Недостающее звено Ахманов Михаил
– Аннигилятор разнес бы корабль сильмарри в пух и прах, – возразил Тревельян. – Может быть, фаата хотели не уничтожить их, а заставить приземлиться? Взять пленных и…
«Зачем им пленные червяки? – прервал его Советник. – Бывало, фаата брали пленных, но исключительно гуманоидов – у них с рождаемостью проблемы, необходим генетический материал. Червяки для этого не годятся, сам понимаешь. К тому же я носом чую, что били не для острастки, стреляли на поражение… Ты уж мне поверь!»
Ивар молча склонил голову – не в тех он был чинах, чтобы спорить с дедом по поводу военной тактики. Поднявшись и сняв шлем, он заглянул в передний грузовой отсек с установленным там горным лазером – три его ствола, выведенные наружу вместе с поворотным механизмом, гарантировали приличный сектор обстрела. После этого он направился в левый трюм, проверил, надежно ли закреплены контейнеры с оборудованием, поглядел на трафора, который растекся по полу плоской лепешкой, и возвратился в рубку. Спрятал на груди обруч с памятным кристаллом командора, потом сел, напялил шлем и резко хлопнул по подлокотнику. Страховочные ремни тотчас обхватили тело, а под креслом заверещал компенсатор инерции.
«Никак решил спуститься?» – полюбопытствовал дед.
– Надо же прояснить ситуацию. Вдруг там не фаата, а дроми или хапторы? Они к нам тоже теплых чувств не питают.
«Это верно. Снижайся, парень, только место выбери с умом и помни, что с пятисот километров они тебя достанут. Чем угодно достанут, аннигилятором, лазером, бластером… А корабль у нас не крейсер, не фрегат, а грузовая лоханка без силовой защиты».
– Бог не выдаст, свинья не съест, – сказал Тревельян. – Переключу локатор в режим интравизора [18] и проскользну над западным материком. Он небольшой, пересечем минуты за три, просветим полости, сделаем запись… Затем – свечкой вверх, только нас и видели!
«Неплохой вариант, – одобрил Советник. – Не забудь, однако, выполнить формальности. Порядок есть порядок».
– Разумеется. – Тревельян повернулся к вокодеру, назвал дату, свое полное имя, звание и должность, индекс транспортного корабля и номер рейса. Затем нахмурился в задумчивости, поглядел на локатор и произнес: – По праву первооткрывателя нарекаю эту планету именем Хтон [19]. Основание: многочисленные подземные каверны, обнаруженные при орбитальном зондировании.
– Зафиксировано и передано на базовое судно, – произнес бортовой компьютер.
– Подключись к лазеру, – распорядился Тревельян. – Если нас атакуют, стреляй на поражение. Все! Идем вниз.
Под вой компенсатора он резко увеличил скорость, затем притормозил, и через двенадцать минут судно погрузилось в атмосферу. Последний виток завершился где-то между южным полюсом и экватором, и сейчас квадроплан летел к северо-востоку над беспокойной поверхностью океана. С высоты двух километров она казалась ровной, как отшлифованный серо-зеленый камень, но в приближении виделись огромные валы и брызги летящей по ветру пены. Только колыхание волн оживляло пейзаж – ни кораблей, ни птиц, ни морских обитателей локаторы не засекли. Полная безжизненность этих бескрайних владений воды и ветра угнетала.
Вдали появилась темная полоска береговой линии, и Тревельян начал снижаться. Древнее правило военных пилотов – чем ниже летишь, тем безопаснее – было справедливо и на этот раз, а перед теми древними асами имелось преимущество: бортовой компьютер. Не очень разговорчивый и без претензий на особый интеллект, но обладавший нечеловеческой реакцией.
Берег приблизился. Стали видны утесы – у их подножий, то вгрызаясь в камень, то отступая назад, ярилась вода. Скалы были голыми – ни мхов, ни лишайников, ни водорослей.
– Стерильная планета, – пробормотал Тревельян, делая мысленное усилие. Аппарат взмыл над скалами и заскользил над каменистой равниной, усыпанной черным щебнем. Здесь, однако, была какая-то растительность – над щебенкой торчали кусты с искривленными, изломанными ветвями, лишенные листьев и похожие на тысячи задранных к небу паучьих лап. Ивару почудилось, будто они склоняются вслед кораблю, но картина промелькнула слишком быстро.
Небольшой западный континент, который он пересекал сейчас по диагонали, оказался гористым. Береговая равнина поднималась к хребту или краю плоскогорья, рассеченному глубокими трещинами и каньонами; кое-где поблескивала вода, и над стремительным течением горных речек искрились радуги. Решив, что ущелье послужит хорошим укрытием, Тревельян направил машину к ближайшему разлому, откуда потоком струилась вода. В этой реке было нечто странное, и он еще не успел осмыслить странность, как заговорил Советник:
«Обрати внимание, малыш: реки не продолжаются на равнине и не стекают в океан. Почва поглощает воду».
– Думаешь, под землей водосборник?
«Не сомневаюсь. Все нуждаются в пресной водице, даже такие ублюдки, как фаата».
Мимо уже проносились стены ущелья и пенистая бушующая река. К обрывистым склонам с расселинами и пещерами цеплялась растительность – все те же кусты-пауки и что-то похожее на карикатурные деревья; их перекрученные стволы с жалкими пучками листьев в безмолвной мольбе тянулись к пролетающему кораблю. Маленькое красное солнце стояло в зените, заливая каньон скудным сумрачным светом. Крестообразная тень квадроплана, прыгая по камням и водным бурунам, скользила внизу.
Аппарат вырвался из ущелья и запетлял среди утесов и невысоких гор. Они находились уже километрах в трехстах от побережья и двигались с огромной скоростью; броня квадроплана начала светиться, а складки местности стали неразличимыми, словно ее задернули бурым покрывалом.
«Если у подножия гор водный коллектор, то база должна быть поблизости, – заметил призрачный Советник Тревельяна. – Держи ушки на макушке, паренек. Как бы нас не…»
Сверкнула молния, и квадроплан подскочил вверх, уходя от огненного жала. Горный лазер в переднем отсеке развернулся, алый трезубец ударил в скалу, взметнулись пыль и камни, затем над осевшей вершиной расцвел фонтан огня. Что-то неясное мелькало в нем, расточаясь в дыму и пламени; ветер подхватывал темные лохмотья, кружил и рассыпал на скалы серый прах. Эта картина, уже отдаленная в реальности на много километров, мерцала на боковом экране, записанная голокамерами корабля. Будто комментируя ее, бортовой компьютер сообщил:
– Первая цель поражена.
«Что у нас на локаторе? – поинтересовался командор. – Мы уже над базой? Над самым гадючником или еще в защитной зоне?»
– Не знаю, дед. Некогда взглянуть.
Сцепив зубы, Тревельян замер в объятиях кресла. Шлем раскаленными клещами сжимал череп, пальцы окаменели на подлокотниках, на лице выступила испарина. Они находились в центральной части континента, там, где хаос огромных бесформенных глыб и скал перемежался с пологими горами. Слившись со своим крестообразным аппаратом, Ивар мчался над каменными осыпями, бесплодными склонами, разломами, что змеились тут и там; не сбавляя скорости, он огибал высокие пики и видел, как в них распахиваются щели бойниц. Не руки, а мысль Тревельяна управляла сейчас кораблем, но даже ментальный импульс был недостаточно быстр, и потому коллоидный мозг человека нуждался в помощнике, в холодном стремительном машинном разуме. Для Ивара это было привычным; его эпоха являлась временем прочного союза людей с искусственными интеллектами.
– Атака, – произнес бортовой компьютер, и сотни молний настигли квадроплан. Возникло ощущение, что их порождают каждый утес, каждая горная вершина; огненный кокон сомкнулся вокруг корабля, Тревельян, ослепленный яростным блеском, на мгновение прищурился, взвыли компенсаторы, гася инерцию, и сквозь их стоны пробился спокойный голос:
– Вторая цель поражена. Третья цель поражена. – Пауза. – Разгерметизация правого трюма. Четвертая, пятая и шестая цели поражены. – Пауза. – Задет кормовой гравитатор. Снижение мощности на шестьдесят процентов. Седьмая цель поражена. – Пауза. – Разгерметизация правого трюма ликвидирована. Поражены цели восемь и девять. Попадание в носовой трюм, гравитатор выведен из строя. Десятая цель пора…
«Убирайся отсюда! – Ментальный вопль командора ударил в виски как набат. – Мы в зоне перекрестного обстрела! Двигай к морю! К морю, на максимальной скорости!»
«Мы и так уже на максимальной, – отозвался Тревельян. – Быстрее нельзя, сгорим!»
Он подавил искушение умчаться вверх, в стратосферу, и выйти в космос, где сопротивление воздуха не сдерживало полет. Подъем занял бы немного времени, но корабль в небе – отличная цель, и поразить ее можно за долю секунды… Помня об этом, Ивар прижимался к спасительной земле и маневрировал, пытаясь укрыться в скалах. Мерный голос компьютера, перечислявшего свои победы и потери, по-прежнему раздавался в рубке:
– Шестнадцатая цель поражена. Пробоина в кормовом отсеке, гравитатор выведен из строя. Левый гравитатор поврежден, потеря мощности тридцать процентов. Поражены цели семнадцатая и восемнадцатая. Нарушен баланс двигателей. Восстановление займет…
Квадроплан встал на дыбы, послышались треск и скрежет, запахло горящим акрадейтом. Пылающие иглы пронзили мозг Тревельяна, жаркая волна прокатилась по позвоночнику; он заорал, но шлем не сбросил – лишиться ментального управления было смерти подобно. Скорость упала, но все же аппарат выровнялся, перевалил последнюю горную цепь и устремился к проливу, что отделял западный материк от центрального. До моря было километров сто двадцать.
– Срезана часть правого трюма, – сообщил компьютер. – Гравитатор необратимо поврежден. Пробита водяная цистерна. Устройство космической связи разрушено, восстановлению не подлежит. Цели для ответной стрельбы не наблюдаются.
Плазменные разряды погасли. Раскачиваясь и содрогаясь, квадроплан мчался к морскому берегу.
«Будь осторожен, – посоветовал командор. – У побережья может находиться еще один оборонительный пояс».
Ивар снизился почти до самой земли и взглянул на пульт. Они лишились передатчика и одного из двигателей, два других тянули процентов на десять номинала, а последний, менее поврежденный, – на семьдесят. Машина, однако, держалась в воздухе и двигалась с прежней скоростью. Ее надежность восхитила Тревельяна. Впрочем, он понимал, что без серьезного ремонта от планеты им не оторваться.
Внизу мелькнули прибрежные скалы, развернулась серо-стальная поверхность пролива, и вслед кораблю снова ударили молнии. Квадроплан закачался сильнее. В днище ударила волна, подбросив аппарат.
– Попадание в левый трюм, – зазвучал голос бортового компьютера. – Двигатель теряет мощность.
Левый гравитатор был последней надеждой Тревельяна – кажется, слишком хрупкой. Он начал поднимать машину, чувствуя, что с каждой секундой она все тяжелее идет вверх. Над морем грудились темные облака, и там, где их подсвечивало солнце, облачная масса казалась пропитанной кровью. Тучи висели высоко, и искалеченный квадроплан не смог к ним подняться. Но все же Ивару удалось разглядесь противоположный берег.
«Дотянем до суши?» – спросил командор.
– Пожалуй. Найдем уединенное местечко, сядем на грунт, починимся. Если только… – Тревельян вдруг почувствовал, как на лбу выступает холодный пот. – Компьютер, что у нас с грузом в левом трюме? И что с трафором?
– Трафор цел, – раздалось в ответ. – Сгорели три контейнера.
– Какие?
– Продовольствие, напитки и гравипланер, – сообщил невозмутимый голос.
– В водяной цистерне что-нибудь осталось?
– Нет.
Наступило угрюмое молчание. Корабль уже преодолел пролив, и теперь внизу расстилалась дикая бесплодная местность – равнина, засыпанная серой пылью, с глубокими кратерами и оврагами, словно прочерченными гигантским плугом. Иногда этот унылый пейзаж сменял ослепительный блеск серебристой поверхности стекла или металла, некогда расплавленного, а потом застывшего зеркальными озерами. Впрочем, Тревельян не мог поручиться, что видит стекло или металл – блеск слепил глаза.
«Похоже, – заметил командор, – нам придется поголодать».
– Не нам, а мне, – мрачно уточнил Ивар. – Правда, бар-автомат загружен, но запасов в нем немного. Нужна вода.
«Ищи ручей или реку, малыш».
– Спасибо за совет. Ремонтный док нам тоже не помешает.
Словно в ответ на это замечание компьютер сообщил:
– Мощность двигателя падает. Теряем высоту.
Слева по курсу вставали горы, а где-то на востоке, как помнил Тревельян, лежал за серой пустыней большой оазис в форме шестиконечной звезды. Туда не дотянуть, мелькнула мысль. Но, очевидно, двигаться к оазису не стоило; там, где зелень и изобилие вод, наверняка есть люди – надо думать, целый гарнизон в подземной базе. Помянув фаата недобрым словом, Тревельян повернул на северо-восток, к горам.
– Снижаемся, – отрапортовал компьютер. – Дистанция до грунта восемьсот метров… семьсот пятьдесят… семьсот…
Горы вставали стеной с запада на восток и были невысокими – не горный хребет, а его руины, то ли разбитые ковровой бомбардировкой, то ли источенные временем. Пологие увалы тянулись в пустыню, зарываясь в серый песок словно пальцы великана; между ними, среди каменных россыпей, ближе к подножиям утесов что-то посверкивало – слюдяные пластинки или, возможно, кристаллы соли. Либо вода, решил Тревельян, с трудом удерживая аппарат от падения.
– Пятьсот метров, четыреста пятьдесят, четыреста… – монотонно бубнил компьютер.
Ивар сбросил скорость, потом завис над сравнительно ровной площадкой, почти свободной от камней. Теперь он разглядел, что здесь и в самом деле есть вода – маленькое озерцо, принимавшее крохотный водопад, который прыгал по крутому склону. Изображение на экране дрожало, квадроплан сильно раскачивало – от песка и скал поднимался поток нагретого воздуха. Прежде, при исправных двигателях, такая мелочь не мешала кораблю застыть в полной неподвижности, но сейчас он держался в воздухе чудом.
– Данный полетный режим грозит катастрофой, – напомнил компьютер. – Рекомендуется аварийная посадка. До грунта двести восемнадцать метров. Падение с такой высоты…
– Ясно, что костей не соберем, – буркнул Тревельян, направляя машину к земле. Взметнув тучи серой пыли, он с лязгом и скрежетом опустился между озерком и трещиноватым барьером увала, снял шлем и вытер ладонью пот с лица. Затем посидел минут пять с закрытыми глазами, чувствуя, как прибывают силы – медицинский имплант под левым ребром принялся за работу, восстанавливая гормональный баланс.
«Взгляни на показания локатора», – напомнил призрачный Советник.
– Успеется, дед. – Водрузив на голову обруч, Тревельян распорядился, чтобы были взяты пробы грунта, воды и воздуха. Пока трудились анализаторы, он заглянул в левый трюм, сморщил нос – оттуда тянуло запахом горелого, – велел проветрить помещение, потом, шагая по накренившейся палубе, вернулся в кресло, выпил сока и сжевал пластинку концентрата. В пищевом баре-автомате имелся запас продовольствия дней на пять-шесть, но два контейнера с запасом еды и питья были сожжены плазменной струей, пробившей корпус, а вместе с ними сгорел гравипланер. Антенна передатчика исчезла, а сам он превратился в лом. Мозг, к счастью, не пострадал, и полевое оборудование тоже уцелело.
На экран высыпали цифры и символы, результаты анализов. Бортовой компьютер докладывал, что воду в этом мире можно пить, воздухом – дышать, и что вирулентной микрофлоры не наблюдается – ничего такого, с чем бы не справился медицинский имплант. Температура тоже была приемлемой – плюс восемь по Цельсию. Ознакомившись с этими данными, Тревельян произнес:
– Не так плохо, как ожидалось. Связи у нас нет, зато с водой проблем не будет. Что с кораблем? Подняться можем?
– Нет, – сообщил компьютер. – Правый двигатель не подлежит восстановлению, остальные требуют ремонта в стационарных условиях. – Он помолчал и добавил: – В доке.
– Где я тебе док возьму? – буркнул Тревельян. – Сам справляйся!
– Невозможно, – раздалось в ответ. Потом, словно в утешение, компьютер заметил: – Пробоины в обшивке заращиваются, герметичность восстановлена. Питания по нормативам хватит на четыре дня.
– Связь с базовым кораблем отсутствует. Значит, нельзя вызвать другой квадроплан, – добавил Ивар.
«Это в любом случае бесполезно. Квадроплан – беспилотный аппарат. Без тебя его собьют, а если лоханка и доберется сюда, так в виде решета. Не советую рассчитывать на помощь».
– Спасибо, дед, это звучит очень ободряюще.
Встав, Тревельян направился к шлюзу, но Советник опять напомнил:
«Локатор. Взгляни на его показания».
– Не сейчас. Пока еще светло, я хочу осмотреться.
Раздвинулась внутренняя диафрагма, потом открылся люк. Без колебаний Ивар спрыгнул вниз, на почву неведомого мира, и отошел на пару десятков шагов. Под башмаками скрипел песок, сильные порывы ветра холодили кожу, в сумрачном низком небе, прячась за вершины гор, висело багровое негреющее солнце. От скал протянулись длинные тени, свет меркнул и наступала ночь – долгая ночь Хтона, почти равная суткам Земли.
Квадроплан лежал у скалистой гряды, что выступала из песка, смыкаясь на севере с горным склоном. Оттуда струился ручей, наполняя озерцо, и, если не считать журчанья воды и посвиста ветра, вокруг царила мертвая тишина. Невысокие горы вставали изрезанной стеной, уходившей на северо-восток и юго-запад, насколько хватало взгляда; кое-где среди коричневых и черных утесов виднелась серебристая растительность, то ли кусты, то ли низкие, приникшие к грунту деревья. С юга к горам подступала пустыня: серый песок, серые пологие барханы, серое блеклое небо и ветер, круживший серую пыль. На своем веку Тревельян повидал немало пустынь, ледяных, холодных или жарких, но эта внушала особое уныние. От нее исходил ментальный запах безнадежности.
На миг Ивару почудилось, что щупальца пустыни проникли в его разум и копошатся в голове, точно незримые пиявки, обыскивая память, бесцеремонно роясь в ее кладовых и закромах, высасывая все подряд: лица друзей и знакомых, картины юности, пейзажи Земли и иных миров, где ему довелось побывать, что-то еще, связанное, быть может, с его работой и предстоящей миссией. Было ли это ментальным вмешательством? Несмотря на весь свой опыт и тренировку, он не мог утверждать, что подвергается телепатической атаке; его ни к чему не принуждали, ничего не требовали, и охранявшие сознание барьеры не были нарушены. Вполне возможно, что воспоминания навеял пустынный безжизненный ландшафт – пустыни, степи и морская ширь обладали своеобразным гипнотическим эффектом, связанным с их необъятной безбрежностью.
Пожав плечами и отвернувшись от серых пространств, Тревельян направился к кораблю. Он обошел вокруг квадроплана, хмурясь и недовольно посапывая; трудолюбивый ветер заметал песком отпечатки его следов.
Машина находилась в самом бедственном состоянии. Она уже не была похожа на крест – половина правого грузового отсека исчезла, а двигатель, что окольцовывал его, расплавился и свисал с корпуса потеками металла и обгоревшей пластмассы. В остальных трюмах темнели пробоины, уже затянутые акрадейтом, броневая обшивка потеряла зеркальный блеск, большие кольца гравидвижков были смяты, и сквозь дыры в кожухах торчали обрывки проводов. Но, как утверждал бортовой компьютер, их можно было починить, найдись где-нибудь в окрестностях ремонтный док, киберы-монтажники и запчасти. В принципе, чтобы выйти в космос и добраться до грузового судна, хватило бы двух движков, но перебрать их вручную казалось невыполнимой задачей.
«Крышка нашему корыту, – заметил командор. – Хотя, если собрать из трех движков один, то, может, еще и полетаем».
– На одном моторе всю конструкцию не поднять, – возразил Тревельян.
«Всю не нужно. Лишнее отрежем. Достаточно оставить пассажирскую кабину и левый грузовой отсек».
– А ведь это мысль!
Склонив голову к плечу, Тревельян снова уставился на свой летательный аппарат. Квадроплан не был приспособлен для контакта с твердой поверхностью и не имел посадочных штанг, лыж, колес или других упоров. Сейчас машина стояла на зарывшемся в почву сфероиде центральной кабины, упираясь в песок обрубком правого трюма и высоко задрав левый. Кажется, это положение было устойчивым и позволяло откинуть крышку люка в днище. По команде Ивара люк раскрылся, и трафор с заключенным в нем криогенным Мозгом, осторожно переставляя ноги, сошел на грунт. Форма, принятая роботом, являлась походной: туловище в виде широкого блюдца, шесть нижних конечностей и четыре манипулятора с многопалыми кистями.
– Вызывали, эмиссар? – проворковал Мозг нежным контральто.
– Да. У нас проблемы. Разбит передатчик, и корабль, как видишь, поврежден.
Выдвинув два щупальца со зрительными органами, трафор осмотрел машину и заметил:
– В самом деле поврежден. Я заключаю, что в ближайшее время мы не сможем вернуться на транспортное судно и, следовательно, опоздаем на Равану.
– Это уж как пить дать, – согласился Тревельян. – Но опоздание лишь первая часть проблемы, а другая – как бы не остаться тут навсегда. Впрочем, если ты починишь двигатели…
Мозг вытянул манипулятор, отставил палец, превратил его в лазерный резак, в щуп тестера, в отвертку и снова в палец.
– Теоретически это возможно, эмиссар. – Его голос сделался густым и басовитым, как у солидного инженера. – В моих базах данных сосредоточены все нужные сведения о гравитационном приводе, а также описания ста сорока двух конструкций с детальными чертежами и технологиями сборки и ремонта. Однако…
– Есть сомнения? – поторопил Тревельян.
– Есть. Отсутствуют практические навыки, эмиссар. Этот механизм, – Мозг звонко стукнул манипулятором по днищу, – является не монтажным роботом, а универсальным. Другие реакции, иная моторика, а также интеллект, слишком высокий для практической деятельности. Меня создавали, чтобы управлять другими агрегатами, а не подменять их в решении частных задач. Я – технический координатор и в этом качестве способен на…
«Ишь, щеки надувает, консервная банка! – возмутился командор. – Тоже теоретик выискался! Ты его, малыш, приструни! Гаечный ключ в зубы, и за работу!»
Советник был несомненно прав, и Тревельян, указав на один из двигателей, строго молвил:
– Демонтировать, разобрать и собрать! Выполнишь, тогда и появятся нужные навыки. – Он поглядел на тусклое солнце, что садилось за горами, и ощутил неимоверную усталость. Полет и схватка с неведомым врагом отняли столько энергии, что он едва держался на ногах. – Пока ты трудишься, я, пожалуй, вздремну. Вечером все порядочные люди должны ложиться спать, – пробормотал Тревельян, направляясь к люку.
Он опустился в кресло, но уснуть ему не удалось.
«В третий раз напоминаю: взгляни на данные локации», – раздалось под черепом. Командор отличался упрямством, редким даже для военного человека.
Ивар протяжно зевнул.
– А подождать нельзя? В конце концов, я тут, и фаата тоже никуда не денутся.
«Здесь не фаата, парень. Кто угодно, только не они».
– Ты уверен? – Сон слетел с Тревельяна.
«Абсолютно. У этих тактика совсем другая. Оружие фаата – не метатель плазмы, а аннигилятор, и если объект не уничтожен, они высылают боевые модули. – Помолчав, командор добавил: – Будь уверен, модули нас бы в клочья разнесли. Ты бы теперь не в кресле дрых, а догорал на том плоскогорье в какой-нибудь трещине. Однако…»
– Однако я еще жив, – буркнул Тревельян, поворачиваясь к локатору и включая запись. – Мы сканировали полости на западном материке… Скажи мне, дед, если здесь фаата, что я могу увидеть?
«Ангары с боевыми модулями. Центр управления – там должна быть большая сфера, символ власти их предводителей. Отсеки, где держат солдат. Квазиразумное устройство – оно как осьминог с массой щупалец. Батареи аннигиляторов. Возможно, корабль-матку – скорее, не в подземелье, а на поверхности. Эту лохань под землю не спрячешь – пять километров в длину, два в ширину… Есть что-нибудь такое?»
– Нет, – сказал Тревельян. Перед ним на мониторе плыли неясные тени, очертания каких-то механизмов, многорукие существа, что суетились в тоннелях и подземных залах, тонкие линии коммуникаций, пещеры со странными машинами, дробившими горную породу. Ничего похожего на боевые модули, формой напоминавшие коробок, никаких подземелий с аннигиляторами, осьминогами и солдатами… К тому же доля органики у наблюдаемых объектов была ничтожно малой, а составлявшие их соединения дистанционному анализу не поддавались.
– Кажется, там древние роботы, и крыша у них изрядно того… – промолвил Тревельян. – Агрессивная некросфера, остатки прежней цивилизации… Хотел бы я знать, сколько им лет!
«Вот и выясни, – предложил Советник. – Раз они в тебя стреляли, значит, согласно Глику-Чейни [20], устрой-
ства весьма примитивные. Найдешь командный центр, перехватишь управление, и вся эта шайка – твоя. У них приличный ИТР [21], так что нашу посудину отремонтируют в лучшем виде».
– Пожалуй, что так, – сказал Тревельян и призадумался. Ситуация переменилась радикально: если здесь не бино фаата, старинные враги Земли, разведывать на Хтоне нечего. В Галактике существовали планеты с руинами древних культур, некогда процветавших, но с течением лет склонившихся к закату. Их изучение было делом археологов, а не Звездного Флота и не ФРИК; сам Тревельян занимался цивилизациями живыми, способными к развитию и прогрессу. Этот мир на галактических задворках, обитель спятивших роботов, не представлял для него интереса, и он уже жалел о потерянном времени и неизбежной задержке. Опаздывать на Пекло без веских причин не хотелось, а база фаата у рубежей Федерации была причиной куда как веской. Если же ее тут нет, то что остается? Пустое любопытство?.. Нет, не только, подумал Ивар, вспомнив о сильмарри. Помощь терпящим бедствие – святое дело, и, значит, он выполнял свой долг.
Это его успокоило. В конце концов, контакты с сильмарри так редки, что оправдают любое опоздание – и, к тому же, что он мог поделать? Бортовой компьютер реагирует на сигналы бедствия независимо от воли пассажира… Случай экстраординарный, и он был в полном праве осуществить расследование… Собственно, это его обязанность как гражданина Федерации – вдруг на Хтоне оказались бы враги?.. Фаата или, положим, дроми, с которыми сражался дед… Сражался и погиб под яростным светом Бетельгейзе, завещав потомкам: будьте бдительны!
Так что Пекло подождет, думал Ивар, уплывая в сон. Подождет… Пекло подождет… Само собой, мало приятного в том, что Серый Трубач перешел горы, но данный факт еще не повод к панике. Разберется он с этим Трубачом, непременно разберется, и никакая задержка тому не помешает…
Веки его сомкнулись, дыхание стало тихим и ровным, но он еще не погрузился в беспамятство, пребывая на пороге мира сновидений. Кто-то неощутимый и незримый был рядом с ним, готовясь шагнуть в его грезы и даже странным образом как будто направляя их. Гигантские вершины Поднебесного хребта возникли перед Тревельяном, ринулись вверх, исчезая в серых тучах, вспыхнули над ними два светила, белое и красное, и их лучи, подобные клинкам, вонзились в песок бескрайней равнины. Он снова был на Пекле – мчался на гравипланере, спускаясь с гор, и жаркий ветер овевал его лицо.
Глава 6. Воспоминания. Пекло
Гравипланер спускался с огромного пика Шенанди, чья вершина вознеслась над атмосферным слоем, пригодным для дыхания. На этой горе, недоступной местным обитателям, возвели под силовыми куполами базу ФРИК, и там, под светом Асура и Ракшаса, журчала речка с питьевой водой и росли полдюжины сосен, розовый куст, дуб и две березы. В понятиях Пекла – просто рай! В том раю остались старшие коллеги Тревельяна – координатор группы Карел Гурченко, вулканологи Крис Аллен и Кэти Гравина, лингвист и этнограф Такеши Саи и метеоролог Жаннат Азимбаев. Присланный им в помощь юный Ивар Тревельян являлся практикантом Ксенологической Академии в ранге временного наблюдателя. Чтобы получить лицензию и стать полноправным сотрудником ФРИК, ему полагалась стажировка в одном из патронируемых миров, среди которых были места вполне приятные – скажем, Хаймор с теплым бирюзовым океаном или Сакура, где в воздухе, напоенном сладким ароматом, кружились над плодовыми рощами белые мотыльки. Но судьба Тревельяна не баловала – на жеребьевке он вытянул Пекло, мир, в котором не водились мотыльки и не зрели сладкие плоды. И с океаном тут было напряженно – вместо него плескались десятки небольших морей, соединенных множеством проливов.
Планер мчался уже над предгорьями, и Ивар, сбросив маску, вдыхал запахи нагретых камней, серы и песка, что приносили ветры пустыни. Позади возвышался окутанный дождевыми тучами и облаками пепла горный хребет, впереди лежала бесконечная бурая равнина, а между равниной и подножиями гор, там, где с утесов текли редкие водные потоки, протянулась цепочка оазисов. Хребет перегораживал Хираньякашипу, центральный материк, от западных проливов до восточных, и за ним, в северных засушливых степях, кочевали длиннорукие варвары-каннибалы. Точных сведений о тех краях не имелось – поговаривали, что там появился великий вождь Серый Трубач, Брат Двух Солнц, объединивший племена кочевников. Дальний юг был заселен какими-то дикарями, тоже еще неведомыми посланцам Фонда, а экваториальная область, температура в которой достигала пятидесяти-шестидесяти градусов, оставалась необитаемой и безжизненной. Там, под жаркими лучами Асура и Ракшаса, клубился над морями пар, ветер вздымал его ввысь, сбивал в тяжелые плотные тучи и нес их на север, к Поднебесному Хребту. Водяные пары смешивались с вулканическим пеплом и пылью, охлаждались у горных склонов, покрытых вечным льдом, и проливались дождями. Дожди питали хоссы, временные реки и ручьи, дарившие жизнь оазисам. Оазисы шли длинной чередой вдоль рубежа пустыни, и этот пояс в десять тысяч километров являлся самым плодородным, самым приспособленным к жизни на всей планете.
Земля Кьолл, страна Баронов Подножия Мира… Собственно, слово «кьолл» обозначало владыку оазиса, независимого князя или короля, но земляне считали кьоллов баронами – их владения были слишком малы и не тянули на княжество или королевство. Средний оазис занимал территорию в тридцать шесть квадратных километров и мог прокормить трехтысячное население, включая сотню бездельников – двор и боевой отряд барона. Малая численность этих дружин и бесплодная местность между оазисами не позволяли захватить чужие владения – точнее, захватить и ограбить по временам удавалось, а контролировать и править – нет. Имперская идея была чужда благородным кьоллам; в этом мире еще не родился свой Александр Македонский.
Легкая машина Тревельяна повернула на восток. Сейчас он двигался над торговой тропой, соединявшей оазисы и проходившей у кромки утесов; слева поднимались красные и коричневые скалы, справа, в километре-другом от них виднелся край пустыни, обозначенный серовато-желтым оттенком песка. Местность по обеим сторонам торгового тракта была не совсем бесплодной – здесь попадалась кое-какая растительность, слишком корявая и чахлая, чтобы признать ее за настоящие деревья или хотя бы кусты. Вспомнив о соснах и березах, что росли на базе, Тревельян с тоской вздохнул. К местной флоре даже слово «зелень» не подходило – лиственный покров большей частью имел красноватый, бурый и желтый цвета.
За час, одолев четыреста двадцать километров, он проскользнул над тремя оазисами. О кьоллах, что правили ими, Ивар ничего не знал – он не успел еще выучить имена и родословные всех владетелей этой земли, хотя с самыми заметными персонами все же познакомился. Разумеется, заочно, в голографической проекции; сведения о них, заботливо собранные Гурченко и его предшественниками, хранились в компьютере базы. Барон Эльсанна правил самым большим оазисом, где обитало тысяч восемь народу, и его замок – или Очаг, как говорили в Кьолле, – имел целых четыре этажа. Барон Икангасса был исключительно волосат: грива волос спускалась до ягодиц, а усы, в общем-то нехарактерные для раванцев, свисали почти до подбородка. Барон Аппакини отличался воинственностью; набрав войско в две сотни бойцов, он грабил соседей и даже ходил на племена пустыни – брать у них было нечего, кроме блох и вшей, зато барона овеяла слава великого полководца. Очагом Янукерре правили два брата, Янукерре-старший и Янукерре-младший, большие женолюбы; в их гареме можно было поглядеть на женщин из торговых городов, на обитательниц Вритры и Раху, и даже, как утверждали Такеши и Гурченко, на девушек с дальнего юга. Гарем обслуживал не только двух баронов, но также их уважаемых гостей – особенно если те заявлялись с подарками. У барона Уммизака был в телохранителях степняк-людоед из-за Хребта, тварь свирепости необычайной, с огромными клыками; утверждали, что он любому перекусывает горло и в три приема отгрызает голову. По сравнению с такими выдающимися кьоллами барон Оммиттаха, в чей домен направлялся Тревельян, был не очень знаменит, хотя и у него имелось хобби – жратва и выпивка. Тушеного удава он проглатывал в один присест и запивал его пятью кружками хмельного пойла.
На торговом тракте не встретилось ни караванов, ни одиноких путников. Стоял сезон песчаных бурь, неподходящее время для торговли; начинались они внезапно, длились двое-трое суток и хоронили все живое под тоннами песка. За бурей приходили Сыновья Пустыни, разгребали песок, добивали выживших и брали свою законную добычу – мясо вьючных животных и груз. Людей они, правда, не ели, но выпивали кровь – в пустыне всякая жидкость была драгоценна.
Планер Тревельяна летел в сотне метров над землей и не поднимался выше над обитаемыми оазисами. Бесшумный аппарат скрывала завеса, имитирующая облако, и к тому же автохтоны Пекла редко глядели вверх. Птиц на этой планете не водилось, а небо, когда Асур и Ракшас стояли в зените, пылало таким яростным светом, что могло ослепить любопытного смельчака. Что же до ливней, дарующих жизнь Кьоллу, то здесь их не ждали и с нетерпением не посматривали в небеса: всякий знал, что дожди идут в горах, и влага приходит к земле с потоками хоссов.
В часе пешего хода от Очага Оммиттахи Тревельян спустился вниз и покинул планер. Жара и тяготение тут же навалились на него двойным грузом: температура была за сорок, а гравитация на треть больше земной. Впрочем, к этому он подготовился, особенно к сухому палящему зною и почти полному отсутствию влаги в воздухе – медицинский имплант быстро восстановил терморегуляцию. Пот, кативший по лицу и спине, высох, обжигающие прикосновения Ракшаса превратились в приемлемое тепло, и лишь непривычная тяжесть напоминала, что он не уроженец этой планеты, а чужак. Обликом он тоже походил на жителя Кьолла: тощее, без капли жира тело, плосковатый нос, низкий лоб, маленькие темные глазки под выступающими дугами бровей, огромный рот и черные густые волосы до плеч. Кэти Гравина, бывшая по совместительству врачом, хорошо потрудилась над его внешностью; когда все закончилось и Ивар взглянул в зеркало, то сам перепугался. Человек, однако, привыкает ко всему – тем более стажер, которому не положено капризничать.
Тревельян поправил свисавшую с костлявых плеч хламиду и сделал несколько шагов, убедившись, что ремни сандалий не натирают ноги. Затем он подвесил на плечо фляжку с водой, подпоясался куском веревки и сунул за нее сучковатую ветку дерева сеннши, принадлежность своего ремесла. Он был хишиаггином, служителем Бога Воды Таррахиши, самого почитаемого божества в этих краях. Но уважение, которым пользовался бог, на его адептов не распространялось – если хишиаггин не мог найти сладкую воду, его подвешивали за ноги. Обычно голым и на солнцепеке.
На левой руке Тревельяна сверкал широкий, от запястья до локтя, бронзовый браслет, знак посвященного хишиаггина. Его украшали девять маленьких красных гранатов, расположенных в виде руны воды, и грубовато отчеканенные листья сеннши. Кроме того, в браслете был пульт управления приборами, что оставались в планере – передатчиком, настроенным на волну базы, интравизором и компактной, но мощной лазерной установкой.
Тревельян нажал на красный камень, и его аппарат, окутавшись туманной пеленой, поднялся в небо. Белесоватая дымка парила у вершин утесов, и когда Ивар тронулся в путь, последовала за ним – облачко, почти незаметное на фоне блистающего неба. Шагал он быстро. От нагретых скал тянуло жаром, их поверхность рассекали трещины, и временами попадались довольно глубокие пещеры с кучками сухого тростника и черными кругами кострищ. Эти гроты служили убежищем путникам, когда Ракшас, знойное белое солнце, поднимался в зенит, и все живое, включая песчаных удавов, искало благословенную тень. В пещерах можно было отсидеться в период бури, если она оказывалась не очень длительной, спрятаться от хищника Четыре Лапы, развести огонь и запечь в углях мясо и плоды дигги. Временами, при очень большом везении, даже случалось спастись от разбойников.
Небо над пустыней, от которой Тревельяна отделяли корявые заросли, казалось ясным. Слабое утешение; песчаная буря могла налететь в любой момент, ибо атмосферный фронт на границе предгорий и знойной равнины был неустойчив, и давление менялось с поразительной быстротой. Жаннат Азимбаев, метеоролог, предупреждал, что смерчи возникают внезапно, мчатся со сверхзвуковой скоростью и способны насыпать гору песка за считаные минуты. Поэтому все обитаемые оазисы прятались под защитой горных отрогов, а если скалы были слишком низкими, поверх возводилась стена. За последние десятилетия кьоллы очень усовершенствовались как в строительных работах, так и в ирригации, освоив полезные навыки, внедренные пришельцами с Земли. Но воды для питья – сладкой воды, как ее здесь называли, – все равно не хватало.
Ивар шел уже минут сорок. Тропинка полезла вверх, на скалистый гребень, заставив сбавить темп. Несмотря на все технические ухищрения, медицинский имплант и дополнительный слой кожи, Тревельян сильно вспотел; хотя белая звезда уже прошла зенит, ее лучи, вместе с теплом, струившимся от красного светила, выжимали влагу точно губка. Он сделал пару глотков из фляжки и, поднявшись на скалы, остановился, чтобы передохнуть и осмотреться. Впервые он видел Очаг кьоллов не в голографической проекции, а наяву, и в первый раз он должен был вступить в контакт с людьми из патронируемой расы. Это вызывало трепет, граничивший с неуверенностью. Внезапно он понял, сколь велика – поистине огромна! – дистанция между теорией и практикой.
Внизу, защищенный двумя горными отрогами, лежал оазис, удел барона Оммиттахи. Формой владения напоминали треугольник – два отрога, западный и восточный, постепенно сходились, а промежуток между их дальними концами перегораживала стена. Удел был небольшим: пять деревушек у самых скал, розоватые поля дигги и местного злака, похожего на просо, пастбища, загоны для скота и сеть нешироких канавок, связанных с речкой, струившейся с гор. Там, где она падала на равнину и разделялась на искусственные протоки, виднелось массивное каменное строение о двух этажах, замок местного феодала. Одним крылом замок упирался в отвесный утес, к другому была пристроена широкая башня с воротами, на плоской крыше поблескивал металл – там расхаживали воины в медных наплечниках и шлемах. По данным Такеши Саи, в Очаге Оммиттахи жили тысячи две народу, но в ближайший год это число сократится – если, конечно, не отыскать новый источник сладкой воды. Обычно этим занимался Гурченко, да так успешно, что слава его облетела все оазисы от западного края до восточного. Но на этот раз поиски возлагались на практиканта.
Раздался скрип сандалий, звон металла, и из-за камней выступили два воина: грязные туники до колен, широкие кожаные пояса, шлемы-горшки над гривами нечесаных волос, на плечах – гнутые пластины из позеленевшей меди, за спинами – сарассы. Воняло от них так, что Тревельян невольно сморщился.
– Га! – сказал воин, который выглядел повыше и покрепче. – Хишиаггин! Не Ирри, другой. Молоденький!
Под именем Ирри в этих местах был известен Карел Гурченко. Его тут уважали; он обладал большим талантом дипломата и тяжелым кулаком.
– У него сладкая вода, – молвил воин пониже, впившись взглядом в тревельянову фляжку. Его огромный рот растянулся в ухмылке. – Вот молодое мясо, и вот вода, чтобы его запить… Что скажешь, братец?
– Но-но! – Тревельян отступил на несколько шагов и поднял с земли камень. – Прочь с дороги, безмозглые онкка! Я пришел к вашему кьоллу!
Воины молча скалились, пожирая его голодными взглядами. С точки зрения цивилизованных гуманоидов, хоть землян, хоть кни’лина или терукси, они казались жутко уродливыми: пасти от уха до уха, сальные пряди волос, низкие лбы, жидкая поросль вокруг почти безгубых ртов. Ивар с сожалением припомнил, что сам выглядит точно таким же.
Высокий воин махнул рукой.
– Иди, хишиаггин. Мы не жрем всякое дерьмо. А вот водой ты мог бы с нами поделиться.
– Как-нибудь в другой раз, – буркнул Тревельян и резво поскакал вниз по тропе. За ним протяжно взвыл сигнальный рог – два стоявших в дозоре мерзавца, хоть и были голодны, о службе не забывали. Впрочем, жители Кьолла уже три столетия не питались человечиной, и потому их регион считался самым цивилизованным на планете.
Спустившись вниз, Тревельян перепрыгнул оросительную канаву и направился к замку мимо полей дигги и пастбищ, где под присмотром голых грязных подростков бродили хффа, нелепая помесь осла с козлом. Они усердно поедали желтую колючую траву, оставляя тут и там клочья длинной, свисавшей до земли шерсти, и временами, пронзительно взревывая, тыкали друг друга рогами. Одинокий путник привлек внимание мальчишек-пастухов, тут же решивших поразвлечься: целая банда бросилась к дороге, подбирая на бегу колючки и навоз. Тревельян остановился, погрозил им кулаком, скорчил жуткую рожу и лязгнул зубами. Недоросли замерли – похоже, разглядели браслет хишиаггина. Адепты водяного бога не отличались безобидным нравом и могли, при случае, отходить до крови своим поясом-веревкой.
По пути к замку он преодолел еще несколько канав. В них бежала мутная вода с ощутимым сернистым запахом – влага, что проливалась над горами, была основательно смешана с вулканическими испарениями и содержала столько всякой гадости, что уроженец любого мира Земной Федерации протянул бы ноги от нескольких глотков. Но на Пекле эту воду пили и ели взращенных на ней животных и плоды, насыщенные отравой, так как микрофлора в желудках аборигенов нейтрализовала яды. Однако для этого приходилось пить и чистую воду, ту, которую называли «сладкой», полученную из колодцев, естественных скважин и гейзеров. Под оазисами располагались водяные линзы, и хишиаггины умели их находить, но случалось, что вода была плохой, насыщенной солями, или водоносный горизонт залегал слишком глубоко и докопаться до воды не удавалось. В этом случае жизнь хишиаггина была недолгой.
Тревельян приблизился к скальному уступу, с которого с шумом падала река, разделяясь затем на водоводные канавы. Перед ним громоздились грубые ступени из базальтовых плит; эта лестница вела к замковой башне и уже распахнутым воротам. Поднявшись, он увидел небольшую процессию, что двигалась ему навстречу: два воина с медными сарассами, два – с рогами хффа на высоких шестах, трое богато одетых мужчин, а за ними – тучный барон Оммиттаха в огромных сапогах, штанах из шерсти хффа и потертой куртке, расшитой тусклым бисером из ракушек. Брови барона срослись на переносице и свисали вниз неаккуратными пучками, маленькие глазки были сонными, под носом топорщились усы длиной в два пальца – признак благородной крови и принадлежности к древнему роду. В левой руке барон держал жбан с местным пивом, а в правой – маринованный плод дигги размером с небольшую дыню.
Встав на колено, Тревельян плеснул на баронский сапог из фляжки, что было высшим знаком почтения.
– Пусть Таррахиши будет щедр к твоему Очагу, великий кьолл…
– Пусть, – согласился Оммиттаха. Потом отхватил крепкими зубами кусок дигги, прожевал, запил из кружки и уставился на Тревельяна, озирая его от сандалий до торчавшего над ушами колтуна. – Ты не похож на Ирри, хишиаггин. Где Ирри?
– Я Кахх, его ученик. Ирри послал меня сюда, услышав, что одно из твоих селений скоро лишится сладкой воды.
– Почему он не пришел сам?
– Охотился в горах, и Четыре Лапы прыгнул на него из-за камней. Теперь Ирри лечит раненую ногу.
Сунув диггу одному из приближенных, барон распахнул куртку, почесал короткими толстыми пальцами живот и с сомнением заметил:
– Выходит, Кахх, ты ученик… Не знаю, будет ли вода, которую ты найдешь, благословенной.
– Будет, – успокоил его Тревельян. – Ирри хорошо обучил меня, великий кьолл. И Бог Воды милостив ко мне.
– Лучше бы дождаться Ирри, – пробурчал Оммиттаха, явно собираясь сбить цену. – Мои люди верят, что на него помочился сам Таррахиши. Ирри всегда находил нам сладкую воду.
– Я тоже найду. Я же сказал, что Таррахиши милостив ко мне. Он помочился на меня дважды.
Барон отхлебнул из жбана.
– Так все хишиаггины говорят. Послушать вас, вонючих потомков хффа, так у Таррахиши уже и мочи не осталось, всю на вас излил… – Он принюхался к кружке, но пить не стал и внезапно рявкнул: – Три водных браслета! Тонких, золотых! Согласен?
– Нет, великий кьолл. Два широких, как платили Ирри.
Серебряные и золотые браслеты сами по себе ничего не стоили, так как на Пекле универсальной валютой была вода. Тонкий золотой браслет из кованой проволоки соответствовал бочонку сладкой воды примерно в тридцать литров, а восемь тонких браслетов равнялись одному широкому. Серебряными браслетами измеряли горькую воду, ту, что текла в горных ручьях и предназначалась, в основном, для полива. Соотношение между горькой и сладкой водой зависело от конъюнктуры, от наполнения потоков и скважин в том или ином Очаге, от времени года и спекуляций торговцев. Местное общество было примитивным, но о ростовщиках-банкирах, называвшихся тольтарра, тут уже знали – правда, в их банках хранились не монеты, а питьевая вода.
– Два широких… – задумчиво молвил Оммиттаха и приложился к кружке. – Ученику нужно быть скромнее, Кахх. Пять тонких.
– Но я ученик самого Ирри! – Тревельян гордо задрал голову. – Один широкий и три тонких. Только из уважения к тебе, великий кьолл.
Барон молча приспустил штаны и показал, как он ценит уважение хишиаггина. Член у него был чудовищный, не меньше, чем у земного жеребца. Воины с сарассами и шестами одобрительно заржали.
– Ты мерзок, как те ублюдки, что бегают в пустыне, – сказал Оммиттаха, швырнув на землю пустой жбан. – Ты разгневал меня, хишиаггин! Возможно, я не позволю тебе искать воду в моем Очаге. Возможно, я прикажу закопать тебя в землю или бросить связанным в песок. Солнечные боги Уанн и Ауккат выпьют твою кровь, а мясо достанется змеям.
– Тогда люди в твоем Очаге начнут умирать, а женщины будут приносить уродов, – заметил Ивар. Как и предупреждали Такеши с Гурченко, Оммиттаха оказался скуповатым.
– Умирать? – Барон поковырял в ухе. – Пусть дохнут! Придет другой хишиаггин, найдет воду, и бабы нарожают здоровых щенков. Это дело нехитрое!
– Никто из хишиаггинов не станет искать воду за четыре тонких браслета, – упрямо возразил Тревельян.
– Га! Дам один широкий.
– Широкий и два тонких, великий кьолл.
– Ты торгуешься, как презренный туфан! Широкий и тонкий!
Народ туфан обитал в приморских городах западного побережья. Эти прирожденные купцы действительно умели торговаться и были очень жадны. У таких песка в пустыне не выпросишь.
– Широкий и тонкий. – Тревельян снова опустился на колено и в знак согласия капнул на сапог барона воды. – Да будет так! Таррахиши слышал нас!
Он мог продать свои услуги гораздо дешевле, но стажировку бы тогда не засчитали. Ему полагалось войти в образ служителя Бога Воды, ни один из которых не работал даром или за малую плату; в этом мире искусство хишиаггина ценилось высоко, и многие из них были так же богаты, как ростовщики-тольтарры.
Барон рыгнул и подтвердил свое согласие наклоном головы. Затем повернулся к своим приближенным:
– Вот Абби, мой тольтарра. Он проводит тебя, хишиаггин. Иди!
Тольтарра оказался мужчиной средних лет с бегающими глазками, одетым куда роскошнее Оммиттахи: башмаки, штаны и пояс из пестрой узорчатой кожи песчаного питона, алая рубаха с прорезями на рукавах, отороченных черным шнуром, золотые водные браслеты от запястья до локтя. Но, несмотря на это облачение, достойное вельможи, выглядел он жуликоватым.
Вслед за Абби Тревельян спустился с лестницы. В молчании они миновали деревушку, окруженную рощицами дигги и вонявшими навозом загонами для хффа. Деревня, три десятка плетеных хижин и колодец с дремавшим рядом стражником, была пустой; ее обитатели суетились среди корявых, стелющихся по земле насаждений, складывая кучами большие желтоватые плоды. Диггу затем сушили и растирали в муку, или мариновали в каменных бочках, или выжимали масло в давильном чане, а в свежем состоянии пекли, что позволяло избавиться от привкуса серы. В Кьолле дигга считалась важнейшим продуктом, почти таким же ценным, как сладкая вода.
Тревельян незаметно нажал один из камешков на своем браслете. Включился интравизор в планере, парившем белым облачком в знойных небесах; прибор сканировал земные недра в поисках грунтовых вод, невидимых рек и заполненных влагой каверн. Вода в подобных линзах часто находилась под давлением, и в этом случае попытки докопаться до нее могли закончиться трагедией: мощный поток, прорвав последнюю преграду, швырял землекопов вверх на пять, на десять или двадцать метров. Было желательно найти такой источник, который лежал бы неглубоко под поверхностью, являлся не слишком буйным, но обильным, дававшим воду на протяжении нескольких лет.
Когда деревня осталась позади, Ивар вытащил из-за пояса ветку и сказал:
– Во имя Таррахиши! Я готов просить его о милости. В каком селении иссякла вода?
– Не в этом, достойный хишиаггин. – Абби, зазвенев браслетами, махнул рукой в сторону колодца. – Здесь еще много сладкой воды, а кончилась она у тех бездельников, что живут на краю Очага. Там мой дом. Если найдешь воду, будешь моим гостем.
Тревельян презрительно скривился и потряс веткой сеннши.
– Если! Ты сомневаешься, что я могу это сделать?
– Какие сомнения, Кахх! – Тольтарра принялся кланяться и делать почтительные жесты. – Разве можно сомневаться в ученике Ирри, которого я отлично знаю! Правда, он никогда не говорил, что у него есть ученик. Времена нынче нелегкие, урожай дигги скуден, хффа отощали, воды повсюду мало, и по дорогам Кьолла бродит столько самозванцев…
– Времена всегда нелегкие, – молвил Тревельян. – Что же до самозванцев, то отличить их просто: они не прошли обучения, не взысканы Таррахиши и ничего не умеют. А я – настоящий мастер! Скоро ты увидишь, как я работаю!
Абби раззявил широченную пасть.
– Га! Увижу, если позволят.
Эта загадочная фраза повисла в воздухе. То ли ростовщик на что-то намекал, то ли познания Ивара в языке кьоллов оставляли желать лучшего. Язык он выучил под гипноизлучателем, и считалось, что он владеет местным наречием в совершенстве – но кто мог за это поручиться? Кроме слов, были другие способы общения – интонация, жесты, бессвязные восклицания, а также непонятная ухмылка, бродившая по лицу тольтарры. Похоже, он над чем-то веселился.
За плодовыми рощами лежала более пустынная местность, поросшая желтой травой. Здесь, среди куч навоза, бродили хффа, а в дальнем конце пастбища виднелись хижины деревни, приткнувшейся под горным отрогом. Эта скалистая гряда достигала метров тридцати в высоту и, очевидно, служила надежной защитой от песчаных смерчей. Ее рассекали трещины, а в самом низу, чуть выше уровня земли, зияло отверстие большой пещеры.
Абби вытянул руку к этой дыре.
– Вот мой дом, хишиаггин, и вот селение, в котором иссяк колодец со сладкой водой. Дальше ты пойдешь один. Люди здесь меня ненавидят, считают, что я обязан дать им воду. Но я не так богат, чтобы поить три сотни бакку.
Бакку в вольном переводе означало «голодранец». Поморщившись, Тревельян бросил:
– Скоро воды хватит всем.
Свернув к деревне, он зашагал по лугу, распугивая пасущихся животных и огибая груды вонючего навоза. Отсутствие компании его устраивало – пришла пора пообщаться с планером, и лишние свидетели тут были ни к чему. Оказавшись в середине пастбища, Ивар включил передатчик, поднес к губам браслет и сказал:
– Доложить результаты измерений.
Безликие голоса приборов заторопились, зашептали. Анализ был завершен, карта водоносного горизонта составлена и привязана к прежнему колодцу, что находился в центре поселка. Питавший его пласт не иссяк, лишь опустился уровень подземных вод, и добраться до влаги можно было в нескольких местах на окраине деревни. Правда, новый колодец придется рыть поглубже, метров на десять-двенадцать вместо восьми, но кьоллы – искусные землекопы и хорошие строители. Стены колодцев они выкладывали из камней, скрепляя их известью и древесными смолами.
Кроме близких к поверхности вод, интравизор также оконтурил линзу, что находилась под лугом, прямо под ногами Тревельяна. Но этот обильный и сладкий источник практической ценности не имел: глубина залегания – от сорока до шестидесяти метров, вода под давлением в несколько атмосфер, над линзой – скальные породы, базальт и оливин. Пробиться с медной киркой сквозь эту каменную крышу было нереально, да и ни к чему.
Тревельян сориентировался на местности, выбрал подходящую точку в нескольких шагах от деревенских хижин и уверенно направился туда. Его заметили – между домами уже собиралась толпа. Женщины с растрепанными космами, похожие на ведьм, голые дети и подростки, старики, чьи кости грозили прорвать кожу… Ввалившиеся глаза, пересохшие рты, гнилые зубы, ноги в багровых язвах… Мужчин, в это время трудившихся на полях, Ивар не разглядел, но в толпе было пять или шесть уродов – верный признак того, что в чистой питьевой воде тут нуждались не первый год.
Встав в выбранном месте и вскинув вверх руку с браслетом, он призвал Таррахиши, умоляя его о милосердии и щедрости. Затем обратился к жителям поселка:
– Я Кахх, хишиаггин. Сейчас я вознесу Пять Молений и подкреплю их Пляской Вод, дабы умилостивить великого бога. Надейтесь, люди! Я найду вам сладкую воду, если позволит Таррахиши! Готовьте кирки и мотыги!
Толпа молчала, но народ все прибывал и прибывал. С ближних и дальних полей бежали мужчины, такие же тощие, грязные и косматые, как прекрасная половина местного человечества. Еще притащились десятка два стариков и старух, настолько ужасных видом, что Тревельян боялся на них взглянуть.
Он начал Первое Моление, затем перешел ко Второму, но зрители не проявляли энтузиазма. Совсем наоборот – они глядели на него с явным подозрением. Никто не повторял за ним слова священных гимнов, никто не впадал в транс, не бился в истерике, не поднимал в надежде взоров к знойным небесам. Но Карел Гурченко, инструктируя Тревельяна, говорил, что поддержка толпы не обязательна, хотя и желательна – чем больше будет криков и визга, тем скорее Бог Воды обратит на хишиаггина свой милостивый взор.
Ивар закончил с Третьим Молением, потом с Четвертым и Пятым и закружился в танце. Он высоко вскидывал ноги, вертел задом, подвывал и энергично размахивал сучковатой ветвью сеннши, поводя ею во все стороны света; предполагалось, что во время пляски бог направит его к нужному месту, где ветка опустится, обозначая, где копать колодец. Для пущего эффекта Тревельян раскусил маленькую капсулу, хранимую за щекой, и по его губам и подбородку потекли хлопья беловатой пены. В общем, он старался изо всех сил, точно придерживаясь советов Такеши и Гурченко. Под занавес, издав пронзительный крик, Ивар воткнул ветку в землю и рухнул рядом с ней, демонстрируя полное изнеможение. Затем буркнул: «Finis coronat opus!» [22] – поднялся и приказал:
– Копайте здесь!
Читать бесплатно другие книги:
