Морские дьяволы Москвин Сергей

ПУТЬ В ГЛУБИНЕ

Косяк салаки прорезал голубовато-зеленую воду у самой поверхности океана. Словно гигантская переливающаяся капля, десятки мелких и более крупных рыб кружились в причудливом хороводе. Серебристые блики играли на их боках и спинах, когда проникающие под воду косые солнечные лучи отражались от рыбьей чешуи. Но внезапно вся стая, как по команде, метнулась в сторону, напуганная появившейся из глубины темной тенью. По мере приближения к поверхности тень приобретала все более четкие очертания, пока не превратилась в силуэт большой белой акулы. Она оказалась действительно большой – более четырех метров от тупорылой морды до кончика хвоста. Беззвучно скользя в водной толще, акула прошла в десяти метрах ниже того места, где только что резвилась салака. Ее оскаленная пасть и плавные, полные грации движения указывали на то, что самый грозный морской хищник вышел на поиск очередной жертвы. Но мелкая салака акулу не интересовала. Она выслеживала добычу покрупнее. Но у поверхности не оказалось преследующих салаку тюленей – излюбленной пищи белых акул, и хищная рыба вновь ушла в глубину. Четырехметровая акула, весящая более тонны, не имеет собственных врагов. На рыб такого размера и веса не охотится ни один хищник. И тем не менее, ощутив своей кожей усиливающуюся вибрацию и сотрясение слоев морской воды, а затем и определив источник этих колебаний, акула стремительно рванулась в пучину, освобождая дорогу неведомому ей подводному монстру.

Распугивая встречающиеся на пути косяки мелких и крупных рыб и обращая в бегство одиночных морских хищников, сквозь вязкую массу воды продавливалась огромная, как четырехподъездный пятиэтажный жилой дом, стальная махина подводной лодки. Со скоростью двенадцать узлов, обеспечивающей необходимую скрытность, российская многоцелевая атомная подводная лодка «Барс» приближалась к Восточному побережью США. АПЛ «Барс» относилась к последнему поколению лодок-охотников, призванных выслеживать в водах Мирового океана стратегические подводные ракетоносцы вероятного противника. Командир подводной лодки – капитан второго ранга Петровский – имел все основания гордиться своим кораблем. В подводном положении «Барс» развивал скорость до тридцати пяти узлов, мог обнаружить цель за сотню морских миль, а благодаря своему торпедному и ракетному вооружению был способен вести бой сразу с пятью противниками.

Именно поэтому результат выполнения последней боевой задачи, а точнее его отсутствие, стал для Петровского настоящим потрясением. Двое суток «Барс» курсировал в нейтральных водах вдоль морской границы США, тщетно стараясь обнаружить проходящий ходовые испытания у мыса Хаттерас только что сошедший со стапелей Портсмутской верфи американский ударный подводный ракетоносец. Двое суток акустики Петровского пытались записать или хотя бы зафиксировать шум гребных винтов американского РПКСН,[1] но так ничего и не услышали. Гидроакустические станции четко отмечали все перемещения кораблей боевого охранения: эсминца и двух фрегатов, но ни разу не засекли шум винтов подводной лодки. О том, что она все-таки движется, свидетельствовали сверхчувствительные радиометры. Флоридское течение, огибающее мыс Хаттерас, регулярно выносило в Атлантику потоки воды со слабой радиоактивностью, образующиеся в кильватерном следе атомохода. Через двое суток безуспешных поисков Петровский запросил в Главном штабе Военно-Морского Флота разрешение и, получив его, предпринял последнюю – весьма рискованную – попытку обнаружить ускользающую цель. АПЛ «Барс» нарушил государственную границу и вошел в территориальные воды Соединенных Штатов. Петровскому удалось сделать невозможное – приблизиться к району испытаний американского ракетоносца на расстояние действия гидролокатора. Однако когда по его приказу акустики включили гидролокатор, то зафиксировали все те же цели: три надводных корабля боевого охранения. А подводный крейсер, для поиска которого Петровский предпринял чрезвычайно рискованный маневр, способный привести к международному скандалу и серьезному осложнению двухсторонних отношений между Россией и США, так и остался необнаруженным. Результат поиска выглядел совершенно невероятным.

Глубина шельфовой зоны у мыса Хаттерас не превышает ста метров, поэтому американский РПКСН не мог выполнить маневр отрыва, погрузившись на недостижимую для лодки-охотника глубину. Но хотя направленный луч гидролокатора пронизывал водную толщу до самого дна, разыскиваемый подводный крейсер исчез, словно растворившись в пучине. Зато гидролокатор российской подводной лодки обнаружил корабли прикрытия американских ВМС. Оба фрегата были немедленно направлены на перехват лодки-нарушителя, и «Барсу» пришлось срочно уходить из района испытаний в нейтральные воды. Капитан второго ранга Петровский недоумевал, как такое могло произойти, но все же вынужден был доложить в Штаб ВМФ России, что поставленная задача не выполнена – несмотря на все попытки, цель не обнаружена.

В отличие от командира подводной лодки, в Штабе ВМФ знали причину таинственного исчезновения американского подводного ракетоносца. Проходящий ходовые испытания РПКСН «Атлант» являлся первым кораблем, созданным в рамках сверхсекретной и уникальной по выделенным ассигнованиям программы «Призраки глубин». Ее целью являлось создание принципиально нового класса подводных лодок, которые невозможно обнаружить современными акустическими средствами поиска и слежения. Как стало известно российской военной разведке, РПКСН «Атлант» был оборудован уникальной системой шумопонижения, сводящей шумы гребных винтов и прочих механизмов подводной лодки к естественному шуму океана, а специальное полимерное покрытие корпуса гасило волны гидролокатора, делая лодку невидимой даже при активном поиске. Безуспешные попытки «Барса» обнаружить новейший американский атомоход полностью подтвердили данные военной разведки.

Появление у потенциального противника ударных субмарин типа «Атлант», неуязвимых для российских систем противолодочной обороны, грозило изменить существующий паритет стратегических ядерных сил в пользу США. Таким образом, задача обнаружения американских подводных лодок нового проекта приобрела стратегическое значение, и на экстренно созванном совещании в Главном штабе Военно-Морского Флота ей был присвоен высший приоритет. Сопоставив все данные проведенной АПЛ «Барс» гидроакустической разведки, командование ВМФ пришло к окончательному выводу, что обнаружить РПКСН «Атлант» без эталонной фонограммы собственных шумов подводного крейсера не представляется возможным. Лишь при ее наличии акустики сумеют выделить из естественных звуков океана шум винтов и силовой установки американской подводной лодки.

Как уже не раз случалось, и не только на флоте, задача, оказавшаяся непосильной для новейших российских гидроакустических станций и прочих технических средств противолодочной обороны, была поручена людям. И сейчас на борту «Барса» находились трое боевых пловцов из отряда специального назначения российской военно-морской разведки. Именно им, неофициально именуемым «морскими дьяволами», предстояло получить имеющую стратегическое значение фонограмму собственных шумов новейшего американского подводного крейсера. Трех «морских дьяволов» вместе с их снаряжением, включающим помимо всего прочего два индивидуальных подводных буксировщика и двухместный транспортировщик[2]«Тритон-2М», доставил на «Барс» гидросамолет-амфибия Северного флота. После десяти часов перелета над Атлантикой и еще получаса поиска ожидающей в заданном квадрате всплывшей на перископную глубину подводной лодки гидросамолет, несмотря на двухбалльный шторм, совершил успешную посадку примерно в пятистах милях севернее Бермудских островов. Прием доставленного гидросамолетом снаряжения группы боевых пловцов прошел штатно, и спустя полчаса трое «морских дьяволов» поднялись на борт подводной лодки.

НА БОРТУ

Три младших морских офицера в званиях от лейтенанта до капитан-лейтенанта разом повернули головы на стук в дверь каюты. Небольшая двухместная каюта размерами и планировкой напоминала купе в спальном вагоне: те же расположенные параллельно друг другу койки и пластиковый откидной столик между ними. Капитан-лейтенант и лейтенант сидели рядом друг с другом на одной из коек. Старший лейтенант, пользуясь возможностью, снял обувь и растянулся на соседней койке. Койка была ему явно мала, и вытянутые ноги рослого офицера упирались в переборку.

– Войдите! – громко крикнул он, услышав стук в дверь каюты.

– Встань с койки! – сейчас же приказал ему капитан-лейтенант.

Старший лейтенант опустил ноги на пол и подвинул к себе снятые ботинки. В этот момент дверь открылась и на пороге каюты возник кап-два[3] Петровский.

– Товарищи офицеры! – обратился к своим товарищам капитан-лейтенант, и все дружно поднялись, приветствуя старшего по званию. При этом старший лейтенант, так и не успевший надеть ботинки, остался стоять в одних носках.

– Сидите, сидите, – Петровский сделал рукой предупредительный жест и сам уселся на свободное место рядом со старшим лейтенантом.

Стоять вчетвером в узком пространстве двухместной каюты можно было, только тесно прижавшись друг к другу. Но даже если бы пространство позволяло, Петровский предпочел бы разговаривать с офицерами сидя, потому что испытывал скованность и даже некоторую робость в их присутствии.

Эти трое принадлежали к особой, совершенно незнакомой офицеру-подводнику касте «морских дьяволов». Только несколько раз во время командно-штабных учений флота Петровскому довелось наблюдать за действиями боевых пловцов. Первый раз это случилось в 1983 году на Балтийском флоте, когда недавний выпускник военно-морского училища Петровский нес службу вахтенным офицером на своей первой, еще дизельной подводной лодке. В соответствии с планом учений лодка отошла от места стоянки и в надводном положении направилась к выходу из бухты. Лейтенант Петровский как вахтенный офицер вместе с командиром корабля находился на рубочном мостике. Вдруг из пенного буруна, образующегося у носа лодки во время движения, прямо на носовую обшивку вылезли двое аквалангистов в невиданном снаряжении. Они провели всего несколько секунд на носу лодки и, спрыгнув в набегающие волны, снова исчезли в морской пучине. Петровский недоумевал, что означает их появление. Но буквально через минуту радист принес на мостик радиограмму с извещением о том, что корабль подвергся атаке группой боевых пловцов и был уничтожен. Две другие встречи с боевыми пловцами были аналогичны первой. Один раз лодка условно подорвалась на морских минах, расставленных подразделением подводных диверсантов, второй – в подводном положении скрытно доставила группу боевых пловцов в бухту условного противника. Но за все время службы Петровскому ни разу не довелось лично общаться с «морскими дьяволами». Подводный спецназ считался элитой даже среди отрядов специального назначения. В связи с особой секретностью решаемых задач даже внешность любого «морского дьявола» являлась секретной, так же, как и внешний облик действующих офицеров Службы внешней разведки. Ведь и сейчас из всего экипажа подводной лодки лишь один командир корабля знал, кем в действительности являются три офицера, прибывшие с самолетом-амфибией. Для всех остальных, согласно легенде, они являлись сотрудниками научно-исследовательского гидрографического института Министерства обороны, в задачу которых входила установка на лодке экстренно переброшенного по воздуху дополнительного специального оборудования.

– Через час будем в точке высадки, – сообщил Петровский всем присутствующим в каюте, но остановил взгляд на лице капитан-лейтенанта.

Тот сдержанно кивнул, зато старший лейтенант, успевший вставить ноги в ботинки, тут же поинтересовался:

– С местом не промахнетесь? Для вас, морских скитальцев, и миля не расстояние, а для нас, грешных, такая промашка чревата…

Он не стал приводить сравнение, чтобы не накликать беду, лишь многозначительно покачал головой.

– Данил! – сейчас же отреагировал на его реплику капитан-лейтенант и осуждающе посмотрел на подчиненного, хотя в душе был полностью согласен с ним.

В условиях, когда ресурс буксировщиков ограничен емкостью их аккумуляторных батарей, а время работы систем жизнеобеспечения определяется количеством оставшейся в дыхательном аппарате газовой смеси, даже незначительное отклонение от точки высадки может быть смертельно опасно. Потому что тогда пловцам придется затратить больше времени, чтобы добраться до конечной цели. Поскольку поиск ведется под водой в условиях ограниченной видимости, ошибка даже на одну морскую милю может привести к тому, что цель вообще не удастся обнаружить. А это, в свою очередь, будет означать для аквалангиста смерть от удушья после выработки в дыхательном аппарате всего регенерирующего состава.

– Не должны, – ответил командир подводной лодки на прозвучавший вопрос. – Я лично проверил все расчеты штурмана. Курс вычислен верно. В районе высадки отклонение от заданной точки не превысит двухсот метров.

– Дай-то бог, – заметил старший лейтенант.

Как всегда перед выходом на задание, он заметно нервничал, поэтому говорил больше, чем это требовалось. Командир группы боевых пловцов – капитан-лейтенант Ворохов знал, что стоит Данилу оказаться в воде, и его предстартовое волнение исчезнет, уступив место вниманию и предельной собранности. Ворохов уже давно заметил, что слабого человека экстремальная ситуация деморализует, а сильного, наоборот, мобилизует. Двое его подчиненных – старший лейтенант Бизяев и лейтенант Мамонтов – относились к числу последних. И не только потому, что слабаки просто не могли выдержать жесточайший отбор в специальный отряд боевых пловцов Главного управления военно-морской разведки. Как убедился Ворохов, при всей несхожести характеров и темпераментов Бизяева и Мамонтова объединяли несгибаемая воля, упорство и мужество – те качества, которые сам Станислав Ворохов более всего ценил в людях.

РАЗВЕДГРУППА

КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТА ВОРОХОВА

– Расчетная глубина выхода – сорок метров, но, если необходимо, мы можем всплыть под перископ, – обратился командир подводной лодки к старшему группы боевых пловцов. – Здесь относительно спокойный район. Судоходные пути проходят севернее и южнее. Теоретически здесь мы можем встретить только прогулочную яхту или рыболовецкую шхуну, но маловероятно, чтобы ночью они курсировали возле берега.

Выход из подводной лодки на глубине, являющейся почти предельной для аквалангиста в легком водолазном снаряжении, куда сложнее и рискованнее той же операции, осуществляемой на глубинах в несколько раз меньших. И командир группы боевых пловцов знал это, как никто другой. Но в то же время ему было известно немало примеров, когда тщательно спланированные операции проваливались только из-за того, что не учитывались случайности. Поэтому возможная встреча или даже столкновение всплывшей до перископной глубины подводной лодки с яхтой какого-нибудь любителя ночных прогулок по морю могла сорвать операцию стратегического значения.

Подумав, на предложение командира подводной лодки капитан-лейтенант Ворохов ответил отказом:

– Нет, всплывать не нужно. Мы выйдем, как и было запланировано.

– Что ж, ясно. – Не решив, что можно добавить к сказанному, Петровский поднялся с койки. – Когда будем в точке выхода, я вам сообщу.

Он открыл дверь и вышел в отделенный переборкой коридор. Как только командир подводной лодки покинул отведенную боевым пловцам каюту, старший лейтенант Бизяев хлопнул в ладоши и, уставившись на Ворохова, спросил:

– Раз еще час до выхода, может, перекусим, а?

– Ты голоден? – в свою очередь спросил у Бизяева Ворохов.

– Да нет. Это я так, чтобы снять мандраж.

– Тогда нечего перед погружением набивать желудок.

Бизяев отвернулся и с наигранной обидой забубнил:

– Сурово вы ко мне относитесь. Вот только не пойму почему. Вроде не заслужил. Вот так всегда: одним фига с маслом, а другим лангусты с мидиями и прочие деликатесы.

– Ты это о чем? – удивился Ворохов.

– Да все о том же, – Данил Бизяев повернулся к своему командиру и уже без всякого притворства язвительно заметил: – Старик на берегу, наверное, ни в чем себе не отказывает. Может, и шлюшку какую местную снял для закрепления образа.

– Завидуешь? – усмехнулся Ворохов.

Он все еще верил, что Бизяев затеял этот разговор ради шутки, но тот вполне серьезно заявил:

– А что?! Завидую! Ведь это мы пойдем к «Атланту», а Старик будет гулять по барам. Непыльная работенка. Я бы тоже на такую согласился.

– У нас общая задача, – напомнил Ворохов.

– Ага, – Бизяев усмехнулся. – Только Старик прибыл в Америку в салоне бизнес-класса какого-нибудь комфортабельного «Боинга», потягивая пиво из банки, а мы пойдем к берегу на ластах со вставленными в рот загубниками. И всякий раз, когда мы будем уходить под воду, Старик в это время будет сосать свое пиво да травить анекдоты с каким-нибудь местным янки.

Несколько секунд капитан-лейтенант Ворохов изучающе смотрел в лицо своего друга, затем повернулся к сидящему рядом с ним лейтенанту и приказал:

– Андрей. Проверь снаряжение и работу шлюзовых камер.

Андрей Мамонтов с готовностью поднялся с койки и вышел из каюты. Для боевого пловца его гидрокостюм и дыхательный аппарат то же самое, что парашют для десантника. От герметичности гидрокостюма и исправности дыхательного аппарата зависит жизнь аквалангиста, поэтому перед погружением каждый боевой пловец сам проверяет свое снаряжение. Работу шлюзовых камер, наоборот, может оценить только тот, кто их обслуживает. Поэтому поручение, отданное командиром группы боевых пловцов своему подчиненному, не имело практического смысла. Истинной целью Ворохова было удалить Андрея из каюты на время затеянного Бизяевым разговора. Как старший группы, Ворохов не мог допустить, чтобы его подчиненный обсуждал своего бывшего командира в присутствии младшего по званию. Когда за Андреем закрылась дверь, Ворохов перехватил обиженный взгляд Бизяева и быстро спросил:

– Ты чем-то недоволен или не согласен с распределением задач?

– Ой, Стас, не начинай, – Бизяев махнул рукой. – Всем я доволен и со всем согласен. Вот только роль Старика мне, честное слово, непонятна. Или в штабе считают, что с ним наша легенда будет выглядеть более убедительно? Между прочим, это только у нас профессору обязательно должно быть за пятьдесят, а в Штатах на возраст ученых смотрят куда более демократично. Поэтому у янки молодых профессоров ничуть не меньше, чем старых. И ты, и я легко вписались бы в этот образ. И местные сплетни мы бы собрали не хуже! Как-никак владеем языком с нужным диалектом на самом высоком уровне.

Ворохов мог бы ответить Бизяеву, что капитан третьего ранга Рощин, которого Бизяев за глаза называл Стариком – четвертый из разведгруппы «морских дьяволов», прибывший в США трое суток назад с документами на имя профессора океанографического института города Саванна, по замыслу разработчиков операции, представлял вполне конкретного человека. Составленная для Рощина легенда прикрытия строилась на безусловном внешнем сходстве российского «морского дьявола» с реальным американским профессором-океанологом. Но, в соответствии с правилами конспирации, об этом знали лишь два человека: сам залегендированный исполнитель и командир разведгруппы. Поэтому в разговоре с Бизяевым Ворохов привел другой довод:

– Значительную часть жителей Дулита составляют бывшие военные моряки, после выхода в отставку поселившиеся в этом небольшом курортном городке на побережье. Как правило, эти люди наблюдательны и хорошо осведомлены о городской жизни. Но они не привыкли сплетничать и если уж пойдут на откровенность, то только с вызывающим доверие человеком. А такое доверие у бывших военных моряков способен вызвать лишь человек примерно одного с ними возраста. При всем нашем старании мы с тобой не смогли бы разговорить жителей Дулита. Это способен сделать только Илья Константинович. Поэтому он ждет нас на берегу, а мы высаживаемся туда с подлодки.

Заметив, как при последних словах сурово вспыхнули глаза Ворохова, Данил Бизяев демонстративно вскинул вверх руки:

– Ладно, Стас, не кипятись. Мог бы просто сказать, что так решило командование, и я бы все понял. Ведь приказы начальства, как известно, не обсуждаются. Но вот что мне действительно хотелось бы знать, так это для чего самому Старику понадобилась эта командировка? Он же все равно уходит на пенсию, а кап-два ему перед выходом в отставку и так присвоят. Мог бы последние месяцы и дома, на базе перекантоваться.

– Дурак ты, Данил, – беззлобно заметил Ворохов. – Да у Ильи Константиновича, можно сказать, вся жизнь прошла в подводном спецназе. На его счету сотни погружений и десятки операций по всему миру. Он знает на вкус воды всех четырех океанов. Ты думаешь, он стремится на пенсию? Как бы не так! Да если бы врачи не запретили ему глубоководные погружения, он бы ни за что не подал рапорт!

– И группой бы сейчас командовал он, а не ты, – вставил Бизяев, но Ворохов никак не отреагировал на его реплику.

– Илья Константинович настолько сроднился с нашей службой, что без нее, наверное, и жизни не представляет. Я вообще не знаю, как он сможет жить на гражданке без наших рискованных погружений, без ощущения глубины и возможности парить над бездной, без этого пьянящего чувства опасности. Да для него сейчас сознавать, что он еще не вышел в тираж, что его опыт и профессионализм еще могут пригодиться, величайшее счастье. А ты еще удивляешься, зачем Илья Константинович вызвался участвовать в этой операции.

– Что-то я раньше не замечал у Старика подобного романтизма, – с сомнением покачал головой Бизяев.

– Чтобы это заметить, надо самому отслужить столько же, сколько он, – вздохнул Ворохов. – Кстати, – Станислав прищурил один глаз и ехидно посмотрел на Данила. – Насколько мне известно, ты тоже вызвался добровольно.

– Ха! Я другое дело. Со мной, с тобой и с Мамонтенком все понятно. Ты, в случае успеха операции, наверняка получишь второй «просвет» и большую звезду на погоны. А это уже прямая дорога в замы, а затем и в командиры отряда. Мамонтенку, в его начале военной карьеры, успешная реализация стратегической операции – это именно то, что нужно для служебного и профессионального роста. Ну и мне, я надеюсь, наконец дадут собственную группу. А то, честное слово, надоело уже в замах ходить! А еще, может, орденок или даже звездочка перепадет. Вон, как Иванову, за Генуэзскую бухту. Чем мы хуже?! – говоря о себе во множественном числе, с озорным прищуром заметил Данил. – Чай, тоже не лаптем щи хлебаем!

– Опять завидуешь? – улыбнулся Ворохов.

– Завидую, – не заметив иронии в словах командира, кивнул головой Бизяев. – Нет, Борька свою Звезду заслужил, кто спорит! Обнаружить в многократно протраленной бухте на изрядно загаженном дне сохранившуюся со времен Второй мировой донную мину – тут надо быть настоящим мастером и чутье иметь острее, чем у охотничьей собаки. Только ведь Борька свою находку не обезвреживал, итальянских саперов вызвал. Да и мина-то была типовая, с заранее известным расположением взрывателей. Так что никаких сюрпризов от нее ожидать не следовало. И если откровенно, то в Галифаксе я рисковал куда больше, когда этот чертов плот обследовал. Кто мог знать заранее, что это безобидная куча мусора, когда ей были приданы все черты подвесного дрейфующего заряда. И ведь плыл этот плот не абы как, а точнехонько на теплоход президента. Я тогда два часа возле него в воде провисел, пока всю сеть из малозаметных капроновых заграждений распутал, снял проволочные растяжки и убедился, что это всего лишь притопленная за счет насыпанного внутрь песка алюминиевая бочка. А окажись в той бочке вместо песка боевой заряд и задень я по неосторожности одну из растяжек – все, амба! Пошли бы мои кишки на корм рыбам. Мне тогда начальник президентской охраны прямо сказал, что это ведь янки таким способом систему нашей охраны проверяли. Ну и что я получил за тот выход? Ироничную благодарность от командования да смешки в спину за ловлю плавающего мусора. Обидно.

– Что-то я раньше не замечал в тебе такого прагматизма, – переиначив слова Бизяева, улыбнулся Ворохов. – Ты же всегда говорил, что служишь не за чины и награды. С каких это пор ты переменился?

– С тех самых, когда Иванову выделили отдельную квартиру! – зло ответил Бизяев. – Ты думаешь, он бы получил ее, если бы не Звезда Героя?! Хрен тебе!

– У Бориса, как ты знаешь, жена и двое детей.

– А у меня вот нет ни жены, ни детей! Не обзавелся! – развел руками Данил. – Так что, я теперь не имею права жить, как человек?! А женюсь, так куда мне молодую жену вести?! В комнату в общежитии?! А вот будет у меня Звездочка, уж я себе отдельную квартирку у начальства выбью!

В доказательство решительности своих намерений Данил Бизяев демонстративно потряс в воздухе стиснутым кулаком. В этот момент открылась дверь и в каюту вошел Андрей Мамонтов:

– Товарищ капитан-лейтенант, дыхательные аппараты, гидрокостюмы и снаряжение готовы, шлюзовая камера функционирует исправно, – обращаясь к командиру группы, четко доложил он.

– Спасибо, Андрей, садись, – Ворохов указал взглядом на койку рядом с собой и, обращаясь уже к обоим своим подчиненным, добавил: – Пять минут на отдых. Затем идем к шлюзовой камере. Высадка через тридцать минут, – сверив время по своим наручным часам, закончил он.

Ворохов уже давно хотел закончить начатый Бизяевым разговор, но никак не мог сообразить, как это сделать, не обидев Данила. Перед ответственным и весьма рискованным погружением следовало максимально собраться и успокоиться, а не накручивать себе нервы никчемными беседами. Поэтому Станислав чрезвычайно обрадовался возвращению Андрея, которое позволило ему свернуть затянувшийся разговор…

Пять минут пробежали незаметно.

– Пора, – объявил своим друзьям Ворохов и, поднявшись с койки, первым вышел из каюты.

Во главе со своим командиром тройка боевых пловцов направилась к шлюзовой камере. Пока «морские дьяволы» проверяли снаряжение, к шлюзовой камере с центрального поста спустился командир подводной лодки.

– Через пять минут будем в расчетной точке, – сообщил он.

Ворохов понимающе кивнул и, обращаясь к Бизяеву и Мамонтову, скомандовал:

– Надеть гидрокомбинезоны!

«Морские дьяволы» переглянулись, Данил Бизяев глубоко вздохнул. Потом все трое принялись стаскивать с себя форму военных моряков.

Мичман и старшина из экипажа подводной лодки, обслуживающие шлюзовую камеру, не скрывая изумления глядели, как трое офицеров сначала разделись догола, а затем натянули на себя теплое белье и необычные водолазные комбинезоны, плотно облепившие их поджарые мускулистые тела. Прочее снаряжение водолазов тоже вызывало удивление. Странные акваланги, которые они надели себе на спины, были заключены в металлический корпус обтекаемой формы. В верхней его части наружу выходили два соединяющихся вместе гофрированных шланга, заканчивающихся общим загубником. Но еще более необычно выглядели водолазные маски, которые офицеры натянули поверх своих прорезиненных шлемов. Вместо смотровых стекол на масках были установлены какие-то непонятные приборы, очень похожие на фотоаппарат с выдвинутым телеобъективом.

Первым из тройки «морских дьяволов» в гидрокомбинезон облачился Данил Бизяев. Привычно проверил снаряжение. На запястьях – специальные часы и компас с укрупненными светоотражающими цифрами и стрелками для глубоководных погружений; на грузовом ремне[4] справа – четырехствольный подводный пистолет в специальной кобуре и рядом с ним патронташ с четырьмя запасными обоймами, по четыре патрона каждая; с левой стороны, симметрично пистолету, – сигнальный фонарь; в специальных ножнах на голени правой ноги – боевой нож. Теперь осталось только надеть маску и ласты, вставить в рот загубник, и можно идти под воду.

Застегнув на себе гидрокомбинезон, Станислав Ворохов почувствовал, как подводная лодка застопорила ход. Практически сразу после этого включился зуммер установленного у шлюзовой камеры телефона внутренней связи. Петровский сам снял трубку и, выслушав чей-то доклад, сообщил:

– Мы в расчетной точке. На то, чтобы вернуться, у вас будет четыре часа. Дольше ждать мы не можем, – он удрученно развел руками и еще раз повторил: – Через четыре часа лодка уйдет.

«Если обстоятельства не заставят сделать это раньше», – мысленно уточнил командир группы боевых пловцов. «Если вокруг все будет спокойно», – добавил про себя командир подводной лодки. Но ни тот, ни другой не озвучил свои мысли вслух, боясь ненароком накликать беду. Выслушав сообщение Петровского, Ворохов повернулся к своим товарищам.

– Порядок выхода: ты первый, – чтобы не называть имена своих бойцов, Станислав указал взглядом на Данила. – Затем ты, – взгляд командира группы переместился на Андрея Мамонтова. – Я замыкающий.

– Ну, – старший лейтенант Бизяев взглянул в глаза своему командиру. – Я пошел.

Он опустил на глаза маску, вставил в рот загубник и, подхватив за плечевые упоры буксировщик, втиснулся с ним в отсек шлюзовой камеры. Размеры шлюзового отсека позволяли выпускать с подводной лодки одновременно лишь двух пловцов. Но сейчас место второго аквалангиста занимал буксировщик, который в длину был чуть больше половины человеческого роста и весил почти столько же, сколько боевой пловец вместе со своим снаряжением. Оказавшись внутри шлюзовой камеры, Бизяев поднял руку, сигнализируя, что он готов к выходу. Обслуживающий шлюз старшина сейчас же задраил за ним крышку люка, а мичман открыл вентиль, впуская в камеру забортную воду. Прошло около минуты, затем все оставшиеся возле шлюзовой камеры услышали два коротких глухих удара по металлу – аквалангист сообщал, что выходит из подводной лодки. И практически сразу зажглась сигнальная лампочка, указывая, что внешний люк открыт. После этого мичман подождал около минуты, затем начал откачивать из шлюзовой камеры воду. Когда по его приказу старшина вновь открыл крышку люка, в шлюзовом отсеке уже никого не было.

– Ты следующий, – обратился Ворохов к Андрею Мамонтову и слегка тронул его за плечо.

Андрей кивнул головой и, натянув на лицо водолазную маску, занял место в шлюзовом отсеке. Повторилась та же процедура: томительная минута ожидания, два глухих удара в крышку внутреннего люка, вспышка сигнальной лампочки, известившая о том, что и второй аквалангист покинул борт подводной лодки. Крепко пожав на прощание руку командиру подводной лодки, мичману и старшине, капитан-лейтенант Ворохов вместе со своим буксировщиком шагнул в шлюзовой отсек, переступив границу привычного в обыденном понимании мира, где люди ходят по твердой земле и дышат атмосферным воздухом, а не искусственной смесью азота и кислорода, вырабатываемой автономным дыхательным аппаратом замкнутого цикла.

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ БИЗЯЕВ

Наконец открылась диафрагма выходного люка, и оттуда выглянуло довольное лицо Стаса. Вообще-то в луче своего фонаря я видел только его голову, а лицо полностью скрывал установленный вместо иллюминатора водолазной маски акваскоп.[5] Но я не сомневался, что лицо у Стаса именно довольное. Успешный выход трех «морских дьяволов» из подлодки на сорокаметровой глубине – чем не повод для радости командира группы. Стас вместе со своим буксировщиком медленно выплыл из открытого шлюза. Наверное, несколько минут назад и я выглядел таким же неуклюжим, когда вытаскивал из шлюзового отсека свой буксировщик. Зато сейчас, лежа животом на стальном цилиндре самодвижущейся торпеды, я, без преувеличения, мог выписывать в воде фигуры высшего пилотажа. И если летчики, по чьему-то образному выражению, способны парить над бездной, то лишь «морские дьяволы» свободно парят внутри ее. Надо признать – непередаваемое и ни с чем не сравнимое чувство. Жаль, здесь редко выпадает возможность полностью сосредоточиться на собственных ощущениях. По правде сказать, почти никогда не выпадает. Вот и сейчас, увидев выбирающегося из шлюзовой камеры Стаса, я тут же посветил своим фонарем в сторону Мамонтенка, чтобы показать Стасу, что и у Андрюхи все в порядке. Мамонтенок, конечно же, тоже увидел Стаса и, когда я направил луч фонаря на него, энергично шевельнул ластами и ушел вверх в сторону рубки. Поспешил, конечно. Сначала следовало проследить за тем, как командир расположится на буксировщике. Надо отдать ему должное – Стас очень быстро справился с этой задачей. Еще не успела закрыться диафрагма выходного люка, а он уже просунул руки в петлеобразные ручки-поручни и, подобно наезднику, улегшемуся на круп лошади, оседлал свой буксировщик. В отличие от импортных скутеров, за которые боевой пловец во время движения должен держаться руками, наш отечественный буксировщик типа «Протей» не сковывает рук. Это очень удобно.

Оглянувшись, Мамонтенка я уже не увидел. Он быстро ушел из луча света, поэтому я с полным основанием мог направить свой фонарь в сторону Стаса. Ворохов, видя, что я за ним наблюдаю, махнул рукой и, запустив двигатель своего буксировщика, ушел вверх за Мамонтенком. Мне оставалось только последовать его примеру.

Окружающая масса воды сразу стала вязкой, как только буксировщик подхватил мое невесомое тело и потащил за собой. Но сильного сопротивления воды я не ощутил – все-таки буксировщик шел на минимальной скорости. Чтобы не промахнуться, я направил луч фонаря на корпус подлодки. Стас, поднимающийся впереди меня, сделал то же самое. Мы с ним прошли практически впритирку к прорезиненной обшивке легкого корпуса «Барса» и остановились в двух метрах над рубочной палубой. Прямо под нами оказались люки ракетных шахт с противокорабельными крылатыми ракетами, многозначительно щурящиеся в непроглядную водяную толщу. Стас перевел свой буксировщик в горизонтальное положение и, не включая двигатель, поплыл над палубой к корме. Вскоре луч его фонаря выхватил из темноты довольно странное для непосвященного наблюдателя сооружение, карикатурно напоминающее саму подводную лодку, над палубой которой мы плыли. Что и говорить, двухместный глубоководный носитель «Тритон-2М» не отличается красотой и больше напоминает выкрашенную в черный цвет пивную бочку из времен моего детства, чем управляемый подводный аппарат. Но, несмотря на незатейливый внешний вид, «Тритон-2М» способен развивать скорость до десяти узлов и нырять на глубину до двухсот метров. Его запас хода, без подзарядки аккумуляторных батарей, составляет шестьдесят миль, а без движения он может лежать на грунте до десяти суток.

Возле «Тритона» уже возился Мамонтенок, освобождая крепежный хомут, фиксирующий корпус транспортировщика на палубе атомохода. Переключившись на Мамонтенка, я выпустил Стаса из поля зрения и заметил его только тогда, когда он, оставив свой буксировщик, подплыл к Мамонтенку. Жестами он показал Андрею, чтобы тот забирался в рубку, а сам вместо него взялся за крепежную сцепку. В подводном положении отцепить транспортировщик от палубы подводной лодки-носителя – задача непростая и довольно опасная. Не дай бог поранишься о металлические части крепежной системы. В соленой воде порез практически не чувствуется. Не заметишь, как истечешь кровью, и останется только вскинуть лапки да всплыть кверху брюхом. Но сейчас я мог только наблюдать за действиями Стаса. Согласно боевому расчету я следил за окружающей обстановкой, прикрывая своих товарищей от возможного нападения. Но в этот раз все обошлось без происшествий. Стас благополучно снял все крепежные хомуты. Пока он высвобождал «Тритон» из пут, Андрей переместился к кабине и, сдвинув к корме полусферический стеклянный колпак, проник внутрь отсека управления. Через несколько секунд он вернул колпак на место, отгородившись от нас со Стасом и всего подводного мира прозрачным бронестеклом толщиной с человеческую руку. «Тритон-2М» относится к числу подводных транспортировщиков так называемого «мокрого» типа, у которых кабина заполняется водой. А для того чтобы его экипаж под водой мог свободно дышать, не расходуя запас газовой смеси собственных аппаратов, к каждому сиденью с помощью гибких шлангов подведены загубники бортовой дыхательной системы.

На «Тритоне» было достаточно места и для второго пловца. Но, учитывая исключительную важность порученного нам задания, Стас заранее решил, что на транспортировщике пойдет один Мамонтенок, а мы вдвоем будем прикрывать его снаружи и наблюдать за подводной обстановкой.

Когда Андрей уселся за рычаги управления в кабине и задвинул за собой стеклянный колпак, Стас осветил стекло своим фонарем. Андрей жестом показал ему, что готов отчаливать. Я тоже направил на «Тритон» луч своего фонаря и увидел, что рули глубины на миниатюрной подлодке слегка отклонились вверх. Оказывается, Мамонтенок уже взял на себя управление транспортировщиком. Стас указал лучом своего фонаря в сторону берега. А это уже знак для меня. Я запустил двигатель своего буксировщика и двинулся в указанном направлении. Если доблестные подводники не ошиблись в своих расчетах, до берега осталась всего пара миль, которые можно проплыть за полчаса при хорошей скорости хода…

Вода была не такой уж и холодной – градусов пятнадцать. В сухом изолированном гидрокомбинезоне я почти не ощущал холода. Что ж, тем лучше! Легче будет работать. Я сам хоть родом и из средней полосы, но все же отдаю предпочтение теплой воде, нежели холодной. А в десятиметровой зоне у поверхности вода сейчас вообще как парное молоко. Не случайно на мысе Хаттерас – излюбленном месте яхтсменов и серфингистов Северной Каролины, курортный сезон открывается в начале мая. А сейчас уже почти середина месяца. Правда, на больших глубинах время года не имеет значения. Там температура всегда одинаковая – проще говоря, вода тут ледяная. Я нырял глубже сотни метров сорок семь раз и могу сказать это со всей ответственностью. Но сейчас я надеюсь обойтись без глубоководных погружений. Восточный шельф Северо-Американского материка мелководен, и в том районе, где проходят ходовые испытания пресловутого невидимого «Атланта», глубина не превышает ста метров. Значит, гарантировано, что американская подлодка не опустится ниже шестидесяти. При большем погружении слой воды может не выдержать тысячетонную махину атомохода, и тогда лодка просто рухнет на морское дно. Скорее всего капитан «Атланта», страхуясь, не позволит лодке погрузиться ниже пятидесяти метров. Да в этом и нет необходимости. Ведь цель ходовых испытаний – не проверка прочности корпуса лодки, а наблюдение за работой силовой установки в различных скоростных режимах. Но пятьдесят метров – это вполне рабочая глубина для боевого пловца в легком водолазном снаряжении. Поэтому у нас есть все шансы подобраться к американскому атомоходу и установить на его корпусе миниатюрное, но весьма чуткое устройство, которое запишет все гидроакустические характеристики невидимого подводного крейсера. Затем нам останется лишь снять АЗУ[6] с корпуса РПКСН и вручить сей бесценный подарок командованию флота. На мой взгляд, самое сложное в этой задаче – обнаружить американскую подлодку. Но я надеюсь на сверхчувствительный радиометр, установленный на «Тритоне» специально для этой цели. Каким бы бесшумным ни был американский «Атлант», вода в его кильватерном следе все равно должна обладать повышенным радиоактивным фоном. Вот такой радиоактивный след мы и будем искать. Задачи, которые нам порой приходится решать, непосвященному обывателю могут показаться невыполнимыми. Но именно такие заблуждения (особенно, если заблуждается противник) делают возможным успех операции «морских дьяволов». А я, со своей стороны, всегда верил в успех. Еще бы мне не верить, ведь я работаю в одной команде с такими людьми!

Со Стасом Вороховым я познакомился в день своего зачисления в специальный отряд боевых пловцов Главного управления разведки ВМФ. Мы одновременно получили назначение и вместе убыли на учебно-тренировочную базу нашего отряда. На базе «дьяволы»-старики поначалу отнеслись к Стасу, мягко говоря, критически. Ведь он не «чистопородный» морской офицер. Окончил общевойсковое командное училище, получил назначение в морскую пехоту, отличился в нескольких операциях, после чего попал в подводный спецназ. Вновь отличился, на этот раз уже в Северном море, где-то у берегов то ли Дании, то ли Норвегии (Стас о своей прошлой службе не очень-то распространяется, он не трепло). Видно, операция, в которой он участвовал, имела важное значение. Во всяком случае, Стаса заметили и сразу же перевели в спецотряд подводных диверсантов военно-морской разведки. Думаю, если бы Стас рассказал в отряде о своих подвигах, то все подначивающие его острословы сразу притихли. Но Стас гордый. Он этого не сделал. Зато на тренировках так тянул из себя жилы, что в конце концов заставил себя уважать. А когда он во время тренировочного боя с группой боевых пловцов условного противника вывел из строя рули «вражеского» судна обеспечения, то даже самые ярые насмешники заткнули свои рты.

В отличие от Стаса мне не пришлось ничего доказывать своим новым сослуживцам, так как у меня за плечами уже была водолазная школа и Тихоокеанское высшее военно-морское училище, где я окончил минно-торпедный факультет. Среди курсантов ТОВВМУ ходила поговорка: «Если хочешь быть дубиной, изучай торпеду с миной». Но я на нее не обижался. В отличие от своих сокурсников я еще до состоявшегося распределения знал, что вернусь в отряд боевых пловцов Тихоокеанского флота, где я ранее отслужил неполных три года своей срочной службы. После окончания училища, уже в звании лейтенанта, я действительно вернулся в родной отряд, но вскоре получил новое назначение. И не куда-нибудь, а в самое элитное подразделение подводного спецназа – в спецотряд «морских дьяволов» Главного управления разведки всего российского Военно-Морского Флота!

Так как мы со Стасом прибыли в отряд вместе, то нас поставили в одну боевую пару. Ворохова назначили старшим, что я поначалу посчитал несправедливым, так как был уверен – моя подготовка лучше, чем у какого-то «сапога».[7] Я действительно и плавал быстрее Стаса, и стрелял точнее, и ножом работал искуснее, но вот тактиком и стратегом, по сравнению с ним, оказался никудышным. Мне хватило двух тренировочных подводных боев, чтобы это понять. Первый раз вместо встречного поиска группы пловцов условного противника Стас предложил устроить засаду. Мы тогда атаковали отчаявшуюся обнаружить нас вражескую боевую пару и добились успеха за счет эффекта внезапности. А случай с рулями вражеского мотобота – это же просто картинка! Следуя задумке Стаса, я отвлек на себя четверых противников и увел их от судна обеспечения. И пока они безуспешно гонялись за мной, Стас преспокойно подплыл к мотоботу и снял с него рулевое перо. В конце концов я страшно зауважал Стаса и очень огорчился, когда нас разделили по разным группам.

Я был назначен заместителем командира в группу капитана третьего ранга Рощина, имевшего прозвище Старик. Все в отряде говорили, что мне страшно повезло. Да и я сам тогда тоже так считал. Еще бы! Кап-три Рощин считался чуть ли не легендой «морских дьяволов». В отряде – еще с советских времен – на его счету двести глубоководных погружений, пятьдесят боевых операций, а наград больше, чем у кого бы то ни было. Когда в начале 90-х годов, в эпоху создания Российской Армии, а проще говоря – развала Советской, «морским дьяволам» резко срезали финансирование, а затем и вовсе собирались расформировать, командир отряда как-то смог доказать в Штабе ВМФ действенность и необходимость существования нашего подразделения. Видимо, привел примеры нескольких успешных операций. По слухам, в половине из них принимал участие мой командир – Илья Константинович Рощин.

Что и говорить, службу с таким человеком я считал очень перспективной и надеялся, поднабрав у него опыта, через годик-другой возглавить собственную группу. Но, увы, год проходил за годом, я давно уже получил третью звездочку на погоны, а все ходил у Рощина в замах. Стас уже давно командовал группой, а на меня никак не желали писать представления. Я бы еще мог его понять, если у него были ко мне претензии по службе. Так ведь нет! И во время тренировок, и во время боевой работы я все делал четко и грамотно. Старик сам меня за это хвалил, но аттестацию на должность командира группы упорно не подписывал. Я злился, но ничего поделать не мог. Поэтому, признаюсь честно, обрадовался, когда Старику после очередного медосмотра врачи запретили глубоководные погружения. Я был уверен, что уж теперь-то Старик уйдет на пенсию (у него выслуга давно зашкалила за двадцать пять лет) и группа достанется мне. Старик сразу помрачнел. И хоть он не говорил мне об этом, я вскоре узнал, что он подал рапорт об отставке. Я, надо сказать, испытал тогда двойственные чувства. С одной стороны, мне было жаль Старика. Все-таки он – настоящий мужик, с которым можно хоть в горы идти, хоть под воду. Как-никак, мы вместе проплавали два с половиной года и не раз выручали друг друга. Но с другой стороны, не вечно же ему командовать группой. Каждому мастеру рано или поздно приходит пора уступить дорогу своему ученику. Да и сам Старик не двужильный. Вон наши эскулапы обнаружили у него в сердце какие-то сбои, потому и запретили нырять на глубину. В общем, я уже настроился на то, что Старик вот-вот начнет передавать мне дела (хотя какие у командира диверсионно-разведывательной группы «морских дьяволов» могут быть дела), а тут появляется приказ: мне и Старику вместе с другой парой боевых пловцов готовиться к новой операции.

Меня этот приказ шарахнул, словно обухом по голове. Раз командование опять поручает Старику руководство, значит, ни в какую отставку он не собирается, а я, выходит, по-прежнему остаюсь при нем замом. У меня отлегло от сердца, лишь когда я позже узнал, что в этот раз группой будет командовать не Старик, а мой давний друг Стас Ворохов, а Старику поручается другая задача: находясь на берегу, обеспечивать прикрытие операции.

Четвертым моим напарником оказался недавний выпускник Ленинградского командно-инженерного училища подводного флота лейтенант Андрей Мамонтов, которого я за свойственную всем новичкам неуклюжесть сразу прозвал Мамонтенком. Вообще-то судьба Андрюхи в точности повторяла мою, с той лишь разницей, что он был зачислен в отряд «морских дьяволов» сразу после окончания училища. Меня, признаться, такая поспешность сильно удивила. Я даже стал подозревать наличие у Мамонтенка мохнатой лапы. Но все оказалось проще, тем более что мне не известно ни одного случая, когда «морским дьяволом» кто-нибудь стал по блату. Не такая у нас профессия, чтобы блатники стремились ее приобрести. Андрюха же еще в училище участвовал в какой-то НИОКР[8] по разработке высокоскоростных глубоководных аппаратов. Будучи курсантом, он досконально изучил эту технику и пришел в отряд как специалист по подводным транспортировщикам. Мы как раз только что получили пару аппаратов новейшей модели «Тритон-2М», и Андрюха активно взялся за их освоение. Как и все новички, он прошел «курс морского дьявола», где, как оказалось, его натаскивал мой старый друг Стас Ворохов. Когда я об этом узнал, мне сразу стал понятен подбор группы. Стас и я имеем опыт работы в паре с двумя членами группы, Мамонтенок – оператор «Тритона», вот только роль Старика мне не до конца ясна. Но Стас заверил меня, что никто не справился бы с поставленной перед Стариком задачей лучше, чем он.

НАД ВОДОЙ

Сквозь приоткрытый иллюминатор слышался тихий плеск волн, накатывающихся на борт корабля. Обычно он успокаивал, но в эту ночь, наоборот, не давал заснуть.

Капитан первого ранга Военно-морских сил США Джон Трентон опустил ноги на пол каюты и, встав с койки, подошел к иллюминатору. Всего месяц назад он был переведен из разведывательного центра военно-морских операций в центральный аппарат ЦРУ на должность генерального инспектора по безопасности стратегических оборонных программ. Возглавляемый Трентоном совет по новым технологиям в разведывательном центре военно-морских операций принимал самое активное участие при подготовке программы «Призраки глубин», детищем которой стал уникальный подводный ракетоносец с громким названием «Атлант» – первый корабль в принципиально новом классе подводных лодок. Именно появлению этого корабля Трентон был обязан своим новым назначением, сделавшим его фактически одним из заместителей директора ЦРУ. Успешная реализация дорогостоящей оборонной программы сулила вновь назначенному генеральному инспектору большие выгоды: дальнейший карьерный рост, укрепление связей в конгрессе и сенате, а также с руководителями ведущих военно-промышленных компаний. Для Трентона было крайне важно, чтобы ходовые испытания спущенного на воду атомохода прошли успешно, поэтому он лично контролировал весь ход их проведения.

Трентон распахнул настежь иллюминатор, и в каюту ворвался прохладный морской воздух. «Полнолуние, – прошептал Трентон, глядя на висящий в вышине диск луны. – Вот мне и не спится». Он несколько раз вдохнул полной грудью, словно пробуя на вкус соленый океанский ветер. Решив, что в ближайший час ему все равно не заснуть, Трентон надел форменную одежду и вышел из каюты.

Несмотря на звание морского офицера, настоящим моряком он так и не стал. Его сражения проходили в кабинете при свете настольной лампы. Но спустя несколько часов, дней или месяцев уже реальные мотоботы, быстроходные катера, используемые в интересах разведки рыболовецкие шхуны и даже подводные лодки входили в чужие территориальные воды, отрабатывая задачи, сформулированные Трентоном в тиши своего офиса. Туда же стекалась добытая исполнителями информация, а также и отчеты о понесенных потерях. Но иногда, когда того требовала обстановка, Джон Трентон покидал свой уютный кабинет с кондиционированным воздухом и на борту авианосца, крейсера или фрегата отправлялся на боевые операции. Но и в этих случаях под воду или к вражескому берегу отправлялись другие люди. Это они минировали выходы из портов, устанавливали на проходящих по дну телеграфно-телефонных кабелях устройства съема информации, снабжали поддерживаемые правительством США партизанские отряды оружием и деньгами, взрывали вражеские склады, линии связи и коммуникации. Время от времени, возвращаясь с задания, они привозили с собой раненых или погибших товарищей. Такие моменты Джон Трентон не любил более всего. Вид трупов и крови вызывал у привыкшего к кабинетной работе офицера брезгливое отвращение, часто сопровождаемое приступами тошноты. В таких случаях Трентон сухо говорил положенные слова сочувствия и спешил уйти в выделенную ему отдельную каюту.

Вот уже шестые сутки сейчас он оставался на борту эсминца «Роуэл». На корабле в его распоряжении находились адмиральские апартаменты, имеющие собственную душевую, отдельную спальню и рабочий кабинет со встроенным в стену баром, где были даже крепкие спиртные напитки – недопустимая роскошь для любого члена команды, включая самого капитана. Трентон как генеральный инспектор центрального аппарата ЦРУ контролировал проведение ходовых испытаний суперсекретного подводного ракетоносца на морском полигоне у мыса Хаттерас. И от того заключения, которое он напишет об обеспечении безопасности ходовых испытаний, зависит дальнейшая служебная карьера командиров кораблей боевого охранения и подчиненных им офицеров. Поэтому командор Дженингс – командир эсминца «Роуэл» и давний знакомый Трентона – распорядился выделить капитану первого ранга лучшую на корабле каюту. Но произвести впечатление на генерального инспектора оказалось не так-то просто. Трентон привык к такому почтению, поэтому даже не поблагодарил своего старого друга…

Пройдя по пустующему в ночное время коридору, генеральный инспектор поднялся на капитанский мостик. Заметив вошедшего каперанга,[9] вахтенный офицер вытянулся по стойке «смирно» и по-военному четко отрапортовал. Трентон лишь вяло кивнул в ответ.

– Где сейчас находится «Атлант»? – спросил он.

– Слева от нас в десяти кабельтовых[10] всплыл под перископ для вентиляции отсеков.

– Какова подводная обстановка? Гостей поблизости нет? – уточнил Трентон, имея в виду российскую подводную лодку, двое суток назад пытавшуюся проникнуть в район ходовых испытаний.

– Нет, сэр! Гидроакустический горизонт чист, – уверенно доложил вахтенный офицер.

Его уверенность основывалась на регулярных сообщениях технических постов слежения, поступающих на капитанский мостик каждые полчаса. Последний доклад, принятый вахтенным офицером всего несколько минут назад, свидетельствовал о том, что в радиусе нескольких десятков миль от места стоянки эсминца, помимо всплывшего до перископной глубины «Атланта» и двух фрегатов из состава боевого охранения, нет ни одной крупной или малоразмерной цели.

– Вы не знаете, отчего у меня бессонница? – неожиданно для вахтенного офицера вдруг спросил Трентон. – Может быть, это как-то связано с полнолунием?

– Не могу знать, сэр.

По твердому убеждению вахтенного офицера, у занятого службой моряка бессонницы просто не могло быть. Его собственный глубокий сон являлся этому отличным доказательством. Однако, чтобы не навлечь на себя гнев проверяющего, вахтенный офицер ограничился неопределенным ответом.

Трентон вздохнул и, оставив капитанский мостик, направился в радиорубку. Ночью смену там нес один из двух радистов. При появлении генерального инспектора он, как ранее и вахтенный офицер, вытянулся по стойке «смирно».

– Для меня есть сообщения?

– Никак нет, сэр!

Пропустив мимо ушей ответ радиста, Трентон принялся перебирать бланки полученных радиограмм. Внезапно черты его лица заострились, а взгляд впился в отпечатанный на одном из бланков текст.

– Вы что себе позволяете?! – Генеральный инспектор гневно взглянул на радиста. – Я же ясно приказал: все важные сообщения докладывать мне немедленно в любое время суток! – Трентон сунул под нос радиста бланк только что прочитанной телеграммы.

– Но, – растерянно произнес радист, снова прочитав полученную три часа назад телеграмму. – Это же не об «Атланте». Я посчитал, что сообщение не столь важно, чтобы беспокоить вас среди ночи.

– Ах это вы так посчитали! – взорвался Трентон. – Америка тратит миллиарды долларов на систему спутникового наблюдения за подводными лодками наших противников – и ради чего?! Чтобы вы, лейтенант, попросту игнорировали данные космической разведки?! Вы приняли сообщение о том, что российская АПЛ «Барс», следившая за ходом испытаний «Атланта», всплыла в нейтральных водах в надводное положение и осуществила прием груза, доставленного российским гидросамолетом, и посчитали это недостаточно важным?!

– Да, но это произошло более чем в четырехстах милях от испытательного полигона, – попробовал оправдаться радист.

– Прежде всего вы должны были обратить внимание на то, когда это произошло! – продолжал негодовать Трентон. – Двадцать девять часов назад российская подводная лодка приняла на борт дополнительное оборудование! Двадцать девять! – еще раз повторил он. – Этого вполне достаточно, чтобы скрытно вернуться к нашему морскому полигону и задействовать доставленную шпионскую аппаратуру для наблюдения за «Атлантом».

В поступившей радиограмме ничего не говорилось о назначении принятого российской подлодкой груза. Но радист не решился оспаривать мнение одного из руководителей ЦРУ и выдал единственно верную в его положении фразу:

– Да, сэр! С моей стороны такого больше не повторится!

Как это часто бывает, признание подчиненным собственных ошибок в какой-то мере успокоило разъяренного инспектора. Уже более спокойным голосом Трентон приказал:

– Запросите в штабе ВМС от моего имени сведения о дальнейшем маршруте российской подлодки и немедленно доложите мне. Я буду на капитанском мостике.

– Есть, сэр! – успел ответить радист, пока инспектор не скрылся за дверью радиорубки.

Вновь поднявшись на капитанский мостик, Трентон обратился к вахтенному офицеру:

– Срочно вызовите сюда Дженингса!

– Командор Дженингс отдыхает, – растерянно ответил вахтенный офицер.

– Так разбудите его! – теряя терпение, рявкнул Трентон.

В его голосе было столько властности, что вахтенный офицер немедленно отправил посыльного матроса за командиром корабля. Спустя несколько минут на капитанском мостике появился помятый и невыспавшийся командор Дженингс.

– Что случилось, Джон? – обратился он к Трентону, сразу определив, по чьей прихоти был прерван его сон.

– Помнишь ту российскую подлодку, которую мы отогнали от нашего полигона двое суток назад? Так вот, около тридцати часов назад она приняла на борт дополнительную аппаратуру, доставленную российским самолетом-амфибией и предназначенную, очевидно, для слежения за «Атлантом».

– И что, русская лодка вернулась? – слегка скосив глаза в сторону вахтенного офицера, поинтересовался Дженингс.

В случае появления в районе испытаний любой подводной или надводной цели, тем более подводной лодки потенциального противника, вахтенный офицер обязан был немедленно уведомить командира эсминца. Командор Дженингс верил в добросовестность своих офицеров, поэтому не сомневался – раз его не оповестили, значит, подводная лодка русских не вернулась и, следовательно, нет причин для беспокойства. Но Трентон думал иначе.

– Она вернется, Майкл, – уверенно заключил он. – Российская подлодка вернется, потому что русским нужен «Атлант». Нужны его характеристики, без которых вся их система противолодочной обороны просто развалится. Поэтому им крайне важно заполучить гидроакустический портрет «Атланта». А мы обязаны им в этом помешать. Мы перехватим русскую подлодку на подходе к полигону. Все корабли боевого охранения необходимо немедленно направить на ее поиск.

Майклу Дженингсу хотелось послать ко всем морским чертям сумасбродного инспектора, вернуться в каюту и спокойно заснуть. Но он лишь беззвучно пожевал нижнюю губу, после чего сказал:

– Джон, у меня есть приказ командования: не покидать район испытаний без достаточных на то оснований. Я высоко ценю твою интуицию, однако прием подводной лодкой русских дополнительного груза не является достаточным основанием, чтобы выводить из района ходовых испытаний корабли боевого охранения. – Несмотря на все старание, ответ, по мнению самого Дженингса, прозвучал слишком дерзко. Желая сгладить невольную резкость, командир эсминца добавил: – К тому же ты не знаешь курса российской подводной лодки. Куда прикажешь направить корабли?

Последнее замечание было абсолютно верным. Перехватывать цель, даже приблизительно не зная район ее местонахождения, представлялось бессмысленной затеей. Именно поэтому Трентон приказал радисту запросить в штабе ВМС сведения о курсе российской подводной лодки, однако он до сих пор не выполнил приказ.

– Вызовите на мостик вашего радиста! – обратился Трентон к вахтенному офицеру.

Тот уже собирался вызвать по внутренней связи радиорубку, но в этот момент радист сам появился на мостике.

– Господин капитан первого ранга, в штабе ВМС нет интересующих вас сведений, – произнес он, виновато глядя на Трентона. Но генерального инспектора было сложно заставить отказаться от своих намерений.

– Соедините меня с командованием базы Норфолк! – потребовал он у командира фрегата.

Встретившись глазами с требовательным взглядом Трентона, Майкл Дженингс нехотя кивнул своему вахтенному офицеру. Спустя пару минут Трентон по закрытой от прослушивания спутниковой системе связи разговаривал с оперативным дежурным штаба военной базы. Полигон у мыса Хаттерас охранялся кораблями, приписанными к военно-морской базе Норфолк, поэтому ее командование также несло ответственность за безопасность проведения испытаний новейшего подводного крейсера. Закончив разговор и вернув вахтенному офицеру трубку спутникового телефона, Трентон с удовлетворением взглянул на командира фрегата:

– Ну вот, Майкл, берег нам поможет. Норфолк направляет «воздушного охотника» на поиск российской подлодки. Самолет пройдет по маршруту от точки всплытия подлодки до нашего испытательного полигона. Боюсь только, как бы русские не оказались умнее и не зашли с юга, где мы их не ждем. Поэтому направь вертолет на южную оконечность мыса. Так мы сможем обнаружить незваных гостей, откуда бы те ни зашли.

Командор Дженингс вновь задумался. Отправить на поиск русской подлодки противолодочный вертолет куда проще, чем поднять по тревоге всю команду корабля. Поэтому Дженингс согласился:

– О'кей, Джон. Вертолет будет готов к вылету через четверть часа.

Ровно через пятнадцать минут с палубы эсминца «Роуэл» в небо поднялся противолодочный вертолет, имеющий на борту спускаемый гидролокатор. Еще через сорок минут с аэродрома военно-морской базы Норфолк взлетел двухмоторный «Орион»,[11] несущий в своем вместительном чреве акустическую, магнито– и радиометрическую аппаратуру, предназначенную для поиска подводных лодок. «Воздушный охотник», прозванный так по аналогии с противолодочными кораблями, называемыми «морскими охотниками», взял курс на северо-восток. Противолодочный вертолет с фрегата «Роуэл» полетел строго на юг.

ПОД ВОДОЙ

В отсеках субмарины никогда не бывает абсолютной тишины. Тишина означает смерть подводного корабля. Но пока он жив, самые разнообразные звуки нарушают безмолвие. Бурлит вода в охлаждающем контуре атомного реактора. Тихо потрескивает система регенерации воздуха. Свистит продувающий балластные цистерны воздух. Мерно гудят многочисленные электроприборы. Перекрывая механический шум, то и дело раздаются команды командира подводной лодки, его помощников и вахтенных офицеров. В ответ звучат доклады командиров боевых частей, мичманов и матросов.

За пятнадцать лет плаваний на различных типах подводных лодок капитан второго ранга Петровский привык к этому шуму и научился не замечать его. Но сейчас командиру очень хотелось, чтобы эти звуки здесь стали как можно тише. Чтобы его «Барс», зависший в водной толще в двух милях от Восточного побережья США и в пятнадцати от южной границы морского полигона у мыса Хаттерас, стал таким же бесшумным, как испытываемый американцами подводный крейсер. По всем международным морским законам российская подводная лодка являлась нарушителем, а ее моряки – преступниками, незаконно проникшими на территорию Соединенных Штатов.

Петровский в очередной раз взглянул на циферблат своих наручных часов. «Уже час, как группа боевых пловцов покинула лодку. Нет, не стоит себя обманывать. Прошло еще только пятьдесят семь минут. Командир группы заверил меня, что они доберутся до берега за пятьдесят минут, значит, они уже там. Им же нужно было еще отстыковать от палубы свою СПЛ! – тут же поправил себя Петровский. – Они еще в пути. Сколько у них ушло на расстыковку? Полчаса, меньше? Пусть двадцать минут. Получается семьдесят минут до берега, да пятьдесят обратно, если они не смогут высадиться. По приказу, лодка должна ждать группу боевых пловцов в течение четырех часов. Четыре часа у чужого берега! Интересно, как в штабе себе это представляют? И все же для уверенности мы должны их подождать хотя бы еще два часа. Хотя бы два часа», – еще раз повторил Петровский, снова взглянув на свои наручные часы.

– Центральный! Это акустик!

– Есть центральный! – Петровский поспешно схватил микрофон внутренней связи. – Слушаю вас, акустик?!

– По пеленгу «двести шестьдесят» наблюдаю работу гидролокатора. Дистанция пятнадцать кабельтовых, – последовал четкий доклад.

«Гидролокатор – и всего в пятнадцати кабельтовых! Откуда он взялся?! Наверняка спустили на тросе с вертолета, иначе акустики услышали бы и шумы винтов приближающихся кораблей. Раз идет активный поиск, то, конечно, американцы знают о нашем присутствии».

– Надо уходить, пока нас не обнаружили, – подал голос старший помощник. – Иначе могут и бомбами забросать. А глубины здесь аховые, нырнуть не удастся. Значит, и от бомб не скроешься.

То, что обычно немногословный старпом расщедрился на столь длинную фразу, свидетельствовало о крайней степени его волнения.

– Штурман! Глубина под килем?!

– Пятьдесят метров, – немедленно отозвался штурман.

В ходовой рубке установилась напряженная тишина. Никто из присутствующих на центральном посту больше не решался отвлекать командира. Ситуация была непростой.

Чтобы не дать обнаружить себя противолодочному вертолету, обследующему акваторию с помощью гидролокатора, лодку нужно было немедленно уводить в нейтральные воды. Но уйти сейчас – значит бросить выпущенную час назад тройку боевых пловцов на произвол судьбы. Ведь в случае, если пловцы по какой-то причине вынуждены будут повернуть назад, они наверняка погибнут, не встретившись с лодкой в заданном районе. Потому что дышать под водой можно лишь до определенного момента – до выработки регенерирующего состава в дыхательном аппарате. А остаться на месте – это дать себя обнаружить вертолету с гидролокатором. Проанализировав все обстоятельства, командир «Барса» пришел к выводу, что американцы вполне могут потопить вторгшуюся в их территориальные воды российскую подводную лодку.

Петровский обвел взглядом офицеров, собравшихся вместе с ним на центральном посту. Все они и еще сто тринадцать человек экипажа подводной лодки доверили ему свои жизни и вправе теперь рассчитывать, что в критический момент командир корабля спасет их. Но ведь и трое боевых пловцов тоже вправе надеяться, что лодка-носитель не уйдет, бросив их в морской пучине. Тем не менее судьба своего экипажа для командира подводной лодки оказалась дороже жизни «морских дьяволов», отправившихся к американскому берегу.

– Руль право на борт! Разворот на сто восемьдесят градусов! Малый вперед! Штурман, рассчитать маневр отрыва! – скомандовал Петровский по микрофону внутренней связи, а потом повторил специально для офицеров вахтенной смены центрального поста: – Уходим.

Прикрытая сорокаметровым слоем воды, стальная сигара подводной лодки медленно развернулась в океанской толще. Оставив за кормой враждебный американский берег, АПЛ «Барс» уходила в открытое море. По мере удаления от берега увеличилась и дистанция до спущенного с противолодочного вертолета гидролокатора.

– Дистанция до гидролокатора двадцать кабельтовых. Контакт с целью нечеткий, – доложил акустик.

– Есть, акустик, – отозвался Петровский.

– Глубина под килем шестьдесят метров, – сообщил на центральный пост оператор эхолота. – Семьдесят… восемьдесят… сто.

– Погружение пятьдесят метров! – скомандовал Петровский, оставляя под килем прежний запас глубины.

Напоминающие расправленные крылья горизонтальные кормовые рули отогнулись вниз, и набегающий водяной поток направил лодку в пучину, туда, где ее уже не мог достать луч спущенного с противолодочного вертолета гидролокатора. Через несколько минут, подтверждая результативность выполненного маневра, гидроакустик доложил на центральный пост, что контакт с гидролокатором потерян. Приняв доклад, капитан второго ранга Петровский облегченно перевел дыхание. Лишь тревога за судьбу трех боевых пловцов, с которыми он, по сути, даже не успел познакомиться, не давала командиру подводной лодки почувствовать полное спокойствие.

ПУТЬ К БЕРЕГУ

Подводный мир красив и многообразен. Переливаясь в солнечных лучах, играют у поверхности серебристые рыбки. Ярко расцвеченные рыбы-попугаи снуют между кораллов. Из расщелин подводных скал высовывают головы, вытягивая длинные гибкие шеи, змееподобные мурены. На дне, распустив щупальца, колышутся в воде разноцветные актинии. Бродят в поисках пищи лангусты и крабы, неспешно переползают с места на место угольно-черные морские ежи и кроваво-красные морские звезды. Но как только солнце опускается за горизонт, краски тускнеют. Исчезают, словно растворяясь в воде, разноцветные рыбы. Донные обитатели сливаются с морским дном. А прозрачная лазурная вода становится черной. С наступлением ночи подводный мир погружается во мрак. И ныряльщик, который отважился на ночное погружение, не может разглядеть под водой даже собственные руки.

И все же подводная тьма не является полной. Под воду проникают и лучи далеких звезд, и отраженный луной солнечный свет. Именно эти невидимые человеческим глазом световые фотоны способен улавливать микроканальный усилитель яркости изображения, воспроизводя с улучшенной в несколько тысяч раз видимостью картину подводного мира в окулярах акваскопа. Если бы не акваскопы, трое «морских дьяволов», направляющихся к американскому берегу, неминуемо потеряли бы друг друга. Но специальные средства наблюдения позволяли поддерживать между членами группы визуальный контакт. Первым, обозначая направление и задавая темп, плыл Данил Бизяев. За ним на подводном транспортировщике следовал Андрей Мамонтов. Замыкал строй командир группы – капитан-лейтенант Ворохов.

Умение ориентироваться под водой в условиях ограниченной видимости является обязательным для любого боевого пловца. Оно формируется и совершенствуется еще на этапе подготовки в процессе многочисленных тренировочных погружений и затем оттачивается во время реальных боевых операций. Осветительными приборами (фонарями и прожекторами) боевые пловцы пользуются редко, да и то лишь на больших глубинах или вдали от разыскиваемой цели. Перемещающееся под водой световое пятно может выдать боевого пловца и указать противнику на его местонахождение. Для того чтобы облегчить аквалангисту задачу обнаружения цели в темноте подводного мира, помимо акваскопа используются компас, хронометр и глубиномер, а также такие простейшие приспособления, как щупы, в качестве которых используется цельный или раздвижной шест. И все же главное для пловца – это инстинкт!

Именно он подсказал Данилу Бизяеву, что дно полого пошло вверх. Наклонив голову, Данил направил объектив своего акваскопа вертикально вниз, и спустя несколько секунд в окуляре прибора возникло изображение выплывшей из мрака донной скалы. Бизяев тут же отключил двигатель буксировщика и дважды мигнул ручным фонарем, сигнализируя Мамонтову и Ворохову, что достиг берега. В действительности до суши было еще метров триста, но разве это расстояние для опытного «морского дьявола».

Буксировщик с выключенным двигателем по инерции протащил пловца вперед еще на несколько метров и завис вместе с оседлавшим его человеком в водной толще. Инерционность массивного «Тритона» оказалась выше, чем у индивидуального буксировщика, поэтому и подводный транспортировщик не смог остановиться и обогнал Бизяева, вырвавшись вперед. Лишившись подъемной силы, уравновешивающей во время движения подводный аппарат, «Тритон» начал медленно погружаться. Андрей Мамонтов, расположившийся в его кабине за штурвалом и рычагами управления, отнесся к этому совершенно спокойно. Судя по показаниям эхолота и глубиномера, дно лежало ниже поверхности океана всего на двадцать метров. Для «Тритона» такая глубина не представляла никакой опасности.

Пока Данил Бизяев вместе со своим буксировщиком висел в водной толще, а Андрей Мамонтов следил, чтобы погружающийся транспортировщик опустился на дно строго горизонтально, без бокового крена, Стас Ворохов тщательно обследовал обнаруженную Бизяевым скалу. Проплыв вокруг нее, он убедился, что нагромождение каменных глыб возвышалось над песчаным дном метров на шесть. Отдельная донная скала являлась хорошим укрытием для подводного носителя «морских дьяволов» и при этом была прекрасным ориентиром при поиске замаскированного на дне снаряжения. В то же время Ворохов не обнаружил вокруг ничего, что могло бы заинтересовать любителей дайвинга или аквалангистов-профессионалов.

Стас подплыл к «Тритону» и постучал ладонью в стекло обзорного колпака, чтобы привлечь внимание Андрея. Потом махнул рукой, показывая направление движения. Андрей вновь запустил двигатели «Тритона» и направил подводный аппарат за плывущим впереди командиром. Оказавшись возле скалы, Ворохов осветил ее своим фонарем, а затем обрисовал лучом контур ложбины на дне. И Андрей, выровняв транспортировщик над освещенным участком морского дна, с ювелирной точностью опустил его на песок в расщелину подводной скалы. Когда он, застопорив двигатель и отключив аккумуляторные батареи, выплыл из ходовой рубки, Ворохов показал ему большой палец правой руки, демонстрируя свое восхищение точностью выполненного маневра. Наблюдавший за погружением «Тритона» Данил Бизяев тоже не поскупился на похвалу, сцепив в замок поднятые над головой руки. Переведя взгляд на командира, он увидел, что Ворохов уже покинул свой буксировщик и, придерживая аппарат одной рукой, плывет к открытой кабине «Тритона». Следуя примеру Ворохова, Бизяев разомкнул крепления плечевых упоров и высвободил руки и ноги из петлеобразных зажимов буксировочного аппарата. Ухватив буксировщик за один из упоров, Данил несколькими мощными гребками ласт догнал Станислава. Помогая друг другу, офицеры поместили свои буксировщики внутрь расположенного за кабиной «Тритона» грузового отсека. Бизяев уже собирался задвинуть на место стеклянный колпак, но Ворохов остановил его и указал рукой на пристегнутый к поясу подводный пистолет. Данил демонстративно коснулся рукой своего лба, показывая, что совершенно забыл об оружии, после чего отстегнул пистолет и вместе с патронташем опустил его внутрь отсека. Следом за ним Ворохов также уложил туда оружие и запасные патроны и лишь затем задвинул обзорной стеклянной полусферой входной рубочный люк. Последний раз взглянув на оставляемый транспортировщик, трое боевых пловцов, неспешно шевеля ластами, медленно двинулись к поверхности. Им предстояло преодолеть двадцатиметровый слой морской воды, чтобы оказаться в совершенно другом мире, наполненном звуками и красками, мире, где можно дышать не через резиновый загубник, соединенный гофрированным шлангом с дыхательным аппаратом, а прямо через рот…

Серебрящаяся в лунном свете гладь водной поверхности медленно приближалась, и вот уже Данил Бизяев осторожно пробил ее головой. Следом за ним, в трех метрах правее, вынырнул Андрей Мамонтов, а спустя еще пару секунд над водой показалась голова Станислава Ворохова. Три «морских дьявола», готовые в случае опасности снова уйти в глубину, перевели вмонтированные в водолазные маски акваскопы в режим «воздух» и внимательно огляделись.

В отличие от мрака глубины, поверхность океана была залита лунным светом. В ясные лунные ночи освещенные предметы отбрасывают такие же четкие тени, как ярким солнечным днем, поэтому отправляющиеся на задание боевые пловцы предпочитают хмурое ненастье: затянутое низкими тучами черное небо, гасящий посторонние звуки дождь, штормовые волны, с грохотом разбивающиеся о берег, и порывы завывающего ветра. Однако, как доказательство установившегося на Атлантическом побережье США курортного сезона, на море стоял почти полный штиль, а на безоблачном небе висел яркий диск луны. Но, что было гораздо важнее для морских диверсантов-разведчиков, вокруг не резали водную гладь прогулочные яхты, не качались на волнах рыболовецкие шхуны и не взбивали пену своими винтами катера береговой охраны.

Убедившись в отсутствии возможных наблюдателей, Стас Ворохов перевел взгляд на берег. Определить на глаз расстояние до него, когда неразличима граница воды и суши, практически невозможно. Но Ворохова это и не интересовало. Он искал ориентиры – две отстоящие друг от друга на сотню метров скалы, указывающие вход в бухту. Там их должен был ждать капитан третьего ранга Рощин.

Справа на горизонте небо оказалось чуть светлее. Стас понял, что именно в той стороне располагается прибрежный курортный город Дулит, где его группе предстояло легализоваться на время выполнения задания. Но сделать это можно было лишь после встречи с Рощиным.

Однако Ворохов так и не смог разглядеть на темнеющем вдали берегу две скалы с пологими вершинами. Ни командир группы, ни кто-либо другой из подчиненных ему «морских дьяволов» никогда ранее не видел места, на которое им предстояло высадиться. Поэтому Ворохову приходилось полностью полагаться на составленное кем-то описание береговой линии. Станислав помнил, что от выбранной для встречи с Рощиным бухты до города Дулит ровно девятнадцать километров. Судя по более освещенному участку неба на горизонте, Дулит располагался не менее чем в двадцати километрах к северу. Следовательно, и бухту со скалами-ориентирами нужно было искать в том направлении. Ворохов снова переключил акваскоп в режим «вода» и, подав знак Бизяеву и Мамонтову следовать за собой, параллельно берегу поплыл к северу. Теперь порядок движения изменился. Впереди плыл командир, чуть позади, слева и справа от него, его подчиненные. Не рискуя включать фонари даже для подачи сигналов и ориентируясь под водой исключительно с помощью акваскопов, боевые пловцы шли примерно в метре от поверхности. Через полмили Ворохов, плывущий первым, вновь поднял голову из воды и огляделся. Он чувствовал, что двигался строго по прямой, и тем не менее суша слева от него отдалилась еще на добрую сотню метров. Очевидно, в этом месте береговая линия изгибалась, образуя залив или бухту. Вершина крайней скалы справа почти полностью закрывала участок освещенного неба над Дулитом. Осмотрев очертания залива, Стас увидел в глубине бухты вторую скалу, слегка возвышающуюся над береговой линией. Отыскав оба описанных ориентира, он вытянутой рукой указал Бизяеву и Мамонтову на обнаруженные скалы и, развернувшись, уверенно поплыл в сторону берега.

Преодолев под водой еще около трехсот метров, трое «морских дьяволов» заплыли внутрь бухты. Изнутри она выглядела мрачно. Лунный свет сюда почти не проникал, поэтому здесь оказалось гораздо темнее, чем в открытом океане. Скалы отвесно уходили в воду, не позволяя выбраться на берег. И трое боевых пловцов почувствовали себя заключенными в каменном колодце с морской водой. Ворохов поднял к глазам левую руку и, взглянув на стрелки своих часов, недовольно покачал головой. В соответствии с утвержденным планом капитан третьего ранга Рощин, ожидающий в бухте своих товарищей, должен был каждые полчаса подавать с берега условные световые сигналы. Но до момента подачи очередного сигнала было еще двадцать минут, которые трем «морским дьяволом» предстояло провести в воде.

Заметив жест командира, Данил Бизяев тоже взглянул на свои наручные часы и, демонстрируя Ворохову готовность к ожиданию, слегка развел в стороны выставленные из воды руки. Станислав в ответ слегка кивнул головой, затем бесшумно ушел под воду. Здесь он дернул за миниатюрное кольцо на вороте своего прорезиненного комбинезона. В результате рывка соединенная с кольцом полая игла проколола завальцованную фольгой горловину обыкновенного бытового баллончика с двуокисью углерода, и вырывающийся из баллончика углекислый газ мгновенно наполнил эластичный воротник-капюшон водолазного костюма. Как сжатый воздух, вытесняющий забортную воду из балластных цистерн, заставляет всплывать подводную лодку, так и надувшийся воротник вытолкнул тело боевого пловца на поверхность. Простейшее приспособление, работающее по принципу надувного спасательного жилета, позволяет «морскому дьяволу», не тратя силы и не расходуя понапрасну запас газовой смеси в дыхательном аппарате, в полном боевом снаряжении находиться на воде неограниченное время. Для повторного использования спасательного средства необходимо лишь стравить углекислый газ из воротника-капюшона да заменить использованный баллончик. Вынырнув по горло из воды, Ворохов сдвинул на лоб водолазную маску, вытолкнул изо рта загубник, после чего развернулся к берегу и, полностью расслабившись, закачался на волнах в вертикальном положении.

Без акваскопа контуры окружающего пейзажа сразу потеряли четкость изображения. Очертания скал расплылись, а утесы на берегу полностью погрузились в ночную тьму. Зато без стягивающей лицо и плотно облегающей уши водолазной маски наблюдаемая картина наполнилась звуками. Станислав услышал тихий шелест волн, а открытым лицом ощутил слабое движение воздуха и почувствовал уже ставший привычным запах моря… Через несколько секунд к нему присоединились тоже надувшие свои капюшоны Бизяев с Мамонтовым. Только в отличие от своих товарищей Данил развернулся не к берегу, а в сторону выхода из бухты, чтобы контролировать путь отхода на случай возникновения опасности.

Над водой, да еще ночью, даже слабый звук слышен за сотню метров, поэтому трое боевых пловцов не разговаривали и почти не шевелились, чтобы случайным всплеском не выдать своего присутствия. Под водой стрелки трех водонепроницаемых часов бесшумно отсчитывали время. Еле слышно плескалась у скал вода, да дующий с берега слабый ветерок холодил мокрые лица. Но вдруг к ставшим уже привычными звукам добавился еще один. Нарастая, он приближался с востока, со стороны океана. Практически одновременно все трое «морских дьяволов» ощутили беспокойство. А спустя еще несколько секунд Ворохов и Бизяев почувствовали страх. Они слишком хорошо знали этот звук, неизменно вызывающий настоящий ужас у любого «морского дьявола», хоть раз побывавшего в серьезной переделке… На мелководье вертолет с соответствующим комплексом аппаратуры – это самый страшный враг боевого пловца. Установленные на внешней подвеске вертолета металлодетекторы и на глубине в двадцать метров способны обнаружить металлические элементы снаряжения «морского дьявола», а двадцатиметровый слой воды не спасет подводного диверсанта от гидравлического удара при взрыве сброшенной с вертолета глубинной бомбы или ручной гранаты.

Вертолет стремительно приближался. Теперь уже и Андрей Мамонтов узнал характерный стрекот его лопастей и испуганно закрутил головой, стараясь разглядеть в темном небе несущуюся по воздуху винтокрылую машину. Данил Бизяев повернул к Ворохову свое встревоженное лицо и облизал соленые от морских брызг губы. Командир разведгруппы боевых пловцов мгновенно просчитал ситуацию. Если вертолет действительно охотится за высадившимися с подводной лодки «морскими дьяволами», то спастись от него в океане не удастся – до безопасных глубин отсюда не менее мили. Махнув рукой своим товарищам, Ворохов быстро поплыл к ближайшей скале. Даже если там не удастся сразу выбраться на берег, то можно будет хотя бы оставить на скале дыхательные аппараты – самые массивные металлические детали снаряжения, и по воде уйти в сторону на безопасное расстояние.

Повинуясь жесту своего командира, Мамонтов и Бизяев устремились за ним. Три пары ласт вспенили морскую воду. И сейчас же в глубине бухты последовали три вспышки света: одна длинная и две короткие. Заметив сигналы, Ворохов стремительно изменил направление. Следом за ним развернулись Мамонтов и Бизяев. Вскоре впереди замаячили поднимающиеся из воды скалы, и среди них вновь вспыхнул фонарь, на несколько мгновений осветив каменистый берег. «Морские дьяволы» в ответ заработали ластами еще интенсивнее, и вот уже Стас, плывущий первым, разглядел у самой воды узкую полоску песка, на которой стоял человек. Ворохов еще не видел его лица, но по выделяющемуся на фоне скал силуэту узнал Илью Константиновича Рощина. Ворохов вытянутыми вперед руками коснулся донных камней и, сообразив, что может стоять, поднялся из воды.

– Скорее давайте сюда. Здесь можно укрыться, – шепотом произнес с берега Рощин.

Станислав проворно стянул с ног ласты и, шагнув на берег, ухватился за протянутую Рощиным руку. Разделившаяся перед инфильтрацией[12] в США группа «морских дьяволов» вновь объединилась.

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ БИЗЯЕВ

Старик встретил нас типичным американцем. На нем была свободная джинсовая рубашка темно-коричневого цвета и камуфляжного цвета жилет со множеством карманов, черные бархатистые джинсы и замшевые кроссовки. Для завершения образа ему бы очень подошла широкополая ковбойская шляпа, но вместо нее он надел на голову какую-то дурацкую бейсболку.