Пыль вечности Казаков Дмитрий

Сладостные, красочные видения, ласкающие плоть тысячами влажных, мягких языков, в мгновение рассыпались цветными искрами. Окутывавшая тело истома исчезла. Ганис, только что стонавший от наслаждения, готов был заскулить от тоски.

Открывать глаза было почти больно.

Взгляд уперся в неопрятно-бурый потолок, по которому неторопливо полз черный клоп.

– Все, время вышло, – донесся тихий, почти неслышный голос.

Борясь с потяжелевшим телом, Ганис сел. Мускулы ныли, будто последний час он не лежал, а ворочал мешки в порту. Перед глазами все расплывалось. Чтобы восстановить зрение, пришлось несколько раз моргнуть.

Подвал, в котором с трудом умещались четыре лежака, после этого не стал симпатичнее. Трещины в стенах, грязная солома на полу.

– Приходи еще, – тьма в нише около лестницы зашевелилась, стала различима фигура сидящего человека.

Хозяин подвала всегда скрывался в тени, Ганис ни разу не видел его лица, хотя бывал здесь уже два месяца.

– Обязательно, – пообещал он, вставая.

Из трех оставшихся лежаков занят был один. Расположившийся на нем человек не шевелился, лишь глаза за закрытыми веками чуть подрагивали. Что видят они? Что чувствует их скитающийся в мире грез хозяин?

Ганис не знал. Здесь не было принято делиться впечатлениями.

Поднявшись по лестнице, он оказался на улице. Только тут осознал, насколько тяжелый и сырой внизу воздух. Свежий ветер овеял лицо, по спине пробежала дрожь.

Ганис оглянулся и неспешно зашагал в сторону гавани. Его обгоняли скрипящие телеги, нагруженные бочками и мешками, всадники, спешащие пешеходы. Спорили и ругались возницы, из-под колес поднималась пыль, такая густая, что клонящееся к закату солнце выглядело тусклым, как старая золотая монета. От запахов из харчевен сводило живот.

Но денег не было. Все, до последней монетки, осталось в подвале.

Серый порошок, открывающий путь к наслаждению, стоит дорого.

Ганиса толкали, пихали, просили освободить дорогу. Он послушно отодвигался, ускорял или замедлял шаг, чтобы не попасть под ноги неторопливо бредущих верблюдов или под плетку спешащего гонца.

Город кипел и бурлил, полный жизни, но Ганису он казался мертвым. Люди двигались словно куклы, озабоченные мелкими желаниями – заработать, украсть, поесть, и в конечном итоге – уцелеть. В них не было истинной жизни, и даже видения, что посещали Ганиса в подвале, казались более реальными, чем суетливые существа вокруг.

Улица свернула, открыв небольшую округлую площадь. На противоположной ее стороне виднелись развалины заброшенного храма. Среди них непонятно как уцелели статуи, изображающие богов, которым некогда поклонялись в городе.

Сила – могучий воин с обломанным мечом.

Мудрость – бородатый старец с повязкой на глазах.

Любовь – прекрасная девушка без одной руки.

Этих богов бросили, сменив на нового, чье око-солнце висит в небесах, чье имя звучит грозно, как удар мечом о щит, а безжалостное сердце требует кровавых жертв.

Ходили слухи о выживших жрецах старой веры, о странных чудесах, происходящих в глухих деревнях. Но Ганис ничего подобного не видел и почитал эти рассказы откровенными выдумками.

При взгляде на храм сердце кольнуло, что-то в каменной троице показалось странно знакомым. Ганис на мгновение остановился, но непонятное ощущение быстро прошло. Свернув на ведущую к дому улицу, Ганис продолжил путь.

Хлипкая дверь распахнулась с отчаянным скрипом, на пороге появилась высокая фигура. Ганис, который видел лишь черный силуэт, вздрогнул.

– Не дрожи, брат, – сказал вошедший басовитым голосом. – Не ожидал?

– Нет, – спорить было глупо.

Ганис угрюмо сжался на лавке. В животе глухо урчало – найденный в доме кусок сухого хлеба не утолил голода, скорее разжег его с новой силой.

– Ты опять ходил в этот подвал, – дверь захлопнулась, в крохотной комнатушке вновь стало темно.

На масло для лампы денег не было давно.

– Да, Тибор, ходил.

– Но это же глупо! – прорычал Тибор, опираясь кулаками на стол. Доски угрожающе скрипнули. – Тот, кто нюхает этот порошок, быстро к нему привыкает! И так, что не может отвыкнуть!

– Я знаю, – сказал Ганис. – Хозяин подвала объяснял мне. Он предупреждает об этом каждого.

– Вот как? – Тибор несколько удивился. – И ты все равно ходишь? Брат, прекрати это! Не будь дурнем!

– Ты предлагаешь мне быть умным? – с горечью спросил Ганис. – Как ты? Заниматься торговлей? Лебезить перед покупателями и одновременно обманывать их в вечной погоне за золотом? Я уже пробовал, и мне не понравилось!

– Да, тебе немного не повезло, – Тибор говорил горячо, с убежденностью человека, уверенного в своей правоте. – Бывает. Но есть шанс все вернуть. Я дам тебе денег… взаймы… Принесем обильные жертвы, удача вспомнит дорогу в твой дом, вот увидишь! К тому же я нашел хорошего мага, он обещал избавить тебя от тяги к дурману!

– Нет.

– Но почему? Зачем ты упорствуешь? – Тибор вскочил, сорвался на крик. – Я предлагаю тебе новую жизнь! Если откажешься, что останется? Жуткие мучения, которые наступят, когда ты не сможешь купить порошка? Что ты будешь делать, когда продашь все ценное из дома? Где возьмешь денег?

– Я уже все продал, – Ганис равнодушно пожал плечами, – а деньги я добываю в порту. Там всегда нужны грузчики.

– Тебя надолго не хватит! – Тибор зло усмехнулся. – Серый порошок истощит твои силы быстрее, чем придет сезон дождей! Вскоре ты не сможешь пошевелить даже рукой! Брат, одумайся!

– Не хочу, – Ганис пошевелился на лавке. Лицо его в полумраке белело, точно натертое мелом. – Лучше глупая, но яркая смерть, чем умная, но серая и скучная жизнь! Иди, Тибор. Все бесполезно, тебе не уговорить меня.

– Ну и сдохни в одиночестве, несчастный глупец!

Тибор хлопнул дверью, выскочил на улицу. Прозвучали его шаги, и в крохотной темной комнате стало тихо. Слышалось только ровное, слабое дыхание хозяина.

Ганис шагнул в полумрак подвала и заморгал, временно ослепленный. Когда глаза привыкли к слабому свету, то разглядел, что лежаки не заняты, а на полу сереет тонкий слой пыли.

В нише завозились, глухой голос проговорил:

– Что, пришел?

– Да, – кивнул Ганис. – А почему тут так… К тебе больше никто не ходит?

– Никто, – в голосе хозяина подвала не ощущалось печали. – Одних не пускают родные и друзья, другие одумались сами, третьи не в состоянии платить… Но ты, ты принес деньги?

– Да, – Ганис отвязал от пояса мешочек, в котором позвякивало золото.

– Хорошо, давай сюда, – из ниши высунулась сморщенная ладонь. Ганис опустил в нее мешочек.

Старческая конечность втянулась во тьму, словно растворилась в ней. Послышалось негромкое шуршание.

– Отлично, теперь выбирай, – Ганис растерянно заморгал, а обтянутая пергаментной кожей рука вновь была перед ним. Она держала небольшую дощечку, на которой вместо одной, как обычно, стояли три глиняных чашечки.

– Что это? – спросил Ганис ошеломленно.

Вместо привычного серого порошка чашечки содержали нечто странное. В одной находилось что-то, похожее на толченый уголь, в другой – прозрачный песок, в третьей – диковинная смесь разноцветных крупинок, алых, голубых, желтых, черных…

– Пыль вечности, – пришел ответ. – Ты должен выбрать только один ее вид.

– А чем они отличаются?

– Я не могу тебе сказать, – вот теперь в голосе хозяина подвала зазвучала грусть. – Но учти, что содержимое каждой из этих чашек стоит больше, чем весь порошок, который ты вынюхал. Можешь считать, что это подарок самому верному клиенту…

Ганис невольно вспомнил тот день, когда совершенно раздавленный повторяющимися неудачами, брел по этой улице. Взгляд его тогда упал на цветастую вывеску, позже сорванную возмущенными горожанами. Он спустился по высоким ступеням, шагнул в полутемный подвал…

И вот чем все кончилось – пылью вечности.

Черный порошок он отверг сразу, было в нем что-то неприятное. Прозрачный песок, который был виден лишь благодаря бликам на поверхности, показался слишком невесомым, эфемерным.

– Хорошо, я выбираю вот этот – сказал Ганис, показывая на разноцветные крупинки.

– Нюхай, – приходящий из мрака голос дрожал от волнения. Или это только показалось?

Ганис взял трубочку, сделанную из птичьей кости, приставил ее к ноздре и наклонился к чашечке с цветастым порошком. На мгновение ощутил терпкий аромат и тут же с силой втянул в себя воздух.

Нос, а затем и гортань обожгло. Ганис хотел остановиться, закричать, но к собственному удивлению, не смог. Тело словно закаменело, он вдыхал и вдыхал до тех пор, пока перед глазами не замелькали цветные вспышки.

Он потерял ощущение собственного единства, словно распался на тысячи, на миллионы Ганисов, каждый из которых вспоминал один из моментов прошедшей жизни: мягкие руки матери, ее лицо, сияющие добротой глаза… полумрак отцовской лавки, слабый запах благовоний… выговор за разбитую вазу… игры с друзьями… первый поцелуй… свадьба…

Это было нестерпимо приятно и невыносимо больно одновременно.

Тело трясло, сквозь голову словно струился водопад, в каждой из капель которого жило событие – яркое или неприметное, то, о котором он помнил или то, о котором совершенно забыл…

А потом все закончилось. Ганис стоял, весь мокрый от пота, и рука его мертвой хваткой сжимала ненужную более трубочку.

– Вот и все, – сказал хозяин подвала, – теперь ты сам должен обо всем догадаться. Будущее черно для вас, людей, настоящее неуловимо, а прошлое содержит в себе все, и хорошее и дурное.

Тьма в нише зашевелилась, и из нее показалось лицо. Щеки и лоб покрывали морщины, волосы и борода были седыми, а глаза таились под повязкой из плотной ткани.

– Любовь живет будущим, – сказал Ганис, сглотнув пересохшим горлом, – сила проявляется в настоящем, а мудрость черпает из источников прошлого.

– Все верно, – сказал хозяин подвала. – Ты сделал правильный выбор.

– Так ты… бог? Разве вас не уничтожили? – вопросы посыпались из Ганиса, как горох из дырявого мешка. – Что было бы, выбери я не ту чашку?

– Убить нас не так то легко, – Мудрость усмехнулся. – Выбери ты неправильно, то просто забыл бы обо мне, а очнувшись утром, решил, что перебрал вчера в кабаке… Шанс дается только один раз!

– Шанс на что?

– Дурные времена, – бог закряхтел совсем по-человечески. – Мы не можем без служителей, но обычные пути их поиска закрыты. Сила должен искать последователей среди калек, Любовь обретается в борделях, меж тех, кто продает ее за деньги, а я разыскиваю жрецов среди глупцов, которые меняют жизнь на грезы серого порошка…

– Жрецов?

– Именно.

– А если я не хочу?

– На этот путь приводит не желание, а необходимость. Ты уже сделал выбор и отступить не можешь.

– Так что мне теперь делать? Построить тебе храм и начать службы? – Ганис хмыкнул. – Рискни я поступить так, долго не протяну!

– Нет, живи как жил, вновь займись торговлей, – бог снял повязку, глаза под ней оказались необычно голубые, цвета вечернего неба. – С обретенной сегодня мудростью ты не прогоришь. Но однажды, через много лет, получишь от меня знак. Тогда тебе придется надеть вот это, продать все, на вырученные деньги купить серого порошка и открыть свой подвал.

– Мне придется потакать глупости других? – спросил Ганис, принимая повязку. Та оказалась теплой и шершавой на ощупь.

– Да, до тех пор, пока ты не найдешь еще одного достойного глупца, – бог поднялся во весь рост, – и тогда ты призовешь меня. Храни повязку и помни, что смотреть на этот мир глазами мудреца очень больно…

– Я понимаю. Так же как во всякой любви таится уродство, а сила не должна быть оружием…

– Вот и славно, – бог взмахнул рукой и исчез.

Ганис моргнул. Ниша перед ним была пуста. В ней не осталось даже тьмы, в которой привычно скрываться мудрости.