Поцелуй теней Гамильтон Лорел

Я попыталась перевести бурное дыхание и подумать.

– Рада слышать, но есть еще одна вещь, которую я должна проверить, чтобы уже не сомневаться.

Он посмотрел на меня.

– Расстегни, пожалуйста, ремень.

Два раза его просить не пришлось. Ремень он расстегнул, но штаны оставил застегнутыми. Мне понравилось, что он сделал ровно то, что я попросила, – не больше и не меньше.

Я расстегнула на нем штаны, обнажив исподнее. Выпуклость в них была прямой и твердой и выглядела очень... по-человечески. Но после того, что я видела, мне нужно было знать точно. Осторожно опустив белье ниже этой выпуклости, я впервые увидела наготу Шолто.

Он был именно так прям и безупречен, как обещало его лицо, – подобен алебастровой резной скульптуре. Я обхватила его ладонью, и Шолто вскрикнул.

Я не заводила его, я хотела кое-что посмотреть. У Бхатара был шип внутри пениса длиной почти с мою ладонь. Такого не переживет ни одна человеческая женщина. Только слуа королевской крови обладали таким хребтом, и это означало, что они – фертильные самцы: без этой кости у самок не наступала овуляция в момент секса.

Шолто глядел на меня полными огня глазами.

– Способность мужчины себя контролировать не бесконечна.

– Вот почему я пока что в штанах. – Он в моих руках был как толстый мускулистый бархат, но никаких мерзких сюрпризов в нем не было. – Твой отец не был королевской крови?

– Ты ищешь хребет, – сказал он хрипло и тихо.

– Да.

– Мой отец не был королевским трутнем.

Эти рассудочные слова он произнес голосом, который с каждым прикосновением звучал все менее и менее рассудочно.

– Как же ты тогда стал царем? – спросила я спокойным голосом.

Возбуждение у меня прошло, как только щупальца перестали меня касаться. Оно прошло, потому что меня не заводил его внешний вид. Прости меня Господь и Госпожа, но я эти излишества воспринимала как уродство.

– Царь слуа – не наследственный титул. Его надо заработать.

– Заработать, – повторила я. – Как?

Он мотнул головой:

– Мне сейчас трудно думать.

– Интересно, с чего бы это.

Я сказала это, будто поддразнивала, хотя мне и не хотелось. Мне хотелось бы, чтобы хотелось. Я могла бы воспринять его понемногу. Может быть, если бы щупальцев было одно-два, а не больше десятка. Мысль прижаться к нему обнаженным телом заставила меня передернуться.

Шолто ошибочно истолковал мою реакцию, и одно из мышечных щупальцев погладило меня по волосам – как сделал бы это рукой другой мужчина. Я закрыла глаза, подняла лицо навстречу ласке и попыталась насладиться ею, но не смогла. Может быть, смогла бы на одну ночь, но ночь за ночью? Нет, не смогу.

Я опустила лицо, и щупальце убралось. Я держала в руках его, твердый и прекрасный, как ни у одного мужчины, с которым мне довелось быть, и вот из-за того, что выше, я не могу доставить себе желанное удовольствие.

Шолто смотрел на меня с ожиданием, будто я уже сказала "да". Самым логичным было бы встать, поцеловать его и откланяться, но если я его поцелую, масса щупальцев обернется вокруг меня, и Шолто узнает мои истинные чувства. Я не хотела, чтобы он увидел, как я шарахнусь в ужасе. Наверное, мне хотелось, чтобы его последнее касание сидхейской плоти оставило приятное воспоминание, а не унизительное. А если я не могу выдержать его тело сверху – что ж, остается то, что снизу.

Я слезла с кровати, встала перед ним на колени. Это движение заставило его сделать шаг от кровати, а мое лицо оказалось на уровне твердого шелковистого выступа. Он хотел что-то сказать, но я оборвала его слова, взяв его в рот. Руки я завела ему назад, ухватив ладонями ягодицы, погрузив ногти в кожу.

Он вскрикнул, тело его чуть подалось вперед, навстречу моему рту. Обычно я люблю смотреть вдоль тела мужчины, чтобы видеть реакцию, но не сейчас. Сейчас мне не хотелось видеть. Я ела его, всасывала, работала языком, ртом, губами и чуть-чуть – зубами.

Он задышал тяжело и часто, и это дыхание сказало мне, что мне скоро придется либо перестать, либо нарушить табу королевы. И сила тоже вернулась, как сплошной гул энергии возле моего тела, и там, где я касалась его, сила билась, во рту он будто вибрировал, и я вдруг почувствовала, как это было бы, если бы эта теплая мощная штука очутилась у меня между ног. Ощущение было такое сильное, что мне пришлось отстраниться. Я открыла глаза и увидела, что его кожа побелела, стала почти прозрачной от силы.

Я медленно подняла глаза – каждый дюйм его тела переливался сиянием. Концы малых щупальцев горели красными углями, а те, что повыше, переливались жилками мрамора, будто цветные молнии гуляли под кожей. Игра приглушенного красного, чуть приправленного фиолетовым, золотые полосы, как круги в его глазах, пульсировали на фоне белейшего света кожи, и это было красиво.

Я смотрела на него снизу вверх и видела теперь его красоту. Он был таким, каким должен был быть, – созданием, вырезанным из света, заполненный игрой цвета и магии. Сила поднималась от него, лаская кожу, заставляя трепетать мое тело, обнимала меня невидимым живым одеялом шелка. Я хотела шагнуть в нее, ощутить, как она обертывает меня.

– Распусти волосы.

Голос мой прозвучал незнакомо, будто говорил кто-то другой.

Шолто расстегнул держащую волосы петлю и встряхнул ими, распуская по телу. Они упали ниже колен и засверкали свежим снегом. Я схватила их двумя горстями и осторожно потянула. Очень давно не было такого, чтобы волосы каскадом упали на меня – будто я держала живой тяжелый атлас. Я стянула вниз лифчик, и груди вышли на волю, а я потерлась ими о волосы. От одного этого прикосновения меня бросило в дрожь – на этот раз от страсти.

Я посмотрела на него, не поднимаясь с колен.

– Как ты думаешь, сможем ли мы удержаться, если ты этими прекрасными волосами погладишь мое обнаженное тело?

Все цвета его глаз горели, кольца будто вихрились, как в глазу урагана. Жар в его лице сменился смехом.

– Мне солгать и сказать "да"?

Я подняла руку, ставшую почти прозрачной от сияния, чтобы погладить его тело.

– Да, солги мне, если это позволит нам не прекращать.

– Опасные речи, – сказал он тихо.

– Опасные времена. – И я лизнула его, заставив его тело среагировать от ног до плеч, голову запрокинуться, а дыхание – стать частым и резким.

– Мередит! – сказал он голосом, который мужчины берегут только для самых интимных ситуаций. От этого голоса у меня тело напряглось там, где он не видел, тем более не касался.

С треском разлетающегося дерева распахнулась дверь, и клубы силы ударили в нас гигантской рукой. Шолто пошатнулся, но не упал, а я села на задницу на пол, выглядывая из-за его ног. Темная фигура ворвалась вихрем, и Шолто полетел через кровать куда-то на пол.

На миг Нерис Серая застыла в дверях и снова туманной тенью бросилась ко мне. Я бросилась к кровати, к лежащему под подушкой пистолету, уже зная, что не успею.

Глава 14

Мне пришлось повернуться к ведьме спиной, чтобы иметь хотя бы шанс дотянуться до оружия. Я подставила ей спину, рука у меня была под подушкой, и по моей голой спине полоснули когти. Я вскрикнула, все еще пытаясь достать пистолет. Клешни рук схватили меня выше локтей и швырнули на пол. Я ударилась с размаху, безоружная, и Нерис навалилась на меня раньше, чем я успела перевести дух.

Я стала отбиваться ногами, и она полоснула их сквозь штаны. Я все пыталась отпихнуть ее и встать, но она не давала мне такой возможности. Она нападала, полосуя воздух, мои слаксы, тело под ними, пока я не доползла до стены, а дальше было некуда.

– Он наш! Наш! Наш! – визжала она, сопровождая каждое слово ударом когтей. Я выставила руки перед телом, но она готова была содрать с них кожу с мясом, а помешать ей я не могла.

Я думала, что сияние исчезнет под волной ужаса и боли, но продолжала светиться. Кровь хлестала из рук потоками сверкающей алости, будто светилась собственным светом. Я ощутила силу, будто теплый кулак набухал в моем теле, расширялся наружу, но не похоже ни на какую магию, известную мне до того. Сила заполыхала во мне, и тело засверкало так ярко, что ведьма остановилась в нерешительности.

Потом она заорала:

– Я шкуру с тебя сожру, и не будешь ты сверкать!

Она полоснула меня по рукам, я вскрикнула – и увидела, как черная когтистая лапа взметнулась к моему лицу, к глазам.

Я толкнула ее рукой в костлявое тело, меж обвисших грудей и сила потекла по руке, хлынула из пальцев. Я почувствовала как она врезалась в ведьму. Та бросила меня полосовать, упала на колени и застыла. Сила, текущая через меня, была болезненной, будто все клеточки моего тела запылали разом. Я закричала и попыталась остановить ее, но боль росла и росла, пока образ Нерис в моих глазах не посерел и не покрылся пятнами. Я была готова потерять сознание от боли, а тогда Нерис меня убьет.

Тело будто резали на части раскаленными докрасна ножами. Наконец ко мне вернулся голос, и я снова закричала – и Нерис вместе со мной. Она рванулась от меня, поползла к кровати. Нерис глядела на меня дикими глазами, лицо исказила гримаса неверия и боли. Кожа у нее начала... начала течь – другого слова не подберу. Кожа ее потекла, как густая вода, переливаясь через руку, как перчатка.

– Нет, нет! – кричала Нерис.

Тело ее стало складываться, кости вылезали из суставов, мышцы всплывали, как бревна в реке. Кровь полилась на ковер, потом хлынули едкой волной более темные, густые жидкости. Я видела, как сердце всплыло к поверхности тела и низкой пойманных рыб потянуло за собой другие внутренние органы. Она кричала долго, и даже когда превратилась в большой круглый ком плоти, слышны еще были эти крики – приглушенные, далекие, но живые. Нерис была бессмертной, и то, что ее вывернуло наизнанку, этого не отменяло.

Боль стала тише – как в ампутированной конечности, которая продолжает болеть. Я видела, как такие вещи делал мой отец. Это была одна из его рук силы, которая заслужила ему титул Принца Пламени и Плоти.

Я поползла к двери, глядя на этот пульсирующий, шевелящийся ком, который я сделала. Огибая конец кровати, я увидела Черную Агнес, сидящую верхом на Шолто. Она этот сияющий кусок его плоти затолкала в унылую черноту своего тела. Он отбивался, но она прижала его руки к полу. Среди фейри есть создания, физически сильнее сидхе. В частности, ведьмы.

Я пробиралась к разбитой двери и слышала за собой голос Агнес:

– Нерис, прикончи белую суку!

Последнее, что я слышала, был неуверенный жалобный оклик:

– Нерис?

Я добралась до лифтов раньше, чем начался новый сеанс воплей. Если Черная Агнес хотела моей смерти, то, увидев, что я сделала с ее сестрой, вряд ли передумает.

Поездка до вестибюля показалась невыносимо долгой. Меня тряс озноб. Руки кровоточили, их терзала боль, которая бывает только от порезов, но хуже всего пришлось левой. Из разреза на предплечье блестела кость. Текла непрерывным потоком кровь, ручейком стекая с локтя на пол лифта. Слаксы почти побагровели от крови.

Вообще-то ран хватило бы на шок, но я не думаю, что в нем было дело. Это была магия. Я сделала нечто такое, что могло быть только рукой силы. Нечто такое, что мог бы сделать мой отец. Это была самая страшная сила. Такая, что даже он всегда применял ее с сожалением, потому что жертвы не умирали. Нерис не умрет. Она останется в тюрьме собственной плоти и жидкостей вечно. Слепая, лишенная возможности есть или дышать, но бессмертная. Бессмертная.

У меня в горле поднимался крик, и я знала, что если он вырвется, то я так и буду кричать, пока Агнес не найдет меня и не вырвет мне глаза. Блузку, жакет и пистолет я оставила в комнате. Мне нечем было даже перевязать раны, Только лифчик я поправила, чтобы прикрыть груди.

Двери лифта открылись, и одна пара почти уже вошла, как вдруг увидела меня. Лица этих людей перекосились страхом, они отшатнулись, и двери закрылись. Я забыла поставить гламор – в таком виде нельзя идти через вестибюль.

Личный гламор – это заклинание, которым я лучше всего владею, но мне стоило колоссальных трудов, таких, как никогда раньше, набросить на себя вуаль. Лучшее, что я смогла, – это сделать так, чтобы люди не замечали моих ран и не видели, что сверху на мне только лифчик. Сосредоточиться на изменении внешности мне не удалось. Мне нужен был гламор, чтобы скрыться от слуа, а я не могла мысленно представить свой облик. Раз я его сама не видела, то и гламор навести было невозможно.

Лифт спустился в вестибюль, двери раскрылись, и я вышла. Никто не орал и не показывал на меня пальцем, значит, гламор все-таки работал. Все в порядке. Все будет в порядке. И тут я увидела Сегну Золотую – она сидела на плюшевой овальной кушетке посреди вестибюля. И глядела на меня желтыми глазами, прищурившись.

Я повернулась на месте и пошла к задней двери, а там перед выходом стоял Гетхин в гавайской рубашке и бейсболке. Я осмотрела ярко освещенный людный холл, всех, кто, улыбаясь, стоял в очереди к портье, вселяясь или уезжая, и я знала, что Гетхин и Сегна могут меня убить прямо в этом холле и никто не заметит, пока мое тело не рухнет на пол, а убийц и след простынет.

С того места, где я стояла, была видна дамская комната. Я не стала ничего спрашивать, а спокойно пошла туда. Когда за мной захлопнулась дверь, я повернулась и начертила на двери знаки силы и защиты. У меня достаточно текло крови, чтобы написать целое письмо. Прижав руки к двери, я призвала силу. Страшно было, конечно, делать это так скоро после того, как я случайно вызвала ее там, в номере, но выбора не было. Я влила свою силу в эту дверь, в эти руны, и знала, что ни одно существо волшебной крови сюда не пройдет. Знала, потому что так я пожелала, и я – сидхе, и я защитила эти двери собственной кровью. Обычно никто не использует кровь: она слишком сильна, чтобы расходовать ее по мелочам, не говоря уже о том, что это антисанитарно, но сегодня избыточное воздействие будет нелишним. Мне нужно время подумать.

Я прошла через небольшой вестибюль с чередой зеркал и диванчиком в сам туалет. И то, что я там увидела, сказало мне, что время на размышление мне не нужно: вот он, выход. Высоко в стене было окно, осталось только до него добраться.

Я схватила пару бумажных полотенец – заткнуть самые серьезные раны, пока смотрела, на что можно встать. Там, снаружи, мне придется обратиться за медицинской помощью. Но сначала надо выжить, иначе помогать мне будет только патологоанатом.

Голос Гетхина – наверное, его, потому что это не была ведьма, – произнес:

– Детка сидхе, детка сидхе, твоя мама пришла.

Я не стала отвечать следующую строчку. Если хочет цитировать детские стишки, пусть себе. А я ухожу.

Мне удалось подтащить стул с гнутой спинкой из вестибюля поближе к окну. Пришлось подпрыгнуть, чтобы схватиться за металлический прут наверху, и при этом стул опрокинулся. Я на миг повисла на руках, потом ногами полезла по стене, стараясь подтащить тело ближе к рукам. Кровотечение, которое было замедлилось, стало сильнее. Я дважды поскользнулась на собственной крови, пока смогла взгромоздиться верхом на стенку кабины и выглянуть в окошко. Оно было очень узким, и это был тот редкий миг, когда я порадовалась своим скромным размерам.

Я как раз повисла между кабинкой туалета и подоконником, когда что-то ударило в окно. Я увидела мелькнувшие щупальца и бритвы зубов, полосующие стекло, и рухнула на пол. Потом мне пришлось снова подползти к окну – не вылезти, но наложить защиту. Они не войдут, но и я не выйду.

Я попала в западню, потеряла больше крови, чем мое тело может вынести, и ничего не могла придумать. Раз ничего сделать нельзя, я могу хотя бы остановить кровотечение из рук. Взяв пачку бумажных полотенец, я подошла к умывальнику. Чего мне остро не хватало – это куска ткани или прочной нити, чтобы привязать полотенца к ранам.

Рассматривая в зеркале, насколько глубока у меня рана на левой руке, я заметила в нем какое-то движение. Глубоко-глубоко в Зазеркалье двигалось что-то маленькое и темное.

Я повернулась, все еще прижимая полотенца, осмотреть помещение. Кабинки были розовые и без украшений, стены бледно-розовые. Даже немногие трубы, торчащие из стен и потолка, были окрашены в розовый под общий фон. Ничего здесь темного не было, кроме моих слаксов и лифчика, а видела я не их.

Я повернулась к зеркалу – оно было все еще там. Будто темная тень шла по какому-то хрустальному залу, ближе и ближе, больше и больше. Я не стала думать, что это тот сидхе, который хотел убить меня в доме Алистера Нортона, потому что многие сидхе владеют магией зеркал. Зеркало защитить заклинанием я не могла – это не дверь и не окно в моем понимании. Если тот, кто там, умеет проходить сквозь зеркало, то он лучше меня владеет магией, и я не могу ему помешать.

Дверь раскрылась, и у меня сердце упало, но это были просто две женщины. Обыкновенные человеческие женщины, лишенные даже малейшей чувствительности, а то бы им не захотелось сюда входить. Они, смеясь начатому еще за дверью разговору, глянули на меня странновато, но скрылись в соседних кабинках, продолжая говорить и смеяться. То есть увидели меня одетой и без крови, потому что именно такой образ я излучала. Приятно знать, что хоть что-то получается.

Я не знала, что мне делать. И тут я заметила в зеркале что-то новое: по нему полз паучок. Нет, не по нему – изнутри. Он был внутри зеркала, полз по той его стороне. И был точно как те паучки, что помогли мне в доме Нортона. Это был тот фейри, что меня спас. Он или она меня уже спасли однажды. Если с тех пор я снова когда-нибудь нуждалась, чтобы меня спасли, то сейчас было самое время.

Я оторвала кусочек полотенца и написала кровью: СПАСИТЕ. Потом подождала, пока кровь высохнет, и скатала бумажку в тугой шарик. За спиной зашумела спускаемая вода. Время уходило.

Я поднесла пальцы к самой поверхности зеркала, аккуратно стараясь его не трогать. Не хотелось мне его трогать, пока я точно не буду знать, что там за чары. Я ощущала дрожащую нить силы, где магия как струна втягивала твердость зеркала. Как слабое место, как метафизическая трещина. Нашел этот маг слабое место в зеркале и воспользовался или сам его создал – не знаю. Я прижала пальцы к холодному стеклу и подумала о том жаре, который создавало зеркало. Потом разжала пальцы – и стекло растаяло как сладкая вата в жаркий день. В нем открылась дыра, и оттуда вылетела полоска белого ослепительного света, как далекая вспышка бриллиантов.

Я бросила в выплавленную дыру бумажку, потом разгладила зеркало, как пластилин. Даже расправила голой рукой. За моей спиной открылась дверь – время мое истекло. В стекле остался дефект. Я наклонилась, рассматривая на себе несуществующую помаду, заслонив этот участок.

Первая женщина открыла сумочку и стала действительно подмазывать губы.

Но я на свои губы не смотрела. Я смотрела на тень внизу зеркала. Она зашевелила ручками, разворачивая мою записку. И в комнате, подобно колоколу, прозвучал мужской голос:

– Будет сделано.

Женщина застыла перед зеркалом.

– Вы слышали? – спросила она.

– Что слышала? – сделала я недоуменные глаза.

– Джулия, ты слышала?

Ее подруга, все еще из кабинки, спросила:

– Что слышала?

Раздался шум воды, и Джулия вышла, подошла к своей подруге.

К моему ужасу, тень стала расти. Он собирался выйти. Он собирался выйти из этого дурацкого зеркала. А у меня не хватило бы гламора это прикрыть. Проклятие!

Я попыталась придумать, чем отвлечь этих женщин, и тут меня осенило. Несколькими шагами я подошла к выключателю и выключила свет. Темнота навалилась черной стеной, и я почувствовала, что давление в помещении изменилось. Я знала, что кто-то лезет через зеркало, будто раздвигая тяжелый хрустальный занавес. Сделав глотательное движение, чтобы продуть уши, я стала думать, что же теперь делать с этими вопящими тетками.

Глава 15

Я стояла в темноте, ощущая кого-то или что-то, что двигалось в темноте, и знала, что это не эти женщины и не я.

– Что это такое стряслось? – спросила одна из женщин.

– В женском туалете отключился свет, – объяснила я.

– Остроумно, – заметила вторая женщина. – Джулия, пошли отсюда.

Я слышала, как они стали пробираться к двери в темноте.

Они вышли в холл, и луч света проник в эту угольную темноту, а потом за ними закрылась дверь.

В темноте возникло колеблющееся желто-зеленое пламя. Языки его отбрасывали пляшущие тени на темное-темное лицо.

У Дойла кожа не коричневая – она черная. Будто его из черного дерева вырезали. Широкие лепные скулы, а подбородок чуть островат на мой вкус. Он весь состоит из резких линий и темноты. Линии кажутся обманчиво тонкими, как косточки птицы, но я видела, как однажды его ударили в лицо боевым молотом. Кровь у него шла, но ничего не сломалось.

Когда я увидела его, страх захлестнул меня волной холода, от которой закололо в пальцах. Если бы он уже один раз не спас мне жизнь, я была бы уверена, что он принес мне смерть. Он был правой рукой королевы. Она любила говорить: "Где мой Мрак? Приведите моего Мрака". И это значило, что кого-то ждет смерть или рана или то и другое. Это Дойлу должны были поручить обеспечить мою смерть, а не Шолто. Он меня спас раньше, чтобы убить сейчас?

– Я не причиню тебе вреда, принцесса Мередит.

Когда он произнес это вслух, я снова смогла дышать. Дойл не играл словами. Он говорил, что хотел сказать, и хотел сказать всегда именно то, что говорил. Беда была в том, что обычно он говорил: "Я пришел тебя убить". Но на этот раз он не хотел причинять мне вреда. С чего бы это?

Я стояла, попавшись в западню этого туалета, с защитой на дверях и на окне, которая не выдержит. В конце концов слуа ее пробьют, а я не верила, что Шолто сможет меня спасти. Будь это почти кто угодно, кроме Дойла, я бы упала в его объятия с облегчением или хотя бы позволила себе потерять сознание от шока и кровопотери. Но это был Дойл, то есть не та личность, которой будешь падать в объятия – не проверив, не торчат ли из них ножи.

– Чего ты хочешь, Дойл?

Слова эти прозвучали суровее, чем я хотела, злее, но я не стала брать их обратно или извиняться за тон. Я старалась не трястись и не могла сдержаться. Еще с полдюжины ран у меня на руках кровоточили, кровь ползла по штанинам теплыми червяками. Я нуждалась в помощи и этот факт от Дойла скрыть не могла. А потому моя позиция в переговорах оказывалась весьма невыгодной, что очень плохо, когда имеешь дело с королевой. И не надо себя обманывать: имея дело с Дойлом, я имела дело с королевой, разве что за три коротких года что-то в корне переменилось при Дворе.

– Повиноваться во всем моей королеве.

Голос его был как кожа – темен. Он наводил на мысль о патоке, о других предметах – сладких и густых. Такой низкий голос, что позвоночник резонировал.

– Это не ответ.

Волосы у него казались очень коротко постриженными, почти наголо, и были черными, хотя не чернее кожи. Но я знала, что волосы у него не короткие, а очень длинные. Он всегда заплетал их толстой косой, закинутой за спину. Ее не было видно, но я знала, что коса доходит до щиколоток. Она оставляла на самом виду острые кончики ушей.

В серьгах этих фантастических ушей пылало зеленое пламя. Два огромных бриллианта озаряли каждую из темных мочек, и еще два темных камня почти цвета его кожи темными звездами зияли около бриллиантов. Серебряные колечки поднимались по хрящам обоих ушей почти до самого кончика.

Эти уши показывали, что он не чистокровный представитель высшего Двора, а бастард-полукровка вроде меня. Только уши его и выдавали, и он мог бы их спрятать за волосами, но никогда так не поступал.

Я посмотрела на серебряное ожерелье – это были все украшения на нем. На черной материи груди сидел как темный самоцвет толстенький серебряный паучок.

– Мне следовало тогда припомнить, что твоя гильдия – пауки.

Он едва заметно улыбнулся, что для Дойла было невероятной силы выражением эмоций.

– В другой ситуации я бы дал тебе время привыкнуть к моему присутствию, к этому затруднительному положению, но твоя защита не продержится вечно. Мы должны действовать так, будто тебя надо спасать.

– Властитель Шолто был послан королевой меня убить. Зачем же посылать тебя меня спасать? Даже для нее это бессмысленно.

– Королева не посылала Шолто.

Я уставилась на него. Смею ли я ему поверить? Мы редко открыто лжем друг другу. Но кто-то мне лгал, потому что не могут они оба говорить правду.

– Шолто сказал, что на мне – декрет королевы о казни.

– Подумай, принцесса. Если бы королева Андаис воистину хотела твоей казни, она бы доставила тебя домой показать всем, что бывает с сидхе, которая покинет Двор вопреки королевскому приказу. Она бы сделала тебя примером. – Он обвел руками стены, и от его движущихся рук остались послеобразы пламени. – Она бы не убила тебя далеко и тайно, чтобы никто не увидел.

Пламя собралось обратно, как капли воды на тарелке, но продолжало танцевать на его пальцах.

Я взялась рукой за край раковины. Если этот разговор не закончится скоро, я окажусь на коленях, потому что стоять уже не смогу. Сколько я потеряла крови? И сколько теряю прямо сейчас?

– Ты хочешь сказать, что королева хотела бы лично видеть мою смерть.

– Да.

Что-то ударило в окно с такой силой, что все помещение будто затряслось. Дойл повернулся на звук, выхватывая из-за спины длинный нож или короткий меч. Зеленое пламя повисло в воздухе над его плечом, как послушная собачка.

Свет играл на клинке и резной костяной рукояти. Клинок был сделан в виде трех воронов с переплетенными крыльями, а открытые клювы соединялись в эфес.

Я опустилась на пол, держась рукой за раковину.

– Это же Смертный Ужас!

Это было любимейшее оружие королевы. Никогда я не слыхала, чтобы она кому-нибудь его одалживала для какой бы то ни было цели.

Дойл медленно повернулся ко мне от пустого окна. Короткий меч блеснул в трепещущем свете.

– Теперь ты веришь мне, что королева послала меня тебя спасти?

– Либо это, либо ты убил ее за этот меч.

Он посмотрел на меня, и по выражению его лица я поняла, что юмора в последнем замечании он не видит. И хорошо, потому что я не шутила. Смертный Ужас был одним из сокровищ Неблагого Двора. Он был выкован с применением крови смертных, а это значило, что смертельная рана от Смертного Ужаса будет по-настоящему смертельной для любого фейри, даже для сидхе. Я бы сказала до этой минуты, что единственный способ завладеть этим мечом – вырвать его из холодных мертвых рук моей тетки.

Что-то огромное билось в окно снова и снова. Я надеялась, что они попытаются сломать защиту магией, на что уйдет время, но они решили просто разрушить то, что я защитила. Если окна больше не будет, то и защита работать перестанет. Грубая сила против магии – иногда это действует, иногда нет. Сегодня, кажется, получается. Послышался резкий хруст – стекло осыпалось с проволочного каркаса, на котором держалось. Без проволоки оно бы давно уже вылетело.

Дойл склонился ко мне, опустив острие меча – как держат ради безопасности заряженный пистолет.

– Принцесса, у нас кончается время.

– Я слушаю, – кивнула я.

Он протянул ко мне свободную руку, и я отдернулась – села на задницу прямо на пол.

– Я должен коснуться тебя, принцесса.

– Зачем?

Стекло уже растрескалось настолько, что ветер стал задувать в помещение. Слышалось, как что-то большое трется о стену, как взвизгивают ночные летуны, подбадривая своих мясистых братьев.

– Я могу убить некоторых из них, моя принцесса, но не всех Я положу за тебя жизнь, но этого будет мало – против мощи почти всех слуа.

Он наклонился так низко, что надо было либо дать ему до меня дотронуться, либо лечь навзничь и отползать от него на спине.

Я уперлась рукой в его грудь, в кожу куртки. Он продолжал напирать, и моя рука соскользнула на футболку под курткой. Я нащупала что-то мокрое. Отдернула руку, и она оказалась темной в неровном свете.

– У тебя кровь.

– Слуа очень не хотели, чтобы я сегодня тебя нашел.

Мне пришлось опереться рукой позади, чтобы не упасть, потому что он еще приблизился. Достаточно близко, чтобы поцеловать – или убить.

– Чего ты хочешь, Дойл?

Стекло позади рассыпалось, окатив пол дождем острых осколков.

– Прошу прощения, но нет времени для церемоний.

Он выпустил меч на пол и схватил меня выше локтей. Притянул к себе, и только секунда у меня была, чтобы понять: он хочет поцеловать меня.

Если бы он попытался ударить меня ножом, я бы была готова или хотя бы не удивилась, но поцелуй... я совершенно растерялась. Кожа его пахла какой-то экзотической пряностью. Губы у него были мягкими, поцелуй – нежным. Я застыла у него в руках, слишком потрясенная, чтобы сообразить, что делать, – будто он меня зачаровал. А он шепнул прямо мне в губы:

– Она сказала, что он должен быть дан тебе, как был дан мне.

Едва заметная нотка гнева слышалась в этом шепоте.

Я услышала, как что-то шлепнулось через окно – тяжело шлепнулось. Дойл отпустил меня так резко, что я упала. Одним плавным движением он подобрал меч, повернулся, будто танцевальным па перелетел к окну, не поднимаясь с колен, и вогнал меч в проникшее через разбитое окно черное щупальце не меньше его самого. На той стороне стекла раздался вопль. Дойл отдернул меч, и щупальце потянулось назад. Он встал, опережая это движение, занес меч и опустил его с такой силой, что клинок полосой мелькнул в воздухе. Щупальце развалилось на куски в хлынувшей крови, заблестевшей в зеленовато-желтом пламени, как черная вода.

Остаток щупальца втянулся обратно в окно с таким звуком, будто ветер завыл. Дойл повернулся ко мне.

– Это заставит их задуматься, но ненадолго.

Он шагнул ко мне, сверкая окровавленным мечом. Все это случилось за секунды. Он едва успел отступить в сторону, чтобы его не залило кровью, – будто знал, где ему стоять, или будто кровь это знала.

Видя, как он идет ко мне, я не могла остаться лежать. Он пришел сохранить мне жизнь, но все мои инстинкты завопили при его приближении. Дойл был созданием стихии тьмы и полусвета, вооруженный убийственным мечом, и он шел ко мне как воплощение смерти. В этот миг я поняла, почему люди падают перед нами ниц и воздают божеские почести.

Опираясь на раковину, я встала, потому что не могла встретить его на земле, скорчившись как загнанная дичь. Я должна была встать перед этой темной грацией – или склониться перед ней, как человек-язычник. От того, что я встала, комната закачалась, закружилась полосами тьмы и света. Голова кружилась так, что я боялась упасть, а потому вцепилась в раковину мертвой хваткой. Когда в глазах прояснилось, я все еще стояла, а Дойл был так близко, что видны были пляшущие отражения пламени в его глазах.

Вдруг он прижал меня так тесно, что я ощутила кожей холод крови на его рубашке. Руки у него были очень сильны.

– Королева поместила свой знак в меня, чтобы я его тебе передал. Как только ты его получишь, все будут знать: всякий, кто поднимет на тебя руку, окажется на милости королевы.

– Тот поцелуй, – сказала я.

Он кивнул:

– Она сказала, что я должен дать его тебе, как она дала мне. Прости меня.

И он поцеловал меня раньше, чем я успела спросить, за что он просит прощения.

Он поцеловал меня так, будто хотел через рот влезть в меня. Я не была готова и не давала своего разрешения. Я попыталась отодвинуться, и рука его напряглась у меня за спиной, вдавливая кожу куртки мне в спину. Другой рукой он держал меня за лицо, вцепившись пальцами в подбородок. Я не могла разорвать поцелуй, оторваться от Дойла.

Сопротивление ничего бы мне не дало, поэтому я прекратила отбиваться и открыла рот, целуя его в ответ. Из тела его ушло напряжение, будто он подумал, что я дала разрешение. А я его не давала. Я схватила его черную футболку и стала вытягивать ее из штанов. Она так пропиталась кровью, что липла к телу, но я ее вытащила. И провела рукой по его плоскому животу – вверх, до гладкой выпуклости мускулистой груди.

Он растаял, и рука, державшая меня кольцом за спину, ослабела.

Мои руки нашли рану у него на груди – широкий и глубокий разрез. Три вещи случились одновременно: я запустила пальцы в рану, его тело напряглось от боли – и он бы отпустил меня, но случилось и третье, пока мои пальцы входили в мясо его тела. Знак королевы наполнил его рот и провалился в меня.

Сладкий прилив силы заполнил мне рот, проливаясь из Дойла в меня, тепло окутывало наши губы, будто мы вдвоем сосали одну конфету. Сила набухала в нас, плавилась между нами долгими сладкими нитями. Она наполняла нас теплом до краев, как глинтвейн, налитый в одинаковые чаши, и сила побежала вниз по нашим телам, сквозь них, проливаясь ласковым потоком на кожу.

Я ничего не видела, будто смотрела на мир сквозь густой туман. Дойл держался обеими руками за раковину, опустив лицо, будто у него тоже голова кружилась. Слышно было, как он произнес:

– Спаси меня, консорт.

Не знаю, какова была бы моя остроумная реплика, потому что вылетела выбитая дверь, ударившись в дальние кабинки. В проеме стоял силуэт Шолто. Он набросил серое пальто поверх голого тела, но виднелось гнездо щупальцев – будто какой-то монстр рвался из него наружу.

Я ощутила за собой движение и повернулась – Дойл тянулся за мечом, брошенным поперек раковины. В освещенной двери сила Шолто взметнулась ветром. Вдруг я поняла: каждый из них считает, что другой хочет меня убить.

Я только успела выкрикнуть:

– Нет!

Пламя Дойла исчезло, поглощенное тьмой – бархатной, непроницаемой и наполненной звуками движения тел.

Глава 16

– Нет! – кричала я. – Шолто, Дойл, не трогайте друг друга!

Но слышны были удары тела о тело, скользящие шаги, будто кто-то пробирается через темноту, чей-то тяжелый вдох, потом какие-то тихие звуки.

– Черт побери, слушайте меня! Никто из вас не замыслил мне вреда! Вы оба хотите сохранить мне жизнь!

Не знаю, то ли они не слышали, то ли им было все равно, что я говорю. В этой темноте размахивал по крайней мере один меч, а потому я не встала и не пошла к выключателю – я поползла. Раковину я оставила справа и ощупывала перед собой путь левой рукой.

Драка шла почти в полном молчании. Слышно было, как они ломают друг друга. Кто-то вскрикнул, и я молча произнесла молитву, чтобы никто из них не погиб. Я почти влетела головой в стену, успев в последний момент коснуться ее рукой. Нажала выключатель, и помещение вдруг залил ослепительный свет. Я заморгала, как сова.

Эти двое сидхе сцепились в схватке, пытаясь повалить друг друга. Дойл стоял на коленях, вокруг его шеи обвилось щупальце. Шолто был покрыт кровью, и я не сразу заметила, что одно из щупальцев отсечено и лежит, подергиваясь, рядом с коленом Дойла. У Дойла все еще был в руке меч, но два щупальца и одна рука Шолто обхватили его с боков. Другие руки каждого из них сцепились между собой, будто в игре, кто кому пальцы заломает. Только это не было игрой. Меня поразило, что Шолто вроде бы держится. Дойл был признанным чемпионом при Неблагом Дворе. Очень мало кто мог против него устоять и практически никто – победить. Шолто в этот список не входил, или так я думала. Но тут я кое-что уловила краем глаза: слабое сияние. Когда я посмотрела на него прямо, его не было. Так иногда бывает с магией: ее видишь только боковым зрением. Что-то сияло на руке Шолто: кольцо.

У меня на глазах Дойл уронил меч и начал обмякать в хватке Шолто. Тот подхватил меч за рукоять, не дав ему упасть на землю. Щупальца все так же обвивали руку Дойла. Я уже летела вперед раньше, чем успела подумать, что же я сделаю, когда окажусь рядом.

Шолто, держа обмякшее тело Дойла в щупальцах, занес меч в двуручной хватке над головой – как если хочешь вонзить нож в чью-то грудь. Я была за спиной Дойла, когда меч пошел вниз. Я накрыла его своим телом, выставив руку, не отрывая глаз от блестящего клинка. Миг только я гадала, успеет ли Шолто отвести удар, но он перевернул меч и направил его острием к потолку.

– Что ты делаешь, Мередит?

– Он пришел спасти меня, а не убить.

– Он – Мрак королевы. Если она пожелает твоей смерти, он будет ее орудием.