Дикое племя Батлер Октавия

Она вернулась к еде, продолжая сосредоточенно рвать кроликов, в то время как ее дочь и незнакомец наблюдали за ней. Разделавшись с пищей, она вытерла свой клюв о траву, бросила последний взгляд на красивого незнакомца, тяжело поднялась в воздух и полетела вокруг дома к верхней галерее, где располагалась ее спальня. Там она немного вздремнула, переваривая пищу.

Наконец она вновь стала сама собой — невысокой и чернокожей молодой женщиной. Кейн очень не любил этого, но сейчас это не имело значения. Незнакомцу это должно очень понравиться.

Она надела одно из самых лучших своих платьев, добавила к наряду несколько красивых дорогих камней, которые украсили блестящую шапку ее новых волос, и спустилась вниз.

Ужин подходил к концу. Ее люди никогда не дожидались ее, если знали, что она находится в это время в облике животного. Они прекрасно знали ее привычку не спешить с превращениями. И теперь ее взрослые дети, вместе с ними Кейн и Лиа, а также чернокожий незнакомец, сидели за столом — щелкали орехи, ели изюм, пили вино и вели негромкую беседу. Они освободили для нее место, прервав разговор для приветствий и приглашений. Один из сыновей подал ей стакан, наполненный ее любимой мадерой. Она сделала лишь один приятный глоток, когда незнакомец сказал:

— Море делает тебя только лучше. Ты правильно сделала, что отправилась туда.

Ее плечи слегка опустились, хотя она старалась не показывать вида. Ну конечно же, это Доро.

Он поймал ее взгляд и улыбнулся. Она поняла, что он заметил ее замешательство, граничащее с разочарованием, и не было никаких сомнений, что он заранее спланировал этот эффект. Она умудрилась не обратить на него внимания и оглядела стол, чтобы еще раз удостовериться, кто из ее людей здесь присутствует.

— А где Луиза? — спросила она. Старая женщина почти всегда ужинала вместе с ее семьей: покормив приемных детей, она приходила сюда, как она сама говорила, чтобы поучиться взрослым разговорам.

Но сейчас при упоминании ее имени все затихли. Сидевший ближе всех к Энинву ее сын, Джулиен, тихо сказал:

— Она умерла, мама.

Энинву повернулась, чтобы взглянуть на него. Он был некрасив, с кожей какого-то болезненного желто-коричневого цвета. И только глаза, такие же чистые, как и у матери, немного смягчали внешнюю непривлекательность. Несколько лет назад, когда понравившаяся ему женщина наотрез отказалась иметь с ним дело, он отправился к Луизе, чтобы поведать ей о своей печали и найти утешение. Луиза рассказала об этом Энинву, и та была очень удивлена, обнаружив, что не испытывает никакого чувства обиды к старой женщине за то, что ее сын рассказал о своих переживаниях постороннему человеку. Благодаря своей чуткости Луиза перестала считаться чужой в первый же день своего появления на плантации.

— Как она умерла? — спросила наконец Энинву.

— Во сне, — сказал Джулиен. — Она легла спать, а на следующее утро дети не смогли ее разбудить.

— Это случилось две недели назад, — сказала Лиа. — Мы пригласили священника, зная о том, что она хотела этого, и устроили ей пышные похороны. — Лиа умолкла, явно испытывая нерешительность. — Она… она не испытала никакой боли. Я даже прилегла на ее постель, чтобы убедиться в этом, и знаю, что она ушла так легко, словно…

Энинву поднялась и вышла из-за стола. Она ушла из комнаты, чтобы на минуту забыть о тех умерших, кого так любила, и о любимых ею живых, чья быстро наступающая старость напоминала ей, что и они лишь временно находятся возле нее. Лиа было всего лишь тридцать пять, а как много седых прядей в ее прямых черных волосах.

Энинву прошла в библиотеку и закрыла за собой дверь. Закрытая дверь в ее доме была не менее уважаема, чем прямой приказ хозяйки. Там она села за свой стол и опустила голову. Луизе было семьдесят… семьдесят восемь лет. Это был срок ее жизни. Как глупо горевать по поводу этой старой женщины, которая прожила на свете такую долгую для обычного человека жизнь.

Энинву выпрямилась и покачала головой. Сколько она помнила себя, ей всегда приходилось наблюдать одно и то же: как вырастали и умирали ее родственники и друзья. Так почему сейчас это так ударило ее, будто случилось что-то новое? Стивен, Маргарет, Луиза… Затем будут и другие. Всегда будут другие, они всегда будут неожиданно появляться, а затем так же неожиданно уходить. Всегда. И только она… Обреченная на вечное прощание с друзьями и близкими.

И будто не соглашаясь с ней, дверь открылась, и в комнату вошел Доро.

Она с раздражением взглянула в его сторону. Каждый живущий в этом доме уважал ее закрытую дверь, но Доро… он вообще не уважал ничего.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Ничего. — Он пододвинул кресло поближе к ее столу и уселся в него.

— Так что, на этот раз ты больше не привел детей для воспитания? — с горечью спросила она. — И никаких подходящих пар для моих детей у тебя тоже нет? Ничего нет?

— Я привел беременную женщину с двумя детьми, в банке Нью-Орлеана открыт счет для их содержания. Хотя к тебе я пришел не для того, чтобы обсуждать эти дела.

Энинву отвернулась от него, даже не интересуясь, зачем именно он пришел к ней на этот раз. Она хотела только одного — чтобы он оставил ее.

— Видишь, люди продолжают умирать, — сказал он.

— Тебя это не должно беспокоить.

— Однако, тем не менее, беспокоит. Когда умирают мои дети, самые лучшие из моих детей.

— И что же ты делаешь?

— Стараюсь перенести это. Ничего другого нам не остается. Когда-нибудь у нас появятся дети, которые не умрут.

— Ты еще продолжаешь жить этой мечтой?

— А что я могу поделать, Энинву, если я сам сотворил ее?

Она промолчала.

— Я тоже привыкла верить в нее, — сказала она. — Когда ты увез меня с моей родины, от моих людей, я верила в нее. Почти пятьдесят лет. Возможно… возможно, что временами я все еще в нее верю.

— Но ты никогда не вела себя так, будто действительно верила в это.

— Я верила! Я позволяла тебе управлять мной и оставалась с тобой до тех пор, пока ты не решил убить меня.

Он лишь глубоко вздохнул.

— Это решение было ошибкой, — сказал он. — Я принял его, исходя из своей привычки считать, что ты была всего лишь еще одной женщиной из дикого племени, не поддающейся контролю и управлению, единственное назначение которой — плодить детей. Многовековая привычка подсказывала мне, что от такой женщины следует освободиться.

— И каковы же твои взгляды сейчас? — спросила она.

— Сейчас они изменились, если ты хочешь знать. — Он взглянул на нее, затем перевел взгляд куда-то в сторону. — Я хочу, чтобы ты жила столько, сколько можешь прожить. Ты даже не знаешь, как мне пришлось бороться с самим собой, чтобы прийти к этому.

Ее это мало интересовало.

— Я изо всех сил пытался заставить себя разделаться с тобой, — сказал он. — Это было бы гораздо проще, чем заставить тебя измениться.

Она лишь пожала плечами.

Он встал со своего места и, взяв ее за руки, попробовал заставить подняться. Она поднялась безвольно, почти без сопротивления, отчетливо осознавая, что если она позволит ему вести себя подобным образом, то вскоре они оба окажутся на софе. Он хотел ее, и его не заботило, что она только что пережила потерю близкого человека.

— Тебе нравится это тело? — спросил он. — Это мой подарок тебе.

Она ехидно поинтересовалась, кому же пришлось заплатить своей жизнью, чтобы он мог вручить ей вот такой «подарок».

— Энинву! — Он очень мягко и осторожно встряхнул ее, вынуждая взглянуть прямо на него. Теперь ей не нужно было поднимать свои глаза вверх, чтобы встретиться с ним взглядом. — Ты по-прежнему все та же маленькая лесная дикарка, норовящая забраться на поручни корабля и уплыть назад, в Африку, — сказал он. — Ты все еще хочешь того, чего нельзя получить. Эта старая женщина умерла.

И вновь она только пожала плечами.

— Они все умирают, все, кроме меня, — продолжил он. — Благодаря мне ты не была одинокой на этом корабле. И поэтому, благодаря мне, ты никогда не будешь одна.

Наконец он отвел ее к софе, раздел ее, и они занялись любовью. Энинву показалось, что она слегка потеряла рассудок. Его настойчивость расслабила ее, и когда все закончилось, она незаметно уснула.

Прошло не так много времени, когда он разбудил ее. Солнечный свет и длинные тени подсказали Энинву, что это был все еще вечер. И ей стало интересно, почему он до сих пор не покинул ее. Он получил то, что хотел; намеренно или нет, он дал ей умиротворение. Еще некоторое время оно продлится, если только он сейчас оставит ее.

Энинву взглянула на него, полуодетого, все еще без рубашки, сидевшего рядом с ней. Они могли бы не уместиться на этой софе, если бы он, как обычно, носил достаточно крупное тело. Почему-то она вновь подумала об истинном хозяине его прекрасного и необычного нового тела, но удержалась от вопросов. Ей не хотелось услышать, что это был один из ее потомков.

Он молча ласкал ее, и она подумала, что он хочет возобновить их занятия. Вздохнув, она решила, что это не имеет большого значения. Сейчас ей многое казалось бессмысленным.

— Я собираюсь попробовать кое-что с тобой, — сказал он. — Я уже много лет думаю над этим. Еще до твоего побега я думал, что однажды я сделаю это. И вот сейчас… сейчас все изменилось, но я все-таки хочу попытаться…

— О чем ты говоришь? — слабо спросила она

— Я не могу объяснить этого, — сказал он. — Но… Взгляни на меня, Энинву. Только взгляни!

Она повернулась на бок и посмотрела на него.

— Я не причиню тебе вреда, — сказал он. — Все, что ты видишь и слышишь, поможет тебе понять, что я абсолютно честен с тобой. Я не причиню тебе зла. Ты окажешься в опасности только в том случае, если не послушаешься меня. Мое теперешнее тело сильное, молодое и совсем новое для меня. Я прекрасно им управляю. Только слушайся меня, и ты будешь в безопасности.

Она вновь легла на спину.

— Скажи мне, что ты хочешь, Доро. Что еще теперь я должна сделать для тебя?

К ее удивлению, он улыбнулся и поцеловал ее.

— Только лежи спокойно и доверяй мне. Поверь, я не причиню тебе зла.

Она поверила ему, хотя в этот момент все происходящее не очень-то ее волновало. Какая ирония заключалась в том, что именно сейчас он начал проявлять заботу о ней, начал видеть в ней не только очередное животное, предназначенное для разведения породы. Она кивнула и почувствовала на себе его руки.

Неожиданно она оказалась в темноте, она падала и падала сквозь эту темноту к отдаленному свету. Она ощущала, как корчится и задыхается в поисках какой-нибудь поддержки. Она вскрикнула от непроизвольного ужаса и не смогла услышать собственного голоса. Но в одно мгновение темнота вокруг нее исчезла.

Она вновь была на софе, а рядом с ней тяжело дышал Доро. На его груди были кровавые следы от ее ногтей, он массировал рукой свое горло, как будто оно было повреждено. Она вела себя очень беспокойно, когда находилась в том странном состоянии.

— Доро, я повредила твое горло?

Он сделал глубокий неровный вдох.

— Не так сильно. Я был готов к твоей реакции, или по крайней мере думал, что готов.

— Что такое ты сделал со мной? Это было похоже на сон, после которого дети с криком просыпаются.

— Измени свои руки, — сказал он.

— Что?

— Слушайся меня. Сделай когти на своих руках.

Недоумевая, она сформировала мощные когти леопарда.

— Это хорошо, — сказал Доро. — Мне даже не удалось ослабить тебя. Мое управление достаточно устойчиво, как я и ожидал. А теперь убери все эти изменения. — Он коснулся пальцами своего горла. — Мне бы не хотелось, чтобы ты продолжила это теми когтями.

И опять она подчинилась. Она вела себя словно какая-нибудь из ее дочерей — не задавая лишних вопросов, делала непонятные ей вещи только потому, что он так велел. Эта мысль заставила ее задать вопрос.

— Доро, а что, собственно, мы делаем?

— Разве ты не видишь, — сказал он, — что это… это самое, что ты ощутила, не причинило тебе никакого вреда?

— Но что же это?

— Подожди, Энинву. Поверь мне. Все, что я смогу, я объясню позже, обещаю тебе. А теперь расслабься. Я собираюсь повторить это вновь.

— Нет!

— Это не причинит тебе вреда. Все будет так, словно ты висишь в воздухе, и Исаак тобою управляет. Ведь он никогда не причинял тебе никакого вреда. И я не причиню тоже. — Он начал вновь ласкать ее, видимо, пытаясь успокоить. — Успокойся, — прошептал он. — Позволь мне сделать это, Энинву.

— И это будет… доставлять тебе какое-то удовлетворение, как будто мы занимаемся любовью?

— Даже больше.

— Ну, хорошо. — Ее раздирало от любопытства. Произошедшее не имело ничего общего с тем, что она ощущала, когда Исаак подбрасывал ее в воздух и ловил, пользуясь своими удивительными способностями. Это напоминало ночной кошмар, в котором она совершала бесконечное и беспомощное падение. Но все это только казалось. Здесь не было ничего реального. Она не упала, и даже ничего не повредила. Наконец-то Доро захотел получить от нее что-то такое, что не причинит никому никакого вреда. Возможно, если она даст сейчас ему то, чего он хочет, и при этом выживет, она сравняется с ним по силе. Тогда она сможет лучше защищать своих людей от него, и это даст им спокойно прожить их короткие жизни.

— Только не сопротивляйся мне на этот раз, — сказал он. — Я не могу сравниться с тобой в физической силе. И ты прекрасно это знаешь. Теперь ты знаешь, что тебе следует ожидать, и ты должна быть спокойной и позволить этому произойти. Доверься мне.

Она неподвижно лежала, наблюдая за ним, и ждала.

— Хорошо, — повторила она. Тогда он приблизился к ней и нежно положил ее голову себе на плечо.

— Мне нравится ощущать близость, — сказал он, ничего не объясняя этой фразой. — Это никогда не происходит так хорошо без необходимой близости.

Она взглянула на него и устроилась поудобнее, чтобы их тела соприкасались друг с другом по всей длине.

— Сейчас, — тихо сказал он.

И вновь появились темнота и чувство падения. Но уже через мгновение это стало напоминать ей медленное парение в воздухе. Только парение. Теперь она не боялась. Она чувствовала тепло, покой, и у нее не было ощущения одиночества. Вряд ли это можно было воспринять как одиночество. Впереди нее виднелся свет, но кроме этого не было ничего и никого.

Она медленно плыла к этому свету, наблюдая, как он рос по мере ее приближения. На первый взгляд, это была отдаленная звезда, слабая и мерцающая. Скорее всего, это была утренняя звезда, сопровождавшая ее на пустом небе.

Постепенно свет превратился в солнечный, заполнив все вокруг таким ярким сиянием, что Энинву едва не ослепла. Но все же она не ослепла, и не испытала каких-либо других неудобств. Она ощущала, что Доро находится рядом с ней, хотя уже не чувствовала ни его тела, ни своего собственного. Это была новая форма осознания, которую невозможно описать словами. Это было хорошо и приятно. Он все время был с нею. И вот если бы его не было, тогда она была бы действительно одинока. Что он сказал перед тем, как она расслабилась и погрузилась в легкий сон? Что благодаря ему она никогда не будет одинокой. В тот момент эти слова никак не тронули ее, но сейчас они ее успокоили.

Солнечный свет обволакивал ее, темнота отступила и исчезла. Сейчас она и в самом деле чувствовала, что ослепла. Вокруг не было ничего, кроме слепящего яркого света. Но она по-прежнему не ощущала никаких неудобств. К тому же рядом с ней был Доро, касающийся ее так, как никто не касался ее раньше. Словно он касался ее души, растворяя ее внутри себя, и распространяя ощущения от этих прикосновений во все части ее тела. Она почти физически ощутила его голод по отношению к ней, голод в буквальном смысле слова. Но вместо страха неожиданно почувствовала симпатию и сочувствие к нему. Она чувствовала не только его голод, но и его сдержанность, и его одиночество. Ощущение одиночества рождало некое чувство родства между ними. Ведь столько времени он был одинок. Безнадежно одинок. Ее собственное одиночество и ее собственная долгая жизнь казались незначительными по сравнению с этим. Рядом с ним она чувствовала себя ребенком. И он нуждался в ее присутствии. Он нуждался в ней, как ни в ком другом. Она подвинулась, чтобы коснуться его, поддержать, облегчить ему это долгое-долгое одиночество. Или ей только казалось, что она смогла это сделать.

Она не знала, что делал он, не знала, что делала она, но это было поразительно хорошо. Это было слияние, которое длилось и длилось. Это было единение, которым, как ей казалось, она управляла сама. Но только до тех пор, пока она не расслабилась в приятном утомлении и не начала понимать, что теряет контроль над собой. Казалось, его сдержанность постепенно отступает. Того единения, которым они только что так наслаждались, ему было уже недостаточно. Он, казалось, впитывал ее, забирал в себя, стараясь сделать своей частью. Он был словно огромный свет, словно огонь, который втягивал ее. Теперь он постепенно убивал ее, переваривая одну ее часть за другой.

Несмотря на свои обещания, он уничтожил ее. Несмотря на всю испытанную ими радость, он не смог отказаться от убийства. Несмотря на то новое высокое предназначение, которое он пытался ей дать, размножение и убийство оставались по-прежнему единственным, что имело для него значение.

Хорошо, значит, так тому и быть. Так и быть. Она так устала.

14

Очень осторожно и внимательно Доро освободился от столь близкого слияния с Энинву. Он думал, что будет гораздо сложнее остановиться почти на полпути к тому, что могло стать напряженно переживаемым удовлетворением от убийства. Но он не собирался убивать. В своих исканиях он собирался продвинуться с ней дальше. Гораздо дальше, чем смог это сделать с наиболее сильными из своих детей. Вместе с ними он переходил потенциально смертельный барьер, чтобы постараться понять пределы их возможностей. Понять, может ли на самом деле их сила каким-то образом ему угрожать. Он проделывал это вскоре после достижения ими переходного возраста, когда считал их физически истощенными и эмоционально слабыми, и к тому же слишком равнодушными к своим только что сформировавшимся способностям, чтобы начать понимать, как можно противостоять ему — если они только были способны на это. Ему нужны союзники, а не противники.

Но ему не было нужды проверять Энинву. Он знал, что она не может угрожать ему, как знал и то, что всегда мог убить ее, пока она находилась в человеческом облике. В этом он никогда не сомневался. Она не относилась к тем, кто умеет читать мысли и управлять сознанием — способность, которую он считал потенциально опасной. Он немедленно уничтожал всякого, кто вдруг демонстрировал свое умение читать его мысли или управлять ими. Энинву могла управлять любой частью собственного податливого тела, но ее рассудок был таким же открытым и таким же беззащитным, как у любого обычного человека. Это означало, что у нее будет много неприятностей с людьми, которых он к ней приводил. Постепенно внедряясь в ее большую «семью», они начнут вызывать здесь разногласия. Он предупреждал ее об этом. В конце концов она обретет внуков и правнуков, которые будут похожи скорее на Лейла и Джозефа, чем на благовоспитанных и слабочувствительных людей, которых она собирала вокруг себя. Но это уже другой вопрос. Он может подумать об этом и позднее. Самым важным сейчас было то, что она приходила в себя, причем полностью и без каких-либо затруднений. С ней не должно ничего случиться. Никакой гнев или глупость с ее или с его стороны не должны побудить его вновь возжелать ее смерти. Она была чрезвычайно ценной для него, по слишком многим причинам.

Она медленно пробуждалась, наконец открыла глаза и начала оглядываться по сторонам. В библиотеке было темно, если не считать света от огня, который он развел в камине, и от единственной лампы на столе у нее в изголовье. Он лежал почти вплотную к ней, согреваясь ее собственным теплом. И хотелось, чтобы она стала еще ближе к нему.

— Доро? — прошептала она.

Он поцеловал ее в щеку и расслабился. С ней все в порядке. Она была слишком опечалена своим горем, и он был уверен, что ему удастся проделать это без всякого вреда для нее. Он был уверен, что на этот раз она не будет сопротивляться и не позволит ему ни навредить ей, ни убить ее.

— Я только что умирала, — сказала она.

— Но ведь не умерла.

— Я умирала. Ты был…

Он прикрыл ее рот своей ладонью, но разрешил ей отодвинуть ее. — Должен ведь я познать тебя хоть раз именно таким образом, — сказал он. — Я должен был прикоснуться к тебе, войти в тебя полностью.

— Зачем?

— Чтобы быть как можно ближе к тебе.

Она некоторое время молчала, никак не реагируя на его ответ. В конце концов она положила голову ему на грудь, прикрыв глаза. Он не мог припомнить случая, когда она делала это, подчиняясь собственным чувствам. Он обнял ее, все еще припоминая тот самый совершенный способ достижения взаимной близости, который они только что пережили. И ему до сих пор было интересно знать, как это ему удалось остановиться.

— Это тот самый путь, который является самым легким для всех остальных? — спросила она.

Он испытывал нерешительность, не желая врать ей, но и не желая вообще заводить разговор о своих убийствах.

— Страх только ухудшает для них все дело, — сказал он. — А они всегда боятся этого. К тому же… у меня нет никаких причин проявлять по отношению к ним мягкость.

— Ты причиняешь им боль?

— Нет. Ведь я чувствую то же самое, что и они. Они не чувствуют большей боли, чем чувствовала ты.

— Это было… хорошо, — сказала она. — По крайней мере до тех пор, пока я не подумала, что ты готов убить меня.

Он только крепче обнял ее и прижал свое лицо к ее волосам.

— Мы должны подняться наверх, — сказала она.

— Да, скоро.

— Что я должна делать? — спросила она. — Я сопротивлялась тебе все эти годы. Причины, вынуждавшие меня так поступать, по-прежнему существуют. Так что же мне делать?

— То, что хотел Исаак. То, что хочешь ты. Присоединяйся ко мне. Что хорошего в сопротивлении? Особенно сейчас.

— Сейчас… — Она была спокойна, возможно, все еще сохраняя ощущения от их быстрого контакта. Он надеялся, что так оно и было. По крайней мере, он сам это чувствовал. Ему было интересно, что сказала бы она, если бы он подтвердил, что раньше еще ни один человек не радовался такой близости с ним. Никто, за почти четыре тысячи лет. Его люди находили подобную близость с ним ужасающей. Те, кто мог читать мысли или управлять сознанием, и кто выживал после такого контакта, очень быстро понимали, что они не в состоянии ни читать, ни контролировать его мысли так, чтобы не поплатиться за это своей жизнью. Они научились обращать внимание на те неясные предостережения, которые улавливали в нем — вскоре после того, как заканчивался их переходный возраст. Время от времени он находил мужчину или женщину, которые были рады повторить этот контакт с ним. Они относительно легко переносили эту процедуру, хотя их почти титаническая выносливость его не удовлетворяла. Но вот Энинву разделяла с ним его радость, и даже временами проявляла инициативу, что только усиливало его наслаждение. Он взглянул на нее с интересом и восторгом. Она оглянулась.

— Ничего не выйдет, — сказала она, — кроме того, что теперь я должна бороться с собой точно так же как боролась с тобой.

— Ты говоришь глупости, — сказал он.

Она повернулась и поцеловала его.

— Пусть сейчас это будет глупость, — сказала она. — Считай это глупостью. — Она взглянула на него, едва освещенного тусклым светом. — Так ты не хочешь идти наверх?

— Нет.

— Тогда мы останемся здесь. Мои дети будут шептаться обо мне.

— Тебя это беспокоит?

— А вот сейчас глупости говоришь ты, — сказала она, посмеиваясь. — Беспокоит ли это меня! А чей это дом? Я делаю здесь то, что мне нравится! — Она накрыла их обоих широкой частью своего платья, погасила свет и устроилась спать в его объятиях.

Дети Энинву действительно шептались о ней и Доро. Они были весьма легкомысленны — или наоборот, как думал Доро, слишком расчетливы, — но так или иначе, он слышал их голоса. Через какое-то время разговоры прекратились. Возможно, что Энинву что-то им сказала. На этот раз его это не смущало. Он знал, что больше не пугал их, поскольку они считали его одним из любовников Энинву. Сколько времени прошло с тех пор, когда он был просто чьим-то любовником? Он не мог припомнить. Он и на этот раз пришел, чтобы решить свои дела и посетить одно из своих ближайших поселений.

— Приходи ко мне в этом теле столько раз, сколько сможешь, — сказала ему Энинву. — Ведь не может быть второго, столь же совершенного, как это.

Обычно в таких случаях он смеялся и ничего ей не обещал. Кто знал, в какую неприятность он может попасть, с каким сумасшедшим встретится, какого глупого и упрямого политика, бизнесмена, плантатора или еще какого-нибудь дурака ему придется заменить? К тому же носить черное тело в стране, где черные были обязаны постоянно доказывать, что имеют право хотя бы на ограниченную свободу, было необычайно трудно. Он путешествовал с одним из своих взрослых белых сыновей по имени Френк Уинстон, чья весьма респектабельная старинная семья в Вирджинии принадлежала Доро с тех пор, как около ста тридцати пяти лет назад он привез ее из Англии. Френк мог быть одновременно человеком из хорошего общества, аристократом, или наивным простаком — выбирая на свой вкус из того, что предлагал ему Доро. Его сын не обладал природными способностями, чтобы быть хорошим материалом для размножения. Он был просто хорошим актером и способным лжецом. Пожалуй, одним из лучших, каких Доро доводилось встречать. Люди верили в то, что он говорил им, даже тогда, когда его слова теряли границы разумного. Однажды, например, он выдумал легенду, будто Доро — африканский принц, по ошибке проданный в рабство, но теперь освобожденный для возвращения на родину, пообещавший Богу, что непременно вернется к своему языческому народу.

Несмотря на некоторое удивление и замешательство, Доро исправно играл свою роль — с такой смесью высокомерия и покорности, что рабовладельцы сперва колебались между гневом и замешательством, а потом все-таки принимали это за чистую монету. Доро не походил ни на одного негра, которых им приходилось встречать.

Позже Доро предупредил Френка, чтобы тот переходил к более современным приемам лжи. Впрочем, он понимал, что тот лишь посмеется над его замечаниями.

Он чувствовал гораздо большую непринужденность, чем много лет назад, вплоть до того, что готов был смеяться над самим собой. И его сын только развлекался, путешествуя вместе с ним. Такой способ передвижения вполне оправдывал свою цель: подарить Энинву немного счастья. Он знал, что их медовый месяц прекратится, когда он будет вынужден заменить это тело, так ей понравившееся. Конечно, она не отвергнет его, в этом он был уверен, но их отношения должны будут измениться. Они станут обычной случайной парой, как это было в Витли, — разве что, может быть, с большей глубиной чувств. Сейчас она будет с радостью принимать его, чье бы тело он не носил. У нее будут свои мужчины и, если она сделает подходящий выбор, женщины. Мужья, жены, любовники. Он не завидовал им. Потому что будут такие годы, даже десятилетия, когда он вообще не будет с ней видеться. А женщина, подобная Энинву, не может быть одинокой. Но для него всегда найдется место рядом с ней, когда он вернется. Благодаря ей он больше не был одинок. Благодаря ей его жизнь неожиданно стала лучше, чем была раньше в течение многих веков и даже тысячелетий. Это походило на то, как если бы она была первой из той расы людей, которых он стремился создать. Если, конечно, исключить тот факт, что не он создал ее, и он не был даже в состоянии ее воссоздать. С этой точки зрения, она была как его невыполненное обещание. Но когда-нибудь…

Женщина по имени Сьюзен, которую привел с собой Доро, родила ребенка через месяц после того, как Айе родила ребенка Стивена. Оба — мальчики, крепкие и здоровые, и обещали со временем стать красивыми детьми. Айе отнеслась к своему сыну с любовью и благодарностью, что не в малой степени изумило Энинву. Когда Энинву принимала ребенка, превозмогавшая собственную боль Айе заботилась лишь о том, чтобы ребенок Стивена жил и чувствовал себя хорошо. Эти роды не были легкими, но женщина явно не думала о себе. Главное, что с ребенком все было в полном порядке.

Но Айе не могла кормить его. У нее не было молока. Энинву очень легко смогла получить молоко и в течение дня несколько раз навещала Айе, чтобы покормить ребенка. На ночь она забирала его с собой.

— Я очень рада, что ты смогла сделать это, — сказала ей Айе. — Я думала, что мне будет очень трудно разделить его с кем-нибудь еще. — И предубеждения, которые были у Энинву относительно этой женщины, очень быстро рассеялись.

Так же, как и ее предубеждения относительно Доро, хотя это пугало и беспокоило ее. Теперь она уже не могла смотреть на него с отвращением, какое раньше испытывала, несмотря на то что он по-прежнему продолжал делать отвратительные вещи. И все-таки долгое время он не совершал ничего плохого. И как она и предсказывала, ей пришлось сражаться с самое собой. Но она тщательно скрывала это от него. Пока он носил то чудесное черное тело, которое оказалось для нее настоящим подарком, это доставляло ей радость, которая возвращалась и к нему. В это короткое время она могла отказаться от размышлений о том, чем он занят, когда оставляет ее.

— Что ты теперь будешь делать? — спросил ее Доро, когда он вернулся домой после недолгого путешествия и застал ее за кормлением ребенка. — Выставишь меня?

Они были одни в ее верхней гостиной, так что она взглянула на него с усмешкой.

— Должна ли я сделать это? Да, я думаю, что должна. Убирайся.

Он улыбнулся, не веря ей ни на йоту, несмотря на ее старания выглядеть убедительной. Он наблюдал за ее занятием.

— Ты будешь отцом вот такого же существа месяцев через семь, — сказала она.

— Так ты сейчас беременна?

— Да. Я очень хотела ребенка именно от этого твоего тела. И так боялась, что ты быстро избавишься от него.

— Конечно, избавлюсь, — согласился он. — Должен буду избавиться. Но это означает, что тебе придется кормить двух детей. Это не будет слишком тяжело?

— Я вполне могу справиться с этим. Почему ты решил, что я не смогу?

— Нет. — Он опять улыбнулся. — Лишь бы только у меня было побольше таких, как ты и Айе. Эта Сьюзен…

— Я нашла дом для ее ребенка, — сказала Энинву. — Там нельзя будет воспитывать взрослых детей, но для маленьких там будут очень любящие родители. Да и сама Сьюзен здоровая и крепкая. Она хорошо может работать в поле.

— Я привел ее сюда не для того, чтобы она работала в поле. Я думал, что жизнь среди твоих людей поможет ей, успокоит и сделает ее чуточку более полезной.

— Это вполне возможно. — Она повернулась и взяла его за руку. — Если люди здесь приживаются, я даю им такую работу, которая им по душе. Это помогает им обрести равновесие. Сьюзен предпочитает работать в поле, а не заниматься домашними делами. Она хочет иметь столько детей, сколько ты пожелаешь, но уход за ними и их воспитание — все это лежит за пределами ее возможностей. Мне кажется, она слишком чувствительна к их мыслям. Каким-то образом их мысли причиняют ей боль. И все-таки она очень хорошая женщина, Доро.

Доро покачал головой, будто стараясь освободиться от мыслей о Сьюзен. Он внимательно смотрел на маленького ребенка еще несколько секунд, а затем взглянул на Энинву, встретившись с ней глазами.

— Дай мне немного молока, — тихо попросил он.

От удивления она отпрянула назад. Он никогда еще не просил ее ни о чем подобном, и к тому же это вовсе не первый ребенок, которого она кормила при нем. Но сейчас между ними было много нового, что скрашивало их отношения.

— У меня был один мужчина, который пил его, — сказала она.

— Ты была против?

— Нет.

Он выжидательно взглянул на нее.

— Иди сюда, — тихо позвала она.

На следующий день после того, как Энинву дала ему молока, Доро проснулся, чувствуя дрожь во всем теле. Он сразу понял, что счастливое время пребывания в этом компактном удобном теле, которое он преподнес ей в качестве подарка, подошло к концу. У этого тела не было ничего, чем он мог бы дорожить. Ребенок Энинву от этого тела мог быть очень красивым, но скорее всего он окажется самым обыкновенным.

Теперь это тело отслужило. Если он задержится в нем еще на некоторое время, то будет опасен для окружающих людей. Самое простое возбуждение или боль, которые он в обычном состоянии едва бы заметил, теперь могли спровоцировать его на перемещение. И кто-нибудь, чья жизнь очень важна для него, может умереть.

Он взглянул на Энинву, все еще спящую рядом с ним, и вздохнул. Что она сказала в такую ночь несколько месяцев назад? Что на самом деле ничего не изменилось. Наконец-то они стали принимать друг друга такими, как есть. И теперь они будут держаться друг за друга, спасаясь от одиночества. Но во всем остальном она была права. Ничего не изменилось. Она не хотела, чтобы он находился рядом с ней после того, как менял тело. Она все еще отказывалась понять, что независимо от того, убивал ли он из-за нужды, случайно или по выбору, он все равно должен убивать. У него не было иного пути, не было выбора. Обычный человек, возможно, и мог бы уморить себя голодом до смерти, но только не Доро. Уж лучше совершить заранее спланированное убийство, чем довести себя до того, чтобы убивать без разбору кого попало. Сколько времени, сколько веков должно пройти, прежде чем Энинву это поймет?

Она проснулась.

— Ты уже встаешь? — спросила она.

— Да. Но тебе вставать еще рано, рассвет даже не наступил.

— Так ты уходишь? Ведь ты только что вернулся.

Он поцеловал ее.

— Возможно, я опять вернусь через несколько дней. — Он хотел увидеть ее реакцию. Ему хотелось убедиться, что действительно ничего не изменилось. Или наоборот, что они оба были неправы.

— Останься еще немного, — прошептала она.

Да, она знала.

— Я не могу, — сказал он.

Некоторое время она молчала, потом вздохнула. — Ты уже спал, когда я кормила ребенка, но у меня еще осталось молоко, если ты хочешь.

Он тут же наклонил голову к ее груди. Вероятнее всего, такого больше никогда не будет. Во всяком случае, не так скоро. Ее молоко было очень питательным и вкусным, такое же приятное, как и время, проведенное с ней. Теперь они должны будут возобновить старую войну. Она погладила его голову, и он вздохнул.

После этого он вышел и забрал Сьюзен. Она была как раз таким объектом для убийства, в котором он нуждался: очень чувствительным, таким же сладким и приятным для его разума, как молоко Энинву для его бывшего тела.

Он разбудил Френка, и они вдвоем оттащили это тело на старое кладбище, где обычно хоронили рабов. Доро не хотел, чтобы кто-нибудь из людей Энинву обнаружил его и сообщил ей. Она узнает о случившемся и без этого. Но позже.

К тому времени, когда они с Френком закончили работу, несколько работников с мотыгами уже прошли в сторону хлопковых полей.

— И как долго ты собираешься носить это тело? — спросил его Френк, оглядывая высокую и коренастую фигуру Сьюзен.

— Не очень долго. Я уже получил от него все, что мне нужно, — сказал Доро. — Хотя это хорошее тело. Его можно носить год, а может быть и два.

— Но ведь это не сулит ничего хорошего для Энинву.

— Все было бы по-другому, если бы это было чье-то другое тело, а не Сьюзен. В конце концов, Энинву временами обзаводится и женами. Но дело в том, что она знала Сьюзен, и даже любила ее. Если бы не непредвиденный случай, я не стал бы заставлять людей переживать подобные чувства.

— Представить только, ты и Энинву, — пробормотал Френк. — Меняете пол, меняете цвет кожи, размножаетесь, как…

— Закрой свой рот, — сказал Доро с явным беспокойством, — не то я расскажу тебе некоторые вещи о твоей собственной семье, которые ты не захочешь узнать.

Вздрогнув, Френк замолчал. Он всегда очень переживал по поводу своих предков, старинной семьи из Вирджинии. По каким-то причинам это имело для него большое значение. Доро в последний момент поймал себя на том, что собирается полностью разрушить любые иллюзии, которые этот человек все еще строил по поводу своей голубой крови, и как следствие этого по поводу своей беспорочно белой кожи. Но у Доро не было никаких причин это делать, никаких причин. За исключением, может быть, того предчувствия, что лучшие для него времена близились к концу, и он не был уверен, что последует за ними.

Две недели спустя он вновь вернулся к Энинву, но уже один. Он отослал Френка домой, к его семье, и взял себе более подходящее тело худого белого мужчины с каштановыми волосами. Это было хорошее и сильное тело, но Доро хотел, чтобы Энинву оценила его как можно лучше.

Она не проронила ни слова, встретившись с ним. Она не спорила и не ругала его, и вообще не проявляла по отношению к нему никакой враждебности. Но с другой стороны, приветливости в ней тоже не было.

— Ты забрал Сьюзен, не так ли? — спросила она, и это были ее единственные слова. Когда он подтвердил ее догадку, она повернулась и ушла. Он подумал, что если бы Энинву не была беременна, она наверняка отправилась бы к морю, оставив его со своими не слишком доброжелательными к нему детьми. Она знала, что теперь он не причинит им зла.

Однако беременность вынуждала ее оставаться в обычном человеческом облике и удерживала ее дома. Она берегла будущего ребенка. Ведь приняв облик какого-нибудь животного, она наверняка убила бы его. Она говорила ему об этом, когда вынашивала ребенка Исаака, и он посчитал это за слабость. Он не сомневался, что она может прервать любую беременность без посторонней помощи и без какой-либо опасности для себя. Ведь она способна делать со своим телом все, что пожелает. Но она не прервала бы беременность. Раз ребенок был уже внутри нее, он должен быть рожден. На протяжении всех лет, когда он знал ее, она очень заботливо относилась ко всем своим детям — и до и после их рождения. Доро решил остаться с ней на время этого периода вынужденной слабости. Раз уж она относительно спокойно восприняла два его последних превращения, он полагал, что у него не будет с ней никаких неприятностей.

Но прошло немало долгих дней, в течение которых она старательно избегала его общества, прежде чем он понял, что был неправ. В конце концов именно младшая дочь Энинву, Элен, помогла ему это понять. Временами казалось, что девочка значительно моложе своих двенадцати лет. Она играла с обычными детьми в их обычные игры, возилась с ними и плакала от обычных ушибов. Но в другие моменты в ней чувствовалась взрослая женщина, скрытая за этой детской внешностью. Да, в этом она очень похожа на свою мать.

— Она не хочет разговаривать со мной, — сказал этот ребенок, обращаясь к Доро. — Она знает, что мне известно о ее намерениях.

Она подошла и села рядом с ним в прохладной тени дуба. Некоторое время они молча смотрели, как Энинву полола свой огород, засеянный целебными травами. В этот огород посторонним вход был запрещен. Туда не пускали ни других огородников, ни детей, обычно помогающих выпалывать сорняки, потому как и для тех, и для других большинство растущих там трав были сорняками. Однако сейчас Доро наблюдал не за огородом, а за Элен.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он ее. — Что она собирается делать?

Она внимательно взглянула на него, и он отчетливо осознал, что это действительно взгляд женщины, а не девочки.

— Она сказала, что сюда собираются приехать Кейн и Лиа. Они будут здесь жить. И еще она сказала, что после того, как родится ребенок, она уйдет отсюда.

— К морю?

— Нет, Доро. Не к морю. Ведь когда-нибудь ей все равно пришлось бы выйти из моря. Тогда ты вновь отыщешь ее, и она будет должна снова наблюдать за тем, как ты убиваешь и ее друзей, и своих собственных.

— О чем ты говоришь? — Он обхватил ее руками, едва удерживая себя от того, чтобы встряхнуть ее как следует.

Она уставилась на него — раздраженная, полная ненависти. Неожиданно она наклонила голову и укусила его руку, так сильно, как могла это сделать своими маленьким острыми зубами.

Боль заставила Доро выпустить ее. Она даже и не подозревала, какому риску себя подвергала, причиняя ему такую неожиданную боль. Если бы она сделала это раньше, пока он еще не убил Сьюзен, он мог бы забрать ее без малейшего колебания. Но сейчас, совсем недавно получив надлежащую пищу, он хорошо мог собой управлять. Он лишь придерживал свою окровавленную руку и смотрел, как убегала девочка.

Затем он медленно встал и пошел в сторону Энинву. Она только что выдернула несколько пышно разросшихся диких растений с желтыми корнями. Он ожидал, что она выбросит их, но вместо этого она отделила ботву от корней, счистила грязь со стеблей и положила их в свою корзину, служившую ей для сбора целебных трав.