Высший пилотаж киллера Басов Николай
Я допил коньяк, поставил свою рюмку рядышком с ее и ушел спать.
Глава 62
Спал я на редкость плохо. Почему-то сознание у меня вдруг стало похоже на реку во время ледохода. Плыли мимо, словно льдины, какие-то мысли, соображения, представления, идеи, образы… Только, в отличие от обычного состояния, они были неподатливые и очень острые. Я ранился о них, как об обрезки металла на свалке.
Кроме того, все время звучали какие-то звуки, как будто я был композитором, мне полагалось придумать какую-то невероятно сложную симфонию. Это было так тяжело, что я даже не пытался больше уснуть, когда вдруг понял, что лежу с открытыми глазами и смотрю в темный потолок над собой.
Но сознание еще, вероятно, спало, потому что в нем остались все эти образы и идеи… Стоп, я вдруг все понял. Я даже понял то, чего не знал, не мог знать до сих пор. Я представил все дело в таком ракурсе, в таком ключе, что мне стали понятны более глубокие причины поступков всех фигурантов, кроме, пожалуй, себя самого. Почему-то в этом состоянии полуподвешенности и необыкновенной ясности я не знал и не понимал только себя.
Зато я знал, кто такой Комарик, и знал, что не я шел за ним, а он вел меня безжалостно и нахально по уготованной дорожке. И лишь теперь я знал, как сорваться с этого поводка. И уж вовсе определенным становилось желание расправиться с Барчуком и сжечь Прилипалу. За Веточку, за Запашную, за всех тех лопухов и дурней, которых они обманули, погубили, ограбили, а таких было, вероятно, очень много.
Вспомнил слова Гали: старческое тело. Может, устроить ему освидетельствование через медэкспертов? Только живого, конечно, так, чтобы это было не освидетельствование даже, а обследование. Но на этом его не возьмешь. Суд не сочтет никакие доводы достаточным основанием. Это должно быть лишь одним из пунктов доказательства, но отнюдь не первым. А что, если все-таки попробовать?
Я позвонил Шефу. Тот, как ни странно это звучит в четвертом часу ночи, спал. Диспетчер отказался переводить на него мой звонок, но я назвал свой код, и он как миленький позвонил Шефу на квартиру, о которой даже я ничего не знал – все мы обречены прятаться, скрываться и таиться.
Шеф, хотя голос у него был хриплый от сна, врубился в ситуацию довольно быстро. Он выслушал меня и без малейшего раздражения сказал, что я молодец, что позвонил, что я отлично сработал в этом деле, но что они не хотят ставить Комарика перед судом. Во-первых, прокуратура никогда не сочтет нашу просьбу достаточно законной. Во-вторых, это долго, а значит, те, кто управляет Комариком, успеет подготовиться и инициатива перейдет к ним. Так что до суда дело вообще может не дойти, его просто выпустят за недоказанностью, или того лучше, он перейдет в разряд случайных свидетелей, а козлом отпущения подставят кого-нибудь другого, хотя бы, например, меня.
– Хорошо, Шеф, – вынужден был согласиться я, – что же делать? Давай, я не знаю всей ситуации в целом, командуй, как мне поступить?
Конечно, я лукавил. У меня уже сложилось решение, что я примерно сделаю, но для выполнимости моего плана нужно было изображать покорность.
– Попробуй не расширять зону поиска виновных в этом деле дальше Комарика. Это очень важно.
– Понял.
Я и в самом деле понял. Нужно лишь убрать их исполнительную фигуру, вора в законе, уголовника и авторитета, а чиновники сами никогда ни на что решительное не пойдут, и все деньги, о которых и речь, обломятся по замыслу Конторы тем, кому нужно. Будет это Аркадия или другое заведение – чисто техническая деталь, а потому не интересная ни мне, ни Шефу.
Самое забавное было в том, что мне действительно было это не интересно. Еще вечером, до разговора с Аркадией я бы заинтересовался, попросил бы Шефа разузнать хоть кое-что об этом, но теперь знал, что она – одна из таких же подставок, как Комарик, только легальная, и мне стало неинтересно.
С мотивами ее поступков и решения мне, возможно, предстояло разобраться потом, но и это было не очень интересно. Все-таки я был солдат, оперативник, Терминатор, а не клерк. И разбирать предысторию собирался только в той мере, чтобы прояснить, в какую сторону стрелять, не более.
– Мне кажется, ты не все понял. – Да, чуткости у Шефа было изрядно, можно было даже как донорскую кровь переливать другим, например, мне. – Пойми, схватки под ковром – не наша специальность. Пусть этим занимаются другие.
– Основной?
– Он не будет тратить на это время. Поверь, у него сейчас полно других дел. Это я с тобой нянчусь, а у него таких, как я, несколько, и таких, как ты, под два десятка.
– Ты, кажется, выдаешь секретные сведения.
– На суде я скажу, что качал тебе дезу. Или проверял тебя, я еще не выбрал вариант защиты, – он сухо хмыкнул. Я не был уверен, что в этой шутке была хотя бы доля шутки. – Ну, в общем, так, нам не следует светиться тут ни при каких обстоятельствах. Мы сделаем свое, а потом отвалим в неизвестном направлении.
– Ладно, ладно, я понял. Если возникнет слишком громкий скандал, то сорвется вся операция в целом и инвесторы перейдут в более спокойные воды.
– Вот теперь ты – молодец.
– Но это твое разъяснение не значит, что ты даешь на дело отбой?
– Нет, для Комарика никакого отбоя быть не может.
– Но если его нужно взять, но в то же время сделать так, чтобы он не вывернулся, то это означает одно – нужно взять его по старинке – «пушка» на «пушку». И посмотреть, кто первый?
Он даже поперхнулся от моей прямоты.
– Ну, ты даешь. Хоть линия почти наверняка защищена, но не до такой же степени!
– А знаешь, мне и самому это сейчас почему-то больше нравится, чем все остальное. Все-таки я человек простой, мне кажется, что в иных делах предпочтительно, как говорят итальянские мафиози, окончательное решение.
– Ты слишком много читаешь криминальных романов.
И он положил трубку. Да, эта концовка была вполне в его духе.
Я сходил под душ, а потом улегся, хотя был совершенно уверен, что не засну. Мне нужно было обдумать проблему, как сделать так, чтобы любой уркан и впредь думал, что я из их кодлы, только одинокий. И еще, очень уж нога разболелась, а мне она скоро понадобится. В полной мере.
Так я пролежал, пока на улице не стало светать. Я лежал и со все более острым отчаянием ощущал, что ничего путного в голову не приходит. В конце концов я стал даже сомневаться, что верно угадал, кто такой Комарик. Уж очень странной и неправдоподобной выглядела правда.
Глава 63
Сумерки стали опускаться на снег, когда вдруг меня попросил к телефону Воеводин. Я подошел и спросил слегка шепелявя:
– Алло?
Эта шепелявость – самая лучшая маскировка голоса, которую только можно навести. Спроси потом моего собеседника, какой голос у меня, он ничего не ответит, но шепелявость вспомнит обязательно. То, что ее так же легко убрать, как и вытренировать, многим вовсе не приходит в голову.
На том конце провода молодой и взволнованный голос стал требовать чего-то. Я не сразу вспомнил, в чем дело. И лишь после третьей попытки понял, что это были адвокаты сатанистов, они уже довольно давно им продались, вероятно, были у них на доверии и сейчас предлагали мне, как и было договорено, тридцать тысяч американских долларов.
Вот этого мне и не хватало. Я сразу, почти как в озарении, понял, как, пожалуй, смогу купить Комарика. Я знал, что мне нужно делать, и знал, как я это сделаю.
– Ну, так что же? Вы решили, как мне их вам передать, Терминатор?
– Как передать? – адрес им наверняка был уже известен, если они звонили по этому телефону. – Подъезжайте к воротам, вы же знаете теперь, где я нахожусь, и передайте деньги охраннику.
Это я Анатолича назвал просто охранником, ну ничего, решил я, потом извинюсь.
– А он не… Я хотел сказать, не свистнет половину?
– То есть?
– А потом вы скажете, что мы сломали две трети суммы?
Ну и адвокаты пошли на Руси?! Вручают деньги, а сами о ломке думают.
– Слушай, ты, ломщик, – я зашепелявил больше нужного, – ты не забывай, кот, с кем говоришь. Я банду этих горемык уделал, уж с тобой-то разберусь еще быстрее.
– Ну, ну, я не хотел тебя сердить. – Так, тон выбран правильно. – Я всего лишь…
– Деньги мне нужны быстро, понял?
Я повесил трубку, посмотрел на удивленную Воеводину, которая стояла в дверях, ведущих на кухню, и виновато улыбнулся.
– Не люблю, когда мне угрожают.
Хотя адвокат скорее всего не угрожал даже, а всего лишь прощупывал, я нашел удачную версию. Воеводина кивнула, повернулась и ушла. За ее спиной оказался Анатолич. Я объяснил, что к воротам подъедут скорее всего двое, скорее всего на иномарке. Их внутрь не впускать, ворот не открывать. Но принять деньги в окошко. Без расписки, без счета, демонстративно захлопнуть окошко и уйти молча.
Он кивнул.
– А сколько там будет?
– Три десятка кусков «капустой». – Потом вспомнил, с кем говорю, попытался поправиться: – Тридцать тысяч американскими.
Он хмыкнул и хлопнул меня по плечу. Он все понял, наверное, видел в переводных боевиках.
Потом я ушел к себе на третий этаж и стал думать.
Так, все чего-то боятся. Должен уже бояться и Комарик. Он много вложил в это дело, даже оставил на нем своих людей, притом верных, которые ему не один год служили, и теперь вряд ли откажется от мысли провернуть дельце до конца. Хотя бы в первой ее, пробной стадии, когда сумма будет скорее залоговой, но все-таки для нормального московского воришки очень большой, на миллионы марок.
Потом, нервы у него должны гулять, а это всегда мешает точно мыслить. Я и сам не раз испытывал… Только мне удавалось вывернуться, а я сделаю так, что Комарик не вывернется.
Я лег, помассировал, как мог, раненую ногу и снова попытался сосредоточиться. Кроме того, у Комарика будет очень мало времени. Это тоже плюс.
Так, мне вдруг пришло в голову, что не знаю, где находится контора Березанского. Не поднимаясь, я позвонил по рабочему телефону Аркадии. Она сидела на месте и очень сухо, деловито объяснила, что главный офис ее адвоката находится в здании Международного торгового центра. Это меня вполне устраивало, потому что за этой стоянкой можно было легко наблюдать, даже не используя бинокль. А машину его я уже и так видел.
Потом я стал готовиться. Я не готовился так, даже когда брал сатанистов. Почти все свои штучки-дрючки, какие только оказались под рукой, я как-то приспособил и укрепил на себе. И даже пластину под жилет взял новую, которую еще ни разу не использовал. Было в этом что-то от приготовления летчика к длительному полету, вот только куда путь держим? Может, в неизвестность?
Снизу раздались шаги, а потом в дверь постучал Анатолич. Я крикнул, чтобы он входил.
Он положил завернутые в полиэтиленовый пакет деньги на стол и спокойно, без единого слова удалился.
Теперь пора было начинать игру.
Я взял свой сотовик и набрал домашний номер Сэма. Он взял трубку очень скоро, как будто ждал меня.
– Слушаю.
– Сэм, это я, – теперь я не шепелявил, конечно. – Предлагаю вам дело, от которого нелегко будет отказаться.
– А именно?
– Вы должны будете выступить моим козырем и доказать возможным клиентам Прилипалы их нечестность. Конечно, это будет не суд, просто частная беседа. Вы расскажете, что знаете, и уйдете спокойно, никто больше ни о чем не попросит.
– Сколько я за это получу?
– Пять тысяч. Деньги получите от меня, думаю, это вполне убедительно для вас.
– Да, вы производите впечатление человека, который держит слово. Но, Илья, пять тысяч! Мне кажется…
Я сразу понял свою ошибку.
– Пять тысяч долларов.
На том конце линии возникла пауза. Потом:
– Вы не ошиблись?
– Я сказал, пять тысяч долларов.
Я говорил, а сам слушал. Никаких признаков того, что нас подслушивали, не было. Или у него очень хорошая аппаратура, и не просто хорошая, а самая лучшая, или я неправильно все рассчитал. Так или иначе, но нужно было переходить к главной информации. Тем временем Сэм произнес:
– Вообще-то, Илья, я слышал, что финансовым посредничеством зарабатывают большие деньги, но чтобы такие…
Мне стало смешно, но я не рассмеялся. В деле, в котором решалось, в чьи карманы попадут десятки, если не сотни миллионов, он получал лишь крохи, но полагал, что это очень много. Впрочем, в абсолютных цифрах это было действительно немало, пять кусков зелеными он должен был зарабатывать года полтора, а то и два.
– Послушайте, Сэм, сейчас не время долго говорить. Мне кажется, вы не все понимаете. Решайтесь, но помните, что главным фигурантом в деле выступите не вы. Я соблазнил основного посредника, и он уже решил переместиться на мою сторону. Вы будете лишь подкреплением, очень может быть, ваше участие вообще не будет необходимо.
– Существует еще и основной посредник?
– Ну, есть тут один адвокатишка… Вам не обязательно знать его имя. Он все устроит, он уже давно искал подкопы под крупное дело и решил не упускать его на этот раз. До сих пор он работал на одну особу, но на самом деле собирался снести золотое яйцо совсем в другую корзинку, и вот теперь, после того, как его шеф понес ощутимые потери, решил переметнуться. Очень вовремя, могу заметить, иначе мне пришлось бы отменить его, как я это проделал…
Я нес всю эту чушь, стараясь сделать так, чтобы Сэм понял из нее как можно меньше. Но чтобы тот, кто будет слушать ее помимо Сэма, мог как следует раскинуть мозгами. Да так, чтобы найти в этих словесах больше смысла, чем видел я сам. Кроме того, я хотел, чтобы за этими оборотами проскальзывала определенная степень моей неуверенности, это было очень важно, чтобы Комарик не вздумал все-таки затаиться.
– Кстати, первую часть денег я уже получил, так что вы уже не можете ничего остановить, все уже пошло-поехало и решится, может быть, в несколько ближайших часов. Поэтому будет лучше, если мы придем к решению как можно скорее.
Он наконец сумел вставить:
– Но, Илья, если дело уже пошло, если все схвачено, кажется, так принято говорить, то зачем вам я?
– Поймите, это деньги представительские, а не инвестиционные. Так сказать, плата за возможность выбора. В том числе, за откровенный разговор с вами о Прилипале.
Он молчал долго. Он определенно уловил ту неуверенность, которую я пытался демонстрировать Комарику. Но это определило и его решение.
– Скажите, Илья, а вы не хотите их обмануть? Так, как, может быть, устроила бы и Прилипала, будь у нее такая возможность?
Я внутренне настроился на возможность потерять дружеское расположение Сэма, но другого выбора не было. Я погрубел и слегка заблатнел.
– Ну и что, Сэм? Может, я и хочу их кинуть, но до вас-то эта волна явно не докатится. Вы-то сойдете с круга раньше, на предварительной стадии. И учтите, мне это нужно очень быстро. Поэтому, как ни хорошо я к вам отношусь, если вы ничего не придумаете, я обращусь к кому-нибудь другому.
– И я вам нужен, чтобы сказать, что Прилипала не всегда поступала разумно?
– Что она не совсем честна с клиентами. Что у нее случались такие огрехи, что партнер нес на обманных операциях большие потери. Даже в международных операциях. Вы, Сэм, будете моим главным и истинным свидетелем обвинения, говоря судейским языком.
Он молчал почти минуту. Я не торопил его. Наконец он выдавил из себя:
– Мне нужно подумать.
Он сказал это таким голосом, что мне стало ясно, он сделает все, чтобы больше никогда со мной не встречаться.
Милый, честный, бестолковый, нищий, талантливый и почти всегда пьяненький Сэм. Как я в этот момент был за него. Но на словах я сделал все иначе:
– Ну что же, Сэм, я считаю, мы не договорились.
И опасаясь, что он скажет что-то еще, я положил трубку. Он великолепно сыграл свою роль. Если бы я его специально готовил, все получилось бы гораздо хуже. А так…
Если я все продумал правильно, то Комарик должен был клюнуть. И узнать об этом я должен был скоро.
Глава 64
Я бросился к машине с той скоростью, какую мне позволяла развить раненая нога. Когда я выезжал, я даже посигналил Воеводину, и мне показалось, на его лице мелькнуло выражение обиды, но мне сейчас было не до его обид. Теперь жизнь другого человека подвергалась нешуточной опасности, и создал ее я, и я намеревался вытащить его, хотя он влез в нее по своей жадности и глупости.
Я вышел на Кольцо, как вдруг понял, что за мной идет знакомый «вазон» с наворотами. Могли бы и поменять себе машину. Но, с другой стороны, в случае погони он сделает даже «Мерседес» старых годов.
Я свернул на Новослободскую и выскочил на довольно лихо закрученную развязку перед Савеловским вокзалом. Здесь я порезвился, делая совершенно бессмысленные ходы. «Вазик» следовал за мной как привязанный.
Странно: и водитель был там не очень, и движок под моим капотом был форсированный, а я ничего не мог с ним поделать. Вот что значит новое авто, а не развалюха.
Времени возиться с ним у меня не было. Поэтому у светофора неподалеку от «Динамо» я просто вышел из машины и пошел назад, как уже раз было. Он сдал было назад, но я не зря следил за ним в зеркальце заднего вида. Сзади его прижимала уже старая, изрядно побитая «девятка». Она затормозила резко и вовремя для меня – он ни назад, ни вперед сдать не мог.
Я стал на ходу вытаскивать «ягуар». Комариков наружник за рулем нервно задергал ремень безопасности, освобождаясь от него, потом так рванул к правой дверце, что я и подскочить к машине не успел, а он уже улепетывал. Я думал не очень долго, мне действительно следовало спешить. Я выстрелил в переднее и заднее левые колеса и вернулся назад.
Светофор дружелюбно подмигнул зеленым, я газанул и ушел с линии стопа еще до того, как на месте появился первый милиционер.
Оказавшись у Центра международной торговли, я позвонил Шефу и рассказал ему, что задумал. Он занервничал.
– Ты понимаешь, что там, куда ты суешься, тебя наверняка будет ждать ловушка?
– Ну, я попробую увернуться от нее.
– Он очень умный. Он всю жизнь вынашивал такие вот подленькие хитрости и нежданные обманки, чтобы дурачить оперов вроде тебя.
– Раньше он не убивал.
– Это было раньше. Раньше и куш был всегда меньше. А теперь он разохотился и способен не то что убивать, но даже с удовольствием убивать.
– Слушай, Шеф, может, брать его я бы и не пошел вот так, без прикрытия. Но я-то собираюсь всего лишь замочить его, о чем разговор?
– У меня тут немного телефон забарахлил, я последнюю твою фразу не слышал…
Так, значит, пишут.
– Я хочу сказать, все будет в полном порядке, не волнуйся. Он и так уже нервничает.
– А ты? – поинтересовался Шеф. Он, конечно, не спрашивал меня о самочувствии на самом-то деле, он просто думал.
– Я нервничаю меньше, – ответил я, надеясь, что не очень ошибаюсь. – Ты лучше вот что скажи. Нам что-то известно о Березанском?
– За ним все чисто. Пару раз его пытались прищучить на незаконном посредничестве, но он каждый раз выворачивался. И не потому даже, что очень ловок, просто ему везло.
– Ох, не верю я в везенье, когда веду такое дело…
– Нет, правда. Я в начале, когда был посвободнее, даже говорил с одним из следователей, который вел дело с его предполагаемым участием. Он вспомнил несколько подробностей, и мне показалось, там не рисовалось ни прикрытия, ни взяток, ни неквалифицированных сыщиков – только везенье. В конце следствия он мог бы даже выступить с заявлением как потерпевшая сторона, но, конечно, не стал и пробовать.
Огни в Центре уже горели вовсю. Люди, наполнявшие его, преимущественно иностранцы, как ни странно, научились работать по-русски, то есть поздно начинать и кончать уже ночью. Куда только девалась немецкая страсть вставать пораньше и французская мания заниматься делом только в отведенные часы?
Вдруг машина, за которой я следил, дернулась и начала развороты. Значит, волна докатилась и до моего подследственного. Вот только какая? Та ли, что я поднял, или другая?
Мы выехали сначала на Кольцо, потом рванули вниз, на Люсиновскую, и вышли на Варшавское шоссе.
Где-то в середине Чертанова он пошел петлять. Если я не совсем потерял направление, он двигал куда-то в сторону Бирюлева, этот район я знал плохо. Но делать было нечего.
На будущее я решил тут немного покататься, чтобы выучить местность, если, конечно, будет это будущее.
Наконец «Вольво» Березанского выкатила совсем уж на неодушевленные улицы. Нет, это были, конечно, не проселки, мы все-таки оставались в черте Москвы, и фонари изредка тут встречались. Но вокруг не было ни души. Лишь где-то очень далеко, чуть не на горизонте, вздымались обычные многоэтажки, окна которых правильными и бесчисленными рядами светили чуть тревожным светом. Там жили люди.
А здесь меня ожидало что-то, придуманное одним из самых хитроумных и изворотливых преступных умов нашей весьма многосторонней блатни. Не удивительно, что мне и свет московских квартир казался тревожным.
Потом из темноты вывалились склады. Их было очень много. Над дверями и воротами некоторых горели лампочки, но гораздо больше было совершенно темных углов. Где-то близко загрохотала электричка, это звучала Павелецкая дорога. Я решил, что тут под звуки проходящей электрички можно стрелять из автомата – никто не услышит.
Внезапно «Вольво» исчезла. Он просто растворился в темноте, а я не уследил, где именно.
Я засек время, когда потерял его, прошвырнулся на всей скорости, на какую была способна моя «волжанка», вперед по дороге, чтобы догнать его, если он выключил габариты, ничего не обнаружил, вернулся назад. И стал методично исследовать все сугробы.
Две или три щели показались мне вполне достойными внимания, я сбегал и осмотрел их пешком. В них оказались обыкновенные тупики, малопригодные для засады.
Я начал побаиваться. Прошло уже пятнадцать минут, как я потерял Березанского. Он вполне мог въехать во двор какого-нибудь склада или даже укрыться в самом складе, и тогда мне, чтобы найти его, пришлось бы вызвать помощь. Вернее, чтобы найти его труп. А сволочь Комарик по-прежнему будет неуязвим и недосягаем. Потому что, как было обговорено с начальством, на косвенных уликах его не посадишь.
После третьего возвращения к машине мне вдруг позвонил Шеф. Я ответил, что мне некогда с ним разговаривать, что сейчас, быть может, Березанского мочат, но примерный район своего нахождения все-таки сообщил. Шеф, как показалось, расстроился, что я упустил адвоката.
И когда я уже потерял надежду, «Вольво» вдруг нашлась. Машина затесалась между рядами тесных гаражей, построенных в полосе отчуждения железной дороги. Радиатор уже остывал.
Я осмотрелся. Его следы от машины вели к гаражам, за которыми начиналась Павелецкая железка. Дверь одного из гаражей, чуть побольше остальных, как мне показалось, была приоткрыта. Но света из него не пробивалось. Он казался таким же пустым и брошенным, как все в округе.
Прошла еще одна электричка. Я подкрался совсем близко к двери и вытащил «узи».
Времени, как я отстал от него, прошло двадцать три минуты. Я решил подождать еще минут семь, а потом входить в гараж.
Конечно, это могло оказаться ошибкой, но все-таки я решил немного выждать. Вдруг нервы не выдержат у того, у другого. Хотя, судя по всему, трепетание его нервов я переоценил. Может, они куда больше гуляли у меня, чем у него. Уж очень здорово он выбрал место нашей последней разборки.
Глава 65
Я подумал, что даже Березанский подкатил к этому гаражику без засвеченных фар. Тут же вспомнил о своей машине. Вовремя я ее бросил, если Шеф пойдет меня разыскивать, им легче, чем мне, будет определить исходную точку. Но вот порыскать придется основательно, если не догадаются собаку взять. Наверняка не догадаются. А когда менты приедут, все будет уже кончено.
Я встряхнулся, посмотрел на свои «Командирские». Время вышло. Я сделал оставшийся мне до двери один шаг. Положил руку на ребра у замковых петель. Очень солидное устройство, не слабее, чем ворота в особняке Аркадии.
Потянул, ворота хорошо были смазаны, они только чуть зашипели, и сразу открылась щель сантиметров в тридцать. Если бы я был в летнем, я бы в нее пролез, но сейчас на мне было столько всего, что я даже и не думал проскочить в нее. Я собрался с духом, почему-то очень не хотелось ползти в эту нору.
Дверь была тяжелая, сваренная из чего-то потяжелее, чем просто листовое полумиллиметровое железо. И ходила в петлях очень тихо.
Потянул еще, тут же остановил, ощутив в руке под перчаткой инерцию тяжеленной конструкции. Но я все-таки остановил ее ровно в том месте, где хотел, теперь я мог проскочить, не зашумев и не открывая дверь шире. Эти миллиметры, возможно, не давали упасть лопате, или ведру, или еще чему-то, что он поставил как сигнальное устройство.
Я сделал шаг, потом еще полшага, тут же отставил ногу в сторону, в диком темпе, почти волевым усилием заставляя глаза поскорее привыкнуть к темноте. И вдруг… Это был обрезок сетки рабицы, выставленный полукругом около двери. Невысокая, сантиметров сорок, чтобы нельзя было случайно перешагнуть или нащупать рукой, совершенно невидимая в темноте. Очень умная ловушка…
Стоило мне зашуметь, сейчас же стало что-то происходить.
Я еще попытался было отвернуться, чтобы спасти глаза, почему-то мне показалось, именно глаза нужно беречь, я даже руку почти донес до лица, выдергивая другой «узи», но все равно опоздал. Вспышка под ногами замазала мои глазные яблоки вернее, чем если бы кто-то вывернул их из черепа как перегоревшие лампочки из патронов. И странное дело, от этого и остальные мои движения стали ненадежными, неуверенными, словно у паралитика.
Я еще пытался достать «узи», но уже запутался в перевязи и, не соображая почти ничего, пытался вспомнить, что делать, чтобы заставить его выстрелить хоть раз. Потом я услышал сквозь ошеломительно сильный ток крови в ушах легкие шаги сбоку и почувствовал сильный, очень сильный удар по затылку.
Что-то очень холодное, плоское и тяжелое сильно ударило меня по всему телу разом, по лицу и по плечу, и лишь выставленный с «узи» локоть немного смягчил этот удар. Я понял, что упал на пол и сознание уходит от меня. Я еще боролся, чтобы сохранить понимание происходящего вокруг, но все было черно, и такая же чернота залила мое сознание…
Я пришел в себя на редкость удачно, то есть быстро – голова еще не начала по-настоящему болеть. Но с этим все было в порядке, все было впереди. Меня, я знал наверняка, ждала такая боль, словно я выстоял против Мохаммеда Али добрых шесть раундов, и бил он исключительно в голову.
Под потолком горела слабенькая, ватт на пятнадцать, лампочка. Вокруг нее был сделан абажур из жести, очень неудачный, по-моему, потому что он бросал на меня почти весь свет, который вырабатывала лампа, а три угла в гараже оставались неосвещенными.
В одном углу сидел на стуле Березанский. Он был в полном сознании, глаза его лихорадочно блестели, а иногда он дергал руками, скованными наручниками под стулом, на котором сидел. Это был хороший способ зафиксировать человека, я и сам его часто использую, его все используют, как теперь выяснилось, даже Комарик. Рот адвоката был заклеен, и я почему-то сразу вспомнил, что такую же ленту взял с собой, когда переезжал к Аркадии, но вот ни разу в этом деле ею не воспользовался.
В другом углу стоял небольшой верстак. На нем, помимо инструментов, которые я не видел, лежали теперь мои вещи. Это я понял по свисающим через кромку верстака ремням от «узи» и по тому, как человек в черной маске изучал все, что там лежало.
Так, а теперь еще и человек. Он стоял ко мне боком, на его голове был мотоциклетный шлем с очень темным забралом, который теперь был поднят, чтобы можно было рассматривать мои вещи. Он был в темной мешковатой куртке, под которой я без труда определил бронежилет высшей защиты. В такой бронежилет можно было стрелять не только сзади, но и сбоку. Он выдерживал, кажется, «ТТ», а это не шутки.
Я попытался сесть, человек в шлеме тут же выставил в мою сторону отменный «люгер» с глушителем.
– Лежать, ублюдок, поднимешься – конец.
Я понял, что он не шутит. Он боялся, боялся меня, скованного, лежащего на ледяном полу, не вполне пришедшего в себя от удара по голове. «Вот что значит слава, – с горечью подумал я. – Лучше бы меня держали за шута горохового и изредка предоставляли возможность обдурить своей видимой незащищенностью».
Я послушно лег на пол и стал так же тщательно, как и все вокруг, анализировать свое положение. Оно было не ахти.
Руки были скованы моими же наручниками сзади. Нога набухала от крови, затылок болел так, что иногда приходилось смаргивать, чтобы невольные слезы не размывали окружающего. Я подвигал пальцами, пытаясь найти свой запасной ключ от наручников, но не нашел часов. Он и их снял, мародер. А ключ как раз и был в браслете, так что я остался пока надежно скованным. Потом стал проверяться дальше, но это уже было совсем незаметно.
– А у тебя крепкий череп, Терминатор. Другой бы после такого удара полчаса валялся, вытянув копыта, а ты уже через пяток минут пришел в себя. Ну да мне и этих пяти минут хватило.
Голос его звучал из-под шлема глухо и невыразительно.
– Сними шлем, дай посмотреть на тебя, а?
Он поднял левую к шлему, предупредил:
– Как я и говорил – дернешься вверх, стреляю.
Потом он снял шлем. Как я и предполагал, это был Боженогин. Только теперь это не был чуть испуганный столицей провинциальный мальчик, случайно получивший приличное образование.
То ли свет был тому причиной, то ли я слишком много уже знал про него, но теперь ему меньше сорока невозможно было дать. Даже несмотря на молодежную, довольно замысловатую стрижку, несмотря на тонкую, очень гладкую, без морщинки, шею, несмотря на ясные, как казалось, незамутненные никаким избыточным опытом глаза – все равно, сорок лет, и ни днем меньше. Хотя и сорок лет не соответствовали действительности.
Он удовлетворенно улыбнулся.
– Ну что, не ожидал?
Я тоже попытался улыбнуться.
– Вот как раз и ожидал. Я тебя вычислил, только для уверенности решил провериться. Поговорим?
Он насторожился.
– О чем?
– Ну, ты и сам хочешь поговорить, иначе давно бы хлопнул.
– Когда хотел тебя пришить, тебе удавалось увернуться, а теперь я могу сделать это в любой момент. Или ты ждешь подкрепления?
Я удивился.
– Ты же знаешь, я действую один.
– А этих козликов Духовного ментам кто сдал?
Я снова улыбнулся, стараясь не выдавать своей боли.
– Мне за них заплатили. И сначала я предполагал, что сдам их Делегатам. Они сами напросились на ментов. Да ты и сам все знаешь.
Он вздохнул, отодвинул мои приспособы на верстаке в сторону и сел. Он любил комфорт и удобство чуть больше, чем было нужно. Это было неплохо. Я имею в виду то, что он оставался теперь в одной точке. Во-первых, теперь я мог развернуться так, чтобы он не все видел, что я делаю. Во-вторых, теперь я мог стрелять в него и в темноте, потому что быстро с верстака не соскочишь, слишком это неудобное сиденье, а упасть резко вниз он не сумеет, плохо тренирован, да и староват, несмотря на свой младенческий вид.
– Ты мне туфту не гони. Ты продался. Ты цветной, мент, мусор. И приговор тебе один – маслина. И то, – он улыбнулся, открыв свои великолепные зубы, – если я не захочу тебя перышком пощекотать.
«Эх, – снова подумал я, – и чего они меня так боятся?» Может, мой излишне самоуверенный вид их настораживает? Нужно будет потом с психологом на эту тему проконсультироваться и вытренировать пару приемов подчинения, заискивания, слабости, чтобы они пробовали нагличать. Когда они борзеют, они становятся уязвимей. Но это была проблема завтрашняя. А сейчас мне следовало подождать электричку. Вернее, тот шум, который она производит.
– И все-таки, давай поговорим, – сказал я тоном, в котором уже не было вопроса. Я почти приказывал.
Глава 66
– Ты кого-то ждешь, мент. Кого?
– Я не мент. Я в найме. И ты знаешь, кто меня нанял. Если мне не веришь, спроси его, – я мотнул головой в сторону Березанского.
– Спрошу, и про кое-что другое спрошу. А пока я тебя спрашиваю – ты где сидел?
– Мезеньспецлес.
– Слабо. Это не лагерь, а так, отдых. Там, говорят, даже вольнонаемные подрабатывают.
Это значит, что трудовое воспитание у нас было на недостаточно высоком для уголовника Комарика уровне. Вот ведь угла пошла, прямо хоть в политакадемию записывай.
– Там, где был я, вольнонаемных не видели. А что касается зоны… Как тебе сказать, когда начальник хочет кого-то наказать, он заставляет баланы втроем носить, мало не покажется. У мужиков за сотню килограммов через месяц во-от такая грыжа вываливалась. Так что…
– Ты мне зубы не заговаривай. Ты мне лучше ответь – кто там начальником служит?
Он отложил свой «люгер» и вытащил из кобуры мой «узи». Снял с предохранителя, медленно, любовно взвесил на пальце, проверяя центровку. Перехватил за рукоять. У меня закралось подозрение, что не один я ждал электричку. И сейчас же мне даже немного захотелось, чтобы она не приходила слишком быстро.
Я назвал, кто да что у нас там было. Он еще покачал меня на косвенных. Не знаю, насколько он представлял себе этот лагерь, но вопросы он задавал умные. Сказывалась все-таки выучка. По мере моих ответов он добрел, если так можно выразиться. Он, кажется, начинал верить, что я был там. Но под своим одобрением он подвел черту в лучших традициях углы:
– Не знаю, все сходится, но… все равно не верю. О чем ты, кстати, хотел поговорить?