Битва за Рим Маккалоу Колин

– Не получится! – подумав, сказал Сцевола. – Сенаторские кредиторы требуют своих денег, а денег нет! Ни один сенатор не занимает у таких уважаемых банкиров, как Помпоний и Оппий! Они слишком известны! Цензоры тут же все узнают!

– Тогда я обвиню Гая Мария в измене и конфискую его имущество, – предложил Сулла. Вид у него теперь был угрожающий.

– О, Луций Корнелий, ты не сможешь этого сделать, – простонал Сцевола. – «Народ-правитель» разорвет нас на куски!

– Тогда я вскрою свой неприкосновенный запас и сам выплачу сенаторские долги! – сквозь зубы сказал Сулла.

– И этого ты сделать не можешь, Луций Корнелий!

– Мне начинает надоедать это «не можешь», – сказал Сулла. – Позволить Сульпицию и своре легковерных идиотов, которые думают, что он отменит их долги, растоптать нас? Этого не будет! Пелион на Оссу, Квинт Муций! Я буду делать то, что должен!

– Фонд, – предложил Катул Цезарь. – Те из нас, у кого долгов нет, могут учредить денежный фонд для спасения тех, у кого они есть и кому грозит исключение из сената.

– Но чтобы это сделать, нужно время, – тоскливо произнес Сцевола. – Нам понадобится, по крайней мере, месяц. – У меня долгов нет, Квинт Лутаций. Подозреваю, как и у тебя. И у Луция Корнелия. Но наличные? У меня тоже их нет! А у тебя? Можешь ты наскрести больше чем тысячу сестерциев, не продавая собственности?

– Могу. Но с трудом, – ответил Катул Цезарь.

– А я не могу, – сказал Сулла.

– Я думаю, мы должны учредить такой фонд, – заключил Сцевола, – но это потребует продажи собственности. Что означает, деньги мы соберем слишком поздно. Сенаторы-должники к тому времени будут изгнаны. Однако, как только долги будут погашены, цензоры смогут восстановить их.

– Неужели ты думаешь, что Сульпиций разрешит это сделать? – спросил Сулла. – Он еще придумает какие-нибудь законы.

– О, как я хочу, чтобы Сульпиций попался мне в руки однажды темной ночью! – угрожающе сказал Катул Цезарь. – Как он смеет затевать все это в такое время, когда мы даже не можем найти деньги на войну, которую обязаны выиграть?

– Потому что Публий Сульпиций – умный и преданный идее, – сказал Сулла. – И я подозреваю, это Гай Марий подговорил его.

– Они оба заплатят, – сказал Катул Цезарь.

– Смотри, Квинт Лутаций, как бы они не заставили тебя платить, – предостерег Сулла. – Но все-таки они боятся нас. И не без основания.

Семнадцать дней должны были миновать между contio, сходкой, на которой закон выносился на обсуждение, и народным собранием, голосующим за его принятие. Публий Сульпиций Руф продолжал созывать contio, дни текли – время ратификации, которая казалась неизбежной, приближалось.

За день до того, как первая пара законов Сульпиция должна была быть поставлена на голосование, молодой Квинт Помпей Руф и его друзья, сыновья сенаторов и всадников, решили остановить Сульпиция единственным возможным теперь способом – силой. Держа в неведении отцов и курульных магистратов, молодой Помпей Руф и его друзья собрали больше тысячи человек в возрасте от семнадцати до тридцати лет. У всех были доспехи и оружие. Они все недавно вернулись с полей сражений италийской войны. Когда Сульпиций проводил собрание, внося поправки в его первые два законопроекта, тысяча тяжеловооруженных воинов, представителей первого класса, вошла на территорию Форума и атаковала собравшихся.

К такому повороту Сулла был не готов. Он и Квинт Помпей Руф в окружении других старших сенаторов наблюдали за Сульпицием с сенатской лестницы – и вдруг весь Нижний форум превратился в поле битвы. Сулла видел молодого Квинта Помпея Руфа, который крушил мечом все и вся, услышал страдальческий, надрывный крик его отца, стоявшего рядом, и тут же схватил его за руку с такой силой, что тот не смог двинуться с места.

– На надо, Квинт Помпей. Что ты можешь сделать? – резко сказал Сулла. – Ты даже не проберешься к нему.

К несчастью, толпа была так велика, что распространилась далеко за пределы колодца комиция. Не разбираясь в вопросах командования, молодой Помпей Руф разбросал своих людей кое-как, вместо того чтобы держать их клином и протаранить людскую массу. Если бы он это сделал, то, рассекая толпу, смог бы пройти сквозь самую ее гущу. Но в результате его неграмотных действий охранники Сульпиция легко сомкнули ряды.

Храбро сражаясь, сам Помпей Руф-младший успешно проложил себе путь по краю комиция и достиг ростры. Он взбирался на платформу ростры – добраться до Сульпиция! – и даже не заметил дюжего молодца средних лет, очевидно бывшего гладиатора, пока меч последнего не сверкнул над его головой. Молодой Помпей Руф рухнул с ростры прямо в руки охранников Сульпиция и был забит насмерть.

Сулла слышал, как закричал отец. Скорее, почувствовал, чем увидел, как несколько сенаторов оттаскивают его в сторону, и понял, что теперь, одержав победу в сражении с молодой элитой, охрана Сульпиция повернется к сенатским ступеням. Словно угорь, он проскользнул в толпе охваченных паникой сенаторов, прокладывая себе путь к торцу подиума Гостилиевой курии, и в конце концов смешался с обезумевшей толпой внизу. Его тога с широкой пурпурной каймой была отброшена. Ловким движением руки он сорвал хламиду с какого-то грека, затертого в драке. Он набросил ее на голову, скрыв под ней приметные волосы, чтобы выбраться из этого хаоса под видом греческого вольноотпущенника. Он нырнул под колоннаду Порциевой базилики, где несчастные торговцы в отчаянии пытались убрать свои лотки, и проложил себе дорогу к спуску Банкиров. Толпа редела. Здесь бои не шли. Сулла поднялся вверх по склону и прошел через Фонтинальские ворота.

Он знал, куда направлялся. Встретиться с главным зачинщиком этого безобразия. Он шел на встречу с Гаем Марием. Человеком, который хотел командовать войсками и стать консулом в седьмой раз.

Он отбросил свою хламиду, оставшись в одной тунике, и постучал в дверь Мария.

– Я хочу видеть Гая Мария, – сказал он рабу-привратнику таким тоном, словно явился в парадном облачении и блеске своих регалий.

Не желая отказывать человеку, которого он так хорошо знал, привратник оставил дверь открытой и впустил Суллу в дом.

Но к нему вышла Юлия, не Гай Марий.

– О, Луций Корнелий, это ужасно! – произнесла она и повернулась к рабу-слуге. – Подай вина.

– Я хочу видеть Гая Мария, – сквозь зубы сказал Сулла.

– Это невозможно, Луций Корнелий. Он спит.

– Тогда разбуди его, Юлия. Если ты этого не сделаешь, клянусь, я сам разбужу его!

Она снова повернулась к слуге:

– Пожалуйста, попроси Строфанта разбудить Гая Мария и скажи ему, что Луций Корнелий Сулла хочет видеть его по срочному делу.

– Он что, совсем выжил из ума? – спросил Сулла, протягивая руку к кувшину с водой. Жажда его была слишком сильной, чтобы пить вино.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду! – воскликнула Юлия, словно защищаясь.

– Брось, Юлия! Ты жена великого человека! Если ты не знаешь его, то никто не знает! – зарычал Сулла. – Он затеял все это, спровоцировал целую серию событий, которые, как он думает, приведут его к желанной цели, к командованию в войне с Митридатом, и он поддерживает человека, который покусился на mos maiorum, который превратил Форум в бойню и повинен в смерти сына консула Помпея Руфа и сотен других!

Юлия закрыла глаза.

– Я не могу повлиять на него, – сказала она.

– Он потерял рассудок.

– Нет! Луций Корнелий, он не сумасшедший!

– Тогда он не тот человек, за которого я его принимал.

– Он просто хочет сражаться с Митридатом.

– И ты это одобряешь?

Юлия снова закрыла глаза:

– Я думаю, ему лучше оставаться дома и оставить командование тебе.

Тут они услышали шаги великого человека и умолкли.

– В чем дело? – спросил Марий, входя в комнату. – Что привело тебя сюда, Луций Корнелий?

– Побоище на Форуме, – ответил Сулла.

– Это было безрассудно, – сказал Марий.

– Да, Сульпиций безрассуден. Он не оставил сенату выбора, кроме того чтобы бороться за свое существование единственным оставшимся способом – мечом. Молодой Квинт Помпей мертв.

Марий скривился в улыбке. Неприятное это было зрелище.

– Как жаль! Но он и не мог тут победить.

– Ты прав. Они не победили. И это означает, что в конце долгой и жестокой войны – и к тому же перед лицом другой долгой и жестокой войны! – Рим лишился еще ста лучших своих молодых воинов, – сурово сказал Сулла.

– Еще одна долгая и жестокая война? Вздор, Луций Корнелий! Я разобью Митридата до конца года, – самодовольно ответил Марий.

Сулла сделал последнюю попытку:

– Гай Марий, почему ты не хочешь понять, что у Рима нет денег? Рим – банкрот! Мы не можем позволить себе выставить двадцать легионов! Из-за италийской войны Рим увяз в безнадежных долгах! Казна пуста! И даже великий Гай Марий не сможет победить такую силу, как Понт, до конца года, имея в своем распоряжении только пять легионов!

– Нескольким легионам я могу заплатить сам, – сказал Марий.

Сулла нахмурился:

– Как Помпей Страбон? Но если ты платишь им сам, Гай Марий, они принадлежат тебе, не Риму.

– Вздор! Это означает только то, что я предоставляю собственные средства в распоряжение Рима.

– Вот это воистину вздор! Это означает, что ты берешь средства Рима в свое распоряжение, – резко парировал Сулла. – Ты поведешь свои легионы!

– Иди домой и успокойся, Луций Корнелий. Ты расстроен тем, что лишился командования.

– Еще не лишился, – сказал Сулла. Он посмотрел на Юлию. – Ты знаешь свой долг, Юлия из рода Юлиев Цезарей. Исполни его! Ради Рима, не ради Гая Мария.

Она проводила его до дверей, лицо ее ничего не выражало.

– Больше ничего не говори, Луций Корнелий. Пожалуйста. Я не должна расстраивать мужа.

– Ради Рима, Юлия! Ради Рима!

– Я жена Гая Мария, – сказала она, открыв перед ним дверь. – Мой первый долг – служить ему.

«Что ж, Луций Корнелий, ничего не вышло, – сказал Сулла самому себе, спускаясь к Марсову полю. – Он такой же сумасшедший, как писидийский пророк в вещем исступлении, но никто этого не признает и никто его не остановит. Кроме меня».

Выбрав длинную дорогу, Сулла пошел не к себе домой, а к дому младшего консула. Дочь Суллы теперь была вдовой с новорожденным сыном и годовалой дочерью.

– Я попросил моего младшего сына взять имя Квинт, – сказал младший консул, слезы безудержно текли по его лицу. – И конечно, у нас остался сын моего дорогого Квинта, который продолжит нашу родовую ветвь.

Корнелия Сулла не вышла к ним.

– Как моя дочь? – спросил Сулла.

– Убита горем, Луций Корнелий! Но у нее остались дети, это служит ей утешением.

– Как все это ни печально, Квинт Помпей, я здесь не для того, чтобы скорбеть, – решительно начал Сулла. – Мы должны собраться и все обсудить. Конечно, человек, которого постигло такое горе, хочет отстраниться от внешнего мира. Я знаю, о чем говорю, ведь я тоже потерял сына. Но мир никуда не делся. Я должен просить тебя прийти ко мне домой завтра на рассвете.

Измотанный, Корнелий Сулла побрел по краю Палатина к своему элегантному новому дому, где его ждала в тревоге и волнениях молодая жена. Увидев его целым и невредимым, она разразилась слезами радости.

– Не волнуйся за меня, Далматика, – сказал он. – Мое время еще не настало. Я еще не исполнил предначертанное судьбой.

– Что с нами теперь будет? Наш мир рушится! – спросила она, заливаясь слезами.

– Не рухнет, пока я жив, – ответил Сулла.

Он спал долго, без сновидений. Спокойно, словно юноша.

Проснувшись еще до рассвета, он понятия не имел, что ему следует предпринять. Это состояние внутренней отрешенности, когда он словно плыл, отдавшись на волю волн, ни в малейшей степени не тревожило его. «Мне все удается лучше, если я действую по наитию Фортуны», – подумал он. И вдруг ощутил, что он рад предстоящему дню.

– По моим прогнозам, если закон Сульпиция о сенаторских долгах будет утвержден сегодня утром, число сенаторов сократится до сорока. Недостаточно для кворума, – мрачно заговорил Катул Цезарь.

– У нас ведь остаются цензоры? – спросил Сулла.

– Да, – ответил Сцевола, великий понтифик. – Ни у Луция Юлия, ни у Публия Лициния долгов нет.

– Тогда нам следует исходить из предположения, что Публию Сульпицию не пришло в голову, что цензорам хватит смелости пополнить сенат, – сказал Сулла. – Когда он до этого додумается, то внесет на рассмотрение еще какой-нибудь закон, в этом можно не сомневаться. Тем временем мы попытаемся вытащить наших изгнанных коллег из долгов.

– Согласен, Луций Корнелий, – сказал Метелл Пий, который примчался из Эсернии, как только прослышал, что творит Сульпиций в Риме, и уже обсудил ситуацию с Катулом Цезарем и Сцеволой по дороге к дому Суллы. Он раздраженно вскинул руки:

– Если бы эти глупцы одалживались только у людей своего круга, они могли бы обеспечить себе освобождение от обязательств, по крайней мере, на некоторое время! Но мы попались в собственную ловушку. Сенатор, которому нужно занять деньги, должен держать язык за зубами, если он не может одолжить денег у коллеги-сенатора. И он идет к самым бессовестным ростовщикам.

– Я по-прежнему не понимаю, почему Сульпиций вдруг накинулся на нас! – раздраженно воскликнул Антоний Оратор.

– Tace! – в один голос огрызнулись остальные.

– Марк Антоний, мы можем никогда не узнать почему, – терпеливо ответил Сулла. – Сейчас это не имеет значения. Что делать – вот что намного важнее.

– Так как мы поступим, чтобы вытащить изгнанных сенаторов из долгов? – спросил Свиненок.

– Фонд, как и договорились. Учредим комитет, который будет управлять фондом. Квинт Лутаций, ты будешь возглавлять его. Ни один сенатор-должник не должен ничего скрывать от тебя. И без обид, – сказал Сулла.

Мерула, фламин Юпитера, хихикнул и хлопнул рукой себя по губам.

– Прошу извинить мое легкомыслие, – тут же сказал он, губы его дрожали, он сдерживал смех. – Мне только сейчас пришло в голову, что будь мы попредусмотрительнее, то не стали бы вытаскивать Луция Марция Филиппа из его долгового болота! Во-первых, его долги равны всем остальным, вместе взятым, если не больше; во-вторых, мы могли бы раз и навсегда избавиться от него. Как-никак это только один человек. Его отсутствие ничего не меняет, но это вопрос мира и спокойствия. Может, мы о нем случайно забудем?

– Думаю, это превосходная мысль, – обходительно сказал Сулла.

– Беда в том, Луций Корнелий, что ты политически беспечен, – возмутился Катул Цезарь. – Не имеет значения, что мы думаем о Луции Марции. Факт заключается в том, что он принадлежит к старинному знатному роду. Место в сенате должно за ним остаться. Его сын – совершенно другой человек.

– Ты прав, конечно, – вздохнул Мерула.

– Очень хорошо. Значит, решили, – сказал Сулла, слабо улыбнувшись. – Что касается остального, мы можем только ждать. Посмотрим, как повернутся события. Вот только каникулы пора заканчивать. Согласно религиозным установлениям законы Сульпиция официально не могут быть признаны действительными. И я думаю, нам пойдет на пользу, если Гай Марий и Сульпиций будут думать, что победа за ними, а мы бессильны.

– Но мы действительно бессильны, – возразил Антоний Оратор.

– Вовсе нет, – сказал Сулла. Он повернулся к младшему консулу, безмолвному и мрачному. – Квинт Помпей, ты имеешь полное право уехать из Рима. Я бы посоветовал тебе увезти всю семью на море. Не делай секрета из своего отъезда.

– А мы все как? – боязливо спросил Мерула.

– Тебе опасность не угрожает. Если бы Сульпиций хотел уничтожить сенат, убивая его членов, он бы сделал это еще вчера. К счастью для нас, он предпочитает идти более конституционным путем. Наш городской претор не имеет долгов? Хотя это не важно, я полагаю. Нельзя прекратить деятельность курульного магистрата, даже если он был исключен из сената.

– У Марка Юния долгов нет, – сказал Мерула.

– Хорошо. Значит, решили. Он возьмет на себя управление Римом в отсутствие консулов.

– Обоих консулов?! Луций Корнелий, только не говори, что ты тоже собираешься уехать из Рима! – в ужасе вскричал Катул Цезарь.

– Пять легионов пехоты и две тысячи конников сидят в Капуе в ожидании своего главнокомандующго, – ответил Сулла. – После моего спешного отъезда поползут слухи. Я должен все утрясти.

– Ты действительно политически беспечен! Луций Корнелий, в такой ситуации, как сейчас, один из консулов должен оставаться в Риме!

– Зачем? – спросил Сулла, подняв брови. – В настоящий момент Рим не находится под административным управлением консулов, Квинт Лутаций. Рим в руках Сульпиция. И я хочу, чтобы он именно так и думал.

Переубедить Суллу было невозможно, так что встреча вскоре закончилась, и Сулла отправился в Кампанию.

Он не торопился. Ехал верхом на своем муле без эскорта, не поднимая покрытой головы. На всем протяжении пути люди бурно обсуждали действия Сульпиция и прекращение деятельности сената, новости из Рима разлетелись почти так же быстро, как и известия о резне в провинции Азия. Поскольку Сулла выбрал Латинскую дорогу, его путь лежал через верные Риму предместья, и он узнал, что многие среди сельского населения считали Сульпиция италийским агентом, а то и агентом Митридата, к тому же Сулла удостоверился, что никто не представлял себе Рим без сената. И хотя имя Гая Мария было окружено магическим ореолом, благодаря своему врожденному консерватизму сельские жители скептически относились к его способности командовать войсками в новой войне в связи с его недугом. Никем не узнанный, Сулла получал большое удовольствие от этих бесед на различных постоялых дворах, где останавливался во время пути. Своих ликторов он оставил в Капуе, да и одет был как обычный путешественник.

По дороге им овладевали досужие мысли, возникая неторопливо и ритмично в такт трусце мула. Они начинали вращаться в его сознании, образовывали водовороты, хотя были еще в зачаточном состоянии – но не все. Не все. В одном он был уверен. Он правильно поступил, что решил вернуться к своим легионам. Это были его легионы. Четыре из них точно были его. Уже почти два года он возглавлял их, это они преподнесли ему травяной венок. Пятый легион тоже был кампанский, сначала под командованием Луция Цезаря, затем Тита Дидия, а после Метелла Пия. Почему-то, когда наступил момент выбрать пятый легион для восточного похода против Митридата, он отверг свой первоначальный план взять себе марианский легион с Цинной и Корнутом. «Я очень рад, что у меня в Капуе нет легиона Мария», – подумал Луций Корнелий Сулла.

– Нелегкое это дело – быть сенатором, – сказал верный помощник Суллы Лукулл. – Обычай требует, чтобы все сенаторские деньги были вложены в землю и собственность. И кто оставит деньги без дела? Поэтому ниоткуда наличность и не вытащить, когда сенатор в этом нуждается. Занимать деньги у нас вошло в привычку.

– У тебя тоже долги? – спросил Сулла, не подумавший об этом раньше. Как и Гай Аврелий Котта, Луций Лициний Лукулл был внесен в списки сенаторов второпях, после того как Сулла публично дал цензорам пинка под зад. Ему было всего двадцать восемь лет.

– У меня долг на сумму десять тысяч сестерциев, Луций Корнелий, – спокойно признался Лукулл. – Но мой брат Варрон, я полагаю, примет меры, зная, что сейчас творится в Риме. Он из тех, у кого в наши дни есть деньги. Я с трудом свожу концы с концами. Но, благодаря моему дяде Метеллу Нумидийскому и моему двоюродному брату Пию, осилю предстоящую встречу с цензорами.

– Не падай духом, Луций Лициний! Когда мы придем на Восток, в наших руках окажется золото Митридата – им мы и заплатим.

– Что ты намерен делать? – спросил Лукулл. – Если мы пошевелимся, то, вероятно, сможем отплыть еще до того, как законы Сульпиция войдут в силу.

– Нет. Думаю, мне нужно находиться здесь. Я должен знать, что происходит, – сказал Сулла. – Неразумно отправляться, когда вопрос моего командования под сомнением. – Он вздохнул. – Вообще-то, я думаю, мне настало время написать Помпею Страбону.

Ясные серые глаза Лукулла задержались на командующем. В их глубине таился вопрос. Но он его так и не задал. Если и был человек, который мог изменить ситуацию, так это Сулла.

Шестью днями позже пришло письмо – не официальной почтой – от Флакка, принцепса сената. Сулла распечатал его и внимательно ознакомился с коротким содержанием.

– Ну что ж, – сказал он Лукуллу, который вручил ему послание. – Похоже, осталось только сорок сенаторов. Вспомнили изгнанников Вария. Но должники более не могут быть членами сената, а у всех изгнанников долги. Италийские граждане и вольноотпущенники будут распределены по всем тридцати пяти трибам. И последнее, но немаловажное – Луций Корнелий Сулла освобожден от командования и заменен Гаем Марием согласно специальному законодательному акту суверенного народа.

– О-о нет, – произнес Лукулл в унынии.

Сулла бросил бумагу и щелкнул пальцами, призывая раба.

– Доспехи и меч, – велел он и затем обратился к Лукуллу: – Созови общее собрание.

Часом позже Сулла взошел на трибуну лагерного форума, облаченный в доспехи, и только на голове красовалась шляпа, а не шлем. «Не возносись, Луций Корнелий, выгляди своим, – сказал он себе, – будь их Суллой».

– Воины, – начал он четко и сдержанно, не повышая голоса, – похоже, мы не идем сражаться с Митридатом! Вы тут сидели, томились в ожидании, пока те, власти предержащие, в Риме – не консулы! – примут решение. И они его приняли. Командование в войне с царем Понта Митридатом переходит в руки Гая Мария по решению народного собрания. Нет больше сената в Риме, так как не хватает сенаторов, чтобы собрать кворум. Посему все военные решения принимаются плебеями под руководством их трибуна Публия Сульпиция Руфа.

Он сделал паузу, чтобы позволить солдатам переброситься парой фраз и передать его слова назад, тем, кто стоял слишком далеко, чтобы расслышать. Потом продолжил речь обманчиво спокойным голосом (Метробий когда-то давно научил его так выступать).

– Конечно, – сказал он, – я законно избранный старший консул и вопросы командования находятся в моем ведении. Сенат Рима утвердил мои полномочия на период войны с царем Понта Митридатом. И я – так как это мое право! – выбрал легионы, которые пойдут со мной. Я выбрал вас. Мои несгибаемые воины, вы прошли не одну изнурительную кампанию. Разве странно, что я выбрал вас? Вы знаете меня, я знаю вас. Я вас не люблю, нет, хотя Гай Марий, думаю, любит своих солдат. Надеюсь, что и вы не любите меня, хотя солдаты Гая Мария, подозреваю, любят его. Но я никогда не считал, что одни мужчины должны любить других для того, чтобы выполнить свою работу. Ответьте мне, почему я должен любить вас? Вы скопище вонючих головорезов из всех канализационных дыр и отстойников Рима! Но – клянусь богами – я уважаю вас! Раз за разом я просил вас служить не жалея сил, и вы ни разу меня не подвели!

Некоторые одобрительно зашумели, а затем все разразились восторженными криками. Все, кроме небольшой группы, что стояла непосредственно перед возвышением. Это были военные трибуны, выборные магистраты, командовавшие консульскими легионами. Трибунам предыдущего года, среди которых были Лукулл и Гортензий, нравилось работать под началом Суллы. Но новые трибуны не терпели его, считали чересчур грубым и требовательным. Вполглаза наблюдая за ними, Сулла дал своим солдатам пошуметь.

– Итак, воины, мы готовы были идти за море, в Грецию и провинцию Азия, идти на войну с Митридатом! Не вытаптывать хлеба возлюбленной нашей Италии, не насиловать итальянских женщин. О, какой славной могла стать эта кампания! Да знаете ли вы, сколько золота у Митридата! Горы! Больше семидесяти крепостей в Малой Армении, набитых снизу доверху золотом! Золотом, которое могло стать нашим. О нет, я не хочу сказать, что Рим не получил бы свою долю, и даже больше! Там столько золота, что мы могли бы купаться в нем! Рим и мы! Я не говорю о роскошных азиатских женщинах. И уйме рабынь. Кто, как не солдаты, знает, как ими пользоваться.

Он пожал плечами, затем вытянул руки перед собой, пустыми ладонями кверху:

– Этого не будет, воины мои. Вы освобождены от службы народным собранием. Не сенатом, от которого каждый римлянин ждет решения, с кем Риму воевать и кто станет главнокомандующим. Но тем не менее это законно. Так, по крайней мере,мне было сказано. Хотя я все же задаюсь вопросом, законно ли отбирать власть у старшего консула, когда не истек его консульский срок! Я слуга Рима. Как и все вы. Так что лучше вам попрощаться с вашими мечтами о золоте и чужеземных женщинах. Потому что, когда Гай Марий пойдет на Восток сражаться с царем Понта Митридатом, он поведет свои легионы. Он не захочет вести вас.

Сулла спустился с платформы, прошел сквозь ряды двадцати четырех военных трибунов, не глядя ни на одного из них, и скрылся за пологом своего шатра, предоставив Лукуллу распустить людей.

– Это было великолепно, – сказал Лукулл, когда вернулся в шатер командующего с докладом. – Ты не славишься красноречием и, смею сказать, не соблюдаешь законы риторики. Но определенно знаешь, как донести свою мысль, Луций Корнелий.

– Благодарю тебя, Луций Лициний, – бодро сказал Сулла, снимая кирасу и птериги. – Я тоже так думаю.

– А теперь что?

– Буду ждать, когда меня освободят по всей форме от обязанностей командующего.

– Ты правда это сделаешь, Луций Корнелий?

– Сделаю что?

– Пойдешь маршем на Рим.

Глаза Суллы расширились.

– Дорогой мой Луций Лициний! Как ты только мог такое подумать?

– Это не ответ на мой вопрос, – сказал Лукулл.

– Другого ты не получишь.

Гром грянул двумя днями позже. Бывшие преторы Квинт Калидий и Публий Клавдий прибыли в Капую с официальным письмом от Публия Сульпиция Руфа, нового хозяина Рима.

– Вы не можете вручать его мне частным образом, – запротестовал Сулла. – Письмо должно быть передано мне в присутствии войска.

И снова Лукулл получил приказ выстроить легионы, а Сулла снова взошел на трибуну. Но на этот раз он был не один. Вместе с ним поднялись два бывших претора.

– Воины, перед вами Квинт Калидий и Публий Клавдий. Они прибыли из Рима, – не спеша, как бы между прочим сказал Сулла. – Полагаю, они привезли с собой официальный документ, предназначенный мне. Я призвал вас как свидетелей.

Калидий, человек, который относился к себе и своим обязанностям очень серьезно, продемонстрировал, как ему важно убедиться, что Сулла признал печать на письме, прежде чем вскрывать его. После чего он вслух начал читать письмо:

– «От народного собрания – Луцию Корнелию Сулле. Настоящим приказом ты освобождаешься от полномочий командующего в войне с царем Понта Митридатом. Ты должен распустить свое войско и вернуться в…»

Дочитать он не смог. Метко брошенный камень сразил его, ударив в висок. Тут же второй камень ударил Клавдия. Клавдий пошатнулся, но удержался на ногах. И пока Сулла беззаботно стоял в стороне, не дальше чем в двух шагах, в Клавдия были пущены еще несколько камней, пока наконец и он не рухнул на трибуну.

Избиение прекратилось. Сулла наклонился над каждым из лежащих на помосте. Потом выпрямился, встав перед солдатами во весь рост.

– Они мертвы, – громко объявил он и вздохнул. – Что ж, воины, это только подлило масла в огонь! Боюсь, что в глазах народного собрания мы теперь все персоны нон грата. Мы убили официальных народных послов. А поэтому, – он продолжал говорить доверительным тоном, – выбор у нас небогатый. Мы можем остаться здесь и ждать, когда нас будут судить за предательство. Или двинуться на Рим и показать плебеям, что римские солдаты, верные слуги народа, думают о директивах, которые они считают незаконными. Я отправляюсь в Рим в любом случае. И забираю этих двух мертвецов с собой. Я собираюсь лично вручить их плебеям. На Римском форуме. На глазах этого ревностного блюстителя народных прав – Публия Сульпиция Руфа. Это его вина. Не Рима!

Сулла замолчал. Сделал глубокий вдох.

– Теперь, когда я возвращаюсь на Форум, мне сопровождение не нужно. Но если кто-то здесь захочет прогуляться в Рим вместе со мной, я буду очень рад его компании! Таким образом, когда я пересеку померий и войду в город, я смогу быть уверен, что на Марсовом поле у меня есть товарищи, которые защитят меня от удара в спину. В противном случае меня может ожидать судьба сына моего собрата-консула Квинта Помпея Руфа.

Конечно. Они поддержат его. Они не отпустят его в Рим одного.

– Но трибуны с тобой не пойдут, – сказал Лукулл Сулле после, когда они сидели в шатре командующего. – Им не хватило духу встретиться с тобой лично, поэтому они послали меня говорить от их имени. Они сказали, что не могут мириться с походом на Рим, что Рим – город, не имеющий военной защиты, поскольку армии в Италии принадлежат самому Риму. Римское войско никогда не знало поражений и проходило по Риму только в триумфальных парадах. Никогда поблизости от Рима не стояли гарнизоны. Они говорят, ты ведешь войско на свое отечество. А у твоей отчизны нет армии отразить нападение. Они осуждают твои действия и попытаются переубедить твоих солдат, уговорить их не идти с тобой.

– Пожелай им удачи, – сказал Сулла, готовясь покинуть походное жилище. – Пусть остаются здесь и льют слезы по поводу того, что мое войско движется на беззащитный Рим. Однако, я думаю, лучше посадить их под замок. Ради их собственной безопасности. – Его взгляд задержался на Лукулле. – А ты, Луций Лициний? Ты со мной?

– С тобой. Пока я жив, я буду с тобой. Народ узурпировал права сената. Следовательно, Рима наших предков больше нет. Поэтому я не вижу преступления в том, чтобы идти на Рим, – такой Рим я не хотел бы оставить в наследство моим не рожденным еще сыновьям.

– Хорошо сказано! – воскликнул Сулла, закрепил на ремне меч и надел шляпу. – Тогда начнем творить историю!

Лукулл остановился:

– Ты прав! – Он шумно вздохнул. – Это воистину историческое событие. Никогда еще римская армия не шла на Рим.

– Никогда еще римскую армию к этому не вынуждали, – ответил Сулла.

Пять легионов римских солдат отправились маршем по Латинской дороге на Рим. Сулла и его легат на конях возглавляли шествие, а запряженная мулом повозка с телами Калидия и Клавдия замыкала его. Вперед, к Квинту Помпею Руфу в Кумы, был послан гонец, которому велено было скакать во весь опор, – и ко времени прибытия Суллы в Теан Сидицийский Помпей Руф был уже там.

– О, мне это не нравится! – несчастным голосом сказал младший консул. – Как я могу одобрить такое? Ты идешь на Рим! Беззащитный город!

– Мы идем на Рим, – спокойно ответил Сулла. – Не волнуйся, Квинт Помпей. Ты же понимаешь: захватывать беззащитный город необходимости нет. Я просто веду с собой войско, они идут со мной за компанию. Никогда еще дисциплина не была у нас такой строгой. У меня больше двухсот пятидесяти центурионов, и у них приказ: ни одна репка с полей не должна пропасть. Мои люди обеспечены продовольствием на целый месяц, так что они понимают.

– Не нужно нам твое войско за компанию.

– Как же так, два консула, да без должного эскорта?

– У нас есть ликторы.

– Да, интересно получается. Ликторы пошли с нами, тогда как военные трибуны решили не ходить, – сказал Сулла. – Избранные служаки явно имеют собственные взгляды по поводу того, кто и чем управляет в Риме.

– Чему ты так радуешься? – вскричал Помпей Руф в отчаянии.

– Я и сам точно не знаю, – ответил Сулла, скрывая раздражение под маской удивления. Видимо, пора полить бальзам на душу его сентиментального и колеблющегося коллеги. – Для радости у меня есть хотя бы тот повод, что с меня достаточно маразма на Форуме, глупых выходок тех, кто ставит себя выше mos maiorum и хочет уничтожить все, что создавали столь долго и терпеливо наши деды и прадеды. Все, чего я хочу, – это видеть Рим таким, каким он был задуман. Чтобы сенат, высший орган, отечески заботился о Риме и направлял его. Чтобы можно было найти управу на народных трибунов, вздумавших бунтовать. Наступает время, Квинт Помпей, когда невозможно стоять в стороне и смотреть, как другие тащат Рим в пропасть. Такие как Сатурнин и Сульпиций. Но особенно такие, как Гай Марий.

– Гай Марий будет воевать, – скорбно произнес Помпей Руф.

– Воевать. Один? Кто с ним пойдет? Ближайший к Риму легион в Альбе-Фуценции. О да, подозреваю, Гай Марий постарается призвать Цинну и его людей. Цинна у него в кармане, в этом я верен. Но есть две вещи, которые помешают ему, Квинт Помпей. Первая – естественная склонность всех остальных в Риме сомневаться в твердости моего намерения двинуть армию на Рим – они посчитают это тактическим ходом. Никто не поверит, что я собираюсь довести этот замысел до конца, который неизбежно станет горьким. А вторая – это то, что Гай Марий частное лицо. У него нет власти, нет полномочий. Если он обратится к Цинне, чтобы тот привел войско, это будет просьба о дружеской услуге, поскольку он не консул и не проконсул. Сомневаюсь, что Сульпиций спустит это Гаю Марию. Потому что Сульпиций сочтет мои действия уловкой.

Младший консул теперь смотрел на своего старшего коллегу в крайнем отчаянии – правильно подмечено! Как точно! И эти слова окончательно убедили Квинта Помпея Руфа, что Сулла имеет твердое намерение вторгнуться в Рим.

Дважды – в Аквине и в Ферентине – войско Суллы встречали послы из Рима. Весть о том, что Сулла движется на Рим, пролетела, словно орел. Дважды послы приказывали Сулле – именем народа – сложить с себя командование и отослать войско назад, в Капую. Дважды Сулла отказывался. Но во второй раз он добавил:

– Передай Гаю Марию, Публию Сульпицию и остаткам сената, что я встречусь с ними на Марсовом поле.

Послы этому не поверили, но Сулла в действительности и не имел такого намерения.

Затем, в Тускуле, Сулла обнаружил городского претора Марка Юния Брута, поджидающего его прямо на Латинской дороге. Вместе с ним – видимо, для моральной поддержки – был другой претор. Их двенадцать ликторов – по шесть на каждого – толпились на обочине дороги, стараясь скрыть, что в фасциях у них были топоры.

– Луций Корнелий Сулла, я послан сенатом и народом Рима, чтобы запретить твоей армии приближаться к городу. Ни пяди дальше, – сказал Брут. – Твои легионы вооружены и идут не на триумф. Я запрещаю дальнейшее продвижение.

Сулла не произнес ни слова в ответ. Только сидел на муле с каменным лицом. Оба претора были грубо отброшены с дороги, прямо в гущу сгрудившихся в ужасе ликторов, и марш на Рим продолжился. В том месте, где Латинскую дорогу пересекал первый дивертикул, Сулла сделал остановку и разделил свое войско. Если кто-то и верил истории об армии Суллы, готовой встать на Марсовом поле, сейчас стало ясно, что Сулла склонился-таки к вторжению.

– Квинт Помпей, бери Четвертый легион и двигайся к Коллинским воротам, – велел Сулла, раздумывая про себя, хватит ли его соратнику твердости осуществить это предприятие. – В город ты входить не должен, – мягко напутствовал он, – так что волноваться нечего. Твоя задача – не допустить, чтобы кто-либо провел легионы по Соляной дороге. Расположи людей лагерем и жди от меня известий. Если ты увидишь на Соляной дороге войско, пошли гонца к Эсквилинским воротам: я буду там.

Затем он повернулся к Лукуллу:

– Луций Лициний, возьми Первый и Третий и веди их ускоренным маршем. Вам предстоит долгий путь. Вы должны пересечь Тибр по Мульвиеву мосту, затем пройти вниз, через Ватиканское поле в район за Тибром, где вы и остановитесь. Займи весь район и выстави гарнизоны на мостах, что ведут на Тибирину, на Эмилиевом мосту и на старом Деревянном мосту.

– А на Мульвиевом мосту не стоит ставить гарнизон?

Тут Сулла свирепо и одновременно торжествующе ухмыльнулся:

– А по Фламиниевой дороге никакие легионы не пойдут, Луций Лициний. Я получил письмо от Помпея Страбона, в нем он порицает незаконные действия Публия Сульпиция и выражает надежду, что Гай Марий не возьмет на себя командование в войне против Митридата.

Сулла подождал некоторое время на пересечении дорог. Когда, по его расчетам, Помпей Руф и Лукулл были уже далеко, он повернул свои два легиона, Второй и тот, который не имел номера, поскольку не был консульским, и повел их к Эсквилинским воротам. От того места, где соединялись Латинская дорога, Аппиева и дивертикул, Сервиева стена была плохо видна – нельзя было с уверенностью сказать, есть ли на ней наблюдатели, но по мере продвижения Суллы в восточном направлении по дороге, которая вела через тесные ряды могил римского некрополя, стены становились ближе. Теперь каждый воин в легионах Суллы смог увидеть, что на зубчатых стенах роились люди, которые пришли поглядеть и повозмущаться, не веря своим глазам.

Достигнув Эсквилинских ворот, он не стал изображать сомнения и притворяться, что не может решиться. Он сразу послал безымянный легион бегом в Рим, велев им не просачиваться по улицам, а подняться на Сервиеву стену и занять позицию на большом двойном крепостном валу, то есть между Коллинскими и Эсквилинскими воротами. Это означало, что воины Суллы находились теперь близко от воинов Помпея Руфа. Когда легион занял выгодную позицию вдоль крепостного вала, Сулла привел две первые когорты Второго легиона на территорию большого рынка, что располагался с внутренней стороны Эсквилинских ворот, а оставшиеся когорты поставил с наружной стороны ворот. Теперь Рим был окружен. Что произойдет дальше, зависело от Публия Сульпиция и Гая Мария.

Эсквилинский холм был неподходящим местом для военного маневра. Улицы, ведущие на Эсквилинский форум, были узкие и тесные и постоянно запружены народом. Всякое свободное пространство забивалось лотками, прилавками, телегами, повозками. А большой рынок был просто родным домом для торговцев, зевак, прачек, рабов-водовозов, праздной публики, пьющей и едящей, воловьих подвод, навьюченных корзинами ишаков, бродячих торговцев, дешевых мастерских. Здесь было множество узких проходов и переулков, ведущих на Эсквилинский форум. Две широкие улицы также заканчивались здесь, Субуранский спуск, взбирающийся по холму, и улица Сабуки, идущая вверх по горе из ремесленного квартала. Однако именно здесь, на этом неподходящем месте, и произошла битва за Рим. Примерно через час после того, как Сулла вошел в город.

Сам Эсквилинский форум, конечно же, был безжалостно очищен. Там, где шумела торговля, теперь рядами молчаливо стояли солдаты. Облаченный в доспехи Сулла поставил своего мула со стороны vexillum — знамени консульского Второго легиона. Через час ожидания непонятное гудение начало заглушать крики и шум, поднимающиеся с улиц, ведущих на площадь. Шум нарастал по мере приближения его источника, пока не стало очевидным, что это вопли людской толпы, жаждущей схватки.

Они прорывались на Эсквилинский форум из зева каждого проулка и прохода: передовая часть из «телохранителей» Сульпиция плюс рабы и вольноотпущенники, собранные Гаем Марием и его сыном, подгоняемые главным образом усилиями Луция Декумия и других квартальных начальников. Здесь, на площади, они внезапно остановились при виде шеренг римских легионеров, стоявших одна за другой, – серебряные штандарты сверкали, горнисты и барабанщики стояли группой рядом с командиром, совершенно спокойно, казалось, ожидая его приказов.

– Горнист, играй. Мечи обнажить, щиты выставить перед собой, – велел Сулла ровным голосом.

Раздался резкий звук позывного. За ним немедленно последовал тихий скрежет тысячи мечей, вытаскиваемых из ножен, а затем глухой стук щитов.

– Барабанщики, дробь! Держите позицию и ждите атаки, – произнес Сулла. Голос его долетал и до ушей необузданной толпы защитников.

Зазвучала барабанная дробь. Глухой раскатистый звук продолжался не смолкая, выводя из равновесия толпу, смотрящую в лицо солдатам, действуя ей на нервы намного сильнее, чем воинственные крики.

Затем толпа разделилась. Вперед вышел Гай Марий. В руке его был меч, на голове – шлем. Алый плащ военачальника ниспадал с его плеч. Рядом с ним стоял Сульпиций, а позади – Марий-младший.

– В атаку! – взревел Марий и издал пронзительный возглас.

Его люди попытались подчиниться приказу, но не смогли набрать скорость на этом ограниченном пространстве и хотя бы сдвинуть с места переднюю линию воинов Суллы, которые презрительно отбились от них одними щитами и заставили отступить, даже не подняв мечей.

– Горнист, позывной к бою, – скомандовал Сулла и, наклонившись в седле, сам подхватил серебряного орла Второго легиона.

Чудовищным усилием воли, для того только, чтобы угодить своему командиру, – ибо теперь, когда момент настал, было ясно, что никто не хочет проливать кровь, – солдаты Суллы подняли мечи и пошли в ответную атаку.