Под кровью грязь Золотько Александр
– Я, да… – Агеев еще не веря, шагнул в темноту и увидел жигули шестой модели. Окно водителя было опущено и Агеев рассмотрел за ним темный силуэт.
– Железяки свои положи в багажник и прикрой брезентом.
– Да, я сейчас. – Агеев почти бегом бросился к багажнику, нашарил замок. Дрожащие пальцы скользнули несколько раз, потом крышка багажника поднялась.
Агеев подхватил автоматы в охапку, как доски, сунул их между запаской и канистрой, стащил с себя ремень с подсумком и штык – ножом, бросил на автоматы. Негнущимися пальцами зацепил край брезента, лежавшего там же. Прикрыл оружие. Захлопнул багажник.
Что дальше? Сердце остановилось. Агеев представил себе, как машина рывком набирает скорость и исчезает в дожде. Агеев шагнул было к водителю, но со щелчком открылась дверца с другой стороны.
Можно садиться. Агеев на негнущихся ногах подошел к открытой дверце и остановился.
– Какого черта? – недовольно спросил водитель, – Я потом салон не прогрею, залазь быстрее.
– Спасибо, – пробормотал Агеев и сел на переднее сидение.
Машина сразу же тронулась.
– Спасибо, – повторил Агеев, – я уж думал…
– Не надо.
– Что?
– Не надо думать, от этого морщины появляются. И на меня так пялиться тоже не надо. Мозоль натрешь.
Агеев сглотнул и отвел взгляд.
Фары машины пробивались сквозь дождь всего на несколько метров. Меня не обманули, подумал Агеев, не обманули, все нормально.
– Куришь? – не отрывая взгляда от дороги спросил водитель и, не дожидаясь ответа, сунул Агееву пачку сигарет и зажигалку.
– Спасибо, – Агеев и сам не понял, почему решил закурить. Никогда даже не было соблазна, ни в школе, ни в армии. Он бы сейчас сделал все, что приказал бы водитель. Агеев затянулся и захлебнулся дымом, закашлялся.
– Курить – здоровью вредить, тем более что Минздрав предупреждает, – сказал водитель.
Агеев откашлялся и теперь сидел с зажженной сигаретой в руках, не зная, что с ней делать.
Машина остановилась.
– Выходи.
– Что?
– Выходи, сказал, – водитель переклонился через ноги Агеева и открыл дверцу.
– Как?
– Молча.
– Я… – Агеев с ужасом посмотрел на сигарету, – я докурю.
– Козел, выброси ты этот бычок сраный куда хочешь.
– А что?
– Ты так и собираешься в форме ехать? Тут же скоро посты ГАИ.
– Понял – понял, – пробормотал Агеев и вылез под дождь.
– Стань перед машиной, чтобы я видел, – скомандовал водитель.
Агеев послушно встал перед капотом машины, в свет фар. Оглянулся вокруг – лес. Кажется лес. Свет фар вырвал из мокрой темноты черные сучья и скользко отсвечивающие стволы.
Под ноги Агеева упала большая полиэтиленовая сумка.
– Все свое добро сними и сложи в сумку.
Агеев расстегнул плащ, с трудом стащил его и, скомкав, сунул в сумку. Потом отодрал крючки шинели и отправил промокшее сукно вслед за плащом. И уже расстегивая хебешку, спохватился и вытащил из кармана шинели пистолет и обойму.
– Куда это?
– Давай сюда, – водитель протянул руку не вылезая из машины.
– Тут вот документы у меня…
– Оставь в карманах и раздевайся быстрее, мне некогда.
Агеев стащил сапоги. У него, как и полагалось на втором году службы, вместо портянок были носки. Агеев с сомнением посмотрел на заляпанные грязью сапоги.
– В сумку, в сумку… – поторопил водитель, – и белье тоже снимай, все, вместе с кальсонами и носками.
Агеев выполнил команду и теперь стоял в свете фар совершенно голый. Как под душем. Под пронизывающим ледяным душем. Тело покрылось пупырышками, его колотила дрожь.
– Сумку тоже засунь в багажник.
– Хорошо, – холодная жижа податливо расплескивалась под босыми ногами, какая-то ветка сломалась под ногой и Агеев чуть не вскрикнул от боли.
На этот раз багажник удалось захлопнуть только с третьей попытки.
Агеев подошел к водителю.
– Холодно? – осведомился тот.
– Ага… х-холодно.
– Терпи.
– А?..
– Постоишь тут немного, за тобой приедут.
– Одежда…
– Потерпишь. Это быстро.
Агеев не сразу поверил. Это просто не укладывалось в мозгу. Он тупо посмотрел вслед уезжавшим жигулям и только после этого снова почувствовал, как дождь безжалостно стегает обнаженное тело, а ноги начинает сводить судорога.
– Нет, нет! – закричал Агеев, – нет!
Он и сам не понимал, отчего кричит, кому возражает. Себе, жизни, темноте, сдавившей его ледяными щупальцами.
Он сразу потерял ориентацию, он даже не мог себе представить, как далеко от караулки завезла его машина. И куда идти. И зачем идти. И…
Фары полыхнули в упор. Агеев закрыл глаза руками.
– В машину, – голос, раздавшийся из темноты, был знаком Агееву, это тот самый мужик, пообещавший спасти его.
Агеев бросился к машине, не обращая внимание на грязь и сучки под ногами.
– Спасибо, спасибо, – Агеев с трудом нашарил замок на дверце, попытался открыть.
– Садись на заднее сидение, там полотенце и одежда. Вытирайся и оденься.
– Хорошо.
– А вот это – посмотрим, насколько хорошо.
Палач
Палач слушал, как солдатик возился на заднем сидении машины, натягивая сухую одежду. Вот несколько раз шмыгнул носом. Немного простудился, бедняга.
Палача передернуло от одной мысли, что меньше чем в полуметре за его спиной копошится такая дрянь. Рассматривая в свете фар голое скорченное тело, Палач с трудом подавил в себе желание убить мерзавца.
Если он здесь, значит семь человек мертвы. Девятнадцатилетний мальчик убил только что семь человек и спокойно возится с одеждой. И плевать, что сделал он это по приказу Палача. Как и сам Палач убивал по приказу.
Это совершенно разные вещи. Палач убивал потому, что был оружием, потому что считал необходимым очищать мир от смрадной плесени под названием люди. А этот щенок убивал только ради того, чтобы выжить, чтобы сохранить свою ничтожную жизнь, чтобы уйти от ответственности за свои преступления.
Где-то в глубине сознания Палача мелькнула мысль, что это не логично, что в его рассуждениях есть какой-то изъян. Мелкий, почти незаметный, но придающий странный оттенок всему происходящему.
Действительно, почему, если он сам приказал убить этих людей, такая ненависть подкатывает к горлу. Палач вспомнил их разговор.
Вначале Палач просто хотел, чтобы на Агееве была кровь. Не та кровь, которая оказалась на нем после приключений в увольнительных, а нечто совсем другое. Убийство не под действием минутного настроения или стечения обстоятельств.
Холодное, рассчитанное убийство.
– Ты убьешь часового и уйдешь, – Палач хорошо помнил свои слова и его, – сколько у тебя будет времени?
– Не больше двадцати минут. Если не позвоню в караулку – начкар позвонит на пост. Если не отвечу – пошлет разводящего и свяжется с комендатурой. Двадцать минут, – всего пол часа назад мальчишка чуть ли не бился в истерике, а теперь говорил спокойно и обдумано.
– Что ты предлагаешь? – спросил тогда Палач и солдат промолчал. Сам с собой играет в прятки, подумал Палач. Он уже все решил, только хочет чтобы ему приказали убрать всех.
– Ты сможешь убить всех?
– Мне не помогут?
– Ты сможешь один убить всех? – уточнил свой вопрос Палач.
– Ну…
– Тебе придется это сделать, мне нужны будут автоматы, – Палачу тогда пришла в голову интересная мысль, вернее, только намек на нее, но потом, обдумав ее, Палач понял, что интуитивно нашел правильный вариант.
Это можно будет потом использовать. Когда настанет время. Те, кто отдает приказание, вначале будут шокированы, а потом … Потом им на некоторое время это даже понравится. На некоторое время.
Палач сбавил скорость и оглянулся назад. Что-то солдат совсем притих.
– Все в порядке?
– Да, спасибо, все подошло.
Расслабился, быстро забывает обо всем, очень быстро приспосабливается. Наплевать на то, что произошло. Главное – чувствовать себя комфортно.
– В карауле все получилось?
– Да.
Какой лаконичный, как ему хочется просто отделаться одним коротким словом. Палач поморщился:
– Коротко расскажи, что и как.
Вначале Агеев говорил сбивчиво, потом разговорился, и речь его стала уверенной. С подробностями излагает.
Каков экземпляр! Просто можно выставлять в музее – типичный представитель рода людского.
Нет, ну как быстро приходит в себя! Это могло бы даже удивить Палача, если бы он не просчитал всего заранее. У подонка все написано на лице. Весь мир для него делится на две части: он и все остальное.
Он великолепно сможет исполнить свою роль. Над ним нужно будет поработать. Палач посмотрел в зеркало заднего вида. Мальчик даже пытался жестикулировать.
Все получается так, что лучше и не придумаешь. Он, оружие, сделает своим орудием людей, причем не своими руками, а руками опять таки людей.
Начнет Наташка. И не так чтобы только руками.
Глава 2
Разговоры
– Получили сообщение – все прошло благополучно.
– Как и следовало ожидать.
– Как и следовало, но…
– Но?
– Хотелось бы знать, зачем.
– Потому что так решил Палач.
– Это как раз понятно, хотелось бы понять, каким боком все произошедшее относится к выполнению основного задания. Не слишком ли много брызг?
– Вы пытаетесь понять, как этот солдат может помочь Палачу в выполнении основного задания?
– И это тоже.
– Могу предложить вам универсальное средство решения этой загадки. Или сами угадаете?
– Завидую вашему хорошему настроению в столь позднее время. У меня в голову отчего-то ничего правдоподобного не лезет.
– Самый простой и эффективный способ все понять – подождать дальнейшего развития событий.
– Вы не боитесь, что будет поздно?
– Что за пессимизм в столь позднее время? Палача можно обвинить в чем угодно, кроме неэффективности. Если он решил действовать так, а не иначе – это его право. Во всяком случае, это было заложено в операции изначально.
– Но я бы был куда как спокойней, если бы можно было подключить группу аналитиков.
– Каким образом?
– Самым непосредственным. Только не надо махать на меня руками, я сам великолепно помню, что решено ограничить круг информированных.
– Вот именно. Поэтому нам остается только ждать.
– И надеяться.
– Не совсем все-таки вас понимаю. Сегодня мы получили завершение первого этапа операции. Палач закончил, судя по всему, комплектование группы. И отбирал, между прочим, из наших вариантов. Почему такое волнение? Что вас беспокоит? Только конкретно.
– Наблюдатель.
– А я все время ждал, когда вы к этому перейдете. Естественно, было бы лучше иметь сейчас на этом месте более опытного человека.
– А мы сейчас не имеем никакого.
– Это слишком сильно сказано. В конце концов, мы сами его отобрали для этого, для этого готовили. И, кстати, из той мясорубки выбрался именно он, а не наш многоопытный…
– Я все это знаю, сам могу сейчас прочитать лекцию на эту тему.
– Благо, большой опыт имеете.
– Имею. И, между прочим, кандидатуру Гаврилина предложил именно я.
– Между прочим.
– Да, между прочим. Почему мы держим в таком случае наблюдателя в таком странном положении? Со дня на день он и сам задаст нам этот вопрос. А если не задаст…
– А если не задаст?
– Тогда гнать его к чертовой матери!
– Куда?
– Туда, куда вы подумали.
– Кому прикажем это сделать? Палач выполняет задание.
– До этого еще не дошло, но…
– Не нужно меня уговаривать. С завтрашнего… с сегодняшнего дня наблюдатель потихоньку начнет выполнять функции наблюдателя.
– Уровень информации?
– Это уж вы сами решите. Я думаю – можно по максимуму.
– По максимуму?
– Принимая во внимание специфику операции…
– Понятно. Если не возражаете, уровень его информированности будем определять по мере необходимости.
– Все что угодно! Уже слишком поздно, или еще слишком рано для длительных разговоров.
– К вопросу о наблюдателе…
– К вопросу о наблюдателе, рекомендую вам брать с него пример. Он, насколько я знаю, смену уже сдал.
– Двадцать минут назад. Сейчас спит сном праведника.
– Да, преимущество возраста и небольшого стажа работы. Сон праведника для других. Нам – бессонницу грешников.
– Так вот…
– Спать. Во всяком случае, я попытаюсь. Спокойной ночи.
Суета
Абсолютная тишина. Не давящее на уши безмолвие, а прозрачное отсутствие звуков. Медленно и плавно падали откуда-то из темноты капли, поднимая бесшумные брызги в лужах, беззвучно качались ветки деревьев. Даже удары сердца были не слышны.
Он шел, и воздух медленно расступался перед ним, размазывая по лицу капли дождя. Он чувствовал, как ноги загребают жидкую грязь, но не слышал ни звука.
Из темноты навстречу вынырнул силуэт, вернее не вынырнул, а медленно выплыл, или даже нет, просто темнота вдруг уплотнилась, и перед ним возникла фигура, абсолютно черное пятно. Движения этой фигуры были также тягучи и бесшумны, словно ночь выдавливала из себя комок страха, и этот комок приближался к нему, медленно, но неотвратимо.
Остановиться, мелькнуло… нет, не мелькнуло, а медленно просочилось сквозь схваченный страхом мозг. Медленно и тягуче – остановиться – а ноги продолжают двигаться – остановиться – сгусток ночи все ближе – остановиться – рот залепляет клейкая масса ночного воздуха – остановиться…
Поздно, он понимает, что поздно, понимает, что слабый отсвет на фоне приближающегося силуэта – сталь. И понимает, что эта сталь направлена ему в горло, что остановить ее не может уже ничто… А ноги продолжают бесшумно нести его вперед, сталь начинает светиться призрачным молочным светом, а потом, приближаясь, меняет свой цвет, от лунного, через темно-вишневый к ослепительно-белому цвету раскаленного металла…
Огонь касается его горла, не боль, а ожог впивается в его тело… а оно продолжает двигаться на встречу этому огню, потом застывает и начинает медленно оседать, а огонь ввинчивается, вонзается в тело, проникает в мозг, наконец, появляется боль, становится все нестерпимей, он захлебывается этой болью, смешанной с его не вырвавшимся криком…
– Приехали.
Спокойный голос разом вырвал Агеева из кошмара, но боль еще несколько ударов сердца оставалась в нем. Агеев со всхлипом вздохнул, прижав к горлу дрожащие руки.
– Вылезай из машины.
– Что?
– Вылезай из машины, – голос водителя был спокоен, но сердце Агеева оборвалось.
Что случилось? Почему его выгоняют? Агеев никак не мог прийти в себя, не понимал где находится и что должен делать. Что от него требуют? Он затравлено огляделся и увидел, что в нескольких метрах от машины за металлическим сетчатым забором маячит дом.
– Постучишь в дверь. Откроет девушка. Будешь делать все, что она скажет. – Водитель говорил неторопливо, не поворачивая головы. – Я приеду к вечеру.
– Д-да, – Агеев зачем-то кивнул в спину водителю. –Я понял.
– Ну?
– Ч-что?
– Вылезай из машины.
Агеев испугался, что вот сейчас водитель, обозленный его непонятливостью, просто вышвырнет его из машины, или еще хуже, отвезет его назад, к складам. Горло снова обожгло, как во сне.
Дождь прекратился. Агеев вылез из машины, захлопнул за собой дверцу и вздрогнул от влажного прикосновения холода. Машина отъехала сразу же, и звук ее мотора просто исчез в ледяном тумане.
Агеев оцепенел. Тишина из кошмара настигла его, впаяла в прозрачную глыбу безмолвия, и Агеев стоял, боясь сдвинуться с места, боялся, что шаги его тоже будут беззвучными, что из темноты навстречу ему…
Агеев медленно оглянулся. Темно. Пусто и беззвучно. Подойти и постучать в дверь. Агеев шагнул к дому и почти с наслаждением услышал недовольный всплеск под ногами. Еще шаг, еще… После каждого шага тишина торопливо возвращалась, но он уже знал, как с ней бороться.
Агеев толкнул калитку, и скрип металла располосовал ночное безмолвие. Дорожка к крыльцу была усыпана гравием и хрустела под ногами Агеева. Он поднялся по ступенькам, остановился перед дверью и спиной почувствовал, как темнота сзади сжалась перед броском, чтобы остановить его, вернуть в безмолвие.
Агеев ударил в дверь кулаком. Звук получился глухим. Он ударил снова, но звук замер еще быстрее предыдущего. Так его никто не услышит, он не сможет победить эту тишину, не сможет… не сможет… Агеев забарабанил в дверь кулаками, ударил ногой.
Не оглядываясь назад, он знал, что сзади к нему приближается черный силуэт, что молочно-белый клинок высматривает на его теле место для удара, что…
Дверь внезапно открылась, в лицо Агееву ударил свет. Он зажмурился, поднял руку к глазам. Потом медленно открыл глаза и шагнул вперед. Он не стал рассматривать, кто стоит в дверях, ему нужно было уйти от темноты, смыть с себя светом затхлый запах безмолвия.
За спиной у него хлопнула дверь, щелкнул ключ в замке, потом сухо стукнул засов. Агеев стоял в прихожей, опустив руки и наслаждаясь светом. Из глубины дома доносилась музыка, и это тоже было хорошо. Агеев почувствовал, как голова легко закружилась, по телу, отгоняя зябкую стылость, потек жар.
– Стоять будешь или в комнату пройдешь? – вопрос прозвучал неожиданно, но Агеев не вздрогнул, ему было хорошо, он был готов стоять вот так бесконечно долго…
– Раздевайся и проходи, – женский голос за спиной стал жестче, и повелительные нотки толкнули Агеева.
Он торопливо стащил с ног кроссовки, аккуратно поставил их под вешалку и только после этого оглянулся.
Первое, что он увидел, были глаза. Темно-карие глаза смотрели на него иронично и чуть насмешливо.
– Добрый вечер, – попытался сказать Агеев, но неожиданно закашлялся.
– Наверх по лестнице, вторая дверь налево, через спальню – ванная. Колонку я включила. Прими горячий душ, а то схлопочешь воспаление легких.
– Спасибо, – Агеев повернулся к деревянной лестнице, медленно поднялся по ступенькам, ощущая босыми ногами шершавые доски.
Все было нереальным, слишком неожиданным был переход от промозглой ночи к этому яркому теплому уюту. В дверях ванной Агеев замер. Шум горячей воды, пар. Как в комнате начальника караула. После выстрелов. Перед глазами мелькнуло лицо прапорщика, удивление, страх…
Агеев оглянулся. Нет, так нельзя, нельзя думать об этом, нужно забыть все, взять себя в руки и забыть. Он стащил с себя джинсы, свитер, белье.
Там никого нет, только ванна и горячая вода, бьющая из душа. Он смоет с себя и холод, и страх, и воспоминания. Агеев осторожно стал в ванну, задвинул за собой клеенчатую штору и подставил под воду ладони.
Упругие струи полетели брызгами в лицо, и Агеева чуть не стошнило. Очередь из автомата, и в лицо бьют капли теплой жидкости. Он нажал на спуск, и крик Зимина оборвался.
Агеев почувствовал, как ногти врезались в ладони. Спокойно, все уже позади, он должен был это сделать. Должен был. Иначе бы он сам погиб. Иначе его не спасли бы, не привезли в этот дом.
Тело скорчилось в ванной, вода била по спине, голове и плечам. Он дышал тяжело, со всхлипами и не понимал, плачет или нет. Ему было жалко. Не тех, кого он убил, мысль о них вызывала только слабость и тошноту, ему было жалко себя, жалко до судорог, до спазм во всем теле.
Когда Агеев почувствовал прикосновение, все тело его вздрогнуло, он чуть не закричал, но прикосновение было мягким, скользящим, и тело расслаблялось под этим прикосновением.
Спиной он почувствовал прикосновение женского тела, он увидел, как руки с ярко-красным маникюром на тонких пальцах скользнули по его груди, почувствовал их прикосновение к животу, бедрам.
Агеев повернулся, и взгляд его встретился с темно-карими глазами. Теперь они не были ироничными, как несколько минут назад. Расширенные зрачки смотрели на него в упор, веки чуть подрагивали. Агеев попытался отвести свои глаза, но не мог, словно парализованный. Он не видел лица, только эти завораживающие глаза.
Под ее прикосновениями низ живота Агеева наливался тяжестью, и все, что происходило с ним этой ночью, начало отходить на задний план, существовали только ее руки и ее глаза.
Глаза приблизились, и он зажмурился, почувствовал прикосновение ее губ к шее, к груди, ее руки скользнули
по его ногам.
Агеев вздрогнул, сладкая волна метнулась по телу к голове, ударила и медленно поползла книзу. Агеев вскрикнул, его руки сжали ее плечи. Это все произошло слишком быстро, он хотел еще, попытался притянуть ее тело к себе…
Резкий удар в пах согнул его вдвое, дно ванны предательски скользнуло у него из-под ног, и он бы упал, если бы не ее руки. Агеев опустился на колени, захрипел.
– Кончил? – спокойно спросил женский голос, – Нужно знать меру. Когда яйца отойдут – помоешься и спускайся вниз, кушать. Слышишь меня?
Агеев кивнул.
– Вот и хорошо. А будешь себя хорошо вести – мы продолжим наше знакомство. Только чур, я сверху.
Наблюдатель
Если нельзя – то очень хочется. Страшно хочется. Безумно. И наоборот, мрачно подумал Гаврилин, не открывая глаз. Если очень чего-нибудь хочется, то этого, естественно нельзя. Гаврилину очень хотелось спать. Чтобы понять, сколько именно ему удалось поспать, нужно было поднять неподъемные веки, а если судить по ощущениям – минут пятнадцать, не больше.
А диванчик казенный, между прочим, так себе. С ярко выраженными пружинами и запашком. Сколько поколений наблюдателей на этом диванчике пытались перехватить немного сна, но их будил на редкость мерзкий зуммер?
Читать бесплатно другие книги:
