Прикосновение полуночи Гамильтон Лорел
Дойл кивнул.
– Чтобы попасть в свиту Андаис, чтобы доказать свое право носить ее знак, нам приходилось драться.
– Не думаю, что право носить знак Мерри можно заслужить дракой, – сказал Холод.
– А это важно – отметить его именно сегодня? – спросил Гален.
– Королева вскоре заберет Мерри, чтобы говорить с Таранисом, – напомнил Холод.
– Мне будет спокойней, если мы убедимся хотя бы в одном. Если Мерри возляжет с Адайром и его кожа и после этого не примет ее знак, то, возможно, она призвала уже всех, кто нужен ей для победы. – Дойл подошел к другой руке Адайра, чтобы поскорее освободить его от доспехов. Холод, помедлив мгновение, присоединился к нему. Одну деталь за другой они снимали латы с Адайра, открывая тело и белье, которое не давало металлу натирать кожу.
Адайр в изумлении переводил взгляд с Дойла на Холода и наконец спросил:
– Вы надо мной смеетесь?
– Нет, – сказал Дойл, вместе с Холодом трудясь над скреплявшими кирасу шнурами. Двое мужчин дружно вытряхнули Адайра из большей части узорных лат. На боку у него еще красовалась повязка: Хафвин поберегла силы и не стала полностью залечивать его рану.
– Я не слишком легко делюсь Мередит, – пробурчал Холод, снимая с Адайра остатки брони и берясь за окровавленную и прорезанную поддевку. – Но вдруг нам не хватит в битве одного сильного воина? – Он тряхнул головой, так что его волосы сверкнули серебром в неярком свете. – Я не позволю себе из ревности поставить в опасность ее жизнь или жизнь моих собратьев.
Холод посмотрел на еще кровоточащую рану у себя на руке.
– Мередит – богиня плодородия среди прочего, и именно здесь лежат корни ее силы. Драка не принесет тебе ее знак.
Они с Дойлом одновременно отступили, дав Адайру самостоятельно освободиться от оставшегося белья.
– Заслужи милость леди, если сумеешь, – сказал Холод, и в его голосе почти не различалась злость. Он очень старался.
Адайр бросил последний отчаянный взгляд на Дойла.
– А что, если знак и тогда не появится?
– В любом случае ты прервешь свой долгий пост и допьяна напьешься нашей госпожой. Потому что она – наша госпожа. Будет ли она и твоей госпожой – еще неизвестно.
С этими словами он сделал шаг назад, как и Холод с другой стороны. Гален и Никка убрались из постели. Никка улыбнулся:
– Это большая постель, но в первый раз нужно быть либо с тем, с кем хочешь ее делить, либо только вдвоем.
Тут я заметила, что Бидди с нами не было. Я открыла рот, чтобы спросить, где она, но Адайр уже стоял у кровати. Обнаженный. Наверное, он разделся, пока я смотрела на Никку.
Я уже видела его обнаженным, и совсем недавно. Королева позаботилась, чтобы он вышел мне навстречу без единой нитки на теле, не считая оружия. Андаис никогда не отличалась тонкостью в намеках, а она хотела, чтобы я переспала с возможно большим числом растительных богов. Не знаю, о чем она думала – что голыми мы быстрее перейдем к делу или что вид его наготы меня возбудит? Сейчас он был так же красив, как и тогда. Я думала увидеть в его глазах желание или хотя бы нетерпение, но он смотрел в пол и никакого вожделения не выказывал.
Я дотянулась до его руки. Он никак не отреагировал, не сжал мою руку, но и свою не отдернул.
– Что случилось, Адайр? – спросила я.
– Я очень долго не был с женщиной, – ответил он и снова опустил взгляд.
– Она будет очень нежной, если тебе это нужно, – сказал Никка от подножия кровати.
– Или не будет, – чуть усмехнулся Дойл.
– Она будет такой, как тебе нужно, – объяснил Холод. – В этом ее магия.
– Часть ее сущности, я бы сказал, – добавил Дойл.
Адайр озадаченно на них посмотрел:
– Что же она такое?
– Она – плодородие земли, – ответил Дойл.
– Она обладает руками крови и плоти, – возразил Готорн, – это темные силы!
– Да ну тебя, Боярышня[24]! – поморщился Рис. – Кровь и плоть давали силу злакам столько же времени, если не дольше, чем секс.
– Не зови меня так, – сказал Готорн.
Рис пожал плечами.
– Ладно. В общем, в ней соединяются силы обоих дворов.
– Богиня сочла нужным разделить между дворами власть над разными проявлениями плодородия, – возразил Готорн.
– Что Богиня пожелала разделить, она же может и объединить, – ответил Дойл.
Я сжала руку Адайра. Он повернулся, бросив на меня испуганный взгляд, и снова уставился в пол.
– Я не причиню тебе вреда, обещаю.
Он ответил, не поднимая глаз:
– Я скорее боюсь повредить тебе.
Холод расхохотался.
Все вокруг повернулись к нему. Он встряхнул головой.
– Помнишь, что я сказал тебе в первую ночь? – спросил он меня.
Я улыбнулась и кивнула:
– И что было потом, тоже помню.
– Ты не причинишь ей вреда, Адайр. Разве ты не видел, что вытворяли в коридоре они с Мистралем?
Адайр облизнул губы и стрельнул в меня еще одним взглядом.
– У вас первый раз тоже был при зрителях?
– А, – сказал Холод, и лицо его стало почти умиленным.
Дойл облек его мысли в слова.
– Мы все были на твоем месте. Веками не прикасаться к женщине... Каждый из нас сомневался, не забыл ли он, как доставлять удовольствие кому бы то ни было, в том числе и себе самому. – Он хлопнул Адайра по плечу. – Не скажу, что с практикой мы не усовершенствовались, но в первый раз мы все тоже справились, и ты сможешь.
– Мне кажется, ему хочется поменьше зрителей, – сказала я.
– Кому ты предложишь остаться? – спросил Дойл.
– Решите вы с Адайром.
Адайр наградил меня удивленным взглядом.
– Ты позволишь мне решать, кому остаться и кому уйти?
– Большинство из присутствующих – мои друзья и любовники, но с тобой они в других отношениях. А удовольствие должен получить ты.
– Я хочу, чтобы и ты получила удовольствие.
Я улыбнулась.
– Я тоже. Я имела в виду, я не раз уже наслаждалась так, как того хотела. Я хотела бы, чтобы этой ночью ты наслаждался так, как тебе хочется. – Я села прямей, оторвавшись от бортика кровати. – Как ты меня хочешь? Что ты хочешь сделать со мной? Какое желание или фантазия больше всего тебя донимают? О чем ты больше всего тосковал?
Он наконец посмотрел на меня по-настоящему, не просто бросил взгляд искоса. Его глаза блестели, и не от магии.
– Обо всем.
Он отвернулся, чтобы я не видела его слез.
– Все – это крупная заявка, – сказала я, – а нас вот-вот позовет королева.
Его плечи ссутулились, будто я его ударила.
Я сжала его ладонь и мягко потянула его к постели.
– Заявка крупная, но я сделаю все, что сумею.
Он повернулся ко мне, в глазах отражалось недоверие. Он просто не верил, что я говорю правду. Он не верил, что я не причиню ему боли, что не посмеюсь над ним, что удовлетворю ту часть его личности, над которой так долго измывалась Андаис.
Я встала на колени и притянула его к себе, взяв за плечи.
– Поцелуй меня, пожалуйста.
– Пожалуйста, – повторил он и поднял ко мне глаза, блестящие от слез, но злые. – Ты говоришь "пожалуйста". В чем здесь подвох?
– Я говорю "пожалуйста", чтобы ты знал, что это не приказ. Я прошу поцеловать меня, потому что хочу, чтобы ты меня поцеловал, но только если и ты этого хочешь.
Он оглянулся на остальных мужчин:
– Она понимает, что это для нас значит, когда нас просят?
Большинство присутствующих кивнули.
– Понимает, – сказал Дойл.
– Потому она это и говорит, – добавил Никка. – Она чувствует, что нам нужно.
Адайр опять посмотрел на меня.
– Чего ты от меня хочешь?
– Только то, что ты хочешь дать.
Он потянулся ко мне, всхлипнув, но стоило нашим губам соприкоснуться, и всю неуверенность будто рукой сняло. Его губы мяли мне рот, пальцы впивались в предплечья. Он забрался на постель и заставил меня лечь на спину, лег на меня сверху и обнаружил, как и большинство стражей, что он для меня слишком высок. Тело его потяжелело от желания.
Адайр нависал надо мной, прикладывая массу усилий, чтобы нигде меня не коснуться. Я вспомнила, что вчера, когда мы встретились впервые, его магия ответила моей. Что даже от относительной близости, когда я была полностью одета, его и моя магия содрогнулись одновременно. Сейчас же он словно был куском льда. Нет, руки у него были теплыми, и сам он был не менее жив, чем любой мужчина, но его магия будто была спрятана за семью замками.
Я обвела его взглядом, всю его кожу цвета солнца, пробивающегося сквозь листву, – того чудесного золотистого оттенка, какого людям не добиться никаким загаром. Поцелованный солнцем – так это зовется у сидхе, и так оно и есть. Взгляд вернулся к лицу, к тройным краскам его глаз. Внутреннее кольцо из расплавленного золота, потом круг бледно-желтого солнечного света и последний, самый широкий, – оранжево-красный, как лепестки настурции. Каштановые волосы были острижены так коротко, что лицо его казалось более обнаженным, чем тело, словно вместе с волосами королева отняла у него нечто более существенное.
Глядя ему в глаза, я спросила:
– Ты закрываешь от меня свою магию. Почему?
– Мы едва коснулись друг друга, и вода снова наполнила исцеляющий источник. Что случится, если мы позволим себе большее?
Я смотрела в его лицо, в его глаза и видела... страх. Не трусость, но боязнь неизвестности и еще что-то. Страх того рода, какой испытываешь, находясь на гребне волны, – страх, смешанный с восторгом. Ты хочешь броситься вниз вместе с ней, хочешь отдаться на ее волю, но искушение не уничтожает страх. Уменьшает, может быть, но не избавляет от него совсем.
– Не хотелось бы заострять на этом внимание, – сказал Рис, – но королева может прислать вызов в любой момент.
– Не раньше, чем она покончит с лордом Гвеннином, – заметил Холод.
Мы обернулись к нему.
– Я встретил одну из служанок королевы по пути из кухни. Королева и Иезекииль проявили к Гвеннину особое внимание.
– Бедный мерзавец, – вздохнул Рис.
Даже помня, что именно он наложил заклинание на меня и Бидди, воспользовавшись долей смертной крови, текущей в наших жилах, я не могла не согласиться с Рисом. Одно дело – обычная пытка, другое – забавы королевы, а получить максимум внимания и от королевы, и от ее личного палача – это выводило боль на совершенно новый уровень. На такой, о котором я и думать не хотела.
– Но вы получаете в результате немного больше времени, – продолжил Холод, – вот что я хотел сказать.
Я взглянула на Адайра:
– Опусти свои щиты, лорд дубравы. Дай своей магии воззвать к моей, и пусть свет и тени запляшут по стенам.
Что-то похожее на боль мелькнуло в его глазах. Он прошептал так тихо, что, думаю, его не расслышал никто, кроме меня:
– Я боюсь.
Я не спросила, чего он боится, чтобы не дать другим мужчинам понять его слова, ведь он этого явно не хотел.
– Поцелуй меня, Адайр, просто поцелуй.
– С тобой это не будет просто поцелуем, – прошептал он. Я улыбнулась.
– Хочешь, чтобы я предложила это Иви или Готорну? Он опустил голову, едва не коснувшись макушкой моей груди.
– Нет! – почти выкрикнул он и поднял на меня глаза, и в этих глазах светились решительность, злость, гордость – все, что обычно в них было. – Нет, – повторил он – и снял щиты.
Глава 38
Его магия дрожала надо мной, трепетала над моей обнаженной плотью. Я содрогалась от малейшего прикосновения его силы, а ведь она еще и не проявилась толком – он всего лишь перестал ее экранировать. Я едва сумела выговорить:
– Почему я так странно реагирую на твою магию?
Он держался надо мной, опираясь на руки и пальцы ног. Ему пришлось дважды сглотнуть, чтобы суметь выговорить:
– Наша магия сходна.
– Подобное притягивается к подобному, – прошептала я.
– Я – та сила, что заставляет семя вырываться из его темницы и тянуться к солнцу.
Он начал опускаться, как в очень замедленном сеансе отжиманий, будто проталкиваясь сквозь слои энергии, и наши ауры вспыхнули двумя отдельными огнями. Я видела их в уме – тем зрением, которое никак не связано со зрительными нервами, зато очень сильно связано со снами и грезами. Он выдохнул сквозь эту энергию:
– А ты – земля, что принимает семя.
– Нет, – прошептала я, – земля – это Аматеон.
– Он – плуг, а не земля, – возразил Адайр.
Я качнула головой, вздрогнув от нового взвихрения его магии. Наши ауры, самая внешняя оболочка нашей магии, столкнулись – и две половинки соединились в целое.
– Аматеон – магия земли, оживляющая семя. Ты – солнечное тепло, зовущее семя на свет. Аматеон – повелитель неглубокой темноты, что хранит семя в его темной колыбели, пока ты его не позовешь. – Слова принадлежали мне, и голос исходил из моих уст, но теперь я умела распознавать отзвук Богини.
Сила Адайра так полыхнула, что мы оба зажмурились, как будто воображаемое пламя было самым настоящим. Моя сила вспыхнула в ответ – белое сияние в дополнение к его золотому жару.
Когда сияние померкло настолько, что снова стало видно лицо стража, глаза у него целиком светились ярко-желтым, словно магия поглотила другие цвета. Под его кожей будто зажгли огромную золотую свечу, и свет ее широкой полосой сиял в середине его тела, оставляя в относительной тени внешние края.
Моя кожа светилась так, словно во мне взошла полная луна. Но лунный свет – лишь отражение солнечного. Мое сияние стало ярче, отражая силу Адайра. Его сила словно питала мою.
Его губы почти касались моих, когда он прошептал:
– Если я – сила, что проращивает семена, а Аматеон – почва, что их хранит, то что же – ты, Мередит? Что ты такое?
– Я – жизнь, заключенная в семенах, Адайр. Я расту, я питаю свой народ, я умираю и возрождаюсь. Я возрастаю и уменьшаюсь. Я изливаю свет и прячусь во тьме, Я была всегда и всегда буду.
– Богиня, – прошептал он. – Дану.
Наши губы встретились, и его дыхание теплым вихрем ворвалось в меня. Я словно вдохнула самую его сущность, его магию.
Он оторвался от моих губ, и магия протянулась меж нами – теплая, густая, сладкая. Он шепнул в эту теплую силу:
– Мередит...
Я чувствовала, как его тело опускается на мое.
– Мередит, – снова произнес он.
Он придвинулся ко мне, и я раскрылась ему навстречу.
– Мередит!
Он шептал мое имя, и оно жаром отдавалось по коже, пока мощный изгиб его тела искал путь в меня.
Мы соединились. Магия будто замерла на миг, будто задержал дыхание сказочный великан. Мы лежали на постели в интимнейшем из объятий, соединенные, как это только доступно мужчине и женщине, и это было как возвращение домой. Словно я целую жизнь ждала, пока этот мужчина обнимет меня, пока его тело войдет в мое. И то же ощущение чуда я видела у него на лице.
Сияние от центра его тела начало распространяться в стороны. Магия нарастала, великан был готов выдохнуть, и я уже не могла различить, что было плотью и что – магией.
И мир сместился.
Сквозь сияние белого и золотого света, которым стали наша магия и наши тела, я увидела воздвигающуюся вокруг нас темную равнину. Мы уже не были в спальне королевы. Дойл, Рис и Холод поднялись с земли и встали, глядя на нас. У меня мелькнула мысль о том, куда это ситхен нас перебросил, но большей части моего существа до этого не было дела. Мне не было дела ни до чего, кроме ощущения Адайра в моем теле. Наша магия расплескала тьму, разбила ее на свет и пляшущие тени, сила по-прежнему пульсировала и росла, пока мне не показалось, что моя кожа уже не в силах ее вместить. Что я растворюсь и стану светом. Я прокричала свое наслаждение в огни и тени нашей любви, но до конца еще было далеко.
Я чувствовала, как мои ногти рвут кожу Адайра, видела, как его тело истекает золотой кровью, будто солнечным светом.
Почва подо мной начала поддаваться, я будто проваливалась в нее, как это случилось с Аматеоном. Земля вспучилась и на миг будто вскипела, как вода, заливая мое тело мягкой теплой волной, и эта волна захлестнула меня всю, и Адайру пришлось пробиваться сквозь нее, загоняя глубоко внутрь меня эту теплую будто кровь воду. Из теплой влага возникли руки. Руки и тело прижимались ко мне, следуя за потоком жидкости. Мускулы, кожа, тело – цельное и настоящее – сформировались подо мной. Я поняла, кто это, еще до того, как Аматеон поднял голову, встретившись со мной взглядом цветочных глаз. Он был во мне еще до того, как окончательно обрел материальность. Он был внутри, как и Адайр, и они делили меня.
Я опять закричала, на этот раз от удовольствия и боли одновременно. Они вдвоем были почти слишком для меня.
Адайр приподнялся на руках, а ладони Аматеона нашли мои груди.
Они наконец вошли в общий ритм и теперь словно слились воедино. Я открыла рот, чтобы крикнуть, чтобы сказать, что я больше не вынесу, и неожиданно меня захватил оргазм, обратив боль в наслаждение, невыносимое – в нужное. Моя плоть содрогнулась, и я ощутила их совместную дрожь, и новый оргазм заставил меня кричать. Их крики вторили моим.
Несколько мгновений мы бессильно лежали в объятиях друг друга. Сияние наше слабело. Адайр свалился на меня, и я чувствовала, как колотится сердце Аматеона у меня под спиной. Лежать между ними было чудесно, но едва я об этом подумала, мое тело напомнило мне, что как только эндорфины окончательно прекратят действовать, будет больно – потому что сейчас боль была едва ощутима.
Я набрала воздуху, чтобы попросить их сдвинуться, но в этот момент тишину нарушил другой голос.
– Браво, Мередит!
Она захлопала в ладоши, и вместе с ней захлопали и другие, потому что, когда королева аплодирует, свита делает то же самое.
Эндорфины испарились, будто их не было. Я невольно застонала. Черт, наверняка я вся в ссадинах.
– Мередит, – сказала она, – я и не знала, что ты на такое способна.
И она засмеялась собственным словам и еще продолжала смеяться, когда Адайр приподнялся достаточно, чтобы я ее разглядела.
Тело Андаис блестело в неярком свете, блестело от свежей и не такой уж свежей крови. Кровь покрывала ее с ног до головы. Длинные волосы липли к телу, пропитанные кровью и более густыми субстанциями.
Рис помог мне подняться, и я освободилась от Аматеона с Адайром. Он держал меня в объятиях, и я была этому рада, потому что вряд ли смогла бы стоять на ногах. Холод и Дойл стояли рядом с нами, не то чтобы защищая нас от королевы, но близко к этому.
– Мы искали тебя, племянница. Похоже, полицейские твои нам все-таки не были нужны.
– Что случилось? – спросила я севшим голосом.
– Наш убийца признался, Мередит, и криминалисты для этого не потребовались.
Она наклонилась почти до земли и выпрямилась, подняв руку; из руки к чему-то на земле тянулась толстая веревка. Я увидела все глазами до того, как мой мозг сумел это осознать. У ее ног, свернутое калачиком, лежало тело – настолько окровавленное и истерзанное, что я не могла даже определить, мужчина это или женщина.
Андаис потянула за веревку, и человек завопил. В руке у нее была не веревка. Она держала его внутренности.
Глава 39
– Слышишь меня, Мередит? Пытка добыла ответ на твою загадку раньше, чем полиция сумела хотя бы обработать свои так называемые улики. – Она еще раз дернула рукой, исторгнув жуткий крик из глотки мужчины. То есть это почти наверняка был мужчина.
Я прижалась к груди Риса и попыталась придать лицу самое безразличное выражение, на какое была способна. Совсем не показать испуг все равно не удалось бы – слишком уж жутким было зрелище. Чуть ли не самым жутким, что я видела, и полностью скрыть свои чувства даже надеяться не стоило. Я попыталась все же овладеть собой, не сумела и не могла уже понять, стоит ли об этом беспокоиться. Иногда Андаис злило, если ее труды не ценили по достоинству. Получать удовольствие от пыток я никогда не могла, так что мне оставалось лишь показывать ей, насколько жуткими и кошмарными я считаю ее таланты.
Она рассмеялась низким горловым смехом.
– Такая мина, Мередит! Ты находишь судьбу Гвеннина ужасной?
Я кивнула, плотнее прижимаясь к Рису. Его руки напряглись.
– Да, тетя, я считаю ее ужасной.
– Но мы получили результат, не станешь спорить?
Я бы могла... Но предпочла высказаться не впрямую.
– Если ты говоришь, что это Гвеннин, я поверю тебе, но вообще-то я бы его не узнала.
– О, это он. – Она посмотрела на тело у своих ног и сжала руку покрепче. Гвеннин застонал, но стон ее не удовлетворил. Она дернула сильней, снова заставив его завопить. Это ей понравилось.
– Он сказал, почему он убил Беатриче? – Я не стала высказывать подозрение, что любой на его месте признался бы в чем угодно, от убийства Кеннеди до грабежа и разорения Рима, лишь бы прекратить мучения. Никто не смог бы выдержать того, что она с ним сотворила.
– Она разделила с ним постель, но потом отвергла ни с того ни с сего.
– Он убил Беатриче за то, что она отказалась быть его любовницей? – Я очень старалась не выразить голосом своего недоверия.
Андаис потянула за внутренности резко и быстро, вырвав из его глотки еще один крик.
– Скажи ей то же, что и мне, – велела она.
Он откашлялся и сплюнул кровью. Наконец он сумел заговорить. Голос был таким же измученным, как и его тело, сорванным от крика.
– Я не думал, что она умрет. Она же бессмертная, она – фейри. Я не воспользовался сталью или холодным железом. Удар не должен был быть смертельным. – Он снова закашлялся и начал оседать на землю, но Андаис потянула за кишки, и он попытался сохранить равновесие, опираясь на руку – с начисто содранной кожей.
Когда он слегка пришел в себя, я спросила:
– Ты ударил ее ножом в спину, потому что она не хотела больше быть твоей возлюбленной?
– Она была только развлечением, не возлюбленной.
– Развлечением? – переспросила я. – Потому что малые фейри не могут быть возлюбленными?
– Да, – сказал он этим своим сорванным голосом.
Странно, но мне уже не было жаль его так, как мгновение назад. То, что с ним сделали, было по-прежнему ужасно, и никто не заслуживал такого, но...
– Если она для тебя ничего не значила, то почему ее пренебрежение подвигло тебя к убийству?
– Я не собирался ее убивать. – Его голос пресекся – не от слез, просто от страданий, которые ему причиняла Андаис.
– Но если она была только игрушкой, ты мог найти десяток таких же. Множество малых фейри прыгнули бы в постель лорда-сидхе по первому знаку.
На бесформенном лице, где только в очертании скул сохранился намек на прежнего Гвеннина, не отразилось никаких эмоций. Андаис отняла у него мимику вместе с кожей и плотью. Но в голосе что-то прозвучало.
– Они не были бы Беатриче.
И в этом было все дело. Он любил ее как мог, а она его отвергла. Он не хотел убивать ее, только ранить – как она ранила его. Он ударил ее в сердце, как она ударила его. Ему неоткуда было знать, что фейри стали такими уязвимыми, что клинок – даже не из стали или холодного железа – ее убьет.
– А человек? – спросила я. – Зачем было убивать его?
– Он все видел, – сказал Гвеннин.
Я с силой выдохнула и прижалась к Рису. Я ничего так не хотела, как зажмуриться покрепче и не смотреть на это все. Но я смотрела. Если бы я была уверена на сто процентов, что смогу держаться на ногах самостоятельно, я бы сказала Рису отпустить меня, но свалиться в грязь – значило бы утратить и тот невеликий авторитет, который у меня все же имелся.
– Я бы хотела дождаться подтверждения от человеческой полиции и науки, просто в дополнение. На пресс-конференции все прозвучит лучше, если полиция сможет подтвердить наши слова.
– Пресс-конференция? Он умрет не позже завтрашней ночи.
– Тетя Андаис, он убил репортера-человека. Если мы не продемонстрируем его прессе сравнительно целым и невредимым, это подорвет всю репутацию, которую ты нам создавала долгими десятилетиями.
Она довольно громко вздохнула.
– В твоих словах есть резон, Мередит. Он понадобится прессе, и в лучшем состоянии, чем теперь. – Она улыбнулась, глядя на Гвеннина. – До чего жалко тратить исцеляющую магию на завтрашний труп.
Спорить было не с чем, но я заметила все же:
– Нам нельзя показывать его людям в таком виде.
– Думаешь, людей это расстроит?
– Это подтвердит все, что о нас говорят благие.
– Ты вся в грязи, я – в крови, не так уж мы отличаемся, – хмыкнула она.
Я посмотрела на свою руку, сжимавшую белую рубашку Риса, и признала ее правоту. Я вся была перемазана густой темной грязью. Аматеон был черным от грязи точно так же, как королева – красной от крови. Волосы липли к его телу по всей длине. Когда он исчез, волосы у него едва доходили до плеч, теперь они достигали по меньшей мере до икр.
Читать бесплатно другие книги:
