Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы Валентинов Андрей

Глава 2. Посланец Сиббюро

Степа Косухин оказался в Иркутске ранним утром шестого января, голодный, изрядно замерзший, но полный революционного оптимизма. С ним была его партизанская гвардия – сотня черемховских шахтеров, вместе с которыми он воевал уже третий месяц. Еще за день до этого они доели последние консервы и дожевали остаток сухарей. О табаке и говорить не приходилось – курящие, в том числе и сам Косухин, страдали неимоверно. Мерзавцы-чехи предлагали меняться, но ничего путного в обмен не было. В конце концов распропагандированный Степой легионер подарил черемховцам две пачки какой-то жуткой японской отравы, которой хватило лишь на одну раскурку, да и то по половине папиросы на каждого. Впрочем, Степа не унывал. Он выполнил приказ Иркутского большевистского комитета и самого товарища Чудова, а по сравнению с этим все остальное казалось несущественной мелочью.

Приказ этот пришел в Черемхово аккурат вечером третьего января. Товарищ Чудов сообщал о взятии власти в Иркутске эсеровским Политцентром и требовал немедленной присылки подкреплений из числа надежных бойцов. Старшим он приказывал назначить товарища Косухина Степана Ивановича. Степа был горд. В Черемхово и его окрестностях было немало командиров постарше и поопытнее, и он воспринял приказ, как особое доверие партии. Правда, кое-кто, как он успел заметить, не очень рвался в Иркутск, где ожидались серьезные дела. Война шла к концу, и некоторые товарищи начали проявлять самый настоящий оппортунизм. Оппортунистов Косухин презирал. Быстро собрав отряд из добровольцев, он позаботился о том, чтобы каждый из партизан имел по две обоймы к винтовке и по три самодельные ручные бомбы, и той же ночью занял позицию вдоль железной дороги. Первые два эшелона, сопровождаемые бронепоездами, пришлось пропустить, зато третий взяли без боя. Легионерский пост у семафора был обезврежен заранее, и перепуганный чешский комендант эшелона после долгой ругани согласился выделить для маленькой армии Степы Косухина два пустых вагона. Правда, вагоны оказались товарными, мороз продирал до костей, а проклятые чехи категорически отказались выделить отряду хотя бы ящик тушенки. Но всем этим можно было пренебречь. Главное – быстрее добраться до Иркутска, где, как чувствовал Степа, его отряд будет очень нужен для дела Мировой Революции.

Смысл происходящего Косухин подробно объяснял бойцам отряда, для чего неоднократно переходил из вагона в вагон, один раз чуть не свалившись прямо под колеса поезда. Партизаны, ребята сознательные, понимали все с полуслова. Степа был уверен, что радоваться рано. Власть в Иркутске взяли не лучшие представители трудового народа – большевики, а тайные агенты мирового капитала – эсеры, сибирские кооператоры и прочая мелкобуржуазная шушера. Более того, часть города по-прежнему контролируют мерзавцы-чехи, которые хотя и объявили нейтралитет, но втайне, без сомнения, сочувствуют классово близким им гадам-белогвардейцам. И наконец, поблизости от Иркутска стоят банды врага трудового народа атамана Семенова, а с запада, сквозь тайгу, к городу идет недобитый генерал Каппель. Ввиду этого Степа считал совершенно необходимым установление в Иркутске власти Советов.

Со Степой не спорили. Несмотря на свои двадцать два года, он был уважаем за лютую, истинно классовую ненависть к врагу и безупречное пролетарское происхождение. Все знали, что товарищ Косухина прислали в Черемхово еще в августе месяце по приказанию Сибирского бюро ЦК, – а что такое Сиббюро, знал каждый. Степа, до того громивший белых гадов под командованием Фрунзе, стал одним из организаторов повстанческого движения в районе Иркутска и вскоре неплохо проявил себя, заслужив похвалу самого товарища Нестора – знаменитого анархо-коммуниста Каландаришвили. Каландаришвили и познакомил Степу с товарищем Чудовым, который, как только в Иркутске начались бои, вспомнил о молодом посланце Сиббюро.

Отряд Косухина вывалился из вагонов аккурат на первой платформе Иркутского вокзала и тут же был со всех сторон окружен целым батальоном легионеров. Партизаны уже отстегивали тяжелые самодельные бомбы жуткого вида, когда наконец, подбежал перепуганный офицеришка, с которым Степа вступил в переговоры. Как выяснилось, чехи всерьез решили, что воинство Косухина в нарушение перемирия прибыло для штурма иркутского железнодорожного узла.

Будь у Степы не рота, а, к примеру, батальон, он так бы и поступил, ибо соблюдать соглашения с проклятыми империалистами не собирался. Но силы были неравны, и Косухин потребовал немедленного предоставления каждому бойцу по пачке папирос и свободного пропуска в город. И то и другое было ему тут же обещано, после чего довольный таким развитием событий Косухин вывел отряд на привокзальную площадь.

Тут произошла заминка. Степа ни разу не был в Иркутске и не представлял себе, куда и каким маршрутом надлежит двигаться дальше. Втайне он надеялся, что кто-то – если не сам товарищ Чудов – позаботится встретить его гвардию. Но на привокзальной площади кроме толпы мешочников, дамочек определенного рода занятий и публики явно буржуйского вида, никого не оказалось. Подождав немного, Косухин решил проявить инициативу и действовать самостоятельно.

Прежде чем двигаться дальше, он велел бойцам привести себя в порядок, проверить оружие и проявлять классовую сознательность. Возражений не последовало, но по унылому виду подчиненных Степа не без грусти сообразил, что два дня в заледенелых вагонах несколько поубавили сознательности в отряде. Он и сам понимал, что бойцов надлежит кормить и вовремя укладывать спать, но делать было нечего, и он дал приказ идти прямо к замерзшей Ангаре, за которой темнел ночной город.

Поход начался спокойно. Бойцы в меру возможностей соблюдали революционную дисциплину и даже пытались идти в ногу. Правда, иркутские обыватели, определенно из нетрудового элемента, почему-то шарахались в сторону, а некоторые, из наименее сознательных, даже пытались бежать. Вероятно, на них производили неизгладимое впечатление огромные самодельные бомбы, болтавшиеся на поясе у черемховцев. Взрывались они не всегда, зато моральное воздействие оказывали немалое, в чем Степа в очередной раз имел возможность убедиться.

Прямо за станцией отряд был остановлен каким-то эсеровского вида патрулем, но Степа не стал вступать в ненужные дискуссии, а попросту скомандовал «вперед» – и отряд прошествовал дальше под изумленными взглядами оторопелых солдат.

Вскоре путь отряду преградила Ангара, через которую пришлось перебираться по неровному льду. Степе объяснили, что могло быть и хуже – могучая река замерзала не каждую зиму, и тогда приходилось доверять сметанному на живую нитку наплавному мосту. Косухин представил себе дымящуюся под ногами черную гладь – и еле удержался, чтобы не перекреститься.

Они шли уже больше часа. Вокруг вырастали недвусмысленно буржуазного вида дома, и Степа начал догадываться, что центр где-то недалеко. Он попытался было спросить об этом у встречных, но упрямые иркутские обыватели почему-то избегали беседы. В конце концов Степа избрал ориентиром огромный собор, возвышавшийся неподалеку. Собор привлекал Косухина прежде всего толщиной стен, за которыми можно всегда отсидеться – и высокой колокольней, где следовало расположить наблюдательный пункт.

Однако до собора дойти не удалось. За очередным перекрестком дорогу отряду преградил целый взвод солдат без погон, но с цветными повязками на рукавах шинелей. Степа, конечно, не сбавил бы темпа перед подобным препятствием, если бы не два пулеметных ствола, смотревших на него равнодушными черными зрачками. Это был веский аргумент, и Косухин приказал отряду остановиться.

Из рядов солдат вышел высокий бородатый мужчина в черной кожанке, обвешанный таким обилием оружия, что Степа даже позавидовал, и потребовал объяснений. Косухин сообразил, что его славный отряд почему-то принимают за банду грабителей, отчего в городе несознательные граждане подняли форменную тревогу. Возмущенный Степа хотел уже, проигнорировав пулеметы, идти на прорыв, но заметил, что из соседнего переулка не спеша выкатывается броневик. Косухин вздохнул и достал свой мандат.

Грозный мужчина в кожанке оказался самим Фролом Федоровичем, председателем Политцентра. Степа, представлявший эсеров исключительно гнусными интеллигентами с козлиными бородами и в пенсне, поглядел на знаменитого на всю Сибирь боевика с определенным уважением. Федорович же, убедившись, что перед ним не банда, а сознательный авангард черемховского пролетариата, смерил Косухина снисходительным взором и распорядился отвести отряд в казармы, где он будет поставлен на довольствие.

Степа вновь возмутился и потребовал немедленного свидания с товарищем Чудовым. Федорович не возражал, но категорически настоял, чтобы Косухин приказал отряду двигаться в указанном направлении, а именно в казармы, где для товарищей черемховцев будет приготовлена горячая еда. К товарищу же Чудову они направятся вместе, тем более, что сам Федорович как раз собирался в городскую тюрьму.

Степа не понял, какая связь существует между товарищем Чудовым и городской тюрьмой – не означало же это, что вождь иркутских большевиков до сих пор томится в застенках? Федорович поглядел на Косухина еще более снисходительно, пояснив, что именно в городской тюрьме товарищ Чудов разместил большевистский штаб.

Степа вздохнул и отдал команду. К его удивлению, бойцы, услыхав о предстоящем обеде, разом потеряли революционную бдительность, мгновенно побратавшись с классово подозрительными солдатами. Тем временем из переулка вынырнул огромный автомобиль. Федорович кивнул, и Степа, вновь вздохнув, покорно сел в машину.

Тюрьма охранялась очень хорошо. Караульные долго не хотели пропускать Косухина, несмотря на грозный мандат, и лишь поручительство Федоровича открыло перед ним тяжелые ворота. Степа, еще ни разу в жизни в тюрьмах не бывавший, несколько оробел, но тут же одернул себя. Ведь именно здесь он сможет, наконец, повидаться с верным большевиком товарищем Чудовым!

…Пров Самсонович Чудов занимал маленькую комнатушку на втором этаже административного корпуса. Вождь большевиков сидел за столом, листая пухлое «дело» в серой обложке. При виде вошедших он грозно поднял брови, но затем радостно хмыкнул и, чуть переваливаясь, направился к гостям.

– А! Здорово, здорово, товарищ Косухин! – прогудел он низким басом, сжимая огромной ручищей Степину ладонь. – Вовремя ты, вовремя! Здорово, товарищ Федорович, проходи, проходи!

Бог не обделил Прова Самсоновича ни голосом, ни силой, зато ростом глава иркутских большевиков явно не вышел – невысокий Степа был выше Чудова не на голову, а чуть ли не на две. Но в остальном товарищ Чудов выглядел настоящим богатырем – особенно если не стоял, а сидел за столом, подложив на сиденье с полдюжины папок с делами. Пров Самсонович, очевидно, догадывался об этом, поскольку тут же уселся на место, предложив гостям рассаживаться на скрипящих и шатающихся стульях. Степа садиться не стал, а остался стоять, желая доложить Прову Самсоновичу по всей форме. Но его опередил Федорович.

– Отряд Косухина мы разместили, – заявил эсер, доставая из кармана кожаной куртки портсигар и неторопливо закуривая. – Но в следующий раз, товарищ Чудов, прошу меня предупреждать. В городе напряженная обстановка, этак недалеко до паники!..

– Ниче, ниче! – взмахнул ручищей Пров Самсонович. – Пущай буржуи мясами поерзают! Пущай страху наберутся. От того делу пролетарьята одна польза будет!

Федорович не стал возражать, но недвусмысленно поморщился. Степа же, напротив, был полностью согласен с мнением Прова Самсоновича. Смущало, правда, что его славный отряд был принят не за авангард Мировой Революции, а за деклассированный разбойничий элемент. Косухин решил, что в следующий раз следует заранее запастись транспарантом красного революционного колеру с соответствующей разъяснительной надписью.

– Мы распределим отряд товарища Косухина для несения караульной службы, – продолжал Федорович. – Плохо, что город не знают… Ну ничего, разбавим нашими!..

Степа чуть не задохнулся от возмущения. Его славных орлов не только отправляли ловить мешочников, но еще и «разбавляли» классово чуждым элементом! Между тем глава Политцентра перекинулся с хозяином кабинета несколькими словами по поводу какого-то генерала Ярышева, после чего пообещал заехать вечером и распрощался.

– Вот, видал! – буркнул Чудов после минутного молчания. – Думает, он тут хозяин! Ниче, ниче, ненадолго!

– А крепкий мужик, – заметил Степа, на которого зашитый в черную кожу председатель Политцентра все же произвел определенное впечатление.

– Посмотрим, какой-такой он крепкий! – пообещал товарищ Чудов, вставая и постукивая кулачищем по могучей груди. – И не таким вязы сворачивали! Мы с тобой, товарищ Косухин, первым делом чего должны сделать, а?

– Как чего, чердынь-калуга! – удивился Степа, любивший порой подобные кудрявые выражения. – Перво-наперво надо власть Советов определять!

– Точно, точно! – удовлетворенно прогудел Пров Самсонович. – Но для этого, товарищ Косухин, следует сил поднакопить. Пущай твои ребята по улицам походят да присмотрятся. А пока делами займемся. Дел у нас, товарищ Косухин, скажу тебе, много. Чистить город надо. Буржуев здесь – тьма. И офицерья тут, доложу тебе – сила. Лютые – страх!

– Да, сволочи они знатные, – кивнул Косухин. – Всех бы их – к стеночке, чердынь-калуга, да штыками, чтоб патроны зазря не тратить!

– Это правильно, – удовлетворенно заметил Пров Самсонович. – По-нашему это, по-партийному… Постой, – вдруг осекся он. – Ведь у тебя-то самого, товарищ Косухин, брат родной офицером был, белой костью!

– Чего-о? Ты это, товарищ Чудов, брось! – Степа вскочил и от возмущения даже взмахнул рукой. – Ты про белую кость-то не очень! Мой брат кости нашей, пролетарско-крестьянской. И был не каким-то там офицером, а летчиком. На «Фармане» летал!

– А какая к шуту разница? – удивился Чудов. – Офицер – он все одно офицер!

– А такая… – буркнул Степа и замолчал.

Степан Косухин очень любил своего брата Николая. Оба рано осиротели, и Николай, который был старше Степы на десять лет, растил младшего, защищал, помогал учиться, рассказывал дивные истории о дальних странах, полярных путешествиях, о первых аэропланах, которые в ту пору нелегко было увидеть даже на фотографической карточке. Степан гордился братом – таким сильным, красивым, смелым, втайне мечтая закончить летную школу и тоже выучиться на авиатора.

…В октябре 1914 года Степе сообщили, что поручик Николай Косухин не вернулся из разведывательного полета. Случилось это неподалеку от города Рава-Русская в далекой Галиции.

– Ну, товарищ Косухин, – примирительно заметил Чудов, – я ж тебя знаю, как верного партийца, а чуждый элемент, он всегда затесаться может.

– Николай – не чуждый элемент, – негромко, но зло отрезал Степа. – Он лучше всех вас был! Он в тринадцатом году рекорд высоты поставил. И на фронт добровольно пошел, хотя мог в авиашколе остаться!

– Ну это ты брось! – возразил Чудов. – Куда он добровольно пошел? На империалистическую войну, защищать царя да помещиков? Вижу, молодой ты еще, Степан, да недостаточно сознательный!

– Мне, между прочим, орден Красного Боевого Знамени сам товарищ Троцкий вручал, – нахмурился Степа. – А сюда Сиббюро прислало – видать, за несознательность!

Тут уж Прову Самсоновичу пришлось смолчать. Товарищ Чудов уважал товарища Троцкого и тем более Сиббюро, хотя и считал, что те, что находятся за линией фронта, ни черта в здешних делах не понимают.

– Ладно, – примирительно заметил он. – Закроем для ясности. Иди, товарищ Косухин, отдыхай, а вечером делами займемся. Будешь ты в городе Иркутске моим боевым заместителем!..

Отдыхать Степе пришлось здесь же, в помещении тюрьмы, в соседней комнате. Вечером же он получил под свою команду пятерых бойцов большевистской боевой дружины с приказом пройтись по разным адресам, где, по сведениям сознательных граждан, могли укрываться недобитые офицеры. Проводником был назначен молоденький очкастый гимназист из сочувствующих.

Первые несколько адресов оказались липой. Повезло лишь однажды – на одной из квартир удалось задержать полковника, забежавшего на часок повидаться с женой. Арестованного тут же отправили под караулом к товарищу Чудову, а сам Степа с двумя оставшимися бойцами да с очкастым гимназистом направились по последнему адресу – на улицу Троицкую.

Дом был двухэтажный. Перепуганный дворник сообщил, что нужная квартира находится на втором этаже, принадлежит же она не кому-нибудь, а действительному статскому советнику Бергу.

Степа осторожно, стараясь не попадать под свет агонизирующего фонаря, оглядел подозрительные окна. На первый взгляд в квартире было темно, но всмотревшись, Косухин заметил тонкую полоску света.

«Шторы задернули, – понял он. – Бывалые!..»

Наверх вела узкая наружная лестница. Имелся и черный ход, но он тоже не вызывал доверия. Косухин обошел дом, подумал, шепотом расспросил дворника о планировке квартиры и, наконец, принял решение.

Один из дружинников получил приказ сторожить у главного входа, другой – у черного. Гимназиста, как недостаточно боеспособного, Степа отослал в дворницкую, предварительно реквизировав у него шарф. Когда все было готово, Косухин скинул полушубок, проверил оружие и обмотал лицо конфискованным шарфом. Осторожно, стараясь оставаться в густой черной тени, он прошел по лестнице и, легко подтянувшись, оказался рядом с окном одной из комнат. Окно было двойным и закрытым на совесть. Степа тихо чертыхнулся, поправил прикрывавший лицо шарф и что есть силы врезал рукояткой револьвера по стеклу.

Через несколько секунд Косухин был уже в комнате. Соскочив на пол, Степа выхватил гранату и, одним прыжком добравшись до двери, распахнул ее.

Перед ним была еще одна комната, на этот раз освещенная. Посреди стояли трое мужчин. Двое – явно офицерского вида в зеленых френчах, третий же, в очках, худой и тщедушный, сразу напомнил Степе его проводника-гимназиста.

– Ни с места, – выдохнул Косухин. – Не двигаться, чердынь-калуга, а то всех положу, контра! Руки поднять! Эй ты, в очках!

– Простите, вы мне? – с нотками возмущения поинтересовался тщедушный тип.

– Вам, вам! – усмехнулся Степа. – А ну-ка дуй в переднюю и отворяй дверь! И смотри: чуть что – стреляю!

Вскоре в комнату уже входил стороживший на лестнице дружинник, а еще через минуту был открыт черный ход, и вся маленькая Степина армия оказалась в сборе.

– Выкладывай оружие! – распорядился Косухин. – Да живо, контра, пошевеливайся!

У офицеров нашлись два револьвера и кортик. У тщедушного, как и думал Степа, оружия не обнаружилось.

– Ну и хорошо, – резюмировал Косухин. – Граждане, вы арестованы, как подозрительный элемент. Прошу документы.

– Так вы ЧК? – удивился один из офицеров.

– А кто же еще? – в свою очередь поразился людской непонятливости Степа. – Вы что, Красный Крест ждали?

– Мы думали, вы бандиты, – пояснила контра. – А, впрочем, разницы не вижу… Вот наши документы. Никакого отношения к хозяевам ни я, ни мой товарищ не имеем. Мы просто постучались, и нас приютили…

У задержанных оказались офицерские книжки; один был капитаном, второй – подполковником.

– Ну, а ты что, тоже постучался? – поинтересовался Косухин у тщедушного юноши в очках.

– Как вы смеете говорить со мной таким тоном! – возмутился тот. – Извольте говорить мне «вы»!

Степа хотел было разобраться с наглым буржуем, но затем решил, что препирательство с таким типом ниже его революционного достоинства.

– Прошу предъявить документы, – предложил он. – И побыстрее, пожалуйста!..

У очкастого типа обнаружилась большая бумага с печатями, из которой явствовало, что задержанный является студентом Петербургского университета. Фамилия там тоже была, но Степа ее не запомнил.

– Собирайтесь, – велел он арестованным. – А я покуда комнаты осмотрю.

При этих словах тот один из офицеров переглянулся со студентом, и Степа понял, что дело тут нечисто.

– Кто еще есть в квартире? – поинтересовался он.

– Здесь племянница хозяина, – начал офицер. – Видите ли…

– Значит, племянница, – перебил его Степа тоном, не обещавшим неизвестной ему племяннице ничего доброго, но тут дверь, ведущая в соседнюю комнату, отворилась – и Косухин умолк.

На пороге стояла девушка в длинном, не по росту, платье, концы которого волочились по полу. На голову была накинута огромная малиновая шаль, в руке же она держала большую бумажную розу.

– У нас гости, господа! – радостно воскликнула она. – Гости! Среди ночи! Это так романтично! Позвольте, я подарю вам эту розу…

Девушка подбежала к Степе и протянула ему бумажный цветок.

– Простите, – попытался вставить слово пораженный Косухин, но та, не слушая его, мгновенно пристроила розу на Степин полушубок.

– Кто вы, рыцарь, пришедший из тьмы? – вопросила она.

– Мы из ЧК, барышня, – пояснил один из дружинников.

– «Чека»? – воскликнула девушка. – А что такое – «чека»? В этом слове столько тайны!..

С этими словами она положила руку на плечо Косухину, отчего тот почувствовал себя крайне неловко.

– Она чего, не в себе? – негромко поинтересовался он.

– Вы же видите! – пожал плечами один из офицеров.

Между тем девушка удивленно посмотрела на Степу, рот ее округлился и она произнесла нечто среднее между «о» и «а».

– Так вы… – прошептала она, – вы пришли из-за Шера? Вы нашли его? Скажи мне правду, вы нашли его?

– Вы о чем? – Степа огляделся по сторонам, рассчитывая увидеть поблизости неизвестного ему Шера.

– Это кот, – сообщил другой офицер. – У нее был кот… Во всяком случае, ей так кажется.

– Вы не нашли его, моего Шера! – с отчаянием воскликнула девушка. – О, мой Шер! Неужели вы не можете ничего сделать? Его так легко узнать – это мраморный табби, у него такая умная мордочка!..

– Пошли, – вздохнул Степа. – Поищем вашего кота, барышня…

– Ну ты молодец, товарищ Косухин! – заявил довольный ночным походом Чудов. – Знатных лещей наловил! А чего девку не привел?

– Так она же больная! – удивился Степа. – Да и куда она из квартиры денется?

– Ну-ну, – заметил Пров Самсонович. – Я на твоем месте и ее захватил бы… Правило наше такое – брать всех, а там и разбираться. Ну ладно, завтра еще адресов подкину. Почистим пролетарский Иркутск от буржуйской нечисти!

– Мелочь это, – снисходительно хмыкнул Степа. – Вот если б Федоровича, вражину, за жабры взять!..

Впрочем, «вражина»-Федорович мог пока что чувствовать себя в полной безопасности. Более того, именно глава Политцентра изрядно нарушил планы Прова Самсоновича относительно Степы. На следующее же утро невыспавшийся Косухин был направлен на позиции западнее Иркутска, чтобы подготовить их к неизбежным боям – каппелевцы приближались к городу. Целый день Степа руководил рытьем окопов, пристреливал пулеметные точки и готовил минирование большого железнодорожного моста. Приехавший к вечеру на осмотр позиций Федорович остался доволен и предложил Косухину возглавить этот оборонительный участок. При этом вражина-эсер сделал кислое лицо, заметив, что его достойный союзник-большевик товарищ Чудов слишком увлекся ловлей гимназисток в ночном Иркутске.

Степа хотел было прочитать недоумковатому эсеру лекцию о значении ВЧК, карающего меча революции, но сдержался. По молодости – или по отмеченной Провом Самсоновичем политической наивности – Косухин все же предпочитал сходиться с врагами лицом к лицу. Образ несчастной девушки в малиновой шали, трогательно просившей его, представителя железной когорты большевиков, найти пропавшего кота, не выходил из головы.

Степа дал Федоровичу предварительное согласие, дождался смены и с чувством выполненного долга направился к товарищу Чудову.

К удивлению Косухина, у кабинета Прова Самсоновича его остановил караул. Ни мандат, ни даже удостоверение, подписанное недобитым врагом революции Федоровичем, не помогли. Степа всерьез обиделся на товарища по партии и хотел было идти восвояси, когда дверь отворилась и на пороге возник сам Пров Самсонович.

– А, товарищ Косухин, – загудел он, хлопая Степу огромной ручищей по плечу. – Заходь, заходь! Ты не обижайся, тут у нас разговор серьезный, важный… Ну, а ты, ясное дело, свой…

Несколько успокоенный этими словами Косухин шагнул внутрь и сразу же понял, что у товарища Чудова гости. Точнее, гость был один.

За столом сидел худощавый стройный мужчина в ладно сидевшей серой шинели. Его лицо – красивое, с тонкими, явно непролетарскими чертами вначале не особо понравилось Степе. Смущало и то, что цвет был какой-то странный – темно-красный, почти пунцовый. Холодные, бесцветные глаза смотрели на вошедшего внимательно, но, как показалось Косухину, без малейших эмоций.

– Знакомься, Степан, – Пров Самсонович, чуть переваливаясь на ходу, вернулся к столу и стал взбираться на стул, стараясь не сбросить лежавших на нем папок. – Это товарищ Венцлав, командир 305-го полка.

Рука товарища Венцлава оказалась тонкой, но сильной и холодной, как лед. Степа, между тем, начал старательно вспоминать:

– 305-й? Это же полк Бессмертных Красных Героев!

– Точно, – прогудел Пров Самсонович. – Видал, кого к нам прислали? Уважают, значит…

Степа чуть не задохнулся от волнения. Весь Восточный фронт знал, что такое полк Бессмертных Красных Героев. Попасть туда мечтал каждый, но брали немногих.

– Я, значит, пойду, – заявил между тем Чудов, пресекая попытку Степы доложить о своих достижениях. – Дела у нас, товарищ Косухин, важнее важных!..

– Идите, товарищ Чудов, – негромко, но властно распорядился товарищ Венцлав, и Косухин понял, что у иркутских большевиков появился новый руководитель.

Пару минут они стояли молча. Венцлав смотрел куда-то в сторону, словно не замечая Степы, а тот никак не решался заговорить с командиром легендарного полка. Наконец, Косухин набрался смелости:

– Вы, товарищ Венцлав, прибыли в Иркутск вместе с полком?

– Нет, – не поворачивая головы ответил тот. – Полк сейчас в составе Пятой армии. Я добрался один, через тайгу. Мои ребята прибудут позже.

Степа знал, что такое добираться через тайгу по такому морозу, и тут же зауважал товарища Венцлава еще больше.

– Я беседовал с представителем Сиббюро, Степан Иванович. Там вами довольны. Я имею приказ о том, что вы переходите в полное мое подчинение.

– Так точно, – только и мог ответить Степа.

– Я знаю, что вам предложили возглавить западный боевой участок, – продолжал Венцлав, по-прежнему глядя куда-то в сторону. – Не сомневаюсь, что вы бы справились отлично. Но речь сейчас идет о выполнении особого задания Реввоенсовета…

Степа был поражен не столько важностью поручения, с которым прибыл товарищ Венцлав, сколько тем, откуда командир легендарного 305-го узнал о его разговоре с Федоровичем.

– Но вначале давайте кое-что уточним, – Венцлав медленно повернулся и поглядел прямо в глаза Степы, отчего тот сразу почувствовал себя неуютно.

– Вы – Косухин Степан Иванович. Член партии с октября 17-го, воевали на Восточном фронте, за бои на Каме получили орден Красного Знамени…

Степа вновь кивнул. Если в разговоре с Чудовым упоминание об ордене наполнило его гордостью, то теперь же ему стало почему-то совестно.

– С августа вы представитель Сиббюро, воевали в окрестностях Черемхово и Иркутска. Значит, местность знаете хорошо?

– Я Иркутск совсем не знаю, – признался Степа. – А вот леса вокруг, это точно… Облазил.

– Отлично, – резюмировал Венцлав. – А теперь слушайте внимательно…

Степа подобрался, весь превратившись в слух. Товарищ Венцлав наконец-таки отвел свой взгляд, и Косухин сразу же почувствовал себя увереннее.

– …Верховный Правитель адмирал Колчак в ближайшие дни будет передан Политцентру. Думаю, он уже не опасен и получит свое. Через некоторое время, очевидно, нам отдадут и золотой эшелон. Но враг еще не разбит до конца. У нас есть данные, что группа офицеров сумела спрятать где-то в тайге часть золотого запаса Республики. Мы должны вернуть это золото, Степан Иванович…

Степа хотел ответить «Есть», но в горле внезапно пересохло. Товарищ Венцлав, казалось, понял его:

– Это трудное задание, Степан Иванович. Мы будем работать с вами вместе. Скоро подойдет подмога, но за это время надо успеть сделать самое важное…

– Где это золото? – неожиданно хриплым голосом спросил Степа. – Куда его спрятали?

Товарищ Венцлав тихо, почти беззвучно рассмеялся, но глаза его оставались по-прежнему холодными и равнодушными.

– Золото было спрятано заранее, и найти его будет очень трудно. Но есть одна зацепка – нам известно, что руководил этой операцией генерал Ирман…

– Так надо же!.. – начал было Косухин, но Венцлав покачал головой.

– Мы уже выяснили – Ирман не покидал Иркутска. Его нет и на станции, в зоне контроля чехвойск…

Степа стал лихорадочно прикидывать, что бы предпринять. Ясное дело, квартира генерала, его знакомые, расспросить сознательных граждан в каждом районе… Эх, знать бы приметы, а еще лучше иметь фотографическую карточку!..

Он несмело кашлянул и изложил свои соображения товарищу Венцлаву. Тот, пожав плечами, достал небольшой фотографический снимок. Генерал Ирман был бородат, суров, на скуластом лице темнели большие выразительные глаза.

– Что вы можете сказать, товарищ Косухин? – осведомился командир 305-го после того, как Степа внимательно изучил генеральскую внешность.

– Гидра! – уверенно заявил Косухин. – Такие в плен не сдаются…

– Это очень умный и сильный человек, – задумчиво проговорил Венцлав. – Хорошо, что вы напомнили мне о фотографии… Подождите-ка…

Венцлав взял в руку карточку, провел несколько раз ладонью над ее поверхностью, затем несколько секунд подержал руку над снимком.

– Мне надо было подумать об этом раньше, – наконец заметил он. – А вы действительно зрите в корень, Степан Иванович… Может, вас это несколько удивит, но я почти уверен, что генерала нет в живых.

– А с чего вы так решили? – изумился Косухин.

– Это несложно, – равнодушно бросил Венцлав. – И хорошо, если бы я ошибся…

Но он не ошибся. Вернувшийся вскоре Пров Семенович несколько растерянно сообщил, что двое из арестованных офицеров сообщают одно и тоже – генерал Ирман умер от скоротечного воспаления легких как раз под Новый год, когда в Иркутске шли бои.

Степа был поражен, а командир 305-го лишь недовольно скривился и дал Степе совершенно непонятное задание – узнать, где был похоронен Ирман или, если похоронить его не успели, где находится его тело.

Поручение товарища Венцлава было несложным. Квартира генерала Ирмана оказалась пустой и разграбленной, но соседи рассказали Косухину, что генерал действительно скончался и похоронен на Преображенском кладбище. На этом Степа не успокоился, побывав на кладбище и найдя в церковной книге соответствующую запись. Перепуганный сторож показал ему и занесенную снегом могилу генерала. Оставалось все это доложить товарищу Венцлаву. Косухин внимательно осмотрел и генеральскую квартиру, но ничего важного там не обнаружил. Единственным его трофеем была пятнистая генеральская кошка, которую приютили соседи. Невзирая на протесты, Степа конфисковал зверька, на которого имел свои виды.

Перед тем, как возвращаться к товарищу Венцлаву, Степа забежал на Троицкую. На стук долго не открывали, и Косухин начал уже волноваться, когда наконец послышались легкие шаги, и дверь отворилась.

Девушка была в прежнем нелепом платье и малиновой шали. Странные, недвижные глаза смотрели на гостя с испугом и недоверием.

– Эта… здравствуйте, барышня… – смущенно проговорил Степа. – Я кошку вам принес. Вот…