Звезды падают вверх Литвиновы Анна и Сергей

– Пока да… И узнайте адрес его родителей – если они живы, конечно… Про братьев-сестер – тоже… И других близких… Может, адреса друзей Кольцова узнаете… И все, что нароете, немедленно сообщайте мне.

– Есть! Разрешите приступать?

– Валяйте.

«Грибочек номер один» вышел – сосредоточенный до важности.

Второму Грибочку Петренко поручил договориться о встречах, которые он решил провести непременно сегодня.

Участковый Андрей Пивоваров отчаянно хлюпал носом и ежеминутно чихал, старательно отворачиваясь в сторонку. Он смущался из-за того, что предстал перед московским гостем в таком непрезентабельно простуженном состоянии, и нервно теребил промокший платок.

Петренко постарался отсесть на безопасное от вирусов расстояние. Участливо сказал, не утруждая себя холодно-вежливым «вы», – с участковым, хочешь не хочешь, нужно было устанавливать контакт:

– Да не щемись ты! – Петренко намеренно употребил южное просторечное слово, имеющее крайне широкий, в зависимости от контекста, диапазон значений. В данном случае «не щемись» было эквивалентом предложения: «Да не стесняйся!» – предложения, которое нормальными, литературными, словами один мужик в беседе с другим и не выговорит. – С кем не бывает! – по-свойски продолжил Петренко. – Где простыл-то так?

Участковый, опасливо ожидавший каверзных вопросов по делу, удивленно ответил:

– Раков в воскресенье ловили!

Петренко проговорил, усмехнувшись:

– Что, без прокладки ловили?

Андрей ответил – почему-то виновато:

– Да я за рулем был, какие уж тут прокладки…

– Много взяли?

– Два ведра. Слоны! Бо-ольшие! Но вчера…

Петренко рассмеялся. Ему нравился этот хитрован-казак с южным говором и простецким юмором.

Участкового, смуглолицего, с казацким чубом, Петренко, верный своей привычке давать каждому встречному-поперечному кличку-определение «для внутреннего пользования», почему-то захотел назвать: «Есаул-есаул, что ж ты бросил коня». Кликуха получилась несуразно длинной, поэтому капитан сократил ее до Есаул-Есаул. Тоже неплохо получилось.

– Ну, давай, участковый, к делу, – посерьезнел Петренко. – Труп ты обнаружил?

– Да. Вскрывал квартиру по звонку соседки из сорок второй.

– Тебе сказали…

– Что Кольцова с утра не подает признаков жизни. На встречу с подругой не пришла. Телефон не отвечает. Из квартиры вроде не выходила.

– И ты сразу примчался? Оперативно на сигналы реагируешь…

Есаул-Есаул слегка смутился:

– Не на все, конечно. Но про эту семью я давно знаю. У них там не все ладно. Скандалят часто, посуда летает, жена верещит… А при таком раскладе до беды недалеко.

Последнее предложение участковый произнес с каким-то социалистическим пафосом. Петренко скептически скривился:

– Взяли, значит, на заметку…

Участковый не растерялся:

– Конечно, у вас там, в Москве, о таких делах участковые не всегда в курсе. Но у нас-то – городок маленький.

– Ну, а труп?

Андрей гордо вскинулся:

– Я у нас на аэродроме таких видал. Точная картина – как парашют не раскрылся. С виду люди – целехонькие, а руки-ноги мягкие. Как будто костей вовсе нет. Так и у этой Марины было. Я еще при визуальном осмотре заметил, что у нее тело как-то странно вывернуто…

– Сам кого-нибудь подозреваешь?

Андрей поспешно ответил:

– Ну, муж… с которым они все ругались… он летчик. Бывший.

– Ну и как ты сам это представляешь?

Участковый – очень неуверенно – сказал:

– Странная получается картина. У нас в городке полетов уже два месяца не было. Позавчера тоже не летали… Досаафовские аэродромы есть в Батайске и в Каменске… Что, значит, выходит? Кольцов там взял самолет… Посадил в него супругу. Взлетел. Скинул ее… Потом сел. Поехал в район десанта. Нашел труп… Подобрал… Привез зачем-то в свою квартиру… Уехал… Глупо как-то…

– А он, Кольцов, вообще-то – как? В себе? Может, у него крыша съехала?

– Да он, конечно, странноватый… Особенно после того, как его комиссовали…

– За что комиссовали-то?

– Да по здоровью.

– А что с ним было?

– Вот он-то как раз, – участковый усмехнулся, – без парашюта брякался. Точнее – с парашютом, но он не раскрылся.

– И выжил?

– Ага. Как, почему – я толком не знаю. Но побился он сильно. Голова, ноги… В госпитале в Ростове полгода лежал… У него и сейчас шрамы… Ну, после госпиталя Кольцова и комиссовали…

– Чем он занимается?

– Когда чем. Частным извозом подрабатывает. Лекарства какие-то по аптекам развозит…

– Лекарства? Какие?

– А я знаю? Оно мне надо?.. Хер… этот… хербалайф какой-нибудь… Еще где-то подрабатывал… На рынке, что ли…

– А женка его? Ты говоришь, они плохо жили?.. А почему? Он пил, что ли? Гулял?

– Не, пить не пил. Это точно. После того как брякнулся, почти даже в рот не брал. Это я точно знаю. И не гулял, по-моему, тоже. У нас ведь городок. В одном углу, извините, пукнут – в другом веер достают.

– А Марина?

Участковый сделал секундную паузу.

– Да в том-то и дело, что ничего толком не знаю. Так, слухи только. От бабок на лавочке. Говорят, погуливала Марина.

– Погуливала… А кто у нее хахаль?

– Да черт его знает. Вроде бы даже не было постоянного… Но, говорят, любила она это дело… Солдатикам даже давала…

– Ого!.. Ну, а кто, например, из ухажеров мог ее замочить? У кого еще, может, были ключи от кольцовской квартиры?

– Вот это я тебе, капитан, сказать не могу, – с сожалением молвил участковый.

– Ну, а, может, у нее враги были? Или она задолжала кому? Она ж ведь на рынке торговала…

– Да какие там у нее деньги! Торговать-то она торговала… Но гроши там были невеликие. Когда полтинник в день… Когда стольник… Ну, два… За это не замачивают… Хотя…

– Что?

– Ладно. – Андрей подобрался. – Расскажу. В субботу, седьмого то есть, я задержал Леонида Плешакова, 1978 года рождения. Сын подполковника Плешакова. Студент Ростовского пединститута. Подрабатывает спекуляцией. Бизнесом то есть. Пьян был, как свинья, у Дома офицеров шатался с девками, «Мурку» горланил. Доставил я его в отделение… протокол оформлять не стал… отец… сами понимаете… Вытрезвил на скорую руку – из ведра окатил… Так этот Ленька, пока в обезьяннике сидел, пьяный в сосиску, много всякой ерунды кричал. И одну странную вещь ляпнул. Я никому не говорил пока. Он сказал: «Заказали нашу Кольцову. За большие долги заказали».

Петренко сделал в блокноте пометку: «Плешаков».

– А что ты, капитан, думаешь – как эту Марину убили? Что, в самом деле с самолета сбрасывали?

– Без понятия. Я уже себе мозги сломал.

– Ты подписку о неразглашении давал?

– Давал.

– Ну, так вот: именно об этом – в каком виде ты труп обнаружил – молчи! Даже жене ни гугу…

– Могила! – лживым голосом воскликнул участковый.

– …Но только тебе, Пивоваров, я могу рассказать, в чем дело, – продолжил Петренко, понизив голос.

Участковый – весь внимание – подался вперед.

– На одном из наших военных складов похищен яд, который оказывает подобное действие. Руки-ноги размягчаются, кости словно испаряются… Яд действует мгновенно… И у нас есть основания думать, что этот яд каким-то образом оказался дома у Кольцовых… Понял? Даже лица ее никто не мог узнать.

Участковый кивнул. Глаза его горели.

– Но об этом – никому ни слова. Информация – совершенно секретная, особой важности. Понял?

Участковый снова кивнул.

Петренко не сомневался, что рано или поздно тот проболтается. Расскажет в приливе чувств жене или выболтает друзьям по пьянке.

На то и было рассчитано.

Петренко вспомнил, как учил его дядя Володя – полковник Савицкий, когда он только поступил полгода назад на службу в комиссию: «Расследовать событие – это только полдела. Даже треть дела. Самое главное – обеспечить легендирование. Чтобы ни у кого даже тени подозрения не возникло. Чтобы все как один из числа тех, кто с событием сталкивался (а таких людей обычно бывает больше, чем ты даже можешь представить!), считали: ничего странного не случилось. Все в пределах здравого смысла. И привычной логики… Пусть люди спят спокойно«.

Квартиру Кольцовых Петренко осматривать пока не стал.

Старлей-особист (Жуков?.. Дубов?.. Черт их поймет – в общем, Грибочек…) уже сговорился для него о встрече с подругой погибшей.

Она проживала в том же подъезде. Именно она всполошилась из-за отсутствия Кольцовой, а после позвонила в милицию и вместе с участковым обнаружила труп.

Соседка, Анастасия Журавлева, 1965 года рождения, к визиту особиста из Москвы подготовилась.

– Прошу в залу! – несколько игриво пригласила она.

«Залой» здесь именовали гостиную со стандартным набором мебели из стенки, горки и телевизора. В углу комнаты громоздились баллоны с закатанными помидорами, кабачками, салатиками, а также черешневым, малиновым, грушевым вареньем. Закатанных банок насчитывалось никак не меньше ста.

Подле дивана был сервирован столик в стиле «а-ля фуршет». Настя разложила в художественном беспорядке персики, яблоки, сливы и бутерброды-канапе, насаженные на шпажки.

– Чай? Кофе? – Настя постаралась задать вопрос с интонацией профессиональной официантки. – Чего покрепче не предлагаю, вы ведь при исполнении, но если хотите – есть водка, коньяк, херес…

– А квас имеется? – чуть иронически поинтересовался Петренко. Его слегка забавляла эта провинциальная комедия.

– Есть минералка, – смутилась женщина.

– Не откажусь.

Дамочка слетала на кухню и принесла запотевшую бутылку.

– Компотик, извините, не сварила. У нас тут такие события… Ну да что я вам рассказываю…

Петренко залпом осушил стакан ледяной воды с явным привкусом сероводорода и взял крошечный бутерброд с заплывшим от жары сыром:

– Ну, у вас прямо как в ресторане.

Женщина польщенно улыбнулась.

Петренко через силу проглотил бутерброд и сказал:

– Давайте знакомиться. Я – следователь главной военной прокуратуры, меня зовут…

– Бонд! Джеймс Бонд! – перебила его Настя, расхохотавшись, и откинулась на спинку дивана.

Сверкали загорелые коленки. Грудь так и рвалась наружу из легкого халатика.

Похоже, молодуха явно напрашивалась, чтобы столичный Джеймс Бонд тут же, на этом самом диване, кинулся на нее в совершенно джеймс-бондовском стиле. Петренко глянул на смуглые полные коленки гражданки Журавлевой и поймал себя на предательской мысли, что ему тоже этого хочется. «И грудь у нее знатная…» – помимо воли подумалось ему.

Капитан смутился и постарался отогнать наваждение.

– Сергей Петренко, – сухо представился он. – Сергей Иванович.

«А Настя на удивление в хорошей форме, – подумал он. – Всего-то через день после смерти лучшей подруги. Будто даже радуется, что в городке произошло событие. Да еще какое!»

– Джеймс Бонд, он же Сергей Петренко… – игриво вздохнула хозяйка.

– А вы, стало быть, Анастасия…

– Можно просто Настя, – поспешно добавила женщина.

Петренко решил не спешить с разговором по делу. Подумалось: «Какую же ей дать «внутреннюю» кличку? Такую, чтобы эта Настя Журавлева и через месяц вспомнилась?» Но что-то ничего не приходило в голову. Потом в мозгу вдруг безо всякой логики вспыхнуло: Золотые Шары. «А ведь и правда, – подумал Петренко. – Непонятно почему, но кличка явно подходит. Из-за грудей, что ли? Или из-за коленок?.. Ну, неважно. Подходит – и все. Пусть она будет Золотые Шары».

Он вздохнул и пересел поближе к распахнутому окну – и подальше от ее блестевших коленок. Сказал:

– Ну и жара тут у вас! До моря сколько ехать?

– Часов семь – если без гаишников.

– Часто выбираетесь?

– Раньше почти каждые выходные ездили. А сейчас… – Настя только рукой махнула. – Скоро вообще придется машину продавать. Муж с мая ничего не получал.

– Он у вас тоже военный?

– Да здесь все военные. Только летчики на земле сидят: керосина нет. А завод стоит: заказов нет…

– А вы чем занимаетесь?

– О-о, у меня редкая и почетная профессия – я библиотекарь… Вы читали «Парфюмера»? Или что у вас там сейчас все читают в Москве?..

– Можно еще минералки? – не поддержал светскую беседу Петренко.

– О, конечно, конечно! Извините, что я за вами так плохо ухаживаю, но мы, вы же видите, живем в глуши, не то что вы, москвичи…

Петренко выпил второй стакан холодной сероводородной воды и решил, что пора переходить к делу, а не то Золотые Шары свернут куда-нибудь на московские премьеры, Петренко же в театре, равно как и в кино, был не силен.

– А вы давно знакомы с Кольцовыми?

– Да с тех пор, как они сюда переехали… Года четыре…

– Вы дружили? Были близко знакомы?

– Как – «близко»?.. В городке все друг друга знают. А мы все ж таки соседи…

– Чем они занимались?

– Я у них под дверью не подслушивала.

Хозяйка поджала губы, и Петренко понял, что не слишком корректно поставил вопрос.

– Я имею в виду: как зарабатывали?

– Ну, Ваньке повезло больше, чем моему. Он купил раздолбайку, калымил каждый день.

– А Марина?

– Торгашка. Купи-продай-надуй! Косметикой торговала – все наши у нее затаривались. Лифчики продавала. Купальники.

– Кстати, вы в тот день с ней собирались на рынок?..

– Она сама позвала. Говорит, буду закупать купальники, поехали – возьмешь себе один по оптовой цене. Померишь хоть заодно. Ей одной, мол, тащиться скучно. Ну, я и согласилась. Только все равно пришлось ехать самой и по обычной цене покупать…

Петренко не уставал удивляться: Настя говорила о погибшей с не очень-то скрываемой неприязнью. Он внимательно посмотрел на женщину:

– Вы с Мариной дружили?

Настя не смутилась:

– Мужики наши дружили. А мы… – она пожала плечами. – Видите ли, у нас с покойной были совершенно разные мировоззрения…

– Разные – в каком смысле?

Настя пожала плечами.

– На жизнь. На работу. На мужиков. Марина считала, что нужно хватать, если дают. И если не дают – тоже. Когтями вырывать. А я так не умею. У меня когтей нет. – Настя продемонстрировала Петренко свои руки с обрезанными под корень ногтями.

Петренко отчего-то показалось, что и Настя-Золотые Шары тоже из лапок своих при случае ничего не упустит, однако поинтересовался:

– И чего же такого Марина вырывала? Своими-то когтями?

– Ну, этот бизнес ее… В долг она, к примеру, никогда не продавала… Даже мне… Да что – мне! Никому вообще!.. А вот вам характерный показатель. Для гостей она кофейный напиток держала. С цикорием! А сама кофе пила – колумбийский, в зернах…

– У нее были, э-э, внебрачные связи?

– Были, – ясно и просто ответила Золотые Шары. – На мужиков она вешалась. Да так, что не снимешь…

«Ага, вот оно что», – понял Петренко и простодушно спросил:

– И на вашего мужа – тоже?

Настя поспешно ответила:

– Ну, моему Семену она на фиг не сдалась. Он подстилок не любит. А кто менее разборчивый – всегда пожалуйста. Семен рассказывал – у них в части солдатик похвалялся, что пробовал капитаншу…

Петренко потянулся за бутербродом. Сыр был невкусный, но ему нужен был минутный тайм-аут. С одной стороны, конечно, приятно иметь такого свидетеля, как Настя, который бескомпромиссно называет все своими именами. А с другой… хорошенькая же была у Марины подруга!

– Скажите, – осторожно начал он, – а в тот вечер вы что-нибудь слышали?

– Слышали.

– А что?

– Ругались они.

– Как? О чем, я хотел сказать, они говорили?

– Я же вам сказала: я не прислушиваюсь.

– Значит, вы просто слышали шум ссоры…

– Так точно!

– А слов не слышали? Обрывков фраз? Припомните. Это очень важно, э-э, Настенька…

– Ну какие там слова? Ссора же… Ну, он вроде кричал… Что-то типа: «Шлюха! Шлюха!»… Потом: «Чтоб ты сдохла!» – кричал…

– Ого! А она в ответ?

– Не разобрала.

– Ну, а ссорились они громче, чем обычно? Или как всегда?

– Громче, тише! Что я, с децибелом у них под дверью стояла?

Петренко слегка усмехнулся этому самому «децибелу»: видать, Настя изо всех сил пыталась произвести впечатление «образованной». Сказал:

– Спасибо вам, Настя… Вы, правда, очень мне помогаете… Ну, а потом что было?

– Ну, а потом все стихло. Где-то через полчаса Ванька выскочил на крыльцо. С чемоданами. С двумя. Кинул их в свой багажник – и был таков.

– А он раньше куда-то ехать собирался?

– Так в том-то и дело, что собирался!.. В отпуск, говорит, махну на недельку.

– Один? Без жены?

– А они всегда порознь отдыхали… Только он вообще-то наутро собирался. А уехал раньше – в ночь.

– А куда он собирался, не знаете?

– Без понятия.

– Ничего не говорил?

– Мне – нет. Куда-то к друзьям… У него друзей – пол-Союза. И в Москве есть… А мать в Питере живет…

– А муж ваш может знать, куда он поехал?

– Спросите у него.

– А он где?

– На дежурстве. Будет утром.

Петренко пометил в блокнотике. Кашлянул.

– Настя, вы давали подписку о неразглашении… Значит, вам известно, что… Марина умерла от… необычных повреждений. У вас есть мнение, кто мог это сделать?

Настя бросила быстрый взгляд на книжные полки, на которых красовалось не меньше сотни любовных романов в аляповатых обложках, и уверенно ответила:

– Любовник-маньяк, кто же еще?

– Мне кажется, вы правы… – пробормотал Петренко. – Причем, похоже, что убил ее кто-то… – Капитан осекся, а потом как бы нехотя продолжил: – Кто-то, кто имел дело с одним из видов секретного оружия…

Анастасия Журавлева вся подалась вперед и ловила каждое слово.

– Учтите, – словно спохватившись, продолжил капитан, – это я говорю одной вам, одной! Вы же давали подписку… Разглашение государственной тайны – дело серьезное… Так вот, есть основания думать, что Кольцова отравлена особым ядом. Поэтому так необычен характер ее… э-э… травм. Яд этот был похищен с военных складов… А вот кто его похитил?.. И как яд оказался здесь, в вашем городке?.. Вот вопрос… Так что если вы вдруг что-то узнаете, немедленно сообщите… Сразу же – лично мне… Но о том, что я сказал вам, никому ни слова. Вы давали подписку, помните?

Настя с расширенными глазами вся обратилась в слух.

Петренко был доволен. Рано или поздно, под страшным секретом Анастасия Журавлева, Золотые Шары, в кругу подруг наверняка проговорится. И поползут слухи. Именно такие слухи, какие нужны.

Что ж, внедрение легенды шло успешно.

Но знать бы, черт побери, что все-таки с Кольцовой случилось на самом деле!

Пообедал Петренко уже в половине четвертого в офицерской столовой.

От щей отказался, с отвращением съел биточки с гречневой кашей. Жара стояла неимоверная. Солдатик в грязно-белом халате налил ему добавки компота – теплой белесой жидкости.

После обеда капитану принесли в его временный кабинет, под сень огромного Ильича, личное дело офицера Кольцова Ивана Петровича, 1966 года рождения.

С фотокарточки в деле смотрел белокурый красивый парень. Почти мальчик.

Петренко быстро пролистал дело. По мере присвоения очередных воинских званий (на каждое из которых приходилась большая фотография) лицо Кольцова мужало. Более строгими становились глаза, отчетливей обозначалась морщинка на лбу.

Петренко встал и запер дверь в кабинет.

Сел, расстегнул рубашку, скинул ботинки. Включил оба вентилятора, под потолком и на столе.

Быстро просмотрел дело, а затем начал его внимательно читать – с конца.

«13.03.1998. Уволен из рядов РА по состоянию здоровья. Основание: Приказ Главкома ВВС №…»

Что же стряслось там с его здоровьем? Участковый говорил что-то о неудачном прыжке с парашютом…

А вот оно: