Призрачный сфинкс Корепанов Алексей
«Конечно…» – тихим эхом откликнулся его двойник.
«…нечно…» – слабым отзвуком прошелестело под сводами зала.
Отзвук не пропал, отзвук множился – и шелестело, шелестело вокруг, словно шептало что-то само древнее время, долгие десятки веков запертое внутри живого исполина – по-своему живого исполина – с ликом Марсианского Бога, и наконец-то разбуженное и освобожденное пришельцем с соседнего космического острова, где пока еще продолжала существовать жизнь.
Теперь Майкл Савински твердо знал, что ему делать дальше. Ему казалось, что это знание, непроявленное, невостребованное до поры, всегда было с ним.
Он еще больше сдвинул крышку вдоль саркофага, так что она в конце концов накренилась и с тихим стуком уперлась в каменный пол. Он видел, что черные узоры пришли в движение, и все множились и множились, подчиняясь единому ритму, и в этот ритм каким-то невероятным образом вплелись шелест и шепот, неосязаемым мелким дождем проливающиеся из-под невидимого темного свода.
Майкл Савински без колебаний забрался в саркофаг, лег на его серебряное дно, скрестил руки на груди и медленно закрыл глаза, чувствуя, как освобождается от чего-то, до сих пор мешавшего ему по-настоящему жить. Он не думал ни о чем, и его двойник тоже не думал ни о чем. Невидимое толстое стекло исчезло, и на его месте возникла испещренная древними неземными символами сияющая серебряная стена.
Луч фонаря бесполезно буравил темноту и рассеивался, так и не сумев добраться до высокого свода. За распахнутыми воротами тихое утро плавно перетекало в неяркий и очень холодный марсианский день – непонятная атмосферная аномалия пропала без следа, – и пробовал встать на крыло едва оперившийся ветерок, прилетевший со стороны древнего высохшего моря, и далеко от Сидонии зарождалась пылевая буря. Посреди равнины стоял посадочный модуль, а по ту сторону марсианского неба цвета семги кружил над красной планетой одинокий покинутый корабль. Еще дальше, на Земле, сходили с ума от неизвестности специалисты ЦУПа…
Майкл Савински неподвижно лежал в серебряном саркофаге посреди пустынного зала, и лицо его было подобно маске. И тихо, очень тихо было вокруг.
…Когда солнце уже начало снижаться, приближаясь к горизонту, Майкл Савински открыл глаза и выбрался из серебряного саркофага. В зале по-прежнему стояла тишина, а за воротами шелестел все усиливающийся ветер, вздымая бурую пыль, занося песком раскопанный пришельцами золотой панцирь Сидонии.
Даже не вэглянув на продолжавший светить фонарь, он неспешно направился к распахнутым воротам, на ходу расстегивая застежки и «молнии» своего ярко-оранжевого комбинезона. А в глубине зала застыл вновь опустевший серебряный саркофаг, и серебряная крышка с черными узорами упиралась краем в древний каменный пол.
Выпущенное на свободу древнее время, перемешиваясь с настоящим, порождало удивительный, невиданный и неслыханный коктейль… А может быть, это на миг воплощались обрывки сновидений Марсианского Сфинкса…
Он стоял на источенной временем каменной площадке перед воротами, совершенно обнаженный; вся его одежда осталась лежать на полу в темном зале. Его тело обдувал морозный ветер, но ему не было холодно, и хотя воздух был разрежен, как и положено на настоящем Марсе, – дышалось легко и свободно. Он видел перед собой вовсе не бурую, а синюю-синюю равнину – такими бывают лепестки инни после дождя. Равнина привольно раскинулась под прекрасным изумрудным – таким знакомым и родным! – небом, в котором переливалось разноцветье тысяч и тысяч далеких светил. В стороне от величественного иссиня-черного Купола – хранилища знаний виднелась несуразная конструкция, своими примитивными, убогими формами нарушая красоту и величие окружающего пейзажа, что воплощал вечную мировую гapмонию. И совершенно непонятно было, зачем идти к этой абсурдной конструкции, которой вовсе не место здесь, на синей равнине, где когда-то вели свои неторопливые беседы девять Великих Мудрецов, чьи нетленные тела покоились внутри Пирамиды…
И тот, кто еще недавно называл себя Майклом Савински, не стал возвращаться к летающей нелепице, возле которой притулилась неуклюжая повозка. Спустившись по ступеням, он подставил лицо бледному солнцу и неспешной походкой направился в сторону древнего берега. Он знал, что рано или поздно сюда придут с небес другие – и тоже навсегда останутся здесь.
Солнце и ветер ласкали его, мягкая пыль синим ковром стелилась под ноги, и все вновь было прекрасно в этом прекраснейшем из миров.
«В глубине его голубых глаз притаились чуть заметные золотые искорки», – донеслось ему вслед из открытых ворот.
Но он уже не слышал этих слов, он слышал совсем другое…
…А где-то высоко в горах, в серебряной гробнице, вечным сном спал Джефф Спендер, придуманный потомком древних марсиан, и лежали в гробнице свечи и сосуды с винами, изготовленные десять тысяч лет назад.
В вышине над Сидонией пролетал космический корабль «Арго», и если бы кто-то находился на его борту, он бы мог увидеть на экране, как сквозь белесую дымку проступают черно-лиловые матовые глаза Марсианского Лика, все еще затуманенные сном.
Но «Арго» напрасно ждал своих аргонавтов…
30. Сумерки
Самолет резко тряхнуло, потом еще раз, и он нырнул вниз, в толщу облаков, и иллюминаторы мгновенно превратились в слепые белесые пятна. Доктор Самопалов вцепился в подлокотники кресла, его начало мутить; вьпитый довольно давно коньяк вдруг едким комком подступил к горлу.
«Неужели падаем?» – с замиранием сердца подумал он и покосился на соседа, моложавого полного мужчину, весьма смахивающего на средней руки бизнесмена. Бизнесмен был бледен, но продолжал читать газету.
Самолет пробил перину облаков, в иллюминаторе показалась эемля, и стало ясно, что «Антонов» не падает, а именно снижается, заходя на посадку и перескакивая из одной воздушной ямы в другую. Открывшийся внизу пейзаж был очень странным, и Виктор Павлович, с трудом переводя дух и загоняя едкий комок обратно в желудок, подумал было, что это еще один облачный слой – но проплывали под самолетом черные полосы лесопосадок, россыпи игрушечных домиков, и не на облаках же стояли эти домики… Просто земля была наглухо укрыта снегом – и это в раэгар теплого бабьего лета! Всего в трехстах с небольшим километрах к северо-западу от города, где жил доктор Самопалов…
«Одевайтесь теплее…»
Виктор Павлович уже был просто не в состоянии удивляться. Что-то окончательно сместилось в его сознании еще этим утром, и окружающий мир предстал своим собственным отражением в кривом зеркале. Но врач почти не осознавал это, и лишь изредка шевелилась где-то в глубине едва уловимая мысль о какой-то грани, которую он переступил без права возвращения…
Да, доктор Самопалов уже не мог удивляться. Все удивление осталось в поселковом интернет-кафе, а потом был только коньяк – попытка затуманить мозг дабы спасти его от самораспада, полнейшего раздрая, дабы остаться на светлой стороне, во что бы то ни стало удержаться от погружения в сумерки безумия. Он боялся признаться себе в том, что сумерки уже, кажется, наступили…
Прошло четыре с лишним часа с того момента, как доктор Самопалов набрал название «Призрачный Сфинкс» на клавиатуре компьютера в поселковом интернет-кафе, находящемся в полутора-двух километрах от клиники. Безупречная поисковая система Яндекс почти мгновенно справилась с задачей – и Виктор Павлович, навалившись грудью на стол в своей кабинке, подался к экрану монитора.
Автором романа «Призрачный Сфинкс» был не Черепанов и не Карабанов, а Корепанов. Алексей Корепанов. «Откуда-то с Урала или из Удмуртии, судя по фамилии», – подумал доктор Самопалов.
В очень короткой аннотации сообщалось о том, что в Интернете размещены только первые десять глав романа. Виктор Павлович щелкнул клавишей «мыши» и начал читать.
Сердце сбилось с ритма, когда он увидел название второй главы: «Арго». Наткнувшись в четвертом абзаце на слова «Ральф Торенссен», доктор Самопалов почувствовал, что его голову сдавил невидимый обруч. Прочитав начало третьей главы: «Доктор Самопалов стоял у окна своего кабинета на втором этаже психиатрической больницы…» – он ощутил себя рыбой, выброшенной на берег…
Ему было плохо, у него кружилась голова и звенело в ушах, но он буквально прикипел к дисплею, пожирая глазами строчку за строчкой; добрался до упоминания о маге Мерлионе, дочитал до конца десятую главу – и продолжал неподвижно сидеть, неотрывно глядя на экран.
Этого просто не могло быть.
Ни-ког-да.
Виктор Павлович не имел ни малейшего представления о том, сколько времени просидел так, прежде чем понял, что его знобит и одновременно бросает в жар. Внутри у него все тряслось, мысли путались, и он никак не мог сосредоточиться и решить, что же ему делать дальше.
Вообще-то, решение напрашивалось само собой: нужно было возвращаться в клинику, притом немедленно, и возвращаться не в качестве врача, а в качестве пациента – но сознание противилось такому решению. Стиснув зубы, напрягшись всем телом, чтобы обуздать дрожь, Виктор Павлович принялся отыскивать электронный адрес Алексея Корепанова.
Яндекс справился и с этим заданием – и через несколько минут доктор Самопалов негнущимися пальцами отстучал короткое послание: «Г-н Корепанов! Очень хотел бы с Вами встретиться, и как можно скорее, по поводу «Призрачного Сфинкса». В. П. Самопалов».
Убедившись в том, что сообщение из «исходящих» переместилось в"отправленные», Виктор Павлович разогнулся, отъехал вместе со стулом от компьютера и, высунувшись из кабинки, беспомощно оглядел почти безлюдное помещение интернет-кафе. Привычный мир рухнул, превратившись в чью-то выдумку, в иллюзию.
В иллюзию…
Ответ мог прийти через полчаса, или через час, или через два – а мог и вообще не прийти. Алексей Корепанов вместе со своим романом мог оказаться порождением его, доктора Самопалова, собственного, деформированного психической болезнью, сознания. Все окружающее только видимость, иллюзия, майя… Именно так говорил Ковалев, именно так говорил Торенссен.
А существует ли на самом деле Ковалев, существует ли Торенссен? Или он, доктор-психиатр Виктор Павлович Самопалов, давным-давно – может быть, год, а может и десять лет – лежит на койке в больничной палате, утонув в пучине собственных бредовых видений?
Но если этот Корепанов при встрече объяснит, откуда знает об истории с Черным графом, о подробностях бесед психиатра с Ковалевым, о его, доктора Самопалова, жизни – значит, этот Корепанов вполне реален?
Да, Виктор Павлович был хорошим специалистом и отчетливо понимал неубедительность собственных доводов. Но собирался идти до конца – альтернатива выглядела слишком уж непривлекательно; он намерен был действовать, даже если действия эти были не более чем иллюзией или бредом.
Невидимый обруч все сильнее сжимал голову, и кровь резкими, нарастающими толчками била в виски. Отключив компьютер от Сети, доктор Самопалов покинул интернет-кафе, обошел свой стоящий у входа одинокий «жигуль» и, перейдя на другую сторону центральной улицы поселка, открыл дверь в другое кафе – не с компьютерами и модемами, а с коньяком-водкой на разлив и горячими пельменями – холодными беляшами на закуску.
В этом кафе посетителей было еще меньше: у окна пили пиво два небритых парня, дымя не самыми дорогими сигаретами и ведя светскую беседу на матерном языке с редким вкраплением общепринятых слов; в углу, упираясь локтями в крышку столика, медитировал над полупустым уже стаканом водки некто синюшный и опухший, видимо, пытаясь после вчерашнего «встать на нейтрал». Виктор Павлович взял сто пятьдесят граммов коньяка и осушил эту порцию прямо у стойки, закусив кружком лимона, посыпанного сахарным песком. Тут же попросил налить еще сто, забрал стакан и устроился за столиком у входа, лицом к стеклянной двери, сквозь которую было видно малолюдную улицу, обсаженную роскошными старыми липами, «жигули» и вход в интернет-кафе.
Коньяк помог довольно быстро – стальной обруч размяк и уже не столь сильно давил на голову, и прошел озноб, зато жар усилился. Лицо горело так, словно не дверь была рядом, а полыхающий костер, и Виктор Павлович то и дело вытирал лоб носовым платком. Сознание подернулось легкой дымкой, шум в ушах уже не тревожил, а убаюкивал. Окружающее слегка расплылось, и доктор Самопалов почувствовал себя почти хорошо.
Но только на несколько мгновений. До тех пор, пока в голову eму не пришла дикая мысль: а вдруг все это выдумал именно Корепанов? И Ковалева, и американского астронавта, и Черного графа, и его, доктора Самопалова…
Виктор Павлович передернул плечами и сделал большой глоток. Коньяк обжег горло, покатился по пищеводу, поддавая жару, и врач ощутил себя доменной печью. На носовом платке не оставалось уже ни одного сухого места.
Медленно тянулись минуты, густым медом вьползая из банки будущего и растекаясь по блюдцу прошлого. Допив, наконец, свое пиво, покинули кафе ценители-виртуозы крепкого слова, а доктор Самопалов, сложив руки на столе, невидящим взглядом смотрел на улицу, залитую лучами жизнерадостного пока осеннего солнца. Только спустя какое-то время он осознал, что уличный пейзаж загородила от него какая-то преграда. Преграда шевельнулась, сформировалась в не очень четкий образ – и оказалось, что напротив сидит спиной к входной двери тот самый, синюшный и опухший, медитировавший над стаканом в дальнем углу.
– А я тебя знаю, – хриплым голосом заявил любитель медитаций. – Ты лекарь из психушки, ага? Попиваешь, значит, в рабочее время. Достали, да?
Некоторое время Виктор Павлович молча смотрел на незваного собеседника, крутя пальцами недопитый стакан, а потом, чуть поморщившись, сказал:
– Собственно, вам-то какое дело?
– Да нет, я ничего, – дружелюбно отозвался синюшный. – От такой работы хоть кто запьет, понятное дело. Каждый день с психами возиться – сам психом станешь… – Он подался к Виктору Павловичу и просительно зашарил мутноватыми бесцветными глазами по лицу врача. – Слушай, выручи, а? Одолжи на соточку, а я тебе потом занесу, не сомневайся. Я долги всегда отдаю, вон хоть у нее спроси, – синюшный кивнул на продавщицу, которая, сидя вполоборота к стойке, смотрела окруженный стаканами и тарелками маленький телевизор.
– Подаю только по воскресеньям, да и то не всегда, – мрачно отрезал доктор Самопалов. – И не всем.
Синюшный покачал нечесаной головой:
– Зря, зря ты так, мил человек. Кто знает, что с тобой-то завтра будет… Вдруг да и на колени тебе падать придется, умолять… Хоть, может, и видимостъ все это одна, сон Господа Бога, да только и в видимости надобно тоже правила соблюдать – без правил-то все вообще в прах развеется. Как сказано: «День сей обратит мир в пепел…»
Виктор Павлович, не веря своим ушам, потряс головой, откинулся назад и уставился на синюшного.
– Что вы сказали? – едва выговорил он, с трудом шевеля непослушными губами. – Видимость?
– Ну да, видимость, – покивал непрошеный собеседник. – Я же говорю: сон Господа Бога. Вот сейчас Он проснется – и всем нам амбец. А Он повернется на другой бок и другой сон Ему приснится – только уже без нас.
Доктор Самопалов механическим движением сунул руку в карман пиджака, вытащил бумажник. Протянул деньги синюшному.
– Вот это по-христиански, – удовлетворенно сказал тот, принимая купюру, и повернулся к стойке. – Наташа, нацеди-ка соточку.
– Сон Господа Бога… – еле слышно пробормотал Виктор Павлович.
– Сон, сон, – скаля желтые зубы, весело подтвердил синюшный. – Так сказать, иллюзия бытия. Ты не сомневайся, доктор, я деньги верну. Мы ж не сфинксы какие-нибудь, мы ж все-таки человеки, и должны по-человечьи… Хотя бы и в иллюзорном нашем как-бы-существовании. А может, и в каком другом сне встретимся, и я тебе чем помогу. Кто знает, кем буду там я, а кем – ты, доктор…
Виктор Павлович молча взял свой стакан и, резко запрокинув голову, выплеснул в рот остатки коньяка, чувствуя, как что-то вновь быстро смещается в сознании подобно стеклышкам калейдоскопа, образуя новый причудливый узор. Потом встал, пошатнулся и, зачем-то задержав дыхание, вышел из кафе.
Оказавшись на улице, он сделал несколько судорожных вдохов и оглянулся: синюшный, переместившись к стойке, салютовал ему стаканом с водкой.
Однако Виктор Павлович был совсем не уверен в том, что так оно и есть на самом деле – возможно, и не было там, за стеклянной дверью, никого, и ни с кем он не беседовал только что за столиком… а просто это общались друг с другом отдельные участки его пораженного болезнью сознания…
«Ответ уже пришел», – донеслось откуда-то из глубины – или долетело из-за угла.
Доктор Самопалов, не замечая ничего вокруг, медленно пересек улицу походкой сомнамбулы и вернулся в интернет-кафе.
Оказалось, что ответ действительно пришел, и адресован был именно ему. «В. П. Самопалов» – гласила надпись в окне входящих документов электронной почты. Впрочем, это могло быть просто очередным выбрыком захворавшей психики. Иллюзорный ответ иллюзорного адресанта… Как проверить, действительно ли автор «Призрачного Сфинкса"прислал сообщение или же это очередной элемент бреда?
Несмотря на подавленное состояние, Виктор Павлович коротко усмехнулся. Подобная ситуация была описана в старой книге, прочитанной им еще в шестом или седьмом классе. «Солярис» Станислава Лема. Ключевой эксперимент – experimentum crucis, который проводит главный герой, чтобы понять, на самом ли деле ли он сошел с ума и бредит или же все происходящее реально.
Какой в данном случае можно провести ключевой эксперимент?
Доктор Самопалов задумчиво поводил «мышью» по коврику, чувствуя, что «плывет» от вьпитого коньяка. Полбутылки, как-никак. И практически без закуски.
Вряд ли можно будет назвать этот эксперимент «ключевым», но все-таки попробовать стоит…
Он поднялся и подошел к сидящему за компьютером у противоположной стены пареньку. Паренек увлеченно разглядывал фотографии юнцов, облаченных в доспехи и вооруженных мечами и боевыми топорами – не иначе, очередное сборище «ролевушников». Виктор Павлович слегка заплетающимся языком обратился к нему:
– М-молодой человек, вас не очень затруднит моя просьба?..
Паренек оторвал взгляд от экрана, обернулся и, оценив состояние врача, недовольно спросил:
– Вам чего?
– Видите ли, там мне пришло письмо по электронке, – Виктор Павлович слабо повел рукой в сторону своей кабинки. – Не могли бы вы его переписать? – Он вынул бумажник и извлек оттуда маленькую шариковую ручку на цепочке, которую всегда носил с собой. – А то у меня буквы расплываются.
Паренек поджал губы, окинул доктора Самопалова брезгливым взглядом, молча забрал ручку и направился к компьютеру.
– А писать-то на чем? – бросил он на ходу.
Виктор Павлович растерянно огляделся – на одном из системников лежала оставленная кем-то газета. Нетвердой походкой он двинулся туда, оторвал от газетных полей две длинных полоски и вручил одну из них хмуро покосившемуся на него пареньку. На экран он старался не смотреть, и даже прикрыл ладонью глаза.
– Вот, держите, – через минуту-другую сказал паренек.
– Огромное вам с-спасибо, молодой человек! – Виктор Павлович взял протянутую ему ручку и полоску газетной бумаги, сложил ее чуть ли не вдесятеро и спрятал в карман. – Извините, пожалуйста, за беспокойство.
Паренек фыркнул и устремился к своему компьютеру. И что-то сказал на ходу. «Маленький мальчик залез в холодильник» – так послышалось доктору Самопалову. Этот стишок он знал, помнил со школьных лет, как и повесть Лема. Как и другие подобные стишки – тогда их было превеликое множество.
«Маленький мальчик залез в холодильник, маленькой ручкой нажал на рубильник. Быстро замерзли сопли в носу – так и не съел он свою колбасу…»
Но при чем здесь мальчик и холодильник? Или это слуховая галлюцинация?
Чувствуя себя совершеннейшим идиотом, Виктор Павлович, продолжая держать в руках вторую, неиспользованную полоску бумаги и шaриковую ручку, подошел к служебному закутку, где, отрешившись от внешнего мира, самозабвенно играл в «стрелялку» еще один парень с длинными волосами, собранными в хвостик на затылке – работник интернет-кафe. Просьбу врача он воспринял невозмутимо – молча встал, быстро переписал с экрана сообщение, адресованное Виктору Павловичу, отдал бумажку, кивнул в ответ на «спасибо» и собрался было вернуться к своей игре, но доктор Самопалов его остановил.
– Посмотрите, пожалуйста, текст совпадает? – Виктор Павлович развернул первую бумажную полоску.
– Ну, – с некоторым недоумением сказал интернет-кафешник. – То же самое. По-моему, глючит кого-то. И этот кто-то – не я. – Он хмуро взглянул на доктора Самопалова, чтобы тот понял, кто именно имеется в виду. – Зачем я писал-то, если у вас уже есть? Развлекаетесь, да, дядечка?
Доктор Самопалов приложил руку к груди:
– Ч-честное слово, мне так нужно. Спасибо, что помогли.
– Морочите людям яйца! – возмущенно ответствовал интернетчик и удалился в свой закуток. – А еще в галстуке! – донеслось оттуда.
Виктору Павловичу вдруг захотелось плюнуть на все и уйти, выпить еще коньяка и поехать сдаваться в руки коллег – но он привык все доводить до конца. Ключевой эксперимент нужно было завершить.
Он вновь подступился к пареньку, созерцающему молодецкие игры «ролевушников», протянул ему бумажку, исписанную интернетчиком.
– Ну, что еще? – паренек неприязненно глянул на врача через плечо.
– Прочитайте. Совпадает?
Паренек засопел и скользнул взглядом по газетной полоске. Покусал губу, сказал, глядя в стену перед собой:
– Вам что, больше делать нечего? Я деньги заплатил, а вы мне мешаете.
– Совпадает? Да или нет? – настаивал доктор Самопалов.
Паренек вновь снизу вверх посмотрел ему в лицо, и что-то мелькнуло в его глазах. Вероятно, подумал он о расположенной неподалеку психиатрической больнице и о том, что кто-то мог оттуда и убежать…
– Совпадает, совпадает, – успокаивающе покивал он. – Слово в слово.
– Еще раз спасибо и еще раз извините. Для меня это очень важно.
Виктор Павлович вернулся к своему компьютеру, положил перед собой обе газетные полоски и впился глазами в текст на экране. Потом прочитал то, что было написано на первой бумажке. Перевел взгляд на вторую.
Действительно, все совпадало. Слово в слово. Именно слово в слово.
Только оставалось непонятным, можно ли считать этот эксперимент ключевым.
Он еще и еще раз перечитывал три совершенно одинаковых текста. Теперь он понял, при чем тут мальчик и холодильник…
«Виктор Павлович, буду Вас встречать, – писал автор «Призрачного Сфинкса». – Ваш рейс в 13.40, на Елисавет, билеты туда и обратно уже заказаны и оплачены. Можете получить их, предъявив паспорт, в кассе номер 3 вашего аэропорта. Хорошо бы одеться потеплее, у нас здесь минус девять. Впрочем, Вы все равно не поверите. Жду. А. Корепанов».
Доктор Самопалов отогнул рукав и посмотрел на часы. Времени на то, чтобы добраться до аэропорта, вполне хватало. Если какой-нибудь сержант не остановит – за управление транспортным средством в нетрезвом состоянии.
Он решил не загружатъ себя мыслями о том, когда, кем и почему закаэаны и оплачены билеты, и с какой-такой стати в недалеком Елисавете, до которого от силы сорок пять минут лету, стоят январские морозы. Он просто хотел увидеть этого человека… или свою собственную галлюцинацию…
И еще его не покидало ощущение, что окружающий мир – уже не тот мир, что был раньше, и, возможно, даже и вовсе не мир, если под этим словом подразумевать «объективную реальность»…
…И вот проплывали в иллюминаторе заснеженные поля, становясь все ближе и ближе, а потом самолет вздрогнул от толчка снизу, помчался, снижая скорость, по взлетно-посадочной полосе, и голос в динамике объявил:
– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Елисавета. Температура воздуха минус девять градусов. Просим вас оставаться на своих местах до полной остановки двигателей… – и так далее.
«Как он меня узнает?» – подумал доктор Самопалов, отстегивая ремень безопасности, и чуть не рассмеялся: вот ведь проблему нашел! Самую что ни на есть важную…
Морозный воздух наждаком резанул горло, заполнил легкие, превращая их в куски льда. Виктор Павлович чуть ли не бегом спустился по трапу и торопливо эашагал к желтому автобусу, ежась от холода.
Он вскочил в просторный салон и автобус сразу же тронулся, направляясь к виднеющемуся вдалеке стеклянному параллелепипеду, над крышей которого золотились угловатые буквы, складываясь в слово «Елисавет». И только тут до него дошло, что в салоне находится он один – пассажиры, которые вышли из самолета перед ним, как сквозь землю провалились. И сам «Антонов» словно растворился в воздухе. А еще доктор Самопалов вдруг понял, что совершенно не помнит, как доехал от интернет-кафе до аэропорта, как забирал билеты и садился в самолет…
«Не властны мы в самих себе…» – отрешенно подумал он, и ему вновь захотелось расхохотаться – громко, заливисто и раскатисто, от всей души, до слез, до колик в животе, и хохотать долго-долго, всю оставшуюся жизнь.
«А вот и не смешно, – осадил он себя. – Спокойно, Витя. Будем считать, что это коньячок до сих пор в тебе играет. Соберись, дорогой, успокойся – не ударь в грязь лицом перед собственной химерой…»
Двери с шипением сложились гармошкой и доктор Самопалов, поправив галстук, вышел из автобуса. Скользя подошвами по плотно утрамбованному снегу, который выпал явно не только что, и не час назад, он вэбежал на покрытые ледяной коркой ступени, счастливо избежав падения, толкнул слегка заиндевевшую стеклянную дверь и оказался в зале аэровокзала.
Зал был высоким и просторным, очень тихим и очень пустынным. Никто не сидел в красных, пластиковых, как на стадионе, креслах, ряды которых – спинка к спинке – тянулись вдоль стеклянной стены, выходящей на заснеженную привокзальную площадь; никто не стоял возле окошек билетных касс и у стендов с расписанием авиарейсов; никто не пил кофе и другие напитки за столиками кафетерия. Зал выглядел так, словно все внезапно дружно ушли на фронт, забыв прилепить к дверям соответствующую записку.
А еще доктор Самопалов подумал, что именно так может выглядеть зал аэровокзала, если он видится во сне.
Струя холодного воздуха пробежала по ногам – вероятно, кто-то открыл дверь – и тут же за спиной доктора Самопалова раздался негромкий голос:
– С прибытием, Виктор Павлович.
Врач, внутренне собравшись, медленно повернулся, ожидая увидеть кого угодно и что угодно – даже двойника или собственное отражение, – но позади него стоял совершенно незнакомый человек в темно-синих джинсах и черной кожаной куртке, над воротником которой виднелся краешек пушистого зеленого в клеточку шаpфa. У человека были седоватые виски и худощавое лицо с резкими складками между бровей и глубоко посаженными глазами. Человеку было лет под пятьдесят, и он нисколько не походил на писателя (какими они представлялись доктору Самопалову), а походил он на удмурта, выбравшегося в город из своих удмуртских лесов. Взгляд его нельзя было назвать ни дружелюбным, ни неприязненным – вполне нейтральным был взгляд, не холодным и не теплым.
Доктор Самопалов сдержанно кивнул, не зная, что сказать, а Корепанов тут же повел головой в сторону безжизненного кафетерия:
– Пойдемте, Виктор Павлович, попьем кофе. Коньяк не предлагаю, коньяк вы уже пили и больше, думаю, не пожелаете.
– Откуда вы знаете про коньяк? – спросил врач, покорно направляясь к кафетерию. Корепанов шел рядом, не вынимая рук из карманов куртки. – Как вас по отчеству?
– Яковлевич. Алексей Яковлевич. Насчет коньяка… – автор Сфинкса» коротко взглянул на доктора Самопалова. – Я же пишу про вас. Сегодня ночью дописал эту главу до конца. Тридцатую. Называется она – «Сумерки».
Виктор Павлович остановился, спросил с любопытством:
– То есть, вы знаете, что со мной и завтра будет, и послезавтра? – его опять почему-то начал разбирать смех и он едва сдерживался.
– Нет, пока не знаю.. Вашу сюжетную линию я до конца пока не продумал.
– Выходит, я – ваша выдумка, Алексей Яковлевич?
Корепанов неопределенно повел плечом:
– Честно говоря, понятия не имею. Возможно. Но не обязательно. Есть у меня такое подозрение, что и сам я, и роман мой недописанный – тоже чья-то выдумка. Впрочем, как и все остальное.
– Ковалева? – быстро спросил доктор Самопалов.
Автор «Призрачного Сфинкса» вновь сделал неуверенное движение плечом:
– Как знать, Виктор Павлович… Ковалева… Марсианского Сфинкса… Кого-то еще…
– Господа Бога?
– Господа Бога выдумали мы сами. А Он выдумал нас. Или наоборот. Или кто-то еще выдумал и самого себя, и Господа Бога, и нас. Нам не дано добраться до истины, и мы никогда не узнаем – иллюзорен ли мир и мы сами – или нет.
– Послушайте, а что если именно вы – моя иллюзия, а не наоборот? – медленно спросил доктор Самопалов, продолжая стоять на месте, на полпути к кафетерию.
– Не исключено.
– Пустопорожнее какое-то философствование получается, вам не кажется? Иллюзия… Пустота… Зачем вам все это, если, по-вашему, нам никогда не добраться до истины?
Видение в джинсах и черной куртке слабо улыбнулось одними уголками губ:
– Так проще жить, Виктор Павлович.
Доктор Самопалов покивал, вновь обвел взглядом пустынный зал и пустынную заснеженную площадь по ту сторону стекла. Говорить ему расхотелось. Говорить было не о чем. И не намерен он был никуда идти, и кофе пить был тоже не намерен, а намерен он был стоять вот так, посреди иллюзорного зала – хоть и тысячу иллюзорных лет.
– А снег-то зачем? – все-таки задал он вопрос. Просто из любопытства.
– Так, для контраста. Подумалось ни с того ни с сего: хорошо бы, чтоб морозец. Вот и написал. Я жару не люблю.
– Ну да, конечно. Подумалось… Действительно, почему бы и нет? – доктор Самопалов взглянул в глаза иллюзорному собеседнику. – Вы говорите, что дописали главу до конца. И этот наш разговор там тоже был?
– Да, разумеется. И этот мой ответ.
– И чем же она кончается?
Корепанов некоторое время молчал, рассеянно глядя на серый пол, потом поднял голову. В глазах его под черными, чуть топорщащимися бровями не отражалось никаких эмоций.
– Вы действительно хотите это знать, Виктор Павлович?
– Да, Алексей Яковлевич. Уж будьте так любезны…
– Что ж… – Корепанов сдвинул брови и неторопливо процитировал: – «Доктор Самопалов хотел сделать шаг, но обнаружил, что почему-тo не может сдвинуться с места. А в следующее мгновение понял, что растворяется, как растворяется сахар в чашке горячего кофе. И снег за стеклянной стеной аэровокзала тоже растворялся. Вместе со стеной».
– Значит, говорите, я ваша иллюзия? А если я сейчас сделаю шаг вперед? Или десять шагов?
– Попробуйте.
Доктор Самопалов оторвал ногу от пола – вернее, собрался это сделать, но подошва была словно приклеенной. Человек в черной куртке, так и не вынув руки из карманов, с легкой грустью смотрел на него. Виктор Павлович попытался что-то сказать – и вдруг ощутил себя куском сахара в чашке горячего кофе. Он отчетливо чувствовал, как растворяется – растворяется без следа.
«Черта с два, – подумал он. – Никуда я не денусь. Это тоже иллюзия…»
Снег за стеной исчезал, и там начали проступать неясные контуры чего-то иного.
Автор «Призрачного Сфинкса» отрешенно глядел в пустоту перед собой.
– Дописать? – спросил он себя.
Виктор Павлович горько усмехнулся, глядя на то место, где только что стоял его иллюзорный визави. И вдруг подумал, что не спросил о маге Мерлионе и Антонио Бенетти, о судьбе этих ребят-штурмовиков, и об «Арго» не спросил, и о Марсианском Сфинксе…
Пустота… Иллюзия… Майя…
Что он делает здесь? Зачем он здесь?
Доктор Самопалов хотел сделать шаг, но обнаружил, что почему-то не может сдвинуться с места. А в следующее мгновение понял, что растворяется, как растворяется сахар в чашке горя…
31. Источник
– Ну что, парни, вперед? – Гусев поднял руку и потряс кулаком. – На очередной выезд!
«Точно, – подумал Сергей. – Экипировочка – как на очередной выезд. Разве что на этот раз – без автобуса».
Трое бойцов были облачены в бронежилеты и камуфляжные куртки, только шлемы уступили место черным шапочкам Подземных Мастеров, шапочкам, изготовленным из пены Тайного Колодца – эти головные уборы скрывали их обладателей от посторонних глаз. Добираться до объекта предстояло пешком – кони не прошли бы через сухостой, а если бы и прошли – попали бы под удар смертоносного зеленого луча скоддов.
Стояло раннее утро, солнце еще не поднялось над вершинами скал, и воздух был прохладен и свеж. Вдалеке, в низине, до сих пор тлел искалеченный огнем лес и дымились торфяники, но дым уносило на запад, в сторону Таэльрина. В нескольких шагах от бойцов ГБР топорщился голыми ветвями высохший мертвый лес, зажатый между ущельем и скалами; среди этих скал притаился Истинный Источник – база скоддов. А позади бойцов, в каменистой лощине с редкой блеклой травой, расположился лагерем отряд королевского гвардейца Рандера.
Разведчики-нокеры согласились стать проводниками, и накануне, под вечер, отряд добрался до окрестностей Истинного Источника. Выставили караулы, поужинали, устроились на ночлег. И вот теперь трем бойцам предстояло определить действительный смысл пророчества Великого мага Мерлиона.
Аллан Маккойнт тоже высказал желание участвовать в нападении на базу скоддов, но шапочек было только три…
Маг Ольвиорн заметно волновался и, ужиная у одного костра со славянами и американцами, еще и еще раз напоминал бойцам о том, что они должны действовать предельно осторожно. Хотя были и основания для оптимизма: судя по всему, скодды не смогли увидеть разведчиков-нокеров в магических головных уборах, а вот иноземцы разглядели их без всякого труда. И выходило, вроде бы, так, что иномиряне превосходят скоддов своими способностями… Но теория – это теория, а вот что будет на практике?.. Какие неожиданности могут подстерегать штурмовиков внутри серого куба?
«Вот хорошее средство от любых неожиданностей, – заявил Гусев, подбрасывая на ладони гранату с такой непринужденностью, словно и не граната это была, а так – горячая картошка, испеченная на костре. – Эта игрушка и будет самой большой неожиданностью – для них», – он кивнул в сторону скал.
И все-таки маг Ольвиорн не уставал твердить про осторожность. И его можно было понять: речь шла о судьбе целого миpa – уютного, светлого, солнечного мира, не знающего особых бед и невзгод. Никакие вылазки лесных монстров не могли сравниться с тем, что грозило этому миру в случае неуязвимости скоддов… Гусев заверил мага в том, что ни он, ни Сергей, ни Саня Веремеев отнюдь не собираются очертя голову бросаться на штурм. Осмотримся на месте, говорил он, уплетая втоpyю миску каши, попробуем отыскать вход, а если не отыщем – проделаем свой с помощью очень хороших инструментов – и он вновь продемонстрировал гранату.
Нокеры сидели у костра молча, от каши вежливо отказались и посасывали извлеченные из ранцев какие-то белые кубики, похожие по виду на сахар. Сергей полюбопытствовал насчет Огненного Сфинкса, но Тил сдержанно ответил, что если кто-то что-то и знает об Огненном Сфинксе, так это ведуны, а ему, наблюдателю наблюдательного корпуса Большого Избранного Круга, добавить к тому, что он уже сказал о Cфинксе, нечего. По лицу мага Ольвиорна Сергей понял, что тот многое бы отдал, чтобы пообщаться с подземными ведунами…
Ночью Сергей долго не мог уснуть – лежал, завернувшись в плащ, подложив под голову седло, слушал пофыркивание коней, раскатистый храп таэльринских воинов, потрескивание сучьев в кострах. Ему не было страшно, но волнение отгоняло сон. И не было у него никакой уверенности в том, что даже в случае успеха в схватке со скоддами ему гарантировано возвращение в родные края. Так же, как и другим…
Рядом временами коротко всхрапывал Гусев, с другой стороны ворочался Саня Веремеев. Чужое небо с чужими звездами разглядывало с высоты горящие в ночи костры – возможно, костры казалось небу тоже звездами, зажженными на земле…
– Не спится, Санек? – тихо спросил Сергей, когда напарник в очередной раз перевернулся с боку на бок.
Саня откинул плащ и приподнялся, подперев голову рукой. Ответил негромко:
– Да мысли всякие лезут… Хреново, что схемы внутренностей этого кубика у нас нет – там ведь может такой лабиринтище оказаться! Залезем в тупик… – Саня замолчал. В глазах его плясали отблески костра.
– …а тут и минотавры набегут, – закончил за него Сергей, сел и обхватил руками колени.
– Угу, – кивнул Саня. – Кентавры-минотавры с лазерными глазищами.
Некоторое время они молчали, глядя на агонизирующий огонь, потом Сергей медленно, словно размышляя вслух, сказал:
– Вряд ли там лабиринт с тупиками. Для себя им такой огород городить ни к чему, а вариант вторжения на базу у них не предусмотрен – они же знали, что здесь им противостоять никто не может. Мы-то из совсем другой оперы приблудились и нас они заранее брать в расчет никак не могли. Нет, Саня, внутри у них все должно быть просто, без лабиринтов, минных полей и скрытых ловушек.
Саня усмехнулся:
– Ну, спасибо, Серый, успокоил. Только они эти твои доводы могли и не учитывать, вот в чем проблема.
– Тогда спроси у него, – Сергей кивнул на размеренно посапывающего Гусева. – Он тебе очень внятно скажет насчет наших убедительных аргументов. Даже если там действительно лабиринт.
– Гранаты – хорошие аргументы, – задумчиво сказал Саня Веремеев. – А еще бы лучше – ракетой долбануть. Или бомбой, чтоб наверняка.
– Тогда не нас надо было сюда забрасывать, а ракетчиков, – заметил Сергей. – Или эскадрилью бомбардировщиков. А коль забросили именно нас – значит считают, убойной силы у нас достаточно для этих скоддов.
– А штатовцев на фига сюда? У них ведь всего оружия – два пистолета.
– Не знаю, Саня. Это не у меня надо спрашивать, а у того, кто забросил.
– А кто забросил? Великий шаман Бурятии и Восточной Сибири? Или Воланд?
Сергей, прищурившись, долго смотрел на догорающий костер. Повернулся к Сане:
– Читал я как-то один рассказик фантастический, «Труба восьмого Ангела» называется. И автора помню, наш автор: Корепанов. Футболист еще такой был.
– В нижегородском «Локомотиве», знаю, – подтвердил Саня. – И что ты там вычитал?
– Там, в рассказе, один рассуждает, почему жить на Земле все хуже становится: землетрясения, наводнения, катастрофы разные, СПИД, пневмония, засухи, снегопады, саранча, тьма египетская и прочее, все больше и чаще.
– И почему же? Финиш приближается?
– Именно. Довел народ планету до ручки, всю перепаскудил-перепоганил – вот она от нас и пытается избавиться. В унитаз – и воду слить. Мы у нее как прыщи на физиономии, и она взялась выдавливать эти прыщи. Или как чирьи на заднице.
– То есть, Земля – живая? – уточнил Саня.
– Ну да. Живая и разумная, по-своему…
– Понял. – Саня лег на спину, натянул плащ до подбородка. – Здешний мир почувствовал угрозу своему существованию, сам, бедняга, справиться не может – и потому затащил сюда нас. Простенько и со вкусом. Ты это имел в виду?
Читать бесплатно другие книги:
