Соблазненные луной Гамильтон Лорел
Никка целовал меня в щеку, но я не могла оторвать глаз от его крыльев. Когда он добрался до подбородка, а я так и не взглянула на него, он слегка куснул меня в шею. Я ахнула, но в лицо ему так и не посмотрела. Он выбрал местечко ниже на шее и укусил посильнее. Достаточно сильно, чтобы я зажмурилась, а когда я открыла глаза, передо мной было его лицо.
Лицо было то же, что и прежде, это был Никка, но все же совсем другой. В нем появилась какая-то одержимость, в глазах, на лице, на губах я читала вопрос. Я видела жажду в карих глазах. Пульс бешено забился. Меня напугало желание на лице стража. Не желание даже, потребность.
Он низко рыкнул.
– Я хочу впиться в тебя зубами. Я хочу кормиться тобой! – Он схватил меня за руки, сжал их до синяков, в глазах вспыхнул страх. – Что это со мной? Во что я превращаюсь?!
– Ты голоден? – Я слышала, как задаю вопрос, но не помнила, как он пришел мне в голову. Пульс замедлился, я была совершенно спокойна, умиротворена.
Никка мотнул головой.
– Нет, ни есть, ни пить я не хочу. – Он встряхнул меня, потом вроде опомнился. Я видела, как он пытается разжать хватку у меня на руках, но он так и не отпустил меня. – Я хочу тебя, Мерри, тебя.
– Хочешь секса?
– Да... Нет... – Он нахмурился, а потом завопил от отчаяния: – Я не знаю, чего я хочу!
Он ошарашенно на меня посмотрел:
– Я хочу тебя, но так, словно ты и пища, и питье, и любовница.
Я кивнула и положила руки ему на локти. Даже там кожа у него была мягкая. Была ли она такой нежной до того, как у него выросли крылья? Я не могла припомнить. Я вообще не могла припомнить Никку без крыльев. Словно он стал настоящим, только когда крылья вырвались у него из спины.
– Она – Богиня, – проговорил Дойл от порога. – Любой из нас жаждет прикосновения божества.
В глубине своего неестественного спокойствия я точно знала, что он прав.
– Я могу превратить его в то, чем желает его видеть Богиня. Сейчас, этой ночью.
– Но она – Богиня, а ты – смертная, и тебе нужно больше сна, чем ей, – возразил Дойл, скользя в комнату, словно обрывок самой тьмы. Он подошел к дальнему краю постели и после секундного колебания нагнулся. Он так и остался на коленях у кровати, но давление на меня, о котором я прежде и не подозревала, ослабело. Я смогла дышать, и пульс вернулся к бешеному ритму. Страх возник опять с выплеском адреналина, от которого у меня голова пошла кругом, но тут же исчез – так же быстро, как появился. Никка растерянно моргал.
– Что это было, вот сейчас? Что это было? – Он выпустил мои руки и осторожно попятился по постели, стараясь не повредить крылья.
Дойл не двинулся с места.
– Похоже, чаша обладает собственной волей.
– О чем ты? – спросила я.
– Она не завернута и лежит на боку.
Я перебралась на другую сторону и увидела, что он вытащил чашу из-под кровати, потянув за край шелковой наволочки, на которой она по-прежнему лежала, хоть уже и развернутая.
– Я ее завернула, Дойл. Даже если б она упала случайно, она не могла так аккуратненько развернуться, да еще и шелк разгладить.
Дойл посмотрел на меня, стоя на колене и держа уголок шелка двумя пальцами.
– Я уже сказал, Мерри, чаша имеет свою волю, но будь я на твоем месте, я убрал бы ее подальше от постели. Или ты будешь очень весело проводить каждую ночь, когда кто-то из нас будет с тобой.
Я вздрогнула:
– Да в чем дело, Дойл?
– Богиня решила вновь заняться нашими делами, насколько я понял.
– Расшифруй, пожалуйста.
Он посмотрел мне в глаза:
– Чаша вернулась, и в день ее возвращения милость ее пролилась на нас снова. Кромм Круах опять среди нас, как и Конхенн. Те из нас, что были богами, вернулись к прежней славе, и те, что богами не были, приобретают силы, о которых им и не мечталось.
– Богиня использует Мерри как посланника, – предположил Рис, но нахмурился и качнул головой: – Нет, скорее Мерри напоминает живую версию чаши. Она наполняется благодатью и проливает ее на нас.
– Я не имею отношения к тому, что сила вернулась к тебе, – буркнула я, положив руки на бедра.
Рис улыбнулся:
– Может, и так.
– Ты был в той комнате, – припомнил Дойл.
Я посмотрела на него и встряхнула головой:
– Нет, Дойл, с Мэви и Холодом совсем не то произошло, что с Рисом.
Дойл поднялся и провел руками по незастегнутым джинсам, словно пытался стереть с пальцев какое-то ощущение. Какое? Силы, магии, прикосновения шелка? Я едва не задала вопрос, но Шалфей меня перебил:
– Посмотри на мои глаза, Дойл, посмотри – вот что сделала наша прелестная Мерри!
Шалфей обежал кровать, чтобы дать Дойлу полюбоваться своими глазами.
– Рис мне сказал, что твои глаза теперь трехцветны. Крылья Шалфея чуть обвисли, словно от разочарования, что его сюрприз подпортили.
– Я теперь сидхе, Мрак, что ты на это скажешь?
Губы Дойла чуть искривила усмешка, какой я у него еще не видела. У кого-нибудь другого я бы эту усмешку назвала жестокой.
– А ты не пробовал еще уменьшаться?
– А что такого? – насторожился Шалфей.
Дойл пожал плечами, улыбка стала заметней.
– Ты пробовал сменить форму с тех пор, как изменились твои глаза? Просто ответь.
Шалфей замер, стоя между мной и Дойлом, и я увидела, как затрепетали его крылья, словно цветок на сильном ветру. Он вздрогнул еще раз и еще, а потом запрокинул голову и завыл. Без слов, без надежды – отчаянный, щемящий плач.
Я будто приросла к месту, пока не затихли последние отзвуки этого крика.
– Что случилось?! – Я потянулась к его плечу поверх крыла. Он отпрыгнул.
– Не тронь меня! – Он попятился к двери. За его спиной возник Холод, и Шалфей отпрянул и от него. Кажется, мы все его пугали.
– Что случилось? – снова спросила я.
– Для крылатых быть сидхе имеет свою цену, – бросил Дойл со злорадной ноткой. Я уже догадывалась, что у них вышла какая-то грызня, но я и не представляла, насколько она была злобной. В жизни не видела, чтобы Дойл опускался до подколок.
Шалфей ткнул пальцем в сидящего на кровати Никку:
– Он о крыльях не знает ничегошеньки! Он никогда не плыл над весенним лугом, не знал, как чист и медвян бывает ветер! – Он стукнул кулаком в голую грудь. – Но я знаю! Знаю!
– Я не понимаю, – сказала я. – Что такого страшного для Шалфея в том, что он стал сидхе?
– Ты украла у меня крылья, Мерри, – ответил он, и на лице появилось выражение такой невыносимой утраты, что я потянулась к нему. Мне надо было его обнять. Прикоснуться к нему. Попытаться стереть это выражение из его глаз.
Он выставил мне навстречу бледную желтую ладонь.
– Нет, довольно, Мерри. С меня на сегодня сидхе довольно.
Рис откашлялся, и Шалфей опять испуганно вскинулся – и обнаружил, что Рис стоит почти вплотную к нему, пройдя к зеркалу через всю комнату. Шалфей загнанно огляделся, словно ища выход из ловушки, в которую мы его поймали. Холод и правда перегораживал единственный выход, но Шалфей не был в ловушке. Во всяком случае, в том, что я называла ловушкой.
Шалфей опять указал на Никку:
– Знаешь, как мы звали бы его, если бы он с такими крыльями родился?
Все вокруг попытались состроить непроницаемые лица, хотя получилось в результате что угодно от сарказма до высокомерия. Рис сказал наконец:
– Я сдаюсь. Как вы звали бы Никку, если бы он родился с крыльями?
– Проклятым! – выплюнул Шалфей, словно слова грязнее в мире не было.
– Почему проклятым? – не могла понять я.
– У него есть крылья, а летать он не может! Он слишком тяжел, чтобы крылья ночного мотылька могли поднять его в воздух. – Шалфей стукнул себя по груди: – Как и я теперь слишком тяжел для моих.
– Что тут у вас?.. – спросил с порога Гален, протирая глаза. Его спальня была отсюда самой дальней.
Никто из нас не успел сказать ни слова, как Шалфей промаршировал к нему, протиснувшись мимо Холода.
– Глянь, глянь, во что меня превратили!
Гален вытаращился на Шалфея:
– Что... Твои глаза!
Шалфей оттолкнул его с пути, прошипев напоследок через крылатое плечо:
– Злые, злые сидхе!
И ушел.
Глава 15
– Давай за ним, Рис, – скомандовал Дойл. – Присмотри, чтобы ничего не случилось.
Рис подчинился без возражений. Ушел он нагишом, как и Шалфей. Я понадеялась, что снаружи никто не притаился с инфракрасной камерой, а потом сообразила, что снимки в газетах – не самая большая наша беда. Слишком я давно оставила волшебную страну и живу среди людей, а то вообще бы о такой ерунде не подумала.
– А что может случиться? – спросила я.
– Что-нибудь с самим Шалфеем.
– То есть как бы он с собой чего не сделал от отчаяния, что лишился способности летать?
Дойл кивнул.
– Бывало, крылатые фейри таяли и умирали, когда теряли крылья.
– Я не хотела ему вреда...
– Сидхе опасней всего, когда не хотят вреда, – сказал Холод с горечью, которой мне у него наблюдать еще не приходилось.
– Сегодня моя ночь, – напомнил Никка. До сих пор он в разговоре участия не принимал, и стоило мне взглянуть в его карие глаза, как у меня внизу все напряглось. Желание Никки было не просто откровенным, оно было свирепым, совсем не то что обычная его нежность.
– Судя по твоему виду, – сказал Дойл, – ты все еще опьянен силой. Думаю, чаша на сегодня с тобой не закончила. Я боюсь, что для Мерри это обернется плохо.
Никка помотал головой, не отрывая взгляда от меня, словно все остальное для него не существовало.
– Моя ночь.
Гален перешагнул порог и уставился на крылья Никки.
– Ух ты, это что-то новенькое!
– Многовато сегодня новенького, – настороженно заметил Дойл.
Никке не было дела ни до чего.
– Моя ночь. – И он протянул ко мне руку.
– Нет, – сказал Дойл, взял меня за руку и отвел подальше от кровати.
– Она моя сегодня! – возмутился Никка, и я подумала, что сейчас они подерутся или по крайней мере поругаются.
– Формально – не твоя, а Риса, – поправил Дойл, – и оба вы свое уже получили.
– Если Рис свое получил, то следующий на очереди – ты, Дойл, – сказал Холод.
Никка сжал кулаки:
– Нет! Мы не закончили! – Голос его словно исходил откуда-то из глубин. Может, Никка и стал крылатым, но энергия его была не от воздуха, а от земли.
Дойл передвинул меня себе за спину, отгородив от Никки. Крылья укрывали стоящего на коленях в кровати стража, будто волшебный плащ.
– Приди в себя, Никка. Я не знаю, какие виды на тебя имеет Богиня, но пока мы не убедимся, что для Мерри это безвредно, нам нужно быть осторожней. Твоя божественность не стоит жизни Мерри. Ничто на свете не стоит такой цены.
Я выглянула из-за черной гладкой руки Дойла и увидела, как Никка пытается справиться с собой. Казалось, что он борется с какой-то чуждой силой, и этой силе плевать на то, чего хочет или не хочет Никка.
Страж повалился на четвереньки, крылья улеглись у него вдоль спины, волосы густой каштановой волной накрыли лицо и половину кровати. Он вздохнул так глубоко, что содрогнулся всем телом, радуга крыльев затрепетала. Когда Никка поднял голову, на лице у него была страдальческая гримаса, но он кивнул:
– Дойл прав, прав. – Он шептал это снова и снова, словно убеждал самого себя или ту силу, что им владела.
Дойл шагнул к нему и нежно тронул за лицо.
– Прости, брат, но безопасность Мерри – на первом месте.
Никка кивнул. Вряд ли он почувствовал руку Дойла. Глаза у него будто ничего не видели.
Дойл отступил от кровати, оттесняя меня все дальше, словно по-прежнему не доверял Никке.
– Никто, не получивший еще божественности, не должен спать с Мерри, пока мы не поймем, чего добиваются чаша и Богиня.
– Так что остаются только Рис и Холод, – сказал Гален. Не слишком обрадованный.
– Только Холод – пока не выясним, как много силы вернулось к Рису, – поправил Дойл.
– Не так много, как я надеялся, – сказал появившийся на пороге Рис. – Шалфей задурил мне голову, как вино в субботний вечер.
– А где Шалфей? – спросила я.
– Вся эта магия, видимо, привлекла внимание Конхенн. Она занялась утешением нашего свежеиспеченного сидхе.
– Я думал, с него на эту ночь сидхе хватило, – удивился Гален.
Рис пожал плечами:
– Конхенн умеет уговорить.
– Это ж до какого отчаяния она дошла, что позвала его к себе, – сказал Холод.
– Ну, не знаю, – сказала я. – В последние две недели она без всяких околичностей дала понять, что обрадуется любому из нас в своей постели.
– Мы и так спим в ее постели, – заметил Дойл.
Я посмотрела на него укоризненно:
– Только чтобы быть рядом, пока она не нарыдается и не заснет. Я не это имела в виду.
Дойл позволил себе намек на улыбку.
– Когда скорбь Мэви пошла на убыль, она... дала понять, что была бы не против более ощутимого "присутствия рядом".
Улыбка меня поразила. Наверное, попытки Мэви соблазнить моего Мрака были "ощутимей", чем мне казалось. Рис фыркнул:
– Сейчас ее утешают очень даже ощутимо.
– Вы не понимаете, – сказал Холод. – Никто из вас не понимает.
– Чего не понимаем? – спросила я, глядя в холодное красивое лицо.
– Насколько велика ее нужда, что она приняла Шалфея.
– Он теперь сидхе. Не знаю, надолго ли, но на сегодня – точно.
– Это навсегда, – сказал Холод.
Я нахмурилась:
– Нет, магия может превратить в сидхе на время, как Слезы Бранвэйн. Но сидхе нужно родиться.
– Это неверно, – возразил Холод.
И мне припомнилось вдруг прекрасное дитя, танцующее на снегу. Почему-то казалось нормальным, что изначально бесплотное существо превратилось в сидхе. Но малые фейри или люди в сидхе превратиться не могут. Они не становятся сидхе, так просто не бывает.
– Когда-то мы собирали новых сидхе словно грибы в лесу, – сообщил Холод. – Они росли как после дождичка.
– Отец мне о таком не рассказывал. – Я не хотела сказать, что не поверила, но тон выдал мои сомнения.
– Это было две тысячи лет назад, если не больше, – объяснил Дойл. – С первым великим заклятием мы потеряли способность творить новых сидхе. Мало кому из нас хочется говорить о настоящих утратах.
– Подозреваю, что наши утраты были не так безвозвратны, как нас заставили поверить, – заметил Холод.
– Нас никто не обманывал, – сказал Дойл.
Холод смерил его долгим взглядом:
– Чашу утратил Благой Двор, Дойл. И они же вынудили нас расстаться с большей частью нашей сущности.
Дойл мотнул головой.
– Я не стану спорить на эту тему. Ни с кем из вас, – добавил он, взглянув на Риса и Галена.
Гален развел руками:
– Я никогда и не спорил.
– Ты слишком молод, – согласился Дойл.
– Ну так, может, объяснишь что-нибудь тем, кому еще не стукнуло полтыщи лет?
Дойл улыбнулся уголком губ.
– Почти все великие реликвии, что исчезли бесследно, принадлежали благим. Реликвии неблагих остались, хотя потеряли в силе. Поговаривали, что Благой Двор разгневал Богиню или Консорта, раз они лишились благодати.
– Мы считали, будто они совершили что-то настолько дурное, что божественный лик отвернулся от них, – сказал Холод.
Я повернулась к нему:
– То есть ты так считал.
Он кивнул. Его лицо казалось лицом прекрасной статуи, слишком красивым для живого лица, слишком надменным, чтобы к нему притронуться. Он опять спрятался за холодной маской, которую веками носил при Неблагом Дворе. Я знала уже, что маска была способом защиты – камуфляжем, если хотите, – чтобы прятать за ней боль. Несколько слоев этой защиты я сдернула и увидела, что за ней скрывается. К сожалению, на этой стадии копания в обидах и страданиях мы и застряли. Мне ужасно хотелось двигаться дальше, к следующему слою. Не одни же обиды у Холода за душой. Я в этом уверена... почти.
– Так считают многие, – сказал он.
Дойл пожал плечами:
– Все, что я знаю, – это что мы многое потеряли и что переселились в Западные земли. Кроме этого, я ни в чем не уверен. – Он сердито глянул на Холода. – И ты тоже.
Холод открыл было рот, но Дойл поднял руку:
– Нет, Холод, мы не станем бередить эту рану. Сегодня не станем. Мерри будет только твоей, пока мы не убедимся, что не опасны для нее. Тебе этого мало?
– Пойду-ка я спать, – довольно неожиданно сказал Рис, и все повернулись к нему. – Старые склоки мне неинтересны, а после того, как я мгновенно поддался гламору Шалфея, я не уверен, что вновь стал Кромм Круахом. А если я не бог, то слоняться возле Мерри мне не стоит. – Он послал мне воздушный поцелуй. – Спокойной ночи, моя принцесса! Поутру нам всем нужно будет собраться и успеть на самолет в Сент-Луис. Так что не проболтайте тут всю ночь.
Он погрозил нам пальцем и удалился. Гален поглядел на нас с Дойлом и Холодом.
– Мне тоже пора, наверное. – Он взглянул на меня с болью и сожалением. – Что бы тут ни происходило, надеюсь, мы скоро со всем разберемся.
Я сказала ему в спину:
– Посмотри, как там Китто, хорошо? А то он наверняка проснулся от этого шума.
Он кивнул и ушел, очень стараясь не оглядываться, словно не хотел нас видеть.
– Никка, ступай-ка тоже к себе, – велел Дойл.
– Я не ребенок, чтобы отправлять меня в детскую!
Мы все на него вытаращились, потому что Никка никогда не спорил с Дойлом. Вообще-то он ни с кем не спорил.
– Кажется, с крыльями ты и храбрости набрался, – отметил Дойл.
Никка посмотрел на него очень хмуро:
– Я уйду, если ты уйдешь тоже.
– Намекаешь, что Дойл хочет выставить тебя, чтобы остаться со мной самому? – спросила я.
Никка промолчал, злобно глядя на Дойла.
Холод вынырнул на миг из своей хандры, чтобы сказать:
– Это я просил Дойла остаться.
Никка перевел мрачный взгляд на Холода:
– Зачем?
– Он может обеспечить безопасность Мерри.
Никка сполз с постели и встал перед нами очень прямо – стройное, атлетичное, бронзовое видение, обрамленное буйной гривой волос и еще этими крыльями. Кажется, крылья привлекали меня больше, чем должны были. То есть, конечно, они были прекрасны – но они просто притягивали мой взгляд, мое внимание. Что-то во мне хотело их потрогать, покататься по их великолепию, покрыть все тело многоцветной пудрой пыльцы.
Дойл взял меня за руку, и я вздрогнула. Сердце скакнуло к горлу – непонятно почему.
– Тебе нужно уйти, Никка. Ты зачаровываешь ее, как змея зачаровывает птичек. Не знаю, какой ценой можно разорвать эту твою власть над ней, но не стану рисковать ее жизнью, чтобы это выяснить.
Никка зажмурился, плечи у него ссутулились – но из-за этого крылья мазнули по полу, и ему пришлось снова выпрямиться. Тонкой рукой он откинул волосы с лица, и они упали сбоку каштановым водопадом.
– Ты прав, мой капитан. – По его лицу скользнула тень страдания. – Я поищу, осталась ли еще свободная кровать. Если мы и дальше так будем обходиться со спальнями, их на нас не напасешься.
Я потянулась потрогать его крылья, когда он проходил мимо меня, и Дойл перехватил мою руку, привлек меня к себе и сжал оба моих запястья.
Никка посмотрел через плечо на меня, потом на Дойла.
– Мы вернемся к этому разговору, Мрак. – Голос опять был будто не его, и взгляд такой я у него никогда не видела.
Дойл даже попятился, прижав меня теснее.
– С радостью, но не сегодня.
Холод встал рядом с Дойлом, забыв собственные претензии от удивления при виде Никки, угрожающего Дойлу.
– Уходи, Никка, – сказал он.
Никка повернулся к нему:
– С тобой тоже разговор будет, Убийственный Холод, если пожелаешь.
– Не надо, Никка, не бросай им вызов, – сказала я.
Он тем же мрачным взглядом смерил меня с ног до головы. Взгляд меня почти напугал: он как будто намекал на что-то большее, чем жажда секса. Скорее в нем была жажда обладания, собственничество.
– Ты просишь меня не бросать им вызов, а сама стоишь, прижавшись к полунагому телу Дойла.
Такого выражения лица я никогда у него не видела – словно какой-то незнакомец с лицом Никки стоял сейчас передо мной. Никка повернул к Холоду это незнакомое лицо.
– И ты, кто никогда не был богом, ты теперь станешь править нами? Если тебе одному будут принадлежать ее ночи, ты станешь королем! – Его голос был пропитан такой яростной ревностью, что она уже походила на ненависть.
Холод чуть выдвинулся вперед, загородив нас.
Читать бесплатно другие книги:
