятным для лицезрения. Смотреть больше минуты было просто мучительно.

Словно догадавшись о ее ощущениях, Вулкан поставил картины на место и сказал:

– Пока довольно. Как видишь, тут их еще полдюжины. Но их я покажу тебе в следующий раз, среди них и Мекку.

– Но я хочу посмотреть сейчас! – настаивала Ас-тара, однако Вулкан покачал головой.

– Свет уходит, а я должен закончить картину.

– А что будет потом? – поинтересовалась Астара.

– Я отдам ее граверам. С других картин гравюры уже сделаны.

Ответы звучали рассеянно, и девушка поняла, что все его мысли уже направлены на работу.

Астара вновь шагнула на помост и взяла колосья.

И, пока позировала, она постоянно думала, как он к ней относится.

У нее появилось ощущение, что его мысли всегда устремлены в будущее, и он, закончив последнюю картину, потеряет всякий интерес к тому, что уже завершено.

Он был странным человеком, совершенно не похожим ни на кого из ее знакомых.

И все-таки в нем было и нечто знакомое, такое, что она узнавала несмотря навcю эфемерность, и улавливала тем же своим чутьем, при помощи которого понимала, что он пытался сказать в своих картинах.

Она видела, что он прав, утверждая, что его картины предназначены для избранного меньшинства, и даже не была уверена, что их сможет понять сэр Родерик.

Опекун предпочитал более традиционную живопись. Подобную той, что присуща кисти Рубенса, Ван-Дейка или Леонардо да Винчи, которых они видели во время своих поездок по Европе.

Сэр Родерик обладал превосходным вкусом, однако вкус его основывался на критериях, принятых специалистами и знатоками, а картины Вулкана, как была в полной мере уверена Астара, не попадали в эту категорию.

И все-таки, решила она, непременно должны найтись люди, подобные ее отцу, которые признают в этой манере свежее направление в искусстве, несущее новое понимание тем, кто его ищет.

Погрузившись в свои мысли, Астара, должно быть, простояла так достаточно долгое время, не сознавая этого.

Внезапно Вулкан возвестил:

– Готово! Если продолжу дальше, то только испорчу.

– Правда?

– Иди и взгляни сама!

Она послушалась. Казалось, вся картина разрывается от света, исходящего от Персефоны, а она все равно чего-то ждала, чего-то искала в небесах.

Странная, необычная и все-таки потрясающая работа, и художник ухитрился создать ее энергичными мазками, каплями света там, где его меньше всего ожидаешь.

Она так долго молчала, что Вулкан в конце концов не выдержал и воскликнул:

– Скажи же мне хоть что-нибудь! Я хочу услышать твое мнение.

– Я не нахожу… слов, – ответила Астара тихим голосом, – но только мне кажется… я становлюсь частью ее… а она частью… меня.

– Именно этого я и хотел добиться.

Он посмотрел на эту картину, затем на те, что стояли у стены.

– Как только будет сделана последняя гравюра, – сказал он, – я повезу их в Париж. Поедешь со мной?

Она удивленно посмотрела на него, не понимая, правильно ли расслышала его слова. Его губы растянулись в улыбке, а в глазах светилось нечто такое, что завораживало ее.

– Это будет для тебя новым впечатлением, и я хочу его тебе дать.

С этими словами Вулкан обнял ее и привлек к себе, а потом поцеловал.

Очень смутно, в каком-то дальнем уголке сознания у Астары промелькнула мысль, что она должна сопротивляться, но было слишком поздно.

Его губы захватили ее в плен, и она поняла, что именно этого ей и хотелось.

Странное, необъяснимое волнение разлилось по всему ее телу, жаром отдалось в груди и поднялось к горлу.

Ей показалось, будто она стала его частью.

Еще она почувствовала, словно их обоих окутал ослепительный свет – совсем как тот, на картине, что исходил от Персефоны, – свет богов.

Это было так удивительно, так неожиданно, что она начала оживать, перерождаться в этом свете; и все-таки это был не свет, а руки Вулкана, его губы, он сам.

А он прижимал ее к себе все крепче и крепче.

Его губы чуть отодвинулись, и Астара подумала, что он собирается ее отпустить, но он поцеловал ее еще крепче, настойчивей, требовательней, и она перестала себя сознавать.

Наконец, спустя час, а может, и целое столетие, он поднял голову и посмотрел сверху вниз ей в лицо; глаза его вглядывались, что-то искали в ней, и она не понимала, что он хочет найти.

Потом он все-таки что-то увидел и поцеловал ее снова.

Он целовал ее до тех пор, пока ее ноги не перестали ощущать доски пола; она взлетела к звездам, солнце и луна заливали ее своим светом, и она прекратила свое земное существование и стала богиней.

Астара была так удивлена, напугана и ослеплена произошедшим, что смогла лишь уткнуться лицом в плечо Вулкана и вцепиться в него руками, чтобы не упасть.

– Милая моя! Моя маленькая Афродита! Ты пришла в мою жизнь, и я не в силах отпустить тебя и позволить уйти!

Словно солнечные лучи осветили душу Астары. А когда он прикоснулся губами к ее волосам, она подняла к нему лицо и прошептала:

– Я люблю… тебя!

Слова были еле слышны, и в них прозвучало легкое удивление, как будто они были слишком прекрасными и таинственными, чтобы прозвучать вслух.

– Именно это мне и хотелось услышать, – сказал Вулкан, – а теперь, моя дорогая, все сделалось очень простым, и между нами уже не должно больше быть загадок.

Астара заставила себя мыслить ясно.

Ее зацеловал, обворожил мужчина, даже не знавший ее имени, не представлявший, кто она такая.

Этот мужчина предложил ей поехать с ним в Париж и, как было ясно из их предыдущих разговоров, не собирался предложить ей выйти за него замуж.

Каким-то чужим голосом она сказала:

– Я… должна возвращаться… но обещаю… что приду завтра… и тогда мы… сможем строить наши дальнейшие планы.

Каждое слово давалось ей с огромным трудом, тело пульсировало от новых ощущений, которые он пробудил в ней, – всю комнату наполняла странная музыка, и за ее звучанием Астара едва слышала свои слова.

– Я уеду в Лондон очень рано и вернусь примерно в это время, – сказал Вулкан. – И тогда, как ты го-. воришь, мы сможем строить наши планы.

– Мне… пора… уходить,– пробормотала Астара.

– Почему? – спросил он и стал целовать ее снова, страстно и жадно.

Он похитил ее разум и тело, присвоил их себе.

Ее мысли прыгали, скакали, путались, отчетливой оставалась лишь нараставшая в ней горячая волна, она мешала дышать и одновременно пульсировала блаженным светом, вызывая экстаз.

Когда его губы разжались, она пролепетала:

– Я… должна… идти… пожалуйста… не держи… меня.

– Я никогда не сделаю ничего против твоей воли, – ответил он, – но я хочу тебя, Афродита! Боже, как же сильно я тебя хочу!

Он хотел опять обнять ее, но Астара уперлась в него руками, ощущая в то же время, что он мажет унести ее прочь, подобно океанской волне, и она не сможет устоять и позволит ему все, что он от нее просит.

– П-пожалуйста… – взмолилась она.

Слово это инстинктивно слетело с ее губ. Она никогда и не думала, что ей придется его произносить.

– Ладно, – согласился он. – Я отпущу тебя, раз тебе нужно, но ты придешь завтра? Обещай, или я увезу тебя с собой в Лондон.

– Я… я… обещаю, – сумела вымолвить Астара. Она уже подходила к двери, когда он позвал:

– Иди сюда!

Она нерешительно повернула голову, боясь его власти над собой и одновременно желая подчиниться.

– Я… я… должна… идти!

– Я сказал тебе – иди сюда!

Она взглянула в его глаза и забыла обо всем.

Не помня себя, она вернулась в его объятья, и он опять стал целовать ее, целовать с такой страстью, как будто решил завладеть не только ее телом, но и душой.

И только когда она совсем потеряла голову и ей хотелось лишь одного – чтобы он целовал ее так всегда, Вулкан отпустил ее.

– Всему свое время! – произнес он хриплым голосом. – Я стану считать секунды до завтрашнего вечера, моя маленькая богиня!

Понимая, что она не может больше задерживаться, Астара повернулась и выбежала прочь.

Лишь оказавшись на улице, она на секунду остановилась и перевела дух, а также принудила себя осознать, что она опять вернулась на землю – снова превратилась в человеческое существо с человеческими проблемами.