Поцелуй теней Гамильтон Лорел

Он медленно открыл глаза, потом губы его изогнулись в улыбке. Вот от этой улыбки у меня в груди кольнуло, потому что когда-то я верила, что она предназначается только для меня. И взгляд медово-карих глаз тоже был мне знаком. Слишком знаком. Он смотрел так, будто я никогда никуда и не девалась. Он смотрел на меня с той же уверенностью, что раньше Гален. Глаза его наполнились знанием моего тела и обещанием, что скоро он это знание освежит.

От этого даже гипотетические остатки моей нежности к нему благополучно испарились.

Молчание затянулось слишком долго, но я не видела нужды его прерывать. Я знала, что, если я ничего не скажу, первым заговорит Гриффин. Он всегда обожал звук собственного голоса.

Он встал одним текучим движением, чуть сутулясь, и потому казался слегка ниже своих шести футов трех дюймов. Улыбнулся мне во весь рот, и глаза его заискрились, на щеках показались ямочки.

Я смотрела на него с неподвижным лицом. Тут помогло, что я смертельно устала и едва могла шевелить мозгами, но дело было не только в этом. Я была изнутри пуста и позволила себе выразить это на лице. Я давала ему видеть, что он для меня ничего не значит, хотя, зная Гриффина, не думаю, что он в это поверил.

Он шагнул вперед, протягивая руку, будто собираясь обменяться со мной рукопожатием. Я посмотрела на него в упор, пока его рука не опустилась, и впервые я увидела, что он не в своей тарелке.

Обведя взглядом всех нас, он снова повернулся ко мне.

– Королева настояла, чтобы меня сегодня там не было. Она думала, что это может тебя расстроить. – Уверенность уходила из его глаз, оставляя тревогу. – Что я сегодня пропустил?

– Что ты здесь делаешь, Гриффин?

Мой голос был так же пуст, как и сердце.

Он переступил с ноги на ногу. Явно сцена счастливого воссоединения развивалась не по его сценарию.

– Королева сказала, что сняла запрет со стражи для тебя лично.

Он покосился на Дойла, на остальных. Нахмурился, увидев гоблина. Все это ему не нравилось. И не нравилось, что я у кого-то на руках. Во мне шевельнулось некоторое чувство удовлетворения. Да, мелочно, но так было.

– Какое отношение имеет снятие запрета к ответу на мой вопрос, Гриффин?

Он нахмурился, не понимая.

– Что ты здесь делаешь? – повторила я вопрос.

– Королева сказала, что пошлет с тобой одного из стражей по ее собственному выбору. – Он снова попытался улыбнуться, но улыбка под моим взглядом растаяла.

– Ты пытаешься мне сказать, что королева послала тебя в качестве шпиона?

Он поднял голову, выставив подбородок. Признак, что он не слишком доволен.

– Я думал, тебе будет приятно, Мерри. Есть много стражей, с которыми куда хуже делить постель.

Я покачала головой, снова прислонилась лицом к плечу Дойла.

– Я слишком устала для таких разговоров.

– Что прикажешь нам сделать, Мередит? – спросил Дойл.

Глаза Гриффина похолодели, и я поняла, что Дойл назвал меня по имени, без титула – нарочно. От этого я улыбнулась.

– Отнесите меня в номер и свяжитесь с королевой. С этим меня никто не заставит лечь в одну постель, ни по какой причине.

Гриффин шагнул к нам, продолжая гладить мои волосы. Дойл повернулся, отводя меня от руки Гриффина.

– Она была моей спутницей семь лет, – произнес Гриффин, и в его голосе слышалась злость.

– Тогда надо было ее ценить как драгоценный дар, каковым она и является.

Гриффин встал перед Дойлом, перекрывая нам путь к лифтам.

– Мерри, Мерри, неужели ты ничего...

– Не чувствую? – договорила я. – Чувствую. Чувствую желание убраться отсюда, пока толпа не собралась.

Он глянул в сторону конторки портье. Ночная дежурная смотрела на нас во все глаза. К ней подошел мужчина и тоже стал смотреть, будто они опасались скандала.

– Я здесь по воле королевы. Только она может отослать меня прочь, но не ты.

Глядя в его злобные глаза, я засмеялась.

– Отлично, отлично. Пойдемте в номер всей гурьбой и позвоним ей оттуда.

– Ты твердо решила? – спросил Дойл. – Если ты хочешь, чтобы он остался в вестибюле, мы это можем организовать.

Некоторый оттенок в его голосе подсказывал, что Дойл хочет Гриффину дать как следует, ищет лишь повода его наказать. Не думаю, чтобы это было из-за меня. Скорее дело в том, что Гриффин имел то, что все они хотели – доступ к женщине, которая его обожает, – и он это выбросил на помойку у них на глазах.

Холод встал за спиной у Дойла. Китто присоединился к нему. Рис пододвинулся с другой стороны, а Гален начал обходить Гриффина с тыла.

Гриффин внезапно напрягся, рука его поползла к поясу брюк и стала уходить под пиджак.

– Если твоя рука скроется из виду, – предупредил его Дойл, – я сочту, что ты задумал недоброе. Тебе не понравится, если я так сочту, Гриффин.

Гриффин пытался держать всех в поле зрения, но он уже дал обойти себя с флангов и тыла. Держать под обзором полный круг невозможно. Это было настолько неосторожно, что нельзя выразить словами, а Гриффин уж каким-каким, но неосторожным не бывал никогда. Впервые я подумала, действительно ли он так был огорчен нашим разрывом, что стал беспечным, настолько огорчен, что это может стоить ему серьезных повреждений и даже смерти.

Идея эта была даже заманчива с каким-то социопатическим оттенком, но я не хотела его смерти. Я только хотела, чтобы он убрался.

– Как ни заманчиво было бы посмотреть, как вы будете друг из друга пыль выбивать, давайте этого делать не будем, а сделаем вид, что это уже сделано.

– Какие будут твои приказания? – спросил Дойл.

– Все поднимемся наверх, свяжемся с королевой, малость почистимся, а там посмотрим.

– Как прикажешь, принцесса, – сказал Дойл.

Он понес меня к лифтам. Остальные шли следом, образовав полукруглую сеть, чтобы отвести Гриффина в сторону от нас. Не ожидая приказа, Рис и Гален заняли в лифте места по обе стороны Гриффина.

Дойл встал сбоку, спиной к зеркальной стене, так что он видел сразу и Гриффина, и закрытую дверь. Холод точно так же встал с другой стороны двери. Китто ел глазами Гриффина, будто впервые его видел.

Гриффин прислонился к стене, сложив руки на груди, скрестил ноги – картина полной расслабленности. Но глаза его не были расслаблены. И напряжение плеч тоже не удавалось скрыть никаким притворством.

Я посмотрела на него, стоящего между Галеном и Рисом. Он был на три дюйма выше Галена и еще намного выше Риса.

Поймав мой взгляд, он сбросил с себя гламор, медленно, как в стриптизе. Сколько раз я видела, как он делает это голым, – не сосчитать. Как будто видишь свет, расходящийся у него из-под кожи. Всегда сперва стопы, потом мышечная гряда икр, до сильных бедер, вверх, вверх, пока каждый дюйм кожи не начинал светиться полированным алебастром, в котором горит свеча, и так ярко, что будто даже тени ложились от предметов.

Память о его теле, нагом и сияющем, выжжена была в моем сознании, и то, что я закрыла глаза, не помогло. Слишком долго это воспоминание было мне дорого. Я открыла глаза и увидела, как медно-красные волосы начинают светиться, будто сквозь них проведен тоненький металлический провод. Густые толстые волны волос потрескивали и шевелились от силы. Глаза перестали быть медово-карими, они стали трехцветными: карими возле зрачка, потом расплавленное золото и старая бронза. От вида сияющего Гриффина у меня дыхание стеснилось в груди. Он всегда был красив, и никакая ненависть не могла этого изменить.

Но одной красоты недостаточно, даже наполовину недостаточно.

Никто ни слова не говорил, пока лифт не остановился. Тут Гален поймал Гриффина за руку, а Рис проверил коридор перед тем, как Дойл меня вынес.

– Зачем такие предосторожности? – спросил Гриффин. – Что сегодня случилось?

Рис проверил дверь, потом взял у меня карту с ключом и открыл дверь. Он проверил номер, пока мы все ждали в холле. Если у Дойла и устали руки меня держать, это не было заметно.

– Номер чист, – сказал Рис.

Он взял Гриффина за другую руку, и они ввели его в номер. Мы вошли за ними.

Дойл положил меня на кровать, прислонил к ее спинке. Достав из-под одеяла подушку, Дойл подложил ее мне под ногу. Потом снял плащ и положил его в ногах кровати. На голой груди у него была все та же система кожаных ремней с металлическими шипами, в ушах блестели все те же серебряные кольца, и павлиньи перья все так же задевали плечи. Мне впервые пришло в голову, что я никогда не видела Дойла в другом уборе. Не только в одежде, но я даже не знаю, использует ли он гламор. Дойл никогда не старался быть не тем, что он есть.

Я посмотрела на Гриффина, все еще сияющего, все еще прекрасного. Гален и Рис усадили его в кресло. Гален облокотился на столик возле кресла. Рис привалился к стенке. Никто из них не светился, но я знала, что Гален по крайней мере не пытался сойти за человека.

Китто взобрался на кровать и свернулся подле меня, закинув одну руку мне на талию, опасно близко к тому, что пониже. Но он не пытался использовать это положение. Уткнувшись лицом мне в бедро, он казался довольным, будто собирался уснуть.

Холод сел в дальнем конце кровати, оставив ноги на полу, но не допуская, чтобы на постели оказался только гоблин. Он скрестил руки на груди под следами крови. Так он и сидел – высокий, прямой и щемяще-красивый, но не светился, как Гриффин.

Вдруг меня осенило: Гриффин не убирал гламор, он его добавлял. Всегда, когда я думала, что он убирает обман, он укутывал себя самым большим обманом. Почти никто из сидхе не умеет использовать гламор, чтобы улучшить свой вид в глазах других сидхе. Попытаться можно, но это будет зряшная работа. Даже я теперь, когда пришла в силу, видела, что его сияние – обман.

Я закрыла глаза, оперлась головой о стену.

– Убери гламор, Гриффин. Сиди как хороший мальчик.

Я сама слышала, каким усталым голосом говорю.

– У него отлично получается, – сказал Дойл. – Лучше я вряд ли у кого видел.

Я открыла глаза и посмотрела на Дойла.

– Приятно слышать, что представление предназначалось не мне одной. А то я чувствовала себя полной дурой.

Дойл оглядел комнату.

– Джентльмены? – спросил он.

– Он светится, – сказал Гален.

– Как светляк в июне, – подтвердил Рис.

Холод кивнул.

Я тронула Китто за волосы:

– Ты его видишь?

Китто приподнял голову, глаза его были полузакрыты.

– Для меня все сидхе красивы.

Он снова ткнулся в меня лицом, чуть ниже по бедру, чем был раньше.

Я посмотрела на Гриффина, все еще сияющего и такого красивого, что хотелось заслонить глаза рукой, как от солнца. Мне хотелось на него заорать, крикнуть, что я думаю о его лжи и обмане, но я не стала. Гнев укрепил бы его в уверенности, будто он что-то еще для меня значит. А это было не так – то есть я чувствовала совсем не то, что ему хотелось бы. Я чувствовала себя обманутой дурой и злилась.

– Свяжись с королевой, Дойл, – попросила я.

Туалетный столик стоял перед кроватью, большим зеркалом обращенный ко мне. Дойл встал в середине зеркала. Я все еще видела в стекле себя. Разглядывая свое отражение, я думала, почему я так мало изменилась. Конечно, волосы надо бы причесать, макияж освежить, помада совсем стерлась, но лицо оставалось тем же. Невинность исчезла из него много лет назад, и очень мало осталось способности удивляться. Испытывала я только жуткое оцепенение.

Дойл приложил руки над стеклом. Я ощутила, как поползла по комнате магия, будто мурашки по коже. Китто поднял голову посмотреть, положил щеку мне на бедро.

Сила выросла до давления – такого, что хотелось продуть уши, чтобы его выровнять, но единственное на самом деле, чем можно было снять это давление, – использовать его. Дойл погладил зеркало, и оно заколебалось, как вода в сосуде. Его пальцы были как камешки, брошенные в пруд, и от них пошли круги. Дойл слегка шевельнул руками, запястьем и пальцами, и зеркало перестало быть прозрачным. Поверхность стала молочно-белой, как туман.

Туман прояснился, и показалась королева, сидящая на краю кровати, и глядела она на нас будто сквозь зеркало в рост у себя в покоях. Она сняла уже перчатки, но остальной наряд был на ней. Она ждала нашего вызова – я готова была ручаться любой частью тела. Сбоку от нее виднелось голое плечо Эймона, он лежал на боку, будто спал. Мальчик-блондинчик стоял возле нее на коленях, приподнявшись на локтях. Он тоже был голый, но не под одеялами. Тело у него было сильное, но худое – мальчишеское тело с мускулатурой мужчины. Я снова подумала, есть ли ему уже восемнадцать.

Дойл отошел в сторону, чтобы королева первой увидела меня.

– Привет, Мередит!

Ее глаза оглядели всю сцену: полуодетого гоблина и Холода со мной на кровати. Она улыбнулась, и это была улыбка удовольствия. Я поняла, что декорации у нее и у меня одинаковы. У нее двое мужчин в кровати, и у меня тоже. Я только надеялась, что она больше наслаждается этой ситуацией. А может быть, и не надеялась.

– Здравствуй, тетя Андаис.

– Я думала, ты уже залезла в постель с одним или несколькими из своих мальчиков. Ты меня разочаровала.

Она погладила мальчишку по голой спине, провела рукой по овалу ягодиц. Ленивый жест, как собаку по спине потрепать.

Я заговорила самым нейтральным, тщательно лишенным эмоций голосом:

– Когда мы приехали, здесь был Гриффин. Он сказал, что послала его ты.

– Так и есть, – ответила она. – Ты согласилась спать с моим шпионом.

– Я не соглашалась спать с Гриффином. Я думала, что после нашего разговора ты поняла, какие у меня к нему чувства.

– Нет, – ответила Андаис. – Нет, я этого совсем не поняла. На самом деле я не думаю, что ты сама это понимаешь.

– Никаких, – ответила я. – Единственное, чего я от него хочу, – это чтобы он не показывался мне на глаза, и спать я с ним не собираюсь ни при каких обстоятельствах. – Не успела я это сказать, как до меня дошло, что она может теперь на этом настаивать просто ради упрямства. И я быстро добавила: – Я хочу знать, что на него снова наложен целибат. Он был освобожден десять лет назад, чтобы иметь возможность спать со мной, но он злоупотребил этой свободой, чтобы трахать всех, кто соглашается. Я хочу, чтобы он знал: я сплю с другими стражами, им разрешено иметь секс, а ему – нет. И если я не соглашусь с ним лечь, то он обречен жить без секса до конца своей ох какой долгой жизни.

Я улыбнулась, говоря эти слова, и поняла, что говорю правду. Прости меня Богиня, это мстительно, но это действительно то, что я чувствовала.

Андаис снова засмеялась:

– Ох, Мередит, ты куда больше одной крови со мной, чем я смела надеяться. Да будет по твоей воле. Отправь его обратно на его одинокое ложе.

– Ты слышал, – обратилась я к нему. – Убирайся.

– Если не я, – сказал Гриффин, – то будет кто-то другой. Может быть, тебе стоит ее спросить, кого она пришлет мне на замену.

Я глянула на тетушку:

– Кого ты пришлешь ко мне вместо Гриффина?

Она протянула руку, и на свет выступил мужчина, который будто терпеливо ждал этого зова. Кожа у него была цвета весенней сирени, а волосы до колен – цвета розовой травки пасхального яичка. И глаза как озера жидкого золота. Это был Паско, брат-близнец Розенвин.

Я смотрела на него, он на меня. Никогда мы с ним не были друзьями. На самом деле раз или два я думала, что мы враги.

Гриффин рассмеялся:

– Мерри, это несерьезно. Ты предпочтешь трахаться с Паско, а не со мной?

Я посмотрела на Гриффина. Он перестал светиться и выглядел почти обычно. И был зол, так зол, что даже руки у него мелко дрожали, когда он показывал на зеркало.

– Гриффин, лапушка, – сказала я, – есть чертова уйма мужчин, которых я предпочла бы тебе в своей постели.

Королева засмеялась, потянула Паско за руку и усадила его к себе на колени – как Санта Клаус на рождественской распродаже сажает на колени ребенка. Она смотрела на меня, поглаживая сахарную вату волос Паско.

– Ты согласна принять Паско как моего соглядатая?

– Согласна.

У Паско чуть выкатились глаза, будто он ожидал хоть каких-то с моей стороны возражений. Но я сегодня уже не была на них способна.

Андаис погладила Паско по спине.

– Кажется, ты его удивила. Он говорил, что ты никогда не согласишься делить с ним ложе.

Я пожала плечами:

– Это нельзя назвать судьбой, которая хуже смерти.

– Весьма верно, племянница моя. – Наши глаза встретились сквозь отсутствующее зеркало. Она кивнула и подтолкнула мужчину, сидящего у ее ног, заставив встать. Потом шлепнула его по ягодицам, и он вышел из кадра. – Скоро он у тебя будет.

– Отлично, – сказала я. – Теперь, Гриффин, исчезни.

Гриффин замялся, потом вошел в кадр зеркала. Посмотрел на королеву, на меня. Открыл рот, будто хотел что-то сказать, потом закрыл – и это было самое умное, что он мог сделать.

Он поклонился и произнес:

– Повинуюсь, моя королева. – И повернулся ко мне: – Еще увидимся, Мерри.

Я покачала головой:

– Зачем?

– Ты меня когда-то любила, – произнес он почти вопросительно, почти с мольбой.

Я могла бы солгать – на мне не было чар, – но не стала.

– Да, Гриффин, я любила тебя когда-то.

Он посмотрел на меня, перевел глаза на кровать с ее шведским столом мужчин.

– Мне очень жаль, Мерри, что так вышло.

Слова прозвучали искренне.

– Жаль, что ты потерял меня, жаль, что убил мою любовь к тебе, или жаль, что больше меня не трахнешь?

– Все вместе, – ответил он. – Все вместе.

– Умный мальчик. А теперь уходи, – сказала я.

Что-то мелькнуло на его лице, похожее на страдание, и я впервые подумала, что, может быть – только может быть, – он понял, что поступил неправильно.

Он открыл дверь, шагнул наружу, и когда дверь за ним закрылась, я поняла, что он ушел. Не просто ушел в том смысле, что его не будет рядом. Он перестал быть для меня моим милым, перестал отличаться от других.

Я вздохнула и снова привалилась к стенке. Китто подвинулся ближе, подсунул под меня босую ногу. Я подумала, будет ли, черт побери, мне этой ночью хоть минутка побыть одной.

Я снова посмотрела в зеркало:

– Ты же знала, что я не приму Гриффина как твоего соглядатая, не приму, если это значит иметь с ним секс.

Она кивнула:

– Мне нужно было знать твои истинные чувства к нему, Мередит. Нужно было проверить окончательно, не влюблена ли ты все еще в него.

– Зачем? – спросила я.

– Потому что любовь может помешать вожделению. Теперь я знаю, что ты изгнала его из своего сердца. И я этим довольна.

– Я просто без ума от радости, что ты довольна.

– Осторожнее, Мередит. Мне не нравится язвительность в мой адрес.

– А мне не нравится, когда мне вырезают сердце ради развлечения.

Я еще не успела это сказать, когда поняла, что говорить не надо было.

Ее глаза сузились.

– Когда я вырежу тебе сердце, Мередит, ты об этом узнаешь.

Зеркало заволокло туманом, и вдруг снова явилась отражающая поверхность. Я таращилась в зеркало на свое отражение, и сердце стучало у меня в глотке.

– Когда мне вырезают сердце, – повторил Гален. – Не-удачный, очень неудачный выбор слов.

– Я знаю.

– На будущее, – заметил Дойл, – сдерживайся. Андаис не нуждается ни в каких подсказках насчет идей подобного рода.

Я отпихнула Китто от себя. Потом осторожно спустила ногу с кровати и начала вставать, опираясь на ночной столик.

– Что ты делаешь? – спросил Дойл.

– Собираюсь смыть с себя сколько получится этой крови и грязи и лечь в постель. – Я оглядела собравшихся мужчин. – Кто мне поможет принять ванну?

Вдруг повисла очень плотная тишина. Мужчины переглядывались, будто не зная, что делать и что говорить. Гален шагнул вперед, протянул мне руку, чтобы помочь встать. Руку я приняла, но покачала головой.

– Гален, ты со мной сегодня быть не можешь. Нужен кто-то, кто сможет закончить то, что мы начинаем.

Он на миг опустил глаза к полу, потом поднял их.

– А!

Он помог мне снова сесть на кровать, потом подошел к креслу, где бросил свою куртку.

– Я пойду попрошу портье дать мне соседний номер с этим, а потом пойду пройдусь. Кто со мной?

Все они переглянулись. Кажется, никто не знал, как тут себя вести.

– И как королева выбирала между вами всеми? – спросила я.

– Она просто указывала стража – или стражей, – которых желала на этот вечер, – ответил Дойл.

– Разве у тебя нет предпочтений? – спросил Холод, и что-то почти обиженное было в его тоне.

– Ты говоришь так, будто здесь есть плохой вариант. Плохого варианта нет, вы все прекрасны.

– Я уже получил от Мередит разрядку, – сказал Дойл, – так что на сегодня я откланяюсь.

Тут все обратили взгляды к нему, и Дойлу пришлось очень кратко объяснить, что он имел в виду. Холод и Рис снова переглянулись, и вдруг в комнате повисло напряжение, которого только что не было.

– В чем дело? – спросила я.

– Ты должна выбрать, Мередит, – сказал Холод.

– Почему это? – удивилась я.

Ответил Гален:

– Если ты предоставишь такой выбор всего двоим, очень велика опасность дуэли.

– А их не двое, а трое, – сказала я.

Они все посмотрели на меня, потом медленно перевели взгляды на кровать, где все еще оставался гоблин. Он был так же удивлен, как и они, таращился огромными глазами. И был почти напуган.

– Я бы никогда не стал соревноваться с сидхе.

– Китто пойдет в ванную, независимо от того, кто еще там будет, – сообщила я.

Все глаза устремились на меня.

– Что ты сказала? – спросил Дойл.

– Ты слышал. Я хочу заключить союз с гоблинами, а это значит, что я должна поделиться плотью с Китто. Именно это я и собираюсь сделать.

Гален пошел к дверям:

– Я позже зайду.

– Подожди меня, – окликнул его Рис.

– Ты уходишь? – спросила я.

– Как бы я ни хотел тебя, Мерри, с гоблинами я не якшаюсь.

Он вышел вместе с Галеном. Дверь за ними закрылась, Дойл ее запер.

– Это значит, что ты остаешься? – удивилась я.

– Я буду сторожить наружную дверь, – ответил он.

– А если нам понадобится кровать? – спросил Холод.

Дойл задумался, потом пожал плечами:

– Если вам понадобится кровать, я могу подождать за дверью номера.

Еще какое-то время шли переговоры и уточнения. Холод хотел четко оговорить, что ему не придется притрагиваться к гоблину. Я согласилась. Холод поднял меня на руки и понес в ванную. Китто уже был там, напускал воду в ванну. Когда мы вошли, он поднял глаза. Рубашку Галена он уже снял и остался в своей серебряной перевязи. Нам он ничего не сказал, только смотрел огромными синими глазами, одной рукой размешивая льющуюся из-под крана воду.

Холод оглядел тесноватое помещение, потом посадил меня на столик возле раковины. Он стоял передо мной, и вдруг как-то стало неловко. Поцелуй в машине – это было чудесно, но это было первое наше с Холодом прикосновение. А теперь нам предстоял секс – да еще и на публике.

– Правда неловко? – спросила я.

Он кивнул. От этого движения занавес его серебряных волос скользнул по телу.

Холод медленно, осторожно протянул руку к моему жакету. Он сдвинул бархат у меня с плеч, медленно спустил его вниз по рукам. Я стала помогать ему вынуть мои руки из рукавов, но он сказал:

– Нет, дай я.

Я снова опустила руки, и он стянул один рукав, потом другой и бросил жакет на пол. Кончиками пальцев он погладил мне голую кожу плеч. От этого у меня мурашки побежали до самых пальцев.

– Распусти волосы, – попросила я.