Мародер Забирко Виталий

Увидев мой «фотоаппарат», лифтер с подозрением окинул меня взглядом, но ничего не сказал. Если прокол с запахом дыма я не учел, то этот прокол непростителен. Прорабатывал я эту версию, но спрятать нуль-таймер под пиджак забыл. Не любят в офисных зданиях людей с фотоаппаратами, и лифтер, который, по моим сведениям, останется в живых, может меня запомнить. Как бы после одиннадцатого сентября на меня не составили фоторобот как на возможного пособника террористов.

Прятать под полу нуль-таймер было глупо – тогда точно окажусь в ориентировке ФБР, – и я отодвинулся в уголок кабины, чтобы входившие и выходившие на этажах люди меньше обращали на меня внимание. Но когда выходил из лифта на первом этаже и лифтер мог видеть только мою спину, нуль-таймер исчез под полой. Ловкость рук необходима пиллиджеру равно в той же степени, как и карманнику.

На площади перед двумя небоскребами-близнецами Всемирного торгового центра фотографировалась группа японских туристов, и я поморщился. Не учёл, что башни-небоскребы не просто офисные здания, но и достопримечательность Нью-Йорка и фотоаппарат здесь не в диковинку. Но снова выставлять напоказ нуль-таймер не стал. Всех мелочей никогда не учтешь, а береженого, как известно, и Бог бережет.

Войдя в холл северной башни, я поднялся лифтом на девяносто восьмой этаж и на всем пути никаких отклонений от версии вариатора не заметил. Все, естественно, помнить не мог, но запомнившиеся мелкие детали совпали один к одному. Споткнувшийся на ступеньках мужчина в строгом костюме и пестром галстуке, унылый лифтер с герпесом на верхней губе, шикарная блондинка, вошедшая в лифт на двадцать шестом этаже и вышедшая на сороковом. Единственным новым фактором был пряный запах её духов, но опцию запахов я на вариаторе отключил, иначе обсчет вариантов увеличивался чуть ли не втрое, в то время как особого влияния на изменение реальности запахи не оказывали. Только в случае избирательной аллергии, но вероятность такого события, к тому же влекущего за собой флуктуацию выше второго порядка, составляла одну десятимиллионную. Почти такую же вероятность имел факт моего инертного присутствия здесь. Если учитывать столь незначительные вероятности, то надо рассчитывать каждый вдох-выдох.

В этот раз вариатор рекомендовал прыгнуть в будущее с лестничной площадки между девяносто восьмым и девяносто девятым этажами, которая на протяжении получаса будет пустой. Не лежала у меня душа к продолжению акции, так как предстояло совершить временную петлю и попасть в то же время и почти в то же место, в котором уже побывал. Когда пространственные координаты мест действия в одном временном отрезке разнесены между собой на достаточно далекое расстояние и происходящие в них события исключают взаимовлияние друг на друга, то никаких эксцессов не происходит. Но когда расстояние небольшое, тогда, как говорится, возможны варианты. В девяносто девяти случаях из ста все проходит нормально, но вот в одном случае… Между башнями-близнецами было достаточное расстояние, но… Эх, напрасно я совершил незапланированный прыжок во времени в кабинете Тамта, тогда бы никакие дурные мысли в голову не лезли. О временной петле и встречах с самим собой ходит много легенд, одна мрачнее другой, из которых самые оптимистические заканчиваются самопроизвольной вытиркой. Об иных вариантах лучше не вспоминать, и если бы на девяносто девятом этаже меня не ждали шестьдесят тысяч долларов, я бы никогда не решился. Деньги правят миром, и если хочешь жить, а не прозябать, то вынужден действовать на свой страх и риск: вариатор не обсчитывает варианты временной петли, так как самопроизвольная вытирка не вызывает флуктуационных возмущений. Наоборот, вытирка уничтожает флуктуацию вместе с объектом, способствовавшим ее образованию.

Риск – благородное дело, хотя к моей профессии слово «благородное» лепилось как к корове седло. Честнее употреблять «авось». Авось пронесет…

Я поднялся на лестничную площадку между этажами, достал джамп и набрал дату. Предстояла весьма простенькая операция на девяносто девятом этаже, и то, что это именно девяносто девятый, а не сотый этаж, вселяло некоторую надежду. Авось попаду именно в девяносто девять случаев из ста, когда ничего не происходит. Не верю в приметы, но надеяться никто не запрещает.

И все же когда нажимал кнопку «Старт», я чувствовал себя не в своей тарелке.

Предчувствие не обмануло. Мир с диким грохотом раскололся пополам, вертикальным зигзагом разделив здание и меня так, что на сетчатке глаз, как на фотопленке, сохранилась мгновенная экспозиция. Левый глаз видел лестницу, ведущую вниз, правый – лестничный пролет наверх, а между ними змеился разлом зияющей черной пустоты.

Я пошатнулся и ухватился за перила. В ушах шумело, в глазах рябило, ноги налились свинцовой тяжестью, а в памяти стояла картинка временного разлома. Все-таки не повезло. Хорошо, что живой, только в каком я виде?

В голове отстраненно пронеслось, что Гудков, разрабатывая свою теорию, понятия не имел о временных разломах. Да и о временной петле он имел весьма архаичные представления…

В носоглотке запершило от едкого дыма тлеющего пластика облицовки стен, по барабанным перепонкам ударили истошные женские крики, и я понял, что со зрением и слухом все в порядке. Ноги все ещё были ватными, но, кажется, только галлюцинацией временного разлома все и ограничилось. Авось всё-таки сработал.

Придерживаясь за перила, я побрел наверх, с трудом переставляя чугунные ноги. Задымленность была настолько плотной, что я ничего не различал в двух шагах от себя. Когда вышел в коридор девяносто девятого этажа, мимо мелькнула чья-то тень, затем еще одна. То ли кто-то метался в дыму, то ли опять галлюцинация. Дверь нужного кабинета я нашел чуть ли не на ощупь, вошел, разыскал в дыму сейф, набрал известную по версии вариатора комбинацию и принялся, не глядя, выгребать пачки долларов. Сканировать их на наличие в будущем флуктуационного следа не имело смысла: когда северная башня рухнет, сейф угодит между раскаленными металлическими балками и внутри все выгорит дотла.

Когда я выбирался обратно, то уже почти ничего не видел. Глаза слезились, в легких хрипело из-за едкого дыма и недостатка кислорода. На ступеньках я споткнулся о чье-то тело и едва удержался на ногах. А ведь было в версии это тело, но из-за передряги с временным разломом забыл обо всем. Наконец я добрался до площадки между этажами, достал джамп, выставил время и прыгнул.

На этот раз никаких эксцессов при прыжке не случилось. Не думал о них, вот и не случились. Глупое заключение, но именно из-за таких случаев начинаешь верить в приметы. Если бы, вопреки предчувствию, в первый раз не произошел временной разлом, то я о предчувствии и думать бы забыл. Но когда предчувствие оправдывается, о таком случае будешь помнить всегда.

Минуты две я откашливался и отплевывался, стоя на ступеньках. Хорошо, что лестницей практически никто не пользуется, предпочитая лифты. Странно в общем-то, что я так реагировал – атмосфера там была немногим лучше. Отвык, что ли? Руки, костюм были перепачканы сажей, и от меня за три версты воняло пожарищем. Трубочист, да и только. В таком виде в лифт не сунешься… Все рассчитал на вариаторе, любые возможные ситуации, приводящие к флуктуации, а элементарный запах пожарища и тривиальную гарь не учел. Прокололся как последний лох.

«Люди гибнут за металл…» – снова вспомнились слова Мефистофеля, которые я, как эпитафию, произнес про себя над распростертым телом мародера-неудачника в южной башне. М-да… Сам-то чем лучше?

Я немного постоял на лестнице, прикидывая, как выбраться из ахового положения, и вспомнил, что когда бродил почти на ощупь по коридору девяносто девятого этажа, то первой дверью рядом с выходом на лестницу была дверь в туалет.

Придется ломать график отхода, но иного пути не существовало. Если в таком виде покажусь в холле и на улице, то мной могут заинтересоваться служба охраны здания и полицейские. Учитывая большую сумму в кейсе, это может привести не только к житейским неприятностям, но и к флуктуации высокого порядка.

Я поднялся по лестнице, постоял, прислушиваясь, у двери, затем выглянул в коридор и, никого не увидев, быстро юркнул в туалет.

К моему счастью, в туалете никого не оказалось. Хорошо, что я наметил акцию на утро, когда туалетами почти никто не пользуется.

Минут двадцать я приводил костюм в порядок, оттирая сажу туалетной бумагой, и за все это время в туалет так никто и не заглянул. Повезло… К чертовой матери такое везение! Везет тем, кто круглый год на Гавайях отдыхает на собственной вилле, мне же везёт только с туалетами…

Покончив с чисткой костюма, я тщательно вымыл руки, умылся, причесался и посмотрел на себя в зеркало. Пиджак был немного помят, но на это мало кто обратит внимание. А если и обратит, то подумает о моей неряшливости, что вовсе не повод для задержания. Единственной проблемой оставался неистребимый запах гари. После влажной обработки пиджака он уменьшился, но по-прежнему ощущался. Как и в туалете южной башни, дезодорантов для одежды здесь не оказалось, на полке стоял только хвойный освежитель воздуха. Я недоверчиво повертел баллончик в руках. Запах горелого органического пластика был довольно мерзким, и как бы в смеси с хвойным освежителем воздуха не получился дикий аромат, будто кто-то под елочкой нагадил. Однако отступать было некуда, и я решительно обрызгал костюм дезодорантом. К моему удивлению, запах получился приемлемым – нечто вроде жженой хвои, но все равно лифтом я воспользоваться не рискнул.

Сомнительное удовольствие – спускаться по лестнице с девяносто девятого этажа, но все же лучше, чем подниматься. Это утешало, но не радовало. Радуются те, кто отдыхает на Гавайях, мое же счастье – благоухать жженой хвоей.

Но когда я сделал первый шаг по ступенькам вниз, то понял, что главная проблема в другом. Свинцовая тяжесть в ногах, которую я вначале приписывал элементарному испугу в момент временного разлома, не исчезла. Не было случая, чтобы кто-то выходил из временного разлома без последствий, – не стоило обнадеживаться с самого начала. На ноги будто навесили гири, хотя внешне по брюкам ничего определить было невозможно. Ни к чему сейчас и проверять: что произошло, того не изменишь. Вернусь в отель, тогда и посмотрю. Быть может, ноги у меня теперь козлиные, с копытами…

Почти час я спускался по лестнице враскорячку и все это время по наитию пытался определить, нормальные у меня ноги или нет. Ступни, пальцы я вроде бы чувствовал, но без визуального осмотра тактильному чувству доверять не стоит. Безногие тоже чувствуют пальцы и ступни – этакое своеобразное дежавю.

Когда я спустился на первый этаж и остановился перед дверью в холл, ног под собой уже не ощущал. Было всё равно, нормальные они, козлиные или их вообще нет.

График отхода с места акции полетел к чертовой матери, и теперь предстояло действовать на свой страх и риск – не было у меня ни получаса, ни отдельного кабинета, чтобы спокойно обсчитать на вариаторе новую реальность. В принципе никаких контактов у меня не намечалось, поэтому ничего экстраординарного произойти не могло. Туристы-хронеры не пользуются вариаторами, и с ними не случается казусов, если сами не совершат какой-либо глупости.

Я перевел дух, решительно открыл дверь и твердой поступью прошествовал через холл к выходу из северной башни. Ни на мятый пиджак, ни на аромат «жженой хвои» никто не обратил внимания. Никому я не был нужен.

Выйдя на площадь, я расслабился и позволил себе неторопливую походку усталого человека. Ноги гудели, и я начал подумывать о том, чтобы взять такси, но затем отказался от этой мысли. Хотя расчетное время безопасного отхода безвозвратно ушло, не стоило ломать график передвижения. Все может быть…

Июльское солнце припекало, прохожие шли в легкой летней одежде, и только я один в пиджаке. Снимать пиджак, чтобы нести его, перебросив через руку, я не стал (рубашка под ним была испачкана гарью) и свернул в тень от северной башни.

Но не успел я сделать нескольких шагов, как почувствовал, что с ногами снова творится неладное. Они по-прежнему гудели, но теперь свинцовая тяжесть начала тянуть их куда-то назад и влево, будто сместился центр притяжения Земли. Я глянул под ноги и обомлел – находясь в тени здания, я тем не менее отбрасывал черную куцую тень, которая тянула меня вбок и назад. К счастью, прохожие пока не обращали на нее внимания, и я побыстрее выскочил на солнце. Но и здесь вид тени меня не обрадовал – она была гораздо темнее, чем у остальных людей.

Забыв о предосторожности, я поймал такси и поехал в отель, по пути искоса поглядывая на свою флуктуационную ауру. Аура изменилась – поблекла, стала практически незаметной и мерцала в такт колебаниям тени. Это уже вообще черт знает что! Много слышал легенд о трансформациях хронеров, угодивших во временной разлом, но ни в одной из них не говорилось о тени.

Расплатившись с таксистом, я выбрался из машины и наткнулся на недоуменный взгляд швейцара, предупредительно распахнувшего дверцу.

– Неприятности? – вежливо поинтересовался он, глядя на мой пиджак.

– Все о'кей, Том! – жизнерадостно заверил я, сунул ему в руку пять долларов и поспешно скрылся в дверях отеля. Парадный вход освещался солнцем, и вряд ли швейцар успел обратить внимание на мою необычно черную тень.

Лифтом я пользоваться не стал по той же причине, что и в северной башне Всемирного торгового центра, и пошел по лестнице. Ног под собой я не чувствовал, и подъем на пятый этаж оказался мукой мученической – быть может, тяжелее, чем спуск по ступенькам с девяносто девятого этажа. И пока я, скрежеща зубами, поднимался, перед глазами стоял образ женщины с подвернутой ногой на лестничной площадке между восемьдесят шестым и восемьдесят седьмым этажами южной башни Всемирного торгового центра. Теперь я ее понимал. Хоть волком вой – никто не поможет. Как аукнется, так и откликнется…

Когда я ввалился к себе в номер, то был уже никаким. Запер дверь, упал в кресло и минут пять пребывал в прострации, пока взгляд не сфокусировался на бутылке минеральной воды, оставшейся от позднего ужина. Я приложился к горлышку и только тогда понял, что гортань у меня пересохла, а организм практически обезвожен. Не отрываясь, выпил бутылку до дна, и в голове немного прояснилось. И представить не мог, что у меня столь слабые нервы, – во время акций навидался такого, что казалось ничто не может вывести из равновесия. Однако до сих пор беда касалась других, а когда затронула меня, выяснилось, что никакой я не супермен с железными нервами, а обычный человек. Трусливый и мнительный.

Кряхтя, как старый дед, я встал с кресла, стянул с себя пиджак, бросил на кровать и только тогда осмелился посмотреть на свою новую тень. Она лежала у ног неподвижным черным комком и казалась объёмной. Будто затаившийся зверек.

Ноги гудели, будто чугунные, и на самом деле могли оказаться свинцовыми, деревянными, а то и поросшими шерстью, с козлиными копытами. Я расстегнул ремень, брюки свободно упали на пол, и у меня отлегло от души. Ноги были как ноги, обыкновенные, в меру волосатые, мужские. Мои собственные, только безмерно уставшие. Они гудели, были одновременно и чугунными, и деревянными, но, к счастью, лишь в переносном смысле. Упавшие брюки закрыли угольную тень, и ткань начала шевелиться. Что за заразу я подхватил во временном разломе?

Опасаясь прикасаться к тени руками, я снова сел в кресло, каблук об каблук разулся и ногой отшвырнул брюки вместе с туфлями в сторону.

Тень была похожа на большую жирную кляксу. Она лежала на полу, подрагивала как желе, сливаясь по цвету с черными носками, и создавалось впечатление, будто я обеими ногами основательно увяз в луже гудрона. Ковровое покрытие пола сквозь тень не просматривалось.

Все так же одними ногами я попытался стащить с себя носки, но ничего не получилось. Вот уж влип так влип… По самые уши. Когда коготок увяз, то глупо бояться притронуться к тени руками. Поздно цирроз лечить, если печень отпала.

Я нагнулся, потрогал тень и испытал странное ощущение, словно она была осязаемой. Пальцы свободно проходили сквозь черноту, касались ворса паласа, но в то же время тень выталкивала пальцы из себя, будто они погрузились в лужицу ртути. Попытался захватить тень кончиками пальцев, но она так же легко, как ртуть, выскользнула. Любопытной субстанцией наградил меня временной разлом… Надолго или нет, понятия не имел, но так или иначе мне предстояло с ней жить. Долго ли, коротко, всю жизнь или только часть, но привыкать надо, а поэтому лучше всего с самого начала не придавать тени особого значения и не обращать на нее внимания. Будто бы так и надо, будто такая тень у всех без исключения.

Сбросив с себя остатки одежды, я направился в ванную комнату. Не обращать внимания на тень не получалось – она гирями висела на ногах, и я шел по полу как по болоту.

Забравшись под душ, включил воду, намылился… Тут-то и началось светопреставление. Тень взметнулась, выросла выше меня и начала кривляться в струях воды, карикатурно повторяя мои движения. Что с неё возьмешь – тень, она и есть тень, даже приобретённая во временном разломе.

Закрыв глаза, чтобы в них не попал шампунь, я принялся тщательно мыться, но образ метущейся в струях воды тени не шел из головы. Душ – еще куда ни шло, а что она начнет вытворять, когда буду сидеть на унитазе? Закончив мыться, я ополоснулся и только затем осторожно приоткрыл глаза.

Тень никуда не исчезла. Она присела, стала немного ниже, но, заштрихованная плотными струями душа, продолжала плясать жирной человекоподобной кляксой с широко расставленными руками. В ее карикатурной плоской голове то появлялись, то исчезали сквозные прорехи глаз, рта, но я не был уверен, в действительности ли она кривлялась или это иллюзия от струй душа.

Когда выключил воду, тень с шумом упала на пол, но опять я не был уверен, что именно она плеснулась у ног, а не остатки воды. Но в то, что тень всосется в сток вместе с водой и мыльной пеной, я не верил. И правильно делал, потому что, когда насухо вытер голову полотенцем и поплелся в комнату, тень гирями на ногах последовала за мной.

Подойдя к кровати, я сбросил с нее вонявший гарью пиджак, ничком рухнул на постель и зарылся лицом в подушку. Надо было тщательнейшим образом проанализировать ход прошедшей акции, выявить все ошибки и просчеты, чтобы впредь не наступать на те же грабли, но голова отказывалась работать. Стресс есть стресс, и никакая психологическая уравновешенность не способна ему противостоять. А поскольку лучшее средство для снятия стрессовых аберраций – сон, я выставил биологический хронометр на срок в один час и мгновенно уснул. Что умею, то умею. Хныкать, распускать нюни пиллиджеру не положено, и если не умеешь держать себя в руках, то отправляйся назад.

Проснулся я ровно через час в той же позе, уткнувшись лицом в подушку. Спал крепко, без сновидений, но не могу сказать, что проснулся свежим и бодрым – стрессовые ситуации так просто не проходят. Все же благодаря короткому сну, вернулась трезвая ясность и холодная рассудительность. Чего я и добивался. Мало того, во время сна мозг подсознательно проанализировал мое поведение во время акции, и теперь я твердо знал, в каком ключевом моменте совершил непростительный промах.

Это был прыжок на пятнадцать минут вперед в кабинете управляющего Тамта. По версии вариатора нужно было переждать, но я почему-то нарушил святое правило пиллиджера ни на йоту не отступать от разработанной поведенческой версии во время акции. При этом не имело никакого значения, что в кабинет в это время никто не должен был войти. Будто черт меня за руку дернул… И я начинал догадываться, что это за черт. Не мог я просто так, с бухты-барахты, отступить от правил! Ай да сэр Джефри… Похоже, он применил дистанционное подсознательное внушение, причем настолько мягкое, что психологическая защита не сработала, а подсознание среагировало на внушение только после скачка, когда мне показалось, что в комнате что-то изменилось. Не напрасно я затем комплексовал перед прыжком на лестнице северной башни – нарушило-таки внушение мою психологическую устойчивость.

А вот дальше я ошибок не совершал, поэтому было непонятно, почему произошел временной разлом. Его просто не могло быть, и все мои предыдущие рассуждения о временной петле навеяны исключительно душевным дискомфортом. Возмущения во временной петле возникают только при непосредственном контакте с самим собой, и в редких случаях при визуальном. Но все полетело вверх тормашками, будто временной разлом был кем-то подстроен, хотя как им можно управлять, не знают и теоретики темпоральных перемещений. Скорее всего, произошел сбой в настройке джампа, и он из-за временного разлома забросил меня минут на пятнадцать дальше установленного срока. Иначе никак не объяснишь задымленность помещений – по рассчитанной версии дыма должно быть немного, и одежда не успела бы так закоптиться. Если бы все пошло по выверенному сценарию, от меня бы не воняло, пиджак был бы чистым и я спокойно спустился бы в лифте, ничем не привлекая к себе внимания.

Я сел на кровати и увидел на покрывале большую черную лужу. Н-да… О своей новой тени я практически забыл. А напрасно.

Настроение мгновенно испортилось. Поглядывая на черное пятно, я спустил ноги с кровати, и тень, тяжело перевалив через край, шлепнулась на пол лужей гудрона.

– Черт бы тебя подрал! – в сердцах ругнулся я.

Тень недобро запузырилась, горбом вздулась над полом, и из нее начали вырастать свиное рыло, рожки, копытца…

– Хватит! – раздраженно гаркнул я. – Ты что, спокойно лежать не умеешь?!

К моему громадному удивлению, тень послушно опала, снова превратившись в плоскую недвижимую лужу.

Я опешил и недоверчиво уставился на тень. Неужели она меня понимает? Вот это фокус…

Встав с кровати, я прошел по комнате, и тень, гирями повиснув на ногах, последовала за мной. Никаких трансцендентных превращений она больше не совершала и вела себя как обыкновенная тень. Разве что очень черная. Как себя с ней вести, я не знал и решил выяснить наши отношения несколько позже. Есть другие, более насущные дела, а тень от меня никуда не денется. К сожалению.

Надев брюки, я вынул из кармана джамп, включил его и вывел на дисплей параметры последнего прыжка. Прыжок оказался на двенадцать минут дальше, чем рекомендовал вариатор. Все-таки сбой джампа… Еще бы на пятнадцать минут дальше, и я бы аккурат угодил в момент обрушения башни.

Веселенькая история… Но она, по крайней мере, многое объясняет. Объяснять-то объясняет, но я категорически отказывался верить, что сбой джампа произошел самопроизвольно. Ничего само собой в мире не происходит. В том числе и котята, вопреки поговорке, сами собой не рождаются.

Я покосился на тень и поморщился. Вопросы к ней еще не родились. Тогда я вызвал коридорного и сдал ему в чистку костюм.

– Когда будет готов? – поинтересовался я, расплачиваясь за услугу и добавляя в меру щедрые чаевые.

Коридорный повертел в руках пиджак, недовольно покрутил носом.

– С такими пятнами не раньше завтрашнего утра.

– А через пару часов?

Я добавил двадцатку.

– Желание постояльца для нас закон, – расплываясь в улыбке, кивнул коридорный. Его взгляд наткнулся на мою тень, на лице отразилось недоумение, улыбка стала растерянной.

Я взял его за плечи, развернул и выставил за порог.

– Когда почистите, занесите в номер, – сказал я, закрыл дверь и посмотрел под ноги.

Густым черным пятном тень разливалась по ковровому покрытию и не чем иным, кроме как лужей гудрона, не могла выглядеть в глазах коридорного. Как с ней обращаться, я по-прежнему не имел представления и поволок ее за собой к столу. Сел, достал из кейса вариатор, включил. Пришла пора разобраться с сэром Джефри. Конечно, его перемещения во времени, как и перемещение любого хронера, отследить не удастся, но узнать, чем он занимается в отеле – пара пустяков.

Выведя на дисплей реальные события вчерашнего дня в холле отеля, я отметил курсором автоматического сопровождения сэра Джефри и последовал за ним. Через пять минут я уже знал, что он снял комфортабельный трехкомнатный номер на восьмом этаже с гостиной, спальней и кабинетом. Хорошо живет, если может себе позволить платить пятьсот долларов за сутки.

Когда сэр Джефри вошел в номер, его изображение расплылось, и я задумался. Отслеживал я реальные события, а поскольку сэра Джефри в этом времени не должно быть, то в замкнутом пространстве его изображение не проявлялось. Чтобы он проявился, следовало перейти на вариативный режим, но тогда во времени останется флуктуационный след, по которому меня можно легко вычислить. А это отнюдь не в моих интересах. До поры до времени не следовало светиться.

Я откинулся на спинку стула, забросил ногу на ногу и почувствовал, как тень клейкой смолой потянулась за ступней.

– Слушай, – буркнул я, – может, ты отклеишься? Хожу, как муха по сиропу, еле ноги волочу.

Сказал машинально, больше от раздражения, чем в надежде на исполнение желания. Неожиданно тень громко чмокнула, ступню правой ноги подбросило вверх, и ноги обрели былую свободу. Не веря себе, я покосился на пол. Тень никуда не исчезла, она по-прежнему лежала на полу черной лужей, но теперь ее отделяло от ног сантиметров пять пустого пространства.

Забыв о вариаторе, я осторожно встал, шагнул в сторону кровати, прошелся по комнате. Тяжесть в ногах исчезла, но тень неотступно следовала за мной, неукоснительно соблюдая дистанцию в пять сантиметров. В общем, вела себя так, как и положено обыкновенной тени, за исключением того, что старательно обминала ножки стульев и старалась держаться ближе к центру комнаты, вопреки свету из окна.

Я вернулся к столу, сел и уставился на тень тяжелым взглядом. Черное пятно на полу грозило испортить жизнь раз и навсегда, поэтому удовольствия от его послушания я отнюдь не испытывал. Не радовало меня, что тень оказалась живой и к тому же весьма понятливой.

– Если ты сумела отлипнуть от моих ног, то, может, и уберешься к чертовой матери раз и навсегда? – раздраженно бросил я.

Тень возмущенно дрогнула, а затем взъярилась. Вздувшись горбом, она выплюнула из себя щупальце, спеленала им мои ноги, а сама, превратившись в жгут, свернулась кольцами, как удав. Кончик жгута торчал из-под верхнего кольца и подрагивал, словно тень собиралась плюнуть мне в лицо.

– Все, все! – не на шутку испугался я. – Хватит! Я пошутил…

Не меняя формы, тень продолжала непримиримо подрагивать, и я внезапно понял, что она копирует не удава, а гигантский кукиш. Открытие, что, кроме интеллекта, тень обладает еще и чувством юмора, только усугубило мое состояние. Я попытался пошевелить ногами, но не смог. Мозгами шевелить тоже не получалось.

– Извини, – попросил я, – больше не буду.

Извинение подействовало. Тень отпустила ноги из мертвого захвата и нехотя расплылась по полу черной лужей. Но окончательно не успокоилась – изредка по ее поверхности пробегали остаточные волны негодования.

– И как же мы с тобой будем жить-сосуществовать? – спросил я, нисколько не надеясь на ответ.

Так и оказалось. Говорить тень не умела и, естественно, на пространные вопросы ответить не могла. Надо задавать вопросы, на которые можно получить односложные ответы «да» и «нет». «Нет» я уже имел удовольствие наблюдать, а как будет выглядеть «да»?

– Ты можешь быть похожей на настоящую тень? Посерее, что ли?

Поверхность тени завибрировала, и мне показалось, что сейчас тень снова скрутит кукиш.

– Не злись, – поспешно сказал я, – это только предложение… Ничего обидного я не сказал.

Вспомнилась черная трещина, расколовшая мир во время скачка в северной башне Всемирного торгового центра, и я понял, что поменять цвет тень никак не может. Каким еще мог быть осколок временного разлома? Только таким, бездонно-черным…

– Представляю, как будут реагировать на тебя местные… – пробормотал я. – Хоть назад возвращайся… А как отреагирует на тебя служба стабилизации?

Я представил, КАК может отреагировать служба стабилизации, и похолодел.

– А спрятаться ты никак не можешь? Под одежду, что ли?

Тень опять завибрировала, но в этот раз что-то мне подсказало, что она не собирается крутить кукиш. Между нами возникла некая сенсорная связь, наподобие связи между сознанием и подсознанием. Связь между сознательным «Я» и подсознательным «ЭГО». Как бы раздвоение личности, и моему «Я» стало понятно, что «ЭГО» в образе тени тоже не нравится возможная реакция службы стабилизации.

– Так как? – с надеждой спросил я и тряхнул штаниной.

Больше тень не раздумывала. Она стремительно юркнула по ногам, и тяжесть мгновенно налила тело. Ноги, руки, грудь стали черными, но не как у негра, а абсолютно черными, и никакой светотени на них не наблюдалось, отчего мое тело казалось плоским. Спряталась, называется…

Ощущение было такое, будто на меня надели скафандр – удобный, не мешающий движениям, но в то же время весьма тяжелый. С некоторым предубеждением я подошел к зеркалу и увидел в нем плоскую черную тень в брюках. Не было видно ни носа, ни рта, даже белков глаз. Показаться на людях в таком виде было еще хуже, чем с угольной тенью.

Выход из положения я нашел на удивление быстро.

– Освободи голову, – попросил я, и черная краска послушно сползла с лица. – Теперь кисти рук… Выше… Спасибо.

Я надел свежую рубашку, застегнул на все пуговицы, снова посмотрелся в зеркало. Теперь я был похож на нормального человека, только ступни были чёрными. Но это не страшно – надену носки, обуюсь… И тут я увидел на полу у ног небольшую черную лужицу. Похоже, то, что ушло с головы и кистей рук, не могло рассредоточиться по телу и частично стекло на пол. Ничего не попишешь, издержки везде издержки. Ежели где-то чего-то убудет, то оно обязательно в каком-то месте проявится. Закон сохранения тени. Если бы тень еще прятала этот клочок от чужого, придирчивого взгляда…

Я не успел сказать вслух, как понял, что тень меня поняла. Хорошо, что мы друг друга понимаем. Если субстанция из временного разлома облюбовала мое тело, то лучше жить с ней в мире и согласии, чем ссориться. И пример в этом подавал не я, а тень.

Все же в моем отражении было что-то необычное, чем-то оно отличалось от того, что я видел в зеркале ежедневно. Я внимательно всмотрелся в отражение и наконец увидел отличие. Вокруг меня исчез флуктуационный след, и только у головы и кистей рук наблюдалось слабое, едва заметное свечение. Вот это да… Что же это такое? Неужели тень способна внедрять хронера во временной континуум?! Однако…

В голове завертелся вихрь открывающихся блестящих перспектив, но я быстро взял себя в руки. Гасить свечение флуктуациоиного следа абсолютно не означает гасить саму флуктуацию. Не надо путать причину со следствием. Флуктуационный след без контактных линз не увидишь, но это вовсе не значит, что флуктуация не происходит. Не уподобляйся старой дуре в казино – она тоже не видела свой флуктуационный след…

Стоп! А откуда я помню о старой дуре в казино?! Она давным-давно должна была подвергнуться вытирке из времени, и, естественно, памяти о ней в моем сознании быть не должно!

Я растерянно глянул на черную лужицу у ног и понял – откуда. Память о флуктуации сидела не во мне, а в черной бестии из временного разлома, и тень благодушно поделилась этим знанием со мной. В моей же памяти куш в казино сорвал расстроенный предыдущим проигрышем парень. Он угостил меня водкой, и я не отказался, выбитый из колеи нелицеприятным разговором с таймстеблем.

М-да… Такие дела… Может быть, и сэр Джефри имеет к тени какое-то отношение? Имеет ли, не имеет, но проверить надо.

Я прошел к столу, сел и начал набирать на вариаторе код доступа в вариационный режим, но пальцы не слушались. Ходить с тенью на теле – куда ни шло, но работать с тяжестью в руках было неудобно.

– Давай сделаем так, – предложил я, – когда я один, ты будешь лежать на полу, а когда тебя может увидеть посторонний, будешь прятаться под одежду. Договорились?

Тень послушно соскользнула на пол, и я испытал необычайное облегчение, будто до этого крутился в центрифуге с перегрузкой как минимум в два «g». Разве что над стулом не воспарил. Во всем надо находить небольшие радости, даже в неприятном сожительстве с черт-те чем из временного разлома. Если видеть только плохое, надо вешаться.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Обсчеты я закончил минуты за две до прихода коридорного. Имея под рукой вариатор, легко вычислить предстоящие события. На первых порах это вызывает чувство снисходительного превосходства над местными, но, когда поживешь хронером год-другой, начинаешь понимать свою ущербность. В отличие от местных, я не мог позволить себе не только виллы на Гавайях, но и многих простых вещей. В частности, не мог заводить близких знакомств, друзей…

Воспоминание о симпатичной девушке Злате царапнуло душу, я досадливо поморщился, отключил вариатор и повернулся к двери.

Через мгновение в дверь постучали. Удобно жить в предсказуемом мире, хотя и немного пресно.

– Да-да! – откликнулся я, встал со стула, обул тапочки и шагнул к порогу.

Тень последовала за мной и, когда дверь открылась, стремглав юркнула под брюки. Умная, тварь! Жаль, что она не подпадала под определение пресной предсказуемости.

– Ваш пиджак, сэр, – сказал коридорный, входя в номер и косясь на пол.

– Спасибо.

– Сэр… – недоуменно протянул коридорный, обшаривая глазами ковровое покрытие на полу. – Тут пятно…

– Пятно? – Я изобразил на лице непонимание и принялся осматривать пиджак. – Не отчистилось? Где?

– Нет, сэр. Пиджак чистый. Пятно на полу…

– На полу? Где?

– Вот… Вот тут… – растерялся коридорный, показывая себе под ноги.

– Тут? – Я отступил на шаг, посмотрел на пол, сделал удивленное лицо. – Ничего не вижу.

– Сейчас нет, – расстроился коридорный, – а в прошлый раз…

– Вы полагаете, я его вычистил? – фыркнул я, невольно отмечая, как маленькая лужица тени умело прячется от взгляда коридорного за моими ногами. Тварь мне попалась не только умная, но и хитрая.

– Что вы, сэр… – окончательно сконфузился коридорный. – Нет, сэр… Извините…

Чтобы снять дополнительные вопросы, я сунул ему в карман еще десятку и проводил за порог. И как только дверь закрылась, тень шлепнулась из-под штанин на пол и мелко-мелко задрожала. Что-что, а чувство юмора я в ней уже отмечал. Чувство же юмора, как известно, предполагает наличие интеллекта…

Я прошелся по комнате, наблюдая, как тень неотступно следует за мной, не переставая мелко дрожать.

– Стерпится-слюбится… – пробормотал я. Без меня меня женили, но я не был уверен, что наш «брак» со временем станет счастливым.

По графику я должен был спуститься в ресторан пообедать, но показываться на людях с тенью пока не рискнул и заказал обед в номер. Заказал, кстати, и суп из акульих плавников. Не то чтобы хотелось, а из любопытства, так как сегодня на деликатесный суп запрета не было. Завтра, конечно, все равно придется выходить, чтобы лететь в Москву, но в данных ситуациях лучше пользоваться принципом «никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра». А послезавтра меня в Нью-Йорке не должно быть.

Когда посыльный привез обед на передвижном столике, я расплатился и сел обедать.

– Не желаете откушать, чем бог послал? – в шутку предложил тени.

К моему громадному неудовольствию, она прыгнули на стол и накрыла сервировку черным, непроницаемым колпаком.

– Ты… – опешил я. – Ты это серьезно?

Тень снисходительно сдвинулась в сторону и затряслась холодцом. Смешливая, однако, попалась «супруга». Юмористка… Не хватало, чтобы ночью в постели начала требовать исполнения супружеского долга… Я представил, как это может выглядеть, и меня передернуло. Не люблю извращенцев.

Суп из акульих плавников оказался еще той гадостью. То ли плавники были несвежими, то ли запах третичных аминов им свойственен, но суп по вкусу и аромату напоминал похлебку из переваренного мутагенного лишайника моего неприкаянного детства. И что в этом супе находят гурманы? Съем-ка я лучше салат из свежих овощей и телячью отбивную… Вид у этих блюд гораздо симпатичнее, а запах отбивной умопомрачительный. Я отставил тарелку в сторону, увидел под ней рекламный проспект супа из акульих плавников, из любопытства прочитал и понял, что в нем находят гурманы. Оказывается, акульи плавники положительно сказываются на мужской потенции. Интересно, а почему вчера вариатор не рекомендовал этот суп? Я что, должен был на горничных бросаться? Или во время акции, позабыв обо всем на свете, набросился бы на миловидную секретаршу «Chemical Technology, Ltd.» Таню Хэлтон?

Покончив с обедом, я до позднего вечера занимался подготовкой к визиту в номер сэра Джефри. Я не собирался просто так оставлять все, что случилось со мной во время акции. Не верю в случайные совпадения. Случайно только джекпот выпадает, и то для местных, а пиллиджеров за такие «случайности» распыляют вне времени.

Выведя на экран вариатора изображение реального события, когда сэр Джефри получал у портье магнитный ключ от своего номера, я сканировал магнитную запись. Затем из коробки от зубной пасты вырезал картонку размером с магнитную карточку и перенес на нее магнитный код. Главное, не забыть сжечь карточку после использования – до двадцать второго века считалось, что магнитными свойствами может обладать только железо. Возможно, что обнаружение местными необычных свойств кусочка картона никак не отразится на мировой истории, но оставление артефактов в прошлом приравнивалось службой стабилизации к флуктуации высшего порядка с соответствующими санкциями против нарушителя закона.

Ровно в девять вечера я надел пиджак, сунул в карман изготовленную магнитную карточку и прихватил нуль-таймер. На девять часов вечера вариатор давал наибольшую вероятность, что сэра Джефри не будет в номере, и я хотел вначале осмотреться, определить по вещам, что собой представляет постоялец, чтобы выработать соответствующую линию поведения при личной встрече.

Как только я перешагнул порог своего номера, тень юркнула под одежду и свинцом налила тело. М-да, если дело дойдет до драки, то боец из меня никудышный.

Лифтом я пользоваться не стал, чтобы не вовлекать местных в разборки хронеров, и поднялся по лестнице на восьмой этаж. Честно сказать, когда тень висела только на ногах, ходить было легче. Но тогда на ногах была только ее часть – килограммов пять, сейчас же она повисла на мне почти вся, и было в ней килограммов двадцать.

На площадке восьмого этажа я постоял немного, переводя дух. Хорошая физзарядка. Через год-два так обрасту мышцами, что любой культурист позавидует. Однако подобная перспектива отнюдь не радовала. Лишний вес пиллиджеру ни к чему, его главные козыри – ловкость и изворотливость. Хотел бы безногий, чтоб ноги отросли, да приходится ходить на протезах.

Ни на лестнице, ни в коридоре я никого не встретил, как и предсказывал вариатор. Лучше бы он с той же вероятностью предсказал, что сэра Джефри в номере не будет, но в отношении поведения хронеров вероятность выше пятидесяти процентов не бывает. Либо он ужинает в ресторане, либо все-таки остался в номере. Пятьдесят на пятьдесят. Степень свободы у гостей из будущего весьма высокая, и конкретное местоположение, как правило, неопределенное.

Перед дверью номера я нацепил на нос нокт-очки, взял на изготовку нуль-таймер и провел магнитной карточкой по щели. Замок щелкнул, я скользнул в номер и притворил за собой дверь.

В номере было тихо и темно, но благодаря нокт-очкам я видел все как днем. Похоже, сэр Джефри всё-таки ужинал в ресторане. Бесшумно ступая, я вошёл в гостиную, огляделся. Никаких вещей постояльца здесь не было. Справа – дверь в спальню, слева – в кабинет. Аппаратуру он, скорее всего, держит в кабинете, но на всякий случай следует заглянуть в спальню. Вдруг он спит?

Я прошел к спальне, заглянул. Кровать была прибрана, и снова никаких вещей. Неудивительно, в своем поведении пиллиджеры ничем не отличаются от агентов разведок – минимум вещей, чтобы затруднить идентификацию личности. Сам следую такому правилу.

Прикрыв дверь в спальню, я направился к кабинету, протянул руку к двери…

– Гости к нам, – со смешком сказал сэр Джефри из прихожей. – Непрошеные…

Я стремительно повернулся и увидел в углу сэра Джефри в таких же, как у меня, нокт-очках и с миниатюрным, не больше авторучки, фонариком. Рука метнулась к нуль-таймеру на груди, но я прекрасно понимал, что не успею.

В номере зажегся свет, больно резанув по глазам. Сэр Джефри исчез, словно испарился. Рука хватала воздух у груди, пытаясь отыскать нуль-таймер, и я внезапно понял, что исчез не только сэр Джефри, но и нуль-таймер, и нокт-очки.

– Что вы там стоите как вкопанный? – донесся из-за спины насмешливый голос сэра Джефри.

Я медленно повернулся и увидел, что сэр Джефри сидит в кресле у журнального столика и поигрывает в руке миниатюрным фонариком. А на баре рядом с ним лежат мои нуль-таймер и нокт-очки. Впервые я испытал, что такое быть вне времени, и ощущал себя не в своей тарелке. Выходит, миниатюрный фонарик – нуль-таймер? Странно, насколько мне известно, моя модель была самой миниатюрной. Или сэр Джефри из более далекого будущего, чем я? Во всяком случае, он точно не «дикий хронер» из времен неподконтрольных перемещений.

– Проходите, садитесь, – радушно повел рукой в сторону кресла напротив себя сэр Джефри. – Будьте как дома.

– Как дома? – переспросил я и шагнул к креслу. – С этим у меня проблемы…

– Не прибедняйтесь, – пожурил меня сэр Джефри. – Будь у вас с этим проблемы, не подались бы в пиллиджеры. Я правильно говорю?

– Нет, не правильно, – не согласился я, усаживаясь. – У пиллиджеров нет родного дома.

– Что вы, право. Егор Николаевич, я ведь не родной дом имел в виду.

– А я имел в виду именно его, – с нажимом сказал я. Очень мне не понравилось, что сэр Джефри назвал меня Егором Николаевичем, а не Теодором Смитом. Откуда такие знания? Здесь и сейчас, в Нью-Йорке, он этого никак узнать не мог.

– Вы что, – фыркнул сэр Джефри, – воровским способом проникли в мой номер исключительно для того, чтобы подискутировать о родном доме? Тогда вы обратились не по адресу – подайте жалобу в службу стабилизации. В письменной форме в трех экземплярах.

– Так… – протянул я и откинулся на спинку кресла. По лицу сэра Джефри было видно, что он не собирался вытирать меня из времени. Он питал ко мне некий интерес, но какой? Хотел просто поболтать? Отсутствие общения для пиллиджера чуть ли не основной недостаток профессии.

– Что – так? – усмехнулся сэр Джефри.

– На один вопрос я уже получил ответ, – пожал я плечами.

– И на какой же?

– К службе стабилизации вы не имеете никакого отношения.

– Неужели?! – развеселился он и язвительно заметил: – Метко подмечено! Исходя из моего внешнего вида я в большей степени реликт, чем постант.

Я помрачнел. Не люблю, когда намекают, что мне неизвестны азбучные истины. Непринадлежность к службе стабилизации была написана на лице сэра Джефри. В равной степени как и на моем. Реликтов в таймстебли не берут.

– Как это понимать: в большей степени реликт, чем постант? – натянуто спросил я.

– Как хотите, так и понимайте, – пренебрежительно поморщился сэр Джефри, но по мимолетной заминке я понял, что не все так просто. Оговоркой здесь и не пахло. Плохой из него актер.

– Будете что-нибудь пить? – неожиданно предложил он, резко меняя тему, чем подтвердил мои подозрения. – Виски?

Сэр Джефри перегнулся через подлокотник, открыл бар и выставил на журнальный столик бутылку и два стакана. Но из поля зрения меня не выпускал, и «фонарик» все время был направлен на меня.

– А пиво есть? – спросил я, вспомнив о понравившемся мне «Баварском» фирмы «Сармат».

– Чего нет, того нет, – развел руками сэр Джефри. – Только виски.

– Богатый выбор, – в свою очередь съязвил я. – Виски не буду.

– А я буду.

Он плеснул в стакан, пригубил.

– Это у вас нуль-таймер? – кивнул я на «фонарик». Понять, работает он на службу стабилизации или нет, не получилось, и я решил подойти с другой стороны. – Любопытная модификация, мне раньше не встречалась.

Сэр Джефри снисходительно улыбнулся.

– Вам не кажется, что нам следует поменяться местами? – спросил он.

– Я не против, – согласился я и кивнул на свой нуль-таймер на баре.

– Однако вы наглец, – покачал головой сэр Джери и выразительно повертел в руках «фонариком». – Вопросы буду задавать я. С вашего позволения.

– У меня есть возможность не позволить?

– Возможность всегда есть, – сказал он, глядя мне в глаза. – Но стоит ли?

Я благоразумно промолчал. Аргумент в его руках был убедительным.

Сэр Джефри удовлетворенно откинулся на спинку кресла, отхлебнул из стакана.

– Зачем вы пробрались ко мне в номер?

– Не люблю конкурентов.

– Конкурентов? – неподдельно удивился сэр Джефри, и я ему поверил. Трудно с таким открытым лицом прятать свои чувства. Вряд ли он, как я вначале подумал, титулованный сэр. У аристократов холодность чувств и непроницаемость на лице впитывается с молоком матери. – Помилуйте, Егор Николаевич, какие мы конкуренты? Вы провели акцию, взяли свой куш в полном объеме, и я вам нисколько не мешал. В чем вы увидели конкуренцию?

– Значит, не конкурент?

– Вам – нет.

– Тогда откуда вам известно мое русское имя? В какие игры вы играете?

Сэр Джефри помолчал, пожевал губами, снова пригубил виски.

– Положим, о том, что мне известно ваше русское имя, вы узнали только сейчас, – не отвечая на вопрос, раздумчиво сказал он. – И это не повод для проникновения в мой номер. Вчера, когда я на вариаторе анализировал ваше поведение во время акции, вы не должны были вламываться сюда. Но сегодня после обеда ситуация кардинально изменилась. Что произошло во время акции?

Я молча смотрел на него, осмысливая сказанное. Получалось, что сэр Джефри находился здесь исключительно для наблюдения за мной. Зачем? Подобным даже таймстебли не интересуются. Они следят только за конечным результатом, и не дай бог пиллиджеру вызвать флуктуацию! Но даже тогда мало кто интересуется, что именно делал пиллиджер во времени, – его вытирают перед акцией, и на этом все. Нет ни пиллиджера, ни флуктуации.

Сэр Джефри не торопил меня с ответом. Он достал из кармана портсигар, вынул длинную тонкую сигару, прикурил, и по гостиной распространился необычный аромат.

Что-то знакомое почудилось мне в запахе. Уж не его ли за пределом чувствительности уловило мое подсознание в южной башне Всемирного торгового центра в кабинете управляющего Тамта?

– Курите? – предложил сэр Джефри и послал по журнальному столику портсигар в мою сторону. – Прекрасный табак, знаете ли. Здесь такого не выращивают.

Я поймал портсигар, повертел в руках. Старинный, серебряный, с вензелями. Добротная подделка, с ней больше верят, что ты потомственный аристократ.

– А где выращивают? – поинтересовался я, отодвигая портсигар в сторону. Зная мое русское имя, он обязан был знать и то, что я не курю. Однако в глазах сэра Джефри была столь откровенная искренность, что я начал сомневаться, правильно ли определил, что он не обладает актерскими способностями. Неужели его запинки, обмолвки и даже то, что он закурил, пробудив неясные подозрения моего подсознания, на самом деле четко выверенная высококлассная игра? Голливуд отдыхает…

Страницы: «« « 12345678 » ... »»