Операция «Танненберг» Мельников Руслан

И все же на араба и азиатов немец косился с явным подозрением. Не доверял иноверцам добрый католик Альфред фон Гейнц. А вот это опасно. – Вам не о чем беспокоиться, благородный Альфред, – сказал Бурцев, – эти иноземцы уже приняли христианство. Втайне.

В такой тайне, что и сами не подозревают. Хорошо, что ни Хабибулла, ни Бурангул, ни Сыма Цзян не понимают немецкого.

Зато Аделаида в изумлении посмотрела на мужа. «Да? – читалось в ее глазах. – Приняли? И Когда же?» Неужто, повелась? Ладно, потом объяснимся.

– Правда? – барон заметно повеселел. – Так они христиане?! Всев трое?! Что ж, это в корне меняет дело. Заблудшая овца, вставшая на путь истины, святой нашей матери церкви дорога вдвойне.

Бурцев очень надеялся, что барон поверит орденскому посланцу на слово и не заставит сарацина, китайца и татарина креститься и читать «Аве Мария». Слава Богу – Христу, Аллаху, Будде и верховному божеству степняков-язычников небу-Тенгри – обошлось.

Глава 5

– Конечно же, все это не моего ума дело, – примирительно болтал Альфред фон Гейнц. – Раз уж эти… добрые христиане с лицами язычников входят в состав посольства братства Святой Марии, значит, так надо. Политика – дело тонкое, а я всего лишь простой солдат, преданный императору. Потому прошу извинить меня, и пусть наши новые братья во Христе проявят смирение и не гневаются на меня. Могу я вам еще чем-нибудь помочь?

– Можете, – в беседу вступил пан Освальд. – Милейший барон, вы не подскажете, какой нынче год?

Поляк уже был в курсе, что побег из эсэсовского хронобункера, осуществлялся не только в пространстве, но и во времени. Но нельзя же спрашивать вот так в лоб, в самом деле!

– Год? – глаза у барона округлились и полезли чуть не под самое забрало.

Да, действительно, странный вопрос для посла секретной миссии.

Альфред фон Гейнц повернулся к Бурцеву:

– Правильно ли я понял, что брат Святого ордена спрашивает…

– Да, барон. – Бурцев печально скривил губы. – Во время стычки с разбойниками нашего несчастного брата сильно ударили по голове. Он… он немного не в себе.

– Проклятые швейцарские алебарды! – немец отозвался с сочувствием и пониманием. – В свое время моему деду тоже здорово досталось в битве при Лаупане. Шлем несколько смягчил удар, но домой дедушка вернулся не в себе. И долго не протянул. Что ж, такое случается. Я надеюсь, ваш спутник излечится с Божьей помощью.

– С Божьей помощью, с Божьей помощью, – эхом отозвался Бурцев, – на него лишь уповаем в молитвах своих. И несчастный брат наш уже исцеляется. Но все же будет лучше, если вы ответите на его невинный вопрос, благородный Альфред. Именно вы, раз уж страдалец обратился к вам. Это … это успокоит немного его мятущуюся душу. Если вам не трудно.

Освальд недовольно хмыкнул, слушая юродничанье спутника. Ничего, переживет…

– Конечно! Конечно! – поспешно закивал барон. – Мне совсем не трудно. Сейчас 1410-й год от рождества Христова, а день и месяц…

Его не дослушали.

– Что-о-о! – мятущаяся душа Освальда отнюдь не желала успокаиваться.

Бурцев тоже не удержался – крякнул досадливо. Да уж, не до веселья. Незнакомый пятнадцатый век на дворе…

– Что-то не так? – встревожился барон.

– Нет, все в порядке. Просто у брата приступ.

– Как зовут вашего брата?

В этот раз поляк опередил Бурцева.

– Я – Освальд! – громко и торжественно отчеканил он. – Освальд Добжиньский!

Провозгласил это пан с таким видом, будто готов был немедленно сразиться с любым, кто посмеет оспаривать его заявление. Здесь, однако, слыхом не слыхивали о благородном разбойнике, пролившем два столетия назад немало немецкой кровушки. Не вызвал удивления у барона и тот факт, что рыцарь в тевтонском плаще кличет себя добжиньцем.

– А-а-а, добжиньские земли! – протянул Альфред фон Гейнц. – Как же, как же, слышал, знаю… Орден Святой Марии недавно отбил их у поляков. До нас доходят слухи, будто это может стать поводом к большой войне.

– Ох, станет! Еще как станет! – со скрежетом зубовным пообещал Освальд.

Пылающий взгляд поляка заставил барона повернуть коня в сторонку.

– У вас еще есть раненые, благородный Конрад? – осведомился фон Гейнц, косясь на Освальда.

– Нет. Один только.

– М-да… алебарды… страшное оружие, – пробормотал немец и перевел разговор в иную плоскость. – А скажите-ка, господин комтур, кто эти милые девушки?

Барон теперь с интересом разглядывал Аделаиду и Ядвигу.

– Это не девушки, – строго ответствовал Бурцев.

– А? Дамы?

– Сестры ордена.

– И они что, тоже входят в состав посольства?

– Они нам… помогают в пути. Готовят пищу, стирают…

Аделаида часто-часто заморгала. Раскраснелась, возмущенная, раскрыла и захлопнула рот, душимая гневом, не в силах произнести ни слова. И – хорошо… Истерики орденской «сестры» им сейчас только не хватало.

– …за лошадями смотрят, прислуживают. Ну и так, вообще…

– Вроде служанок?

– Вроде.

– Я так и понял, – удовлетворенно кивнул барон. – Я слышал, что в орденских замках несут службу женщины. Только никогда прежде не думал, что они сопровождают братьев-рыцарей в походах…

– Сопровождают-сопровождают. А что в этом такого? Или вы сомневаетесь в целомудрии братьев ордена Святой Марии, барон?

Альфред испуганно качнул шлемом:

– Нет, что вы, ничуть… Мне просто странно, что орденская челядь одевается так… своеобразно, – рыцарь не отводил глаз от нелепого медиумовского балахона Аделаиды. – Вероятно, этот черный мешок связан с какими-то обетами?

– Че-лядь?!

Казалось, малопольскую княжну, обретшую, наконец, дар речи, хватит удар. Агделайда Краковская успела еще что-то возмущенно и неразборчиво пискнуть. К счастью, умница Ядвига, зажав Аделаиде рот, вовремя оттащила княжну в сторонку.

– Что с ней? – изумился фон Гейнц.

– Да так… немного не в себе, – вздохнул Бурцев. – Нервы. Сами понимаете, сестре пришлось многое пережить.

– О, да! Подлые, подлые швейцарцы!

– А одежды – это… это… наказание, в общем. Вроде покаянной власяницы.

– Сестра провинилась?

– Да. Слишком много о себе возомнила. Забыла о смирении.

– Гордыня – тяжкий грех, – неодобрительно покачал головой Альфред. – В особенности для женщины.

– Ну, вот и я о том же.

Бурцев улыбнулся. В чем-то он с этим германцем нашел взаимопонимание.

Глава 6

В Шварцвальдский замок барона ехали, не торопясь – чтобы не отстали спешенные слуги фон Гейнца. Свита поспешала, как могла. Бежали пехом по очереди: сначала одни держались за стремя, потом другие. Сменялись как часы. Немцы – одно слово…

Незыблемо в седлах сидели только «послы». Ну, и сам барон, разумеется.

Адалаида недовольно пыхтела за спиной Бурцева. Ядвига держалась сзади за пана Освальда.

Дорога шла через холмистое редколесье. Потом – вдоль густого мрачного леса, где даже в полдень, наверное, солнце – редкий гость.

– Шварцвальд, – кивнул на сплошную стену деревьев фон Гейнц.

Черный лес… Да, пожалуй, самое то название.

Некоторое время двигались молча.

Барон, не в силах совладать с собой, все косился на одежды и доспехи «послов». Время от времени царапала Бурцева и его дружинников любопытными взглядами и баронская свита. Это было неприятно.

– В чем дело, благородный Альфред? – в конце-концов, не выдержал Бурцев. – У меня такое впечатление, что вы хотите о чем-то спросить, но никак не решаетесь.

Барон смутился:

– Это, конечно, тоже не мое дело…

– Ладно, говорите, чего уж там.

– Простите, благородный Конрад. Но неужели… неужели рыцари ордена все еще носят это?

За вежливым вопросом Бурцев уловил, нет, не подозрение – насмешку. Что ж, в данной ситуации второе лучше, чем первое.

А взгляд фон Гейнца в очередной раз скользнул по ведрообразному шлему-топхельму, притороченному у седла. Да и одной лишь кольчугой без пластинчатых лат здесь, видимо, довольствовались только кнехты да оруженосцы. Тевтонскому комтуру в пятнадцатом столетии, наверное, надлежало обвешиваться более надежной и дорогой броней. Вроде баронской.

– Это старый орденский обычай, – хмуро ответил Бурцев. – Выезжать на свершение самых важных дел в тех доспехах, в которых доблестно сражались под крестоносным знаменем наши предки. Чтобы ощущать на себе груз ответственности через тяжесть их брони, чтобы помнить, не опозорить чтобы …

Муть, конечно, полнейшая. Зато красиво. Романтично. По-рыцарски.

– О-о-о! Очень мудрый обычай! – Альфред фон Гейнц от восторга аж заерзал в седле. – Очень! Так вот почему старые доспехи так хорошо сохранились!

– Именно поэтому. Наши кастеляны специально содержат в образцовом порядке несколько комплектов старой брони.

– Да, это впечатляет! Жаль, я прежде не встречал рыцарей братства Святой Марии в латах ушедших славных веков.

– Я же сказал, что в доспехи прославленных орденских рыцарей прошлого мы облачаемся, лишь отправляясь на самые важные дела. Самые, понимаете? Те, которым братство придает наибольшее значение. А дел таковых не так уж много. Намечающиеся переговоры с Его Императорским Величеством – одно из них.

Барон кивнул и умолк. На орденских послов он смотрел теперь с уважением и подобострастием.

Впрочем, молчание длилось недолго. Не прошло и получаса, как словоохотливый немец вновь вовсю болтал языком. Альфред фон Гейнц разглагольствовал…

Хоть и назвался гостеприимный хозяин простым солдатом, не влезавшим в большую политику, но… Прибеднялся, в общем, барон. Дядька этот оказался весьма осведомленным собеседником. Знатоком как достоверной информации, так и слухов-сплетен, стекавшихся в Священную Римскую Империю со всей Европы.

И Бурцев, пользуясь случаем, вытягивал из говорливого аристократа нужные сведения., всячески стараясь скрыть собственную некомпетентность в обсуждаемых вопросах.

В особо трудных случаях спасали глубокомысленные изречения: «Господь знает». «Господь просветит и укажет». «Господу виднее». «На все Божья воля»… Если при этих смиренных словах молитвенно складывать руки и возводить очи горе – то действовало безотказно.

Болтливый же барон был той самой пресловутой находкой для шпиона. Убежденный на все сто, что имеет дело с важным тевтоном и польщенный вниманием посла, фон Гейнц без умолку чесал языком.

В результате под монотонный стук подкованных копыт Бурцев узнал, что…

– …Испанцы грызутся с маврами, будь они неладны! Французы воюют с англичанами и лет сто, небось, еще воевать будут. На востоке тоже неспокойно. В Чехии добрых католиков смущает профессор пражского университета Ян Гус, по которому давно костер плачет. Литва и Польша ополчаются против вашего, благородный Вацлав, святого братства. Московиты подминают под себя окрестные русские княжества и становятся грозной силой. За страной русичей распадается и крошится после смерти Тамерлана государство монголов. А хорошие вина, милейший комтур, нынче подорожали. И добрых мехов с пушниной уже так просто не достать.

Цок-цок, цок-цок – постукивали копыта…

– Всю Священную империю лихорадит. Князья-курфюсты, герцоги, графы, маркграфы, пфальцграфы, да бургграфы растягивают Германию по клочкам. А клочки те рвут сызнова. И клочки от клочков – тоже. Вот взять хотя бы нашу Швабию. Что осталось ныне от доброго старого герцогства? Графство Вюртемберг, баденские земли, епископство Аугсбургское и епископство Констанцское, ну, еще кой-какие куски отошли во владения Габсбургского Дома.

Благо мой синьор граф Вюртембергский Эбергард Четвертый, коего за его неслыханное милосердие в народе именуют также Добрым, понимает, что более так продолжаться не может, и поспособствовал вашей встрече с Его Императорским Величеством. Но тут дело понятное. Своими силами, без помощи императора, графу нипочем не утихомирить швейцарцев. А то ведь эти мерзавцы из лесных и горных кантонов уже хозяйничают в его землях, как у себя дома. Кстати, вы не пробовали еще швейцарского сыра? Угощу – не пожалеете. Что-что, а сыр варить швейцарцы умеют…

Цок-цок, цок-цок…

– На дорогах лютуют шайки головорезов. Крестьяне, вместо того, чтоб работать в поте лица своего, косо смотрят на своих господ. Германского императора никто всерьез не принимает. Папская власть утратила былой авторитет. Церковь – силу. На еретиков не хватает костров. А жарковато сегодня, не находите? А так – преотличная погодка! М-да!

Цок-цок, цок-цок…

– Эх, дорогой комтур, скажу я вам, печальнее всего, что правила честной войны уходят в прошлое. Осадные бомбарды, не иначе как порожденные дьяволом, разрушают стены замков, казавшихся доселе неприступными и несокрушимыми. От пуль, пущеных из малых ручных бомбард, не спасают никакие доспехи. Безлошадные голодранцы с швейцарскими алебардами, итальянскими и фламандскими пиками или английскими луками все чаще бьют на полях сражений прославленную рыцарскую конницу. Процветает наемничество. Разбогатевшие города не желают подчиняться синьорам. Цеховики, купчишки и владельцы мануфактур имеют доход, превышающий состояние благородных рыцарей, баронов и графов. Куда только этот мир катится, господин Вацлав…

В общем, как явствовало из нескончаемого потока баронского многословия, всюду царила полнейшая анархия и вдобавок изо всех щелей сквозило чем-то новым, непонятным, пугающим… По всей Европе бурлила и плескалась дурно пахнущая мутная водичка, в волнах которой самое время было ловить рыбку покрупнее. Что, судя по всему, и намеревались сделать тевтонский гроссмейстер Ульрих и германский император Рупрехт. Тайная встреча немецкого магистра с немецким же монархом здорово смахивала на этакий спешный раздел мира под шумок.

Или не спешный? Или все тут продумано и просчитано до мелочей?

Глава 7

Замок мало чем отличался от виденных Бурцевым феодальных крепостей тринадцатого столетия. Замок как замок. Башни, стены, ров, подъемный мост, воротная арка с решеткой.

Правда, кое-где из больших амбразур торчали жерла орудий. Отдаленно крепостные пушки пятнадцатого века напоминали модфаа сарацинского мудреца Мункыза. Только сделаны они были не из выдолбленного и кое-как укрепленного железными кольцами дерева, а целиком кованы из металла.

«Послы» и отряд фон Гейнца обогнули замок. Бурцев привстал на стременах. Так, а это еще что?

В поле перед крепостью было необычайно людно.

Осада, что ли? Нет, слишком мало оружия в толпе и слишком много веселого гомона. Скорее уж праздник какой-то.

Альфред фон Гейнц повернулся к одному из своих оруженосцев – дюжему детине с наивным лицом пацана:

– Фридрих, узнай, в чем там дело.

Оруженосец ускакал вперед, а вернувшись, доложил:

– Ведьму изловили, ваша милость. Швейцарское отродье! Шпионила тут.

Ведьма-шпионка? Очень интересно! Бурцев прислушался. Аделаида сзади перестала наконец, обиженно сопеть, напряглась, вцепилась в мужнину спину. Ведьм и прочей четовщины она боялась. Дружина озадаченно притихла.

– Где изловили? – нахмурился барон. – Как изловили?

– В Шварцвальде, как вы велели, засаду поставили на цюрихской дороге. Дитрих Лысый со своим десятком дежурил на тракте. Ему и попалась пташка. К замку пробиралась скрытно, тайком. Да разве ж Дитриха проведешь.

– Да, наш Дитрих мимо себя ни одной юбки не пропустит, – гоготнул барон.

– Ага! – растянул рот до ушей Фридрих. – Дитрих, как водится, того… потащил девку в кусты. Чего церемониться-то? Завалил ее, разодрал платье и…

– И что?

– И тут-то понял, что ведьма она.

– Как понял?

– А по сиське.

– По чему? – лицо фон Гейнца дернулось.

– Ну… сиська у нее.

– Эка невидаль! Так ведь баба же!

– Так ведь сиська-то дьявола!

– Что? – барон придержал коня. – В самом деле?

У Бурцева отвисла челюсть.

– Вот и Дитрих, как увидел – так и обомлел. Но он парень не промах, наш Дитрих, сами знаете. Сиська – не сиська, дьявол – не дьявол, но дело свое он сделал – потоптал, повалял, а после эту адову тварь сюда привез. Вас не было – так вашему духовнику отдал. А отец Бонифаций приказал костер готовить. Будь его воля – сжег бы сатанинское отродье сразу, без промедления. Извелся весь, вас дожидаючись. Да вон он, уж и сам бежит.

От толпы, действительно, отделилась толстенькая фигурка в рясе. Фигурка быстро-быстро семенила на коротеньких ножках и размахивала руками. В правой был крест.

– Грудь! – еще издали закричал священник, держать за левою сторону собственной груди. Вероятно, сердечно пошаливало у святого отца, а он носится тут, как полоумный.

– Гру-у-удь!

Подбежал, запыхавшись, насилу отдышался, заговорил снова.

– Грудь! Третья грудь! Знак сатаны!

Бурцев опешил. Сумасшедший? Или блаженный?

Выбритое темя блестело от пота. Подслеповатые глазки моргали. Крючковатый нос на морщинистом лице дергался, словно принюхиваясь и уже чуя запах дыма. Рот хватал воздух и выпихивал слова:

– Слава Создателю, наконец-то, вы вернулись, ваша милость! А то мы тут такое поймали… Ой! Сарацин-магометянин! Язычники! Иезус Мария!

Разглядев среди баронской свиты Хабибуллу, Бурангула и улыбающегося Сыма Цзяна, священник вскинул крест, как щит, отступил.

– Не волнуйтесь, святой отец, – успокоил священнослужителя фон Гейнц. – Иноземцы как и все мы, – добрые католики, хоть и вид имеют не совсем христианский. Все эти люди – мои гости. Они совершили долгий путь и прибыли к нам из благочестивого ордена Святой Марии, чтобы … А, впрочем, вас это касаться не должно.

Разговорчивый барон все же умел прикусывать язык, когда нужно. Орденское посольство, как-никак, тайное, миссия – секретная.

– Да-да-да, – не особо вникая в смысл сказанного и не отводя глаз от «христиан» нехристианского вида, твердил в ответ пастор.

Фон Гейнц повернулся к Бурцеву, указал пальцем на бритую тонзуру священника.

– Позвольте представить, господин Конрад, это мой духовник и настоятель замковой часовни отец Бонифаций. Верный слуга Божий. Ну, и мой советник в некоторых мирских делах.

Затем барон вновь обратился к священнослужителю:

– А теперь рассказывайте, отец Бонифаций. Итак, сиська дьявола?

– О, да! Третья грудь на женском естестве! Коя, несомненно, дана грешнице, дабы вскармливать по ночам самого!.. самого!..

Священник захлебнулся в собственных криках.

– Да успокойтесь вы, святой отец, – перебил барон темпераментного клирика, – а то, ненароком, удар хватит. Мало мы с вами, что ли, исчадий ада уже пожгли. Если из-за каждого так волноваться – никакого здоровья не хватит.

– Вы как всегда правы, ваша милость, – смиренно склонил голову отец Бонифаций. – Заразу следует искоренять как можно скорее и без всякой пощады. Твердой рукой и с холодным сердцем искоренять. Жечь! Жечь! Жечь! Позвольте приступить? Все уже готово.

– Позволю-позволю. Только сначала посмотрим, что за ведьма такая, и что там у нее с грудью. Это должно быть любопытно.

Барон повернулся к Бурцеву:

– Не желаете взглянуть, господин комтур?

– Э-э-э…

Бурцев не знал, что и сказать. Ведьма, шпионка, сиська дьявола какая-то, намечающаяся казнь, на которой ему предлагали лучшие места в зрительской ложе. Все это несколько ошеломляло.

Молчаливое замешательство тевтонского посла барон расценил как знак согласия.

Глава 8

Костер был разложен возле самого рва. Аккуратно так разложен – по-немецки. Этакая поленница колодцем. Вокруг добротно сбитого дощатого эшафота. В центре – высокий столб. Понизу – охапки сухого хвороста и соломы. На дровах – ровнехоньких, одинаковых, словно на лесопилке напиленных, – потеки смолы и масла. Гореть такое сооружение должно с веселым треском и без дыма – жертва не задохнется, а именно изжарится заживо. Да… в чем-чем, а в казнях здесь толк знали.

А сама жертва уже стояла на дровяной куче. Прикована, примотана, привязана к столбу. Цепь и прочные пеньковые веревки, продетые сквозь пару железных колец, врезались в тело. Перекрученные путами сзади, за столбом, руки уже начинали синеть и опухать.

Молодая женщина лет двадцати с небольшим. Лица под длинными слипшимися волосами – пакля, а не волосы – так просто не разглядеть. Да и перепачкано все лицо. Дорожки слез на грязных щеках. Под глазом – синяк. Губы разбиты. Видимо, прежде чем отправить ведьму на костер, над ней здорово поизмывались.

Женщина была полуобнажена. Только нижняя юбка закрывала срам, а сверху, на обозрение всего честного люда выставлена… М-да… Голая грудь. Груди. Счетом ровно три.

Три молочные железы. Две – очень даже ничего, упругие, пышные, соблазнительные, располагались, где положено. Одна чахлая, маленькая, с кулачок величиной – как у девочки-подростка, но вполне сформировавшаяся, с острым соском в центре – приютилась промеж ними. Под платьем такую и не увидать, но на неприкрытом теле «сиська дьявола» сразу бросается в глаза.

– Ой-ой-ой! – запричитала за спиной Бурцева Аделаида. – Мерзость-то какая! Смотреть тошно. Жгли бы уж поскорее адово отродье, не тянули.

– Помолчи, а? – попросил Бурцев.

За спиной фыркнули. Но заткнулись.

Дружинники только покачивали головами. Хабибулла, Сыма Цзян и Бурангул поглядывали вокруг. Тревожатся. Не ровен час, самих под горячую руку на костер загонят! Вон, уже заприметил кое-кто иноземцев нехристианского вида – волками смотрит на бусурман. Если бы не явная благосклонность Альфреда фон Гейнца и не баронская свита…

Впрочем, сейчас гудящую толпу больше занимало другое. Трехгрудая ведьма на костре. Это все-таки зрелище поинтереснее, чем сарацин и два азиата.

Бурцев прислушался к разговору латников, толпившихся по правую руку. Воины из замковой стражи оживленно обсуждали приговоренную.

– Интересно, ежели грудь у нее такая, что ж тогда промеж ног будет? Может, рог или копыто?

– Дурак ты! Коли рог или копыто там, как бы тогда ее Дитрих обихаживал?

– Обихаживал? А ты верь ему больше, Дитриху-то! Может, как увидел красоту этакую, так всю мужскую силу и подрастерял наш Дитрих. Может, расхотелось ему сразу.

– Думай, о чем говоришь? Чтоб Дитриху, да расхотелось!

– Нет, а все же интересно, что под юбкой-то у ведьмачки.

– А вот сгорит юбчонка, тогда и посмотрим.

– Так не разглядеть же будет. Дым, огонь…

– А ты попроси отца Бенедикта, чтоб он только сзади поджигал. Тогда, небось, хорошо видно будет. Успеем разглядеть.

Хохот…

Альфред фон Рейнц объехал костер вокруг, с интересом рассматривая трехгрудую ведьму. Изрек:

– Н-да, хорош-ш-ша – аж сжигать жалко!

У Бурцева зародилась надежда, что аутодафе сегодня не состоится. Настроен фон Гейнц благодушно, а значит, мог из прихоти баронской пощадить трехгрудое чудо. Было бы здорово: смотреть, как человека сжигают заживо, Бурцеву совсем не хотелось.

– Хороша? – возмутился отец Банифаций. – Как вы можете, Ваша милость, говорить так о порождении геены огненной?!

– А что? Ведьмачка-то эта получше многих других порождений будет. По-моему, так даже самая безобидная из всех, что мы с вами на костер отправили.

– Безобидная?! – взвился священник, – Вы же знаете, кого оно кормит своим молоком! И вы называете эту тварь безобидной!

– А вы что скажете, господин комтур? – обратился к Бурцеву барон.

Бурцев сказать ничего не успел. Аделаида, сидевшая за спиной, опередила:

– У вас, что же, часто… такое? – ляпнула княжна.

Фон Гейнц окинул удивленным взглядом странную «служанку», влезшую поперек орденского комтура. Но, видимо, припомнив, что девушка «немного не в себе», снизошел до ответа. По обыкновению – весьма подробного и многословного.

– Сейчас уже нет, не часто. А вот раньше… Почитай, каждый месяц по несколько костров класть приходилось. И шестипалых жгли, и трехруких, и четырехногих. И двухголовых даже. Но эти обычно уже мертвыми рождались. Так мы их мертвыми и палили. Вместе с матерями. Ясно ведь, от кого нагуляли. От доброго христианина такие дети не рождаются. А уж сколько скотины попорченной сожгли – страшно вспомнить. Телята, свиньи, козы, птица домашняя…

– Кем? – спросила Аделаида.

– Что кем?

– Кем попорченной?

– Да уж известно кем…

Нет, барон, определенно был в хорошем настроении, раз соизволил поддержать разговор с простой орденской служанкой. Впрочем, на миловидную тевтонскую сестричку в уродливом балахоне фон Гейнц поглядывал всю дорогу. И, судя по интересу, проявленному по отношению к ведьме, слабый пол интересовал барона ничуть не меньше, чем этого… как его… лысого Дитриха.

Бурцев нахмурился. Не нравилось ему все это – ученный уже. Был один такой немец, заглядывавшийся на Аделаидку. Плохо оно кончилось.

А болтливый барон продолжал:

– Проклятый треугольник здесь у нас под боком, – с какой-то противоестественной гордостью сообщил фон Гейнц. – Не на наших землях – Господь миловал! – у швейцарцев. Но утешение небольшое. Все деревеньки, что окрест стоят, регулярно поставляли адово отродье для костров отца Бонифация. Даже когда люди оттуда ушли, в семьях, что жили там прежде, нет-нет, да уродится жуть какая-нибудь. Проклятое место – одно слово…

– Проклятое… Место… – сдавленным шепотом повторили сзади.

Аделаида за спиной дрожмя дрожала. Это Бурцев ощущал даже через плотный поддоспешник-гамбезон и кольчугу.

– Земпахское, Бальдекерское и Фирвальдштетское озера, – продолжал фон Гейнц. – Вот границы того треугольника. Раньше там еще стояли города и поселки. Люцерн, Земпах, Хильдисриден, Гисликон. Теперь – только развалины. По сию пору, кто сунется туда – назад не возвращается.

– А что, многие суются? – вступил в разговор Бурцев.

Таинственная аномальная зона – эти новоявленные Бермуды в самом центре Европы – его заинтересовали.

– Нет, конечно, – ответил барон. – Добрые католики туда не ходят. Кому ж охота душу свою бессмертную губить. Даже приближаться к проклятым местам люди боятся. Только нечисть всякая там нынче бродит.

– И что ж такое стряслось в этом треугольнике, а, барон?

– Так я же говорил, вроде, при нашей встрече – адова бездна там разверзлась на погибель швейцарцам. Геенна огненная открылась. А было то, дай Бог памяти, двадцать пять, нет – двадцать четыре года назад. Когда герцог Леопольд Третий Австрийский бить швейцарцев ходил. Да вот святой отец вам лучше расскажет, если интересуетесь. Он сам все видел. Правда, издалека. Но потому лишь и уцелел.

– Видел-видел, – закивал отец Бонифаций. – С Бальдекерских гор. Его Светлость граф Вюртембергский Эбергард IV, именуемый Добрым[6] по приказу Его Сиятельства герцога Австрийского Леопольда III заходил в тыл швейцарцам. А я был в том отряде духовником.

– Что вы видели, святой отец? – поторопил Бурцев.

Каноник закатил глаза. Давняя картина, казалось, все еще стоит перед его взором.

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

«… Нашу певицу зовут Жозефина. Кто ее не слышал, тот не знает, как велика власть пения. Нет человека...
«– А пялиться на чужих людей некрасиво!.....