Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы Валентинов Андрей
– Дело не в деньгах, – Арцеулов решил завтра же поговорить с Валюженичем о сапфирах. – Но ехать вам непременно надо.
– Да ясно, чердынь-калуга! – поддержал Степа. – Ведь если Коля вернулся…
– Я вас не брошу, господа, – спокойно заметила Наташа. – Не буду напоминать о двух джентльменах, которые ради одной истерички-синего чулка сунули головы в ад… Но это просто непорядочно.
– Погодите… – Арцеулов еще раз перечитал телеграмму. – Если бы господин полковник и господин Богораз вернулись, ваш дядя мог бы так и сообщить: «Владимир вернулся». Но тут сказано иначе… Наталья Федоровна, в этой аппаратуре, о которой говорил Семен Аскольдович, могут быть сбои? Может, без вас «Пространственный Луч» не удается наладить?
– Ах ты… – до Степы дошло. – И чего же тогда?
– Завтра же поезжайте в Дели, – решил Арцеулов. – Берите билет на ближайший пароход и вместе с Тэдом возвращайтесь в Париж. Если удастся найти кого-нибудь из русской колонии, кто бы мог нам помочь – тем лучше. С нами ничего не случится, Наталья Федоровна. В конце концов, мы просто удерем – вдвоем легче…
Валюженича и Наташи не было четыре дня. Чтобы не давать волю беспокойству, Арцеулов всерьез занялся со Степой изучением боевых приемов. Косухин учился быстро: реакция у него была отличная, глаз – острый, а злости, столь необходимой в любой драке – хоть отбавляй. Когда Косухин овладел наиболее простыми ударами и захватами, Арцеулов попросил одного из полицейских, наблюдавших за обучением с нескрываемым интересом, достать где-нибудь обыкновенный табурет – мебели в хижине по индийскому обычаю не было. Когда табурет – старый и колченогий – был доставлен, Ростислав показал, что можно сделать с его помощью. Косухин получил еще один синяк, а пораженный полицейский убежал и вскоре вернулся с самим Джонсом-Джойсом-Джоунзом. Лейтенант вначале молча наблюдал, затем не вытерпел и сбросил мундир, предупредив, что и сам обучался совершенно секретной новинке, которую называют «джиу-джитсу». Косухина он победил вчистую, но Арцеулов оказался крепким орешком. Получив в свою очередь синяк, англичанин пожал соперникам руки и пригласил их к себе, в маленький аккуратный домик, где полицейский вел свою холостяцкую жизнь. Пришлось опустошить бутылку виски, закусывая чем-то настолько пряным, что пить хотелось еще целые сутки…
Валюженич и Берг вернулись под вечер. Наташу было не узнать – изящное шерстяное пальто, новенькая шляпка, в руках – роскошная сумочка. Валюженич был в новом костюме, плаще и шляпе, которая смотрелась на нем несколько странно. С собою Тэд приволок большой чемодан и два огромных пакета.
Степа лишь моргал, когда из чемоданов и пакетов извлекались предметы буржуйской роскоши – два новых костюма, рубашки, ботинки и даже бритвенные станки «Жилетт». Косухина тут же заставили переодеться, побриться и причесаться. В конце концов Берг, руководившая экзекуцией, осталась довольна, заявив, что теперь она все-таки примет приглашение Степы на бал к губернатору, где ее, само собой, будет ждать корзина с цветами. Кончилось это тем, что Косухин снял с себя буржуйские тряпки, переоделся в привычное облачение и, весьма обиженный, забился в угол.
– Мы взяли билеты на пароход из Бомбея, – сообщила Наташа, когда все наконец успокоились и расселись на циновках возле очага. – Уезжаем завтра…
– Хорошо, – кивнул невозмутимый Арцеулов. Степа тоже одобрил, хотя на душе вдруг стало тоскливо.
– Я бы не согласилась, но в первый же день нам очень повезло. Мне удалось найти… Вернее, Тэду удалось найти одного нашего земляка. Его фамилия Ингвар – Николай Константинович Ингвар.
Степе странная фамилия ничего не говорила, а Ростислав встрепенулся:
– Простите – Ингвар? Художник Ингвар? Так он в Индии?
– Уже четвертый год. Его здесь неплохо знают, он лично знаком не только с губернатором провинции, но и с вице-королем, у него неплохие связи в Лондоне. Господин Ингвар обещал держать меня и Тэда в курсе дел – я дала ему мой парижский адрес. А может… Может, мне все-таки не ехать, Косухин?
Степа от неожиданности вздрогнул. Он вдруг понял, как хорошо было, если б Наташа осталась. Но ведь девушка спешит в Париж не просто для встречи с дядей! Быть может, от нее зависит, сумеет ли брат вернуться из черного небытия, куда унесла его окутанная дымом стрела «Мономаха»?..
– Вы… поезжайте, Наташа, – вздохнул он. – Я это… Сам в Париж приеду…
Тем временем Тэд достал из чемодана пару бутылок шотландского виски и бутылку чего-то французского, белого – для Наташи, чем и был отмечен последний совместный ужин. Перед сном Валюженич вручил Арцеулову пачку денег и сапфир. Как оказалось, Тэд продал только три камня. Все равно – денег было столько, что Арцеулов лишь покачал головой и решил покуда ничего не говорить Степе.
…Валюженич, как обычно, заснул рано, а остальным не спалось. Наташа уже успела рассказать, как найти ее в Париже и даже подробно описала своего дядю, который представился Степе типичным буржуем с плакатов РОСТА. Косухин в свою очередь изложил давно продуманный план. Россия была напрочь отрезана от морей блокадой, но из редких британских газет, иногда покупаемых капитаном, Степа узнал, что товарищи из НКИДа не теряют времени даром и уже заключили временное, до скорой победы Мировой Коммунистической, перемирие с Эстонией. Значит, следовало добраться до Европы, завернуть в Париж, а оттуда – прямиком в Ревель.
Берг план одобрила. Арцеулов тоже не возразил, хотя и знал – здесь их с краснопузым дороги разойдутся.
Степа задремал, а Берг и Ростислав все еще сидели, докуривая последние папиросы. Внезапно Наташа, о чем-то долго размышлявшая, подняла голову.
– Ростислав Александрович…
– Что-нибудь случилось? – осторожно спросил капитан.
– Нет… То есть, да… Не нравится мне эта поездка. Если со мной что-то случится…
– Да что это вам в голову взбрело? – возмутился Арцеулов.
– …В Париже есть еще один человек, знающий о «Мономахе». Он может помочь. Фамилия вам знакома – Богораз. Аскольд Феоктистович Богораз, генерал-лейтенант, отец Семена. Точного адреса не знаю, он живет где-то на Монпарнасе…
– Наталья Федоровна, да что может случиться? – капитан всерьез забеспокоился.
– Не знаю. Наш семейный врач обязательно сослался бы на девичьи нервы. Моя покойная матушка решила бы, что это от моей беспутной жизни среди одичавших мужчин, а Семен Аскольдович просто поглумился бы. Впрочем, один факт заинтересовал бы даже его…
Наташа затянулась и резким движением затушила папиросу, бросив окурок в очаг.
– Никто, понимаете, Ростислав Александрович, никто и ни при каких обстоятельствах не имеет право разглашать название проекта «Владимир Мономах»! И если дядя в телеграмме позволяет себе намек на «Владимира» – тут что-то не так… В общем, если бы телеграмма была не от дяди, я бы скорее всего осталась с вами и вытащила бы моего Косухина на бал к губернатору…
Внезапно она засмеялась:
– Ну вот, болтаю о всякой пинкертоновщине!.. Знаете, Ростислав Александрович, вы у нас вроде старшего в семье…
Арцеулов даже и не думал обижаться. Он вдруг понял, что где-то так оно и есть.
– Вчера мистер Валюженич сделал мне предложение – руки, сердца и прав гражданки Северо-Американских Соединенных Штатов. Мы были в Агре, как раз выходили из Тадж-Махала, Тэд что-то излагал о той бедной даме, ради которой гробница и была выстроена… В общем, со стороны все это выглядело достаточно инфернально, вполне в стиле наших похождений…
– Что мне сказать? – растерялся Ростислав. – Разве что спросить о мсье Гастоне?
– О Гастоне? – Берг искренне удивилась. – Ах да, конечно. Знаете, когда Гастон мне делал предложение, то не преминул заметить, что для него наука всегда останется на первом месте и что он из семьи с устоявшимися традициями, которые я должна буду соблюдать. Впрочем, он неплохой человек…
– Но в Сибирь с вами не поехал, – хмыкнул Арцеулов.
– Не поехал. Хотя я надеялась… Впрочем, я не о Гастоне…
– Вы ждали другого предложения? – не сдержался Ростислав и ненароком поглядел на мирно дремлющего Степу. Берг перехватила его взгляд и покачала головой:
– Не ждала. К сожалению. Правда, я слабо представляю себя в роли комиссарши. Придется носить кожаную куртку, маузер и ругаться, как извозчик. Даже для меня это перебор…
Наутро прощались. Арцеулов и Степа проводили уезжающих на маленькую аккуратную железнодорожную станцию. Тэд был весел, заставлял Степу в десятый раз повторять свой парижский и – на всякий случай – американский адреса. Арцеулову же рассказал, как найти в Англии, точнее, в Шотландии, его почтенного батюшку, работавшего в знаменитом Абердинском университете по приглашению своего коллеги и друга Вильяма Рамзея.
Наташа молчала и старалась улыбаться. Степе она пожала руку, а Ростислава на прощанье обняла и чмокнула в щеку.
Поезд тронулся. Капитан и красный командир еще долго стояли на опустевшем перроне…
Несколько дней их никто не беспокоил. Лейтенант Джонс-Джойс-Джоунз укатил куда-то в глушь, где в одной из деревень произошло ритуальное убийство. Из Дели новостей не было. Лишь однажды пришла телеграмма из Бомбея – Наташа и Тэд сообщали, что благополучно добрались до порта и через час отплывают.
Однажды утром Арцеулов пролистывал купленную им накануне газету и внезапно охнул. Степа вопросительно взглянул:
– Ты чего?
– Сволочи… – негромко произнес Арцеулов. – Господи, какие сволочи!
Он бросил газету и нервно закурил. Косухин с недоумением глядел на разволновавшегося беляка.
– Они… ваши… расстреляли Верховного. Без суда! Этот ваш Чудов… Знал бы – порешил бы еще тогда!
– Колчака разменяли? – вскинулся Степа. – Ну так, чердынь-калуга, чего еще с ним делать было? Ты, беляк, хоть знаешь, чего ваши творили в Сибири? Знаешь? Небось, когда всю Центросибирь в Олекминской тайге порубали – о суде не думали. И когда в Куломзине стреляли каждого десятого! А как целыми уездами пороли? Да твои беляки – зверье, бешеные псы, похуже всяких оборотней. На вас крови – броненосцы пускать можно, поплывут!
– Я воевал, – сдерживаясь, ответил капитан. – И, между прочим, защищал народ от ваших Венцлавов, Анубисов и прочей нечисти…
– Защищал? – искренне возмутился Косухин. – А ты народ спросил? Знаешь, как народ к вашей белой кости относится? Ты бы Маркса лучше почитал, Ростислав. Или товарища Ленина. Это называется классовая борьба…
– Я читал Маркса, Степан. И, наверно, побольше вашего. Интересовался по молодости лет. Но скажите от себя – не от этого бухгалтера – зачем вам нужна эта война?
– То есть? – не понял Косухин. – Мы защищаем, чердынь-калуга, завоевания пролетарской революции от таких как ты, недобитков! Мы для чего власть в России брали, а? Потому что Вильгельм приказал? Или погулять решили, чердынь-калуга, как Стенька Разин?
Арцеулов усмехнулся. Он вполне допускал оба эти варианта.
– Не лыбься, беляк! – отрезал Степа. – Власть мы брали для построения всемирной Коммунии! И Россия только плацдарм, понял? А плацдарм нужно чистить и укреплять. РСФСР должна стать крепостью – кто не с нами, тот против нас!
Арцеулов внезапно задумался. «Кто не с нами…»
– Вот что я вам скажу, господин красный командир. Кому-то здорово надо отвлечь внимание. А лучший отвлекающий фактор – это война. Ваши же пропагандисты, помните, трезвонили, что Государь начал в 14-м войну, чтобы отвлечь народ от всякой там классовой борьбы?
– А ты, я вижу, совсем марксистом заделался, – Косухину стало весело. – Да, посуди, интеллигент, от чего нам народ отвлекать?
– От тех, кто пришел к власти, – внезапно даже для самого себя проговорил Ростислав. – От ваших Венцлавов, Анубисов, прочей нечисти – и от тех, кто повыше.
Косухин хотел возмутиться, но вспомнил холодное желтое лицо товарища Гольдина – того, второго, с мягким медовым голосом.
– Война все спишет – тех же славных бойцов 305-го. В мирное время на них обратили бы внимание, правда? И заодно перебьют всех, кто поумнее по обе линии фронта. А уцелевшие будут строить не всемирную Коммунию, а то что задумано на самом деле. Задумано – да от вас скрыто!
– Во даешь! – восхитился Степа. – И кто ж они, эти придумщики? Может, лешие с домовыми?
– Перед самой войной я купил книжку, – усмехнулся в ответ Ростислав. – Автор – какой-то Богданов. Этакий российский Уэллс! Сей Богданов пишет, что революционеры планеты Земля тесно связаны со своими коллегами на Марсе. И стало быть, помогают друг другу…
– Смеяться можно? – Косухин вздохнул. – Не какой-то Богданов, а Александр Александрович, старый партиец, большевик. Книжка «Красная Звезда» называется, написана для пропаганды идей революции среди молодежи. Читал я ее – ничего, интересная.
– Не нравится марсианская версия? Мне тоже. Есть такой принцип – «скальпель Оккама». Он гласит, что наиболее вероятное объяснение – самое простое. Поэтому все ваши тайны здесь, на земле. И, похоже, вы сами уже увидели кое-что в Шекар-Гомпе!
На этот раз Степа промедлил с ответом.
Весь следующий день Арцеулов был молчалив, вяло реагируя на попытки Косухина завязать разговор. Степа решил, что перегнул в споре палку и обидел беляка-интеллигента. Он хотел обидеться в ответ, но как-то не выходило. Ссориться с белым гадом совершенно не хотелось – и эта мысль его окончательно расстроила.
Вечером Арцеулов неожиданно предложил выпить. Степа не стал возражать, и они распили бутылку гадкого местного пойла, закусывая холодным вареным рисом. После второй кружки Косухин, сломав большевистскую гордость, попытался объяснится, но Ростислав не поддержал разговор.
Косухин ошибался. Капитан и не думал обижаться на его эскапады. Просто этот день – обычный февральский денек – был для Ростислава особенным. Ему исполнилось двадцать пять – возраст, до которого он совсем недавно и не надеялся дотянуть. А если и надеялся, то думал, что встретит юбилей где-нибудь в окопах за Байкалом, на таежной тропе или в подвале «чеки». Все что угодно, кроме этого: Индия, забытый Богом городишко с обезьянками на пыльных улицах и нахальный краснопузый, с которым приходится делить крышу. Косухину он ничего не сказал, сам не понимая, почему. Может, не хотелось выслушивать поздравления от имени Реввоенсовета с обещанием при первом же случае подарить собрание сочинений Бронштейна. А может, просто настроение было неподходящим – юбилей не радовал. Позади – фронт, впереди – тоже фронт, где придется выводить в расход таких же вот твердокаменных, как краснопузый Степа, с которым его кто-то умело развел по две стороны пропасти, расколовший Россию…
А наутро их вызвали в полицейский участок. Всемогущий хозяин Морадабада, лейтенант Джонс-Джойс-Джоунз, вернулся, причем вернулся не один.
Глава 11. Ингвар
В полицейский участке и Косухин и Арцеулов вновь смогли полюбоваться портретом короля Георга. Встретивший их Джонс-Джойс-Джоунз был суров и озабочен, тут же пожаловавшись, что ему достался не округ, а болото с гадюками, с которыми все же легче найти общий язык, чем с индусами. Но слушали его вполуха. Косухин – оттого, что не понимал по-английски, капитана же заинтересовал человек, сидевший в кабинете. С первого взгляда было ясно, что он не имеет никакого отношения к полиции Его Величества. Не англичанин, не индус – сильный, широкоплечий, с небольшой русой бородой, в которой поблескивали серебряные пряди, одетый по-дорожному, как одеваются богатые путешественники. Его ничуть не смущало пребывание в этих стенах. Напротив, он с явным интересом разглядывал многочисленные инструкции, облепившие стены, портреты разыскиваемых, время от времени бросая взгляд то на Косухина, то на капитана. В больших голубых глазах светилось любопытство, и, как показалось Арцеулову, сочувствие.
Наконец лейтенант соизволил перейти к делу. Оказалось, что по ходу расследования Джонсу-Джойсу-Джоунзу пришлось завернуть в Дели, в департамент внутренних дел Англо-Индийской империи, где он встретил господина, который как раз собирался в Морадабад. Господин Ингвар оказался не только соотечественником его подопечных и известным во всем мире художником, но и ученым, большим знатоком Индии, обещавшим помочь лейтенанту в расследовании.
– Ингвар Николай Константинович, – голос художника был глуховатым, но сильным, а пожатие широкой кисти – весьма ощутимым. – Извините, несколько задержался, господа. Ваше дело потребовало встречи с вице-королем, а потом господин Джоунз попросил меня заехать в одну из деревень…
Они вышли из участка, оставив лейтенанта писать отчет. Как пояснил господин Ингвар, лейтенанту Джоунзу (того звали именно Джоунз, а не Джонс или Джойс) придется с этим делом повозиться.
– Меня почему-то принимают за знатока Индии, – негромко рассказывал художник. – Англичане – странные люди. Иностранцев не любят и даже не очень уважают, но одновременно считают, что в их отечестве нет настоящих специалистов и таковых следует звать из-за кордона. Все равно, будь это врачи, композиторы – или знатоки Индии. Меня местные власти причисляют к последним. Но нет худа без добра – благодаря этому сам вице-король охотно выслушал мою просьбу, и мне теперь легче выступать в роли ходатая…
– Спасибо, – искренне поблагодарил Арцеулов. – Свалились мы на вашу голову!..
– Отнюдь, – усмехнулся Ингвар. – Не буду упоминать разные вечные истины о помощи ближним, ибо они сейчас не в чести, но я художник. А художнику просто необходимо знакомиться с новыми людьми. Признаться, ваше появление в Индии на борту аэростата уже становится настоящей легендой. Лет через двадцать о вас будут говорить как о каких-нибудь посланцах Гэсэр-хана…
– А-а… – растерялся Степа, но поспешно прикусил язык. Арцеулов между тем поспешил перевести разговор на другую тему, поинтересовавшись, чего желает от художника мистер Джоунз.
– Это как раз к вопросу об иностранцах. В Дели почему-то посчитали, что мои скромные знания об индийских обычаях и культах могут пригодиться в расследовании. Речь идет о поклонниках богини Кали…
– А это кто такая? – осмелился поинтересоваться Косухин.
– Может, вначале поговорим о ваших делах? – улыбнулся художник. – Это интереснее, чем ритуальные убийства и прочий мрак.
Между тем они добрались до скромного жилища, где коротали свои дни пленники.
– Вижу, вы не очень бедствуете, господа, – заметил художник. – Редкий случай для русских эмигрантов. Так вот, о ваших делах… Вопрос оказался сложнее, чем я думал. К визитам иностранных военных англичане относятся с опаской, к тому же вы появились весьма оригинальным способом. Но не это главное…
Он помолчал, затянулся папиросой и продолжил:
– К счастью, за шпионов вас не принимают, а это уже немало. Но в Дели почему-то уверены, что вы знаете какой-то важный секрет. Я беседовал с одним офицером – капитаном Фиц-Роем. Вы его, кажется, знаете?
– Который из контрразведки? – не удержался Степа.
– Который. Он мне сказал прямо, что в интересах Британии задержать вас подольше, а еще лучше – перевести в метрополию. На мои замечания по поводу вашей невинности сей господин процитировал Петра Великого о том, что нужда – выше добродетели.
Арцеулов и Степа переглянулись. Ингвар вызывал доверие, к тому же он имел право знать, кому помогает.
– Хорошо, – кивнул Ростислав. – Мы вам расскажем то, о чем не сообщил мистер Валюженич. Прежде всего, нам, пожалуй, придется представиться заново.
Он выжидательно поглядел на Степу. Тот кивнул – быть белым поручиком уже успело надоесть.
– Я действительно капитан Арцеулов. А вот господин Косухин…
– Косухин Степан Иванович, – бодро продолжил Степа. – Красный командир, представитель Сиббюро ЦК РКП(б) по Иркутской губернии. Большевик…
Последнее слово он произнес неуверенно. Все-таки Николай Константинович был явным интеллигентом. Но Ингвар лишь улыбнулся:
– Очень приятно! Знаете, в первый раз встречаю настоящего большевика. Смута застала меня уже за границей. Могу лишь выразить некоторое удивление таким бело-красным десантом на Индостане.
Арцеулов хмыкнул и тут же посерьезнел. Предстояло вновь, в очередной раз пересказать их странную историю. На этот раз он решил говорить обо всем.
…Художник слушал, не прерывая, лишь время от времени что-то черкал в большом блокноте. Сначала рассказывал капитан, но затем включился Косухин, которому в первый раз захотелось поведать о своих злоключениях в Шекар-Гомпе. Ингвар отложил блокнот, большие кисти сжали трость, губы искривила невеселая гримаса.
– Шекар-Гомп, – проговорил он, когда выговорившийся Степа умолк. – Страж Раны… Об этом монастыре ходили слухи, самые разные. Говорили, что Цронцангамбо и его монахи убиты разбойниками… Неудивительно, что мистер Фиц-Рой так вами заинтересовался. Вы ему ничего не рассказывали?
Капитан в двух словах пояснил, что именно они сообщили англичанину.
– Да, об этом лучше молчать. Я бы вам советовал, господин Косухин, не возвращаться в РСФСР. Едва ли о вас забудут так быстро…
Степа не отреагировал на подобное провокационное заявление. Прятаться по всяким Индиям да Франциям не собирался.
– Я должен подумать, – сказал наконец художник. – Единственное, что я вспомнил – это предание о рубине «Голова Слона». Вы пересказали его верно. Могу лишь добавить, что я слыхал о настоятеле Шекар-Гомпа Цонхаве. Именно Цонхава убедил далай-ламу не трогать «Голову Слона» и навеки оставить ее замурованной в подземелье монастыря. Правда, тот Цонхава жил в XVII веке…
Арцеулов и Степа переглянулись.
– Ну, а с вами так… Я договорился, что вы можете покинуть Морадабад и переехать в Дели…
Ростислав и Косухин вновь переглянулись, но на этот раз весьма удовлетворенно.
– …Под мое честное слово. Там будет не так скучно. Госпожа Берг и мистер Валюженич будут связываться с вами через меня – по моему делийскому адресу. Посмотрите Дели – вы ведь там еще не бывали?
– Да где уж нам! – согласился Косухин. – Спасибо, Николай Константинович, эта… выручили!
– Пока еще нет, – покачал головой художник. – Меня очень просили помочь местным властям в деле с поклонниками Кали. Хотя, признаться, не представляю чем. Тут скорее нужен Пинкертон, чем специалист по культам.
Степа не удержался и вновь попросил художника рассказать о загадочной богине Кали. Тот покачал головой:
– После всего, что вам довелось пережить, молодой человек, сия история не произведет на вас особого впечатления. Кали – жена бога Шивы. Выглядит достаточно зловеще: черная, о четырех руках, в каждой – то нож, то отрубленная голова, вокруг шеи – ожерелье из черепов…
– Страшилки! – пренебрежительно заметил реалист Степа.
– Страшилки, конечно. К сожалению, с этой абсолютно вымышленной дамой связаны вполне реальные злодеяния…
– Я что-то читал, – перебил капитан. – Поклонники Кали – туги, кажется. Они организовали ритуальные убийства…
– Да. От их рук погибли, судя по всему, сотни тысяч индусов. Может, и больше – жертвы исчезали, и находили их редко. Англичане борются с этим злом уже больше века, причем довольно успешно. Но в последние годы среди поклонников Кали распространяется слух, что приближается Ночь Брахмы…
Сообразив, что его собеседники не столь знакомы с индийской мифологией, Ингвар пояснил:
– У индусов есть свое учение о конце света, довольно своеобразное. Он у них наступает после долгой эпохи – кальпы. Сама эпоха – это День Брахмы, а безвременье, которое следует за нею – Ночь. Подсчеты велись издавна, и могу с явным оптимизмом констатировать, что ближайший конец света не близок…
Степа ухмыльнулся. Поповским россказням он не верил. Арцеулов же слушал с немалым интересом – среди его довоенных знакомых немало говорилось об индийских тайнах, о необычных открытиях госпожи Блаватской и о Свете, который придет с Востока.
– Недавно среди поклонников Кали пошли слухи, будто подсчеты неверны, и ближайшая Ночь Брахмы настанет не через энное количество тысяч лет, как ожидалось, а буквально на днях. И это будет не просто очередная смена Дня и Ночи, а так называемая Махапралая – Великое Уничтожение мира. Будто его предвестники уже действуют на Тибете, в Непале и, между прочим, у нас в России. В этой связи поминают и Шекар-Гомп – он ведь считался именно Стражем… Ну-с, а богиня Кали как раз и обязана по долгу своей службы готовить мир к гибели – окутывать тьмой, наводить ужас и так далее. А значит, и господа туги активизировались… Все это я уже поведал господину Джоунзу, но сей достойный представитель британской короны желает моей конкретной помощи. А вот тут я, как говориться, пас…
– А чего ему надо? – удивился Степа. – Он же, чердынь-калуга, полицейский, пусть и ловит этих… тугов.
– Он их ловит. Как раз вчера задержал одного весьма подозрительного типа, судя по всему, руководителя всех тугов делийской провинции. Этакого местного Распутина. Если бы он признался…
– Ну, это не проблема! – неожиданно для самого себя заметил Арцеулов.
– Точно, – поддержал его Степа. – Будь я на фронте, чердынь-калуга!
– Господа, господа! – покачал головой художник. – Вы к счастью, не на фронте. Здесь британские законы, презумпция невиновности и «Habeas Corpus Act». Вы можете лишь вежливо допрашивать мерзавца, даже зная, что он лично убил во славу Кали несколько сот человек…
– Во гад! – бурно отреагировал Косухин.
– Если желаете, завтра я попрошу лейтенанта продемонстрировать вам этого господина. Зовут его Рам Сингх. Полюбуетесь, хотя ничего приятного не обещаю…
На прощанье Ингвар подарил Степе и Арцеулову их портреты, вернее, небольшие карандашные наброски, которые успел сделать во время разговора. Рука у художника была твердой и точной – Арцеулов лишь покачал головой, а горячий Степа был в полном восторге, втайне мечтая лишь о том, что сможет в ближайшее время показать портрет брату, товарищам по партизанскому отряду – и Наташе.
Наутро посыльный вызвал Арцеулова и Степу в участок, где намечался допрос задержанного. Ростислав шел без особой охоты – убийц в этой жизни он уже успел навидаться. Степе тоже было противно, но он испытывал странное любопытство. Слова Ингвара о Распутине его задели, и Косухин ожидал увидеть нечто грозное и страшное, непременно с огромной черной бородищей и горящими глазами.
Его ждало разочарование. Арестованный оказался низеньким худеньким человечком, действительно с бородой, но не черной, а какой-то пегой, с подслеповатыми бегающими глазками и несколько перекошенным ртом. Вид у господина Рама Сингха был действительно вполне уголовным, но, с точки зрения Степы, поклонник Кали не «тянул» больше, чем на мелкого карманника.
– Вот-с, господа, полюбуйтесь, – предложил Ингвар, когда завершились взаимные приветствия, – мистер Рам Сингх уверяет, что он обыкновенный возчик, развозит товар в лавки и ни о какой богине Кали не знает…
Арестованный, услыхав свое имя, закивал головой и стал что-то быстро говорить на хинди. Капитан поглядел на ободранного недомерка и усомнился – все-таки тайный жрец Кали должен хоть чем-то выделяться среди тысяч оборванцев. И вдруг Ростислав заметил взгляд – быстрый, испуганный, брошенный Рам Сингхом на кого-то – на кого именно, капитан вначале не понял. Он присмотрелся, заметив странную особенность – губы индуса продолжали шевелиться, но глаза жили своей жизнью. Новый взгляд – злой, ненавидящий, и на этот раз Арцеулов понял, на кого смотрит индус. Понял – и поразился. Рам Сингх, тайный убийца и вождь убийц, смотрел на красного командира Степана Косухина.
Сам Степа нимало не подозревал об этом, слушая пояснения господина Ингвара, переводившего рассказ лейтенанта. Рам Сингх был давно на подозрении у полиции. После его приезда в том или ином селе исчезали люди, но недавно его поймали «на горячем» – в соседней деревне пропал сын старосты. В ночь его исчезновения Рам Сингха видели возле дома, где жил юноша.
…Теперь уже Арцеулов не сомневался – туг смертельно испуган, но боится не полиции, а именно Степы. Это было более чем странно, и капитан решил попробовать то, чему учил его Цонхава.
«Слушай внимательно, – приказал он себе. – Слушай…»
Вначале быстрая, почти бессвязная речь индуса казалась тарабарщиной, но внезапно стали понятны отдельные, пока неясные слова:
– Бедный… дети… целый день… за что, господа…
Догадаться было нетрудно – Рам Сингх жаловался на нищету и просил «господ», то есть, конечно, «сахибов», отпустить его подобру-поздорову…
– За что, господа, за что? Рам Сингх – бедный извозчик из честной семьи! Мои предки чтили Шиву, чтили Вишну, мы знать не знали никакой Кали…
Но глаза – подслеповатые глаза Рам Сингха – со страхом и ненавистью на Степу. И Ростислав решил рискнуть.
– Косухин!
Степа удивленно оглянулся. Уж слишком голос капитана был резок.
– Степан, делайте то, что я скажу. Вопросы потом, хорошо?
Косухин весьма удивился, но решил не спорить.
– Посмотрите этому типу в глаза!
Степа подчинился и тут же похолодел – настолько взгляд индуса был страшен. Рам Сингх отшатнулся, худая рука дернулась, закрывая лицо.
– Не отводите взгляд! – продолжал Арцеулов. – Теперь – шаг вперед – медленно! Еще шаг!
И Рам Сингх не выдержал. Комнату прорезал хриплый крик:
– Калима-а! Калима-а! Калима-а-а!
Все оцепенели от неожиданности. Рам Сингх продолжал кричать, и его голос четко отпечатывался в сознании Арцеулова, словно кто-то невидимый давал точный синхронный перевод:
– Калима-а! Будь ты проклят, Северный Демон! Возвращайся в свои горы, где светит Рубин Смерти! Уходи – здесь ты не хозяин! Здесь хозяин я – Рам Сингх, великий жрец Кали и ее раб!..
Пораженный и ничего не понимающий Степа, пожал плечами и отошел в сторону, подальше от греха. Рам Сингх, упав на пол, забился в корчах, повторяя: «Калима-а!» и проклиная неведомого Северного Демона, пришедшего к нему в образе красного командира. Лейтенант позвал на помощь. Трое усатых полицейских принялись приводить арестованного в чувство.
– …Поразительно, – бормотал Ингвар, когда они втроем покидали участок, – почему-то он принял вас, Степан Иванович, за демона. Я не очень понял – он говорил так быстро…
Вечером Ингвар побывал у лейтенанта Джоунза и узнал новости. Рам Сингх во всем признался и лишь просил оградить его, верного слугу Кали, от страшного Северного Демона, на лице которого запечатлелся отблеск Рубина Смерти…
– Помните, вы рассказывали о «Голове Слона»? – добавил художник. – Наверное, это излучение оставило след, и Рам Сингх сумел его заметить… Так или иначе, лейтенант весьма доволен, и, думаю, мы с вами завтра же сможем уехать в Дели. Боюсь, после этого случая меня окончательно признают экспертом по религиозным вопросам…
Перед сном, когда нехитрый скарб путешественников был уже собран, Степа долго о чем-то думал, а затем нерешительно обратился к капитану:
– Слышь, Ростислав, ты это… Чего этот Сингх на меня взъелся? У меня че – лицо такое?..
– Да, не повезло вам, Степан, – мрачным тоном ответствовал Арцеулов. – Скоро третий глаз прорежется, а там и рога вырастут. Будете знать, как в большевиках ходить!
– Да иди ты! Я с ним по-серьезному…
Степа уже немало наслушался по своему адресу от несознательных граждан РСФСР. На «разбойника», «душегуба» и «немецкого агента» Косухин научился реагировать правильно, но демоном его покуда никто не величал. И вот на тебе – причем не где-нибудь, а в Индии, в стране, на которую партия возлагает особые надежды в деле построения мировой Коммунии!
«Мучайся, мучайся, краснопузый», – злорадно думал Ростислав. Конечно, на Степином лбу третий глаз пока не резался, но капитан был вполне согласен с Ингваром. Излучение «Головы Слона» не прошло бесследно, и жрец Кали каким-то образом сумел его почувствовать…
Наутро Николай Константинович зашел к ним уже с дорожным баулом – он собирался на станцию, чтобы вместе со своими подопечными ехать в Дели. До поезда оставалось еще больше двух часов. Можно было не спеша перекурить и побеседовать. Ингвар, не бывший в России уже несколько лет, был не прочь расспросить Степу и Арцеулова, чтобы узнать новости сразу из двух источников – «красного» и «белого».
Косухин, почувствовав себя в привычной роли, принялся разъяснять заблудившемуся вдали от родины интеллигенту смысл коммунистических преобразований. Специально для Николая Константиновича он припомнил читанное в «Правде» как раз перед поездкой в Сибирь – о создании под эгидой оплота революционной культуры Пролеткульта особых школ по обязательному обучению юных пролетариев живописи и скульптуре, а также об организации в каждой дивизии кружков по изучению сольфеджио. Слово «сольфеджио» Степа выучил крепко, чтобы в дальнейшем использовать для агитации.
Ингвар был действительно сражен и лишь растерянно переспросил, всех ли юных пролетариев будут учить живописи. Получив категорический ответ: «Всех!», он только развел руками. Вдогон Степа рассказал о строительстве петроградского крематория, где будет наглядно продемонстрирован большевистский подход к культуре захоронения. Теперь окончивших свой трудовой путь пролетариев можно будет утилизировать в двадцать пять раз быстрее, чем прежде. Цифру «двадцать пять» Степа также выучил для последующей агитации, и она произвела должный эффект.
Крематорий стал последней каплей. Ингвар откровенно признался, что отстал от быстро мчащейся вперед жизни. Косухину оставалось лишь успокоить растерявшегося перед величием Революции интеллигента, указав на новые горизонты, открывшиеся в нынешнее время для художников – пролетариев кисти: оформление массовых празднеств и «Окон РОСТА».
Ингвар вновь развел руками, признавая свою отсталость в данном важном вопросе, но Арцеулов, наблюдавший эту сцену со стороны, не мог не заметить усмешки, промелькнувшей на лице художника. Она не была злой – Инвару определенно нравился молодой комиссар, агитировавший его на создание пропагандистских лубков на тему разгрома Колчака или экономии керосина.
– Да-с, – подытожил Ингвар. – Признаюсь, господин Косухин, в последние годы впал в явный, выражаясь современным языком, уклон. Все, знаете, Индия или Тибет, предания здешних…
– …мракобесов, – подсказал Степа.
– И иные недостаточно идейно выраженные занятия…
Он протянул небольшой портретик Степы, который успел набросать между делом. Красный командир Косухин был изображен отчего-то в гусарском кивере и с кинжалом в зубах. Все синяки и царапины на Степиной физиономии были зафиксированы с величайшей точностью.
– Спасибо, Николай Константинович! – Косухин и не думал обижаться. – Вы эта… прямо как наши товарищи из РОСТА… Ну, чисто Каледин вышел!
Ингвар поклонился, пообещав по возвращении в Россию немедленно записаться в загадочное РОСТА. Между тем Арцеулов, укладывавший то немногое, что еще осталось из их имущества, внезапно наткнулся на вещь, о которой уже начал забывать.
– Господин Ингвар, – обратился он к художнику, – я рассказывал вам об этом. Взгляните…
И он протянул собеседнику эвэр-бурэ, подарок командира Джора. Художник осторожно взял рог в руки и поднес к свету.
– Господин Валюженич говорил, что это – точная копия рога Гэсэра, – наконец, проговорил он. – Признаться, не уверен. В разных источниках я видел изображения трех типов этого рога. К тому же ваш выглядит как-то очень ново. Впрочем…
Он достал блокнот и стал быстро рисовать. Глаза прищурились, карандаш летал, словно наделенный своей отдельной жизнью. Рог на бумаге, как успел заметить любопытный Степа, получался как настоящий, даже с тенью.
– Постараюсь где-нибудь использовать, – Ингвар тщательно сравнил рисунок с оригиналом. – Вам, господа, перешлю вашу часть гонорара, ежели, конечно, найдется покупатель на всю эту мистику… В Дели я покажу вам портрет Гэсэра…
– Ух ты!.. – только и мог вымолвить Косухин.
– Не портрет, конечно, – рассмеялся оговорке Ингвар. – Просто картина. Я попытался изобразить Гэсэр-хана, каким его описывают легенды – на белом коне, с луком в руках, в тот момент, когда он прицеливается во врага…
Арцеулов вспомнил: командир Джор, рука, оттягивающая тетиву – и черная тень, дышавшая могильным холодом…
– Я бы хотел у вас спросить, господин Ингвар, – начал он, неуверенно глядя на художника, наносившего последние черточки на рисунок. – Как вы можете объяснить то, что с нами произошло?
– Вы имеете в виду революцию? – резко бросил Ингвар.
– Наверное, и это тоже. Но прежде всего то, что мы видели… Ведь как такого не может – не должно – быть! Нечисть, нежить, Шекар-Гомп, Венцлавы, Анубисы…
– Вы обратились не по адресу, – вздохнул Ингвар. – Я – художник, который увлекся Востоком, начитался легенд – и не больше. Ваш коллега, уверен, объяснит вам куда быстрее и доходчивее.
– А то! – не удержался Степа. – Ты, Ростислав, как был беляк, беляком и остался. Нечего Революцию путать со всякой мерзостью!
– Все-таки мерзостью? – ненароком переспросил Ингвар.
– Да! – рубанул Косухин. – Мерзостью, это точно! Я себе так вижу – какие-то гады примазались к нашему большевистскому делу и заговор готовят. А в Шекар-Гомпе их самое кубло! Да еще интеллигентов научных собрали!..
– Ох, уж эти интеллигенты! – согласился Ингвар.
– Ну, а все-таки, Николай Константинович, – настаивал капитан.
– Я не политик, не историк, и даже не специалист по марксизму и этому, прости Господи, историческому материализму. Могу рассказать одно предание, как раз тибетское. Сейчас все это становится модным…
– Блаватская, – вспомнил Арцеулов.
– Ну, госпожа Блаватская – явление относительно безвредное. Нынче пошли другие, покруче, ищут на Востоке чуть ли не марсиан. Ничего не поделаешь – мода… А это предание – настоящее и довольно редкое. Мне рассказали его в одном монастыре неподалеку от Лхассы… Ну-с, постараюсь быть ближе к тексту…
Ингвар помолчал, затем вновь заговорил – неспешно, нараспев, негромким глуховатым голосом:
– Наш мир – это шатер с восьмью шестами, полог которого образовывает Небо. Небосвод вращает вокруг великой горы Кайлас, которая пронизывает мир снизу доверху – от преисподней, где скрываются духи ада, через мир людей до небес, где обитают боги-хранители Лха. Их много, и не всем им есть дело до мира людей. Но Великий Лха, Отец Бытия, пожалел нас и послал своих сыновей, чтобы они охраняли людей и помогали в бедах. Их пришло четверо, сыновей Великого Лха: Лха Белых Небес, Лха Живого Света, Лха Внутреннего Покоя, но самым могучим был Лха Старший Брат, имени которого время не сохранило.
Отец Бытия, посылая их на землю, велел не вмешиваться в людские распри. Люди должны сами определять свою судьбу – хорошо ли, плохо, но сами, без подсказки и приказа. Лха обязаны были следить за тем, чтобы угроза из Внешнего Мира, находящегося за пределами Шатра с восьмью шестами, не изменила привычной жизни, и чтобы поддерживалось в нерушимости главное равновесие миров – равновесие между Жизнью и Смертью, между живыми и духами-цхун…
Ингвар на минуту замолчал, закрыв глаза, вспоминая слышанное, затем продолжил:
– Сыновья выполняли приказ Отца Бытия. Но шли годы, века, тысячелетия, а люди, предоставленные самим себе, коснели в нищете, злобе и невежестве. И тогда Лха Старший Брат сказал братьям: «Не будем больше ждать, поможем людям!». Братья, помня приказ Отца, не захотели нарушить высшую волю. Опасаясь, что Лха Старший Брат сам нарушит ее, они оградили мир золотой стеной и поставили вдоль этой стены демонов-яки. Лха Старший Брат был бессилен перейти золотую стену, но желание помочь людям оказалось сильнее запрета. Лха был мудр и видел, что люди не поверят ни ему, ни его слугам. Поэтому он решил найти себе помощников в другом мире, мире духов-цхун. Эти неприкаянные души когда-то свободно бродили среди живых, наводя ужас и неся смерть, но много веков назад сын Лха Белого Света Ньятицэнпо, дух-птица, спустился с порога небес и запер двери могил. И вот теперь Лха Старший Брат решился открыть эти двери и, создав войска из духов-цхун, установить среди людей справедливость и мир. Он знал, многие погибнут в войне и хаосе, но надеялся, что уцелевшие заживут счастливо. И вот запоры отворились, раскрылась дверь в подземное царство Владыки Шинджи, и войско мертвых выступило в поход. Три брата Лха видели беду, но ничем не могли помочь – им было запрещено вмешиваться, и раз они не смогли предотвратить войну, им оставалось лишь наблюдать за нею, по-прежнему карауля золотую стену, чтобы никто не проник в Мир-Шатер из Внешних миров…
– Ничего себе, чердынь-калуга! – возмутился Степа, не переносивший поповских баек. – Напустил, значит, мертвяков, благодетель!
– Лха Старший Брат хотел помочь людям, – негромко пояснил художник. – Он видел, что живые полны страха и суеверий и сами не способны освободиться. Когда война будет окончена, он надеется опять запереть духов-цхун в их могилах, а пока они нужны ему – ведь мертвые не знают страха и сомнений…
– Где-то я уже подобное слыхал, – заметил Арцеулов. – Был некий персонаж, чей-то любимец, который возомнил о себе слишком много, взбунтовался – и был отправлен ко всякой нечисти. Он тоже хотел, как там, Степан? «Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем…»
– Давай, давай, беляк, – хмуро отреагировал Степа. – Глумись!
Читать бесплатно другие книги:
