Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы Валентинов Андрей

Они прошли еще метров сто и попали в круглый зал, где было несколько дверей, закрытых металлическими плитами. Косухина подвели к одной из них. Старший вновь сделал знак, металлическая плита разъехалась на две половины, открыв небольшую освещенную кабину. Степа шагнул первым, вслед за ним вошел один из солдат и тот, кто говорил по-русски. Металлические двери опять съехались, и Косухин почувствовал, что кабина поехала вверх.

Лицо того, кто был старшим, оказалось совсем рядом, и Степа не упустил возможность рассмотреть своего спутника поближе. На его шапке оказалась не свастика, а привычная красная звезда с плугом и молотом. На щеке краснел шрам – пуля, глубоко распоров кожу, ушла к виску.

«Повезло мужику! – мелькнула мысль. – Не помер!»

Но тут глаза неизвестного взглянули в упор, и Степа почувствовал, как по коже ползут незваные мурашки. Он узнал этот взгляд – мертвый, неподвижный, абсолютно ничего не выражающий. Так смотрел Федя Княжко. Такой взгляд был у Ирмана, у мертвого Семирадского…

«Мертвяки! Нараки… Ну, попался…»

Кабина остановилась, отворились двери, и человек с мертвыми глазами кивнул Степе, приглашая выйти. Косухин шагнул наружу, оказавшись в широком коридоре. На этот раз он находился не в недрах горы – стены были самые обычные, покрытые белой штукатуркой, а в конце коридора темнело небольшое окно.

«Выходит, наверх поднялись… – понял Косухин. – В монастырь, значит».

Они прошли мимо нескольких запертых дверей, а затем остановились у одной, тоже закрытой. Над нею горела лампа, по бокам стояли солдаты в черном с винтовками, но уже не с японскими, а с обычными трехлинейками. Косухин походя отметил, что в коридоре холодно, как на улице. Похоже, тех, кто обитал здесь, холод вполне устраивал.

Первым вошел неизвестный со шрамом. Затем дверь открылась, он появился в проеме и кивнул Косухину. Степа вздохнул и переступил порог.

Кабинет был невелик: с одним окном, столом, на котором чернели три телефона, полудюжиной стульев, и чуть косо висевшим портретом Карла Маркса на грубо побеленной стене. В таких обычно обитали секретари укомов. Но Косухина интересовал, конечно, не кабинет, а его хозяин. Тот стоял около окна, глядя куда-то в черную мглу. Был он невысок, носил черную куртку, на носу сверкало небольшое пенсне, а с подбородка свисал клок неаккуратно подстриженной бороды. В густых вьющихся волосах белые пряди.

Степа остановился у порога пороге, сопровождающий козырнул и вышел. Наступило молчание, которое Косухин не спешил прерывать. Лишние секунды он решил использовать для того, чтобы лучше рассмотреть этого кудрявого, с бородой. Почему-то показалось, что они уже встречались.

Кудрявый медленно повернул голову. На Косухина глянули темные матовые глаза…

…Он знал этого человека. Его знали все – Якова Гольдина по кличке «товарищ Сергей». Молодой, всего на десять лет старше Косухина, член Центрального Комитета Гольдин, с лета 17-го руководил аппаратом ЦК. Несколько раз Степа слышал на митингах его резкие, горячие выступления, а один раз «товарищ Сергей» даже принимал его вместе с группой молодых красных командиров перед поездкой на фронт. Гольдина уважали, ценили, но побаивались. Поговаривали даже, что Вождь начал посматривать на молодого руководителя с настороженностью – слишком быстро «товарищ Сергей» осваивался на высшем партийном посту. Провокационным слухам Степа, конечно, не верил, но догадывался, что у Гольдина много врагов. Итак, встреча была не первой, но Косухин никак не мог на нее надеяться – хотя бы потому, что в марте 19-го, перед самой поездкой на Восточный фронт, он видел «товарища Сергея» в последний раз. Яков Гольдин лежал в деревянном, обшитом красным кумачом, гробу, и красный командир Косухин вместе с другими делегатами партийного съезда провожал руководителя ЦК в его последнее пристанище у стен Главной Крепости. Только тогда на желтом лице «товарища Сергея» не было пенсне, а волосы были черные, без всякого намека на седину…

– Здравствуйте, Косухин, – голос Гольдина остался почти прежним. – Кажется, мы виделись летом 18-го?

– Так точно, – деревянно отбарабанил Степа.

– Были на Восточном фронте? Кто вас рекомендовал в Сиббюро?

– Товарищ Смирнов…

Косухин постепенно приходил в себя. Главное, серебряный стилет на месте, в левом унте…

– Хорошо… – стеклышки пенсне блеснули, желтоватая маленькая рука перебросила с места на место какую-то бумагу. Всмотревшись, Степа узнал свое удостоверение. – Как попали сюда?

– А на аэроплане, – врать Косухин не любил, но уж ежели врать – так на полную катушку. – Генерал Мо подкинул. С Челкеля.

– Так… Как вы прошли внешнее кольцо охраны?

– А проще репы! – Степа позволил себе даже усмехнуться. – Бдительности у местных товарищей не хватает! Подтянуть бы надо…

– Вы правы. Бхотская красная армия еще очень молода. Но поскольку мы здесь находимся по приглашению правительства Тибетской Трудовой Коммуны, то вынуждены доверить им некоторые не столь важные участки. Мы ведь здесь недавно – всего полгода… Кто вам поручил заниматься Челкелем?

– Товарищ Венцлав…

– Странно, Столица о вашей миссии ничего не знает.

– Знает… – Косухин блефовал, но делать было нечего. – Только дело-то секретное!..

– Допустим. Ну, слушаю вас…

– Ну, это… – Косухин сосредоточился, чтобы точно воспроизвести заранее подготовленную речь. – По приказу, значит, товарища Венцлава занимался поимкой группы белого бандита полковника Лебедева. Накрыл их аккурат на Челкеле. Там как раз местный комитет восстание начал… В общем, заваруха случилась. Китайцы, милитаристы проклятые, увезли гражданку Наталью Берг и доставили сюда. Имею приказ вернуть ее в Иркутск для нужд Мировой Революции…

– Странно… – решительный тон Степы явно произвел впечатление на «товарища Сергея». – Похоже, Косухин, здесь какая-то накладка. О Берг мы получили распоряжение из Столицы. Она нужна здесь. Впрочем, я велел дать радиограмму, думаю, ответ будет скоро…

Косухин похолодел. Ну конечно, здесь должна быть радиосвязь, вон какие железки на крышах торчат! Этого Степин план не предусматривал. Он вдруг подумал, что у него есть еще шанс. Сейчас, прямо здесь, признаться товарищу Гольдину во всем. Конечно, его арестуют, турнут из партии, но он честно примет все, что ему положено, попросится на фронт…

И тут перед его глазами вновь встало лицо Феди Княжко. Да, его пошлют на фронт – в составе легендарного 305-го. И тогда у него не будет желания нарушать приказы. У него уже не будет никаких желаний…

Дверь в кабинет отворилась. Вошел все тот же – со шрамом, неся в руке сложенную вдвое бумагу. Косухин понял, что развязка близится. Он присел на стул, рука скользнула к голенищу унта…

Гольдин взял бумагу, развернул, и через минуту его глаза удивленно взглянули на Степу. Косухин понял – у него осталось две-три секунды, прежде чем тот, кого похоронили в марте 19-го, отдаст приказ.

Серебряный стилет был уже в руке, и Степа вновь почувствовал его неожиданную тяжесть. Тот, со шрамом, стоял совсем рядом. Косухин прыгнул, сбил его с ног подсечкой и через мгновение был возле стола. Мертвые глаза «товарища Сергея» все еще глядели удивленно, желтые руки дернулись, но Косухин что есть силы толкнул стол от себя, прямо на Гольдина. Стол сдвинулся неожиданно легко, прижав того к стене. Правой рукой, державшей стилет, Косухин полоснул по проводам телефонов, те не поддались, и он попросту выдернул их из розетки, заодно прихватив лежавшее на столе удостоверение Сиббюро. Тип со шрамом уже вставал, в руке тускло блестела сталь нагана, но Косухин толкнул его еще раз и бросился к двери. Выскочив в коридор, Степа кинулся вперед, к темнеющему вдалеке окну. За спиной послышался характерный звук – охрана вскидывала винтовки, но еще пара секунд в запасе имелась. Окно в конце коридора, он может успеть до первого выстрела…

Слева послышался странный звук. Степа, скосив на бегу глаза, увидел, как в стене отворяется дверца. Из кабины, точно такой же, в которой привезли его самого, выходил какой-то косоглазый в черном полушубке. Косухин, резко повернувшись, рубанул бхота ребром ладони по горлу и успел вскочить в кабину за полсекунды до того, как стальные дверцы захлопнулись. Ударил выстрел, другой – но пули скользнули по металлу.

На стене имелось несколько кнопок, одна под одной. Косухин уже протянул руку, чтобы нажать нижнюю, но тут же сообразил, что внизу его наверняка ждут. Не туда… Кнопки казались совершенно одинаковыми, но одна была чуть более затертой, значит, ее нажимали чаще. Степа услышал еще один выстрел, уже совсем рядом, за стальной дверью, и, нажав кнопку, с удовлетворением почувствовав, как кабина мягко тронулась с места.

Когда двери открылись, Косухин выскочил в темный коридор. Здесь было не так холодно, и Степа понял, что находится под землей. Редкие лампы освещали длинный пустой проход, откуда доносился негромкий гул. Можно было попытаться вновь вызвать кабину и проехать на другой этаж, но там наверняка ждала охрана. Косухин оглянулся, расстегнул шубу, пристроил стилет за ремнем, перетягивавшим гимнастерку, и пошел вперед, туда, где слышался шум.

Стены были голые, каменные, без следа штукатурки. По всему заметно, что работы на этом этаже еще идут, и то, что он видит – лишь черновой набросок. Дверей ни слева, ни справа не было. Мелькнуло темное отверстие. Степа заглянул туда и понял, что перед ним грубо вырубленное в скале помещение, еще незаконченное, без двери и освещения.

Гул постепенно усиливался, впереди мелькнул синий отблеск. Вначале показалось, что это фонарь, но Косухин быстро понял, что ошибся – синий свет, заливавший коридор, шел откуда-то снаружи. Степа ускорил шаги, теперь он почти бежал, отмечая слева и справа такие же вырубленные в скале, но еще не оборудованные комнаты. Синий свет был уже близко, гудение стало мощным, басовитым, справа мелькнула дверь, на этот раз настоящая, перед которой кто-то стоял. Рассуждать некогда – переливающаяся пульсирующая синева была уже совсем рядом. Коридор расступился, и Степа оказался на большой ровной площадке.

Первое, что он увидел, – это огромный зал, вырубленный в скале. В него вело несколько высоких арок, под одной из которых Степа и находился. Зал был пуст, каменные стены казались удручающе голыми, лишь возле арок имелись следы каких-то каменных изображений, разбитых и даже грубо замазанных черной краской.

В общем, в самом зале смотреть было почти не на что. Зато посередине, там, где площадка заканчивалась ровным круглым провалом, находилось то, что заставило Косухина затаить дыхание. Синий свет, точнее темно-голубой, с еле заметными зеленоватыми отливами, шел из самых недр земли. Там, где начинался провал, в центре зала, из глубины поднималась ввысь огромная светящаяся колонна. Она была громадной – не менее сорока метров в диаметре, густой и, казалось, неподвижной. Но это было лишь первое мимолетнее впечатление – синий свет шел мощным густым потоком, еле заметно вибрируя, колеблясь и распространяя вокруг себя легкое свечение, напоминающее радугу. Голубая колонна исчезала где-то вверху. Присмотревшись, Косухин заметил что-то, напоминающее огромный колпак, грубо склепанный из светлого металла. Из-под земли шел ровный гул, воздух был свеж и чист, и Степе показалось, что он чувствует резкий, но приятный запах. Почему-то подумалось, что так могут пахнуть камни.

Косухин стоял, не в силах оторвать глаз от голубой колонны, провожая взглядом бесконечные волны холодного огня, вырывающегося из недр и исчезающего в высоте. Значит, именно это монах называл кровью окаменевшей ведьмы! Нет, это никак не походило на кровь. Голубой свет был холоден и чист, в нем чувствовалось что-то далекое, чуждое, не связанное ни с людьми, ни с их нелепыми легендами…

Постепенно глаза стали различать некоторые подробности. Вдали, на другом конце зала, стояла огромная решетчатая конструкция, немного напоминавшая то, что Степа видел на Челкеле. Похоже, ее только начинали монтировать. Косухин решил, что ее собираются пододвинуть вплотную к идущему из-под земли свету, соединив каменную поверхность пола с почти неразличимым отсюда колпаком из светлого металла. Голубой свет словно пытались загнать в ловушку, и эта мысль показалась Степе почему-то неприятной, чуть ли не кощунственной.

Итак, вот она, кипящая кровь Бранг Сринмо! Значит, вот что понадобилось тем, кто носит свастики – тоже голубые! Мелькнула мысль, что совпадение могло быть неслучайным…

Голос прозвучал неожиданно. Щелкнул затвор. Оборачиваться было поздно, и Косухин рухнул на холодный каменный пол, опередив пулю на доли секунды. Шапка смягчила удар, но в голове загудело, перед глазами поплыли желтые пятна. Степа все же нашел в себе силы откатиться в сторону и вскочить. Солдат в черной куртке был рядом, зрачок ствола смотрел Косухину в лицо. Степа резко дернулся в сторону, вновь опередив выстрел, а затем бросился вперед, стараясь перехватить винтовку за цевье. Это удалось, но вырвать оружие он не сумел – солдат держал его крепко. Степа дернул винтовку еще раз, перед глазами мелькнуло красноватое скуластое лицо с холодными остановившимися глазами – и огромная ледяная пятерня легла на горло. Косухин захрипел, рванулся, но скуластый, одной рукой продолжая держать винтовку, другой неторопливо, но сильно сжимал Степино горло. Мертвые, затянутые пеленой зрачки взглянули прямо в лицо…

Степа выпустил винтовку и попытался отодрать холодную ладонь. Боль затопила сознание, рука скользнула вниз, задев рукоятку стилета. Уже без всякой надежды, просто машинально, Косухин выхватил стилет и несильно, косо полоснул по руке врага. Острый металл оставил неглубокую узкую рану, но из-под красноватой кожи выступила не кровь, а что-то, похожее на черную пузырящуюся пену. Скуластый дрогнул и ослабил хватку. Косухин вобрал в легкие побольше воздуха и прыгнул на врага, целя стилетом в шею. Он не промахнулся – металл вошел как раз возле сонной артерии. Скуластый вновь дернулся, сильным движением отбросил Степу в сторону, но пошатнувшись, схватился руками за торчащий в шее стилет и тяжело рухнул на каменный пол. Дрогнули в последних конвульсиях ноги, послышался хрип – и тело замерло.

– Фу ты!… – Косухин перевел дыхание, не без опаски подошел к трупу, вынул стилет из раны и оглянулся. Вокруг по-прежнему было пусто и спокойно. Оставался коридор. Степа хотел оглянуться, но шея заныла, и он стал массировать ее, пытаясь восстановить кровообращение…

– Косухин, сюда!

Степа, забыв о ноющей шее, резко обернулся – под аркой, которая вела в коридор, стояла Наташа Берг, такая же, какой он видел ее в последний раз в Челкеле, в том же белом полушубке, только на лице ее было что-то не так. Присмотревшись, Косухин понял – под правым глазом у девушки красовался внушительного вида синяк.

– Степан, скорее!

Косухин вздохнул, мотнул головой и подбежал к девушке. Та схватила его за руку и потащила влево, вдоль каменной стены.

– Наталья Федоровна! – из-под арки выскочил какой-то толстячок в расстегнутом пальто и шапке-пирожке. – Куда вы? Опасно, матушка!

– Ну вас! – огрызнулась Берг на ходу и повернулась к Степе. – Косухин, вы-то здесь откуда?

– Да я… это… – промямлил все еще не пришедший в себя Степа, но девушка не дала договорить:

– Я была рядом. Если вы в самом деле такой рыцарь, могли бы вначале заглянуть ко мне, прежде чем затевать драку…

Косухин только вздохнул – встреча с Наташей представлялась ему несколько иначе. Между тем, девушка, продолжая держать Степу за руку, быстро провела его к следующему входу, оглянулась и втащила под арку, ведущую куда-то в темноту.

– Я… – вновь заговорил Степа. – Это… Здравствуйте, Наташа!

– Здравствуйте, Косухин! – Берг улыбнулась и быстро поцеловала Степу в щеку. – Вас что, тоже сюда притащили?

– Нет, я…

– Пойдемте!

Они шагнули вперед, и темень окружила их со всех сторон. Под ногами хрустели небольшие камешки, шуршала потревоженная пыль.

– Я… это… сам. За вами… – прозвучало бессвязно, но Берг поняла.

– Господи, Косухин! Вы добирались из Челкеля? А Ростислав жив? С вами?

– Ага…

Девушка на секунду остановилась, внимательно вгляделась в темноту и покачала головой.

– Сумасшедшие! Ростислав ладно, он хоть Дюма начитался, а вы-то? Косухин, вы хоть догадываетесь, куда попали?..

Наташа не договорила и, продолжая держать Степу за руку, потащила его дальше по темному коридору.

– Сюда они не суются. Не понимаю, почему, но, похоже, побаиваются. Наше с вами счастье, что здесь еще ничего не готово, даже сигнализация… Видите, я в этом дурацком тулупе – в лаборатории холодно, как на улице. Впрочем, им-то тепло ни к чему…

Они прошли еще шагов сто. Темнота стояла кромешной, но Берг то и дело останавливалась, словно надеясь что-то увидеть.

– Куда мы? – осмелился поинтересоваться Степа.

– Косухин, вы гуляете с девушкой. Вам этого недостаточно? – Наташа вновь остановилась, в темноте вспыхнула спичка. – Тут где-то должен быть вход…

Степа оглянулся, но ничего, кроме серых неровных стен и засыпанного мелкими камешками пола, не заметил.

– Значит, чуть дальше… Я ведь тоже не теряла времени, Косухин. Пролив, как и полагается, горькие слезы вместе с другими бедолагами, я попыталась изучить этот гадюшник… Или морг, это точнее…

– У вас… что-то с лицом…

– Так вы дипломатично называете мой изящный фонарь? Это еще на Челкеле. Один косоглазый посчитал, что я излишне интересуюсь местом моей будущей командировки. Выглядывала в иллюминатор аэроплана… Стойте!..

Наташа остановилась и вновь чиркнула спичкой. Слева показалась дверь, вернее, темный проход, над которым было выбито странное лицо с прикрытыми, словно во сне, глазами. Странность заключалась в том, что глаз было три – третий находился прямо на лбу. Каменные губы кривились в невеселой улыбке.

– Хорош! – вздохнула Наташа. – Здесь все такое… Так вот, мой коллега, тот, что выскочил вслед за нами… Кстати, очень неплохой физик-теоретик, из Киева… Он вообще не из героев, как вы заметили, но однажды… Ну что, попробуем?

Степа пожал плечами и первым шагнул в проход. Там оказалось еще темнее, воздух был сух и наполнен пылью. Косухин прислушался – тишина была мертвая, но где-то вдали почудился легкий шорох. Он нерешительно остановился.

– Пойдемте, Косухин. Что бы тут ни было – все лучше, чем в компании ваших краснолицых…

– Почему моих? – обиделся Степа.

– Ах, уже не ваших, господин красный командир? Тем лучше…

Они прошли несколько шагов. Протянутая рука Степы уткнулась в стену. Зажженная спичка высветила совершенно пустую комнату, в одном из углов которой виднелась еще одна дверь, скорее лаз – небольшой, едва ли больше метра высотой.

– Теперь надо подумать… Косухин, у вас есть папиросы?

Степа похлопал себя по карманам. К счастью, курево он не забыл. Они закурили, присев прямо на каменный пол. Наташа глубоко затянулась и вздохнула:

– Это ужасно, Степан! Курю, как крючник. К счастью, папиросами нас снабжают… Так вот, мой коллега как-то был вызван наверх, к здешнему обер-упырю. Такой кудрявый, в пенсне.

– Гольдин…

– Ну да из этих… Гольдиных… Обсуждали монтаж главной установки – вы видели, там уже установили несущую ферму… Так вот, ему показали план нижних этажей. Память у моего коллеги абсолютная, он этот план запомнил и перечертил. Оказалось, что в соседнем коридоре, как раз в этом, есть несколько помещений, одно из которых вроде бы выводит наружу. Я считала шаги, по-моему, мы не промахнулись.

– Вы думали бежать?

– Думали… – огонек осветил невеселую улыбку. – Конечно думали! Но мои товарищи по несчастью смертельно напуганы. В общем, они правы – нам показывали, что здесь бывает с теми, кого ловят…

– А что?

– Не надо… И так невесело. Кроме того, мало выйти из монастыря. Вокруг охрана, а дальше – горы, местные жители или перебиты, или выселены, к тому же зима…

– Да, – кивнул Степа, затаптывая унтом окурок. – Видели, чердынь-калуга. Хуже колчаковцев!…

– Сравнили, Косухин! Остальное понятно. Наш страж отправился вас ловить, я человек любопытный – выглянула. Признаться, успела испугаться, но вы его здорово… Я, честно говоря, думала, что их берет лишь основной кол…

– Да причем здесь кол? – поморщился Степа, вставая. – Значит, нам туда?

Он кивнул в сторону неразличимого в темноте лаза.

– Вероятно. Терять нам нечего, живой им в руки я больше попадать не собираюсь, да и вам не советую. Револьвер хоть у вас есть?

– Есть, – пробормотал Косухин, холодея. Оружия, кроме серебряного стилета, у него не было. С запоздалым сожалением он вспомнил о винтовке, оставшейся возле трупа.

– Ну, пошли! Могу пойти первой, чтобы придать вам храбрости.

Степа, мягко отстранив Наташу, осторожно протиснулся в лаз.

– Ну-ка, поглядим, что за пещера Лейхтвейса…

Берг зажгла спичку. Неяркий огонек на мгновенье осветил помещение. Здесь также было пусто, в противоположной стене чернела еще одна дверь, но уже повыше, по бокам стояли короткие каменные лежанки. В последний миг, перед тем, как спичка погасла, Косухин успел заметить на стенке что-то напоминающее масляный фонарь, которым пользовались монахи.

– Наташа, зажгите еще спичку!..

Это был действительно фонарь и даже заправленный маслом. Через минуту, после третьей спички, он загорелся, осветив помещение неровным желтым огнем.

– Вовремя, – заметила Берг. – А то у меня уже кончался коробок. Пока нам везет…

Степа шагнул к следующей двери, держа фонарь повыше. Темнота чуть расступилась, и в ту же минуту Берг вскрикнула – прямо поперек прохода лежал высохший труп. Череп в ошметках сгнившей кожи смотрел прямо на незваных гостей. Косухину тоже стало не по себе, но отступать он не собирался. Он уже занес ногу, чтобы переступить через мертвеца, но передумал и аккуратно обошел его, держа фонарь над головой.

…Трупы, высохшие, почти без кожи, и просто скелеты, лежали вдоль стен. Некоторые, впрочем, сидели, причем возле двоих стояли большие чаши. На противоположно стене, где чернел проход, прямо над ним было выбито такое же лицо, как и в коридоре – трехглазое, с закрытыми веками и невеселой улыбкой на тонких губах.

– Видать, кладбище, – как можно спокойнее заметил Степа, вспомнив слова монаха.

– Вы правы, Степан, – девушка уже пришла в себя. – Это обыкновенные честные мертвецы, которые не желают никому зла. Наверное, поэтому те, другие, не любят это место…

Минуту они стояли в нерешительности, осматривая склеп. Похоже, это и было старое кладбище Шекар-Гомпа. На некоторых телах уцелели обрывки желтых плащей, а на высохших черепах можно было различить коротко остриженные волосы.

– Простите, – негромко проговорила Берг. – Мы не хотели вас тревожить…

Косухин хотел перекреститься, но сдержался, и осторожно шагнул к следующей двери. Вначале комната показалась ему пустой, однако вскоре стало ясно, что это тоже склеп. Но похоронен был здесь лишь кто-то один. Этот неизвестный лежал на небольшом возвышении слева от входа. Сразу же было видно – это не монах. Высохшее тело покрывали почерневшие остатки когда-то роскошного плаща, в ногах лежал изъеденный ржавчиной меч, вынутый из богато украшенных ножен, чуть ниже находилось то, что осталось от лука и кожаного колчана. Лицо покойного прикрывала маска из тусклого золота.

– Какой-то воин, – предположила Берг. – Смотрите, Степан, здесь барельеф. Наверное, это он…

Степа поднес лампу поближе. На большом, во всю стену, барельефе был изображен всадник в острой монгольской шапке. В левой руке он держал лук, а правую поднимал к небу. Изображение было старым, руки мастера не везде точными, но Степа сразу же вспомнил – точно такого же всадника он видел возле входа в пещерный храм, где их встретил странный старик. Косухин всмотрелся, и ему показалось, что он видел всадника не только там. Что-то знакомое было в повелительном жесте руки, в гордой, надменно поднятой голове и даже в фигуре замершего в напряжении коня. Свет фонаря упал на золотую маску, и Степа тихо охнул:

– Командир Джор…

– Что вы сказали? – удивилась девушка.

– Н-ничего, – пробормотал Косухин. – Это я так…

Золотой лик был спокоен, в неровном свете фонаря казалось, что недвижимые губы слегка улыбаются. Степа вздохнул и тихо отошел от мертвого тела. Надо было искать выход. Он быстро осмотрелся…

– Тупик, – заметила Наташа. – Не может быть… Косухин, здесь по плану есть проход! Господи, ну ищите же!

Косухин вновь обошел небольшую комнату. Стены, высеченные в скале, гладко отесаны, на них нет даже следов двери или прохода, пол каменный, ровный. Оставался потолок…

Внезапно где-то поблизости, со стороны оставленного ими коридора, послышались резкие злые голоса. Кто-то крикнул, раздались ответные крики, затем чей-то резкий голос позвал: «Сюда!»

– Они не войдут! – прошептала Берг. – Иначе они не оставили бы здесь все это…

Степа между тем осматривал потолок. Увы, он оказался обыкновенным – каменным, вырубленным в цельной скале. Крики в коридоре стихли, послышался резкий, пронзительный голос:

– Косухин! Берг! Немедленно выходите и сдавайтесь! Повторяю! Косухин! Берг…

– Вот щас прямо, – пробормотал Степа, продолжая внимательно осматривать склеп.

Голоса в коридоре начали что-то громко обсуждать, а затем заговорил кто-то другой, как показалось Степе, уже ему знакомый. Слова звучали отчетливо и громко, словно говоривший находился рядом:

– Степан Иванович! Наталья Федоровна! Прятаться не имеет смысла. Вся эта средневековая мистика вам не поможет. Через несколько минут мы просто взломаем стену…

– Значит, через дверь тебе, заразе, не пройти! – хмыкнул Косухин. – Наташа, а чего это они своих бхотов не пошлют? Они хоть люди…

– Бхоты боятся. Ищите, Степан, тут должен быть проход! Обязательно! Знаете, как-то очень не хочется превращаться в краснолицую вампиршу со стеклянными глазами…

– …К сожалению, в этом случае мы не сможем вам помочь, – мягко и даже доброжелательно продолжал неизвестный. – То, что к вам войдет, не склонно к гуманности. Поспешите – у вас осталось всего несколько минут…

– Спасибо, что сказал, – отреагировал Степа, думая совсем о другом. Выбор невелик: четыре стены, пол и потолок. Все он уже осмотрел, оставалась одна из стен, находящаяся за возвышением, где покоился мертвец в золотой маске. Степа осторожно обошел высохшее тело воина, чье запечатленное в золоте лицо так напоминало Джора, и стал внимательно рассматривать барельеф. И тут вдали послышался негромкий, но гулкий звук, словно что-то огромное упало на каменный пол коридора. Звук повторился, затем еще – кто-то шел, его шаги с каждой секундой слышались все громче и громче. То, что приближалось из глубин подземелья, ступало мерно, с тяжелым механическим грохотом, словно по коридору двигалась ожившая каменная глыба.

– Косухин… – девушка повернулась к Степе. – Вы… слышите?

– А чего? – пожал плечами Косухин, не отрывая глаз от барельефа. – Обещали же! Сейчас, гад, стену крушить станет… Вот, кажись нашел!

Через весь рельеф, в правой его части, сверху до низу тянулась тонкая, словно паутинка, трещина. Степа легко дотронулся до края, затем надавил посильнее, но камень не двигался.

Страшные шаги гремели уже совсем близко. Послышалось сиплое дыхание, как будто в коридоре заработала небольшая паровая машина. В тяжелом протяжном вздохе слышалось какое-то неясное бормотание, угрожающее и одновременно чем-то напоминающее плач…

Степа, стиснув зубы, сосредоточился на барельефе. Лампа начала чадить, масло кончалось, приходилось спешить. В центральной части, изображающей всадника, ничего, похожего на трещину, не было. Оставалось осмотреть левую часть, находившуюся в головах покойного…

Шаги стихли. Несколько секунд стояла мертвая стылая тишина. Человеческие голоса замерли, люди словно исчезли. А может, внезапно подумал Косухин, те, что в коридоре, и вправду попрятались. Видать, им тоже страшно!

Первый удар был несильный, мягкий, словно в стену стукнули чем-то гуттаперчевым. Косухин лишь усмехнулся, не отрывая глаз от шероховатого камня, но тут же последовал второй – страшный, всесокрушающий. Послышался грохот, запахло пылью. Стена, ведущая в первое помещение, не выдержала.

Наташа перекрестилась и, подойдя к стене с барельефом, стала рядом с Косухиным. Новый удар – и вновь грохот рухнувших камней. Послышались тяжкие шаги – то, что сокрушило стену, вошло вовнутрь. Берг вздохнула и положила руку на Степино плечо.

– Ага! – вновь произнес Косухин, на этот раз вполне довольный. – А вот и вторая…

Действительно, в левой части барельефа удалось найти вторую трещину, такую же ровную и тонкую.

– Да здесь попросту плита! На шарнире, видать. Ежели справа не открывается, то…

…Новый удар был сильнее предыдущих. Воздух наполнился пылью, сквозь грохот рухнувших камней вновь прогремели шаги, уже совсем рядом. То, что крушило камень, было в соседнем помещении, его сиплое дыхание, мощное и ритмичное, доносилось сквозь проход…

Степа надавил на правую часть плиты с барельефом. Вначале ничего не произошло. Косухин испугался всерьез, но стиснул зубы, негромко выругался и надавил вновь, уже со всей силы. И тут же трещина-паутинка стала глубоким провалом – плита начала поддаваться.

– А ну-ка, Наташа, вместе…

Совместными усилиями трещина превратилась в щель, куда можно было просунуть руку.

– Еще!

…Скала задрожала. С потолка посыпались мелкие камешки, воздух наполнился пылью, глухо звякнул потревоженный меч в ногах мертвеца. Второй удар, еще сильнее – но стена выдержала. Казалось, что-то еще, не только камень, сдерживает неведомую силу.

– Ничего, Степан, – Берг улыбнулась и погладила Косухина по небритой щеке. – Давайте еще попробуем…

– Ага… Три-четыре!

Проход стал шире. Наташа даже попробовала в него протиснуться, но отступила и с сожалением покачала головой. Косухин кивнул, и они вновь надавили на плиту. Медленно, пядь за пядью, отверстие росло…

…Новый удар – третий. Казалось, по всему склепу прошел вздох – стена рухнула. По потолку зазмеились трещины, во рту скрипела пыль, но плита наконец-то поддалась. Косухин жестом остановил Наташу, пытавшуюся заглянуть в открывшийся узкий проход и, просунув туда лампу, поглядел сам. Неяркий огонек осветил темный низкий коридор.

– Пошли!

Берг проскользнула во тьму. Степа подождал еще секунду и, не выдержав, оглянулся. В стене была проломлена огромная дыра, сквозь которую можно было заметить что-то большое, светящееся неярким зеленоватым огнем. Огромный бесформенный отросток – не рука, даже не звериная лапа – просунулся в склеп. Косухину показалось, что он видит надвигающееся из тьмы круглое немигающее око, горящее красным пламенем. Степа протиснулся в коридор и надавил на плиту с другой стороны.

– Скорее! – торопила Берг. Но Степа все же добился своего – плита поддалась и с легким скрипом стала на место. И тут же, заглушенные камнем, послышались тяжкие шаги – нечто, не торопясь, спокойно и властно, входило в склеп…

– Побежали!

Косухин крепко взял девушку за руку, поднял повыше гаснущий фонарь, и они поспешили вперед. Коридор – или тоннель – был низким и ровным. В воздухе чувствовалась не затхлость подземелья, а зимняя холодная свежесть – очевидно, выход был недалеко. Они успели отбежать метров двадцать, когда за позади послышался вой – низкий, тоскливый, полный страха и даже отчаяния.

– Оно не может проломить стену! – поняла Берг, на секунду останавливаясь.

– Кишка тонка! – согласился Косухин. – Вот, чердынь, а плита-то тонкая!

– Что-то его не пускает…

Степа не ответил – перед глазами встала золотая маска…

Вдали вновь послышался вой, еле слышный, уходящий. Коридор внезапно расширился, пахнуло ледяным ветром, и тут лампа, давно уже мигавшая и чадившая, погасла. Наступила кромешная тьма. Пришлось на минуту остановиться, Наташа вздохнула, прижалась к Степе.

– Ну, вы чего? – неуверенно проговорил тот. – Мы ж считай, уже на свободе!

– Нервы, Косухин… Вы же слыхали, что у барышень имеются нервы? Даже у физиков…

– Ага, конечно, – согласился Степа. – Ну, чего, двинули?

Берг крепко взяла Косухина за руку, и они пошли дальше, благо пол был ровным, а тоннель вел прямо, не сворачивая. Холод становился все заметнее, и Степа начал подумывать о том, что им следует делать, когда проход вынырнет на поверхность. План был ясен – спуститься в котловину, нырнуть в спасительную тень, добраться до замаскированного входа в убежище… Но все «черные», да и «серые» наверняка уже подняты по тревоге. У хозяев монастыря имеется план, они знают об этом тоннеле, значит их могут ждать снаружи…

– Косухин! Здесь тупик! – Берг ощупала рукой внезапно появившееся препятствие. – Но почему? Ведь по плану…

– Знаю я эти планы! – неодобрительно заметил Степа, шаря рукой по холодной стене. – Нет, Наташа, тут не тупик. Чуете, как дует? А ну, давайте-ка спички!

Первый же огонек прояснил дело. Тоннель расходился надвое – широкий коридор вел направо, а узкий и низкий, едва в человеческий рост – налево.

– Странно, – Наташа зажгла вторую спичку, – этого на плане нет…

– Тривиум, – Косухину внезапно захотелось блеснуть ученостью.

– Ito, fratere, – вздохнула Берг. – Quo vadere?

К своему крайнему удивлению, Степа понял.

– А щас, – задумался он. – Два хода. Один лучше, другой хуже. Какой из них на плане?

– Наверное, тот, который лучше…

– И я о том, – подхватил Косухин. – Вон, из широкого как дует! Тут выход совсем близко. А из узкого, чердынь-калуга, еле-еле…

– Я вас поняла, – кивнула девушка. – Вы умница! Жаль, у вас нет невесты, я бы вас у нее отбила…

Степа только вздохнул.

Проход был неудобен – и без того невысокий потолок постепенно еще более понижался. Уже через полсотни шагов пришлось идти, нагибая головы. Но на это не обращали внимания – свежий морозный ветерок становился все ощутимее. На душе повеселело. Через несколько минут Косухин настолько осмелел, что предложил остановиться и перекурить.

– Последняя спичка, – сообщила Наташа, закуривая и передавая огонек Степе. – Что-то мы с вами начинаем шиковать! Ладно, если нас поймают, спички будут уже ни к чему… Косухин, я все-таки не поняла, как вы оказались здесь? Меня везли на самолете чуть ли не сутки…

– То есть как? – поразился Степа. – Хотя… Ну, мы день ехали, три дня шли…

– Это Тибет! От Синьцзяна – несколько тысяч верст… Косухин, а может, это не вы вовсе?

Степа поперхнулся дымом. Наташа, конечно, шутила, но в ее голосе мелькнуло что-то, похожее на тревогу.

– Пущай Ростислав объяснит! – решительно заявил он. – Раз он у нас интеллигент. Или Тэда спросим, он вообще чуть ли не профессор, вроде Богораза.

– А Тэд – это кто?…

Говорили уже на ходу. В тоннеле становилось все холоднее. Косухин ожидал, что впереди мелькнет свет, ведь склон котлована залит лучами прожекторов. Но там было темно, и Степа вновь начал тревожиться.

– Ну, Тэд… Он этот… акэолоджи… Из Индиана стэйт…

Девушка рассмеялась:

– Вижу, вы умудрились выучить не только латынь, но и английский. Вы полиглот, Косухин! Стойте, что это?

Действительно, впереди мелькнула слабая полоска света. Косухин прошептал: «Т-с-с!», и тихо, стараясь ступать как можно легче, прошел дальше. Да, впереди был свет – желтоватый, неживой свет прожекторов, но какой-то странный, очень слабый.

– Ух ты!

В лицо ударил морозный ветер. Тоннель кончился, но перед ними был не склон, а небольшая ложбинка, почти полностью прикрытая огромным валуном, который закрывал вход, надежно маскируя его от непрошеных глаз.