Поцелуй теней Гамильтон Лорел

Глава 32

Сразу за дверью в камне была впадина. Именно здесь разворачивались ноги в течение тысяч лет, поворачиваясь на каблуках, чтобы взойти на низкий помост в другом конце комнаты. Я бы могла пройти по этому полу в абсолютном мраке, но сегодня я зацепилась за впадинку в полу. Зажатая между двумя стражами, я должна была бы быть как внутри стены, но лодыжка подвернулась, и меня бросило на Дойла так резко, что я увлекла за собой Галена. На миг Дойл удержал нас, но мы тут же рухнули кучей на пол.

Китто подскочил первым, протягивая руку Галену. Я увидела, с каким лицом Гален на эту руку глянул, но он ее принял. Он позволил гоблину помочь ему встать. Среди стражей есть и такие, которые плюнули бы в эту протянутую руку.

Холод, в одной руке держа мой нож, другую протянул мне и помог подняться. Он на меня не смотрел – он медленно озирался по сторонам, высматривая угрозы.

Капкан был поставлен умело. Если бы заклинание оказалось не таким злобным, я бы списала это падение на неуклюжесть, вызванную потерей крови, но оно было слишком большим, слишком сильным. Два стража королевы не упадут безобразной грудой только потому, что женщина, идущая между ними, споткнулась.

Рука Холода заставила меня перенести вес на обе ноги, а одна из них для этого не годилась. Боль пронзила левую лодыжку. Я зашипела, припадая на одну ногу. Холоду пришлось подхватить меня за талию, прижать к себе, обнять. Он все еще высматривал нападение – но нападения не произошло. Не здесь, не сейчас.

Рис пошел вперед, рассматривая пол в поисках других ловушек. Мы старались не двигаться, пока он не кивнул, все еще пригибаясь к полу.

Дойл уже встал. Он не вынимал ножа. Посмотрев мне в глаза, он спросил:

– Ты сильно повредила ногу, принцесса?

– Растяжение лодыжки, может быть, колена тоже. Холод меня сгреб в охапку раньше, чем я разобралась.

Эти слова заработали мне взгляд Холода и слова:

– Я могу тебя поставить на пол, принцесса.

– Я бы предпочла, чтобы меня отнесли к стулу.

Он посмотрел на Дойла:

– Это ведь дело не для ножей?

– Нет, – ответил Дойл.

Холод одной рукой закрыл нож. Насколько я понимаю, он никогда не держал складного ножа никакой конструкции, но движение у него получилось ловкое и уверенное. Он сунул нож сзади за пояс и подхватил меня на руки.

– Какое ты кресло предпочитаешь? – спросил он.

– Вот это, – ответила королева.

Она стояла перед троном на помосте у дальней стены. Трон возвышался над всеми прочими предметами в зале, как подобало ее положению. Но были на помосте еще два трона чуть пониже ее собственного, обычно отведенные для консорта и наследника. Сегодня же Эймон стоял рядом с королевой, и трон его был пуст.

На другом малом троне сидел Кел. За его спиной находилась Сиобхан. Кеелин у его ног на мягкой табуреточке, как комнатная собачка. Кел смотрел на мать, и что-то в его лице читалось близкое к панике.

Розенвин пододвинулась ближе к Сиобхан. Она была у Кела заместительницей капитана стражи, занимала тот же пост, что и Холод. Ее волосы, напоминающие сахарную вату, лежали короной кос на голове, как чаша, сплетенная из розовой пасхальной травки. Кожа у нее была цвета весенней сирени, глаза – расплавленное золото. Я ее считала красивой, когда была маленькой, пока она мне ясно не дала понять, что я – низшее существо. Шрам в виде ладони у меня на ребрах остался от Розенвин, и это она чуть не раздавила мне сердце.

Кел встал так резко, что Кеелин покатилась вниз по ступенькам, поводок ее натянулся. Он даже не посмотрел на нее, пока она вставала.

– Мама, ты этого не сделаешь!

Она глянула на него, все еще показывая нам рукой на пустое кресло Эймона.

– Я сделаю, что пожелаю, сын мой. Или ты забыл, что королева здесь пока что я?

В ее голосе прозвучала интонация, от которой любой, кроме Кела, бросился бы ниц на пол, ожидая удара. Но это был Кел, а с ним она всегда обращалась мягко.

– Кто правит сейчас, я знаю, – ответил Кел. – Меня беспокоит, кто будет править потом.

– И это тоже только моя забота, – ответила она все тем же таким спокойным, таким опасным голосом. – И мне интересно, кто мог поставить такое мощное заклинание прямо в тронном зале и так, что никто больше не заметил.

Она оглядела обширное помещение, останавливая взгляд на каждом лице, сидящем на низком троне. По обе стороны зала стояли шестнадцать кресел на помостах, и вокруг них – скопления кресел поменьше, но в главных креслах сидели главы каждой царственной семьи. Королева внимательно глядела на них, особенно на тех, кто был ближе к двери.

– Очень мне интересно, как можно было нашептать такое заклинание и никто этого не заметил.

Я посмотрела на сидящих у дверей сидхе; они отводили глаза. Они знали. Они видели. И ничего не сделали.

– Такое сильное заклинание! – Андаис покачала головой. – Если бы мою племянницу не поддерживали двое стражей, она могла бы упасть и шею сломать. – Холод стоял, держа меня на руках, но не делал попытки приблизиться. – Принеси ее сюда, Холод. Пусть воссядет возле меня, как ей надлежит.

Холод понес меня вперед. Дойл и Гален шли от него справа и слева. Рис и Китто шли арьергардом.

На нижней ступени трона Холод преклонил оба колена. Он стоял на коленях, держа меня на руках, и без всякого напряжения, будто мог так простоять всю ночь и руки не задрожат. Я мельком подумала, что у него, наверное, и ноги не онемеют от такого долгого стояния на коленях.

Остальные упали на колени чуть позади и по обе стороны от нас. Китто даже не просто встал на колени, а распростерся на полу ниц, раскинув слегка ноги, будто кающийся грешник какой-то секты. До этого я не до конца понимала его проблемы. Существуют вполне определенные типы поклонов и реверансов, которые полагается отдавать в зависимости от того, кто отдает и кому. Китто не принадлежал к королевской крови даже среди гоблинов, иначе Кураг об этом упомянул бы. Это было двойное оскорбление – отдать меня гоблину, который еще и простолюдин. Китто не было позволено касаться ступеней трона без прямого приглашения. Только члены других царственных домов сидхе имели право опускаться в тронном зале на колени, не склоняя тело.

Китто не знал, какой здесь протокол, и выбрал поэтому наиболее подчиненную позу. В этот момент я поняла, что он вполне согласится на плоть вместо секса. Его гораздо более интересовало остаться в живых, чем как бы то ни было потешить свою ложную гордость.

– Иди и воссядь, Мередит. Сделаем это объявление, пока не сработал еще какой-нибудь капкан.

При этих последних словах она посмотрела на Кела. Я тоже отнесла бы заклинание на его счет, но только потому, что, когда со мной случалась при Дворе какая-нибудь гадость, прежде всего на ум приходил он. Андаис всегда смотрела на него по-иному. Что-то между ними произошло такое, что изменило отношение Андаис к ее единственному сыну. Что же он мог такое сотворить, чтобы обернуть ее против себя?

Одним непринужденным движением Холод поднялся на ноги и понес меня вверх по ступеням. Я ощущала, как движутся его ноги. Он бережно опустил меня в кресло, вытащил из-под меня руки, потом опустился передо мной на одно колено, держа мою левую ногу на своем колене.

Я оглядела зал. Меня никогда не допускали на помост, и я никогда не видела зал в этом ракурсе. Не было ощущения особенной высоты или особенного величия, но было ощущение собственного права.

– Принесите Мередит табурет, чтобы положить ногу. Когда я оглашу свою волю, Ффлур может ее осмотреть.

Она ни к кому в отдельности не обращалась, но тут же к нам поплыла скамеечка для ног с мягким сиденьем. Я старалась не смотреть, намеренно отводя глаза от плывущей скамеечки. Призрачная белая тень держала ее в тоненьких ручках. Белая дама поставила скамейку рядом с ногой Холода. Я ощутила давление, будто тяжесть грома наполнила клочок воздуха, – это было ощущение призрака, стоящего слишком близко. Мне не надо было видеть ее, чтобы знать, где она. Давление ослабло, и я знала, что белая дама поплыла прочь.

Холод опустил мою ногу на очень низкую скамеечку. Я подавила стон боли, но зато боль помогла голове проясниться. Меня уже не пыталось покинуть сознание.

Третье покушение на меня за одну ночь. Кто-то очень решительно настроен.

Холод встал за мной, как Сиобхан стояла за Келом, как Эймон встал позади королевы.

Андаис смотрела вдаль, поверх голов собравшейся знати. Гоблины и низшие народы, те, кого вообще пригласили, рассыпались за резными длинными столами по обе стороны комнаты. Но даже царю Курагу не полагался здесь трон. Здесь он был всего лишь одним из многих.

– Да будет известно, что принцесса Мередит, дочь моего брата, отныне моя наследница.

Шум подавленных охов и ахов пролетел по залу как ветер, потом стих, и снова воцарилась тишина. Тишина такая плотная, что белые дамы поднялись в воздух полувидимыми облачками и затанцевали на ней.

Кел уже вскочил на ноги:

– Мама!

– Мередит наконец вошла в силу. Она – носительница руки плоти, каким был до нее ее отец.

Кел все еще стоял.

– Моя кузина воспользовалась рукой плоти в смертельном бою и покрыла себя кровью перед лицом не менее двух свидетелей-сидхе.

Он снова сел, довольный собой.

Королева посмотрела на него так холодно, что его самоуверенность сползла с физиономии, оставив тревогу.

– Ты говоришь так, будто я не знаю законов собственного королевства, сын мой. Все произошло в согласии с нашими традициями. Шолто! – позвала она.

Шолто встал с большого кресла у дверей. С одной стороны от него стояла Черная Агнес, с другой – Сегна Золотая.

Огромными нетопырями свисали с потолка ночные летуны. Другие создания слуа клубились вокруг него. Гетхин помахал мне рукой.

– Да, королева Андаис? – произнес Шолто.

Волосы его были стянуты в хвост и отведены назад от лица, столь же красивого и надменного, как у любого из находившихся в зале.

– Расскажи Двору то, что рассказывал мне.

Шолто рассказал, как Нерис на меня напала, хотя умолчал почему. Он изложил отредактированную версию событий, но этого было достаточно. Однако Дойла он не упомянул, и мне показалось это странным – упустить такой важный момент.

Королева встала:

– Мередит во всем теперь равна Келу, моему сыну. Но, поскольку у меня только один трон, подлежащий наследованию, он отойдет к тому из них, кто первый окажется с ребенком. Если Кел в течение трех лет подарит ребенка одной из дам Двора, он будет вашим королем. Если первой затяжелеет Мередит, вашей королевой будет она. Дабы предоставить Мередит выбор из мужчин Двора, я снимаю со своих стражей обет целомудрия – для нее и только для нее.

Призраки вились над головой как веселые облака, и тишина становилась глубже, будто мы все на дне глубокого сверкающего колодца. Выражение на лицах мужчин менялось от удивления, презрения к потрясению – у некоторых к неприкрытому вожделению. Но почти все мужские лица повернулись ко мне.

– Она вольна выбирать любого из вас. – Андаис опустилась на свой трон, расправив юбки. – На самом деле, я полагаю, она уже начала свой выбор. – Светло-серые глаза обратились ко мне. – Это так, племянница?

Я кивнула.

– Тогда вызови их вперед, пусть воссядут рядом с тобой.

– Нет, – возразил Кел. – Она должна иметь двух свидетелей из сидхе. Шолто – только один.

– Я второй, – произнес Дойл, все еще на коленях.

Кел медленно опустился на свой трон. Даже у него не хватило бы наглости сомневаться в слове Дойла. Он таращился на меня, и ненависть в его взгляде буквально жгла мне кожу.

Я отвернулась от его ненавидящего взгляда и обратила взор к мужчинам, все еще стоящим на коленях перед помостом, Я протянула им руки, и Гален, Дойл и Рис поднялись и зашагали по ступеням ко мне. Дойл поцеловал мне руку и занял свой пост рядом с Холодом у меня за спиной. Гален и Рис сели у моих ног, как Кеелин сидела возле Кела. По мне, это было излишне сервильно, но я не знала, что еще можно было бы сделать. Китто остался лежать на полу, не двигаясь.

Я повернулась к тете:

– Королева Андаис, это Китто, гоблин. Он входит в мое соглашение с Курагом, царем гоблинов, о союзе между царством гоблинов и мною, заключенном на шесть месяцев.

Андаис возвела глаза к потолку:

– Ты не теряла времени зря, Мередит.

– Мне казалось, что мне нужны сильные союзники, моя королева.

Мои глаза все время возвращались к Келу, хотя я старалась не смотреть на него.

– Потом ты должна мне рассказать, как тебе удалось вырвать у Курага шесть месяцев, но сейчас – зови своего гоблина.

– Китто! – позвала я, протягивая руку. – Встань н подойди к моей руке.

Он поднял лицо, не шевельнув телом. Это движение казалось до боли неуклюжим. Глаза его покосились на королеву, уставились на меня. Я кивнула:

– Все нормально, Китто.

Он снова поглядел на королеву. Она покачала головой:

– Встань с пола, мальчик, чтобы доктор мог осмотреть раны твоей госпожи.

Китто встал на четвереньки. Никто на него не прикрикнул, и он встал на колени, потом на одно колено, потом очень осторожно – на ноги, взошел – почти взлетел – по лестнице и сел у моих ног.

– Ффлур, осмотри принцессу, – велела Андаис.

Ффлур взошла на помост, сопровождаемая с двух сторон двумя белыми дамами. Одна из них держала поднос с бинтами и была из этих двоих более плотной. Она даже казалась почти живой в своей белизне и прозрачности. Вторая была почти невидимой, и она держала закрытый ларец в воздухе, будто ей помогала магия брауни, но никакие брауни здесь магию не создают. При Неблагом Дворе ничего столь земного не водится.

Ффлур сняла с меня туфлю и стала вертеть ступню, от чего я заерзала в кресле. Я сумела не вопить "ой", но очень хотелось. К счастью, повреждена была только лодыжка, все остальное работало.

– Тебе придется снять чулок, чтобы я могла перевязать лодыжку, – сказала Ффлур.

Я стала было закатывать юбку и нашаривать край чулка, но Гален остановил меня, положив свои руки на мои.

– Позволь мне, – сказал он.

Он не предполагался сегодня у меня в постели, но выражение его глаз, хриплость голоса, тяжесть его рук на моих были как обещание будущего.

Рис положил мне руку на другое колено:

– А почему это тебе такая честь – снимать с нее чулок?

– Потому что я первым об этом подумал.

Рис улыбнулся и покачал головой:

– Хороший ответ.

Гален улыбнулся в ответ. От этой улыбки все его лицо осветилось, будто кто-то зажег свечку внутри. Это сияющее лицо повернулось ко мне, и веселье из глаз исчезло, сменившись чем-то более темным и серьезным.

Он стоял передо мной вдали от раненой ноги, а Рис – рядом с другой ногой. Руки Галена прижимали мне ладони к бедру. Он приподнял мои руки, поцеловал каждую из них и переложил их на подлокотник трона, чуть прижав пальцы к дереву, будто молча прося не двигать руками.

Из-за того, что у меня нога была вытянута на скамеечку, Гален стоял с одной стороны, открывая вид почти на весь зал. Он поднял мне подол вверх, открывая ногу и подвязку. Подвязку он сдвинул с моей ноги и натянул себе на руку. Пальцы Галена коснулись чулка чуть выше колена, скользнули по гладкой ткани, и обе его руки прижались к моей ноге посередине ляжки горячей тяжестью. Наши взгляды встретились, и сердце у меня забилось быстрее.

Гален опустил глаза, чтобы видеть, как его руки медленно поднимаются вверх. Пальцы вошли под подол моей юбки, потом скрылись из виду кисти рук почти до запястий, и пальцы нащупали край чулка.

Руки Галена казались больше, чем были на самом деле, когда прижимались ко мне. Когда его пальцы сдвинулись с эластика на голую кожу, я непроизвольно дернулась.

Глаза Галена снова вернулись к моему лицу, будто спрашивая, не приказываю ли я прекратить. Ответом было и да, и нет. Ощущение его рук у меня на теле, знание, что он не обязан будет остановиться, пьянило, наполняло восторгом. Будь мы одни и если бы у меня ничего не болело, я бы отбросила осторожность и всю одежду. Но нас окружала сотенная толпа, а для меня это слишком большая аудитория.

Мне пришлось закрыть глаза, чтобы заставить себя покачать головой.

Его пальцы так медленно шли вверх, один из них гладил край впадины на самом верху ляжки изнутри. Мое дыхание перехватило быстрым прерывистым вздохом.

Я открыла глаза и посмотрела на него. На этот раз я смогла заставить себя покачать головой. Не здесь. Не сейчас.

Гален улыбнулся, но только мне. Так улыбается мужчина, когда уверен в тебе и знает, что только недостаток уединения отделяет его от твоего тела.

Он взялся пальцами за край эластика и начал его скатывать вниз медленно и осторожно.

Позади нас раздался голос:

– Кажется, принцесса уже сделала выбор. – Это говорил Конри, никогда не относившийся к числу моих любимцев. Он стоял – высокий, темный, красивый, и глаза его были как трехцветное расплавленное золото. – При всем моем уважении, ваше высочество, ты дала нам обещание плоти, а мы вынуждены сидеть и смотреть, как свои права на приз предъявляет другой.

– Мередит – маленькая трудолюбивая пчелка между вами, прекрасные мои цветы, – сказала Андаис и рассмеялась, и смех был издевательский, радостный, жестокий и в чем-то интимный. От него у меня пошли мурашки по коже, пока Гален снимал чулок с моей ноги.

Он отодвинулся, освобождая Ффлур место возле моей щиколотки. Гален поднес чулок к лицу и потерся о его черную ткань, глядя при этом на Конри.

Конри никогда не был моим другом. Он был другом детства Кела и верным сторонником истинного наследника.

Я видела ярость в его золотых глазах, ревность – не ко мне лично, а к единственной женской особи, к которой им дали доступ. Ощущалось физически, как растет в зале напряжение, раздувается, лезет вверх, как перед бурей. Белые дамы всегда реагируют на напряжение или перемены при Дворе. Сейчас они закружились по краям комнаты в призрачном танце над полом. Чем сильнее заинтересованы белые дамы, тем больше их ажиотаж – и тем более великие события происходят. Они как пророки, которые предсказывают всего за несколько секунд.

А что можно сделать, получив предупреждение за секунды? Иногда – многое, иногда – ничего. Фокус в том, что надо видеть грядущую опасность, чтобы ее предотвратить. Секунды, чтобы увидеть и отвести, а я опять оказалась слишком медлительной и опоздала.

Голос Конри проревел:

– Я вызываю Галена на смертный бой!

Гален начал было вставать, но я поймала его за руку:

– Что ты надеешься обрести с его смертью?

– Занять его место рядом с тобой.

Я засмеялась – не могла сдержаться. Но выражение мрачной ярости на лице Конри охладило мое веселье. Я потянула Галена за руку, заставляя снова встать на колени рядом со мной. Ффлур воспользовалась моментом и затянула бинты, и мне пришлось перевести дыхание перед тем, как заговорить.

– Значит, Гален Зеленоволосый – трус? – фыркнул Конри. Он уже сошел со своего кресла, с помоста, на пол.

Я потрепала Галена по руке, удерживая его при себе.

– Тебе всегда не хватало чувства юмора, Конри, – сказала я.

Он прищурился:

– О чем это ты?

– Спроси меня, почему я смеялась.

Он всмотрелся в меня, потом кивнул.

– Ладно. Так почему ты смеялась?

– Потому что мы с тобой – не друзья. Куда скорее – враги. Я не сплю с теми, кто мне не нравится. А ты мне не нравишься.

Вид у него был непонимающий. Я вздохнула:

– Я вот что хочу сказать: если ты убьешь Галена, это тебе не даст его места в моей постели. Я тебя недолюбливаю, Конри, а ты – меня. С тобой я ни при каких обстоятельствах спать не стану. Так что сядь и помолчи; дай сказать кому-нибудь другому, у кого, черт побери, есть шанс попасть в мою постель.

Конри остался стоять с открытым ртом, не зная, что делать. Он был одним из тех стражей, кто лучше всех разбирается в интригах Двора. К Келу он присосался намертво. Королеве он льстил почти за гранью приличий. Он знал, с кем из знати обращаться учтиво, а кого можно игнорировать или даже третировать. Я попадала в последнюю категорию, потому что нельзя быть другом и Келу, и мне – Кел бы этого не позволил. И сейчас на лице Конри явно читалось понимание, что он куда хуже разбирался в механике Двора, чем ему казалось. Мне его смятение было приятно.

Но он оправился.

– Мой вызов в силе. Если я не могу попасть в твою постель, то Гален тоже тебя не получит.

Я чуть крепче сжала руку Галена:

– Зачем драться, если все равно тебе не светит трофей?

Конри улыбнулся, и улыбка эта не была приятной.

– Потому что его смерть заставит тебя страдать, а это почти так же приятно, как твое тело рядом с моим.

Гален встал, высвободился из моей хватки. Он пошел вниз по ступеням, и я за него испугалась. Конри был жестокий и наглый подонок, но при этом – один из лучших фехтовальщиков при Дворе.

Я встала, подпрыгнув, потому что не могла опереться на левую ногу. Рис меня подхватил, чтобы я не упала.

– И все же я являюсь причиной этой дуэли, Конри.

Он кивнул, не сводя глаз с идущего к нему Галена.

– Разумеется, принцесса. И знай, что, когда я его убью, я это сделаю вопреки тебе.

Тут меня осенила одна из тех блестящих идей, что, бывает, рождаются паническим страхом.

– Ты не имеешь права вызывать консорта царственной особы на смертный бой, Конри, – сказала я.

– Он не будет консортом царственной особы, пока ты не беременна.

– Но если я активно пытаюсь зачать с ним ребенка, то он – мой консорт, потому что мы никак не можем знать, не беременна ли я в данную секунду.

Конри повернулся ко мне, ошеломленный.

– Но ты же не... то есть...

Снова раздался смех королевы:

– Мередит, Мередит! Ты действительно потрудилась как пчелка. – Она встала. – Если есть хотя бы отдаленная возможность, что Гален зачал ребенка с моей племянницей, то он, конечно же, консорт царственной особы, пока не доказано обратное. Если ты его убьешь, а она окажется с ребенком, то ты лишишь двор Царственной и фертильной пары. Я лично прослежу, чтобы твоя голова отправилась гнить в кувшине на полку в моих покоях.

– Я не верю, – провозгласил Кел. – У них сегодня не было секса.

Андаис повернулась к нему:

– И не было заклинания похоти в машине, когда они ехали на заднем сиденье?

Кровь волной отлила от лица Конри, он болезненно побледнел. Одного этого было достаточно. Заклинание похоти было его работой. Хотя мало кто из сидхе усомнился бы, кто приказал ему.

– Не только Мередит сегодня ночью трудилась как пчелка.

Голос королевы нагрелся возникающей и по-настоящему утонченной яростью.

Кел выпрямился на троне и при этом сумел уйти глубже в кресло. Сиобхан вышла из-за его спины и встала рядом – не между принцем и королевой. Но движение было такое, будто она собиралась это сделать. Сиобхан объявила перед всем Двором, на чьей она стороне. Андаис этого не забудет и не простит.

Розенвин заколебалась и не сразу последовала примеру своей начальницы. Она в конце концов встала рядом с Сиобхан, но нежелание выбирать между принцем и королевой было явственно видно. Лояльность Розенвин прежде всего принадлежала самой Розенвин.

Эймон встал рядом с королевой, а Дойл придвинулся на шаг к королеве, будто не уверенный, куда ему следует встать. Никогда раньше я не видела, чтобы он усомнился, в чем состоит его долг. Я видела, как королева посмотрела ему в лицо, и подумала, что его нерешительность задела королеву. Он тысячу лет был ее телохранителем, ее правой рукой, ее Мраком. Сейчас же он сомневался, должен ли он отойти от меня и встать с нею.

– Хватит этого, – произнесла Андаис, и ярость плеснула в этих простых словах. – Я вижу, у тебя еще одно завоевание, Мередит. Мой Мрак не колебался ни разу тысячу лет своей службы, а сейчас он переминается с ноги на ногу, не зная, кого из нас защищать, если дело обернется плохо.

От ее взгляда я покрепче ухватилась за руку Риса.

– Радуйся, что ты кровь от крови моей, Мередит. Для любого другого привлечение моих вернейших слуг на свою сторону кончилось бы смертью.

Это очень было похоже на ревность, но все годы, когда я уже выросла и могла понимать, она ни разу не обращалась с Дойлом иначе как со слугой, со стражем. Никогда она не обращалась с ним как с мужчиной. За тысячу лет он ни разу не был ее избранным любовником. А сейчас она ревнует.

Выражение лица у Дойла было мирное, растерянное, удивленное. Я в этот момент поняла, что когда-то он любил ее, но это уже в прошлом и дело тут не во мне. Андаис его отторгла попросту тем, что не обращала на него внимания. Слишком это был интимный момент для такого публичного представления.

Среди людей мы отвернулись бы, создавая им иллюзию уединения, но у сидхе так не принято. Мы глядели, мы ловили каждый нюанс выражения лиц, и наконец, через какие-то минуты, Дойл шагнул назад, встал около меня и положил мне руку на плечо. Это не был особенно интимный жест, тем более после представления, которое устроил только что Гален, но для Дойла и в такой момент он был интимным. Он, как Сиобхан, выбрал, кому будет верен, и сжег мосты.

Я знала и раньше, что Дойл будет защищать меня ценой собственной жизни, потому что так приказала королева. Теперь я знала, что он будет меня защищать потому, что, если я погибну, королева никогда уже ему не поверит. Он никогда не станет снова ее Мраком. Теперь он мой, к добру или к худу. Совершенно новый смысл старой фразы "Покуда смерть не разлучит нас". Моя смерть теперь почти наверняка означала и его смерть.

Я не сводила глаз с тети, но голос возвысила, чтобы он был слышен во всем зале:

– Все они – мои консорты.

Хор протестов разнесся по комнате, их перекрыл мужской голос, крикнувший:

– Со всеми с ними тебе не переспать!

И выкрик: "Шлюха!" – кажется, женским голосом.

Я подняла руку жестом, которым иногда пользуется моя тетя. Зал не затих намертво, но я смогла говорить дальше.

– Моя тетя, в ее августейшей мудрости, предвидела, что могут возникнуть дуэли. Что повесить морковку в виде женской близости перед лицом стражей – это может привести к большому кровопролитию. Мы могли бы потерять лучших и талантливейших из нас.

– Будто ты такой уж трофей! – выкрикнул женский голос.

Я рассмеялась, ухватив пальцами плечо Риса, будто набалдашник трости. Китто подскочил и предложил мне свою руку для опоры – я ее с благодарностью приняла. Боль от лодыжки стала подниматься вверх.

– Я узнала твой голос, Дилис. Нет, я не такой уж трофей, но я женщина и не запретна для них – в отличие от прочих. Это превращает меня в ценный приз, нравится это кому-то или нет. Но моя тетя предупредила проблему.

– Да, – подтвердила Андаис. – Я велела Мередит выбрать из вас не одного, не четырех, не пятерых, но многих. И ей должно использовать вас как личный... гарем.

– Дозволено ли нам будет отказаться, если она нас выберет?

Я поглядела в толпу, но не разглядела, кто спросил.

– Вы вольны отказаться, – ответила Андаис. – Но кто из вас отказался бы от шанса стать следующим королем? Ибо, если она родит ребенка от одного из вас, тот будет уже не консортом особы царской крови, но монархом.

Гален и Конри все еще стояли в трех ярдах друг от друга, переглядываясь с неприязнью.

– Мы уже знаем, кого она хочет себе в короли. Она это излишне ясно сегодня дала понять, – сказал Конри.

– Я дала понять только, – возразила я, – что не буду спать с тобой, Конри. Остальное, как говорится, у кого получится.

– Ты не сделаешь Галена своим царственным консортом, – сказал Кел, и в голосе его звучало удовлетворение. – Если ты забеременела, это был его последний раз.

Я поглядела на него, пытаясь понять, откуда такая вражда, и не смогла.

– Я договорилась с королевой Нисевин до того, как дело зашло слишком далеко.

– И что ты предложила Нисевин?

Крошечная королева поднялась над толпой с полки, где стоял ее миниатюрный трон, похожий на кукольный дом, окруженная своим двором:

– Кровь, принц Кел. Не кровь низшего дворянина, но кровь принцессы.

– У всех нас в жилах есть метка Темного Двора, кузен, – сказала я.

Сиобхан выступила вперед, спасать господина, защищать его словами, как защищала бы мечом.

– А если гоблин сделает ей ребенка?

Этот вопрос задала Сиобхан.

Королева повернулась к ней:

– То гоблин будет королем.

Возмущенный ропот пробежал по Двору – бормотания, проклятия, восклицания ужаса.