Молния Баязида Посняков Андрей

Глава 1

Угрюмовский район. Что пишут в газетах

Всего газета на своих четырех страницах (полосах) могла вместить 4400 строк. Сюда должно было войти все…

Илья Ильф, Евг. ПетровДвенадцать стульев

Высокое небо сияло голубизной, било в глаза жаркое летнее солнце, неподалеку, в тенистом, заросшем колючими кустами овраге журчал ручей, а за холмами, за березовой рощицей, виднелась река. Где-то играло радио – или магнитофон – похоже, через динамики или репродуктор. Раничев прислушался.

Нет, все-таки – радио. Иван улыбнулся – неужели и впрямь удалось уйти от сотников Уразбека?

– Любый… – Евдокся удивленно оглянулась вокруг – русая, зеленоглазая, стройная, словно березка… она не очень-то смотрелась на фоне этих самых березок, в шелковых зеленых шальварах и парчовом халате, затканном золотом. Впрочем, Раничев выглядел ничуть не лучше – те же шальвары, только из плотной ткани, такой же богатый халат – бирюзовый, с серебряными узорами – только покороче, на золоченом поясе – тяжелая сабля с богато отделанной драгоценностями рукоятью – подарок Тимура. Ну, удружил старый черт! С одной стороны, одарил щедро, за все, что Иван сделал для него в Антиохии, с другой – обвинил в предательстве, послав по пятам отряд гулямов. Хорошо, предупредили, да Салим помог со своей бандой оборванцев. Ургенчец, возжелавший отомстить повелителю полумира за разорение родного города. Мальчишка… Наивный мальчишка. Впрочем, борющийся с Тамерланом весьма последовательно. А вот Иван Петрович Раничев совсем не боролся… Вернее, боролся, но – за счастье, свое и Евдокси, милой рязанской боярышни. Ради зеленых глаз ее бросился в авантюры – стал служивым человеком рязанского князя, а затем, по велению Тимура, должен был организовывать шпионскую сеть в Малой Азии – в обмен на свободу Евдокси. Организовал, и вполне успешно – заодно решил и свои проблемы: отыскал там в Магрибе черного колдуна Хасана, Хасана ад-Рушдия, одного из творцов перстня.

Иван машинально схватился за висевшую на шее ладанку – вот он, перстень. Подарок самого Тимура, Великого хромца, эмира Мавераннагра, Сеистана, Тебриза и прочее, и прочее, и прочее. В общем-то, Тимур вовсе не отличался такой лютостью, которую ему приписывали некоторые историки, был мудр, гениален, стар… и, похоже, несчастлив. Не повезло ему с наследниками, что поделать! Любимые женщины – умерли одна за другой, сын Мираншах – явно психически ненормален, другой сын, Шахрух, слаб и видит больше смысла в эстетстве, нежели в дальних походах. Сможет ли он после смерти отца удержать страну от кровавой свары? Вряд ли. Хотя, вообще, Шахрух – человек неплохой. Но вряд ли он станет правителем уровня Тамерлана. Пожалуй, Пир Мухаммед, внук, внушает определенные надежды…

– Мы где, любый? – Евдокся обняла Ивана за плечи. – Кажется, подействовало твое колечко. Ушли от гулямов.

– Ушли, – Раничев поцеловал боярышню в щеку.

– А куда? – хлопнула густыми ресницами та.

Иван усмехнулся. Как бы ей объяснить? Вообще-то, можно было бы и порадоваться – все ж таки наконец он, Иван Петрович Раничев, вырвался из цепких лап прошлых веков – помог и перстень, и заклинание. Вернулся наконец в свое время. Вон – радио, речка, крики купающихся ребят, за рекой – дорога, обычная грунтовка, видно, как пропылил грузовик. Вернулся! Да не один, с любимой. Случилось то, о чем мечтал в узилище Переяславля-Рязанского, в земляной яме, затерянной в песках Туниса, в роскошном самаркандском дворце. Случилось… И что теперь? Раньше казалось – вернется на свою прежнюю работу – и.о. директора Угрюмовского краеведческого музея, вернее, уже не и.о., уже директором, Евдоксю уж как-нибудь пристроит, в библиотеку какую-нибудь… или нет! К себе, экскурсоводом! Вот как только с документами быть? На нее, на Евдоксю… Ха! А беженка она, с Узбекистана. Документы в Москве, на вокзале, украли, сама в дальнем кишлаке жила, пойди-ка, проверь! Да, да, так и сделать! Так, теперь вот еще… Что начальству сказать, друзьям? Максу, хозяину кафе «Явосьма», Веньке, Мишке, Михал-Иванычу – с этими Раничев в свободное от работы время играл в группе на бас-гитаре. Вот у Макса в кафе и играли. Группа была старая, со школьных еще времен, ударник только поменялся… Что им всем сказать? Ведь явно начнутся расспросы. Куда исчез? Где был? А и в самом деле… Иван задумался. Когда он провалился в прошлое? Кажется, в конце мая. Ну да, деревья были такие пахучие, с ярко-зелеными листьями, совсем еще не запылившимися. Музей, очередной сейшн в «Явосьме», девочки в мини-юбках, Влада – как теперь с ней-то быть? Впрочем, не суть… Гроза! Человек со шрамом – Абу Ахмет – посланец темных веков, похитивший из музея перстень, вернее – пытавшийся похитить. А если б тогда Иван не вступил в борьбу с похитителем? Так и остался бы при своих интересах, не встретил бы ни Олега Рязанского, ни Тохтамыша, ни Тимура – да и черт-то бы с ними со всеми, больно надо! Но вот Евдокся… Раничев погладил прижавшуюся к нему девушку. Та, похоже, задремала, пригревшись на солнышке. Еще бы – целую ночь скакали, пытаясь уйти от гулямов. Ржали лошади, воины что-то жутко вопили, а над головами грозно свистели стрелы… Ага… Для начала хорошо бы выяснить, сколько времени прошло с того момента, когда… Судя по всему, сейчас лето. Значит, так… Пришлось срочно уехать в… в дальнюю деревуху на Валдае, нет, лучше еще дальше, на Вепсской возвышенности, где нет сотовой связи, – вот и не позвонить было. Умер, допустим, дядюшка, оставил в наследство дом с огородом, пока оформлял, то се… А с Евдоксей в поезде познакомился, там и сошлись. Беженка она, с Узбекистана. Документы утеряны, друзей-знакомых нет… Ничего! Будут! И друзья и документы. Сначала паспорт, потом – и российское гражданство… Эх, Евдокся!

– Я, кажется, уснула? – боярышня открыла глаза и потянулась. – Жарко как! И мы вроде бы ни в какой не в Бухаре!

– Под Рязанью, – засмеялся Иван. – Только эта не та Рязань, которую ты знаешь.

– Как это не та?

– Увидишь, – Раничев поцеловал девушку в губы и, поднявшись на ноги, широко развел руками. – Я подарю тебе свой мир, Евдокся! Примешь такой подарок?

Девушка улыбнулась:

– Приму… Тогда что же мы тут сидим? Может, пойдем уже куда-нибудь?

– Пойдем… – Иван галантно подал боярышне руку… и вдруг громко расхохотался.

– Ты что, Иване? – не поняла та.

Раничев всплеснул руками:

– Ну я и дурень! Пойдем, сказал… Куда ж мы пойдем в таком виде? Ты – словно Шахерезада, я – при сабле. Экие оба красавцы. И, главное, денег-то нет… Нам бы только до города добраться… Хотя…

Иван решительно вытащил из ножен саблю:

– Раздевайся.

– Как, совсем?

– Совсем, совсем…

Евдокся усмехнулась и сбросила одежду на траву – сначала халат, потом, лукаво стрельнув глазами, шальвары.

– Ожерелье тоже снимай, – раздеваясь, махнул рукой Раничев.

Послушно сняв ожерелье, девушка обняла его за плечи, повалила в цветы – ромашки, васильки, одуванчики…

– Эх ты ж, люба! – лаская боярышню, Раничев покрыл жаркими поцелуями все ее тело.

Евдокся застонала и изогнулась…

– Как мне хорошо с тобою, Иване!

– Как здорово, что мы вместе…

У Ивана вдруг возникло стойкое ощущение того, что за ними подсматривают. Хотя вокруг не было никого. Может быть, прятались в кустах, в овраге?

Обнаженная Евдокся вытянулась на траве:

– У нас же должна скоро быть свадьба, помнишь?

– Конечно, – Раничев ласково погладил ее по груди. – Обязательно будет.

– И я рожу тебе сына. Нет, трех сыновей. Наследников.

Иван улегся рядом с любимой. Громко урча мотором, над головой пролетел самолет. Маленький такой кукурузник-биплан, кажется, Ан-2. Надо же, они еще летают.

– Ну, хватит лежать, – проводив самолет взглядом, Раничев потянулся за саблей.

– Что это было? – прижавшись к нему, с испугом спросила боярышня.

– Змей Горыныч, – пошутил Иван. – На Киев полетел. Страшно?

– Не очень, – с улыбкой призналась Евдокся. – Ведь я же с тобой!

– И правильно. Нечего бояться всякую нечисть, – Раничев вдруг по привычке перекрестился и конфузливо скривился – надобно бы отвыкать.

Боярышня тоже перекрестилась и вдруг фыркнула:

– Что-то есть хочется. А ты саблю зачем взял? От Горыныча защищаться?

– Ну да…

Хохотнув, Раничев поднял валяющуюся в траве девичью одежду, взмахнул саблей:

– Вот тебе шортики, вот – рубашка… Одевайся.

Пожав плечами, боярышня натянула обрезанную одежку… Осмотрев себя, сконфузилась:

– Срам-то какой, прости Господи!

Иван, взглянув на нее, усмехнулся:

– Очень даже сексуально смотришься. Да ты халат-то не запахивай, завяжи узлом над пупком. Да не так… Эх, иди сюда, горе мое.

Одев Евдоксю, занялся своим гардеробом – штаны не стал обрезать – заправленные в сапоги, они и так не вызывали особых подозрений – ну, дачник, охотник или рыбак. Вот халат, конечно, был вызывающ – уж сверкал, прямо переливался а ля Гарун аль-Рашид. Туника тоже яркая – золотистого шелка. Впрочем, обрезать рукава – сойдет. Этакий хиппи.

– Ну что? – закопав на склоне оврага саблю и ожерелье, Иван оглянулся на девушку. – Вот теперь, в путь! До города доберемся, а там…

– А мне что же, так и идти босиком?

– Уж потерпи, милая. Чеботы твои с шортами вовсе не смотрятся. Да, думаю, до дороги недалеко. Спустимся к реке, там, думаю, мост или брод. И еще вот что… Что бы ты ни увидела – не удивляйся и не пугайся. Поверь, ничего нам тут не угрожает, поняла?

– Поняла, – Евдокся вздохнула и провела рукою по бедрам. – Вот уж не думала, что в твоей вотчине женщинам полагается ходить голыми.

Раничев только рассмеялся в ответ.

Вдоль оврага, к реке, тянулась тропинка, пройдя по которой, Иван и Евдокся вышли к излучине реки, покрытой коричневато-желтым песком пляжа. На песке в строгом порядке была сложена одежка, рядом с которой расставлены детские тапочки – пар двадцать, – обладатели коих сейчас во всю резвились в реке под присмотром неприятного сутулого типа в роговых очках, черных трусах, как у футболиста, и сделанной из газеты пилотке. Тип находился у самой кромки воды, а за тапочками присматривала толстая тетка в грязном белом халате.

– Вы куда, товарищи? – увидев подошедших, строго спросила она. – Здесь детский пляж!

– Да мы вот брод ищем, – как можно шире улыбнулся Иван. – Или мост. Не подскажете – где?

– А зачем вы спрашиваете? – тетка неодобрительно посмотрела на зардевшуюся Евдоксю. – Ходют тут, интересуются… Сейчас милицию вызову.

– А вот это было бы неплохо! – обрадовался Раничев. – С вашего мобильника позвонить можно?

– Чего? – тетка уставилась на него тупо и непонимающе. – У нас, товарищи, режимное… почти режимное, учреждение, и я вас убедительно прошу покинуть пляж, иначе…

– Иначе что?

– Иначе я позову нашего ответственного работника, и тогда…

Раничев ухмыльнулся – этот дурацкий разговор начал его утомлять.

– Нужен нам ваш пляж! Поймите, нам в город надо, мне и моей невесте, – он обнял Евдоксю за талию.

Тетка вдруг покраснела, возмущенно пилькнув глазами:

– Да как вам только не стыдно, товарищи! Здесь же дети… Ой! – она вдруг посмотрела на часы и, бросив собеседников, побежала к речке:

– Вилен Александрович, заканчивайте купание.

– Так… Дети, все из воды, раз-два! – по-военному скомандовал сутулый.

Купающиеся гурьбой выбежали на берег. Иван хохотнул – уж больно странный вид был у ребят: на мальчиках – длинные черные трусы, на девчонках – закрытые купальники, тоже в основном черные.

По команде сутулого стопившиеся на берегу дети быстро одевались. Натягивали какие-то блузы, надевали на головы панамы, на шею повязывали… красные пионерские галстуки!

Пионеры! Так вот в чем дело. А сутулый и тетка в белом халате, по-видимому, активисты местного отделения КПРФ. Зюгановцы! То-то заладили – «товарищи»… А вообще, молодцы, за молодежь борются, пионерский отряд вон организовали, что оочень нелегко в наше время. Интересно, кто только туда детей отдал? Наверное, члены компартии. Что ж, попадаются среди них и вполне приличные люди. Раничев улыбнулся – он был напрочь лишен политических предрассудков, а один из его дальних знакомых – Колька Рябчиков – даже занимал в КПРФ какой-то пост и немаленький. То ли председатель ячейки, то ли второй секретарь горкома, черт их поймет. У него, у Кольки, и дед был из этих… О! Так, может, Колька поможет? А что, может, и вспомнит, поможет по старой памяти, все лучше, чем тачку на пыльной дороге ловить, во-первых, могут и не остановиться в поле или в лесу, во-вторых, похоже, здесь вообще тачки редко ездят – за все время только один грузовик и проехал, да еще какой-то дед на телеге.

Красногалстучная детвора уже выстроилась на песке в длинную шеренгу.

– Становись! – поправив очки, громко скомандовал сутулый – уже в белой, с алым галстуком, блузе и широких брюках. Дети выровнялись.

– Нале… ву! – голос у сутулого был вовсе не командирский, какой-то гнусавый, только что громкий, да и команды он подавал как-то не по-военному вычурно. – Песню запе… вай!

– Мужчина, – Раничев подбежал ближе. – Можно вас на минуточку?

Сутулый недовольно обернулся:

– В чем дело, товарищ? Вообще, что вы делаете на лагерном пляже?

– Я вам только что хотела сказать, Вилен Александрович, – встряла в разговор тетка. – Они тут с полуголой девицей разлагают…

– Вы такого товарища Рябчикова знаете? – перебивая, осведомился Иван.

Тетка и сутулый переглянулись:

– Кого?

– Рябчикова… Он у вас там в горкоме, что ли…

– А вы ему кто? – настороженно поинтересовался сутулый.

– Хороший знакомый, – Раничев широко улыбнулся. – Мы и учились в одной школе, только он чуть постарше. Давно, правда, не виделись… Вы бы позвонили, я думаю, он обрадовался бы. Или мне дайте мобильник – никуда ведь не денусь.

– Что вам дать? – переспросила тетка. А Вилен Александрович вдруг ни с того ни с сего разулыбался:

– Товарищ Рябчиков – ваш друг?

– Ну, не то чтобы друг… Скорее, приятель…

Вилен двинул локтем тетку:

– Конечно же, мы позвоним в горком… а вы… по его заданию здесь, или так, отдыхаете?

Тон Вилена Александровича показался Раничеву несколько испуганным. У тетки тоже был какой-то растерянный вид.

– Отдыхаем, – с усмешкой отозвался Иван. – Рыбу ловим, загораем, купаемся.

– Хорошее дело… Если хотите позвонить, пожалуйста, пройдемте с нами в лагерь, – любезно предложил Вилен. – Только вот… – он оглянулся на Евдоксю. – Нельзя ли, чтобы девушка оделась?

– Нельзя, – усмехнулся Иван. – Украли у нее всю одежку какие-то ухари.

– Ах, какое несчастье! В милицию, конечно, уже заявили?

– Да заявили… Толку-то…

– Что же, однако, делать? Вашей спутнице в таком виде в лагерь нельзя.

Вилен задумался – чувствовалось, что, несмотря на свою молодость – вряд ли больше двадцати пяти, – он в этой паре был старшим.

– А вот как поступим! – воскликнул Вилен через пару минут и обернулся к тетке. – Ты, Глафира Петровна, иди-ка вперед, к сестре-хозяйке… Подыщешь там кое-что, ну а мы пока подождем за забором, у калитки для сотрудников.

– Слушаюсь, – Глафира Петровна кивнула и, подобрав полы халата, рысью припустила за уходящим отрядом.

Раничев и Евдокся следом за Виленом Александровичем поднялись по тропинке на берег и, обогнув овраг, выбрались на широкую, усаженную липами и тополями аллею, ведущую к распахнутым воротам детского лагеря. Из репродуктора отдаленно доносилась музыка. Кажется, Моцарт. Едва дети с Глафирой скрылись за лагерным забором, от ворот отъехала легковая машина. Какая-то старая модель… Раничев посторонился, пропуская раритет, – бежевую сверкающую «Победу» с черными номерами. Однако еще ездит. И вид – вполне, вполне. Вот бы такую! В качестве второго автомобиля, так сказать, для души. Интересно, сколько она сейчас стоит? Если в хорошем состоянии…

– Нам сюда, – не дойдя до ворот метров с полсотни, вожатый внезано повернул налево. По заросшей чертополохом и лопухами тропке прошли вдоль акаций, мимо старого дуба и свалки, к глухому забору с приоткрытой калиткой. У калитки лениво жевала сено запряженная в телегу лошадь. Возчика – да и вообще никого вокруг – видно не было, лишь из видневшегося за забором низенького сооружения доносились смачные матюги.

– Снова Егорыч скандалит, – Вилен зло скривил тонкие губы. – Вздорный старик. Кажется, из раскулаченных. Вот бы кем занялись органы…

Услышав эту фразу, Раничев непроизвольно вздрогнул. Однако и стиль у парня! Вот придут такие к власти…

В калитке показалась Глафира Петровна с матерчатым мешком за плечами:

– Вот, – подойдя ближе, она поставила мешок на траву. – Отыскали уж, что смогли… Конечно, не крепдешиновое платье, – женщина усмехнулась, снова окатив Евдоксю презрительным взглядом. – Но, все же лучше, чем голой… Вы, наверное, у слободки рыбачили? – она повернулась к Раничеву.

Тот кивнул.

– И зря! – мотнула головой Глафира. – В слободке-то почти каждый – судимый.

– Не повезло, – Иван развел руками. – Хорошо, хоть вас встретили.

Прихватив мешок, Евдокся ушла в кусты переодеваться. Справится ли? Должна. Вряд ли там наряды от Гуччи или Дольче-Габбано.

– А не знаете, товарищ Рябчиков к нам с проверкой не собирается? – поинтересовался Вилен.

Раничев равнодушно пожал плечами:

– Не знаю.

Какая-то тоска внезапно охватила Ивана, он и сам не знал, откуда она взялась, только что-то… что-то здесь все было неправильно, не по-настоящему, не так…

– Ну вот… – из-за кустов появилась боярышня: в черной холщовой юбке складками и бежевой блузе, в белых парусиновых тапочках.

Раничев улыбнулся и ободряюще подмигнул девушке.

– Ну что ж, идемте, – оглядев девушку, Вилен быстро зашагал к калитке.

Раничев с любопытством крутил головой. Неплохо устроились коммунисты! Широкие аллеи, тополя, статуи – классические, белые, гипсовые – пионер с горном, пионерка, девушка с веслом. Слева, на волейбольной площадке, гомонили дети, справа виднелись длинные приземистые корпуса. Мимо, поглядывая на гостей, проносились ребята в панамках, трусах и пионерских галстуках. А вот фонтан, действующий – шикарно! Стенды… «Пионер – всем ребятам пример!», «Да здравствует великий советский народ – народ-победитель!», «Зеркало чистоты», «Позор…»… Раничев повернул голову – «Позор клике Тито!». Однако… А посередине – украшенный живыми цветами потрет Сталина. Что ж, каждый сходит с ума по-своему. Видно, товарищи зюгановцы арендовали оздоровительный лагерь, да устроили в нем все с эдакой ностальгией. Неплохо, откровенно сказать, получилось, колорит соблюли. И стенды, и Сталин, и репродуктор на дереве – черная такая тарелка:

– Выступая на очередной сессии ВАСХНИЛ, товарищ Маленков в своем докладе…

Раничев не слышал, уже поднимался по ступенькам крыльца. Обитая клеенкой дверь, за нею – нечто вроде приемной: старинный, обитый темно-коричневой кожей, диван, стулья с гнутыми ножками, застеленный зеленой бархатной скатертью стол с графином и пачкой газет. Напротив входа – еще одна дверь, закрытая, с синей табличкой: «Начальник лагеря».

– Надо было написать проще – «Тов. Дынин», – вспомнив известный фильм, пошутил Иван.

– К сожалению, Геннадий Викторович еще не приехал, – извиняясь, обернулся Вилен. – А телефон у него в кабинете. Уехал с председателем местного колхоза – наши пионеры там работают на прополке. Да вы и сами видели «Победу»… Посидите пока здесь, – вожатый гостеприимно кивнул на диван. – Подождите. В графине – холодный кипяток, газеты свежие, только что привезли. А я, извините, отлучусь – сейчас у нас тихий час, надо проконтролировать.

– Пожалуйста, пожалуйста, – светски улыбнулся Иван, провожая вожатого взглядом.

Сквозь распахнутую форточку доносились детские крики. Иван подошел к столу.

– Газеты – это хорошо, – он потер руки. – Сейчас почитаем. Что там у них есть? Какие-то «Вести с полей», «Угрюмовский коммунист», «Правда»…

Раничев развернул газету: «Стахановский почин свинаря Бондаренко», «Югославские фашисты наступают на права трудящихся», «Угрюмовский комсомол рапортует: решения XI съезда ВЛКСМ выполним!»

Что за белиберда?

Предчувствуя недоброе, Раничев взглянул на число и похолодел: 12 июля 1949 года. Еще не веря до конца, схватил «Вестник полей», «Правду»… То же самое!

Сорок девятый год!

О боже!

Иван тяжело…

Глава 2

Угрюмовский район. Сегодня он играет джаз…

Постоянно совершенствовать формы и методы воспитательной работы среди юношества, среди пионеров и школьников – таково должно быть непреложное правило…

Речь Л.И.Брежневана XV съезде ВЛКСМ

…опустился на диван.

– Что-то случилось? – Евдокся встревоженно вскинула брови.

– Случилось? – Раничев улыбнулся. – Ничего, любушка! Прорвемся.

По ступенькам крыльца вдруг загрохотали шаги, по-хозяйски распахнулась дверь, и на пороге возник улыбающийся мужчина на вид ровесник или чуть младше Ивана, в тщательно отутюженной гимнастерке под широким командирским ремнем и синих галифе, заправленных в до блеска начищенные сапоги. Светлые, коротко подстриженные волосы незнакомца были зачесаны на косой пробор, тщательно выбритое лицо, в общем-то, вполне симпатичное, несколько портил белесый шрам на подбородке, светло-голубые глаза смотрели спокойно и прямо.

– Ждал, ждал! – чуть прихрамывая, он подошел к дивану и протянул руку. – Артемьев, Геннадий Викторович. Начальник этого лагеря… А вы, как я полагаю, худрук?

– Раничев Иван Петрович, – Иван пожал руку. – А это со мной… Евдокия.

– Какое хорошее русское имя! – непритворно восхитился Артемьев. – Евдокия! Очень, очень приятно. Мне сказали, вы хотели позвонить в горком товарищу Рябчикову? Боюсь, не получится… Что ж вы сидите, проходите! – Начальник лагеря гостеприимно распахнул дверь в кабинет. – Прошу!

– А у вас что, телефон не работает? – Иван кивнул на внушительных размеров аппарат из черного эбонита, стоявший на большом двухтумбовом столе.

– Телефон? – Артемьев… или лучше – товарищ Артемьев – рассмеялся. – Да нет, все работает, просто товарища Рябчикова на месте нет, и не скоро будет. Как мне сказал по секрету Тихон Иваныч, председатель местного колхоза имени Четырнадцатого партсъезда… Это колхозная «Победа», кстати, наверное, видели? Так вот, Иваныч сказал – Николай Николаевич Рябчиков вызван в Москву.

– В Москву?! – Раничев изобразил удивление.

– Да, да, – засмеялся начальник. – В Москву, в столицу. И не зачем-нибудь, – он многозначительно поднял вверх палец. – А на повышение! Теперь наш Николай Николаевич, не каким-то там Угрюмовым, а, может, всей Московской областью руководить будет, у Иваныча на то глаз наметан, как-никак – председатель образцово-показательного колхоза, всяких начальников повидал, много куда вхож. Вы обедали? Нет?! Ну, Вилен, ну, дурошлеп, заставил людей голодными дожидаться. Тогда прошу в столовую…

Иван замялся было:

– Да мы не…

– Пошли, пошли, – выйдя из-за стола, товарищ Артемьев гостеприимно улыбнулся. – Я тоже еще не обедал, составите компанию. Там заодно и поговорим.

Столовая оказалась совсем рядом – веселое дощатое здание с распахнутыми настежь окнами, затянутыми марлей. Убирающие посуду дежурные пионеры звонко здоровались.

– Здравствуйте, здравствуйте, – улыбался начальник. – Виделись уже с вами утром.

– Геннадий Викторович, а в поход с ночевкой сходим?

– Обязательно сходим, Павлик. На ближайшие дни прогноз хороший.

– И рыбу будем ловить?

– А как же! – товарищ Артемьев засмеялся и, обернувшись к гостям, развел руками. – Пацаны, что поделать. Охота. А может, и мы с ним махнем, чем черт не шутит?

– Мы? – удивился Раничев.

– Ну да, – начальник лагеря жестом пригласил к столу. – А чего? Прогуляемся, порыбачим. После родительского дня, естественно. Вы ведь к нам худруком на все лето, так?

Иван подавился сметаной, которую уже начал черпать чайной ложечкой из граненого, с морозною жилкой стакана:

– Ну, вообще-то…

– Знаю, знаю, – товарищ Артемьев замахал руками. – Хотите сказать, что договаривались только до конца второй смены. Ну, товарищ дорогой, ну войдите в положение, у нас ведь столько праздников задумано, игр… Я понимаю, что вам обещал лично товарищ Рябчиков, но поймите и меня… А у нас тут воздух такой замечательный, не то что в городе. Опять же питание, природа, речка. Ну что вам стоит до конца августа, а? Всего-то полтора месяца.

– Гм…

– Скажете – отпуск? Ну и что? Чем здесь, у нас, не отпуск? А потом мы вас отвезем, вы не переживайте. Да вы только в окно гляньте! – начальник лагеря вздохнул и безнадежно махнул рукою.

– Да, природа тут замечательная, – осторожно кивнул Иван.

– Вот и я говорю! – оживился товарищ Артемьев. – Ну как, согласитесь, а? Вы не думайте, все в стаж пойдет… Студенты студентами, а с детьми тоже нужно кому-то заниматься.

– Так вон у вас, Вилен Александрович на то есть и вожатые.

– Вожатые у меня в основном девчонки с педтехникума, – смешно дуя на ложку с супом, посетовал Геннадий Викторович. – Энтузиазма много, опыта нет. Про Вилена и говорить нечего – не на те руки мастер, – начальник неожиданно скривился, так что непонятно было, то ли это ему Вилен не нравился, то ли суп оказался уж слишком горячим. – В прошлом месяце родительский день… а, не стоит и вспоминать. Что тут скажешь? Худрука не дали, зато меня потом так на партактиве склоняли, уши в трубку сворачивались. Договаривайтесь, говорят, с райкомом комсомола. Вот и звоню уже вторую неделю. Вас вот наконец-то вызвонил… так и тут только на одну смену. А в августе я что заведу? Может, все-таки согласитесь, а? Ну, что вам стоит? Вы вот как думаете, Евдокия?

– Не знаю, – Евдокся смутилась, бросив быстрый взгляд на Ивана.

– Эх, Иван Петрович, – начальник лагеря перехватил взгляд. – Жена у вас какая красавица, а держите вы ее… прямо скажем, патриархат! Не по-нашему это, не по-советски.

Раничев улыбнулся, уже что-то прокручивая в уме и лихорадочно соображая:

– Для нас, для мужчин, лучше уж патриархат, чем матриархат.

– Ну, вы скажете, – товарищ Артемьев шутливо погрозил пальцем. – А вообще, конечно, что-то в этом есть, да простит меня любезнейшая Евдокия… Ничего, что без отчества?

– Ничего, – кивнул Иван, ему уже стал чем-то нравиться этот простоватый парень – начальник. Больно уж улыбка у того была замечательная – искренняя такая, открытая. В конце концов – сорок девятый год, это вам не хухры-мухры: доносы, репрессии, госбезопасность и прочие прелести в одном флаконе. Без документов долго не протянешь, а заклинание – Раничев уже пробовал по пути – пока не действовало. Ладно, с этим после… Главное сейчас – закрепиться, и есть шанс, и не шуточный. Упускать такой не стоило.

– Вас послушать – так тут просто рай земной, – улыбнулся Иван. – Вообще-то, мы с Евдокией в Гагры собирались.

– Да какие Гагры? – положив ложку, Артемьев всплеснул руками. – Чем вам тут не курорт? Судите сами – питание бесплатное, воздух чистый, рыбалка, да и весело, что говорить. К тому же – и деньги сэкономите, если уж на то пошло.

Раничев наконец решился.

– Все бы хорошо, Геннадий Викторович, – осторожно произнес он. – Да ведь, вы, наверное, уже знаете, неприятность с нами произошла… документы украли… теперь пока восстановим…

– Ну вот, – лицо начальника лагеря озарилось вдруг лукавой улыбкой. – А вы говорите – Гагры… Куда ж вам без документов?

– Да будем, как и раньше, в деревне…

– Зачем – в деревне? Я ж вам говорю – давайте ко мне.

– Без документов?

Начальник махнул рукой:

– Вы только согласитесь, а уж я придумаю что-нибудь. Тем более – вас сам товарищ Рябчиков знает. В конце концов, оформлю вас на документы тестя, а жену вашу – как тещу.

– Смелый вы человек, Геннадий Викторович!

– А, пустое… Я ж на Четвертом Украинском, командиром саперного батальона… Чего мне теперь-то бояться? Вы сами-то воевали?

Раничев хмуро кивнул – еще бы. Только этим, можно сказать, и занимался в последнее время.

– Вот! Я почему-то так и подумал, что вы тоже фронтовик, глаз наметан. Где служили?

– Полковая разведка… Больше ничего не скажу.

– А, понятно, понятно, не маленький, – товарищ Артемьев потер руки и поставил вопрос ребром: – Ну, соглашаетесь?

– А куда от вас денешься?

– Ну, вот и славно! – от избытка чувств начальник лагеря едва не поперхнулся компотом. – Жить будете недалеко, во флигеле, мы его меж собой называем по-английски – «коттэдж». Там все наши, кроме вожатых, естественно, – те в бараках, вместе с отрядами. Вечером у нас машина в город пойдет, съездите, переоденетесь да личные вещи захватите. Ну, идемте, покажу ваши владения.

Громко поблагодарив поваров, товарищ Артемьев галантно пропустил в двери Евдоксю, обернулся:

– Красивая у вас жена, Иван Петрович! Кстати, у нас через три дня аванс… Как раз и получите.

Лагерь назывался «Юный химик» и принадлежал Угрюмовскому лесхимзаводу, называемому его работниками просто – «хим-дым». Небольшой – пять пионерских отрядов, десять вожатых, обслуга – медсестра Глафира, сестра-хозяйка, повара, сторож, бухгалтер – и начальник с замом, старшим воспитателем Виленом Александровичем Ипполитовым. Теперь вот к ним прибавились еще двое «худруков», призванных поднять на невиданную высоту лагерную самодеятельность.

Флигель – или «коттэдж» – располагался сразу за территорией лагеря, у забора, невдалеке от главных ворот с пионерским постом в беседке. Второй этаж – мезонин – занимали две комнаты – в одной жил Вилен, в другой теперь – Иван с Евдокией. Внизу проживали все остальные, кроме начальника – тот и ночевал в кабинете. Комната «худруков» – два метра на три, из мебели две койки и тумбочка – прямо скажем, не радовала. Впрочем, не до жиру.

– Ну вот, – Раничев опустился на застеленную серо-голубым казенным одеялом койку. – Пока поживем здесь.

– Здесь? – похоже, боярышня была шокирована непритязательностью уюта. Впрочем, она тут же улыбнулась, – Думаю, ты вскоре наймешься к какому-нибудь местному князю, и он подарит тебе несколько деревень. Да, так и будет, всенепременно. А пока, что ж, поживем и тут. Какая странная у вас одежда… Рубаха почти что прозрачная, сарафан короткий – как будто и нет его.

– Это не сарафан – юбка, – Иван притянул к себе девушку и поцеловал, быстро расстегивая блузку. Обнажив грудь, погладил рукою.

– Какой яркий светильник, – прикрыв глаза, прошептала Евдокся. – Лучше б его совсем притушить…