Три холма, охраняющие край света Успенский Михаил

ГЛАВА 39

Майор Одинцов изо всех сил разглядывал гражданина Великобритании и напряжённо размышлял, о чём бы ещё его спросить.

Всё, всё в майоре твердило ему, что парня следует немедленно отпустить, извиниться на всякий случай, лучезарно улыбнуться и пожелать как можно больше всего хорошего. Иначе не оберёшься неприятностей. Кроме того, парень действительно ни в чём не виноват - хотя вот уж это в России никогда не являлось смягчающим обстоятельством.

Но приказ генерала Лошкомоева был определённым - Туркову Лидию Антоновну не отпускать ни под каким предлогом до особых распоряжений, будь она хоть гражданкой Зимбабве.

Но эта же английская сволочь никуда не пойдёт без девки!

Вообще точечная демократия с её плавающим регламентом обрекает служивого человека на постоянные страдания. Он разрывается между неподчинением закону и непроявлением инициативы.

Здание УВД в Малютине было старое, довоенное, выкрашенное изнутри составом чудовищного фисташкового цвета, с узкими коридорами, высокими и тесными кабинетами, заставленными довоенной же мебелью. Средства, отпускаемые на ремонт и модернизацию здания, здесь всегда разворовывались с отчаянным, запредельным, безудержным сладострастием.

Зато в этих стенах всякий посетитель, хотя бы и столичный проверяющий, чувствовал себя преступником - чему, собственно, и должен способствовать настоящий милицейский интерьер.

Теренсу Фицморису тоже помаленьку начинало казаться, что он проник на территорию России незаконным путём, прихватив при этом мешок марихуаны и пару пулемётов. Он уже пожалел, что, по совету Сергея Ивановича, не прикинулся молчаливым финном. Майор Одинцов, потеющий по ту сторону стола, представлялся ему актёром, забывшим свои реплики и мучительно тянущим время, сооружая неуклюжие импровизации.

- Нет, с гражданкой Турковой мы познакомились не в Интернете, - в который раз уже ответил герцог. - Мы познакомились на вечеринке у Дональда Блэквуда-младшего по случаю его развода с Кацуко Мисаки. Надеюсь, вам известны их имена. Какое это может иметь значение?

- Может, не имеет, а может, очень даже имеет, - сказал майор. - Вот у нас в Малютине недавно разоблачили группу девушек-аферисток. Они выманивали деньги вот у таких же иностранцев, как вы, посылали им чужие фотографии кинозвёзд вместо своих, на деле будучи по жилыми старушками и даже некоторыми вдовами героев…

- Ну и что?

- А вы уверены, что Лидия Антоновна - именно та, за кого себя выдаёт?

- В каком смысле?

- А в таком, что вы можете не знать о её преступном прошлом! Вот у нас в Малютине в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году известен случай, когда преподавательница домоводства оказалась в годы немецко-фашистской оккупации переводчицей в гестапо!

- Господин майор, - сказал Теренс Фицморис и встал. - Леди Лидию я знаю в течение пяти лет. И если вы попытаетесь каким-либо образом опорочить имя моей невесты…

- Да нет же! - Майор Одинцов тоже вскочил. - Мы же о вашей же безопасности думаем! Вы же как дети малые! В России же всё не так, как у вас! Сами же потом спасибо скажете!

- Вот что, - сказал герцог. - Если мы с леди Лидией не покинем ваш застенок через пять - минут, моя герцогиня-мать поднимет на ноги всё Соединённое Королевство…

Майор Одинцов точно знал, что так всё и кончится. Он вздохнул и открыл сейф.

- Может, выпьем на дорожку? - с надеждой спросил он.

- Вы очень плохой психолог, - сказал Дюк. - Если бы вы предложили мне выпить с самого начала - то, возможно, спасли бы себя от множества неприятностей. Я бы знал уже наизусть вашу биографию. А вы - мою. Мы обнимались бы, пели и кричали, что все женщины - дуры. Я изучал русские обычаи. Что вам от нас нужно? Деньги?

- Я не знаю, - страшным шёпотом сказал майор. - Не знаю. Может, и деньги. А может, и не деньги. У вашей невесты много врагов - точнее, у её отца. Может, генерал решил её обезопасить. А может - наоборот. Только я сделал всё, что мог. И я не знаю, что ждёт вас за порогом. Побыли бы вы на моём месте! Вы бы вообще с ума сошли! Я, конечно, дам вам машину, но… пока не проехал этот хренов Салах…

- Салах? - насторожился Дюк.

- Ну да. Султан Салах бен Омар. Будто своих чурок не хватает! Это от вас, британцев, мода пошла - с чурками церемониться…

- Салах… - повторил герцог.

В ухе у майора зазвонило. Он дёрнул головой.

- Да? С документами? Оказывали? Англичане? Ага! Конечно! Он повернулся к Теренсу.

- Господин Фицморис! Последняя просьба! Выручите, ради бога! Мои орлы задержали двоих ваших соотечественников. Переводчика искать некогда. Пять минут! Пять минут, не больше! Вы очень умный парень, сразу поймёте, что это за птицы и как нам с ними себя вести. Вы не одному мне, вы многим людям поможете! Мы работаем без инструкций, а за ошибки карают нещадно. Вы же демократ! У наших сотрудников семьи! Вдруг это випы какие-нибудь, и нам головы поотрывают? Теренс Родерикович, выручи! По-мужски, по-русски! Обоснуй, что ты пацан!

Герцог расхохотался. - Хорошо, майор… Как ваше имя?

- Славкой кличут! - радостно выкрикнул Одинцов.

- Хорошо, майор Славка. Давайте ваших пленников, после чего разойдёмся по своим сторонам…

В дежурном помещении на лавке сидели двое - сидели, а казалось, что стояли, потому что за их спинами не видать было ни стенгазеты, ни портрета Дзержинского, ни непременного плаката с Семью правилами точечной демократии.

Один был толстомордый негр со скобкой седых усов, другой - краснолицый бородач. Оба в старомодных чёрных котелках и чёрных же костюмах, хоть и босиком. Огромные свои лапы, скованные пластиковыми наручниками, они держали на весу перед собой, и бледно выглядели при этом наручники, никакой надежды на них не было. При виде вошедших великаны вскочили.

Майор Славка услужливо протянул герцогу изъятые документы, но Дюк отвёл его руку:

- Майор, с этими всё ясно. Питер Ларкин и Джо Макмерри. Это мои служащие. Они ищут в России… своего подопечного.

Ларкин и Макмерри подавленно молчали - то ли им воистину было нечего сказать, то ли не хотели срамиться перед русскими.

Терри отвёл майора Одинцова в сторону и стал что-то объяснять ему на ухо. Майор Славка понимающе кивал, потом строго глянул на Ларкина и Макмерри и погрозил им кулачишком.

- Ну ты смотри - везде разгильдяй на разгильдяе! - воскликнул он. - Никому доверять нельзя, только лично, только лично! Ладно, сами с ними разбирайтесь, да потачки не давайте! Царенко! Сходи к Татьяне, приведи девушку, скажи - я велел!

Дежурный снимал с провинившихся великанов ненадёжные оковы. Ларкин и Макмерри шмыгали носами, выражая раскаяние. Вернулся сержант - один и бледный.

- Нету там никакой девушки! - растерянно доложил он. - А капитан Артемьева сидит плачет…

ГЛАВА 40

Июньский вечер был такой тихий, пронзительный и ясный, что всякое человеческое сердце заходилось от тоски, от любви к самому себе и от невозможности удержать это состояние.

- Никогда в жизни мне не было так хорошо, чтобы захотелось жить вечно, а вот теперь, кажется, накрыло…

Во дворе разбойничьей усадьбы сидели за столом трое печальных людей в тельняшках. Другой подходящей одежды после бани у Дядьки для гостей не нашлось. Кум Понсиано сразу же стал походить на бывшего десантника в День Победы, а Вера Игнатьевна резко помолодела, вспомнив, что много лет назад она вот так же бегала по общежитию МГУ в тельняшке студента-историка Серёжи Туркова, и кликали они друг дружку «котиком» и «зайчиком», и дико при этом хохотали…

- Я был уверен, что ты за цеховика своего замуж пошла, - сказал Сергей Иванович. - Да, сеньор Понсиано - кто бы мог подумать, что первая университетская красавица пойдёт в школу преподавать? В пригороде?

- А это чтобы котик не думал, что за понтами погналась, - устало сказала Вера Игнатьевна. - Представляете, кабальеро, этот дурак мне всё время твердил, что я слишком хороша для него, провинциала, что меня непременно или кавказец, или мгимошник у него отобьёт, а он-де не перенесёт такого позора… Трус ты, Серёжа! Я сперва вообще хотела с одним парнем с биофака на камчатскую станцию уехать - вот мол, как я светской жизнью дорожу, да его браконьеры застрелили…

- Комплекс титулярного советника, - развёл руками Дядька. - Ну по всем статьям мне такая женщина не полагалась! Другой класс! Тебя художники рисовали, скульпторы лепили! Зайчик, ну что бы тебя со мной ждало? Конура в коммуналке? Меня к тому же за самиздат доставали, не мог я в Москве остаться…

- И так, и так была конура, - сказала учительница. - Нет, думаю, не дождёшься, котик, что я за гражданина начальничка выскочу или за авторитетного вора. Никакой женщине не нравится, когда о ней как о шлюхе судят. Даже самой шлюхе. Гордые мы были, кабальеро, а в те годы гордость не предусматривалась…

- Ни хрена это не - гордость, а слабость, - сказал Сергей Иванович. - Можно было и тогда совестью не торговать, только трудно. Оттого и пили в три горла…

- Вот оно, русское оправдание! Наконец-то! Обосновал!

- А что? Пришлось бы мне всю жизнь смотреть, как ты копейки считаешь да платья перешиваешь?

Кум Понсиано слушал бессвязные, но почти понятные речи, и перед глазами его вставал никогда не виданный им перрон Ярославского вокзала, поливаемый трёхдневным дождём, и глядела вслед уходящему поезду тоненькая светловолосая девушка в офицерской плащ-палатке, накинутой поверх роскошного платья, в котором она сбежала накануне из ресторана «Арагви» со своей собственной свадьбы… Ехать ей самой было некуда, возвращаться - тоже некуда…

По двору бегали Чуня с новообретённым товарищем, развлекались какой-то непонятной людям игрой с применением камешков, живых цыплят и пустых консервных банок. Друг Чуни походил одновременно и на чёрного лемура-руконожку, и на французского бульдога.

Кум Понсиано сообразил, что древняя ссора влюблённых вот-вот вспыхнет по новой, кашлянул и сказал:

- Сеньор Серхио, вы учёный человек - как нам объяснить это чудо?

Вера Игнатьевна проглотила очередной упрёк и перевела.

Дядька поглядел на чертёнка без всякого почтения.

- Разве это чудо? Вот то, что мы с Верой встретились, действительно чудо, рука провидения и всё такое… А он… Мало ли феноменов? Теперь думать надо, как его от передовой науки уберечь… Не было забот…

- У него ведь были хозяева, сеньор Турков, это опасные люди!

- Мне вот что опасно - Лидка не звонит! Знает, окаянная, что я тут психую - и не звонит! И герцога своего выстроила - ни слова поперёк…

Сеньор Давила уже разглядел снимки на стенах и понял, в чей дом они попали. Нет, не прав учёный сеньор Серхио, это вовсе не провидение, а нюх старого сыщика…

- Значит, тут ты всю свою жизнь и прокантовался? - спросила Вера Игнатьевна.

- Не всю - семь лет под Пермью советской власти на память оставил, - сказал Сергей Ива нович. - И жил не тут, а в подвале музея… И дача, в сущности, Лидкина… Ну и что? Набоков, и тот дома не построил…

- Вложила бы я ума твоей племяшке, - сказала Вера Игнатьевна. - Видно, такая же вот самолюбивая идиотка выросла…

- Да, характерец вроде твоего, - согласился - Дядька. - Герцога мы кинем, а выйдем мы за слесаря, чтобы пил-колотил…

Кум Понсиано смотрел-смотрел на йорка с бушменчиком, потом встал, подошёл к ним и присел на корточки, вникая в игру.

- Славный мужик, - кивнула Вера Игнатьевна. - Занесли же его черти в вашу глушь…

- Ну, он-то как раз по делу, - сказал Дядька. - Премию девочка заслужила, раз такой вой поднялся… Представляешь, зайчик, меня чуть самого туда не утянуло, в эти Три Холма… И мелодия эта заразная… Но полечился, проспался - и ничего…

Кум Понсиано уже упоённо декламировал Чуне и чертёнку какую-то испанскую считалку, а те внимали, задрав морды.

- А сам-то ты как считаешь - это опасная вещь? - спросила учительница.

- Была бы опасной, кабы в Малютин не вернулась, - сказал Сергей Иванович. - Такая уж тут местность, что астероид Икар врежется - и никто не заметит, только болотина сбулькает. Стоило Тунгусскому метеориту над нами мелькнуть - и где тот метеорит? Один пшик…

- Вся жизнь… - сказала Вера Игнатьевна и взяла Дядьку за руку. - Вся жизнь могла пролететь, как один день, а я эти дни проклятые считала, как Робинзон Крузо… Кто мне их вернёт?

- Хорошо, что ты эту картинку не видела, - сказал Сергей Иванович. - А то вообразила бы, что всё можно и вправду вернуть.

- А разве нельзя? - Вера Попова сняла очки и положила на стол.

- Нельзя, зайчик, - еле слышно сказал Дядька. - Хотя теперь многие решат, что можно. И всё вернуть, и всюду вернуться. Вредная картинка. Смерть безумцу, который навеет человечеству сон золотой…

- Котик! Ты жестокая, расчётливая и вечно правая свинья! - начала Вера Игнатьевна, но её прервал звонок.

- Так, - сказал Сергей Иванович. - Так. Лошкомоеву я выдерну ноги, передай дословно. Нет, не буду я с ним говорить. Жди. Сейчас приедем. Людей своих никуда не отпускай. Там и ждите!

- Лидку похитили, - растерянно сказал он в пустоту. - Говорил же - оденься поскромнее…

Раздалось нежное дребезжание. Это чертёнок с головой французского бульдога напевал испанскую песенку-считалку.

ГЛАВА 41

Йа-а! Магума эшул!

Всё кончено для этой несчастной планеты. Для всего измерения в целом. Для ощущаемой Вселенной.

Третьей попытки Мироздание не выдержит. Третье моё пробуждение будет полной катастрофой.

Казалось бы, Владыку Хаоса такая перспектива должна приводить в восторг, однако не приводит. Не такая уж это радость - владычествовать над Хаосом.

Всякое разумное существо, сколь бы могущественным оно ни было, тоскует по прежнему порядку. Порядку! Никому не приходит в голову сожалеть о прежнем Хаосе.

Но никогда больше не укажет Леденящий Перст Угольных Полей Херакса на кровавое светило в созвездии Малого Мертвеца. Никогда не слетятся на свой отвратительный пир пятнистые эфталиды. Никогда не пройдёт по потрохам павших матросов Костяная Гадалка со своими медными граблями. Мир упустил свой шанс.

Косматый шоггот Ньярлатотепа победил моего маленького солдата. Верная Танит похищена или уничтожена. Я был слишком горд и самонадеян.

Да, Хаос восторжествует - только без меня, своего Владыки. Да я и не нужен.

Коль скоро Хаос отрицает само понятие иерархии, то возглавлять его попросту некому, и мой освящённый миллиардами эонов титул оказывается лишённым смысла.

Остаётся лишь звание Повелителя Грёз, и вот уж его-то никто у меня не отнимет! Нет такой силы во Вселенной! Люди слишком тупы и ограниченны, их собственные мечты убоги и корыстны, и только я могу навеять им видения иных измерений, внушить желания иных реальностей.

Не будь меня - они бы до сих пор вылавливали друг у дружки блох под деревьями, воспевая власть Азатота и не желая придумывать колесо.

Теперь я ухожу навсегда, и они рано или поздно вернутся к этому увлекательному занятию, досадуя, что им помешали.

Далеко-далеко слышу я тяжкую поступь своих преследователей Элигора и Алгора. Вижу, как плетут они и раскидывают над моей головой липкие и грязные сети. В конце концов они поймают меня. Вернее, поверят, что поймали. Но в лапы им попадётся не чудовище, перед которым содрогалось Мироздание, а обыкновенный несчастный больной человек, один из семи миллиардов таких же больных и несчастных. Как страшно пробуждение! Йа-а. Шуб-Ниггурат.

ГЛАВА 42

Чуню с новым другом, разумеется, оставили в «Додже», открыв до отказа все окна, потому что ночь намечалась тёплая. Да и без того никто не покусился бы на автомобиль, стоящий у входа в Управление внутренних дел. К тому же бушменчик немедленно высунул в люк свою круглую башку, и башка эта начала стремительно вращаться - к ужасу дежуривших у входа милиционеров.

Сергея Ивановича с компанией встречал внизу сам генерал Лошкомоев. Аврелий Егорович был при полном параде, вид сохранял, по завету царя Петра, лихой и придурковатый, но постоянно оглядывался, потому что коварный Никон всё никак не давал о себе знать - хотя, несомненно, следил за каждым шагом своих расхрабрившихся подельников.

Дядька, сеньор Давила и Вера Игнатьевна в своих тельняшках походили сейчас на революционных матросов, ворвавшихся в гнилое царское министерство.

- Сергей Иванович, дорогой! - раскинул руки генерал.

Да только пришло время уклоняться от объятий.

- Прекратите комедию, - холодно сказал Дядька, - а то этот достойный испанский сеньор решит, что вы мой друг, и перестанет меня уважать… Вера, этот тип в бытность свою начальником вытрезвителя…

- Бога побойся! - закричал Лошкомоев. - Всего-то три месяца!

- Я и удивляюсь, - сказал Турков. - Всего - за три месяца четыре квартиры оформил. Одиноких алкашей у нас обычно в трезвяке забивают, а освободившуюся жилплощадь… Со мной вот неувязочка вышла - выжил… Теперь даже в друзья лезет… В общем, понимаешь ты, Лошкомоев, чем сейчас дело пахнет и с кого голову снимут. Лидка у Никона, это понятно, а уж как ты её оттуда выцарапывать будешь - это твоё дело. Скоро в Малютине много народу соберётся со всего света, и министры всякие, и гаранты, только ты их не бойся, ты меня бойся. Понял?

Лошкомоев выпучил глаза и кивнул: - Штаб уже организован… В моём кабинете…

- Штаб - это хорошо. Это прямо как в детстве - штаб, кусты, крыша из старой двери, бинокль с одним стеклом… Вот, кстати, сеньор Давила посмотрит, как его российские коллеги ра ботают… Генерал сглотнул. - Там… эти…

- Кто? - удивился Дядька. - Неужели федералы прискакали?

- Хуже! - воскликнул Аврелий Егорович, обрадованный тем, что Турков вообще с ним раз говаривает. - Эти… Маркин и Ларкин… Нет, Меркин и Маркин…

Штаб действительно работал вовсю. Клубился сизый сигарный дым, зелёные дорожки засыпаны были пеплом, как и разложенная на полу карта города Малютина. Карта была грубо расчерчена на квадраты и украшена стрелами предполагаемых ударов. Поперёк кабинета провисла бечёвка, на которой развешаны были с помощью бельевых прищепок цветные фотографии каких-то трупов, аварий и карнавала в Рио. Фотографии были прилеплены и на оконных стёклах. В межоконных промежутках висели свеженачерченные графики и диаграммы. На генеральском столе благоухали рассыпанные коричневые цилиндры - щедрый дар кубинских милисианос русским коллегам, неприкосновенный запас Лошкомоева для высоких гостей - но сейчас всякому вольно было угощаться, так что смолили даже некурящие. Ходила по рукам литровая фляга с мутной жидкостью. Пострадавшая при похищении Лидочки капитан Артемьева, уже вполне утешенная и даже весёленькая, чистила бананы и, не глядя, передавала соседу. В конце концов банан доходил до седоусого негра в котелке, который, собственно, и заправлял тут всем на пару с медно-рыжим бородачом в точно таком же головном уборе.

Седоусый размахивал бананом в одной руке и сигарой в другой, а единственный англоязычный лейтенантик переводил для коллег его непрерывный словесный поток. Время от времени седоусый так увлекался, что пробовал раскурить банан и пожевать сигару, отчего мусора на полу всё прибавлялось, а транс углублялся. Всё это походило на сеанс вуду.

Негр притоптывал босыми ногами, выбивая ритм, и непрерывно бормотал что-то вроде:

- …если ты не лох, не калека, сумеешь отыскать любого человека, хоть у нас не аптека, не библиотека, не дискотека, так заведено от века, что от них никакого толку, словно в стоге иголку, сам найдёшь любого чувака и любую тёлку, иначе клади зубы на полку, как подобает степному волку, не слушай ни кандидата, ни депутата, ни кастрата, ни директора интерната, ни главно командующего НАТО, ни даже родного брата - дели всю Землю на шестьдесят четыре квадрата, не скрыться нигде ни твоему папашке и ни твоей милашке, когда Ларкин и Макмерри играют в шашки, не зря они отъедают ряшки, не зря носят шёлковые рубашки, хоть грехи наши тяжки, но отыщем даже адрес Христа, потому что знаем места, каждому из нас годов полета, а жизнь весьма не проста, и гедеонова Библия слишком толста, но гласят божественные уста, что симфонию не сыграешь с листа…

- Они уже нам самого барсеточника Гурама Ферганского нашли в общежитии сельхозтехникума у Зинки Битюговой! - восторженно доложил генерал Лошкомоев. - Метод действует!

- Вот как! - холодно сказал Сергей Иванович. - И что же прикажете мне делать с вашим Гурамом? Генерал смутился. Толмачом бородатого работал молодой герцог, и работал столь самозабвенно, что Сергею Ивановичу пришлось его тормошить.

- А? Кого? Танки вокруг церкви! Оцепляйте Покровку! Красномундирники не пройдут! Дугласы нас предали! Круахан! Круахан! Подымайте северные кланы! Чтобы ни одна живая… Сергей Иванович! Наконец-то!

- Что здесь происходит? - воскликнул Дядька. - Что это за шуты гороховые?

А у кума Понсиано и Веры Игнатьевны от ужаса даже вопросов никаких не возникало.

- Я же говорил вам - Ларкин и Макмерри! - воскликнул Дюк. - Проклятье рода Фицморисов! Мы не можем от них избавиться вот уже более трёхсот лет…

Оставшийся без толмача Макмерри тем не менее продолжал вкладывать ума малютинским ментам, а те внимательно ловили каждое его нечленораздельное слово. Кажется, теперь он разучивал с ними шотландский боевой пиброх.

- Это их обычный приём - провалив одно дело, немедленно и активно начать следующее, чтобы хозяин слова не успел сказать…

- Но кто они - полицейские?

- Можно и так назвать… Частная полиция… Стражи Блэкбери-холла. Первый Ларкин и первый Макмерри приняты были нашим предком на службу после Славной революции. До того, говорят, мерзавцы подвизались у Кромвеля. Видите ли, мистер Турков, в каждом поколении Фицморисов рождается человек, за которым необходимо… ну, присматривать…

- Понимаю, - кивнул Дядька.

- Вот они и… ну, присматривали. И дети их. И дети их детей. Ларкины даже постепенно цвет кожи поменяли - всё их, Ларкинов, на мулаток тянуло… Но ни на какую другую работу их по ставить нельзя - они вам насадовничают, наегерствуют: сады зачахнут, кони падут, гончие околеют… А попробуй уволь - сами видите, как они народ строят и зажигают! Меня, мастера своего, за выпивкой сгонять успели! Была возможность избавиться от очередных Ларкина и Макмерри во время Восточной войны, но в Севастополе сэру Элджернону помешал какой-то русский матрос. Легенда гласит, что этот матрос умел оборачиваться кошкой, вот он и… Мисс капитан, не позволяйте Ларкину расслабляться! Не расстёгивайте ему штаны! Это плохо кончается! Вот, я же говорил!

- А почему они босиком? - спросил Сергей Иванович.

- Так их всё равно люди каждый раз разувают - проверяют, нет ли копыт… Да-да, так! Через котелок! Он не почувствует!

- Ну, почему мы-то, русские, такие безынициативные? - с тоской и завистью сказал генерал Лошкомоев. - Терентий Родерикович, вы их нам не оставите недельки на две? А то, чувствую, скоро в городе такое начнётся…

Дядька повернулся к куму Понсиано:

- Сеньор Давила, как вы думаете - вашего шефа ещё не накрыли?

Кум Понсиано сказал:

- Телефон он отключил и бросил в горный поток. Паблито надо знать. У него не только суставы титановые. У нас в Пиренеях иные ребята партизанили до тех пор, пока в Мадриде не сдох каудильо. А Мендисабали из этой же породы. Так что если девочку вычислят, то не по его вине.

- Кстати, - сказала Вера Игнатьевна. - Вот только рассветёт - и мы поедем к ней. Быстро нам тут адресок нашли… Всё-таки польза от нас будет… Правда, мы в тельняшках, зато нас мало, не напугаем…

…Шотландская парочка готова была уже покончить со всей малютинской преступностью разом, когда двери кабинета распахнулись и в штаб ворвался загнанный майор Одинцов.

Не говоря худого слова, он выхватил табельное оружие и выстрелил в потолок, потому что иначе на него не обратили бы никакого внимания до самого утра.

Дальше ему полагалось бы воскликнуть: «Запасайтесь, дьяволы, гробами!» - но майор не читал Зощенко.

- Участковый Демидов доложил: девушку увезли в Китайскую Стену, - только и сказал он.

ГЛАВА 43

У-у-у, Чуня!

Разве это имя для бойца? Да с такой кличкой действительно можно провести всю собачью жизнь на диванной подушке.

Я знаю, что у меня есть настоящее имя, и оно записано в настоящем паспорте, и знаю, где хранится этот паспорт, но не умею читать. Собачьи глаза для этого не предназначены.

К сожалению, имя у меня такое длинное, что в жизни им пользоваться никак нельзя. Поэтому его сократили. Отсюда Чуня. Имя с бантиком.

Когда появилась Лидочка, жить стало веселее. Нет, раньше тоже было неплохо - лисы, волки, волчицы, погони, схватки. Этот взбесившийся медведь, скелет смердящий. Не спится ему, видите ли! Но всё равно его жалко. У него нет хозяина. Даже такого, как мой.

Поэтому моя главная забота - дом. Без меня хозяин давно бы уже сгорел, замёрз, задохнулся, околел от голода и утонул в бочке с дождевой водой. А следом за ним все эти цыплята, утята, поросята и кролики. Всё на мне. Хозяин иногда бывает хуже слепого щенка.

Часто он забывает, что собаке нужно чесать пузо. Собака, которая чешет пузо сама себе, выглядит противоестественно. У неё нарушается психика.

Лидочку я помню, хотя и не должен бы. Она была тогда маленькая, а я, считай, и вовсе чутельный. Но хозяин поверил мне, а не книжкам и кинологам. Я хищник. А хищники не сидят у людей на руках, хотя некоторым очень хочется.

Ещё веселее стало, когда появился Трорд. У него тоже был хозяин, но хозяин этот ничего не умел, а Трорд умел многое - глотать свет, глушить темнотой, катиться на растопыренных лапах и уходить от человеческого глаза. Сперва я думал, что они воры.

Хозяин Трорда кричал страшные слова, но на самом деле он не страшный, а больной, и несло от него болезнью. Трорд тоже воняет нестерпимо, но он-то здоров. Просто он так пахнет.

Нам понравилось бороться. Если бы Лидочкин Дюк не полез бы нас разнимать, мы боролись бы до света. Но Лидочка так перепугалась, что мне пришлось шугануть Трордова хозяина. Только не сильно, а чтобы мог вернуться.

Они и вернулись. Трорд не умел мне объяснить, что его хозяину нужно, потому что и сам не знал. Поэтому я отобрал у них сумку, чтобы показать своему хозяину - может быть, он поймёт, что и зачем. Но повозились мы на славу.

А на третий раз Трорд остался со мной, потому что от его хозяина перестало пахнуть болезнью и теперь он сам мог о себе позаботиться. А мой новый друг стал свободен.

Трорд лучше всяких кроликов и поросят, потому что он настоящий драу. С ним можно бороться, разменивать цыплят и вести умные беседы.

Я даже рассказал ему, что у людей тоже есть хозяин, только он живёт где-то в другом месте. Никто его не видел. Драу поднял меня на смех и сказал, что всё устроено совсем не так.

А как - я узнать не успел, потому что случилась беда с Лидочкой.

ГЛАВА 44

- Я вас буду ждать, - сказал сержант-водитель. - Тут район нехороший, вы сразу вниз, если что. Тут по пьянке убьют и не заметят. Лучше бы мне с вами пойти…

- Спасибо, Алёша, - сказала Вера Игнатьевна. - Не будем людей пугать. Всё-таки раннее утро…

- Айм полисмен туу, - сказал кум Понсиано. Его не удивляли ни презервативы, свисающие с перил, ни хрустящие под ногами шприцы, ни чёрные провалы в ступеньках, ни граффити на стенах. Впрочем, один лозунг его спутница перевела:

- «Власть рабочим. В крайнем случае - студентам!»

Сеньор Давила захохотал. От него шарахнулся спускавшийся вниз мужичок с авоськой. У кума Понсиано одна ляжка весила больше, чем весь этот мужичок.

Дверь искомой квартиры нашлась на четвёртом этаже, залатанная фанерой, без номера и без звонка.

На стук почти сразу же открыли. За дверью стояла девочка лет восьми, светленькая, маленькая, в белой застиранной кофточке и шортах.

- А мамка не пьёт! - радостно сообщила она первым делом.

- Ты Катя Беспрозванных? - спросила учительница.

- Я! А вы матросы? Я рано встала. Я знала, что вы приплывёте…

- Матросы! - весело сказала Вера Игнатьевна. - Я морячка - он моряк. Веди в дом, хозяйка, знакомиться будем…

- Мамка скоро со смены вернётся, - сказала Катя Беспрозванных и сделала шаг в сторону, пропуская взрослых.

Ни Веру, ни кума Понсиано нельзя было напугать нищетой. Но когда нищета чиста и аккуратна, она поражает особенно сильно. Диван здесь сложен был из картонных коробок, застланных дырявым гобеленом с оленями и немецкими охотниками. На коробке же стоял ламповый приёмник «Балтика» и вполне себе работал, подмигивая зелёным глазом. На приёмнике сидела ворона в жестянке из-под киноплёнки. Одна лапка у птицы была перевязана. Что интересно, рыже-белая кошка не обращала на ворону никакого внимания. На кошку, в свою очередь, не обращал внимания бородатый, лохматый и хромой пёсик, пересекавший комнату. На гостей он тявкнул, но как-то формально, без души. На подоконнике стояла банка с водой, и там тоже кто-то жил…

А кислого запаха беды не было, наоборот - из кухни тянуло чем-то вполне привлекательным. Там трясся обшарпанный холодильник «ЗиС» со скважиной для ключа на дверной ручке…

- Столько не работают… - пробормотала поражённая древней техникой учительница.

- Садитесь, будьте как дома, - нараспев, словно играя в кукольный домик, сказала Катя. - Раньше у нас большая квартира была. Там теперь риэлторы живут. Как ещё не убили! Нам, говорят, повезло… Кошку зовут Люська, собаку Никифор, а ворону никак не зовут, она у нас на временном излечении. Мамка вечно кого-нибудь домой притащит! Вот и сейчас в кладовке…

- Катя, говори, пожалуйста, «мама», - поморщилась Вера Игнатьевна. - Так душевнее будет. А мамкают только эти…

- Знаю! - вскричала Катя. - Деревенские мамкают! Но я зато уже не матерюсь! Я знаю, что материться можно только в деревне, а в городе нельзя! Мамка… мама всех несчастных домой тащит. Вчера с мужиком пришла, он в кладовке спит. Страшный!

- Как же твоя мама не побоялась тебя с чужим человеком оставить?

- Так его, вы знаете, как жалко? - сказала Катя.

Кум Понсиано раздавить картонный диван не решился, а присел рядом на корточки и, не понимая разговоров женщин, общался с Никифором. Так ему было проще.

- Меня зовут Вера Игнатьевна, - перешла наконец к делу госпожа Попова. - А это сеньор Давила из Барселоны. Твой рисунок занял первое место на выставке, и тебе полагается премия. Жалко, что учебный год кончился и нельзя тебе вручить её при всех, но… может, оно и к лучше му. Ты любишь рисовать?

- Нет, - сказала Катя. - Я готовить люблю. Я вас скоро кормить буду. Когда мама вернётся, а мужик проснётся - не греть же каждому в отдельности! Получилось, получилось, как он и говорил! Только… вдруг его уже забрали? Нас к нему не пускают…

- К кому?

- К Муллиану!

- Верита! - напомнил о себе кум Понсиано.

Тут она и сама сообразила, что барселонец остался не удел, и начала переводить ему рассказ Кати Беспрозванных о том, откуда взялись Три Холма.

Мама Аля всегда была очень добрая, даже когда пила. Только она теперь не пьёт, потому что Муллиан всё объяснил. Она такая добрая, что старую квартиру отдала риэлторам, которым негде было жить. Риэлторы убивают людей, чтобы самим у них жить, поэтому мама Аля сама отдала им хорошую квартиру. Если бы папу не убили китайцы, так бы никогда не было.

Вот. Мама Аля всегда всех подбирала - собак, голубей, мужиков, детей. Она так однажды подобрала Муллиана. Муллиан лежал вот в этой коробке, он тогда был ещё меньше, чем сейчас, хоть Катя его давно не видела.

Муллиан не мальчик, потому что мальчики не бывают такие умные. Он такой человечек. Он принц ульванов. Нет, он всё-таки мальчик, потому что не послушался отца и провалился к нам. Отец у него царь Индарейи Наранадр.

Муллиан сказал маме, что не надо пить, и она послушалась. Муллиана всем надо слушаться, он принц. Его слушаются даже почки и печень, и сердце, и рак лёгких у Клары Ефимовны, не то что сами люди. Но он маленький. Он хочет домой. А хватятся его не скоро, только Катя не поняла, почему. Наверное, они тормозят.

Когда в доме живёт Муллиан, жить очень хорошо. Никто не болеет. Соседи не орут песни и не дерутся, а выпьют и сразу засыпают. Он играет на нулле, это такая круглая дудка. Если пойти с Муллианом в магазин, то кассирша всегда обсчитается в твою пользу. А если бросить пятак в автомат, то всегда выиграешь. Только это надо делать один раз в одном месте, чтобы не заметили.

Нет, он всё-таки маленький, потому что не знает свой адрес, а то бы можно было послать письмо или эмейл из кафе.

Кормить Муллиана можно одним молоком. У него нет зубов. Зубы вырастут, когда он станет воином. У каждого воина пятьдесят простых зубов и четыре боевых - их имена Апанол, Сетол, Гадда и Катура.

Он сделал так, что маму Алю опять приняли на работу. Непонятно как, но сделал.

Когда по радио сказали про конкурс детского рисунка, Муллиан взял Катин альбом и карандаши и нарисовал картинку. И велел послать её по указанному адресу. Катя сказала, что нельзя обманывать, но Муллиан сказал, что так надёжнее. С ним не поспоришь. Он сказал, что о картинке узнают по обе стороны мира, и за ним придут воины Края Света.

Но они всё не шли и не шли. Тогда Муллиан решил сделать себе драу. У каждого взрослого ульвана есть драу. Это его тень. Она сильная, быстрая, хитрая. Она может всё. Но маленькому ульвану рано иметь драу, он может заболеть.

Драу он делал на чердаке, чтобы не испугать Катю с мамой и животных. Не показал никому. Муллиан назвал своего драу Трорд и послал вслед за картинкой, чтобы наделать вокруг неё шуму. Муллиан очень умный, но всё-таки маленький, и поэтому он заболел. Теперь ему трудно лечить других и приносить удачу. А всю свою удачу он извёл на драу.