Запретный мир Новак Илья

Паук прокомментировал:

– Решила, я тебя кокнул. И как набросится! Я сейчас просто не в форме малехо, а то бы показал дурище, как надо драться.

– Прекрати! – повысил голос Бел, пытаясь сообразить, надо ли попробовать отстранить от себя Деби или и так хорошо.

– Почему? – удивился паук.

– Ты… плохо выражаешься.

– Да ну, правда, что ли? Эй, паря, чего ж я такого сказал?

Между тем приглушенные лепетания прекратились, Деби отступила и, энергично протерев глаза кулаками (ее меч лежал в траве рядом со шпагой де Фея), спросила:

– Как ты спасся?

– Я просто упал в ров и потерял сознание, – разъяснил Белаван. – А очнулся уже утром.

– Ты видел кого-то из отряда наследной Вессантры?

– Нет. Там только мечи и стрелы валяются. А ты? Как ты спаслась?

Паук влез с очередным саркастическим замечанием:

– Ну, заладили, разверни да подбрось! Воркуете, как два общипанных голубка. В смысле, как голубь и голубица. Мерзко слушать.

Сверхтвердый титановый стержень в организме де Фея напомнил о себе – Бел поднял шпагу и, продемонстрировав ее членистоногому, вежливо произнес:

– Еще раз разинешь рот, то есть жвала, и скажешь что-нибудь оскорбительное – получишь этим по брюху, понял?

– Понял, чего же не понять? – Паук отскочил и присел. – Все понял, дылда очкастая. Токмо это я к тому, что вы много болбочете, а толку – шиш.

– Ты хочешь сказать, что при большом количестве слов наш диалог несет в себе не слишком большой заряд информативности, да?

– Во-во, ее самой, – подтвердил членистоногий. – Информ… этой… фигу с хреном, короче, он несет.

Бел повернулся к Деби и, поправив очки, произнес:

– В чем-то он прав. Я предлагаю рассказать все друг другу по очереди.

– Нет, – спустя пять минут произнес Белаван. – Я повторяю, если бы их всех убили, остались бы тела. Наверное, их взяли в плен.

– Точно, паря, – согласился паук. – Не было такого приказа. Старшая сказала – всех повязать и доставить к ней.

– Вот видишь. Нашему новому знакомому сейчас незачем врать.

Деби с сомнением и недоверием посмотрела на паука.

– Я не вру, точняк! – возмутился тот. – Разверни да подбрось, для чего мне врать?

Они медленно удалялись от замка, невысокие шпили которого уже давно скрылись за деревьями. Как выяснилось, истории, происшедшие с каждым, не слишком изобиловали приключениями.

Отлетев от замка на некоторое расстояние и немного снизившись, хамелеон-летун выпустил Дебору, которая упала в густую крону высокого дерева, где и застряла, не получив повреждений, а лишь оцарапавшись и потеряв кепку. Спускаться вниз ночью было страшно и небезопасно, поэтому она, то ненадолго засыпая, то просыпаясь, дождалась среди ветвей утра, а утром, очутившись на земле, немедленно наткнулась на паука.

Испытывая природную неприязнь к членистоногим – тем более таких размеров – и думая к тому же, что он и его друзья уничтожили отряд наследной Вессантры вместе с Белом, Савимур, мужчинами и детьми, она достала меч и собралась со всей решительностью искромсать паука на кусочки, во исполнение каковой программы и закатила истерику, свидетелем которой стал Белаван.

Бел вкратце рассказал о своих приключениях, а вернее, об отсутствии таковых, после чего слово взял паук. Выяснилось, что зовут его Гунь Ситцен и, будучи еще человеком, он проживал в каком-то городке Западной области Кабуки, работая там кучером, а также… Он не стал уточнять, каким именно способом добывал средства на дополнительные кусочек хлеба и стаканчик вина. Но и у Белавана, и у Деборы сложилось впечатление, что воровством и мелким грабежем.

Итак, разъезжая на козлах муниципального дилижанса, а также занимаясь кое-какими темными делишками, Гунь Ситцен нельзя сказать, чтобы процветал. Поэтому, когда к нему и нескольким его дружкам обратился лично Зигрия Матхун с предложением поработать, некоторые из них – и Ситцен в том числе – согласились. Тем более что Матхун пообещал щедро платить за труды.

Захват отряда наследной Вессантры стал, собственно, их первым делом. После того как Бел стянул его с крыши, Гунь почти в точности повторил путь де Фея. Он тоже упал, но только не в ров, а на землю рядом с ним, тоже потерял сознание, а утром, очнувшись и не обнаружив в замковом дворе никого из своих, отправился на поиски, и теперь…

– И теперь мне во что бы то ни стало надо попасть в Стопу к Шангухе за три дня, – заключил он. – Потому как непонятно, по окончании срока я сам собой превращусь обратно или это она должна будет чегой-то со мной сотворить во время праздника Свечи? – По телу паука вдруг прошла волна сильной дрожи, и он добавил: – Слушайте, у вас, часом, травы какой-нибудь нету? Что-то меня колотит…

Дебора окинула взглядом устилавший землю зеленый ковер и вопросительно глянула на Бела.

– Разве ты травоядный? – поинтересовался де Фей.

– Скорее травокурный. Косяк забить хочу. А еще лучше… ну, понял, понял, нету у вас ни травки, ни кашки, ни жероина…

– Нам надо выработать план действий, – заметил Бел через минуту. – Деби, вот ты, к примеру, куда думаешь направиться?

Она, не задумываясь, ответила:

– Если отряд не уничтожен, то продолжает свой путь к Стопе. Но попасть туда можно только по Пути Безумного Фуна, который откроется через два дня. Дорога лежит через город Недотычки. Значит, я иду туда в надежде встретиться со своими. Ты присоединишься ко мне, Белаван де Фей?

– Ну, конечно, – подтвердил Бел. – Ее Высочество наняла меня и пока еще официально не уволила, так что я в любом случае должен постараться ее найти. И потом – мне до смерти интересно взглянуть на…

Его прервал пронзительный, пробирающий до костей визг. С деревьев дождем посыпались то ли желуди, то ли шишки, в небе солнце испуганно скрылось за ближайшим облаком. Бел с Деборой оглянулись.

Визжал Гунь Ситцен. Мохнатое тело припало брюхом к траве, согнутые лапы дрожали, жвала перекосились, а фасетчатые глаза выпучились.

– Что с тобой? – крикнул Бел.

Сквозь визг до них донесся исполненный муки голос:

– Ломка у меня, сечешь, паря? Я два годка на жероине сижу… Матхун говорил… кто это дело принимает – тот не годится… Потому как, говорил, могут быть спонтон… спонтен… спонтанные изменения… Его Шангуха… специально предупредила… Но я… скрыл… что жероином балуюсь…

Бел повернулся к Деби и спросил:

– Жероин?

– Такое… вещество, – пояснила она. – Оно очень сильно действует, говорят… ох!

Восклицание сопровождалось заметным расширением светло-зеленых глаз. Белаван вновь повернулся.

С пауком творилось что-то неладное… В том смысле, что он уже перестал быть пауком.

Его тело, до того похожее на наполненную овсяной кашей миску, по какой-то причине обросшую волосами, медленно вытягивалось, одновременно сплющиваясь по бокам. Шерсть опадала бурыми клочьями, лапы укорачивались и, кажется, уменьшались в количестве.

Дебора покачнулась, Бел поспешно подхватил ее и осторожно уложил на траву, а после глянул на Гуня Ситцена.

Метаморфоза уже завершилась.

Чуть погодя солнечные пчелы перестали жужжать в голове Деборы Анчи, и до девушки начали доноситься голоса. Деби открыла глаза и увидела лазоревый фон с редкими облаками, охряный кружок солнца за белесой дымкой – все это, будто картина, нарисованная акварелью на крышке небес, плотно прикрывающей мир Цилиндра. Дебора села и посмотрела на Белавана де Фея, мирно беседующего с двухметровым сиреневым…

Деби затруднилась с идентификацией, но более всего он напоминал крокодила. У существа была вытянутая пасть с двумя рядами зубов, сужавшийся к концу хвост и равнобедренные кожаные треугольники, тянувшиеся вдоль шеи, позвоночника и хвоста. На лбу у крокодила рос рыжий панковский гребень, а на кончике хвоста имелась аккуратная кисточка, как у пуделя, только что вышедшего из собачьей парикмахерской, – разве что без банта.

Самым поразительным казалось то, что хотя пасть крокодила не обнаруживала решительно никакого сходства с обликом паука (у которого пасть, морда или лицо в обычном понимании вообще отсутствовали), – но по каким-то неуловимым признакам было видно, что и паук, и крокодил суть одна и та же личность.

Несколько секунд Деби размышляла, не хлопнуться ли еще на некоторое время в обморок, но потом пришла к выводу, что в таком виде Гунь Ситцен смотрится, по крайней мере, гораздо менее противно, и отказалась от этой идеи.

– …будет продолжаться четыре-пять дней, а приступы повторятся еще три раза, – пришепетывая, говорил экс-паук. Он, кажется, уже пришел в себя, хотя его упиравшиеся в землю мощные лапы иногда начинали дрожать. – Я знаю, паря, потому как бросал когда-то. Неделя ломки и четыре сильных приступа. Токмо в прошлый раз я, натурально, ни в кого не обращался – мучился, и все! Опосля, конечно, отпускает…

– Но почему ты превратился в… это? – спросил Бел и озабоченно посмотрел в сторону Деби: – Как ты?..

Она кивнула.

– Кто его знает, паря… Жероин выходит из внутренностей и, видать, чегой-то такое вытворяет с натурой. Из меня визг так и прет, слыхал, какую я руладу выдал? И это ж токмо первый приступ, самый слабший. Дальше будет хуже.

– Тебе надо попасть в Стопу, – решил Белаван, когда они вновь двинулись вперед. – Может, эта святая женщина сможет помочь и… – Он осекся под двумя недоуменными взглядами. – Я что-то не то говорю?

– Святая женщина? – прошипел крокодил. – Ты чё, паря? Да Посвященная Шангуха самая ссученная стерва из всех, топтавших Кабуку до и после оцилиндривания!

Если бы охарактеризовать Посвященную Шанго довелось Деборе, она бы выразилась по-другому… Хотя слова Гуня Ситцена точно отражали положение дел.

– Оцилиндривание? – переспросил Бел. – Вы хотите сказать, что раньше она… раньше этот мир… Кабука была другой?

Белаван де Фей, Дебора Анчи и сиреневый крокодил Гунь Ситцен остановились, в изумлении уставившись друг на друга.

– Я не понимаю, – призналась Деби. – Как это может быть – мир в шляпе? Я слышала выражение «мир в кармане», но это только поговорка. Я хочу сказать, шляпа, она ведь… – Дебора свела ладони почти вплотную. – Она ведь маленькая, да? А мир… мир… – она широко развела руки, будто пытаясь объять необъятное, – мир ведь большой.

– Точняк! – глубокомысленно подтвердил Гунь.

– Тут дело вот в чем… – Белаван задумался, соображая, какой бы пример привести. – У нас как-то жил такой умный человек по имени Альп Штейн… Ну вот, сидел он как-то днем на пустыре под деревом, и на голову ему упало яблоко. Очень, понимаете, маленькое яблоко, но зато с самой верхушки…

А дерево было высокое… Ну вот, он и получил сотрясение мозга. И пока лежал в больнице под присмотром… гм… красивой медсестры, во сне ему как-то привиделась Теория Относительности. Эта теория, как вы сами понимаете, о том, что все в нашей жизни относительно. И расстояния, и размеры, и время. То есть если бы яблоко висело ниже, но было бы крупнее, то падало бы оно меньшее время и преодолело бы более короткое расстояние, а все же результат остался бы тот же – хрясть по голове, сотрясение, медсестра, сон, теория… С другой стороны, если бы яблоко было средних размеров и висело на средних ветках, то падало бы оно среднее количество времени, но опять-таки получилось бы – удар, койка, медсестра, сон, теория… Ну и вот…

– А дальше? – спросила внимательно слушавшая его Деби.

– Ну, дальше он выздоровел, женился на медсестре, изобрел холодильник и, живя на проценты с патента, занялся отрезанием собачьих голов и их дальнейшим оживлением при помощи электроимпульсов. По-моему, именно в такой последовательности.

Некоторое время они шли молча. Воздух ощутимо посвежел – где-то рядом протекала река. Деби спросила сосредоточенным голосом:

– И при чем здесь это? Подумав, Бел осведомился:

– При чем здесь что?

– Ну, твоя теория… Какое она имеет отношение к тому, что Кабука, как ты утверждаешь, находится в шляпе?

– Нет, нет, она не объясняет, как Кабука там очутилась, она говорит о том, что в самом по себе факте нет ничего удивительного. Или противоестественного. Понимаешь, теория говорит нам, что ни время, ни расстояние, ни размеры не имеют принципиального значения… Что большое, оно, понимаешь, видится на расстоянии… И… гм… через некоторое время… и… я… гм… У меня всегда так – умом все хорошо понимаю, а если пытаюсь объяснить словами… Когда я пытаюсь умничать, то всегда говорю глупости – это лейтмотив всей моей жизни. Вот ты лучше скажи, как произошло это ваше оцилиндривание? И когда? И что было раньше?

– Это произошло больше двух лет назад. А до того Кабука была просто большим островом во Внешнем Океане…

– Ага, значит, Кабука – это не целый мир? Всего лишь остров? – уточнил Бел.

– Конечно, просто большой остров… Во Внешнем Океане, очень далеко, есть… то есть были и другие острова, некоторые моряки раньше доплывали до них. В общем, наш мир был обычным, плоским…

– Обычный мир – круглый, – вежливо вставил Бел. – Извини, я тебя перебил…

– Круглый? Не знаю, в пансионе нам говорили, что мир плоский… Ну, в общем, как-то ночью раздался очень сильный грохот, недра земные содрогнулись, и наутро выяснилось, что Кабука свернулась, а земля по ее краям стала… ну, как бы вертикальной… Превратилась в Круглую Стену, вот. Через какое-то время появилась Посвященная Шанго и ее жрицы. Они объявили, что оцилиндривание произошло вследствие неизъяснимой воли Богов, а Шанго – их Поверенная в Кабуке. Она создала Стопу, Путь Безумного Фуна и постепенно стала всем… ну, почти всем здесь командовать. Поначалу-то многие ее не слушали и роптали, но она умеет делать такие вещи…

– То есть она владеет колдовством? – вновь уточнил Бел. – Магией?

– Вот-вот.

– Но магия – это всего лишь другое название процесса постижения тайн природы и взаимодействия между живой и неживой материей…

– Я опять не понимаю, – начала Деби, и тут деревья расступились, явив взорам путников низкие, заросшие осокой берега не слишком широкой лесной речки.

По ней плыл корабль с симметричными, загнутыми вверх носом и кормой, с косым грязным парусом и двумя рядами длинных весел, торчащих из круглых отверстий в бортах.

Сейчас эти весла были подняты наискось к небу, да и ветер совсем не надувал косой парус, так что корабль двигался медленно, повинуясь лишь ленивому течению. Это позволяло хорошо разглядеть овальные щиты, выставленные в ряд над бортом, а также пару торчащих за кормой длинных шестов, на которых висели массивные деревянные клети. В одной из них сидел человек, одетый в костюм с белой меховой опушкой.

Реакция спутников удивила де Фея. Деби, схватив Бела за локоть, отпрянула, а Гунь Ситцен, тихо выругавшись, попятился в кусты.

С корабля донесся свист, над щитами возникло что-то блестящее.

– Северянки, паря! – простонал Ситцен, пытаясь развернуться и ломая ветки хвостом. – Трахнутые по башке берсеркши!

Ряд весел опустился, вспенив воду, и корабль повернул к берегу. Дебора, тянувшая Бела в лес, зацепилась за примятые хвостом Ситцена кусты и с размаху уселась на землю. Несколько фигур перемахнули через борт корабля и заспешили по мелководью.

– Да что ты? – сказал Белаван Деборе, которая сидела, широко расставив ноги, откинувшись назад и упираясь в землю руками. – Смотри, какие забавные!

Их было пятеро, все облачены в просторные серые одежды, вооружены либо двуручными мечами-эспадонами, либо топорами-лабросами. У всех на головах жестяные ведра с прорезями для глаз и короткими загнутыми рогами.

Путешественников тут же окружили три десантницы, а еще две устремились в лес за крокодилом. Тому не удалось скрыться, его поймали и приволокли назад за хвост. Ситцен громко ругался и хлопал на обидчиц пастью.

Способ, которым путников подняли на борт, отличался немудреной простотой. Схватив каждого за руки и ноги (а Ситцена – за все четыре лапы), северянки раскачали их и забросили на палубу, сами же поднялись следом по удерживаемым в горизонтальном положении веслам, как по ступеням. Корабль, дощатая палуба и могучие фигуры, по этой палубе расхаживающие, напомнили Белавану некоторые гравюры из учебника истории ранних веков, который он штудировал в интернате.

Самая мощная северянка нависла над ними, сидящими посреди палубы, и медленно сняла шлем-ведро. Под шлемом обнаружились крупное скуластое лицо, пронзительные льдисто-голубые глаза, низкий лоб и русые волосы.

Положив боевой топор размером с пирс-волнорез на палубу, северянка произнесла, глядя на волосы Деби:

– Кл’янусь богом Туром и его Л’етающим Зупилом Мёльни-Пёльни – молотая гунка, ее мужч’ина и ее… – она окинула взглядом Ситцена, – ее ручной нев’етомый звер’ек!

– Я не гунка, – возразила Дебора, приглаживая волосы ладонями.

– Нихт? Потшему такта твой волос св’етел? Может, ты – вига?

– Нет.

Льдистые глаза уставились на Бела и довольно долго разглядывали его.

– Дер гут! Интер’есный образчик западного т’ипа мужской красоты. Гд’е ты отхват’ила такой лакомый кусок, не-гунка и не-вига? Хот’я мне это пезразл’ично. А куда пот’евались твои косы, юноша? Как мы буд’ем играйт в «эй, сестрица, отсеки косицу!» с такой скудной поросл’ю?

– Вы что, с ума сошли? – возмутилась Деби. – Ни в какую «косицу» вы с ним играть не будете!

– Молчайт! – Великанша прервала ее, топнув ногой так, что корабль качнулся. – Ты буд’ешь открывает свой мал’енкий рот’ик, только когда я, Свонна, разрешайт теп’е стелайт это! А я – не разрешайт. В кл’етку их!

– Не, ну ежели не везет, дык не везет по-крупному, – бормотал Ситцен, пока одна часть русоволосых дам тащила их по палубе, а вторая разворачивала шест, подтягивая к корме клетку. – Это ж сама Свон-на Лагерлефша, повелительница варяжек! Снежная Свонна, во как!

– Повелительница варежек? – удивился Бел, водворенный в клетку вслед за Деборой через специально приоткрытую для этого дверцу.

– Варяжек, паря! А также гунок и вигок, в общем – викингок. Разверни да подбрось, уж попали так попали!

Дверца была заперта на висячий замок, а шест повернут – и клетка закачалась над водой. Узник из соседней клетки лежал в дальнем углу, так что в просветах между прутьями виднелся лишь белый пушистый мех его куртки и штанов.

– Эй! – окликнул Гунь собрата по несчастью, но тот не отреагировал. – Эй! Жмурик, что ли?

– Не говорийт! – грозно рявкнула им оставшаяся на корме северянка. – А если говорийт – то тихо-тихо. А не то… – Она молодецки взмахнула топором, изображая, что может произойти.

Ситцен улегся на прутья, просунул хвост под брюхом и принялся истово сосать рыжую кисточку на конце, потворствуя, видимо, таким способом одолевавшему его дурманно-курительному рефлексу.

– Что за игра «эй, сестрица, отсеки косицу»? – тихо спросил Белаван у Деби, устало прислонившейся к прутьям. – Какая-нибудь считалка?

– Ну да! – обрадовался Гунь. – Ты, паря, поиграйт с ними в эту считалку – и станет твой кумпол как попка младенца.

Деби пояснила:

– Любимое их развлечение. Так викингши поступают со своими мужьями, если заподозрят их в измене. Ну или когда им хочется заподозрить их в измене. Или когда напьются – то есть, наверное, почти каждый вечер – и решат, что пора заподозрить кого-нибудь в измене. В общем, такого мужа ставят возле стенки, а три его косы крепят вверху и по сторонам от головы. А сомневающаяся жена бросает по очереди три топора. Если топоры перерубят все три косы, то тогда муж признается неверным. Хотя в верхнюю косу попасть очень трудно. Ну а если ему чего-нибудь такое снесет… ну там, к примеру, голову… так это значит, что он на самом деле не изменял и чист пред женой своей. Правда, потом пользы от него уже, как правило, никакой.

Бел мысленно повторил услышанное. Пораскинул мозгами и повторил еще раз.

– Не понял, – признался наконец он. – В чем же смысл? Они так постепенно изведут всех своих верных мужчин, а неверные останутся… где логика?

Деби некоторое время молчала, нахмурив лоб, затем задумчиво произнесла:

– Ты знаешь, а ведь верно, не получается… Но, может быть, весь расчет на то, чтобы неверные мужья как раз и оставались – северянкам так, может, веселее живется, да и всегда остается повод поиграть в «эй, сестрица, отсеки косицу»?..

– А еще они все поголовно берсеркши, – вставил Гунь. – Знаешь, чё это такое, паря?

– В моем мире так когда-то называли воинов, впадавших во время боя в необузданную ярость, благодаря чему у них ускорялись рефлексы и вроде как даже увеличивалась физическая сила…

– В общем, правильно, но почему это происходит, а? Просто перед боем они напиваются отваром из особых грибов… Так что, я надеюсь, и мне чего-нибудь перепадет.

– Вон, вон, бегуйт! – донеслось до них.

Несколько дам в серых одеждах, с ведрами на головах и топорами в руках прыгнули с палубы и помчались, поднимая тучи брызг, к берегу. Их фигуры скрылись в подлеске, весла ударили по воде, останавливая корабль, но северянки вскоре появились вновь и взобрались обратно, пожимая могучими плечами.

– Не поймайт, – раздалось с палубы. – Кл’янусь Двойном, они бегайт быстрее, чем Летучее Зубило Мёльни-Пёльни летайт.

Вода плеснулась, когда два десятка весел опустились в нее, и корабль поплыл дальше.

– Так вот, може, мне удастся, – как ни в чем не бывало продолжал хамелеон, – урвать немного этой их грибной кашки и залечить свои отверстые раны.

Река сделала крутой поворот, и корабль поплыл быстрее.

– Но что они здесь делают? – осведомился де Фей. – Ведь это не Северная область, правильно? Здесь же тепло.

– Набег, – пояснила Деби. – Отправились на денек, чтоб пограбить Центральную Арру и, может быть, Западную область Кабуки.

– На денек? Стоило организовывать поход, чтобы поплавать такой короткий срок. И как они могут успеть…

– Ты чё, паря? – Ситцен даже перестал сосать хвост. – А чего ж тута удивительного? Объясняю для дылд… Значицца, все по расписанию: вечером – пьянка, подъем в пять утра, быстрый опохмележ, зарядка – и на корабли. Четыре часа плыть, выходит, еще до обеда первый набег, незначительные опустошения, потом перерыв на обед, легкий выпивон, затем – массированная облава в лесу. А после полдника и подзаправки – назад в столицу Северной области, родимый Асьгард. Вечером, часов в девять, – праздничная вечеринка, грандиозный всеобщий упивон по случаю удачного набега, поединки на столах с жареными тушами диких тпушканов, ритуальное битье морд друг дружке и «эй, сестрица, отсеки косицу»…

Белаван, внимая речи хамелеона, несколько раз вопросительно глянул на Дебору, но та вовсе не улыбалась, а слушала, серьезно кивая.

– Вы не шутите? – наконец возмутился де Фей. – Пусть у этих… э-э… громилш такие обычаи – это, в конце концов, их собственное дело, – но как они могут за утро доплывать от северных земель до западных, а уже к вечеру вернуться обратно? Это что – пикник на полянке?

– Не земель, – поправила Дебора. – Земля у нас одна, и называется она Кабука. Просто так получилось, что над Северной областью в Круглой Стене есть… Ну, как бы естественный каменный выступ. До оцилиндривания там была гора, но когда земля под нею вытянулась вертикально, эта гора превратилась соответственно в горизонтальную. Ее верхушка, конечно, осыпалась, но все основание и средняя часть остались… Они мешают солнечным лучам проникать туда, и хотя день и ночь там длятся то же время, что и во всей Кабуке, но по-настоящему солнечных лучей там никогда не видно. Там всегда холоднее и почти постоянно лежит снег. Но если отплыть оттуда по Буте – это речка, по которой мы сейчас движемся, – если отплыть по ней вверх по течению, то сразу попадаешь в более теплые места.

– Но это нонсенс! – заявил Бел. – Воздушные массы в любом случае должны смешиваться, и климат не может настолько различаться. – Он осекся, вспомнив, в каком мире находится. Слово «нонсенс» всего лишь по поводу расположенных рядом абсолютно разных климатических зон здесь звучало нелепо. – Продолжай, – попросил он Дебору.

– Так вот, Бута тянется через Центральную область и юго-запад, мимо Недотычек, столицы Западной области, через полоску Хаоса – и берет свое начало от Длинного Водопада, который низвергается вдоль Стены, а воду черпает во Внешнем Океане. Асьгард, куда мы, наверное, плывем, – это столица Северной области. У Восточной тоже есть своя столица, город Котико, а в Южной почти никто не живет, потому что там пустыня. Да, а еще, естественно, есть Центральная часть, где находится Арра с одноименной столицей, лес Харпулко, по которому мы шли, и область Междулужья.

– И весь этот мир… За какое время можно обойти его по окружности целиком?

– Ну, не знаю… Может, от одной до трех недель. Представив себе этот карманный мирок, мирок-наперсток, Белаван смог сказать только:

– Удивительно!

В чаще леса Харпулко под маскирующим зелено-желтым пологом в позе Тихого Успокоения и Концентрации Мысли сидела узкоглазая, черноволосая, коротко стриженная женщина. С десяток охранниц в кимоно расположились вокруг навеса – проникающие сквозь листву лучи солнца поблескивали на лезвиях длинных мечей в их руках.

Охранницы не шелохнулись, когда гибкая фигура возникла из-за деревьев и скользнула под навес. Прибывшая склонилась, приложив ладони к щекам в жесте почтительного приветствия, ибо каждое движение истинной дочери Востока должно быть выве-ренно точным и ритуально многозначительным.

Под сень полога проникали щебет птиц и шелест листвы, желтые и зеленые разводы сетчатой материи бросали на траву размытые пятна. На фоне лагеря по-настоящему умилительно для исполненного древней философии ума выглядела фигура Саакэ Окацу, повелительницы Восточного Островного Архипелужка.

Подошедшая, приняв позу Важного Сообщения, то есть сплетя под собой ноги и сдвинув локти перед диафрагмой, прошептала:

– Мы не нашли ни одной жертвы, но выследили северянок.

Саакэ Окацу вытянула голову из-под левой подмышки и выпрямилась на коврике.

– Рассказывай, Нуга, – произнесла она отрешенным голосом.

Нуга с любовью и трепетом наблюдала, как тело повелительницы дисциплинированно перетекло в позу Напряженного Внимания.

Окацу, будучи владычицей Котики и прилегающих островов, в совершенстве владела искусством, которое позволяет управлять своими мышцами, суставами и сухожилиями. Она овладела всеми пятьюстами пятьюдесятью пятью позами Усмирения Тела, Обновления Плоти и Концентрации Мысли.

Нуга, ее первая помощница, освоила пока лишь триста тридцать три.

– Беловолосые великанши Снежной Свонны, – тихо заговорила Нуга, – так же, как и ты, повелительница, призванной в Стопу на праздник, опередили нас, выловив в округе всех жертв. Хорошее воспитание чуждо им, но хорошее воспитание требует от нас, чтобы мы непременно явились в Стопу с соответствующим подарком для Посвященной Шанго, подарком в виде хотя бы десятка верещащих Ушастых. Однако вскоре все они будут в Асьгарде дожидаться прилета на Стрекозном Драконе жрицы от Посвященной. – Нуга сплелась в крайне трудную для нее позу Тревожной Нотки В Голосе и, преуспев, осталась довольна собой.

– Очень мило, – отметила Саакэ, наблюдавшая за стараниями помощницы, а затем стала заплетаться в нечто, при виде чего у Нуги завистливо зачесалась левая икра, в это время пребывавшая на затылке.

Это была крайне редко используемая, печально знаменитая позиция Окончательного Приказа. Ее зловещая репутация основывалась на том, что некоторых принявших ее адепток после этого зачастую приходилось сразу же хоронить, причем в той же самой позе, ибо вывести из нее быстро коченеющее тело возможно лишь путем тотального расчленения оного.

На поверхности несимметричного клубка находившихся во взаимоисключающих положениях лодыжек, икр, ступней, шеи и поясницы остался лишь перекошенный от натуги левый глаз Саакэ, и сдавленный приглушенный голос повелительницы откуда-то из середины клубка приказал:

– Собери всех! Агент сообщил мне, что жрица Посвященной этой ночью, скорее всего, не прибудет в Асьгард на Стрекозном Драконе. Поэтому ночью мы нападем на северянок и постараемся отбить всех Ушастых жертв, дабы самим преподнести их Шанго на празднике Зажжения Свечи.