Логика прыжка через смерть Герасимов Сергей

16

Оксана помолчала, покачиваясь, глядя на носки своих черных резиновых сапожек. Она была вмеру пьяна. Хорошо, что жива. Поменьше бы таких экспериментов.

– Ну вот мы и влипли, – сказала она наконец. – Сколько нам еще осталось?

– Еще двадцать часов, – ответил Коре, – сейчас идем ко мне, заходим, закрываемся изнутри и сидим тихо, как мышки. Я думаю, что за двадцать часов ничего не случится.

– Потом смотаемся?

– Вот именно.

– Куда?

– Разбредемся по домам. Дома – это единственное более-менее безопасное место.

– Что ты там рассматриваешь? – спросила Оксана.

Коре подошел к столбу и читал рекламную листовку с фотографией.

– А это личико я знаю, – сказал Коре. Иша… Да, его точно так и звали. Мы с ним во втором классе вместе учились. Он учился не со мной конечно, но с моим телом. Он был отличником, а мое тело разгильдяем. Когда тело его встретило в следующий раз, он уже продал душу дьяволу. Здравствуйте Ихаил Ерманович. У, какая у вас биография! Оказывается, вы закончили школу за три года – ну, это уж совсем неправда. Мне ли этого не знать. А теперь вы собираетесь победить на выборах… Ну да, сначала вундеркинд, потом гениальный юноша, потом слава родной науки, профессор в двадцать четыре года. Профессор института паронормальных явлений. ИПЯ. Вот это называется приятной неожиданностью. И здесь, оказывается, такой есть. Интересно, они только пытаются связаться с умершими или занимаются более практическими вещами?

Например, проникновением и шпионажем. Надо бы это место посетить. И побеседовать с вами, Ихаил Германович. Давно все же не виделись.

– Я ничего не поняла из твоих слов, – сказала Оксана.

– А тебе и не нужно. Я думаю вслух. Приятно говорить на новом языке.

Дополнительный канал, – подумал он, – это же дополнительный канал. Если будут неполадки с возвращением, можно будет использовать технику здешнего ИПЯ.

Пока запомним.

– Так он не американец? – спросила Оксана.

– Нет, он просто надел галстук и зубы скалит. А американцы, к твоему сведению, вымерли еще в прошлом веке. Как и все остальные нации.

Боковым зрением он заметил человек лет сорока, оставновившегося на той стороне улицы, через три дома. Человек делал вид, что читает афишку на столбе.

На самом деле он наблюдал. Потом вынул из бокового кармана блокнотик и быстро записал что-то. И сразу исчез за углом.

Информация:

М-кретин. Иша Ицкий. Двадцать три года. Заболел в мае 2095г. Вторая степень тяжести. Форма Б74.

Мужчины делятся на умников, бабников, бездельников и деловых. Поначалу, от рождения и лет примерно до пятнадцати, Иша не совсем подходил под эту классификацию – он был в первую очередь подхалимом. Но время прошло, мальчик возмужал и из подхалима превратился в умника, не переставая быть подхалимом.

Умники-подхалимы отличаются от остальных пород мужчин примерно как болонки от дворняжек. Возьмем, к примеру, умников-авантюристов. И те, и другие рождаются в любом веке и обществе. Но авантюристы растут как трава в поле – их гнет ветер, поливают дожди, и скубнет каждый, и без жалости пройдется каждая нога.

Зато им дышится легко, в поле воздух свеж, над ними солнце настоящее, без примеси городских угаров, делающих вокруг солнца корону, а ночью над ними столько звезд, что смотри до утра и не насмотришься – даже звездная шерсть переливается на Медведице, а зимой вокруг них снега – тоже настоящие снега; а если и замерзнут они до смерти, то напоследок не пожалеют о своей судьбе – жизнь все-таки была и была настоящая. Умники-авантюристы обычно умны от самого рождения и с этим, увы, ничего не поделаешь. Еще в детстве они прочли все книги да прочли так, что родители не успели заметить, что этих книг детям давать нельзя. Учатся на тяп да ляп, к выпускному тесту готовятся последний день и иногда успевают подготовится лучше всех, просто их так заносит. За что бы они ни взялись, все у них получается. По этому признаку сразу можно узнать умника-авантюриста. Не получается у них лишь служить, исполнять долг (любой, включая священный), идти по верно указанному пути и с важным видом входить в открытую дверь – им больше нравятся закрытые двери. По этому признаку тоже можно узнать умника-авантюриста.

А умники-подхалимы – это совсем другое дело. Это люди в первую очередь приятные. В детстве они обожают всех родственников и знакомых, а родственники и знакомые обожают их – обычно белокурых мальчиков или девочек. Из подхалимских побуждений они декламируют стишки, научаются читать в четыре года, потом поступают во всякие музыкальные, художественные и спортивные кружки. В школах их можно встретить только за первыми партами и беда, если в классе таких деток больше шести – ведь не поместятся тогда они за первыми партами, тогда родители ангелочков пойдут в яростный бой и кто-то из родителей падет моральной смертью, но все же победит. Родители у ангелочков обычно яростны и восторжены, а особенно яростны и восторженны бабушки.

Именно таким был подхалим Иша. Внешне и внутренне он не отличался ничем от многих других подхалимов, только был чуть угловат в движениях, чуть квадратен в области пояса, и чуть неловок в проявлении усердия – из усердия иногда выскакивал невовремя, из усердия разбивал хрупкие вещи, из усердия слишком громко хлопал крышкой парты, подскакивая.

Еще до того, как первые продажные агенты пошли по дорогам Осии (то есть до Большой Реформы), появились и стали продавать средства от лишнего веса, от старости и от атеизма, подхалим Миша сделал продажного агента из самого себя.

Как известно, продажного агента от прочих людей отличает следующее: однотонный костюм темного цвета, белая рубашка под костюмом, обязательный темный галстук, внимательное выражение лица, когда вы говорите, улыбка в тридцать два зуба – когда говорит он сам (предлагая средство от лишнего веса, от старости или от атеизма) и полное безразличие к вашим действительным нуждам. Безразличие к нуждам дается подхалиму Мише легче всего, а улыбка в тридцать два зуба так и не получилась до сих пор – незакоммерциализированные знакомые пугаются преувеличенного оскала зубов.

Справка: продажными агентами в Осии называли агентов торговых, и правильно называли.

Безоблачная карьера – точный признак прирожденного подхалима. У такого нет ни взлетов, ни падений, ни прыжков в сторону. В школе был Иша лучшим учеником, потом плавно перерос в лучшего студента, потом плавно взлетел в заоблачные высоты и стал менее доступен для наблюдения. С определенного времени начал проявлять признаки М-кретинизма. Кретинизм Иши был специфическим, подхалимским.

Иша привязывался к человеку, стоящему выше него, вползал в чужой дом, обволакивал противной услужливостью членов семьи, приживалов и домашних животных. От него не было спасения. Куда бы ни шел вышестоящий, он встречал искренне преданного Ишу. Изгнанный Иша быстро возвращался с видом побитого пса.

Изгнанный окончательно, он обязательно находил лазейку, чтобы вернуться. Он приносил утерянные предметы, приводил хорошего электрика, предлагал улучшенное издание «Отеческих указаний», дарил детям пластиковые шоколадки, сманивал собак, подметал дворик, притворяясь уборщиком. После встречи с Ишей вышестоящему обычно казалось, что все предметы вокруг политы толстым слоем сахарного сиропа, а он сам полит всего гуще. Рано или поздно жизнь вышестоящего превращалась в кошмар.

Тогда этот рассудительный человек находил единственно возможный путь: предоставить Ише высокую должность. И сразу по получении должности Иша охладевал к благодетелю – потому что находил благодетеля нового. И цикл повторялся.

М-кретин Иша не был карьеристом и карьера мало что значила в его жизни. Он просто любил вышестоящих и выражал свою любовь, как умел. За шесть лет он проделал эволюцию от продажного агента до официального директора ИПЯ.

17

Они вошли в дом и Коре удивленно приствистнул. Свистеть у него получалось не очень хорошо. Не умеешь свистеть – не берись, – подумала Оксана. То же мне великая свистулька нашлась, – подумал Коре в ответ, и отметил, что чужая мысль прозвучала в его сознании совершенно ясно.

– Ты чего свистишь?

– Посмотри сама.

– Это наверное дорого стоит?

– Я думаю, – ответил Коре. – Посмотри только, какой телевизор! Я такой в музее видел. Исключительно ценный экспонат. Техника у них очень отстает.

Телевизор был действительно невероятен, почти в четверть стены экран. Фирма Rossmash.

Коре подошел к столу и отметил, что ножки покрыты настоящим деревом. На столе лежал предмет прямоугольной формы непохожий на пульт или коробку. Коре поднял предмет и тот оказался мягким, будто текучим.

– Это книга? – спросил он.

– А что же еще?

– Настоящая, бумажная книга?

– Ну не пергаментная же!

– А бывают пергаментные?

– Включи телевизор, – попросила Оксана.

– Включись! – приказал Коре.

Никакой реакции. Неужели такой динозавр реагирует на мысленный приказ?

Оксана взяла пульт и нажала кнопку. Включился местный канал. Качество изображения было просто жутким. Картинка плоская, в искаженном цвете и не передает мелких деталей. По местному каналу выступал хорошо знакомый человек: доктор технических наук Петляев – тот, с которым никто не разговаривает, кроме телефонистки Урочки, – отчетливо вспомнил Коре. Урочка сидела здесь же, на экране, почти в полный свой рост, и задавала вопросы. Накрашена она была чрезвычайно вульгарно, настоящая Урочка никогда бы так не накрасилась. А вот платье на ней миленькое. Впрочем, настоящая Урочка такое бы тоже не надела.

Постарела.

– Это кто такой? – лениво спросила Оксана.

– Доктор наук Петляев. В сделал целых два изобретения: усовершенствованную швейную машинку и пароцилиндр, за что его сделали доктором технических наук. Он возгордился и повесил блестящую табличку на парадной двери: «Доктор технических наук А. В. Петляев. Прием по средам и вторникам.»

Местные жители обиделись на Петляева за такую заносчивость и облили табличку кислотой – табличка потускнела, но буквы видны. Да ну его, Петляева – с ним в Ыковке и не разговаривал никто, кроме телефонистки Урочки. Урочка была такая ужасно симпатичная, что иногда хотелось просто идти рядом с ней и любоваться, получать эстетическое удовлетворение, без всяких задних мыслей. Но вот одеваться она не умела, потому лишь немногие ходили за ней. Эта Урочка, на экране, ненастоящая.

– Мне показалось, – сказала Оксана, – что сейчас говорил не ты, а кто-то другой. У тебя совсем не такие интонации. Которая из твоих половин сейчас говорила?

– Мы с тобой просто плохо знакомы.

Петляев вел учебную передачу; чертил схемы мелом на доске. На лабораторном столике перед ним стояла модель пароцилиндра. На стене за ним виднелось несколько культовых изображений неизвестного предназначения.

Коре щелкнул кнопкой и снова попал на местный канал. В этот раз показывали что-то совсем неприличное: дочь академика Балмащи, толстая как шар, раздевалась на глазах у возбужденной публики. Публика состояла исключительно из толстых мужчин. Некоторые были даже толще дочери академика Балмащи.

– А это что за чудо?

– Дочь одного академика. Любит только мужчин и еду. И то, и другое предпочитает в больших количествах. Отец ее как-то запатентовал средство для похудания, специально для дочери, попробовал средство на себе и потолстел. Дочь пробовать побоялась. Да ей и так хорошо. Впрочем, это все сведения трехлетней давности.

– Сейчас опять говорил не ты, – заметила Оксана.

– Да, я тоже услышал.

Остальные восемь каналов тоже были местные. Один из каналов передавал местные новости и сообщил, между прочим, что трамвай сорок третий номер пока ходить не будет, по техническим причинам, а еще сообщил, что спичечник Еня доставлен в больницу по поводу аппендицита. Даже показали фотографию спичечника Ени и сказали, что ему уже намного лучше.

– Как ему может быть лучше, если еще не делали операцию? – спросил Коре.

– Что? Я спать хочу.

– Потом выспишься.

Если не считать новостей и дочери академика Балмащи, то по всем каналам передавали технический бред. Бред прерывался заставками военно-патриотического содержания. По четвертому каналу призывали голосовать за партию технического рычага. По девятому Иван Петров, изобретатель самодвижущегося рычага, объяснял, как вести себя при встрече со зверем. Объяснял длинно и невразумительно, со странным политическим уклоном.

– Я спать хочу, – повторила Оксана. – выключи эту муть.

Коре нашел пульт и выключил. Пульт даже не мурлыкал, чувствуя на себе человеческие пальцы.

– Понимаешь, в чем дело, – сказал он, – кажется я знаю, чем этот мир отличается от нашего.

– Вот и хорошо. Дай мне поспать.

Она легла на постель лицом вниз и уснула. Коре открыл шкафчик (узнал расположение предметов трехлетней давности), нашел цыганскую иглу. Кончик иглы был синего цвета. Коре вспомнил, что когда-то разогревал эту иглу над огнем, но уже не помнил, для чего он это делал.

Он подошел к подоконнику (в окно глядели два мертвых каштана без коры) и нацарапал иглой на краске:

А + К =???

Потом уколол иглой руку. Кожа вдавилась, но осталась совершенно непроницаемой для иглы.

В шкафу он нашел еще две книги: «Библия в правильном изложении» и «Отеческие указания». Обе оказались интересны. Некоторые имена из первой книги он уже слышал сегодня. До самого вечера он читал, с трудом преодолевая сопротивление текста, написанного нестандартным шрифтом. Информационных или обучающих систем в доме не было, приходилось читать глазами. Когда глаза уставали, он поднимал их над книгой и смотрел в окно. Дважды за вечер он видел отвратительнейшую старуху в мини-юбке, которая перелазила забор. Преодолев преграду, старуха рассыпала по дворику мелко набитое стекло. Работая, она постоянно бормотала в пол-голоса – вроде бы, проклятия.

Наверное, борется с грызунами, – подумал Коре. Но в третий раз старуха пришла с металлическим прутом и проковыряла несколько неровных дыр в асфальте.

Цель была неясна. Коре смутно помнил, что старуху зовут Березухой, помнил и то, что с ней лучше не заговаривать. Странно, – подумал он, – чем может повредить мне эта маразмированная бабулька?

Перед тем, как уйти окончательно, старуха отвинтила латунную ручку от дверей и, воровито огладевшись, спрятала ее за пазуху. Потом задрала мини-юбку и шумно опорожнилась.

Информация:

М-кретинка. Кличка Березуха. Пятьдесят девять лет. Больна с рождения.

Болезнь усугубилась в мае 2095г. Степень тяжести наивысшая, близкая к смертельной. Форма болезни базовая, Б00.

Живет в Ыковке бабка по имени Березуха. Сколько ей лет и что она делает среди людей – никому из ыковцев не известно. Известно лишь, что бабка Березуха совсем неученая и живет в Ыковке давно, после того, как выжила из дачи законного хозяина, академика Молебящего. Академик Молебящев был, по воспоминаниям очевидцев, могучим мужчиной с очень красивыми ногами, ноги свои он демонстрировал всему поселку, так как любил стоять на голове. На голове он стоял по полтора часа в день, в любое время года и в любую погоду. «Я занимаюсь упражнениями для того, чтобы укрепить нервную систему, – говаривал он, – сейчас моя нервная система настолько крепка, что выдержит любой стресс.» А вот стресс в лице бабки Березухи нервная система не выдержала.

Бабка Березуха жила в Ыковке незаконно, но никто ей об этом не напоминал.

На какие деньги жила, что ела и работала ли – один чорт знает. Правда, раньше видали ее в трамвае сорок третий номер, в том, который ездил только в первую половину дня, и поговаривали, что работает там она контролером. Но, так как бабка Березуха была страшно горда и даже должность министра торговли почла бы для себя унизителым издевательством, то при входе знакомого лица она прекращала работать контролером и садилась в кресло, как обычная пассажирка, – вот поэтому никто и не знал в точности, работает она контролером или нет. А трамвай номер сорок третий ходил только до Ыковки и возил только ыковских – так что бабка Березуха за время всей свой службы не проверила ни одного билетика.

Гордость бабки Березухи была не только беспредельна, но и всеобъемлюща.

Однажды, поймав на дороге академика Балмащи, лауреата преми Лобачевского по молекулярной генетике (того, у которого дочка толстая как шар), она начала рассказывать ему о молекулярной генетике. Академик Балмащи упомянул Исаака Ньютона. «Ну, этот евреишка Д А Ж Е М Е Н Я не уважает, так как же он будет уважать вас?» – невинно спросила бабка Березуха и продолжила распространяться о молекулярной генетике, стараясь не произносить длинных слов, на которых можно запнуться.

Впрочем длинные слова бабка Березуха произносила редко. Зато любила длинные выражения и была на эти выражения изобретательна, как никто. Просто гений изобрететельности, но гений односторонний. Не было в Ыковке сапожников и не было отставных подполковников, иначе умерли бы они от зависти или стерли бы себе зубы от зубовного скрипа, если бы услышали, какие слова бабка Березуха находит и произносит – с громкостью и неутомимостью хорошего оперного тенора, попавшего в древнюю Европу и поющего перед королевской семьей, а королевская семья так любит музыку, что собирается пожаловать певцу орден Григория Непобедимого второй степени, если певец пропоет еще часа полтора.

По поводу голосовых способностей Бабки Березухи случился однажды в Ыковке спор.

Специалист по лингвистике Рохоров Рохор сказал специалисту по семантике Метрову Метру:

– Вчера, представляешь ли, был счастливейший день в мой жизни как ученого.

Вчера я услышал и записал истинное шестнадцатиэтажное выражение в ее исполнении.

А, как утверждает официальная лингвистика, выражений выше пятнадцатого этажа в нашем языке построить невозможно. Это же открытие!

– Подумаешь! – ответил специалист по семантике Метров Метр, – я ее выступления записываю на магнитофон вот уже три месяца и сделал открытие почище твоего: она произносит только ложь, а так как лжей всегда несколько, то из них она всегда выбирает гнуснейшую – да с такой точностью, что мой компьютер не успевает ее проверять.

После этого они поспорили о том, можно ли говорить «лжей», но разошлись во мнениях. А арии свои бабка Березуха пела примерно один раз в два вечера, разнообразя досуг ыковцев. Причины для арий она либо выдумывала, либо не выдумывала, если было недосуг и брехала просто так – как собака на луну.

Имела бабка Березуха драгоценность по нынешним временам – несколько кошек, которых она учила ходить строем. Если кошки ходили строем плохо, то била она их палкой – вот поэтому кошки у нее долго не держались, все пропадали как-то. С кошками бабка Березуха ела из одной тарелки борщ с синтетическим молоком – борщ для себя, а молоко для кошек.

Имела Бабка Березуха собачку. Собачка была беспородной и носила имя Нелька.

Была собачка умна не по-звериному и задумчива – от тяжелой жизни. Беспородную Нельку бабка Березуха чистила и мыла, и учила уму-разуму. Собачка Нелька слушала поучения и кивала головой, как будто соглашалась. Каждый вечер (до начала арии) бабка Березуха чисто вымывала беспородной Нельке причинное место (чтобы привадить местных кобелей), брала в руку палку и выходила на дорогу – туда, где покобелистее. Как только кобельки подбегали понюхать Нельку, бабка Березуха лупила их палкой и получала от того удовольствие. Не была бабка Березуха обласкана мужчинами, а потому мстила мужчинам, как умела. Но кобельки в Ыковке все больше попадаются благородные и считают для себя честью получить удар за прекрасную даму – и поэтому от Нельки не отстают.

На лицо бабка Березуха страшна, так что описывать ее не стоит – если правду написать, то без валерьянки не прочтешь, да и с валерьянкой пульс до ста двадцати подскочит. Лучше всего смотреть на нее сзади с некоторого расстояния; сзади сразу бросается в лицо общая перекошенность и не вмеру пушистая прическа.

Прическа эта имеет свою историю. Однажды Березуха зашла к соседке посмотреть на спутниковый телевизор: включила канал без спросу, канал заговорил по-польски.

«Вроде по-китайски он болтает, – промолвила Березуха, – но я ведь китайский превосходно знаю, а про что болтают не пойму.» «Это потому что ты дебилка, – ответила соседка, – только у дебилок голова конусом.» С тех пор и стала бабка Березуха распушивать прическу.

18

Оксана проснулась поздно ночью, в полной темноте. За окном дергался дальний луч авномобильных фар. Невидимый автомобиль повернул, луч скользнул по окну, сделал видимой прозрачную занавеску и косой треугольник потолка. Ей показалось, что в комнате никого нет, совсем никого. Где я? И что я здесь делаю? Для чего я здесь?

– Эй! – позвала она. – Тут кто-то есть?

– Есть. Спи.

– Где ты?

– В кресле.

– Тебе негде спать? Ты бы мог бы, я не возражаю.

– Нет. Я думаю.

– Почему ночью?

– Я привык думать ночью.

– О чем?

– О том куда мы попали и что случилось с этим миром.

– Ну и что же ты придумал?

– Катастрофа.

– Да, катастрофа, – согласилась Оксана, – это я и сама поняла.

Молчание.

– Послушай, – спросила Оксана, – а что говорил тот человек? Он говорил, что тебя нет? Что тебя убили?

– Да. Еще три года назад.

– А за что?

– Грабили дачу, насколько я понял, а я им помешал.

– А у тебя есть, что грабить? Очень непохоже, чтобы здесь что-то грабили.

Слишком все в порядке. И ты, когда вошел, узнал расположение вещей.

– Может быть, забрались случайно. Я ведь не могу о том знать. Меня там не было.

Я не помню всей жизни человека, – думал он, – человека, который был убит в этом мире, невинный. Люди поклонялись Христу, которого распяли, невиновного – но мне больше жаль тех невинно убиенных, которые навсегда останутся безвестными.

Человек умирает не только телом, он умирает в других людях – и потому Сын Человеческий вечно жив на земле; даже на такой мертвой земле, как эта; а тысячи безвестных – мертвы. Я не помню того вечера, когда он заснул в последний раз, наверняка полный надежд и с радостью ожидающий завтрашний день (так обычно засыпаю я, если на душе не лежит очередной камень) и ему наверняка снились формулы, ведь он был ученым. Я не помню, как его разбудили, как ударили, как он оборонялся и почему не сумел защитить себя, я не помню, как ему хотелось жить в ту последнюю ночь. И я никогда не вспомню, потому что то – он, а это – я. И я никогда не смогу его спасти, потому что смогу уйти только в свой мир, а прошлое этого мира для меня заказано. Та жизнь невозвратима. Тот невинный человек абсолютно погиб и то, что я сейчас сижу здесь, живой, ничего не меняет. Я не могу простить этого убийства. Такие вещи прощать нельзя. Интересно, любил ли он звезды так, как их люблю я? И что мне делать с его воспоминанием о механической ящерице – просто забросить на дальнюю полку памяти? Я мыслю не по уставу. Влияние местности.

– Я все думаю, – сказала Оксана, – если тебя нет, то кто же сейчас сидит и говорит со мной?

– Я.

– Я понимаю, что ты. Но ты же остался там? В земле закопаный? Они разрезали твое тело и закопали. Потом оно совсем сгнило, остался только скелет.

А может, и скелета не осталось. Тогда кто сидит здесь?

– У меня не было тела здесь и я взял его оттуда.

Правильный вопрос. Если меня убили, значит, мое тело сгнило в здешнем грунте три года назад. Тогда чье же тело сидит сейчас в этом кресле? В этом кресле сейчас сидит то, чего не существует и не может существовать. Мое человеческое тело уничтожено. Значит, это н е ч е л о в е ч е с к о е? Значит, моя душа надела на себя первое попавшееся, чтобы прикрыть свою наготу? И, если я не человек, то нужно ли мне есть, пить, дышать, спать? Я не хочу ни есть, ни пить, ни спать. Я все же дышу. А что если?

Он задержал дыхание и подождал минуты полторы. Дышать совершенно не хотелось. И игла, которая не прокалывала кожу – потому что это была нечеловеческая кожа? Дело не в игле?

– Эй! – снова позвала Оксана, – ты сидишь так тихо, что, мне кажется, тебя здесь нет. Мне страшно.

19

Утром, когда Оксана еще спала, он отправился в город, оставив ей ничего не объясняющую записку. Утренняя электричка мало чем отличалась от пригородных поездов позапрошлого века, которые он видел в исторических фильмах, только была чуть чище, с пластиковыми сидениями вместо деревянных, да еще приходилось компостировать талончик, как в древнем трамвае. На входе стоял человек в военной форме и светил фонариком в лицо каждому входящему. На билетике пришлось записать данные о себе. Для этого имелась специальная авторучка, закрепленная на прочном шнуре. «Зачем?» – чуть был не спросил он, но вовремя сдержался.

Совсем необязательно демонстрировать свое незнание обычаев. Например для того, чтобы после аварии легче было опознать тело. Форма заботы о пассажире. Все пассажиры входили по одному. Семьи расставались на платформе и ехали в разных вагонах. А это я уже никак не могу объяснить, – подумал он.

Человек в форме направил фонарик и посмотрел, прищурившись. Судя по лицу, безнадежно туп.

В вагоне у дверей стоял еще один такой же – а еще Коре быстро нашел троих переодетых. Наблюдателей здесь прятать не умели. Или не хотели. В углах под потолком четыре камеры. Снимают со всех сторон. Стекла армированы, а на дверях замки. Сбежать из такого вагона не легче, чем из тюремной камеры.

Первой и главной задачей сейчас было выяснить содержание задания.

Арей, человек, убитый три года назад, что-то помнил. Коре время от времени сканировал его память, но находил лишь мелкие детали. Слишком многое стерто.

Правда остается информация о месте работы (лаборатория полимерных процессов им.

Кондратия Рылеева) и месте жительства. Еще намеки на нечто недозволенное. То был неслучайный человек и погиб он тоже неслучайно. Нужно расшифровать и восстановить его жизнь, найти документы, знакомых и предметы.

Сегодня под утро он сумел припомнить кое-что полезное: в Ыковке жил человек, с которым Арей был тесно связан. Нет, не партнер, а только дойная коровка. Полусумасшедший изобретатель бомб. Человек, который с детства одержим идеей взорвать всю планету и, таким образом, переустроить мир. За тридцать лет изобретательства тот человек сделал несколько оригинальных находок и попытался заинтересовать ими местные органы. Местные органы не заинтересовались. Такова уж особенность осиан, что они обожают смотреть вдаль, но ничего не видят у себя под носом. Арей, убитый три года назад, следил за бомбосозидателем и передавал своим все, что считал полезным. Но это не было его основным заданием.

Тот изобретатель жил в домике, огражденном высокой бетонной стеной. Все подходы к домику просматривались и контролировались. Под домиком – двухэтажный бункер, причем самый нижний этаж глубоко вкопан и сдвинут в сторону. Это и лаборатория и бомбоубежище. В домике не принимали гостей; Арей был единственным исключением. Надо бы наведаться туда и посмотреть, чего там гений наизобретал за три года. Но не это главное.

Но сначала в лабораторию, – думал Коре, – туда, где мог сохраниться тайник с документами. Потом домой. Если там меня не ждут, то я идиот.

Улицы города в семь утра были привычно пусты; мигалки светофоров просвечивались до самого центра. Утро казалось слишком теплым, потому что не было ветра и воздух имел привкус стоячей воды. У подъезда помпезного здания странно одетый человек рекламировал странную видеосистему, которую называл «следилкой». Одежда его состояла из красной рубахи, застегнутой сбоку, и синих штанов, заправленных в резиновые сапоги. Время от времени пробегали мелкие дети, все в одинакой неудобной форме – и мальчики, и девочки. Каждый мальчик нес заостренную палку. На фуражках инициалы «К. О.» Наверное, здесь нет ускоренного образования и детям приходится учиться по многу лет.

К половине восьмого он подошел к тому месту, где раньше стоял лабораторный корпус.

На месте лабораторий была пустая заасфальтированная площадка, огражденная ржавой железной сеткой. В сетке виднелись дыры, видимо проделанные неутомимыми детьми. В форме или без нее дети всегда одинаковы. Огражденный асфальт был разрисован мелками и осколками кирпича. Куча битого кирпича лежала здесь же.

Соседний дом (тот, в котором раньше была заводская столовая) сейчас просвечивался насквозь, стоял с выбитыми оконными рамами. Сквозь провалы были видны полуразрушенные перегородки внутри. На перегородках написаны стандартные слова. Еще одно доказательство тому, что люди не меняются – какие бы гены они ни имели.

Из ближнего дома (свежеоблеплен серым цементом, довольно аккуратно) вышла широкая женщина с лицом в повелительном наклонении, довольно стандартным лицом – наверняка директор школы, столовой или мелкой канцелярии. Лицо смахивало на бульдожье. В отличие от настоящих собачих подобные человеческие лица прекрасно умеют улыбаться – при встрече с начальством, например. Коре поднял кусок кирпича и стал царапать стену.

Пауза.

– Молодой человек!

Он не ответил.

– Молодой человек, я к вам обращаюсь!

Он не ответил снова.

– Я кажется с вами говорю или нет! – голос уже достоточно приблизился, окреп и налился гневными соками.

Коре обернулся.

– Что?

– Вы почему портите стену?

– А почему вы спрашиваете?

– Я попрошу ваши документы или я сейчас вызову патруль.

– А я попрошу ваши, – сказал Коре, – я не обязан предъявлять документы кому попало.

– Я не беру документы на улицу чтобы каждому показывать.

– Я тоже, – сказал Коре, – но, если я вас интересую, то пожалуйста – я из архитектурного управления. Мы сейчас рассматриваем несколько проектов строительства. Вот здесь (он показал рукой на асфальтовую площадку), здесь будет построен институтский лабораторный корпус.

– Его ведь только что снесли! – удивилась женщина.

– Не только что, а три года назад, – наугад сказал Коре.

– Нет, я точно помню, в позапрошлом. Неожиданно приехали и снесли. А что будет с нашими домами?

– Ничего. Мы только застраиваем площадку.

– А как же канализация?

– Знаете что? – спросил Коре. – Я просто не понимаю, почему вы об этом спрашиваете. По Хановскому переулку было тоже самое, жители настояли и теперь у них все в порядке. Настойчивее надо быть. Но я вам этого не говорил.

– Спасибо, – улыбнулась женщина.

– Пожалуйста.

– Может быть, зайдем и поговорим?

– В следующий раз обязательно.

Итак, корпус снесли в позапрошлом. Еще одна нить оборвалась.

20

У него была небольшая квартира в городе.

По дороге туда он встретил знакомую кошмарную женщину, торговавшую пластиковыми шоколадками. Этот фрагмент памяти прекрасно сохранился: он идет в лабораторию, останавливается, замечает гения чистого уродства в подворотне и подходит из любопытства. Гений торгует пластиковым шоколадом, но продать одну пачку отказывается. Бесполезный клочок чужого прошлого. В этот раз она стояла просто посреди дороги.

Ее физиономия была настолько знакома, что Коре захотелось поздороваться.

Женщина низкая, квадратная, в белых шнурованных сапогах выше колен, над сапогами алые шаровары, над шароварами черная кожаная юбка, над юбкой куртка, с разноцветными рукавами, над курткой огромный красный шарф, на лице губы темно-кирпичного цвета, искустственные волосы выжжены бледной краской. В левой руке женщина держала зонтик с концентрическими кругами четырех цветов, а в правой пачку из четырех шоколадин. Лет пятьдесят пять или чуть старше.

Физиономия предельно отвратительна.

– Здрасте.

– Слава Христу.

– Вы продаете шоколад?

– Очень дешево.

Коре протянул деньги.

– Я продаю только всю пачку сразу.

– И что, уже много купили?