Право учить. Работа над ошибками Иванова Вероника
— Браво! Вы действительно умны и знаете больше многих. Вы верно назвали препятствия, но все они уже почти преодолены. А теперь слушайте… Нет, сначала я возьму с вас клятву.
— Молчания?
— Если угодно. Но мне нужно иное.
Усмехаюсь:
— Верность?
— Да! — горячо вспыхнули тёмные глаза. — Мне нужны верные помощники. Соратники. Люди, с которыми я разделю свою будущую власть. Вы согласны править миром вместе со мной?
Я помолчал, обдумывая предложение.
— Меня больше интересуют деньги. Они дают власть более надёжную, чем клинки и страх.
— У вас будет столько денег, сколько пожелаете! Во сто крат больше!
— Возможно. Но когда они появятся? Я живу сейчас, а не завтра, знаете ли…
Он подался вперёд:
— Скоро. Не через день и не через месяц, но клянусь — не пройдёт и года, как престол Западного Шема станет моим!
— Год? — С сомнением катаю слово на языке.
— Всего лишь год. Разве это такой большой срок? Разве вы не готовы пожертвовать годом своей жизни, чтобы вознестись на вершину мира?
— А по мере вознесения жить впроголодь.
Он устало покачал головой:
— Вы всё о бренном… Я положу вам жалованье. «Орёл» в месяц.
— Маловато.
— Для жизни в столице, но не здесь! Здесь вам хватит и пары «быков», чтобы сытно наесться! К тому же еда за мой счёт. Согласны? А деньги тратьте по своему усмотрению.
Я подумал ещё немного.
— Год не обещаю, но подождать до первых холодов, пожалуй, соглашусь. Если к этому сроку разочаруюсь, то не обессудьте, расстанемся.
— Идёт! А для скрепления договора… Вот, прошу принять.
Он извлёк из поясной сумки стальной браслет.
— Что это?
— Прежде всего ключ от дома. Хоть вы и не верите, но вам бы не удалось выйти наружу. Никаким способом.
— А не «прежде»? Как я могу быть уверен, что эта штучка не убьёт меня или не изувечит, к примеру?
Некромант оскорблённо нахмурился:
— Вы в любой миг можете его снять. Как видите, защёлка простая и легко открывается. Для меня браслет — знак того, что мы действуем сообща. Знак того, что вы мой человек. И кроме того, он способен кое в чём помочь… Видите? Я ношу такой же.
Он приподнял рукав, показав похожий браслет на своём левом запястье.
Я покрутил вещицу в пальцах. Так-так-так… Хитришь, конечно, господин труповод: в стальной полосе вырезано продолговатое отверстие, и в него вставлен непрозрачный камушек, гладкий, как речной голыш. Накр, только пока ещё спящий. А при соприкосновении с рукой, по всей видимости, проснётся и… Что-то сделает. Но вряд ли это «что-то» будет губительно для моей маски: некроманту не нужен увечный или лишённый воли, а следовательно, и резвости соображения помощник. Способ принуждения, конечно, не исключаю, однако он если и будет использован, то как-нибудь потом, когда придёт время делить добычу. А пока в кошельках пусто, можно ничего не опасаться. Что ж, наденем.
Звонкий щелчок застегнувшегося замка порадовал моего нанимателя до глубины души, но всё же пришлось напомнить об отложенном объяснении:
— Итак, вы утверждали, что справились с трудностями?
— Да. Это было непросто сделать, но удалось. Мне, единственному из всех.
А вот самодовольство придётся терпеть. С утра и до вечера.
— И как именно?
— В моём распоряжении сейчас и в самом деле немного мёртвых слуг. Но совсем скоро их будут сотни, даже тысячи! И безо всяких усилий, нужно лишь только… — Тут он хитро прищурился. — Впрочем, вы всё узнаете. Потому что в сём деле потребуется ваша помощь.
— А Сила? Где вы возьмёте её?
— У меня имеется источник. Неиссякаемый источник.
— Но в вашем голосе слышится неуверенность…
Он беспечно улыбнулся:
— Я просто не определился, как с большей пользой его применить. Но это дело времени, не более.
— А последнее? Как вы научите мёртвых быть солдатами?
Некромант горделиво задрал нос:
— На сей счёт есть подходящие чары, они почти готовы, надо всего лишь опробовать их и отточить до совершенства. Ну как? Убедились, что мир скоро падёт к нашим ногам?
— Почти убедился. Но вы упомянули, что вам необходимо время. Как много? И что из ваших планов должно осуществиться первым?
— А как полагаете вы?
— Наверное, следует начать с создания мертвяков, ведь пока не на чем пробовать, не задействовать ни источник, ни заклинания, верно?
Меня наградили поощрительной улыбкой.
— Именно так. Вы замечательно ухватываете суть… А кстати, я до сих пор не слышал вашего имени. Как вас называть?
— Рон.
— Не слишком ли короткое имя?
— В нём есть всё, что нужно.
— Рон… — Он потеребил пальцами губы. — Напоминает что-то из старых летописей… Вспомнил! На одном из древних наречий это означает «путь».
— И путника. Так меня назвала моя мать, предрекая странствия.
— Или дорогу к славе… Но мы засиделись! Отправляйтесь отдыхать, Рон.
— А ваше имя? Мне же нужно как-то к вам обращаться?
Некромант встал, неторопливо отряхнул штаны, не избегнувшие встречи с сором, и степенно сообщил:
— «Милорд» будет вполне достаточно.
Самым трудным было удержаться от насмешливого фырканья по пути на второй этаж. «Милорд»… Ох, как некоторые обожают себя возвышать где нужно и где не нужно! А с какой небрежностью это было произнесено… Он наверняка полагал, что выглядит и звучит по-королевски. Наивный. Как ребёнок. Но гениальный ребёнок, сомнений нет. И творение, оправленное в металл браслета, тоже гениальное, весьма похожее на своих дальних родственников — накров, снятых мной с тела молодого шадда и внебрачной дочери мэнсьера Вэлэссы, причём похожее не только почерком исполнения, но и назначением. Постановка блока в чуть более изысканном виде: влияние идёт не по Кружеву крови, а по Кружеву разума. Стало быть, обеспечивается болевое воздействие, силу которого можно изменять по усмотрению мага. Можно надавить слегка, а можно и убить невыносимой болью… Впрочем, это не про меня: как только накр попробовал запустить «лапки» в мою плоть, на его пути преградой встал мой серебряный зверёк, создав слой, в котором заклинание намертво увязло.
Ах, как хочется рухнуть в постель и забыться спокойным сном! И дело не в усталости, а… в лёгком разочаровании, всегда настигающем нас, когда основные приготовления сделаны и ты знаешь, что все события пройдут, как им и положено, остаётся лишь сидеть и смотреть. Беседа с некромантом не принесла почти ничего нового: о способе создания мёртвой армии я уже знал, источник Силы — разумеется, похищенный принц, а управлять солдатами будут подобия разума. Единственная приятная неожиданность — известие о том, что убитая мной магичка входила в свиту труповода и мои самодеятельные поступки ещё год назад уберегли мир, отложив уготованное ему завоевание… Нет, спать, спать и спать! Чтобы есть не хотелось.
Но осуществлению намерений помешало угрюмое и русоволосое обстоятельство, развалившееся на одном из двух сенников в комнате, предназначенной для сна.
Марек не спал, дожидаясь завершения разговора. Странно, что не подслушивал, но в любом случае подобное поведение неплохо говорит о парне. Он либо считает нечестным принимать участие в беседе тайком для всех прочих, либо догадывается о теме разговора, — стало быть, достаточно умён, чтобы предположить его исход.
Я положил сумку и посох рядом с постелью, снятую куртку устроил на деревянном скелете какого-то предмета мебели, судя по всему некогда бывшего креслом, и растянулся на приготовленном ложе.
Следующая пара минут прошла в совместном молчании, которое нарушил мой сосед по комнате:
— У меня цепкая память.
К чему сие замечание? Впрочем, раз предлагается беседа, побеседуем:
— Не сомневаюсь.
— И я не люблю прощать.
Ах вот он о чём! О шаловливой палочке, едва не лишившей его мужского достоинства.
— Не прощай.
Он приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть моё лицо:
— При случае я…
— Отомстишь? Пожалуйста. Не знаю, зачем этот разговор, но извиняться не буду. И вообще, ты начал первым, помнишь?
Марек с сопением вздохнул:
— Мне было велено.
Мне показалось, или в его голосе мелькнула растерянность? Не понимаю. Если слуге что-то приказывают делать, стоит ли сожалеть об исполнении чужой воли? На то он и слуга, чтобы быть продолжением господской длани. Но моего собеседника происходящее почти расстраивает… Странно. Однако не буду усугублять его печаль.
— А я и не в обиде. Но сдаваться не собирался, так что…
— Я бы тоже так сделал. Если бы умел, — добавил он с заметными нотками зависти.
— Могу научить.
— Правда?
— Правда.
Он вдоха четыре внимательно смотрел на меня, потом уверенно заявил:
— Врёшь!
— Почему же? Я же не обещаю научить всему, что знаю.
— А!
Ну вот, теперь меня хотя бы принимают за расчётливого человека, а не за готового всем услужить идиота. Отрадно.
— Захочешь — скажешь.
Русоволосый не ответил, но спустя минуту поинтересовался:
— Он тебе тоже плёл про деньги и власть?
Поскольку в голосе Марека звучало скорее утверждение, нежели вопрос, я не стал притворяться дурачком:
— С три короба.
— И ты поверил?
— Не нужно было?
Парень тяжело вздохнул:
— Кто знает… Может, всё так и будет.
— Но сам ты не слишком веришь?
Он повернулся на бок, подперев голову рукой.
— Да пока ни денег, ни прочего не видел, всё больше скелеты трухлявые по косточкам собирал.
— И не страшно было?
— А чего их бояться? У меня папаня лекарем был при городской страже, так я покойников с детства насмотрелся во всех видах. Мне бы, дураку, тоже лекарем заделаться, жил бы себе припеваючи, так нет же, славы захотелось.
— Давно служишь?
— С середины зимы.
— И пока обещанное выполняется?
Он хмыкнул:
— Не голодаем, и то ладно. Милорду для его дел то одно понадобится, то другое… Все деньги на мертвяков тратит. А на кой им деньги? Живым-то нужнее!
— Это верно. Но вроде бы наш хозяин не на пустом месте обещания даёт.
Марек согласился:
— Не на пустом, точно. Магичит изрядно! Видел, как у него мертвяк ходит?
— Ага.
— Прям как живой. И если всамделишную армию соберёт, то, может, и завоюет.
— Мир?
— Да хоть городок бы какой, и того хватит на первое время.
— По разговору выходит, что скоро армия будет. И всё остальное приложится.
— Дай-то боги… — высказал надежду парень и накрылся покрывалом с головой, напоследок пробурчав из недр груботканого полотна: — А простить всё равно не прощу.
Я невольно улыбнулся. Ну и характер… Сколько у моего соседа ума, судить не возьмусь, но раз попал в услужение к некроманту, значит, не тупица. А ещё на удивление честный. Мог ведь не предупреждать, а, наоборот, постараться завязать со мной дружеские отношения, чтобы потом, усыпив бдительность, отомстить. Заслуживает уважения, не меньше. И опаски, разумеется. Если прямо говорит о памятливости на обиды, стало быть, видит в себе силы справиться с обидчиком.
Ну да отложим сражения на потом. На завтра. А сегодня мне нужен отдых. Драгоценная, скомандуй-ка моему серебряному другу слегка уменьшить старания!
Серебряные иглы, к присутствию которых в позвоночнике я уже почти привык за эти дни, всё равно оставались чужеродным телом: каждое малейшее движение ощущалось яснее ясного. Вот и сейчас, когда они слегка выдвинулись из ножен позвонков, можно было бы с точностью утверждать, сколько волосков свободы получено.
«Так лучше?»
Ты ещё спрашиваешь? Гораздо лучше!
«Может быть, убрать вовсе?..» — осторожно предложила Мантия.
Я бы с радостью согласился, но… Хватит с меня Вуали. Тем более — слышала? — мой новый знакомец будет караулить час для мести.
«Слышала… Но стоит ли опасаться этого сопляка?»
Может, и не стоит, потому что…
Я заставил зрение спуститься на Третий уровень.
Так и есть: вдоль природного Кружева разума вьётся мутно-белое привнесённое извне подобие, повторяя рисунок один в один. Должно быть, парень уже слишком много глотает отравленной воды… В кровь заражение также проникло, однако существенно меньше. Как такое возможно? Насколько помню Вэлэссу, тела её жителей пропитывались отравой равномерно, и к моменту смерти кровь и прочие ткани были одинаково подготовлены для вмешательства некроманта. Интересно, почему же у Марека я вижу совсем иное? Словно «милорд» не торопится превращать своего слугу в послушную куклу… Впрочем, а есть ли прок в мёртвом теле? Как только русоволосый перестанет самостоятельно двигаться, потребуется постоянное приложение Силы, а будущий завоеватель мира вовсе не так глуп, чтобы тратиться по мелочам. И вполне возможно, основное время уходит именно на создание второго контура разума, а не на введение яда в ткани тела. И всё же занятно, что исходное Кружево не подменяется, а заменяется… Невозможное действие? Не потому ли, что разум тесно связан с душой, а пока душа находится в теле или рядом с ним, любой пришлец останется не у дел? Но это всё из сферы пустых рассуждений, а сейчас как ни горько, но придётся признать…
Мне ничто не угрожает, а парень обречён на смерть. Но иглы придётся оставить, так я могу хотя бы внятно чувствовать изменения в пространстве и пользоваться ими.
«Да уж…»
Не переживай, драгоценная! Осталось совсем немного. Злодея я уже нашёл, орудия его труда тоже где-то рядом. Больше меня волнует другое.
«Смещение?..»
Да. Откуда оно здесь взялось? Кто его установил? Есть предположения?
«Оно мне о чём-то напоминает… О чём-то давнем, очень давнем… Нет, пока не могу понять…»
Я подожду, не торопись вспоминать. У меня тоже в голове носятся обрывки мыслей, но… Никак не могу ухватить хотя бы одну за хвост.
«Значит, следует погрузиться в сон, дабы утром, с новыми силами…»
Доброй ночи, драгоценная.
— Почему было не заказать живых куриц? — спросил я, вешая на крюк в самом холодном из погребов связанные за ноги тушки.
— А кто за ними будет ходить? — Марек сплюнул прилепившееся к губам перо. — Я птичье дерьмо таскать не собираюсь, а милорд и подавно. Может, ты хочешь?
Я прикинул, какое количество помёта способны создать квохчущие непоседы, и отрицательно мотнул головой.
— То-то и оно, — подхватил русоволосый. — Сегодня вечером разделаем их, подкоптим, чтобы хранились подольше, а на следующей неделе новых можно заказать.
Он отрезал виток колбасы, взял лепёшку и пару яблок, судя по сморщенности, хранившихся у поставляющего снедь трактирщика не с прошлой осени, а с позапрошлой.
— Будем завтракать? Что-то маловато для двоих.
— Не, это не для нас! Завтраком я ещё займусь, а сейчас… Надо мальчишке жратву отнести. Только он есть не станет, и всё снова сгниёт.
— Мальчишке?
— Угу. Не знаю, зачем он милорду, но раз держит, пусть держит. Только я думаю, он с голоду помрёт раньше, чем пригодится.
— С голоду? Ты же его кормишь.
Марек скривился:
— Не, я ему еду ношу. А кормить силой не собираюсь. Хочет дохнуть, пусть дохнет.
— Но милорду он наверняка нужен живым.
— И что?
— Может, уговорить поесть?
Русоволосый с недоумением взглянул на меня:
— Вот сам и уговаривай.
— Ну попробовать-то можно? Меня не убудет.
— Пробуй.
Еда мигом очутилась в моих руках, а дверь — единственная из всех в подвальном этаже снабжённая засовом — была торжественно распахнута. Сам же Марек выделил мне для разгона темноты толстую свечу и неторопливо направился к выходу из подвала, самонадеянно предположив, что, пока я пробую себя в мастерстве убеждения, он успеет сготовить не только завтрак, но и обед.
Комнатка оказалась совсем небольшой: свет легко достигал всех её уголков, может быть не позволяя разглядеть мельчайшие детали, но основную картину представляя во всех необходимых подробностях.
Принц за неимением мебели сидел на полу, сжавшись в комок и прислонившись боком к стене то ли в попытке согреться, то ли чувствуя себя от прикосновения к камню увереннее и защищённее. Одежда его высочества была в порядке, хотя, разумеется, дневному свету открыла бы свою несвежесть и пятна грязи, неминуемо возникающие от встреч с земляным полом, но мне было важно именно отсутствие прорех и прочих свидетельств насилия. Итак, мальчика никто не бил и не пытался иным способом к чему-то принудить… Хорошо. Очень хорошо. А ещё лучше то, что я вижу на тонкой шее.
Наверное, при ином раскладе Рикаарда приковали бы к стене за ногу или за руку, но железный обруч оказался великоват для мальчишеских конечностей, а вот как ошейник — в самый раз. Надеюсь, его высочество в полной мере прочувствовал, каково сидеть на привязи? Если нет, то мой приход несвоевремен. Но пока не проверишь, не узнаешь, ведь так? Придётся рискнуть. В конце концов, для печального развития событий у меня порядок действий заготовлен. А вот для радостного… Как-то времени не было подумать. А, ладно! Отступать поздно.
Я взглянул на втоптанные в подгнившую солому остатки еды, усмехнулся, подошёл к принцу поближе и присел на корточки, поставив свечу так, чтобы видеть лицо мальчика и позволить достаточно ясно рассмотреть своё.
— Мне сказали, вы, юноша, отказываетесь принимать пищу? По какой причине? Кухня недостаточно хороша для вас?
Конечно, он промолчал, даже не посмотрев в мою сторону. Упрямство? Гордость? Особой разницы сейчас между ними нет: способны помочь не сдаваться, и то польза.
— Не желаете отвечать? Не надо. Но всё же позвольте спросить: вы считаете себя умным человеком?
Он вздрогнул, как и любой другой на его месте от неуместности вопроса.
— Если вы умны, то должны понимать — вашей смерти никто не желает. Скажу больше: она никому не принесёт выгоды, и вам в первую очередь. А раз умирать не нужно, умный человек копит силы для жизни. Поэтому не откушать ли вам немного? Колбаса пахнет весьма аппетитно, а хлеб испечён самое большее вчера и ещё не успел зачерстветь. И даже яблоки есть можно, хоть они не совсем приглядны на вид.
Молчание и ни малейшего шевеления. Закономерно. Что ж, выкладываю свой последний козырь. Самый главный. Если и сейчас не получится, не получится никогда:
— Я понимаю, что вы не хотите ничего принимать из моих рук, но других рук рядом попросту нет.
Только теперь принц поднял взгляд. Медленно, словно боясь резким движением прогнать робкую надежду. Всмотрелся в моё лицо и… отпрянул назад, отворачиваясь и вжимаясь в стену ещё сильнее, чем прежде, а худые угловатые плечи предательски задрожали.
Я подождал с минуту, потом осведомился:
— Основная часть слёз уже пролилась?
Он замер, долго не решаясь повернуть голову, но зато перестав беззвучно рыдать, потому что силы внезапно потребовались для другого действия — лихорадочных размышлений.
— Еду унести? Уж извините, но размазывать её по полу не считаю благим делом, и если вы не желаете есть, лучше я сам…
— Ты пришёл посмеяться, да?
Ручейки слёз на осунувшихся щеках ещё не высохли, но уже не вызывали тревоги: первое потрясение прошло.
— А как думаете вы сами?
Принц виновато отвёл взгляд.
— Вообще, смеяться я предпочитаю по другим поводам, а здесь и сейчас ничего смешного не вижу.
— Значит, ты пришёл отомстить.
— Можете сказать, за что? А то я никак не могу придумать.
Глаза Рикаарда растерянно округлились.
— Но я… Тогда, в поместье… Я же при всех оскорбил и…
— Хорошо, что вы это понимаете. Но позвольте заметить, оскорбление имеет вес, только если обе стороны считают его таковым. А я не нашёл в ваших словах ничего обидного для себя. В конце концов, отрицать, что на мне тоже какое-то время был надет ошейник, глупо. И ещё глупее спорить о разнице в правах раба и господина.
— Ты… не злишься?
— На вас? Хотите, открою великую тайну? Все горькие и дурные чувства мы испытываем не к кому-то постороннему, а только к себе самим. Собираясь оскорбить меня, вы ненавидели свою слабость и неудачи в прошлом, верно? Вы проиграли не потому, что я оказался сильнее, а потому, что сами оказались слишком слабы. Ничего, пройдёт время, вы научитесь оценивать и свои силы, и силы противников — и станете непобедимы. Если захотите. Но поверьте, вечно побеждать — жуткая скука!
Он смотрел на меня, и по золотистым отблескам свечного пламени в глазах было понятно: мальчик никак не может поверить в то, что все беды закончились. В то, что спасение пришло. Правда, не с ожидаемой стороны и не слишком поспешно, но вот оно, рядом, в одном шаге, стоит только протянуть руку…
Подрагивающие пальцы коснулись моего колена.
— Это на самом деле ты?
— А кто же ещё? Или вы встречали другого простака, согласного изгадить свои чудесные золотые локоны чёрной краской только для того, чтобы накормить вас завтраком?
Ну наконец-то! А я уже и не надеялся увидеть улыбку на измождённом переживаниями лице.
— Так что ешьте и набирайтесь сил.
Он послушно кивает и всё же не может не спросить:
— Ты останешься здесь?
— Конечно. Иначе зачем было приходить?
Насчёт «золота» я, конечно, приврал: волосы у меня обычные, рыжеватые, не тёмные и не светлые, но благодаря помощи Литы удалось превратить их в довольно жёсткие, почти прямые и угольно-чёрные. Как оказалось, простая перемена цвета способна изменить человека почти до неузнаваемости. То есть хорошие знакомые смогут вас опознать, если вы им это позволите, те же, кто видел мельком, скорее всего, даже не подумают, что вы — это вы. А учитывая, что серебряный зверёк снабдил меня ещё и тоненькой плёнкой, сделавшей глаза тёмно-бурыми, преображение произошло просто чудесное.
Я мог бы оставить всё как есть и даже в этом случае не вызывал бы подозрений у некроманта, но посещать окрестности Мирака в своём прежнем виде посчитал более рискованным, чем приемлемо для успешного решения поставленной задачи. Которую, собственно, уже более чем наполовину решил.
С принцем всё хорошо. И останется хорошо, если приложу ещё немножко усилий. Не сегодня завтра злодей труповод раскроет мне большую часть тайн, потребных для участия в завоевании мира, и нужно будет лишь терпеливо, шаг за шагом, вычистить змеиное логово. Ну что, жизнь удалась? Вполне!
— А вы волшебник, — заметил некромант, намазывая толстым слоем масла хлебную лепёшку.
— В чём же состоит моё волшебство?
— Или просто умеете обращаться с детьми, неважно. Но вам удалось уговорить мальчика прекратить голодание, и, признаться, я очень этим доволен.
— Сверх жалованья пару монет не накинете? За усердие?
Он расхохотался и погрозил мне вилкой:
— А вам палец в рот не клади… Будут, будут монеты. Уверяю, ничьих услуг не забуду.