Битва за Рим Маккалоу Колин

Осажденный город, как быстро убедился Сулла, пребывал в приподнятом, даже беззаботном настроении; он располагал десятью когортами хороших воинов; к войскам, брошенным Сципионом Азиагеном и Ацилием, присоединились беженцы из Венафра и Беневента. К тому же городу повезло с умелым командиром – Марком Клавдием Марцеллом.

– Доставленные вами припасы и оружие весьма кстати, – сказал Марцелл Сулле. – Так мы продержимся здесь много лун.

– Значит, ты намерен остаться здесь?

Марцелл утвердительно кивнул и свирепо осклабился:

– Конечно! Меня выдавили из Венафра, но уж из латинской Эсернии я ни ногой! – Его улыбка погасла. – Все римские граждане Венафра и Беневента мертвы, перебиты горожанами. Как же италики нас ненавидят! Особенно самниты.

– На то есть причины, Марк Клавдий. – Сулла пожал плечами. – Но это вопрос прошлого – и будущего. Нас волнует только настоящее, то есть победа – и удержание городов, гордых римских бастионов среди италийского моря. – Он наклонился к Марцеллу. – В этой войне победит тот, кто сильнее духом. Италикам надо показать, что Рим и римляне несокрушимы. Я разорил все селения между ущельем Мелфы и Эсернией, даже если в них было не больше пары домишек, а зачем? Чтобы показать италикам, что Рим способен действовать во вражеском тылу и пользоваться плодами италийской земли для снабжения таких городов, как Эсерния. Если ты сможешь здесь удержаться, дорогой Марк Клавдий, ты тоже преподашь италикам полезный урок.

– Я буду оборонять Эсернию, сколько получится, – пообещал Марцелл со всей решимостью.

Сулла уходил из города со спокойной уверенностью, не сомневаясь, что Эсерния выстоит. Он пошел по италийской территории открыто, веря в удачу, в свой волшебный союз с богиней Фортуной, ибо понятия не имел, где расположены армии самнитов и пиценов. Удача не подвела его, даже когда он, проходя мимо Венафра, подбивал своих солдат выкрикивать оскорбления и показывать непристойные жесты наблюдателям на стенах. В ворота Капуи его войско входило с песней, под радостные приветствия всего города.

Как докладывали Сулле, Луций Цезарь двинулся к Ацеррам, лишь только Мутил вывел оттуда часть своих войск, чтобы преследовать римские силы, которые, по его представлениям, угрожали осаде Эсернии; но сам Мутил, к счастью, остался в Ацеррах, поэтому Сулла, приказав Катулу Цезарю позаботиться о том, чтобы его солдатам был обеспечен заслуженный отдых, оседлал мула и отправился к своему командиру.

Он застал того в дурном настроении, вызванном потерей нумидийской кавалерии, доставленной из-за моря Секстом Цезарем.

– Знаешь, что выкинул Мутил? – спросил Луций Цезарь, едва завидев Суллу.

– Не знаю, – ответил Сулла и, прислонившись к колонне из захваченных вражеских копий, приготовился к потоку жалоб.

– Когда Венузия капитулировала и венузины присоединились к италикам, пицен Гай Видацилий нашел в Венузии неприятельского заложника, о котором я совсем забыл, как, думаю, и все остальные, – Оксинта, одного из сыновей нумидийского царя Югурты! Видацилий отправил его сюда, в Ацерры. Атакуя, я бросил вперед нумидийскую кавалерию. И что же Мутил? Он облачил Оксинта в пурпурную мантию, нацепил ему на голову диадему и показал нападающим. И что же я вижу? Две тысячи моих конников, валящихся на колени перед врагом Рима! – Луций Цезарь всплеснул руками. – Подумать только, сколько стоило доставить их сюда! И все напрасно.

– Как ты поступил?

– Я развернул их и отправил форсированным маршем в Путеолы, а оттуда обратно в Нумидию. Пусть с ними разбирается их царь!

Сулла выпрямился.

– Очень разумно, Луций Юлий, – искренне сказал он и погладил ладонью вражеские копья. – Ты не потерпел поражения, несмотря на появление Оксинта, наоборот, тут ты выиграл.

Природный пессимизм Луция Цезаря дал трещину, хотя улыбка у него не получилась.

– Да, выиграл, если можно так выразиться. Мутил пошел в наступление три дня назад, узнав, наверное, о том, как ловко ты прошел через осадное кольцо под Эсернией. Я провел его, выведя мои силы через задние ворота лагеря. Мы убили шесть тысяч самнитов.

– А что Мутил?

– Тут же отошел. Сейчас Капуя в безопасности.

– Великолепно, Луций Цезарь!

– Хотелось бы и мне так думать! – страдальчески молвил командующий.

Подавив вздох, Сулла спросил:

– Что еще стряслось?

– Публий Красс потерял под Грументом своего старшего сына и оказался надолго заперт в городе. На счастье Публия Красса и его среднего сына, луканы очень непостоянны и недисциплинированны. Лампоний увел своих людей куда-то еще, благодаря чему Публию и Луцию Крассам удалось сбежать. – Командующий тяжело вздохнул. – Эти болваны в Риме потребовали, чтобы я все бросил и явился в город назначить консула-суффекта взамен Лупа. Я отправил их куда подальше и посоветовал положиться на городского претора, – что бы в Риме ни произошло, Цинна справится. – Он снова завздыхал, засопел и вспомнил еще кое-что. – В Италийской Галлии Гай Целий отправил небольшую, но очень хорошую армию Публия Сульпиция на помощь Помпею Страбону, который никак не может вытащить свою пиценскую задницу из Фирма-Пиценского. Желаю Публию Сульпицию удачи, непросто ему придется с этим косоглазым полуварваром! А насчет молодого Квинта Сертория, Луций Корнелий, вы с Гаем Марием, признаться, оказались правы. Сейчас он управляет Италийской Галлией совершенно самостоятельно и преуспевает лучше Гая Целия. Целий спешно отправился в Заальпийскую Галлию.

– Что происходит там?

– Саллювии принялись охотиться за головами. – Луций Цезарь скорчил гримасу. – Как можно надеяться цивилизовать этот народ, если сотни лет общения с греками и римлянами совершенно на него не повлияли? Как только они решили, что нам не до них, сразу вспомнили о давних варварских привычках. Охота за головами! Я отправил Гаю Целию личное послание с требованием никому не давать пощады. Мы не можем допустить крупное выступление в Заальпийской Галлии.

– Выходит, молодой Квинт Серторий удерживает всю Италийскую Галлию? – переспросил Сулла со странным выражением лица – смесью отчаяния, нетерпения и горечи. – Ничего другого нельзя было ожидать. Венок из трав еще до тридцати!

– Завидуешь? – лукаво спросил Луций Цезарь.

Суллу передернуло.

– Нет, я не завистлив. Желаю ему удачи и процветания! Мне нравится этот парень. Я знаю его еще с тех пор, когда он юнцом служил при Марии в Африке.

Луций Цезарь неопределенно фыркнул и вновь помрачнел.

– Кажется, это не все? – догадался Сулла.

– Секст Юлий Цезарь забрал половину войск, которые привез из-за моря, и увел по Аппиевой дороге в Рим, зимовать. – Луций Цезарь недолюбливал своего двоюродного брата. – Как всегда, прихворнул. На счастье, с ним его брат Гай, – если их сложить, получается один приличный человек.

– Вот как! Моя подруга Аврелия временно обретет супруга, – проворковал Сулла.

– Знаешь, Луций Корнелий, ты все же странный! Как понимать твои слова?

– Никак. Но ты прав, Луций Юлий, я странный.

Выражение, промелькнувшее на лице Суллы, заставило Луция Юлия сменить тему.

– Нам с тобой скоро опять выступать.

– Неужели? Для чего на этот раз? Куда?

– Твой бросок в Эсернию убедил меня, что город – ключ к победе на этом театре. Туда идет сам Мутил после неудачи здесь, – об этом доносят твои лазутчики. Думаю, туда же надо двинуться и нам. Эсерния не должна пасть.

– О, Луций Юлий! – вскричал Сулла в отчаянии. – Эсерния – всего лишь воображаемая заноза в лапе у италиков. Пока она держится, они сомневаются в своей способности выиграть эту войну. Вот и все значение Эсернии! Кроме того, там есть все необходимое, а главное, Марк Клавдий Марцелл проявил себя очень способным и стойким командиром. Пусть они и дальше дразнят осаждающих, тебе не должно быть до них дела. Если Мутил ушел вглубь страны, то у нас остается единственная дорога – ущелье реки Мелфы. Зачем рисковать нашими драгоценными воинами в этом капкане?

Луций Цезарь побагровел:

– Ты-то в него не попался!

– Верно, я обвел их вокруг пальца. Но во второй раз так уже не получится.

– У меня получится, – сухо бросил Луций Цезарь.

– Сколько легионов ты хочешь туда повести?

– Все восемь.

– Даже не думай, Луций Юлий! – взмолился Сулла. – Куда разумнее будет постараться выбить самнитов из Южной Кампании. Силами восьми легионов, собранных в один кулак, мы сможем отобрать у Мутила все порты, укрепить Ацерры, взять Нолу. Нола для италиков важнее, чем для нас Эсерния!

Командующий недовольно поджал губы:

– Здесь командую я, а не ты, Луций Корнелий. И я говорю – Эсерния.

Сулла обреченно пожал плечами:

– Конечно, решаешь ты.

Через семь дней Луций Юлий Цезарь и Луций Корнелий Сулла двинулись к Теану Сидицийскому с восемью легионами – всем имевшимся на южном театре войском. Суллу мучило тяжелое предчувствие, чутье кричало «нельзя!», но выбора не было, приходилось выполнять приказ командующего, Луция Цезаря. Тем хуже для него и для всех нас, думал Сулла, шагая впереди двух своих легионов – тех самых, которые он водил в Эсернию, – и глядя на длинную колонну, змеившуюся впереди по низким холмам. Луций Цезарь определил Сулле место замыкающего, как можно дальше от себя, чтобы Сулла не досаждал ему на привалах своими разговорами. Теперь к Луцию Цезарю был приближен Метелл Пий Свиненок, беседы с ним услаждали слух командующего, хотя сам Свиненок вовсе не был доволен повышением, так как предпочел бы остаться при Сулле.

В Аквине Луций Цезарь все же послал за Суллой, чтобы с презрительным видом бросить ему недавно полученное письмо. «Как изменчиво счастье!» – думал Сулла, вспоминая, как все начиналось в Риме: тогда именно к нему старший консул обратился за советом, именно ему внимал затаив дыхание. А теперь Луций Цезарь мнил знатоком себя.

– Прочти! – сказал он. – От Гая Мария.

Правила вежливости требовали, чтобы получивший письмо сам зачитал его тем, кому сочтет нужным; зная это, Сулла с кривой усмешкой пробежал глазами послание Мария:

Как командующий на северном театре военных действий, я считаю необходимым поставить тебя, Луций Юлий, в известность о моих планах. Пишу в секстилиевы календы, в лагере близ Реате.

Я намерен вторгнуться на земли марсов. Моя армия пришла наконец в наилучшую форму, и я не сомневаюсь, что она проявит себя так же великолепно, как проявляли себя в прошлом все мои армии, во славу Рима и своего командира.

«Ого! – подумал Сулла со злостью. – Не припомню, чтобы прежде старик выражался так высокопарно! „Во славу Рима и своего командира!“ Что за комар его укусил? С какой это стати он ставит знак равенства между собой и Римом? „Моя армия!“ Не „римская“ – „моя“! Я бы этого не заметил – мы все так говорим, – если бы он не напирал на то, что является ее командиром. Это письмо отправится в военный архив, и в нем Гай Марий ставит себя на одну доску с Римом!»

Сулла вскинул голову и посмотрел на Луция Цезаря, но командующий, если и обратил внимание на дерзкий тон Мария, изображал полное безразличие. Решив, что Луций Цезарь не способен на такое лицедейство, Сулла продолжил читать:

Думаю, ты согласишься со мной, Луций Юлий, что нам нужна победа – полная, решительная победа – на моем театре. Рим назвал нашу войну с италиками Марсийской, значит мы обязаны разгромить марсов на поле боя, нанести им удар, от которого они уже не оправятся.

Это мне под силу, дорогой Луций Юлий, но для полного успеха мне необходима помощь моего давнего друга и соратника Луция Корнелия Суллы и еще двух легионов. Прекрасно понимаю, как трудно тебе будет лишиться Луция Корнелия, не говоря о двух легионах. Если бы не сугубая важность, я не просил бы тебя об этой услуге. Уверяю, это не навсегда. Считай это не даром, а займом. Два месяца – все, что мне нужно.

Если ты найдешь возможным выполнить мою просьбу, Рим будет у тебя в долгу. Если нет, то мне придется задержаться в Реате и придумать что-то еще.

Сулла снова поднял голову и вопросительно покосился на Луция Цезаря.

– Итак? – спросил он, аккуратно кладя письмо на стол командующего.

– Конечно, отправляйся к нему, Луций Корнелий, – сказал Луций Цезарь безразличным тоном. – С Эсернией я справлюсь и без тебя. Гай Марий прав. Нам нужна решительная победа в бою с марсами. Здесь, на южном театре, все равно царит хаос. Сдержать самнитов и их союзников никак невозможно, собрать их всех в одном месте и разгромить – тоже. Все, что я могу, – это демонстрировать силу и римское упорство. На юге не будет решающего сражения. Оно должно грянуть на севере.

Суллу душил гнев. Один командующий равнял себя с Римом, другой окончательно впал в уныние и не видел просвета ни с какой стороны. Разве что на севере – и то хорошо! Как можно мечтать о победе в Кампании с таким командующим, как Луций Цезарь? «Боги, почему командую не я? – думал Сулла. – Я гораздо лучше Луция Цезаря! Возможно, я даже лучше Гая Мария! Став сенатором, я трачу жизнь, служа мелким людишкам, ведь даже Гай Марий мелок, он не патриций, не Корнелий. До чего опостылели все эти ничтожества: Метелл Свин, Гай Марий, Катул Цезарь, Тит Дидий, а теперь еще этот беспросветно унылый потомок древнего рода! А кто тем временем набирает силу, удостаивается венка из трав и становится правителем целой провинции в каких-то тридцать лет? Квинт Серторий, сабин, пустое место, двоюродный брат Мария!»

– Мы победим, Луций Цезарь! – произнес Сулла очень серьезно. – Говорю тебе, я слышу шум крыльев Виктории в воздухе! Мы сотрем италиков в порошок. Победить нас в нескольких битвах они еще могут, но одержать победу в войне – ни за что! Это никому не под силу. Рим – это Рим, могучий и вечный. Я верю в Рим!

– Я тоже, Луций Корнелий, я тоже! – раздраженно ответил Луций Цезарь. – Поезжай! Помоги Гаю Марию, ибо, клянусь, мне от тебя мало проку!

Сулла вскочил на ноги и уже бросился к дверям дома, где расположился Луций Цезарь, когда сообразил обернуться. Он был так занят письмом и мыслями о Гае Марии, что не обратил внимания на наружность Луция Цезаря. Теперь Суллу обуял страх: у командующего был землистый цвет лица, он казался вялым, дрожал, обливался потом.

– Ты здоров, Луций Юлий? – спросил Сулла.

– Да-да!

Сулла вернулся и снова сел:

– Нет, ты нездоров.

– Я ни на что не жалуюсь, Луций Корнелий.

– Тебе нужен врач!

– Где его взять в этой дыре? Притащится какая-нибудь вонючая старуха и пропишет пойло из свиного навоза и болтушку из толченых пауков.

– Я поеду через Рим. Пришлю тебе оттуда Сицилийца.

– Пусть тогда едет в Эсернию, потому что он найдет меня уже там, Луций Корнелий. – По лбу Луция Цезаря струился пот. – Можешь идти.

Сулла пожал плечами и поднялся:

– Побереги себя! У тебя лихорадка.

Чему быть, того не миновать. С этой мыслью он вышел, в этот раз уже не оглядываясь. Луций Цезарь полезет в теснину Мелфы, хотя болен и не сможет толком командовать войсками. Там его ждет засада, придется ему ползти обратно в Теан Сидицийский и вторично зализывать раны, оставив на дне проклятого ущелья драгоценных воинов, которых не воскресить. Почему они всегда так упрямы, почему так глухи к голосу разума?

Неподалеку ему встретился Свиненок, тоже угрюмый.

– У тебя там больной! – сказал Сулла, указывая кивком на дом командующего.

– И не говори! – взвыл Метелл Пий. – Его и здорового-то не развеселишь, а уж теперь просто руки опускаются! Что ты натворил, почему впал в немилость?

– Я посоветовал ему забыть об Эсернии и выбить самнитов из Западной Кампании.

– Да, в своем теперешнем состоянии наш командующий не мог такого вынести! – сказал Свиненок с кривой ухмылкой.

Суллу всегда умиляло заикание Свиненка.

– Что-то ты в последние дни не заикаешься, – сказал он.

– Тебе обязательно надо было мне об этом н-н-напомнить, Луций Корнелий? Я не з-з-з-заикаюсь, когда перестаю об этом думать, п-п-проклятье!

– Вот как? Интересно! Раньше ты не был заикой. Когда это началось? С Аравсиона?

– Да. Н-н-н-никому такого не пожелаю. – Метелл Пий набрал в легкие побольше воздуху и попытался выкинуть из головы мысли о затруднении с речью. – Сейчас ты у него не в ч-ч-чести, поэтому он вряд ли п-поделился с тобой, что собирается сделать, когда вернется в Рим.

– Нет. Что у него за план?

– Предоставить гражданство всем италикам, кто не поднимал против нас меча.

– Ты шутишь?!

– Я, Луций Корнелий?! Находясь у него в подчинении? Я уже разучился шутить. Это правда, клянусь, чистая правда! Когда здесь станет спокойно – а так всегда бывает к концу осени, он скинет доспехи и снова облачится в т-т-тогу с пурпурной каймой. Он обещает, что последним его деянием в должности консула станет предоставление гражданства всем не воевавшим против нас италикам.

– Это измена! Ты хочешь сказать, что он и остальные безмозглые болваны в командовании положили тысячи людей, не умея даже сохранить верность своему делу? – Сулла дрожал от возмущения. – Ты хочешь сказать, что он ведет шесть легионов в ущелье Мелфы, зная наперед, что все потери, которые он понесет, будут бессмысленны? Зная, что скоро отворит заднюю калитку Рима для всех италиков полуострова? Ведь произойдет именно это! Все они к нам ринутся, от Силона и Мутила до последнего их вольноотпущенника, ставшего клиентом… Нет, только не это!

– Что толку кричать на меня, Луций Корнелий? Я буду среди тех, кто станет до самого конца бороться против гражданства для всех.

– У тебя не будет даже такой возможности, Квинт Цецилий. Ты будешь на поле боя, а не в сенате. Из борцов останется один Скавр, но он слишком стар. – Поджав губы, Сулла уставился на людную улицу. – Голосовать будет Филипп и остальные saltatrices tonsae. А эти проголосуют за. Вместе с комицием.

– Ты тоже будешь на поле боя, Луций Корнелий, – грустно сказал Свиненок. – Я с-с-слышал, что тебя отправляют помощником к Гаю Марию, старому толстому олуху-италику. Держу пари, ему закон Луция Юлия придется по нраву!

– В этом я не уверен, – возразил Сулла со вздохом. – Бесспорно одно, Квинт Цецилий, Гай Марий прежде всего вояка. Покуда он продолжит воевать, марсов, претендующих на гражданство, будет становиться все меньше.

– Будем надеяться, Луций Корнелий. Потому что, когда Гай Марий войдет в сенат, наполовину состоящий из италиков, он снова станет Первым Человеком Рима. И консулом в седьмой раз.

– Этого я не допущу, – пообещал Сулла.

На следующий день Сулла остановил свои два легиона и проводил взглядом колонну Луция Цезаря, уходившую к ущелью реки Мелфы. Войскам Суллы предстояло двинуться по Латинской дороге и перейти через Мелфу на пути к старому разрушенному городу Фрегеллы, взбунтовавшемуся тридцать пять лет назад и превращенному в груду развалин Луцием Опимием. Перед живописной цветущей лощиной, посреди которой угадывались рухнувшие стены и башни, Сулла устроил привал. Не желая наблюдать, как трибуны и центурионы обустраивают укрепленный лагерь, он в одиночестве побрел в безлюдный город.

Здесь лежит в руинах все то, из-за чего мы сейчас бьемся, думал он. Вот на что обрекают нас ослы из сената после разгрома этого нового всеиталийского выступления. Мы живем, платим налоги, рискуем собой ради превращения Италии в одни бескрайние Фрегеллы. Мы сказали, что все италики поплатятся за бунт жизнью. На земле, обагренной кровью италиков, вырастут алые маки. Мы сказали, что черепа наших врагов побелеют, как эти белые розы, и что из их пустых глазниц потянутся к солнцу желтые ромашки. Но зачем мы делаем это, если все напрасно? Зачем умирали и зачем продолжаем умирать, если это не имеет смысла? Он узаконит гражданство для умбров и этрусков, стоящих на полпути к восстанию, и после этого уже не остановится. Возможно, выпавший из его рук жезл империя подберет кто-то другой. Все они, еще не смывшие со своих рук нашу кровь, получат гражданство. Зачем мы воюем, если война не нужна? Нам, наследникам троянцев, суждено столкнуться с изменниками в наших собственных рядах. Нам, римлянам, не италикам. А он постарается, чтобы они стали римлянами. Он и ему подобные уничтожат все, на чем стоит Рим. Их Рим уже не будет Римом их предков, не будет моим Римом. Этот погибший италийский сад здесь, во Фрегеллах, – вот мой Рим, Рим моих предков, у него есть силы растить на непокорных улицах цветы, давать им распускаться под гудение пчел и пение птиц.

Сулла не знал, чем вызваны навернувшиеся слезы – то ли бьющим в глаза солнцем, то ли острыми камнями под ногами. Но сквозь влагу он различил приближающуюся, растущую с каждым шагом фигуру – римского полководца, идущего навстречу другому римскому полководцу. Сначала фигура чернела в мареве, потом панцирь и шлем засверкали на солнце. Гай Марий! Италик Гай Марий.

Сулла захлебнулся рыданием, сердце у него в груди замерло в ожидании. Он остановился.

– Луций Корнелий.

– Гай Марий.

Они стояли друг перед другом. Потом Марий сделал шаг вперед, встал рядом с Суллой и развернулся. Они молча побрели рядом. Марий первым откашлялся, сдерживать эмоции он был не в силах.

– Полагаю, Луций Юлий приближается к Эсернии? – спросил он.

– Да.

– Ему бы в Кратерный залив, отбивать Помпеи и Стабии. Отацилий обзавелся новобранцами и строит новый флот. У сената военный флот всегда стоит на последнем месте. Но сейчас, как я слышал, сенат намерен сколотить из всех годных к воинской службе вольноотпущенников особый корпус, который будет стеречь берега Верхней Кампании и Нижнего Лация и ставить гарнизоны в тамошних городах. Благодаря этому Отацилий сможет забрать все теперешнее береговое ополчение в свой флот.

– Любопытно, когда отцы-законодатели собираются огласить это решение, – проворчал Сулла.

– Кто знает? Но, по крайней мере, разговор об этом идет.

– Чудеса!

– Я слышу в твоем тоне горечь. Луций Юлий тебя бесит? Я не удивлен.

– Да, Гай Марий, мне и впрямь горько, – тихо ответил Сулла. – Я гулял по этой прекрасной дороге, размышляя об участи Фрегелл и о будущей участи нынешних наших врагов, италиков. Можешь себе представить, Луций Юлий надумал внести закон о предоставлении римского гражданства всем италикам, не вступившим в войну с Римом. Как тебе это нравится?

Гай Марий чуть не споткнулся, потом его походка обрела прежнюю величавую мерность.

– Когда? Прежде, чем подступить к Эсернии, или после?

– После.

– И теперь ты вопрошаешь богов, чему служат все эти бои? – спросил Марий, угадав мысли Суллы. Хохотнув, он продолжил: – Что ж, я люблю воевать, ничего не поделать. Будем надеяться, что после еще одного-двух сражений сенат и народ Рима полностью растеряют свою решимость. Каков поворот! Лучше бы мы подняли из могилы Марка Ливия Друза. Подумать только, всего этого можно было избежать! Казна была бы полна, а не пуста, как голова дурака, а на полуострове процветали бы мирные, счастливые, довольные римляне. И все законным путем!

– Да.

Они молча дошли до остатков форума Фрегелл, где среди травы и цветов торчали редкие обломки колонн и остатки лестниц, ведшие в никуда.

– У меня есть для тебя работенка, – сказал Марий, садясь на камень. – Хочешь, стой в тени, хочешь, присядь рядом со мной. Не тушуйся, Луций Корнелий! Да сними ты свою шляпу, позволь взглянуть тебе в глаза!

Сулла послушно отошел в тень и послушно снял шляпу, но говорить не стал, садиться тоже.

– Не сомневаюсь, что ты гадаешь, зачем я встретил тебя во Фрегеллах, а не стал ждать в Реате.

– Полагаю, в Реате я тебе не нужен.

Раздался громкий смех.

– От тебя ничего не скроешь, правда, Луций Корнелий? Ты прав. В Реате ты мне не нужен. – Он посерьезнел. – Но я не хотел излагать свои планы в письме. Чем меньше людей будут знать, что тебе предстоит делать, тем лучше. Не то чтобы у меня были причины подозревать, что в палатке Луция Юлия завелся шпион, просто проявляю осторожность.

– Единственный способ сохранить тайну – никому ничего не говорить.

– То-то и оно. – Марий так усиленно запыхтел, что скрипнули ремни и звякнули пряжки на его кирасе. – Здесь, Луций Корнелий, ты свернешь с Латинской дороги. Пойдешь вверх вдоль Лириса, к Соре, там повернешь вместе с Лирисом и дойдешь до его истока. Иными словами, я хочу отправить тебя на южный склон водораздела, туда, где до Валериевой дороги тебе останется несколько миль.

– Свой маневр я понимаю. Как насчет твоего?

– Пока ты будешь идти в верховья Лириса, я пройду от Реате к западному перевалу на Валериевой дороге. На саму дорогу я выйду у Карсиол. Город лежит в руинах, но в нем, как мне доносят лазутчики, засели враги – марруцины под командованием Герия Азиния. При возможности я навяжу ему бой за Валериеву дорогу перед перевалом. В это время ко мне подойдешь ты – но с южной стороны.

– Южнее водораздела, незаметно для противника, – подхватил заинтересовавшийся Сулла.

– Верно. Убивай всех, кого увидишь. То, что я стою севернее Валериевой дороги, будет известно настолько хорошо, что ни марруцинам, ни марсам не придет в голову, что с южного фланга к ним подкрадывается еще одна армия. Я постараюсь приковать все их внимание к своим перемещениям. – Марий улыбнулся. – Ты-то, известное дело, идешь с Луцием Юлием к Эсернии.

– Ты остался прежним полководцем, Гай Марий.

Свирепые карие глаза сверкнули.

– Надеюсь! Потому что, Луций Корнелий, должен сказать тебе прямо: если я утрачу полководческие способности, то в этом столкновении заменить меня будет некому. Мы дадим гражданство тем, кто поднял на нас меч, на поле боя.

Как ни хотелось Сулле поговорить о гражданстве, новая животрепещущая тема взяла верх.

– А я? – не сдержался он. – Полководцем могу быть я.

– Можешь, конечно можешь! – утешил его Марий. – Нисколько этого не отрицаю. Но согласись, Луций Корнелий, верховное командование не в твоей крови.

– Можно этому выучиться, – не сдавался Сулла.

– Да, можно. Ты и выучился. Но если этого нет в крови, Луций Корнелий, то тебе не подняться выше просто хорошего командира. – Говоря так, Марий не сознавал, что ранит собеседника. – Иногда просто хорошего командования оказывается мало, нужно вдохновение. А это либо есть, либо нет.

– Однажды, – задумчиво молвил Сулла, – Рим лишится тебя, Гай Марий. И тогда – увидим, что будет тогда! Верховное командование окажется в моих руках.

Марий все еще не понимал, что у Суллы на уме, и только весело фыркнул:

– Будем надеяться, Луций Корнелий, что, когда этот день настанет, Риму будет нужен всего лишь хороший полководец. Ты согласен?

– Как скажешь, – ответил Луций Корнелий Сулла.

Сильнее всего Суллу раздражало то, что план Мария был безукоризненным. Со своими двумя легионами Сулла добрался до Соры, не натолкнувшись на неприятеля, потом произошла небольшая стычка с отрядом пиценов Тита Геренния, который был разбит. Между Сорой и истоком Лириса Сулле попадались только латинские и сабинские крестьяне, приветствовавшие его появление с такой искренней радостью, что он воздерживался от выполнения приказа Мария убивать всех встречных. Прятавшиеся у Соры пицены могли бы сообщить, что видели его, но он просто обманул их, сказав, что сюда его направил Луций Цезарь, с которым он воссоединится позже восточнее ущелья Мелфы. Сулла надеялся, что остатки пиценов Тита Геренния и пелигны поджидают его вовсе не там, куда он идет.

Постоянно поддерживая связь с Марием, Сулла знал, что тот, как и обещал, вышел за Карсиолами на Валериеву дорогу. Там закипел бой с марруцинами Герия Азиния, окончившийся для них сокрушительным поражением, потому что Марий обманул их, сначала сделав вид, что не готов к бою. Погиб и сам Герий Азиний, и большая часть его армии. Выйдя к западному перевалу уже совершенно беспрепятственно, Марий повел на Альбу-Фуценцию четыре легиона уверенных в победе воинов – как они могли проиграть, ведомые старым Арпинским Лисом? Вкусив крови, они жаждали еще.

Два легиона Суллы двигались параллельно Марию по Валериевой дороге до тех пор, пока разделявший их водораздел не сменился марсийским нагорьем вокруг Фуцинского озера; но и там Сулла не подходил к Марию ближе чем на десять миль, успешно прячась. За это он благодарил пристрастие марсов к производству собственного вина, невзирая на мало пригодную для этого местность. К югу от Валериевой дороги тянулись сплошные виноградники, представлявшие собой маленькие участки, защищенные высокими каменными изгородями от холодных ветров, дувших с гор как раз во время цветения винограда, когда насекомым для опыления требовалось безветрие. Здесь Сулла уже убивал всех, кто попадался у него на пути, – в основном это были женщины и дети: все мужчины из приозерных селений и ферм, кроме стариков, ушли в армию.

Он узнал о завязавшемся бое между Марием и марсами благодаря северному ветру, принесшему в виноградники такие отчетливые звуки сражения, что казалось, будто все происходит где-то рядом, у них под носом. Еще на заре гонец сообщил Сулле, что днем грянет бой. Сулла выстроил свои силы за десятифутовыми изгородями, линией глубиной в восемь рядов, и стал ждать.

Часа через четыре после того, как начался, судя по звукам, бой, через каменные изгороди стали перелезать марсы, падавшие прямо на обнаженные мечи легионеров Суллы, жаждавших принять участие в сражении. Кое-где отчаявшиеся марсы вступали в бой, но порядкам Суллы нигде не грозила опасность.

«Как всегда, Гай Марий отвел мне роль своего прислужника, – думал Сулла, наблюдая с бугорка за происходящим. – Он все это задумал, разработал стратегию, предложил тактику, его воля предрешила успех. Я всего лишь стою по другую сторону жалкой стенки и подбираю остатки, как голодный – объедки. Как хорошо он знает себя – и как хорошо изучил меня!»

Когда порученная ему часть боя осталась позади, Сулла сел на мула и, далекий от ликования, потрусил кружным путем на Валериеву дорогу, чтобы доложить Гаю Марию, что все прошло строго по плану и что всех до одного участвовавших в бою марсов настигла смерть.

– Я столкнулся с самим Силоном! – сообщил, вернее, проревел Марий, всегда переходивший после боя на радостный рев. Хлопнув своего бесценного помощника по спине, он повел его в командирскую палатку. – Вообрази, они спали! – ликовал он. – А почему? Потому что здесь они дома! Я обрушился на них, как гром с небес! Похоже, им не приходило в голову, что Азиния могут разбить. Никто им об этом не сообщил, они знали только, что он движется, раз я вышел наконец из Реате. И тут из-за угла являюсь я! Они выступали на помощь Азинию. Я отошел подальше, как будто не собирался ввязываться в бой, поставил людей в каре и притворился, что намерен обороняться, а не нападать. «Раз ты такой великий полководец, Гай Марий, то сразись со мной!» – крикнул с коня Силон. «Раз ты такой великий полководец, Квинт Поппедий, так сделай меня!» – крикнул я в ответ.

Мы так и не узнаем, что он собирался предпринять, потому что его люди клюнули, закусили удила и бросились в атаку, не дожидаясь его приказа. Чем облегчили мою задачу. Я знаю, что и когда делать, Луций Корнелий, а Силон нет. Почему я говорю это в настоящем времени? Потому что он ушел невредимым. Когда его люди запаниковали и дрогнули, он развернул коня и пустил его галопом на восток. Вряд ли он остановится, пока не доберется до Мутила. А я заставил марсов отступать в одном направлении – через виноградники. Я знал, что там их поджидаешь ты. Так и вышло.

– Отлично сработано, Гай Марий, – сказал Сулла, ничуть не покривив душой.

На пиру в честь победы кроме Мария, Суллы и их подчиненных присутствовал и Марий-младший, сиявший от гордости за отца, чью науку начинал осваивать. «Только этого щенка здесь недоставало!» – подумал Сулла и отвернулся.

Бой повторился – теперь в рассказах, причем занял больше времени, чем на деле; но постепенно, когда вина в амфорах плескалось гораздо меньше, разговор неизбежно перешел на политику. Темой стал грядущий закон Луция Цезаря, оказавшийся для подчиненных Мария неожиданностью, потому что он не говорил им о своей беседе с Суллой во Фрегеллах. Все реагировали по-разному, но сама уступка ни у кого не вызвала одобрения. Здесь сидели солдаты, мужчины, воевавшие уже полгода, тысячами терявшие товарищей, а главное, считавшие, что слабоумные трусы в Риме не дают им возможности победить. Засевшую в Риме знать здесь уподобляли высохшим девам-весталкам, самой суровой критике подвергался Филипп, а за ним следом и Луций Цезарь.

– Юлии Цезари – породистые неврастеники! – грохотал багровый Гай Марий. – Жаль, что старшим консулом в этом кризисе оказался один из них. Я знал, что он даст слабину.

– Послушать тебя, Гай Марий, мы не должны делать италикам никаких уступок, – сказал Сулла.

– Да, я против уступок, – подтвердил Марий. – Пока не грянула война, я был другого мнения. Но народ, объявивший себя врагом Рима, – мой враг. Враг навсегда.

– И мой, – сказал Сулла. – Однако если Луцию Юлию удастся убедить сенат и народное собрание принять его закон, то это уменьшит вероятность перехода на сторону наших врагов Этрурии и Умбрии. Как я слышал, подстрекатели есть и там.

– Верно. Потому-то Луций Катон Лициниан и Авл Плотий увели войска Секста Юлия: Плотий – в Умбрию, Катон Лициниан – в Этрурию, – сказал Марий.

– Чем сейчас занят Секст Юлий?

На это, бесцеремонно вступив в разговор, ответил Марий-младший:

– Лечится в Риме от болезни груди, как написала мне в последнем письме мать.

Если бы Сулла мог, он бы прикончил этого щенка одним взглядом. Если ты всего лишь контубернал, не встревай, пусть твой папаша даже главнокомандующий!

– Кампания в Этрурии, без сомнения, сильно поможет избранию Катона Лициниана консулом на следующий год, – сказал Сулла. – Если, конечно, он не ударит в грязь лицом. А он, думаю, не ударит.

– И я того же мнения, – сказал Марий, икая. – Дел-то с гулькин нос, как раз для такого гульки, как Катон Лициниан.

Сулла усмехнулся:

– Ты от него не в восторге, Гай Марий?

Марий заморгал:

– А ты?

– Еще чего! – Сулла решил, что с него довольно вина, и перешел на воду. – Что теперь делать нам? На носу сентябрь, мне скоро назад в Кампанию. Я бы хотел использовать оставшееся время с максимальной пользой.

– Не могу поверить, что Луций Юлий позволил Эгнацию обмануть его в ущелье Мелфы! – опять вмешался Марий-младший.

– Ты еще не вырос, мальчик мой, чтобы постигнуть людскую дурость, – сказал Марий, скорее одобряя, чем осуждая, выскочку. Обращаясь к Сулле, он продолжил: – На Луция Юлия теперь нет никакой надежды: он во второй раз уполз обратно в Теан Сидицийский, положив четверть своей армии. Так зачем тебе туда спешить, Луций Корнелий? Держать Луция Юлия за руку? Там и без тебя полно желающих этим заниматься. Лучше пойдем вместе на Альбу-Фуценцию. – И он издал звук, похожий и на смех, и на отрыжку.

Сулла замер.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – хрипло спросил он.

Марий только что сидел багровый, а тут посерел. Но он быстро пришел в себя и как ни в чем не бывало расхохотался:

– Отлично, Луций Корнелий, учитывая, что это был за день! Вот я и говорю: освободим Альбу-Фуценцию, а потом прогуляемся по Самнию. Ты не против? Пускай Секст Цезарь осаждает Аскул-Пиценский, а мы подразним самитского быка. Осада – скучное занятие, это не по мне. – Он пьяно хихикнул. – Разве не заманчиво нагрянуть в Теан Сидицийский, неся в своей тоге подарочек Луцию Юлию – город Эсернию? Представляешь его благодарность?

– Представляю, еще как, Гай Марий.

Компания разбрелась. Сулла и Марий-младший увели Гая Мария и уложили в постель. Марий-младший удалился, бросив мстительный взгляд на Суллу, который задержался рядом с бесформенной массой на кровати, пристально в нее вглядываясь.

– Луций Корнелий… – проговорил Марий, растягивая слова. – Утром разбуди меня, только приходи один. Мне надо потолковать с тобой с глазу на глаз. Сейчас не смогу, перебрал вина.

– Выспись, Гай Марий. Утром так утром.

Но утром все сложилось иначе. Когда Сулла – ему тоже нездоровилось – приплелся в командирскую палатку, масса на кровати выглядела точно так же, как с вечера. Нахмурившись, он быстро подошел вплотную к кровати, гоня страшное предчувствие. Нет, то был не страх, что Марий умер: его шумное дыхание было слышно издали. Но, опустив глаза, Сулла увидел жалкое подергивание его правой руки, вцепившейся в одеяло, и живые, вытаращенные глаза Мария, кричавшие об ужасе, граничившем с безумием. Вся его левая сторона, от обвисшей щеки до дряблой ступни, окаменела, разбитая параличом. Лесной гигант безропотно рухнул, не сумев отразить коварное нападение неслышно подкравшейся судьбы.

– Удар… – пробормотал Марий.

Рука Суллы сама по себе стала гладить потные волосы. Теперь гигант заслуживал любви, теперь он не стоял у него на пути.

– Бедный, бедный старый друг! – Сулла прижался щекой к щеке Мария, ощутил губами вкус его слез. – Бедный старик! Теперь-то тебе крышка.

Ответ прозвучал в следующую же секунду. Слова было трудно разобрать, но смысл их был кристально ясен, Сулла ощутил его всем своим лицом, прижатым к лицу мученика.

– Еще не – крышка… Семь – раз.

Сулла отшатнулся, словно Марий встал со своего одра и ударил его. Но, утирая собственные слезы, он не смог подавить короткий, сразу оборвавшийся смешок.

– Насколько я понимаю, Гай Марий, тебе конец!

– Еще – не – конец, – упрямо отозвался Марий, глядя на него уже без страха, ясными глазами. – Семь – раз.

Одним прыжком Сулла очутился у занавеса, отделявшего заднюю часть палатки от передней, и позвал на помощь таким отчаянным голосом, словно за ним гналась свора псов из подземного царства мертвых.

Только после ухода всех военных врачей, убедившись, что Марий уложен со всеми мыслимыми удобствами, Сулла собрал тех, кто толпился перед палаткой, куда никого не пускал горестно рыдавший Марий-младший.

Местом собрания был назначен форум лагеря, чтобы рядовые видели, что их командиры не бездействуют; постигшая Мария беда ни для кого не была тайной, и не один Марий-младший проливал слезы.