Снова домой Ханна Кристин
– Ты прямо как тигр в клетке, девочка. Что случилось! Лина едва взглянула на медсестру. Ей понадобилось собрать всю свою волю, чтобы остановиться. Ноги так и просились ходить. Вообще-то Лина знала и любила Хильду, но сейчас от волнения она не могла даже немного поболтать с ней. В этом состоянии Лина даже на несколько мгновений не могла удерживать в голове смысл заданного ей вопроса.
Хильда внимательно смотрела в глаза Лине, затем как обычно, оглядела девушку с головы до ног, после чего неодобрительно поцокала языком.
– С такими волосами, как у тебя, можно сделать Фантастическую прическу. Моя дочь знает в этом толк.
Эта медсестра из отделения трансплантации всю свою жизнь направо и налево раздавала советы, как сделаться красивой. Увидев Лину, она каждый раз непременно подходила и, потрепав девушку по щеке, качала головой и бормотала что-то не слишком оригинальное о том, какой красивой могла бы стать Лина, если бы не злоупотребляла косметикой. Обычно Лина в ответ только улыбалась.
Но не сегодня.
Через несколько минут она намеревалась впервые увидеться с собственным отцом. Что, если он решит, что у него некрасивая дочь?!
Лина сунула руки в карманы и демонстративно отвернулась. Хильда даже рот открыла от недоумения. Быстрым шагом пройдя в кабинет матери, Лина поспешно захлопнула за собой дверь. Подойдя к старинному, викторианской эпохи, зеркалу, висящему возле книжного шкафа, Лина внимательно посмотрела на свое отражение.
Девушка в зеркале выглядела бледной, с опухшими от недосыпания глазами. Волосы торчали во все стороны. От густо накрашенных тушью нижних ресниц казалось, что под глазами у Лины огромные, почти черные синяки.
Господи, как же Лина раньше не подумала о том, как она выглядит?! Ей стало страшно, отец, наверное, подумает, что у него страшненькая дочь.
Лина принялась торопливо рыться в столе матери, нашла щетку для волос и попыталась привести волосы в приличный вид. Однако Джетт так хорошо обкромсал ее, что причесывай не причесывай, изменений к лучшему не было заметно.
Посмотрев на себя в зеркало еще раз, Лина впала в настоящую панику. Вид у нее был почти как у какой-нибудь бродяжки, из тех, что можно встретить по вечерам шатающимися по улице.
Дверь за спиной открылась. Лина резко обернулась и выронила на пол щетку для волос.
Увидев Мадлен, Лина почувствовала, как внутри все сжалось. Мать выглядела так, словно только что сошла со страницы модного журнала: золотисто-каштановые волосы были тщательно уложены мягкими чередующимися волнами, красивые, оливкового цвета глаза чуть тронуты коричневой тушью. На ней был кремовый кашемировый свитер и черные брюки. Все это, вместе взятое, производило впечатление безупречного стиля.
Вот такую женщину отец наверняка назвал бы красивой.
Лина опять взглянула на свое отражение в зеркале и невольно сморщилась.
– В таком виде я не могу к нему пойти. Лучше я приду сюда завтра. Кажется, у меня вдобавок живот расстроился от каши, которую я на завтрак съела.
Лина чувствовала, как бешено бьется у нее пульс.
– Он сказал, что согласен встретиться со мной? Мать, слегка нахмурившись, сделала несколько шагов к дочери.
– Ты в порядке?
Лина сначала утвердительно кивнула, затем отрицательно покачала головой. Слезы навернулись ей на глаза.
– Нет, – прошептала она. Мать погладила ее по щеке.
– Нет ничего странного в том, что ты волнуешься.
– Я такая страшненькая в зеркале.
– Ты выглядишь восхитительно.
– Не нужно было позволять Джетту кромсать мои волосы. – Лина торопливо взглянула на мать, ожидая, что та произнесет свое обычное «я же предупреждала тебя». Но, к счастью, мать промолчала. После короткой паузы Лина спросила: – Скажи, а нельзя ли сделать так, чтобы я выглядела, как ты?
Мать оглядела дочь, и уголки ее губ чуть дрогнули от сдерживаемой улыбки.
– Ты выглядишь гораздо симпатичнее меня.
– Ну еще бы... – прохныкала Лина. – Это так же верно, как и то, что Босния – лучший курорт мира.
Взяв Лину за руку, Мадлен подвела ее к своему креслу. Лина села.
– Хорошенько вытри лицо, – распорядилась Мадлен. Но когда Лина снова принялась хныкать, мать сама взяла баночку с очищающим кремом и стерла всю краску с лица дочери. Затем принялась наносить косметику снова, очень аккуратно и совсем мало: немного коричневой туши, капельку румян и чуть тронула губы бледно-розовой губной помадой. Затем Мадлен зачесала волосы Лины назад, убрав их со лба, и закрепила спреем.
Лина хотела было встать.
– Посиди-ка еще немного, – распорядилась Мадлен и, подойдя к старинному шкафу, стоявшему в дальнем углу кабинета, распахнула украшенные резьбой дверцы. Порывшись среди вешалок, Мадлен вытащила белоснежный свитер из ангорской шерсти. С улыбкой она обернулась к дочери:
– Вообще-то я собиралась подарить это тебе на Рождество.
Увидев мягкий, пушистый свитер, Лина почувствовала укол стыда. Получи она на Рождество такой подарок, наверняка лишь бегло взглянула бы на свитер и отложила его в сторону. Еще и подумала бы, что мать ужасно старомодна, как и все предки вообще. Но сейчас свитер был очень кстати.
– А что, классный свитер, спасибо, мам. Мадлен счастливо улыбнулась.
– В Рождество ты сказала бы то же самое, я уверена.
Улыбнувшись, Лина стащила через голову майку с рекламой пива «Курз» и зашвырнула ее в угол кабинета. Затем она надела легкий, мягкий свитер. Когда Мадлен подвела ее к зеркалу, Лина глазам своим не поверила.
На нее смотрела красивая молодая женщина. Свитер придал глазам необыкновенно красивый голубой оттенок. Из прежней бледненькой девушки Лина превратилась в изящную даму с нежным цветом лица, похожую на тех, которые снимаются в рекламе фирмы «Кальвин Кляйн». Покружившись перед зеркалом, Лина пришла в восторг и, забывшись, обняла мать за шею.
Внезапно почувствовав неловкость, Лина поспешно отстранилась.
Мадлен улыбалась.
– Только не забывай, пожалуйста, что твой отец очень болен. Он недавно перенес операцию на сердце, и ему требуется максимальный покой. Выписка примерно через час, но и тогда его не нужно слишком теребить. Я распорядилась – если все будет нормально, – чтобы сегодня же ему подыскали жилье. Собственно, мы втроем сможем выбрать для него дом.
– Такое чувство, словно мы – одна семья, – сказала Лина и сама подивилась тому, сколько искреннего чувства было в ее словах.
Мадлен чуть заметно вздрогнула, и глаза ее чуть погрустнели.
– Скорее, мы – его новые друзья.
Лина согласно кивнула. Поглубже вдохнув, она расправила плечи и подняла голову.
– Ну, мам, я, кажется, готова.
– Отлично. Его палата 264-В.
– А ты? Разве ты не пойдешь со мной? Мадлен отрицательно покачала головой:
– Думаю, что для начала вам лучше побыть одним.
Лине сделалось страшно, но она и виду не подала. Подумав о том, что выглядит она сейчас очень даже неплохо, что благодаря новому свитеру глаза ее кажутся такими же голубыми, как и глаза Фрэнсиса, и что прическа больше не портит ее, Лина испытала явное удовлетворение.
«Я сделаю так, что он полюбит меня...» Эта мысль вновь пришла Лине в голову, и она подумала о том, что ей придется постараться. Она посмотрела на мать, хотела что-то сказать, но не могла подыскать нужные слова. Лина видела, что мать тоже волнуется и боится. Их обеих объединял страх.
– Как его зовут? – помолчав, спросила Лина.
– Анжело. Вообще-то он себя называет Энджелом. Лина мысленно произнесла имя отца, как бы приучая себя к нему. Имя казалось каким-то странным. Ей представлялось что-то более основательное: Уорд Кливер или, допустим, Майк Брэди. Быстро улыбнувшись матери, Лина вышла из кабинета. Прошла по длинному коридору, миновала пост медсестры и двинулась в направлении смотровой.
Подойдя к нужной двери, Лина почувствовала, что сердце ее бешено колотится, а ладони совсем мокрые от пота. Взглянув на голубую бумажку на стене возле двери, Лина с некоторым удивлением прочитала: Джонс, Марк.
Вот это хорошее имя. Подходит для ее отца.
Заглянув в расположенное возле двери окошко, она увидела, что в палате спиной к Лине стоит мужчина и смотрит сквозь стекло на улицу. На нем была рубашка и джинсы «Левис». Его темно-каштановые волосы были довольно длинными. «Длинные волосы – хороший признак», – подумала Лина.
Вдохнув поглубже, она постучалась. Услышав еле слышное «войдите», Лина толкнула дверь и вошла.
– Привет, Лина, – голос был ровным и мягким, от него у Лины мурашки пробежали по спине. Ей был хорошо знаком этот голос, хотя в данную минуту она и не могла определить, откуда именно его знает.
Она нервничала, ожидая, когда же отец наконец повернется к ней.
Он медленно обернулся. Лина сразу почувствовала, как ослабли в коленях ноги.
Она была бы рада ухватиться за чтр-нибудь, чтобы не упасть, но рядом не было ничего подходящего.
Перед ней стоял Энджел Демарко.
– О Господи, – прошептала она, чувствуя себя совсем потерявшейся и сконфуженной.
Энджел улыбнулся своей неотразимой улыбкой, которую Лина уже столько раз видела с экрана.
– Судя по всему, мама не сказала тебе, кто я.
Лина хотела сказать что-то, но из горла вырвался какой-то дурацкий жалкий писк.
– Проходи, что же ты...
Она двигалась сейчас, как автомат. В голове роились обрывки множества мыслей. Ее отцом был Энджел Демарко. Ее отеи, – Энджел Демарко. Друзья ей ни за что не поверят! Бриттани Левин просто сдохнет от зависти!!!
Неожиданное открытие так потрясло Лину, что она ни о чем другом и думать не могла.
– Демарко, – произнесла она.
Он кивнул, одарив ее мягкой улыбкой, такой интимной, какой Лина еще не видела на экране.
– Я – брат Фрэнсиса.
На какое-то мгновение она опять лишилась дара речи.
– Мне никто никогда не говорил...
В его глазах мелькнула какая-то тень, и Лина решила, что своими словами обидела его. Она поспешила исправиться: – Никогда не слышала, что вы родом из Сиэтла и что у вас есть брат. Я... я вроде бы даже где-то вычитала, что вы родились на Среднем Западе.
Улыбка чуть тронула его губы.
– Тактический маневр. Надо было запутать следы и сбить охотников со следа. Не хотелось, чтобы люди знали, откуда я родом. Сожалею. – Он подошел к Лине, двигаясь с осторожностью, свойственной всем больным, перенесшим тяжелые операции. Лина инстинктивно протянула к нему руки, которые он тотчас взял в свои.
От его прикосновения Лина ощутила дрожь волнения.
Так они некоторое время стояли, держась за руки. Лина смотрела в его легендарные зеленые глаза, чувствуя, как непросто ей сохранять сейчас ровное дыхание. У Энджела были точно такие же, как у Фрэнсиса, глаза – хотя и зеленые, а не голубые. И смотрел Энджел совершенно так же, как Фрэнсис. Очень немногие люди умели так смотреть на мир.
– Ты куда более красивая, чем я думал, – сдавленным голосом произнес Энджел, в глазах которого застыло то же удивление, какое испытывала Лина.
Слезы подступили к ее глазам, но ей было сейчас все равно.
– Спасибо.
– Знаешь, я понятия не имею, как это – быть отцом.
– Не переживайте, все и так хорошо.
– Нам ведь нужно как-то начинать знакомиться, так что, может, сначала попробуем сделаться друзьями?
Друзьями... Услышав эти слова, Лина сильно разволновалась. Ведь именно этого ей всегда хотелось – иметь отца, который был бы ей настоящим другом. Ей пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не рассмеяться от счастья. Он станет для нее замечательным отцом. Лина искренне верила в это. Он сумеет изгнать из ее жизни горе, боль и страхи, сделает ее жизнь спокойной и счастливой.
Выпустив ее руку, он прикоснулся кончиками пальцев к лицу дочери и заглянул ей в глаза.
– Не нужно так смотреть на меня, Ангелина.
От удивления она даже задохнулась. На какое-то мгновение ей почудилось, что сейчас он назовет ее «Ангелина-балерина». Но, разумеется, ничего такого он не сказал.
– Что-то не так? – не отрывая взгляда от ее лица, спросил Энджел.
– Ничего... Просто Фрэнсис обычно называл меня Ангелиной... Никто больше так меня не звал.
– Это твое имя, – сказал Энджел, и голос его понизился почти до шепота. – А впрочем, я не Бог, Лина, могу сделать что-нибудь и не так...
Энджел говорил сейчас какую-то ерунду, и Лина даже не хотела задумываться над его словами. Она по-прежнему пожирала отца глазами, стараясь раз и навсегда запомнить каждую черточку его лица, малейшую подробность нынешней встречи, запомнить собственные ощущения в тот момент, когда он впервые коснулся ее руки.
– Не волнуйтесь, я полюблю...
Неожиданно он прижал свой палец к губам Лины, заставляя ее замолчать.
Она смутилась и, когда он убрал руку, тихо произнесла:
– Но...
– Сперва я должен заслужить это, – твердо сказал он. Взгляд Энджела был таким серьезным, что Лина даже чуть-чуть испугалась. Глаза отца сразу потеряли сходство с глазами Фрэнсиса. – Только так это бывает. И не иначе.
Энджел внимательно посмотрел на листок, прихваченный зажимом к папке. Нужно было лишь поставить на нем свою подпись – и ты свободен как птица.
Но вот что странно: ему не хотелось подписывать.
Он оглядел свою уютную палату, в которой безвыходно провел несколько недель. Странно, но она как будто бы стала его домом. Энджел даже начал уже узнавать птиц, которые садились на оконный карниз его палаты. Он изучил все повадки солнца, которое, прежде чем опуститься за горизонт, каждый вечер пыталось пролезть между шторами и заглянуть к Энджелу. Он даже постепенно полюбил запах дезинфицирующего раствора и отвратительное картофельное пюре, которым здесь Энджела регулярно кормили. Больше того, даже сумел подружиться с Сарой.
– Все хорошо? – спросила Мадлен.
А он не знал, что ответить. Энджел чувствовал себя совершеннейшим идиотом, потому что боялся, что новое сердце, которое так исправно работало, пока он был в клинике, может дать сбой, как только Энджел окажется за пределами больницы. Или что он не выдержит и опять начнет пить, вернется к прежнему образу жизни – тогда прощай, новая жизнь.
– Сам не знаю... Раньше мне казалось, что да, а теперь...
– Мы с Линой тебе поможем, Энджел. Ты не останешься в одиночестве, не волнуйся.
– Спасибо, Мэд. – Он прикоснулся к ее щеке, и от этого прикосновения им овладело чувство уверенности. – Не представляю, что бы я делал без тебя...
Она улыбнулась.
– Да уж как-нибудь справился бы, не сомневаюсь. Он пожал плечами и огляделся.
– У меня тут вещи остались... Надо бы не забыть. Она положила ладонь ему на грудь, как раз на то место, где одежда скрывала хирургический шрам.
– Не забудем.
У них за спиной распахнулась дверь. Энджел и Мадлен разом обернулись, ожидая увидеть Сарандона и Алленфорда, пришедших попрощаться с пациентом.
Но неожиданно в палату вошла женщина средних лет. На ней было старенькое шерстяное пальто и резиновые башмаки, забрызганные грязью.
– Скажите, где я могу увидеть... – Начала было она, но, увидев Энджела, запнулась. Рот ее раскрылся от изумления. – О Боже, вы ведь... – Она, как бы ища подтверждения своей догадке, взглянула на Мадлен, затем тихо сказала: – Вы ведь Энджел Демарко?
Поспешно подойдя к женщине, Мадлен взяла ее за рукав и силой вывела в коридор. Дверь за ними с грохотом захлопнулась, но через минуту Мадлен уже вернулась. Выражение ее лица было мрачным.
– Дежурные пропустили ее, даже не спросив. Оказывается, у нее отец лежит в палате 264-Е.
– Проклятие! – выругался Энджел. – Нужно быстро уходить отсюда. Как только эта старая карга дорвется до телефона, она растрезвонит обо мне всему городу. У нее был такой вид, будто она в лотерею выиграла. Еще получится так, что она выйдет на ребят с телевидения, и те ей не только заплатят, но еще и дадут возможность минут пятнадцать покривляться на экране.
Мадлен вскользь взглянула на Энджела.
– Жаль, что так вышло.
– Да брось ты... Рано или поздно это все равно случилось бы. – Он схватил с тумбочки маску и закрыл ею лицо, но прежде чем завязать тесемки, сказал: – Будем придерживаться такой версии: я находился здесь в течение неопределенного времени, мне была сделана операция на сердце, меня выписали и где я сейчас – никто не знает. Подробности не комментируются. Позаботься, чтобы доктор Алленфорд как можно скорее созвал пресс-конференцию. А сейчас помоги мне поскорей уйти отсюда. Нечего мешкать.
Мадлен кивнула:
– Да, пойдем.
Задолго до появления около клиники первых репортеров Мадлен посадила Энджела в свой автомобиль, и они спешно покинули территорию больницы.
Лина и Энджел с первых же шагов начали прекрасно ладить друг с другом. В зеркало заднего обзора Мадлен могла наблюдать за тем, как они, сидя рядом на заднем сиденье, оживленно болтают. Лине очень понравилось, как именно Мадлен вытащила Энджела из больницы. «Класс!» – откомментировала девушка операцию по эвакуации отца. Сейчас Энджел забавлял дочь рассказом о том, как однажды, спасаясь от погони экзальтированных поклонниц, он спрятался в багажник пикапа, а обезумевшая толпа, ничего не подозревая, штурмовала павильон, где происходило озвучивание фильма.
Мадлен быстро вела машину по Магнолиа-стрит; наконец она притормозила возле первого из домов, предварительно выбранных для Энджела.
– Ну, как тебе нравится вот этот? – Она указала на особняк.
Лина и Энджел выглянули в окно, затем, переглянувшись, синхронно покачали головами, давая понять, что дом им совсем не нравится.
Вздохнув, Мадлен нажала на газ и снова выехала на дорогу. Ей было обидно, что ни Энджел, ни даже Лина не соизволили выйти из машины и как следует рассмотреть дом. Получалось, что они были заодно, а она – как будто вне игры. А ведь Мадлен очень старалась, выбирая дома для демонстрации Энджелу. Она потратила на поиски уйму времени, посетила множество контор по найму жилья, отыскивая такую виллу или особняк, которые находились бы в районе десяти минут езды от клиники. Затем Мадлен выбрала семь лучших предложений, заранее договорившись, что приедет и посмотрит каждый дом.
Они подъезжали уже к четвертой вилле, а Энджел так ни разу и не вылез из машины. Первые три дома он люто возненавидел с первого взгляда.
Наконец Мадлен затормозила возле того дома, который нравился ей самой больше остальных.
Выключив двигатель, она посмотрела в окно на особняк. Мадлен не слишком надеялась, что он понравится Энджелу, который привык к дорогим кварталам Лас-Вегаса и шикарным лимузинам. Но показать дом Энджелу все равно было нужно. Фрэнсису, например, такой дом обязательно понравился бы. Это было внешне грубоватое, сделанное из бревен, строение со множеством окон и большим крыльцом. Выстроенный на рубеже прошлого и нынешнего веков, он служил летней резиденцией для отцов – основателей города. Но последующие поколения построили для себя более современные жилища. Дом располагался на берегу озера Вашингтон. Здесь никто не жил, территория выглядела запущенной. Большинство людей не хотели платить деньги, которые запрашивали владельцы. За ту же сумму можно было снять первоклассную современную виллу где-нибудь в Броадмуре.
Огромные старые клены росли по обеим сторонам выложенной кирпичом дорожки, которая вела прямиком к дому. В траве, то тут, то там, можно было увидеть маргаритки, упорно тянущие свои головки к солнцу.
– Вот еще один дом, – сказала Мадлен, ожидая услышать с заднего сиденья обычное «едем дальше».
Но было тихо.
Она обернулась и увидела, что Энджела и Лины уже нет в машине; они стояли перед домом, с интересом разглядывая его.
Открыв дверцу, Мадлен выбралась из машины и подошла к ним.
– Фрэнсису наверняка понравился бы этот дом, – сказала Лина.
Мадлен вопросительно взглянула на Энджела.
– Никогда не думал, что когда-нибудь буду жить в бревенчатом доме, – после минутного молчания сообщил Энджел.
Она извиняюще улыбнулась.
– Понимаю, это не совсем твой стиль.
Он одарил ее быстрой белозубой улыбкой, которая всегда так сильно действовала на Мадлен.
– Мало ли что можно назвать моим стилем. Это не важно. Я, например, раньше никогда не ездил в «вольво», выбирая себе дом... – Энджел пожал плечами, деланно сокрушаясь.
Мадлен против воли рассмеялась.
– Ну что же, может, зайдем?
Они все вместе пошли по аккуратной дорожке к дому. Энджел неожиданно споткнулся и едва не упал, однако Мадлен не раздумывая инстинктивно обхватила его за талию и прижала к себе.
С мгновенным опозданием она затем сообразила, что обнимает Энджела. Очень медленно Мадлен повернула голову и встретилась с ним взглядом. Так они простояли, казалось^ целую вечность, и никто не произносил ни единого слова.
– Надо бы хоть спасибо тебе сказать, – произнес наконец, Энджел.
Мадлен почувствовала некоторое разочарование от его слов хотя я не вполне понимаю, чем именно она разочарована.
– Не стоит, – ответила она.
– Ты не права, – Энджел смотрел Мадлен в глаза так пристально, что ей и самой стало интересно: что же такое он там увидел? – Я понял, что всегда нужно благодарить людей.
Мадлен протянула руку и отвела прядь волос, упавшую Энджелу на глаза. И только потом сообразила, что сделала это, потому что звук его голоса напомнил ей голос Фрэнсиса. В такой ситуации Фрэнсис непременно сказал бы что-то подобное. Подумав об этом, Мадлен ощутила приступ одиночества.
– Он бы гордился тобой, услышав эти твои слова. Энджел не спросил, кого Мадлен имеет в виду. Усмехнувшись, он посмотрел на нее.
– Это потому, что я сейчас стою рядом с девушкой его мечты?
Мадлен сразу заметила перемену в его взгляде – он перестал быть мягким, как у Фрэнсиса. Зато теперь перед ней стоял прежний Энджел – грубоватый, прямой и «заинтересованный», явно заинтересованный. Сердце Мадлен забилось чаще. Она почувствовала себя так, словно ей вновь стало шестнадцать, и она в объятиях парня, которого страстно любит.
Она попыталась сказать себе, что не стоит обращать на это внимания, ведь Энджел однажды уже разбил ей сердце, чего теперь можно от него ждать. Но было уже слишком поздно. И Мадлен по-настоящему испугалась.
– Нет, не поэтому. Просто ты сильно изменился, Энджел, а мы оба знаем, как непросто меняются люди.
Он рассмеялся и отстранился от нее. Они вновь пошли по направлению к бревенчатому дому, и на полпути Энджел как бы невзначай взял Мадлен за руку.
На следующее утро, придя на работу, Мадлен обнаружила, что все подъезды к клинике забиты микроавтобусами, в каких разъезжают телевизионные съемочные группы. Репортеры налетели на тихий госпиталь, как голодные гиены. Они ослепляли фотовспышками всякого, кто поднимался по центральной лестнице. Каждого норовили забросать вопросами.
Продираясь сквозь толпу, Мадлен, приходя все в большее раздражение, постоянно повторяла:
– Никаких комментариев!
Добравшись наконец до своего кабинета, она увидела поджидающих ее там Сарандона и Алленфорда.
Вздохнув, Мадлен бросила на спинку дивана свое замшевое пальто.
– Энджел предполагал, что так и будет. Вчера, перед самой выпиской, его случайно увидела одна женщина.
– Должно быть, та самая, которую я видел в «Крутом дубле», – спокойно предположил Сарандон, делая очередной глоток кофе.
– Как Энджел предполагал действовать? – поинтересовался доктор Алленфорд.
– Пусть состоится встреча с представителями прессы, на которой будет подтвержден факт его операции на сердце. Чтобы вы лично подтвердили: операция прошла успешно, и он в положенный срок выписан из клиники. Но больше никаких комментариев.
– Этого газетчикам надолго не хватит.
Мадлен по голосу почувствовала, что Крис весь натянут, как струна, и она понимала его чувства. Хирургу хотелось, чтобы о его работе и его знаменитом пациенте узнал весь мир.
– Это верно, – согласилась она. – Надолго не хватит. Но такая тактика даст Энджелу столь необходимую отсрочку.
– Хорошо. – Крис поднялся со своего места, и Сарандон последовал его примеру. – Пойдемте... все вместе.
Втроем они вышли из кабинета, прошли по коридору, завернули за угол и оказались в отделении послеоперационной реабилитации. Крис шел посредине, слева от него шагал Сарандон, а справа Мадлен.
Пройдя на улицу через центральные двери, они сошли по ступеням и направились к автомобильной стоянке.
Крис объявил:
– Я намерен сделать сообщение, касающееся Энджела Демарко.
– Эй, обождите секундочку! – крикнул кто-то из толпы.
Наперерез врачам бросились фотокорреспонденты, репортеры, операторы: те сразу оказались в плотном кольце. В лицо Крису направили сразу несколько микрофонов.
Вид у Алленфорда был совершенно невозмутимый.
– Мистер Анжело Демарко в недавнем прошлом был пациентом нашей клиники. После того как с ним случился сердечный приступ в Орегоне, о чем сообщали средства массовой информации, его переправили сюда, в нашу больницу, где ему была сделана операция на сердце. Операция прошла успешно, и мистер Демарко своевременно выписан из клиники.
– Обнаружен ли у него вирус СПИДа? – крикнул один из репортеров.
– Нет, не обнаружен.
– Когда состоялась операция? – выкрикнул другой газетчик.
– К сожалению, не могу назвать точную дату, – спокойно ответил Крис.
– Почему вы скрываете время операции? Крис холодно кивнул.
– Я благодарю всех вас за внимание.
Засверкали фотовспышки, защелкали камеры, из толпы по-прежнему раздавались вопросы.
Но пресс-конференция завершилась.
Было раннее утро. Занятия еще не начались, поэтому в школе было очень тихо. Обрывки желтоватых облаков скользили над верхушками деревьев. Первые лучи солнца освещали скамейки на стадионе. Ступни Лины утопали в мокрой траве, мягкий дерн пружинил под ногами. Ее так и подмывало оставить свои отпечатки на футбольном поле, чтобы все видели: она была тут.
Еще не поднявшись на холм, Лина услышала громкие голоса мальчишек. Они доносились оттуда, где лежало поваленное дерево, ветерок донес оттуда же легкий запах марихуаны.
Лине не терпелось увидеть своих приятелей, и оставшиеся метры она преодолела вприпрыжку. Как ей хотелось вновь почувствовать себя частью этой дружной компании.
Все они сгрудились на обычном месте, передавая термос в одну сторону, а косячок – в другую. Те, кто не курил травку, дымили обычными сигаретами.
Лина нахмурилась, почувствовав внезапное разочарование. Вчера вечером Энджел – ее отец – беседовал с ней как раз о таких вещах, как травка, спиртное, сигареты.
Об этом с Линой разговаривали тысячи раз и до этого, но вчерашний разговор – совсем другое дело. Прежде всего Энджел был ее отец, а Лине хотелось, чтобы он любил ее. Однако самым важным было то, что отец понимал ее лучше, чем кто-либо другой из взрослых. Вчера вечером, когда они сидели на крыльце и болтали, прислушиваясь к тому, что делает Мадлен на кухне, Лина заглянула в зеленые глаза Энджела, и у нее возникло ощущение, словно она смотрится в зеркало. Он оказался первым из известных ей взрослых, который помнил, каково это – быть ребенком.
Когда Лина сказала ему об этом, отец рассмеялся и заметил, что это, должно быть, оттого, что он так и не сумел вырасти, сделаться по-настоящему взрослым человеком. Но позднее, между беззаботной болтовней и шуточками, Энджел вдруг стал серьезным. Когда Лина вытащила сигарету из пачки и принялась закуривать, Энджел схватил ее за руку и так долго всматривался в ее лицо, что Лина даже испугалась. Потом он сказал:
– Прежде всего я запрещаю тебе курить рядом со мной. Это из-за недавней операции. Но важнее то, что курение – это занятие для идиотов. А ты, мне кажется, на идиотку не похожа.
Из-за его слов она сразу почувствовала себя маленькой и глупой. Она невнятно пробормотала что-то и убрала сигарету. После чего повисла долгая пауза. Приближалась ночь, мелкий дождик тихо моросил, блестя на кронах деревьев. Откуда-то из своего укрытия вылетел белый мотылек и принялся кружить вокруг лампы, стоявшей на крыльце.
Наконец Энджел заговорил вновь. Лина чувствовала, что он долго обдумывал свои слова, прежде чем снова заговорить.
– Видишь ли, Ангелина, дело в том, что я бывший алкоголик. И кроме того, употреблял наркотики и еще... Вообще занимался Бог знает чем. Мне отлично известно, какие именно причины заставляют человека опускаться до такого уровня. Я знаю, как жизнь иногда толкает человека в самый омут, где он надеется увидеть хоть какой-то проблеск света и надежды. Пусть даже за это приходится платить очень дорогой ценой, а длится удовольствие не дольше вечера. – Энджел повернулся к Лине лицом, и она увидела, как он расстроен. – Я поломал всю свою жизнь именно наркотиками и выпивкой, и потому мне очень не хочется, чтобы ты шла в этом по моим стопам. Пожалуйста, остановись. Иначе ты разобьешь мне сердце.
– Эй, Лина! – услышала она голос Джетта. Девушка посмотрела вниз и увидела Джетта, стоявшего на своем обычном месте. В одной руке он держал термос, в другой – самокрутку. – Ты чего-нибудь выпить принесла?
Лина нахмурила лоб. Впервые ей сделалось противно оттого, что Джетт вечно пытается что-то из нее вытянуть.
– Не-а! – крикнула она.