Снова домой Ханна Кристин

Энджел смотрел на нее, и в его глазах было такое отчаяние, что Мадлен не выдержала и отвела глаза.

– Не знаю, что еще можно сделать.

Мадлен увидела его страх, его неуверенность и почувствовала, что ее тянет к Энджелу – тянет вопреки логике и здравому смыслу. Она прижала руку к его колючей щеке.

– Нет ничего удивительного в том, что тебе страшно. Он кашлянул.

– Кто сказал, что мне страшно? Она мягко улыбнулась.

– Больше тебе не удастся провести меня.

Он слегка пошевелился и тотчас же сморщился от боли. С искаженным лицом он нашарил на постели пульт дистанционного управления и нажал кнопку. Тихо щелкнув, изголовье кровати приподнялось. Тяжело дыша, Энджел смотрел на Мадлен.

– Что ты имеешь в виду?

Ее удивил вкрадчивый тон, каким Энджел задал свой вопрос. Мадлен сразу вспомнилось множество связанных с Энджелом событий: кратких сцен, слов, которые они говорили друг другу, обещаний, которыми они обменивались в вечерней тишине.

«Пока я не встретил тебя, Мэд, мне хотелось умереть».

И ее собственный голос, дрожавший от наивного страха: «Не говори так, Энджел, даже слов таких не смей произносить».

– Так что же ты все-таки имеешь в виду? – повторил он свой вопрос.

Она усилием воли отогнала от себя нахлынувшие воспоминания и серьезно посмотрела в глаза Энджелу.

– Когда мы были совсем еще детьми, ты говорил мне, что тебе хочется умереть.

Повисло долгое молчание, и Мадлен даже забыла о том, что ждет какого-то ответа.

– Так ведь это когда было...

Внезапно она поняла, как изменилось все с тех пор: как изменились они сами, как стал со временем совершенно другим смысл их слов. Когда она была молоденькой девушкой, ей казалось удивительно романтичным желание Энджела умереть. Теперь ей открылся истинный – напыщенный и эгоистический – смысл его слов.

– Коварный ты человек, Энджел Демарко, всегда таким был, таким и остался.

– Пошла к черту!

– К нему ты пойдешь впереди меня. Но правда все равно заключается в том, что тебе просто страшно жить.

Глаза Энджела вспыхнули гневом, монитор издал предостерегающий сигнал.

– Прекрати вести себя так, словно ты знаешь меня. Ты совсем меня не знаешь!

– Я знаю, каким ты был в прошлом, Энджел, и, честно говоря, я не вижу, чтобы ты сильно переменился. Ты и раньше не понимал, когда надо отступить, а когда выложиться полностью. Ты только и умел, что бегать от опасностей, пить да прятаться. И вот теперь ты очутился здесь, в том месте, откуда когда-то начинал.

Он долго, пристально смотрел на нее, и наконец гнев потух в его взгляде, а на его место пришло безразличие. Против собственного желания Мадлен почувствовала, что начинает очень близко принимать к сердцу его боль.

Наконец он заговорил на удивление слабым, беспомощным голосом:

– Я не знаю, как стать другим.

В этот момент Мадлен неожиданно почувствовала странную близость с этим мужчиной. Прошлое как бы сразу воскресло, а сама Мадлен словно еще и не была свидетельницей того, как Энджел уехал из ее жизни на новеньком мотоцикле «харлей-дэвидсон». Одновременно Мадлен вспомнила, как ее прежде притягивали зеленые глаза Энджела, глаза, в которых отражались беспомощность и слабость его натуры. Как они были похожи друг на друга в те далекие времена!

– Я понимаю, как это непросто – изменить себя. Но теперь-то ты дома, а это кое-что значит! Фрэнсис тоже здесь, а я прекрасно знаю, как сильно он тебя любит! Знаю, что он всегда готов прийти тебе на помощь. Ты дома, Энджел. Если ты откроешь наконец глаза и как следует оглядишься, то обнаружишь более чем достаточно причин для того, чтобы продолжать жить.

Он слабо улыбнулся.

– Кажется, Томас Вульф как-то сказал: «Никогда нельзя возвратиться домой».

– Не знаю, не уверена... – медленно проговорила Мадлен, встречаясь взглядом с глазами Энджела.

– Дом – это часть нас всех. О доме нам напоминают шрамы на локтях и коленях, заработанные в детстве. Дом снится нам по ночам. Не знаю, можно ли вообще уехать из дома.

Энджел хотел было ответить, но, прежде чем он успел раскрыть рот, запищал пейджер Мадлен. Пришло сообщение от Алленфорда. Она тотчас сняла трубку со стоявшего у кровати телефона и набрала четыре цифры.

Крис поднял трубку после первого же гудка.

– Алленфорд слушает.

– Привет, Крис, – сказала Мадлен. – Что там у вас?

– Демарко. Похоже, мы раздобыли ему сердце.

Энджелу думалось, он знает, что такое страх. Ему было хорошо знакомо то состояние, когда ладони делаются липкими от пота, в животе образуется комок, уплотняющийся с каждым вздохом, а во рту появляется противный металлический привкус. Однажды Энджел перебрал наркотиков, отключился и пришел в сознание только на больничной кровати, окруженный врачами. Но даже тогда у него не возникало такого жуткого, какого-то липкого страха, как сейчас. Этот панический страх жил внутри Энджела и выходил через поры его тела в виде отвратительно пахнущего соленого пота. Мысль об операции ни на миг не выходила у Энджела из головы.

Он закрыл глаза и сразу понял, что этого не надо было делать. Настойчивые образы, казалось, только и дожидались темноты, чтобы сразу возникнуть перед глазами Энджела, Он как будто воочию видел ту автомобильную аварию, которая должна была подарить ему новую жизнь. Видел донора, которому больше не суждено было открыть глаза и улыбнуться своим родным и близким. Он видел, как струится в его жилах смесь чужой и его собственной крови.

Из горла Энджела вырвался еле слышный стон. Энджел медленно открыл глаза и уставился вверх мутным взглядом. Вскоре белый потолок у него перед глазами сделался призрачного флуоресцентного оттенка.

Он хотел помолиться, он чувствовал, что ему это необходимо, но понимал, что уже слишком поздно, никто не станет слушать его. Был один священник, который мог бы дать Энджелу прощение, – его родной брат, но это было бы слишком просто. Он не мог верить в Бога, который так легко все прощает. Сам Энджел понимал, что грешен и заслуживает сурового наказания.

И он страдал. Боже милосердный, никогда в жизни Энджел так не боялся.

– Энджел?

Он услышал чуть хрипловатый голос Мадлен, и в эту минуту звучание этого глубокого низкого голоса причинило ему сильную душевную боль: он всколыхнул воспоминания о том, что Энджел когда-то потерял. И он неожиданно подумал: как сложилась бы вся его жизнь, не убеги он тогда от Мадлен.

Медленно и осторожно, потому что каждое движение сопровождалось болью, он повернул голову и посмотрел на Мадлен.

Она стояла в дверях палаты. Худой, изящной белой рукой опиралась о дверную ручку. Как обычно, Мадлен держалась удивительно прямо, чуть вздернув подбородок. Волосы ее были красиво зачесаны и лежали мягкими волнами.

Он попытался непринужденно улыбнуться.

– Приветик, док.

– Привет, Энджел. Ну как ты, готов?

Он так напряженно смотрел на Мадлен, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять вопрос. Поняв наконец, о чем его спрашивают, Энджел вздрогнул, как будто его ударили.

– Готов?! – шепотом переспросил он, понимая, как патетически звучит его голос. Он лежал, обритый с головы до ног. Кожа побледнела, несколько раз протертая антисептическим раствором. В венах торчали иглы капельницы, волосы были убраны под специальную бумажную шапочку.

Энджел был готов к неизбежной смерти. Его грудь разрежут, в разверстой грудной клетке сердце его сделает последний удар, после чего окажется в руках хирурга, затянутых резиновыми перчатками.

Прикрыв за собой дверь, Мадлен тихо подошла к его постели, села на нее.

– Доктор Алленфорд сейчас на пути в Тахому, чтобы там проверить характеристики донорского сердца.

«Донорское сердце».

Слова эхом повторялись в сознании Энджела. В голове гудело. «Одно сердце вырежут, другое – вставят».

– Не знаю только, Мэд, сумею ли я выдержать, хватит ли сил, – слабо прошептал он.

Она склонилась над ним и провела прохладной мягкой рукой по его влажной щеке.

– Конечно, ведь ты никогда особенно не верил в свои силы, – с улыбкой произнесла она. Улыбка была такой мимолетной, что Энджел даже усомнился: не пригрезилась ли ему она.

У Энджела вырвался нервный смешок, который сразу перешел в натужный кашель.

– Когда лежишь вот так и знаешь, что в любую минуту можешь умереть, тогда и начинаешь задумываться о том, что значит для тебя твоя жизнь.

Новая улыбка – на сей раз более отчетливая и мягкая.

– Не изображай из себя философа.

Энджел хотел было улыбнуться в ответ, но у него ничего не получилось. Внутри не осталось ничего, кроме всепоглощающего страха и чувства одиночества.

– Ты, наверное, удивишься, но в 1986 году я чуть было не получил степень за «Leopardy». Подвела графа «Образ жизни и моральные ценности».

– Этого следовало ожидать. Энджел вдруг посерьезнел.

– Жизнь, Мэд, не так много значит для меня.

– Ты живешь той жизнью, которую сам себе создал, Энджел. Может, после операции начнется другая...

– Жизнь такая, какой ты сам ее делаешь, – с горечью и сарказмом процитировал он слова Мадлен. Но горечь эта пришла и ушла – и душа Энджела снова застыла в холодном отчаянии. – Да, должно быть, ты права, – проговорил он, глядя на Мадлен и впервые замечая маленькие морщинки в углах ее губ. Она бессознательно провела рукой по лбу, отводя несуществующую прядку волос, и Энджел обратил внимание, что на ее рукаве недостает одной пуговки. Эта маленькая деталь сразу придала ей человечности, хотя внешне она старалась держаться с официальной сдержанностью.

– Не стоило мне тогда уезжать от тебя, – произнес он нарочито легким тоном. Но против его воли слова получились значительными. Несмотря на то, что извинение вышло таким коротким и произнесено было с опозданием на много лет, Энджел почувствовал своеобразную гордость, оттого что у него хватило мужества признать ошибку. Много лет он гнал от себя мысли о содеянном, словно это что-то могло изменить. Сколько раз, находясь в разных городах, Энджел забирался в грязные будки телефонов-автоматов и пытался дозвониться до Мадлен и Фрэнсиса. Но всегда вешал трубку, не дожидаясь ответа на том конце провода.

Да и что он мог им сказать? Хотя упорно пытался звонить снова и снова, пока не поменялись их телефонные номера.

– Это было так давно, Энджел.

– Иногда мне кажется, что даже не в нашем веке. А иногда возникает чувство, будто все случилось вчера. Я понимаю, что сейчас это уже совершенно не важно, но я просто хотел, чтобы ты знала.

Лицо Мадлен исказилось, оно стало пепельно-бледным. Глаза потемнели от боли, и Энджел почувствовал себя отъявленным негодяем. Конечно, он мог бы понять, что ей не хочется вспоминать обо всем этом.

– Прости, – произнес он шепотом.

Она сидела, застыв на кровати рядом с ним, и не сводила глаз с его лица.

Тишину нарушил сигнал ее пейджера. Рассеянным движением она нажала кнопку, выключая его, затем взяла телефонную трубку. Набрав номер, попросила доктора Алленфорда и, произнеся негромким голосом несколько слов, положила трубку на рычаг.

По выражению ее лица Энджел понял, что новости неважные.

– Что-то стряслось?

Она закрыла лицо рукой, затем, медленно, очень уж медленно отняв руку, посмотрела на Энджела.

– Не вышло. Сердце не подходит по ряду параметров. Мне очень жаль.

– Операции не будет?! – Энджел попытался глубоко вдохнуть, но не сумел. Воздух входил в легкие с усилием, с хрипом. Дышать стало невыносимо больно.

«Я умираю», – подумал он, и неожиданно всякая надежда выжить покинула его. Он беспомощно вытянул руку. Мадлен сжала ее. Энджел словно сквозь сон услышал, как она, нажав кнопку вызова, произнесла в переговорное устройство:

– Голубой кардиокод, палата 64, требуется каталка. Затем Энджел почувствовал, как Мадлен пытается расстегнуть рубашку у него на груди.

– Не умирай же, Энджел. Черт тебя побери, не смей умирать! – как сквозь пелену тумана, доносился до него ее голос.

Всю грудь Энджела разламывала острая боль, от которой деревенели мышцы. Он не мог ответить, даже если бы хотел.

Боль стала такой сильной, что грудь, казалось, была объята пламенем. Сердце горело в ней как факел.

Глава 12

Дождь стучал по асфальту городских улиц, потоками стекал с покрытой гудроном крыши соседнего здания, образуя грязные лужи на гравиевых дорожках. Мадлен стояла у окна, глядя на затянутый серой пеленой город, раскинувшийся внизу. Самый обычный дождливый октябрьский день. Ничего нового на улице.

Светофор на Мэдисон-стрит переключился с красного на зеленый, затем на желтый. Разноцветные зонты двигались по мокрым тротуарам, некоторые из них лавировали, норовя найти для себя более удобный маршрут. Автомобили то дружно останавливались у светофора, то двигались с места, некоторые из них сворачивали, теряясь за зелеными кронами деревьев.

Жизнь шла своим чередом.

Но только не для Мадлен. Глядя сейчас на пейзаж за окном, виденный, казалось бы, уже много тысяч раз, она подмечала такие детали, на какие прежде не обратила бы внимания. То взгляд Мадлен был устремлен на сидевших на карнизе голубей, которые тесно прижимались друг к другу и нежно ворковали; то она вдруг внимательно изучала изумительную раскраску листьев, которые порывом ветра срывало с веток и относило к окну. Листья действительно были великолепны: радужное сочетание красных, золотистых, зеленых, коричневых цветов. Мадлен, наверное, первый раз за много лет заметила, как красиво пробивается тонкий яркий солнечный луч через разрыв в облаках.

Мадлен медленно отошла от окна к кровати.

Энджел лежал абсолютно неподвижно, словно мертвый. Кровь как будто совсем отхлынула от лица, губы стали как мел. Всего лишь несколько часов назад он смог дышать без помощи аппарата «искусственные легкие». Рядом с его кроватью пощелкивал кардиограф, безостановочно выдававший ленту с зафиксированными на ней зигзагами, которые показывали, как все слабее бьется уставшее сердце.

Сердце слабело. Сделалось совсем слабым.

Мадлен вынула из кардиографа узкую ленту и принялась тщательно изучать кривую сокращения сердечной мышцы. Затем склонилась над Энджелом, отводя волосы с его потного лба. Провела пальцами по его нежной коже:

– Ну же, Энджел, не сдавайся!

Веки его чуть дрогнули, но он не пришел в сознание. Она взяла Энджела за руку и прикрыла глаза. В сознании одна за другой возникали картины далекого прошлого. Она припомнила тот день, когда впервые встретилась с Энджелом Демарко. Тогда она работала сестрой милосердия, а он... в общем, он был известный в городе сумасброд.

С самого начала, в тот первый день, она абсолютно ничего не значила для Энджела. На этот счет она никогда не заблуждалась. Его улыбки были слишком расчетливо обаятельными, чтобы быть искренними.

Да, она с самого начала видела, что его улыбки лгали, но Мадлен было все равно. Пусть даже фальшивая, его улыбка радовала ее, тем более что Мадлен не была избалована хорошим отношением – ни искренним, ни притворным. Если она закрывала глаза и просто слушала то, что говорил ей Энджел, слова его казались такими прекрасными, что слезы умиления выступали у Мадлен на глазах...

Сейчас, когда ее отделяли от прошлого многие годы, Мадлен отлично понимала, что именно произошло между ними в тот момент, когда он впервые улыбнулся ей. Она испытывала чувство невыносимого одиночества, и ей даже в голову не могло прийти, что кто-то может ей улыбаться. Ее отец вообще презирал ее, так что Мадлен не ждала от людей ничего хорошего.

И именно тогда появился Энджел: посмотрел на нее, протянул руку и сказал: «Пойдем со мной...»

Все было так давно, но даже сейчас воспоминания пронзили Мадлен как электрический разряд. Она боялась откликнуться на его предложение, но боялась и оставить это предложение без внимания: стояла как парализованная и никак не могла прийти к какому-нибудь решению.

«Пойдем со мной...»

Когда он произнес эти слова второй раз, для Мадлен это было, как необычайно щедрый подарок. Ее бросило в жар, потом зазнобило. Она так много хотела ему сказать, но слова не шли, и Мадлен только глупо хихикнула.

Она ждала, что Энджел сейчас непременно отвернется и уйдет, исчезнет из ее жизни точно так же, как и появился. От этой ужасной мысли сердце ее бешено заколотилось, во рту стало сухо. Однако Энджел не уходил, а продолжал стоять на месте, протягивая к ней руку. Он выжидающе смотрел на нее, и на секунду наигранная улыбка у него на лице сменилась на искреннюю, открытую. В это мгновение Мадлен поняла, что готова сделать что угодно – просто что угодно, – лишь бы только он вот так ей улыбался...

...Энджел закашлялся, и Мадлен сразу вернулась к действительности.

Энджел моргнул и снова закашлял. Она подумала, что он приходит в себя, но когда поняла, что Энджел все еще без сознания, придвинула к постели стул, села и принялась читать вслух фрагмент из «Хоббита», с того места, на котором она остановилась час тому назад.

Дойдя примерно до середины второй главы, она заметила, что Энджел открыл глаза. Затаив дыхание, Мадлен закрыла книгу и отложила ее в сторону.

– Я должен умереть, да? – Он чуть заметно улыбнулся, сделавшись на мгновение прежним Энджелом, и Мадлен вновь почувствовала себя девушкой, без ума влюбленной в него.

– Я всегда надеюсь на чудо, – спокойно сказала она, прекрасно понимая, что от нее ждут совсем не такого ответа.

– Расскажи тогда об этом чуде, – попросил он. – Расскажи, как это – жить с сердцем другого человека. На что это похоже?

Он произнес эти слова легко, как если бы просил почитать ему на ночь сказку, однако по взгляду было ясно, что он боится и хочет, чтобы Мадлен рассеяла этот его страх. Он вправду хотел, чтобы она рассказала ему сказку, сказку с хорошим концом.

Мадлен подвинулась еще ближе к кровати.

– Однажды у меня был пациент, его звали Роберт, он был доставлен сюда в таком же тяжелом состоянии, как и ты. Четыре месяца он ожидал донора, а когда подходящего наконец нашли, то состояние Роберта ухудшилось настолько, что он сам уже не был уверен, что выдержит операцию.

Он, возможно, и не решился бы, но его жена настояла на операции. – Мадлен мягко улыбнулась. – Все кончилось хорошо, и он укатил в свой маленький городок где-то в штате Орегон. И в течение двух лет я ничего о нем не слышала. А в один прекрасный день он решил навестить меня: приехал и привез с собой своего недавно родившегося ребенка. Девочку. Они назвали ее Мадлен Алленфорд Хартфорд.

Несколько секунд Энджел молчал, затем спросил:

– И на что же это будет похоже?

От этого простого вопроса у Мадлен больно сжалось сердце. Она видела, что Энджел понимает: история, которую она рассказала, – просто волшебная сказка, а он не верил в волшебство.

– Всю оставшуюся жизнь ты будешь находиться под врачебным наблюдением. Будешь придерживаться диеты, полезной для сердца, придется регулярно заниматься гимнастикой. Миллионы калифорнийцев ведут такой образ жизни, причем по доброй воле. – Она хотела было улыбнуться, но почувствовала, что не в силах сделать это. Вместо улыбки Мадлен наклонилась и поправила волосы на влажном лбу Энджела. – Но как бы там ни было, а ты будешь жить, Энджел. Сможешь сниматься в кино, развлекаться понемногу, будешь чувствовать себя крутым парнем. Все или почти все, что ты делал раньше, будет тебе доступно.

– А как насчет детей? Мадлен не сразу смогла ответить.

– А разве ты хотел иметь детей, Энджел?

Он улыбнулся, хотя глаза его оставались при этом совершенно серьезными.

– Пожалуйста, не употребляй прошедшее время. К таким вещам я стал очень чувствителен. – Он некоторое время помолчал, затем все же ответил: – Да. Я хотел детей... когда-то хотел. Иногда мне представлялось... в общем, я воображал, что играю в мяч со светловолосым мальчуганом. Стоит теплый осенний вечер, а мы с ним играем... Ну а сейчас...

Мадлен сидела затаив дыхание. Они молчали так долго, что тишина сделалась практически невыносимой. Мадлен первая не выдержала:

– Не говори об этом.

Он повернул голову и посмотрел куда-то левее ее головы.

– В следующий раз, – он говорил хриплым шепотом, – не нужно спасать меня. Я не хочу... – Он плотно зажмурился, однако Мадлен успела увидеть в его глазах слезы. – Чтобы не так...

В это самое мгновение многое вдруг сделалось ей понятным. Она смотрела на него, в мгновение ока вспоминая и тотчас же забывая великое множество вещей. Этот человек, которого она некогда так сильно любила, делал ей больно, но, хотя он сам и не признавался в этом себе, он тянулся к ней, нуждался в ней. Для Мадлен это было самой сокровенной мечтой: где-то в глубине души Энджел надеялся на медсестру из далекого прошлого, которая вновь спасет его.

Он и сам чувствовал себя прежним Энджелом, мальчишкой, который взял Мадлен за руку и привел в совершенно новый для нее мир, в мир, какого она никогда прежде не видела. Тот мальчишка признался Мадлен, что любит ее, и заплакал – так это было больно и прекрасно.

Этому человеку, втайне мечтавшему о светлоголовом сынишке, мужчине, мысленно признавшем свое поражение, – она могла верить, вернее, могла начать верить снова.

Но эта мысль испугала Мадлен до смерти.

Она поспешно поднялась и отошла от кровати. Прикусив большой палец, она стояла у окна и смотрела, как сыплется легкий серебристый дождик.

Ее пугали собственные чувства. Всегда, когда она чувствовала, вместо того чтобы думать и анализировать, ей приходилось потом горько жалеть об этом. Всегда.

– Знаешь, Мэд... – Голос Энджела вывел ее из состояния задумчивости, и Мадлен против желания обернулась.

Он смотрел на нее потерянным взглядом.

– Ты постоянно преследовала меня в мыслях, – прошептал он, стараясь улыбнуться.

Но она видела страдальческое выражение его глаз, выражение сожаления и грусти. Тут Мадлен подумала, что ее собственные опасения и страхи – ничто в сравнении с его страхами. Она сейчас была так нужна ему – нужна гораздо больше, чем раньше, когда шестнадцатилетний паренек встретил в больнице молоденькую сестричку милосердия. И поэтому Мадлен должна быть сильной, должна делать для него все необходимое.

– Ты не можешь умереть, Энджел, – тихо произнесла она, так тихо, что не была даже уверена, что он расслышал ее. Она очень волновалась. Было такое чувство, как будто Мадлен идет по узкому мостику, висящему над пропастью, но повернуть назад ей никак нельзя. Она не могла позволить Энджелу умереть, не поведав ему конец сказки, которую начала рассказывать.

Он взглянул на нее с легким подобием своей прежней чарующей улыбки.

– Посмотри на меня.

Мадлен подошла, склонилась над Энджелом.

– Если ты умрешь, твоя дочь никогда тебе этого не простит.

Должно быть, это от лекарств. Не мог же он и вправду услышать такое.

Твоя дочь.

Слова эти проникли в самую глубину его существа. На какое-то мгновение он почувствовал прилив отчаянной надежды.

– Извини, Мэд, я не совсем понял...

– Я сказала, что у тебя есть дочь.

Нет, дело не в лекарствах. Боже праведный..»

– Это что же, шутки у тебя такие?! – шепотом спросил он.

Мадлен показалось, что в глазах Энджела сверкнули слезы. Но если и так, то глаза его сразу сделались сухими. Она отрицательно качнула головой.

– Неужели ты думаешь, что я могу быть столь жестокой?

– Нет, но... – Он запнулся, не зная, как продолжить. Самые противоречивые чувства обуревали его. —Дочь, – произнес он, стараясь постичь смысл этого короткого слова.

Дочь... Он зажмурился.

Мадлен отдалилась от него, она скрыла, что у Энджела есть дочь, скрыла, словно он не имел права знать об этом. Мадлен была уверена: он думает, что она сделала аборт. Энджел мог прожить так всю жизнь, и не узнать, что он – отец.

– Ну и дрянь же ты... – прошипел он. От ярости во рту появился горький привкус. Энджелу хотелось выдохнуть ей в лицо какие-нибудь жестокие, грубые слова, хотел, чтобы и Мадлен тоже почувствовала себя такой же униженной, каким он чувствовал себя в эту минуту.

Она вздрогнула, и Энджел даже втайне обрадовался этому. Ни слова не говоря, она взяла свою сумочку и вынула бумажник из черной кожи. Достав из нее фотографию, Мадлен молча протянула ее Энджелу.

Руки у него так тряслись, что он несколько секунд никак не мог сосредоточить взгляд на изображении. Закрыв глаза, Энджел постарался дышать размеренно, чтобы хоть как-то успокоить свое бешено бьющееся сердце. Затем он открыл глаза.

С фотографии на Энджела смотрела девушка, более похожая на его собственное отражение в зеркале.

Его дочь. Господи Боже, его родная дочь...

Она была совсем юной, четырнадцать – от силы пятнадцать лет. Глубокие голубые глаза, шапка густых черных волос. Улыбка казалась очень знакомой – широкой, открытой, завораживающей. Одета она была почему-то в мужской смокинг, из-под которого выглядывала футболка. В каждом ухе торчало по четыре черных кольца-серьги. И вообще, глядя на фотографию, Энджел подумал, что давно знаком с этой девочкой.

Он никак не мог расстаться с фотографией. Держа ее, незаметно поглаживал глянцевую поверхность, как будто стараясь лучше узнать девушку, изображенную на ней. Его дочь.

Внезапно слово «дочь» из простого и отвлеченного сделалось частью его самого: он даже немного боялся этой девочки. Раздражение, злость – все эти чувства исчезли, уступив место чувству сожаления. Конечно, Мадлен ничего не сказала ему о девочке – но как она могла бы это сделать? Разве у нее был выбор?!

– Прости меня, – прошептал Энджел. – Я, конечно, не имею права...

– Да, – твердо произнесла она. – Именно так.

– Я просто подумал... – Он понял, что не в силах больше ничего сказать.

Мадлен поняла и кивнула.

– Знаю. Ты же был уверен, что я сделала аборт. Мой папочка все никак не мог этого дождаться, чтобы сообщить мне о том, как ты отреагируешь.

– Расскажи, как все случилось.

Она закрыла рот ладонью и некоторое время сидела неподвижно, молча что-то обдумывая. Энджел видел, как слезы выступили у нее на глазах. Он понимал, как ей сейчас больно вспоминать все, что было. Энджелу очень хотелось прикоснуться к ней, сказать, что он все понимает, но он не мог этого сделать. Ведь в действительности он ничего не понимал.

– Это ведь случилось так давно, – сказала наконец Мадлен. – После того как ты уехал, с Алексом чуть удар не сделался. – Она грустно улыбнулась. – «Ты не посмеешь оставить ребенка от этой грязной дряни» – вот что он орал мне в лицо, – сказала Мадлен, очень похоже изобразив интонации Алекса. – Он запер меня на три дня в комнате. Я все ждала, что ты вернешься... – Она встретилась взглядом с Энджелом, и от этого взгляда у него в душе все перевернулось. Затем Мадлен взяла себя в руки и улыбнулась; так вести себя приучила ее работа в клинике. – Когда я увидела «харлей», я поняла, что именно произошло между тобой и моим отцом, что именно ты сделал.

– Мэд...

Она рассеянно провела рукой по лбу, не глядя на Энджела.

– Алекс заявил, что я должна сделать аборт; ничто не должно было напоминать о моем бесчестии. – Она с трудом вдохнула. – Я согласилась. Да и что я еще могла сделать?! Мне ведь было совершенно некуда пойти.

Тяжело дыша, Мадлен рассматривала свои руки.

– Я села в лимузин и сказала шоферу, чтобы он отвез меня к врачу, с которым Алекс заранее обо всем договорился. Я ведь и вправду намеревалась сделать то, чего он от меня требовал. Решила: пусть будет так, как он хочет. – Мадлен покачала головой. – Мне тогда было на все наплевать.

Сгорбившись на стуле, она долгое время молчала. Затем медленно выпрямила спину и подняла голову. Энджел видел, что Мадлен борется со своими чувствами, борется, как учил ее некогда Алекс.

Через минуту она продолжила, причем голос ее стал почти совсем спокойным и ровным.

– Все изменилось, как только я оказалась в той клинике. – Она нервно передернула плечами и посмотрела долгим взглядом на серую стену больничной палаты. – Холодное кирпичное здание... желтые диваны, на которых рядами сидели девицы вроде меня. Помню, когда я услышала свою фамилию, то даже подскочила от неожиданности. Вошла вместе с медсестрой в кабинет для осмотра, разделась. Напялила больничную одежду и улеглась на стол, покрытый бумажной простыней.

Она опять вздрогнула.

– Я не могла сделать это. Я смотрела, как сестра готовит какие-то инструменты, и думала о том, что они собираются сделать со мной, с моим ребенком. И поняла, что не способна на это.

Ее боль передалась вдруг и Энджелу.

– О Господи, Мэд... '

– Я оделась и потихоньку выскользнула оттуда. Лимузин все еще поджидал меня у поворота. Но я уже ясно осознавала, что назад – домой – мне дороги нет. Алекс совершенно точно дал мне это пднять. Я могла только подчиняться ему – великому Александру Хиллиарду, которому невозможно было угодить – тогда это означало, что мне надо сделать аборт. И я сделала единственное, что мне оставалось, – пошла к телефону-автомату и позвонила.

Энджел знал, о ком идет речь.

– Фрэнсису. – Произнеся его имя, Мадлен улыбнулась. – Надеюсь, ты помнишь его в те годы. Ему было восемнадцать лет. Застенчивый, книгочей. Он только начал учиться в семинарии, хотел стать священником. Когда я позвонила, он сразу же приехал за мной, чтобы помочь. И так помогал день за днем. Он спас нас обеих. – Мадлен сдержанно улыбнулась. – Не задавал никаких вопросов, вообще ничего не говорил, кроме «Привет, Мэдди!». Он устроил меня в дом для беременных малолеток, и там мне даже понравилось. У меня никогда не было подруг или друзей моего возраста, вообще, кроме тебя, у меня не было друзей, а там я очень многое узнала. Я получила раньше обычного свидетельство об окончании школы и поэтому уже в шестнадцать лет смогла поступить в колледж. Слава Богу, что мать оставила мне денег, на которые я могла жить. Я из сил выбивалась: старалась как можно скорее окончить медицинский колледж.

Энджел прикрыл глаза. Перед его глазами отчетливо вставал каждый эпизод из тех, о которых рассказала Мадлен. Он отлично представлял себе, как ей помогал Фрэнсис, оказавшийся щитом от житейских бурь. Он не то что Энджел, который никогда и пальцем не пошевельнул бы ради блага ближнего.

– Ее зовут Анжелина Франческа Хиллиард. Я называю ее просто Лина.

«Я называю ее Лина». Внезапно она стала из плоти и крови – эта девушка на фотографии, лицом так напоминающая Энджела. Настоящая его дочь, живой человек. И она наверняка ждет чего-то от своего отца. Может быть, даже многого.

Его охватила паника.

– Черт побери, она знает хоть что-нибудь обо мне?

– Нет.

Энджел облегченно вздохнул.

– Слава Богу.

Мадлен внезапно испуганно на него посмотрела.

– Но ты же говорил, что мечтал о мальчике...

– Мечты... – со скукой в голосе произнес Энджел, глядя в потолок. Он чувствовал, что опять его куда-то не туда несет, но остановиться не мог. Да и не хотел. От слов Мадлен и собственного страха в душе его образовалась пустота. – Я сказал, что подумывал о ребенке, но... – Секунду он не мог продолжать из-за комка в горле. Но справился с собой и посмотрел на Мадлен. Он отчетливо видел в ее глазах боль, он хорошо понимал, что с ней сейчас делается и как он ее разочаровывает, но сделать ничего не мог. – Впрочем, что говорить об этом с умирающим человеком, Мэд. Наверно, я не мечтал, я скорее жалел себя, жалел о своей даром прожитой жизни. Притворялся, одним словом. Это все равно что принять католичество перед самой смертью. На всякий случай. Не верь пустым словам.

Она побледнела.

– Что ты говоришь?!

Господи, как же ей было больно слышать все это! Ведь он самого себя унижал этими словами! Он был недостоин считаться отцом. Не заслужил такого подарка от судьбы.

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Озеро Трэйклэйн, что в штате Висконсин, уже много лет было местом «паломничества» любителей рыбной л...
Прошло чуть больше ста лет от Исхода. Люди на своей новой родине живут как умеют, ну а то что они во...