Юлианна, или Игра в Киднеппинг Вознесенская Юлия

Глава 2

В телеграмме из Петербурга было сказано: «БУДУ ЗВОНИТЬ ПЯТОГО В ДЕСЯТЬ УТРА НА ГЛАВПОЧТАМТ ТЧК МИШИН».

Бабушка с Аней жили на окраине Пскова в скромном деревянном домике с большой старой березой у калитки и крохотным садиком позади дома. Отсюда до главного почтамта в центре города надо было ехать много остановок на автобусе, а до автобусной остановки еще идти пешком минут пятнадцать, но они встали рано, вышли из дома заранее и на главпочтамт явились к девяти часам.

– А чего это вы так рано? Написано же – в десять. И что это людям дома не сидится? – проворчала с рождения чем-то недовольная девушка в окошке с надписью «Международные и междугородные переговоры», когда они показали ей телеграмму. – Ждите. Когда Санкт-Петербург появится на проводе, я вас вызову.

Они прошли в угол зала и сели на скамейку. Аня взяла бабушку под руку и прижалась к ней. Когда они сидели так, рядышком, любому было ясно, что это бабушка с внучкой. У бабушки волосы были белые, а у внучки светло-русые, но обе они носили косы, только бабушкина коса была скручена в тугой узел на затылке, а у внучки свободно падала на спину и спускалась ниже пояса. Обе были круглолицые, румяные, а больше всего похожи у них были глаза – широко расставленные, серо-голубые, ясные.

Влетевшие за ними Ангелы Анастасий и Иоанн встали по сторонам скамьи, один со стороны бабушки Насти, другой со стороны Аннушки.

Целая стая мелких бесов с озабоченным видом шмыгала по главпочтамту: одни просматривали свежие газеты и журналы, другие читали, не вскрывая конвертов, чужие письма, третьи с деловым видом ныряли в посылки и шарили в них. Увидев двух могучих и сияющих Хранителей, бесы метнулись прочь, даже не попытавшись затеять свару. Только бесовка с пастью от уха до уха, крутившаяся рядом с девушкой, так неприветливо встретившей бабушку с внучкой, осталась на месте. Но и она спряталась за спину подопечной и притихла.

– День сегодня жаркий будет, – сказал Ангел Анастасий, – как бы Настеньке пораньше домой вернуться: ей нельзя долго находиться на солнце.

– Будем надеяться, что Мишин позвонит вовремя.

– Неожиданный какой человек! Ты все-таки думаешь, что он позвонит сюда с дороги по своему хитрому телефону?

– Димитриус обещал ему подсказать, мы ведь держим с ним связь по зерцалу. Но даже родной Ангел Хранитель не знает, что Мите придет в его буйную голову в следующую минуту. Несколько часов назад, когда Димитриус меня вызывал, Митя почему-то разгуливал по цветочной оранжерее в городе Нарве.

– Может, цветы покупал?

– Это в шесть часов утра?

– Да, непредсказуемый человек. Ну что ж, будем ждать. А ты попробуй пока внушить Аннушке, что отец может сам за ней приехать.

– Сей момент внушу. Конечно, если Митя не позвонит в десять, как обещал, нам лучше будет сразу же вернуться домой.

Долгое время бабушка с внучкой молчали, потом Аня заговорила:

– Бабушка, знаешь, мне почему-то кажется, что папа захочет сам за мной приехать.

– Может быть, детка, очень может быть. Это было бы с его стороны вполне благоразумно.

– А папа благоразумный человек, бабушка?

– Благоразумный. Только не всегда и не очень.

– Мне так хочется его увидеть, узнать, какой он…

– Ты же много раз видела его фотографии в альбоме.

– Он на всех фотографиях или смеется, или улыбается. Он, наверное, очень веселый и добрый, да, бабушка?

– Зла в нем не было, а вот серьезности порой не хватало. Но с тех пор как появились эти фотографии, прошло почти десять лет. За это время многое могло измениться.

– Я думаю, папа не очень изменился.

– Дал бы Бог…

Они снова замолчали. Стрелки часов почти не двигались и еле-еле доползли до половины десятого.

– Бабушка, а почему папа с мамой развелись?

– По глупости.

– А по чьей глупости – маминой или папиной?

– По обоюдной. Но давай-ка мы с тобой не будем обсуждать их поступки, это все же твои родители.

– Это грех?

– Без сомнения.

– А я думала, что имею право знать, почему мой папа и моя сестра живут отдельно от меня…

Бабушка вздохнула и ничего ей не ответила.

Аня встала и немного походила по залу, подошла к стенду, на котором были выставлены поздравительные открытки, и стала их разглядывать. Открытки были блеклые и скучные: всё цветы да бантики. Одна только открытка Ане понравилась: на ней был нарисован Ангел и написано «С днем Ангела!». Аня приподнялась на цыпочки и погладила белые крылья нарисованного Ангела.

Ангел Иоанн в ответ погладил ее по голове.

Аня улыбнулась и пошла дальше вдоль стены, читая скучные объявления. Потом она внимательно осмотрела все пять кабинок для телефонных переговоров, хотя разглядывать там особенно было нечего: в них вообще ничего не было, кроме телефонных аппаратов и небольших полочек на стене.

Ангел Иоанн на всякий случай ходил за ней по пятам – присматривал.

Аня обошла зал, прочла все объявления на стенах, вернулась на скамейку и уютно пристроилась к теплому бабушкиному боку.

Наконец часы показали ровно десять. Аня отодвинулась от бабушки, выпрямилась и даже немножко побледнела.

Пять минут одиннадцатого, десять, половина, а их все еще не вызывают.

– Бабушка! Может, мы дежурной что-нибудь неправильно сказали? Ты покажи еще раз папину телеграмму. Или, хочешь, я сама подойду и спрошу?

– Не стоит досаждать дежурной лишними вопросами, Аннушка. Видишь, какой у нее сумрачный вид? Может, у девушки горе какое…

Горе девушки-дежурной стояло за ее спиной, вцепившись когтями в ее позвоночник и злобно косясь на Ангелов Хранителей.

– Я думаю, – продолжала бабушка, – что все в порядке, просто телефонная линия перегружена.

– Мы еще подождем, а потом все-таки спросим. Ладно, бабушка?

– Хорошо, Аннушка.

Через десять минут бабушка сама подошла к девушке в окошке и спросила, нет ли каких-нибудь технических причин для задержки разговора с Санкт-Петербургом.

– Никаких причин нет и быть не может, – отрезала та. – Связь у нас автоматическая: там наберут номер – мы здесь услышим звонок. А раз звонка нет – значит, никто вас не вызывает. Может, передумали звонить. Есть у вас номер вашего абонента?

– К сожалению, нет.

– Ну, тогда ждите и не отрывайте меня от работы. Вас много, а я одна.

Аннушка удивленно оглянулась по сторонам: в зале никого, кроме них с бабушкой, не было.

И они ждали до одиннадцати часов, потом до половины двенадцатого. А без четверти двенадцать дежурная предупредила их, что в двенадцать главпочтамт закрывается на обед.

Ровно в двенадцать часов бабушка Настя и Аня встали со скамьи, вежливо попрощались с дежурной, которая ничего не ответила, даже не взглянула на них, и отправились домой.

В сопровождении своих Хранителей, разумеется. Ангел Анастасий все время парил над бабушкой, широко распахнув крыла, – прикрывал ее от вредной солнечной радиации. Ангел Иоанн шел рядом с Аннушкой и утешал ее:

– Все будет хорошо, дитятко! Папа тебя не забыл, папа любит тебя и спешит к тебе.

Аня слышала Ангельский голос в своем сердце и утешалась.

Когда через час бабушка с внучкой свернули на свою улицу, они увидели, что перед их домом в тени березы стоит большая зеленая машина, а в ней кто-то спит, положив руки и голову на руль.

У калитки стоял Ангел Димитриус, и вид у него был слегка помятый, но довольный.

– Вот и мы, брат Иван! Мы за Аннушкой и за тобой! Благослови!

– Благослови, брат Димитриус! Не ждали мы вас так скоро, не ждали! Знакомься – это Ангел нашей бабушки, Хранитель Анастасий. Ты ведь его забыл, поди?

– Брат Анастасий, благослови! Как же я мог тебя забыть? Я так горевал, когда наша семья распалась, и по тебе скучал сильно – ты у нас в семье как-никак был старшим Хранителем.

– Да, много лет я на земле провел, шесть десятков с лишним. Теперь вот в обратную дорогу собираюсь с Настенькой.

– Знаю, слышал. Что ж вы так рано? Пожили бы еще тут…

– Воля Божья!

Ангелы взлетели в крону старой березы, стоявшей перед домом, и там устроились среди ветвей, как в зеленой беседке, чтобы сверху наблюдать за встречей отца и дочери.

– Интересно, кто это? – спросила Аня, поглядывая на незнакомую машину и ее водителя.

– Не знаю. Какой-то гость: на нашей улице таких машин нет, – ответила бабушка.

Услышав их голоса, человек за рулем поднял голову, поглядел на бабушку с Аней, потом открыл окно машины, высунул в него помятое со сна лицо и сиплым голосом окликнул:

– Анастасия Николаевна?

– Да, это я, – ответила бабушка. Она остановилась и полезла в сумку за очками.

Человек выбрался из машины и остановился возле нее, опираясь на открытую дверцу и внимательно разглядывая Аню.

– Девочка, ты меня не узнаешь? – спросил он.

– Папа? – прошептала Аня и почему-то крепче ухватилась за бабушкину руку.

– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – растерянно сказала бабушка, надевшая наконец очки. – Как это вы вдруг тут оказались? Вы же дали телеграмму, что будете звонить…

– Здравствуйте, Анастасия Николаевна, здравствуй и ты, дочка. Ну да, я дал телеграмму, а потом подумал: зачем звонить, когда можно просто самому съездить в Псков за Аней? Подумал и сделал. И не зовите вы меня Дмитрием Сергеевичем – для вас я был, есть и всегда буду просто Митя.

– Как скажете, Митя. Вы что же, вчера выехали из Санкт-Петербурга?

– Точнее, сегодня. Где-то в два часа ночи я отчалил от своего Крестовского острова и уже к половине десятого добрался сюда: хотел перехватить вас у дома, чтобы вы зря не ходили на главпочтамт. Приехал, а вы уже ушли. Ну, я и решил вас тут дожидаться, чтобы нам опять не разойтись.

– Устали за дорогу?

– Смертельно! Ехал без карты и сворачивал почему-то все время не туда. Даже в Эстонию заехал ненароком, в Нарву! Приходилось ночью стучаться в дома и спрашивать дорогу, а потом возвращаться.

– В таком случае надо вас поскорей накормить с дороги и спать уложить.

– Накормить – это хорошо, это правильно. Я голодный как волк. Но только потом. А насчет поспать – вот это уж совсем не получится: у меня завтра с утра важная встреча, которую никак нельзя отменить. Как только Аннушка соберется, так мы сразу и поедем.

– Вы хотите меня прямо вот так забрать с собой? – дрожащим голосом спросила вдруг оробевшая Аня.

– А чего тянуть? Ехать так ехать… Между прочим, Юлька еще не знает, что я за тобой поехал. Вот сюрприз для нее будет!

– И я поеду до самого Санкт-Петербурга с вами на машине?

– Ну да.

– Бабушка, можно?

– А ты готова ехать прямо сегодня?

– Не знаю… Но мне кажется, что если ехать, то лучше сразу, каникулы ведь уже начались. А ты как считаешь, бабушка?

– Экие вы оба торопыги, настоящие Мишины.

– Конечно, мы с дочкой – Мишины. Или Нина поменяла Ане фамилию?

– Не говорите глупостей, Митя, она и сама фамилию не меняла. Аннушка, веди отца в дом – его кормить с дороги надо.

– Не торопитесь, Анастасия Николаевна, я же сказал: это после. Сейчас нам с Аней надо съездить на кладбище. Отвезешь меня к маме, дочка? Покажешь дорогу?

– Бабушка, можно?

– Конечно, можно и нужно. Езжайте с Богом, а я пока обедом займусь.

Бабушка ушла в дом, а дочь с отцом остались стоять перед калиткой, исподлобья поглядывая друг на друга.

– Ну что, так и будем стоять, в гляделки играть? Давай садись в машину!

Мишин распахнул перед Аней дверцу, и она чинно уселась на переднее сиденье. Он сел на водительское место и вопросительно посмотрел на нее.

– Командуй, дочка. Куда ехать?

– Сначала прямо, до первого большого перекрестка. Только, знаете, нехорошо без цветов…

– Я тоже так подумал. Цветы сзади лежат.

Аня поглядела назад. Спинки задних сидений были опущены, и там, занимая сиденья и багажник, лежал какой-то огромный пакет, похожий на свернутую палатку, а цветов никаких не было. Она вздохнула огорченно, но спросить постеснялась.

Ангелы Иоанн и Димитриус полетели вслед за отъехавшим от дома «мерседесом».

Аня в машине заметно растерялась, она не знала, о чем ей говорить с отцом, и поэтому только подсказывала ему дорогу.

Они доехали до набережной реки Великой, и Аня указала рукой на белокаменный монастырь:

– Нам туда, к монастырю, а там уже недалеко.

– Мирожский монастырь, – кивнул Мишин. – Я помню. Открыли его наконец?

– Давно открыли.

Они переехали по мосту через Великую и примерно через двадцать минут остановились у ворот кладбища.

– Нам надо выйти из машины, – сказала Аннушка.

– Зачем? – удивился Мишин.

– Ворота закрыты. Мы можем только в калитку войти. Тут очень сердитый сторож, он никого на машине в ворота не пускает. И на велосипеде нельзя, и даже просто вести его рядом сторож не разрешает. Говорит – не положено. Я свой велосипед всегда оставляю на улице и иду к маме пешком. Он вон в той будочке сидит и за всеми следит в окошко.

– Какой-то чудной у вас сторож. По-моему, ему надо объяснить, что он не прав. Сиди тут и жди.

– Митя! Митя, может, не надо? – закричал, тревожно виясь над Мишиным, Ангел Димитриус.

– Да не волнуйся ты, брат, – успокаивал его Ангел Иоанн. – Этот сторож опасен только для робких и безответных, он ведь душой слабый, умом глупый и даже не совсем живой.

– Это как понять – «не совсем живой»? – От удивления Димитриус остановился в воздухе, затормозив крыльями.

– А вот выйдет – увидишь. Его бесы заживо дожирают, уже совсем почти ничего не осталось. Не бойся, не тронет он твоего Митю, как бы Митя сам его не тронул.

– Да вот этого-то я больше всего и боюсь… Митенька, прошу тебя, не надо, не связывайся ты с ним!

Но Мишин, не внемля своему Ангелу Хранителю, вышел из машины и направился в сторожку. Ровно через две минуты оттуда выбежал сторож и рысцой бросился к воротам.

Ангел Димитриус с ужасом увидел то, о чем говорил Ангел Иоанн: несчастного сторожа захватило и глодало заживо целое полчище мелких бесов. Некоторые, размером не больше крысят, угнездились в самом его сердце и уже прогрызли его во многих местах, а в мозгу копошился целый клубок не то мелких змей, не то крупных зубастых червей. И все они отравляли его кровь, мысли и душу. Ни один врач не нашел бы в нем никакой болезни, кроме разве застарелого алкоголизма, но духовно бедняга заживо разлагался. Он по инерции продолжал двигаться, видел смутно, мыслил туманно, но еще не совсем утратил навыки речи. Прав был Ангел Иоанн – это уже не был вполне живой человек…

Несчастный сторож не любил жизнь, поскольку сам был уже наполовину мертв, потому и устроился работать на кладбище. Слабую жизнь он старался уничтожить или хотя бы придавить, а вот перед сильной – дрожал, пасовал, но и люто ненавидел. Сам ничтожный и гниющий, он, например, невзлюбил мощный трехсотлетний дуб, росший в самом центре кладбища. Спилить его он не посмел – начальства боялся. И тогда он удумал лить под корни дуба разную ядовитую гадость: бензин, хлорку, кислоту, мазут, ацетон – и делал это до тех пор, пока дуб-патриарх не засох на корню. А цветы на могилах он просто вытаптывал. Такой вот служил на этом кладбище сторож…

Но в Мишине было нечто такое, что заставило сторожа испугаться, а бесов – затаиться. Пожалуй, правильно будет назвать это доброй жизненной силой.

Да, сторож явно спасовал. Когда Мишин снова уселся за руль, ворота перед ним уже были широко и гостеприимно распахнуты.

– Езжайте прямо к могилке, там широкая дорожка. А лопаточку и леечку я вам прямо на место доставлю! – приговаривал сторож, суетливо запирая за ними ворота.

Отец с дочерью двинулись в глубину тенистого старого кладбища.

– Здесь, – сказала Аня, когда они проехали мимо сухого дуба. Мишин остановился, и они вместе вышли из машины и подошли к оградке, где были могилы Аниных мамы и дедушки. Аня открыла калитку, отогнув гвоздик, служивший запором, и пропустила отца вперед. Оба креста были большие, дубовые, с кровельками и с иконками вместо фотографий: такие кресты знающие люди называют «голубцами». Мишин сразу подошел к маминой могиле, сплошь поросшей белыми маргаритками, обнял рукой крест, прислонил к нему голову и вдруг громко заплакал, приговаривая:

– Ах, Нинка моя, Нинка… Что ж это ты такое сотворила? Как же это ты так – насовсем, а?

Вот этого Аня никак не ожидала! Она постояла-постояла, а потом подошла к отцу, подлезла под его руку, прислонилась к нему и тоже заплакала, громче отца.

– Папочка! Мой папочка! – твердила она, глотая слезы. – Не плачь, пожалуйста!

Она плакала, уткнувшись в папину рубашку, от которой не слишком хорошо пахло. Отец подхватил ее на руки и стал целовать, в свою очередь уговаривая не плакать, и она тоже целовала его в колючие щеки и гладила по голове, как маленького.

– Вот теперь я вижу, что ты мой настоящий папа, – сказала она, когда они оба наплакались и отец опустил ее на землю.

Ангелы стояли на крыше большого старинного купеческого мавзолея, никем не замечаемые и очень взволнованные.

– Вот ради таких минут на земле и стоило покидать Рай, – заметил Иоанн, вытирая слезы рукавом стихаря.

– Истину глаголешь, брат, сущую истину: взирать, как отец и дочь обретают друг друга после долгой разлуки – сие есть счастье… А вот погоди, что еще-то будет! Сейчас ты увидишь, какие Митя привез цветы на могилку своей покойной, давно разведенной жены. И ты, брат, поймешь, какое это золотое сердце!

– А где они, в машине? – Иоанн сосредоточился, чтобы увидеть, что за цветы находятся внутри машины, но Димитриус его остановил:

– Погоди, раньше времени взглядом не проникай! Вот Митя цветы достанет, развернет – тогда и увидишь их во всей красе. Хороший он у меня, умный, добрый. Дурной только.

– Да нет, он вполне ничего себе, – успокоил его Иоанн, – мне нравится.

– Вот я вам лопатку принес… и воду… две лейки. Не хватит – еще принесу, – раздался сиплый голос кладбищенского сторожа, сопровождаемый звяканьем лопаты о лейку.

– Спасибо, приятель. Можешь пока быть свободен.

Сторож еще постоял, глядя на Мишина с какой-то смутной и кривой улыбкой. Он трусил и старался выказать радушие и приветливость, которые даже и не шли ему. Аня, взглянув на сторожа, немного испугалась. Когда сторож удалился своей странной, какой-то блуждающей походкой, она спросила:

– Ой, папочка, что же ты такое с ним сделал? Ты, наверно, дал ему денег, и он поэтому стал такой?

– Не давал я ему никаких денег. Я просто объяснил ему в двух словах, что не надо лишний раз огорчать посетителей кладбища – они и так огорчены по самое некуда. Ну, а он меня правильно понял, вот и все. Не понимаю, почему раньше никто не догадался просто поговорить с ним? Ладно, пошли за цветами для мамы.

Мишин подошел к «мерседесу», открыл багажник и осторожно вытащил огромный пакет, про который Аня подумала, что это свернутая палатка. Он развернул матовую пленку и извлек из нее огромный пластиковый горшок с каким-то растением, обернутым плотной бумагой и обмотанным бечевкой. Мишин внес горшок в ограду, поставил его между могилками, достал из кармана перочинный нож и освободил растение от веревок и бумаги. Это оказался большой куст сирени, весь усыпанный тяжелыми белыми гроздьями.

– Ой, папочка, какая красота! Белая сирень, любимые мамины цветы!

– А то я не помню!

– Лепота, одно слово, лепота! И когда ж он успел, Димитриус? Ты говорил, он пьяный в два часа ночи выехал, а в девять он уже возле Аниного дома стоял.

– Он у меня все успевает, когда хочет. Бабушка ваша правильно сказала – торопыга. К сожалению, скор он как на доброе, так и на дурное. Сторожа вон как напугал…

– Уж за это с него точно не спросится! Этот сторож тут на горе людском наживается да еще своей грубостью страждущие сердца ранит. Душа у него холодная, аки камень надгробный: живой мертвец на кладбище работает! Аннушке моей из-за него сколько раз плакать доводилось. Он даже бабушку Настю, бессовестный человек, как-то до слез огорчил. А ты ведь знаешь, что нет на земле ничего горше, чем слезы стариков…

– Вестимо!

– Решай, дочка, куда посадим мамину сирень – на могилку или в углу ограды? – спросил Мишин.

– А ты как думаешь, папа?

– Я бы посадил вон там, на свободном месте. И вот что я тебе скажу, дочка: место это пусть для меня останется. Когда я умру, ты распорядись сирень эту выкопать, а меня – закопать. Хочу рядом с Ниночкой лежать.

– Папа! – Голос Ани звучал одновременно жалобно и сердито. – Ты не смей так говорить! Я тебя первый день вижу, а ты уже помирать собираешься! Ты думаешь, это хорошо с твоей стороны – так говорить? Мама ведь тебя слышит! Ты ей лучше пообещай прямо здесь и сейчас, что не умрешь, пока нас с Юлей не вырастишь, и нас, и наших детей. Ты разве не хочешь своих внуков увидеть?

Мишин во все глаза глядел на дочь:

– Анна! Да ты в кого такая мудрая?

– В бабушку. Знаешь, какая она умная? К ней со всей нашей улицы люди советоваться ходят.

– Я знаю, Аня, какой мудрый и добрый человек Анастасия Николаевна, и очень ее уважаю, дочка. Если бы мы с мамой в свое время ее послушались, мы бы не расстались так по-глупому.

– Вот и жаль, что не послушались! Кстати, папочка, это место уже занято, его давно себе бабушка присмотрела. Ты ведь не станешь со своей уважаемой тещей спорить из-за места на кладбище?

– Нет, не стану! Ладно, раз уж помирать мне разрешат еще не скоро, так нечего об этом разговоры разговаривать. Скажи лучше, куда мы этот куст сажать будем? Если это место бабушка для себя выбрала, то, может, сирень надо в другом углу посадить?

– Нет, все-таки посадим тут, на бабушкином месте.

– А бабушка что скажет?

– А бабушка увидит, что место занято, и тоже перестанет о смерти думать. У нее в последнее время мысли завелись какие-то нехорошие… Я замечаю, как она молится, когда дьякон в церкви читает прошение о «кончине христианской, мирной и безболезненной».

– Анна, а ты что, тоже богомолка, как бабушка и как мама была?

– А тебе это не нравится?

– Да нет, почему «не нравится»?.. Если в меру, то это для девочки очень даже неплохо. Лично я в религии особого вреда не вижу. Но думаю, наша Юлька тебя живо из церкви в дискотеку переманит.

– Слышишь, слышишь? Ох, кажется, началось, – встревожился Иоанн.

– Да нет, это он так… Смотри, Аннушка на эти слова только усмехнулась. Юльке с сестрой не справиться, Аннушка твоя духом посильней будет.

– Ты думаешь?

– Уверен!

– Папа, а если наоборот, если это я уведу Юлю из дискотеки в церковь, ты возражать не будешь?

– Не буду, не буду, – улыбнулся Мишин, – ходите куда хотите, только дружите и любите друг дружку.

– Ну, что я тебе говорил? – спросил довольный Дмитриус. – Ох, я от твоей Аннушки просто без ума!

– Ты так радуешься, брат, будто это твоя девочка.

– Да как же ты не понимаешь, брат Иван, что это я как раз за нашу девочку и радуюсь, – ответил Дмитриус. – Такая чудесная сестричка к ней едет!

– Ладно, работать так работать, – сказал Мишин и, взяв лопату, принялся выкапывать яму для посадки сирени.

– А мне что делать, папа? – спросила Аня.

– Пока ничего. Вот сажать станем, ты будешь сирень держать, чтобы она ровно стояла.

– Тогда я пока цветы прополю, ладно?

– Хорошо, дочка.

Аня присела над маминым могильным холмиком и начала вытаскивать пробивающиеся между маргаритками сорняки, что-то шепотом при этом приговаривая. Молилась, наверно.

Через час с лишним отец и дочь Мишины вернулись к бабушке. Она уже начала беспокоиться и поджидала их на крыльце.

– Бабушка, ты завтра обязательно съезди к маме – увидишь, какие папочка ей цветы подарил!

– Какие же?

– Папа, ни слова, пожалуйста! Это, бабушка, наш большой-большой секрет! Вот такой высоты, вот такой ширины!

– Так. Я смотрю, вы уже подружились, – довольно и только самую чуточку ревниво проговорила бабушка.

– Конечно, подружились! – сказала Аня.

– А как же! – подтвердил Мишин.

– Ну и слава Богу, – сказала бабушка Настя.

– Слава Богу! – повторили Ангелы, наблюдая за ними с верхних ветвей старой березы.

– Мне бы умыться не мешало с дороги, – сказал Мишин, показывая бабушке запачканные землей и плохо отмытые в лейке руки.

– Аннушка, веди отца в дом и покажи ему, где умыться. Прошу, гость дорогой!

– Идем и мы, – сказал Иоанн.

– Как – прямо в дом? – удивился Димитриус.

– А чего ж нам на березах качаться, если наши подопечные в дом пошли? – удивился в свою очередь Иоанн. – Прошу пожаловать, гость дорогой.

Войдя в дом, Ангелы увидели Хранителя Анастасия, стоящего у стены рядом с большим киотом, полным икон, и встали рядом с ним.

Пока Мишин умывался, бабушка собрала на стол скромный обед: грибной рассольник без мяса и без сметаны, гречневую кашу с постным маслом и на третье – блинчики с вареньем. К ним она предложила чай.

За чаем бабушка сказала, задумчиво глядя на бывшего зятя:

– А вы мало изменились, но очень постарели, Митя.

– Жизнь крутая, Анастасия Николаевна. Я ведь бизнесмен.