Снова домой Ханна Кристин

Энджел пытался представить, как он будет чувствовать себя рядом со своим ребенком. Прежде подобные мысли не приходили ему в голову. Если он когда и задумывался о детях, так только непосредственно перед тем, как заняться сексом. Тогда, подумав, он опускал руку в карман и вытаскивал презерватив.

Энджелу хотелось.отринуть от себя весь вчерашний разговор как неуместный и вообще странный. Он был уверен, что до операции именно так и сделал бы. Встретив Мадлен на каком-нибудь концерте или на премьере фильма, узнал бы о том, что она родила шестнадцать лет назад очаровательную девочку, и не почувствовал бы ничего. Абсолютно ничего.

Разве что предложил бы ей выпить текилы за здоровье ребенка. Не больше. А выпив, тихо испарился бы за кулисы.

Теперь же он начал понимать, что от некоторых вещей бегать глупо, ибо, куда бы ты ни убегал, вернешься все туда же, откуда начал: к себе самому.

Энджел теперь, пожалуй, склонен был считать себя человеком с моральными принципами. Да и как могло быть иначе, если в его груди теперь билось сердце другого человека, а саму грудь пересекал огромный красный шрам, как у Франкенштейна? Каждый раз, когда входила в палату медсестра, чтобы сделать Энджелу укол или приносила ему лекарства, он вспоминал, что если пока и жив, то исключительно по воле Бога (и, конечно, благодаря незнакомцу-донору). В таких обстоятельствах поневоле приходилось серьезно задумываться о жизни. Уже до операции Энджел по временам чувствовал усталость от своей многолетней бессмысленной беготни. Он устал от постоянных вечеринок, на которых всегда было полно женщин, исчезающих к утру из памяти, и так называемых друзей, которые тихо удалялись, как только телевизионщики выключали свои камеры. Но Энджел привык к такой жизни и не представлял, как можно жить иначе.

Энджел никогда и не пытался создать себе так называемую настоящую жизнь. Он просто существовал в границах привилегированного района в Лас-Вегасе, общаясь с друзьями, которые легко появлялись и исчезали, как роли в кино, катаясь на машинах, которыми он пользовался не больше года, а после этого продавал, занимаясь работой, которая приносила весьма приличные заработки и при этом не отнимала больше четырех месяцев в году.

Чем же он бывал занят остальную часть года? Он и сам этого хорошо не помнил. Мысленно раскручивая свою жизнь в обратном направлении, Энджел видел только вечеринки и толпы поклонников.

Он пытался вспомнить самую начальную пору своей карьеры, когда был серьезным молодым актером, ходил на множество кинопроб, исполнял роли Шекспира. Впрочем, говоря откровенно, историю о начале своей карьеры Энджел придумал несколько позже, чтобы было о чем рассказывать корреспондентам. Так благодаря репортерам и была выдумана его творческая биография, основанная отчасти на реальных событиях, отчасти на вымысле.

Как ни грустно было в этом признаваться, но Энджел в актерском искусстве смыслил очень мало. На первую пробу он сумел попасть исключительно благодаря внешности – пошел туда просто на спор. Мать Вэла сказала продюсеру, что ее сын работает как агент – и voila! Вэл сделался агентом. А как только Вэл стал агентом, Энджел оказался актером.

Та, самая первая работа в кино могла бы стать неплохим началом, если бы Энджел хоть немного разбирался в актерском деле и чувствовал хоть какое-нибудь призвание. Но он просто стал звездой, заработав ролями в кино около 150 миллионов долларов. После этого он мог претендовать хоть на роль Отелло, лишь бы ему этого захотелось. Он стал уже суперзвездой.

Энджел нахмурился, раздумывая о том, почему же он не попытался как следует овладеть своей профессией. Ведь некоторые критики находили его игру талантливой. Почему же Энджел не старался развить свой талант?

Но почему-то эти вопросы отступили теперь на задний план. Практически вся его жизнь до операции представлялась сейчас воспоминаниями, принадлежащими совершенно другому человеку.

Только некоторые эпизоды, например, карнавал и карусель из далекого прошлого, вставали в памяти на удивление ярко и отчетливо.

«Ты позабыл мечту, Энджел. Но разве ты позабыл меня?»

Выходит, что – да. Пока он не очнулся в том госпитале в Орегоне, он почти совсем не вспоминал о Мадлен. Его роман с ней, подобно многим воспоминаниям юности, был задвинут в дальний ящик памяти. Но сейчас эти воспоминания ожили и сделались настолько осязаемыми, что их, казалось, можно было потрогать. Они стали едва ли не единственным, что было настоящего в жизни Энджела.

Мадлен хотела, чтобы он сделался отцом для собственной дочери. Больше она ни о чем его не просила.

«Она нуждается в тебе», – сказала ему Мадлен. Боже праведный, что же ему теперь делать? В глубине души его тянуло к дочери, девочка наверняка очень похожа на него. Энджел хотел, чтобы они стали близкими друзьями, хотел, чтобы она заняла свое место в его жизни, хотел, наконец, сделать хоть одно доброе дело до того, как умрет.

Но он боялся: каким отцом он сможет быть? Он, совсем недавно завязавший алкоголик, наркоман, волею случая вынужденный отказаться от наркотиков. В довершение всего в его груди бьется сердце другого человека, а, это значит, что каждую секунду жизнь Энджела висит на волоске.

Да, далеко не блестящий образец отца шестнадцатилетней девушки.

Наверняка он во многом разочарует дочь, не оправдает ее надежд.

В этом нет никаких сомнений.

Расстроенный подобными мыслями, Энджел протянул руку к тумбочке, на которой стоял подаренный недавно Мадлен радиоприемник. Из динамика вырвались оглушительные звуки «тяжелого металла», и Энджел недовольно сморщился. Он покрутил регулятор настройки и наконец поймал нежную мелодию из «Фантома оперы».

Энджел почувствовал, как на него накатила волна умиротворения. Злость и страх, которые со вчерашнего дня мучительно стискивали его внутренности, сразу отступили. Он откинулся на подушку, весь отдавшись звукам музыки.

«Сделайся ей другом, Энджел».

Это был голос Фрэнсиса, прилетевший вместе с музыкой.

Энджел устало сел в постели, опершись на руки. Сделаться ее другом...

Именно это, наверно, сказал бы Фрэнсис, будь он жив. Он всегда знал, как правильно вести себя в этой жизни. Фрэнсис вообще всегда поступал правильно, стараясь при этом делать все тихо, без лишнего шума, не привлекая к себе внимания.

Мог ли Энджел сделать так же? Или хотя бы попытаться?

В прежнее время, до операции, ответ пришел бы сам собой, не оставив Энджелу ни малейшей возможности поразмышлять. Тогда было очевидно, что он не в состоянии жить так, как брат. Энджел просто высмеял бы себя за такие мысли.

Но сейчас, лежа в больничной палате, он серьезно задумался. Что, если он получил сердце от какого-нибудь действительно очень хорошего человека? Может, новое сердце откроет ему новые прекрасные возможности делать добро, каких раньше у Энджела и быть не могло.

Идея была абсурдной, над ней следовало бы только посмеяться. Энджел прекрасно понимал, что сердце – всего лишь один из внутренних органов, не вместилище души или чего-нибудь подобного. Но чем больше он об этом думал, тем больше ему хотелось верить, что это не так. После операции он ко многому стал относиться иначе. Появились новые пристрастия в музыке, в еде. Бывало и такое: он начинал сердиться, но вдруг что-то мгновенно происходило – Энджел мог неожиданно услышать грустную мелодию, или увидеть капли дождя на оконном стекле, – и на душе становилось светло и радостно, как будто добро постепенно начинало вытеснять в Энджеле зло. Его пугали такие ощущения. Казалось, он не один живет в собственном теле. И вместе с тем эти новые чувства завораживали Энджела. С каждым ударом нового сердца он чувствовал, как в нем совершаются магические превращения.

Энджелу ужасно хотелось, чтобы эта боль, эти душевные страдания имели какое-то совершенно особенное значение. Мадлен, Крис, Хильда и Том Грант – все они говорили, что ему дана вторая жизнь. Может быть, и Энд-жел в конце концов это поймет?

Сейчас он захотел этого с такой силой, с какой не хотел раньше ничего в жизни.

Как это было прекрасно – чувствовать, что в жизни появилась желанная цель. Честно говоря, не так много было у Энджела целей в жизни. Он редко желал чего-нибудь большего, чем новая роль в кино, новая женщина или еще один стаканчик спиртного.

После операции, вот странно, Энджелу казалось, словно он вырос, повзрослел.

Энджел так глубоко задумался, что не сразу сообразил: кто-то стучит в дверь палаты.

– Войдите, – сказал он наконец.

Мадлен вошла, и в первую секунду он не узнал ее. На ней были потертые «левисы» и просторный шерстяной свитер, сильно заношенный. Волосы спадали свободными, распущенными прядями, лицо без всякой косметики казалось совсем бледным.

– Привет, Энджел, – спокойным голосом произнесла она, подходя к его кровати.

Взглянув на нее, Энджел почувствовал, что сердце его сжалось. Она казалась такой грустной и потерянной, совсем не похожей на Мадлен-врача. В прежние времена Энджел, наверное, не заметил бы этой разницы, однако новое сердце научило его замечать и более тонкие вещи.

Он через силу улыбнулся Мадлен.

– Привет, док. Как дела?

Вытащив из конверта его последние результаты анализов, Мадлен привычно просмотрела их, затем вновь положила бумаги на место, в ногах кровати.

– Наверняка Сарандон уже сказал тебе, что биопсия показала отсутствие отторжения. Так что могу тебя поздравить.

– Кого из нас.

Мадлен недоуменно нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Присаживайся.

Она пододвинула стул и села рядом с кроватью. Заметив, что Энджел изучающе смотрит на нее, Мадлен провела рукой по волосам.

– Сегодня у меня выходной.

Энджелу очень хотелось прекратить ненужный обмен пустыми фразами и спросить, как она себя чувствует, но ему было неловко, он чувствовал себя не вполне уверенно для искреннего разговора.

– Включил какую-то дурацкую программу, смотрю – там мое фото, – он кивнул в направлении телевизора. – Они говорили, что у меня СПИД. Если так, ты должна была сказать мне.

Мадлен чуть улыбнулась.

– К чему было расстраивать тебя?

– Интересно, какие еще сплетни они обо мне распространяют? Вот уж на самом деле настоящие шакалы.

– Еще они говорят, что тебе пересадили сердце – то ли бабуина, то ли космического пришельца. В какой-то газетенке я прочитала, что стриптизерша из «Бока-Ратон», по ее собственному признанию, заразила тебя СПИДом. – Мадлен быстро Глянула на Энджела. – Судя по всему, у тебя была чрезвычайно насыщенная сексуальная жизнь.

Энджел вздохнул с сожалением:

– Что было, то прошло.

– Ничего, у тебя все еще впереди. Некоторые кардиологи считают, что от секса лучше воздерживаться в течение первых шести недель после операции, но я смотрю на это более снисходительно. Как только ты почувствуешь, что... – Поняв двусмысленность едва не произнесенной фразы, Мадлен оборвала себя на полуслове и покраснела. – Словом, я хочу сказать, что как только ты почувствуешь в себе достаточно сил, секс не противопоказан.

Энджел одарил Мадлен одной из своих самых обворожительных улыбок.

– Могу я расценить это как своего рода предложение? Ему показалось, что она нервно поежилась под его взглядом.

– Будет лучше, если такие вопросы ты будешь обсуждать с твоим новым кардиологом. – Она поднялась со своего места. – Мне пора идти.

Энджел схватил Мадлен за руку.

– Подожди.

Она посмотрела на него сверху вниз долгим взглядом, затем мягко произнесла:

– Не нужно так со мной обращаться, Энджел. Я не какая-нибудь голливудская хористочка, которая готова пойти на что угодно, только бы прыгнуть к тебе в постель. Постарайся это понять.

Энджел понял, что Мадлен оскорблена.

– Извини. Старые привычки. Рецидив из прошлой жизни. – Он пожал плечами, но руки, однако, не разжал. – Тебе нужно быть более терпимой со мной. Я не могу измениться в один день. Для этого требуется больше времени.

Мадлен медленно, как бы нехотя, сделала шаг к Энджелу и вновь села у его постели.

Оба ждали, кто первый заговорит. Наконец Энджел не выдержал:

– Я... я много сейчас думаю о Франко. – Он как косноязычный, спотыкался на самых простых словах.

Мадлен закрыла глаза, и Энджел увидел, как она изо всех сил старается сохранять спокойствие.

– Это его свитер? – тихо поинтересовался Энджел. Она машинально потрогала рукав и, ни слова не говоря, кивнула.

– Когда... – Голос его опустился до шепота. – Я хотел спросить, когда начнется лечение? То есть когда мы станем чувствовать себя лучше?

Она проглотила комок в горле и наконец подняла на него глаза.

– Не уверена, что придется начинать лечение. Думаю, все будет идти своим чередом, как сейчас.

Энджел посмотрел на нее. Только сейчас он вдруг осознал, до чего же Мадлен ему небезразлична, как ему хочется, чтобы она продолжала заботиться о нем.

– Наверное, вся жизнь идет «своим чередом».

Она мягко улыбнулась, улыбка вдруг преобразила все ее лицо.

– Наверное.

Энджел улыбнулся в ответ, причем в его улыбке появилось несвойственное ему добродушие. Подумав, что он кажется не каким-нибудь, а добродушным, Энджел совсем расплылся в улыбке.

– Знаешь, это мое новое сердце... мне кажется, оно досталось мне от какого-нибудь очень хорошего человека.

Мадлен резко вдохнула.

– Да, – ответила она.

И впервые за последнее время Энджел почувствовал себя новым человеком.

Как только прозвучал громкий звонок телефона, Мадлен тотчас поняла, что будут дурные новости. Все внутри у нее сжалось. Она отложила в сторону роман, который читала, и, пройдя на кухню, сняла трубку. Когда в ней раздался голос Вики Оуэн, Мадлен прикрыла глаза и усталым голосом произнесла:

– А, привет, Вики.

– Извините, если отрываю вас от домашних дел, Мадлен, но я решила, вам лучше знать: сегодня Лина не пришла в школу.

Мадлен посмотрела в направлении закрытой двери в комнату дочери.

– Я в семь часов утра подвезла ее на машине, мы попрощались, и она вошла в здание школы. – Мадлен вздохнула, почувствовав, до какой степени она устала и как ей все надоело. – Наверное, следовало проводить ее до класса.

– Я видела, как вы вновь заезжали за ней в три часа – потому и решилась позвонить. Мне кажется, у нее будут большие неприятности в самом ближайшем будущем. Если, конечно, ее вовремя не остановить.

Мадлен инстинктивно хотела вовразить, но ничего не сказала: взяла телефон, принесла его в гостиную и села на диван, заваленный всяким барахлом. После смерти Фрэнсиса Мадлен постоянно ощущала себя не в своей тарелке. Каждую секунду она чувствовала, до чего хрупка жизнь. Былая уверенность покинула ее – у Мадлен больше не было сил изображать из себя безупречную во всех отношениях деловую даму. Ей казалось, что она идет в воде и дошла уже до самого глубокого места.

– Я... не знаю, что и сказать вам, Вики, – призналась Мадлен, и в тот момент, как эти слова вырвались у нее, Мадлен показалось, что на плечи навалилось что-то тяжелое. – Ведь Фрэнсис был не просто другом семьи, он был самым близким нам человеком. Всякий раз, когда я пытаюсь заговорить о нем, мы с ней сразу начинаем реветь, причем ни мне, ни Лине от этих разговоров не становится легче. Я понимаю, что она все чаще старается убежать из дома к своим приятелям, но дело в том, что у меня самой сейчас не осталось в душе ничего, что я могла бы предложить Лине взамен. Она просто не станет меня слушать.

– Я понимаю ваше состояние. Мой брат и его жена умерли в прошлом году, и с тех пор я воспитываю племянника. Помню, как много недель после их смерти мы часто плакали на груди друг у друга. Тяжелое было время.

– Я ума не приложу, Вики, что мне делать.

– Стараться почаще общаться с дочерью. Главное, не упустить ее совсем. Я попробую познакомить Лину со своим племянником, хотя и не уверена, что это будет легко. – Оуэн рассмеялась. – Вашей дочери он может показаться несколько странным.

Мадлен устало улыбнулась.

– Думаю, это значит, что он просто замечательный молодой человек.

– Пока что я не жалуюсь. Главное – найти для Лины друга, с которым она могла бы говорить о чем угодно. Я старалась найти для нее такого человека, но она никому не доверяет.

– Что правда – то правда, – согласилась Мадлен. – Я тоже постараюсь не сидеть сложа руки. Спасибо вам за заботу, Вики.

Повесив трубку, Мадлен поднялась с дивана. В голове у нее еще не было какого-то определенного плана действий, но ноги уже сами несли ее к комнате дочери. Одного взгляда на запертую дверь оказалось достаточно для того, чтобы появилась идея.

«Нужен кто-нибудь, с кем она могла бы поговорить».

Мадлен постучалась. В комнате было тихо. Собравшись с духом, Мадлен открыла дверь.

Лина сидела на постели в больших черных наушниках и слушала музыку, одновременно куря сигарету. Она была одета в теплую куртку с надписью на спине: «Если не любишь мою музыку, значит, ты глупый старый зануда». По щекам девушки текли слезы.

При виде дочери, сидящей в одиночестве в своей комнате и плачущей, мерно раскачиваясь вперед-назад, у Мадлен сердце чуть не разорвалось от жалости. Картина была совершенно невыносимая. Мадлен подошла и выключила магнитофон.

– Черт возьми, мам! – Лина резко сняла наушники и швырнула их на смятую постель. – Какое ты имеешь право врываться сюда и глушить мне музыку?!

Мадлен молча взяла у Лины из рук сигарету и загасила ее в пепельнице, стоявшей на полу. Затем села рядом с дочерью.

Некоторое время они просто смотрели друг на друга. В глазах Лины были усталость и отвращение – Мадлен было невыносимо больно на это смотреть.

Она отвела спутанные волосы от лица дочери.

Лина отпрянула, холодно усмехнувшись.

– Не волнуйся, я больше не собираюсь стричься. Мадлен вздохнула. Какая огромная стена непонимания успела вырасти между ними.

– Я совершенно не об этом подумала, малыш. Мне показалось, что тебе нужен отец.

Лина побледнела.

– Но ты мне сказала, что он не хочет меня видеть. Мадлен заговорила, тщательно подбирая слова.

– Ему только кажется, будто он не хочет. Но часто случается, что человек и сам толком не знает, что ему нужно. – Она неуверенно улыбнулась дочери. – Пример – ты сама. Я всегда нахожусь рядом, но ты как будто совсем не замечаешь свою мать.

– Мам...

– Не перебивай. Я не могу назвать себя хорошей матерью, Лина. Я знаю это, думаешь мне это непонятно? Но это не оттого, что я не люблю тебя. – Говоря последние слова, Мадлен мягко улыбнулась. – Помню, когда ты только родилась, тебя положили мне на живот. Ты была такой крошечной и такой безупречно сложенной. Я заплакала, и все подумали, что я плачу от счастья, что у меня такой красивый ребенок. – Она погладила Лину по влажной от слез щеке. – А на самом деле я плакала, потому что мне было шестнадцать лет и я очень боялась всего на свете.

– Мам, не надо...

– Да, потому что я боялась. Я никогда не была эгоисткой и уже тогда понимала, что у меня не получится стать хорошей матерью. Я только старалась делать так, чтобы мы с тобой постоянно находились вместе. Я надеялась, что рано или поздно все образуется. Но, видно, не вышло так, как мне хотелось. Иначе ты сейчас не прогуливала бы школу, не воровала в магазинах и не ревела, сидя одна в своей комнате. Тебе сейчас нужно то, чего именно я не могу предложить, как бы мне этого ни хотелось.

– Мне нужен Фрэнсис, – слабым дрожащим голосом проговорила Лина.

– Он нужен нам обеим, малыш. И так будет до конца наших дней. Может, настанет время, когда боль утихнет, – говорят, что так всегда бывает, – мне лишь остается надеяться на это. А сейчас, как бы ни было трудно, мы должны продолжать жить. И если что-то даст нам счастье или надежду – мы не должны пренебрегать этим. Если я что-то поняла после смерти Фрэнсиса, так это то, как быстротечна наша жизнь. Один ночной телефонный звонок может очень круто изменить твою судьбу.

– Я хочу, чтобы вернулась прежняя жизнь. – Лина слезливо улыбнулась и пожала плечами. – Тогда я ненавидела стюю жизнь, а сейчас думаю: только бы она вернулась.

Мадлен захотелось обнять Лину и крепко прижать к себе, но она опасалась, Что это положит конец их разговору, а поговорить им надо было обязательно. О многом. Поэтому Мадлен просто нежно взяла дочь за подбородок и улыбнулась.

– Я многое хотела бы изменить в своей жизни, все то, что делала неправильно. – Она поглубже вдохнула, собралась с мыслями и сказала: – Я хочу познакомить тебя с твоим отцом.

Глаза Лины широко раскрылись, она недоуменно показала головой.

– Не хочешь же ты сказать, что именно сейчас...

– Да, именно сейчас.

– А ты знаешь, что он будет тогда делать? Оставался еще один невысказанный вопрос, который не давал Лине покоя, но она не решалась его задать. Хотя такой откровенный разговор все же нравился Лине куда больше, чем вce прежние попытки матери уходить от ответов.

– Не знаю.

– Что, если он не захочет меня видеть?

– Тогда попробуешь увидеться с ним на другой день, на третий...

Лина некоторое время молчала, раздумывая, затем сказала:

– Не знаю, смогу ли я пойти на это. Хватит ли у меня сил и выдержки.

– Ты сильнее, чем тебе самой кажется.

– Нет.

Мадлен посмотрела на дочь. В эту минуту она так ее любила, что ей даже было страшно. Мадлен понимала: оснований бояться у Лины было больше чем достаточно. Но страх – это еще не причина, чтобы оставаться в стороне. Уж эту истину Мадлен очень хорошо усвоила. Она боялась всего на свете с тех самых пор, как помнила себя, – и к чему привел ее этот страх? Она осталась одна, с дочерью, которой отчаянно не хватает отцовской любви.

– Я буду рядом на тот случай, если он попытается как-нибудь обидеть тебя.

– Я боюсь.

– Знаю. Я ведь и сама боюсь.

Лина повернула голову и посмотрела на висящий над кроватью плакат Джонни Диппа. Она вздохнула и вновь перевела взгляд на мать.

– Наверное, мне нужно все-таки попытаться, правда?

Мадлен ощутила, как ее охватывает чувство гордости за дочь.

– Мы вместе попытаемся.

Энджелу снилось, что он опять стоит на лугу.

Стоит и оглядывается по сторонам. Умиротворенное спокойствие наполняет его душу. Над головой порхают птицы. Поют, некоторые резко пикируют к земле и затем стремительно взмывают, едва не коснувшись крыльями зеленой травы. Энджел чувствует, как сердце сильно стучит у него в груди.

Он чувствует, что сюда идет Фрэнсис.

Энджел медленно оборачивается и видит брата, который в эту минуту остановился у кромки леса. На Фрэнсисе облачение священника, на какое-то мгновение Энджел даже не узнает брата. Но тут Фрэнсис направляется в его сторону, не шагая, а как бы паря над цветами и травой. Дует легкий ветерок.

Слышен смех Фрэнсиса, который сейчас сливается с пением птиц и шепотом листьев. Энджел и сам засмеялся.

Но внезапно наступает всеобъемлющая тишина. Птицы исчезли, ветер затих. Энджел слышит только, как стучат сердца – его и Фрэнсиса в этой внезапной тишине.

Не раздумывая, Энджел протянул руку и почувствовал, как Фрэнсис ухватился за нее. Рукопожатие Фрэнсиса такое сильное, сухое и горячее, Энджел чувствует, как будто у него появилась в этой жизни надежная опора. Их сердца начинают биться синхронно, на притихшей поляне слышатся мерные удары только одного сердца.

«Уже недолго осталось».

Энджел услышал эти слова брата, несмотря на то что Фрэнсис произнес их, не двигая губами.

;– Погоди! – в отчаянии шепчет Энджел. – Мне так много нужно тебе сказать.

«Не в словах дело».

– Нет, в них тоже, поверь. Подожди, побудь еще со мной.

Но Фрэнсис уже тает в воздухе, образ его отодвигается вдаль.

Энджел бросается вслед брату, протягивает руку, стараясь ухватить его, удержать. Но Фрэнсис двигается гораздо быстрее, вот он уже начинает исчезать в тени деревьев, вот и совсем исчез.

И Энджел стоит совершенно один. Небо у него над головой сделалось черным, страшным, как непроницаемый покров, наброшенный над полем, лесом, цветами и травой.

– Энджел?

Он поднимает голову к небу и всматривается в скопище темных туч. «Вернись, Фрэнсис, вернись ко мне...»

– Энджел?

Он резко проснулся и увидел стоящую у кровати . Мадлен. Энджел уставился на нее. Дыхание его все еще было учащенным, хриплым.

– П-привет, Мэд.

Она пододвинула к кровати стул.

– Все в порядке?

– Не совсем, – сказал он, не успев подумать над ответом. Мадлен могла сейчас заметить его растерянность и уязвимость, которые Энджел не успел спрятать. С опозданием Энджел хотел крикнуть, что да, да, да, у него все в порядке, черт побери. Но одного взгляда в ее глубокие серо-зеленые глаза оказалось достаточно, чтобы понять: он чертовски устал от лжи, от необходимости вечно скрывать свои истинные чувства. Вчера ему пригрезилось, что он почти обрел тихую пристань, а сегодня ему опять казалось, что он совсем потерялся: одинокий, всеми забытый, больной. Сны, в которых являлся Фрэнсис, просто убивали Энджела.

– Не совсем, – повторил он, на этот раз спокойно. – Хотя бы уже потому, что мне все время снится Фрэнсис. Это ужасно и непонятно. Такое чувство, словно он поселился во мне. Я постоянно ощущаю его присутствие. Я слышу его голос, обращенный ко мне. Иногда доходит до смешного: я думаю как Фрэнсис.

– Если он и вправду поселился в тебе, то это для тебя самое лучшее, Энджел.

– Знаю, – он вздохнул. – Вчера вот был сон, и Фрэнсис там произнес: «Живи за меня». – Энджел с трудом сглотнул. – Как вообще это возможно?! Как я могу прожить за такого человека, как он? Ведь он был куда лучше, чем я, даже если я сильно изменюсь в будущем.

Она подвинула стул поближе к кровати.

– Тебе дарована вторая жизнь, Энджел. Фрэнсис такого шанса не получил. И как распорядиться своей новой жизнью – это ты должен решить самостоятельно.

– Говоришь так, чтобы я еще ocтpee чувствовал свою вину?

– Чтобы ты почувствовал надежду.

Он повел рукой вокруг, ткнул пальцем себе в грудь.

– Здесь и с этим чувствовать надежду?!

– Только не надо этого мелодраматического тона. Вот в этой тетрадке, например, всего лишь расписан прием лекарств. Это что-то вроде расписания твоей дальнейшей жизни. Лекарства действительно нужно принимать каждый день и в строго определенной последовательности, если, конечно, хочешь просыпаться каждое утро здоровым. И о еде нужно теперь заботиться, и о физической нагрузке для организма. В дневнике также указаны сроки, когда тебе нужно прибывать на обследования. Роспись на ближайшие полгода. Словом, обычный график, ничего особенного. Обычные люди ведут такие дневнички постоянно, не видя в этом ничего унизительного.

– Ну, я мог бы обойтись и без него.

– Жаль, что у тебя сегодня явно неважное настроение. А ведь у меня есть сюрприз для тебя. Я привела кое-кого к тебе познакомиться.

– Если опять ты оставишь меня в палате наедине с этим идиотом, новым кардиологом, я возьму это чертово расписание и спущу его в сортир. Вот и суди потом о процессе моего выздоровления.

– Никаких идиотов, никаких физиотерапевтов, никаких медсестер. Просто одна симпатичная шестнадцатилетняя девушка.

– Внутри у Энджела все похолодело. Сердце заколотилось, казалось, прямо в ушах, звук этот был настолько громким, что Энджел даже испугался. Затем вспомнил слова Фрэнсиса: «Будь ей другом».

О, как бы ему самому хотелось этого! Черт возьми, он и вправду хотел, но боялся. Ведь отступления быть не могло. Нельзя же начать общаться с дочерью, а почувствовав какие-нибудь затруднения, повернуться и драпануть в кусты.

– Знаешь, Мэд, я сейчас не могу. Мне надо сначала ощутить себя отцом, а уж потом встречаться с ней.

Она хотела было сказать что-то в ответ, но вместо этого сделала совершенно неожиданную странную вещь: протянула руку и положила ладонь ему на грудь. Даже через больничный халат Энджел почувствовал, какая у Мадлен горячая рука.

Ох Энджел, – сказала она, склонившись над ним. Она оказалась так близко, что Энджел мог видеть серебристые искорки в ее зеленых глазах, почувствовать запах ее духов. – Ты все сразу ощутишь, можешь мне поверить.

Взгляд Мадлен просто завораживал Энджела. Странно, но ему казалось, что Мадлен смотрит на него в точности так, как раньше. Правда, прошло много лет, и он не был уверен в том, что помнит какой именно был тогда у Мадлен взгляд...

– Я скажу или сделаю какую-нибудь глупость, – сказал он, желая нарушить затянувшееся молчание.

– Попробуй только, будешь иметь дело со мной!

– Энджел понимал, что на этот раз Мадлен не склонна шутить. Он также понимал и то, что она идет на серьезный риск. Мадлен очень любит Лину и опасается, что Энджел и вправду сотворит какую-нибудь глупость и обидит дочь. Он знал, что ему тогда не будет прощения. Никакого второго шанса.

– Я бы не хотел, чтобы она знала о пересадке сердца. Еще станет со мной обращаться, как с инвалидом.

– Не станет. Но когда ей об этом сказать, и говорить ли вообще – это тебе решать. Поступай как сочтешь нужным.

– А как мне себя держать? Вообще, что мне с ней делать?

– Фрэнсис был ей как отец родной, она очень его любила и не сказать словами, как ей теперь тяжело без него. Она нуждается в ком-то, кто выслушал бы ее, кому не безразличны ее чувства. Это все, что Лине пока от тебя нужно. Просто будь ей другом.

Он нервно усмехнулся.

– Именно это Франко... он бы сказал в точности этими же словами.

– Пожалуй, – едва слышно согласилась Мадлен. Она выжидательно, сверху вниз, смотрела на Энджела.

«Будь ей другом».

Глава 21

Лина нервно расхаживала взад-вперед по тихому коридору отделения послеоперационной реабилитации. Время от времени какая-нибудь медсестра или врач здоровались с ней, приходилось что-нибудь отвечать. Все остальное время Лина расхаживала в молчании. Она была сильно возбуждена и никак не могла остановиться.

Пробегавшая по коридору Хильда дружески хлопнули Лину по плечу.

Страницы: «« ... 1314151617181920 »»

Читать бесплатно другие книги:

Озеро Трэйклэйн, что в штате Висконсин, уже много лет было местом «паломничества» любителей рыбной л...
Прошло чуть больше ста лет от Исхода. Люди на своей новой родине живут как умеют, ну а то что они во...