Высший пилотаж киллера Басов Николай

Глава 18

Дом Жалымника я нашел почти сразу, но надо же случиться такому – заблудился внутри. У них что-то делали с лифтами на третьем этаже, и мне предложили пройтись по какому-то боковому переходу. Я послушно пошел и оказался в таком мрачном месте, что захотелось скинуть ремешок, удерживающий «ягуар» в кобуре. В общем, я оказался на техническом этаже.

Там была масса каких-то коробок, какие-то вентиляторы и другие машины. На огромном пространстве горела единственная лампочка. Подчиняясь скорее любопытству, чем осознанному интересу, я подошел к ней. Неподалеку в стене было еще несколько окошек, но они были такими маленькими, на них наросло столько грязи, что света они практически не пропускали. Я внимательно посмотрел на лампочку, словно она собиралась мне что-то сказать.

И вдруг волосы зашевелились у меня на затылке, я понял, что лампочка мне сказала. Вернее, это было написано большими черными буквами из аэрозольного баллончика на стене:

«Сатана – бог нашего времени!»

Именно так, бог – с маленькой буквы. Мне стало противно до тошноты. Я повернулся и пошел назад. Выход я нашел, конечно, быстро, а когда рабочие попытались что-то мне посоветовать с обходом, я прошел сквозь них, чуть не запутавшись в их кабелях, но оказался на нормальной лестнице, ведущей вверх.

Она была так же глупо изрисована, как и все подобные лестницы в Москве. Она была невыносимо грязной, но это была привычная грязь, от нее не тошнило, или только самую малость.

Жалымник встретил меня, широко распахнув дверь, хотя позвонить я еще не успел. Он был в кроссовках на босу ногу, в темном трико и в черной куртке, изукрашенной заклепками, накинутой поверх узких плечиков. В руке он держал мусорное ведро.

– А вот я ничего не хочу, но ведро должно быть пустым!.. – крикнул он кому-то в глубь квартиры и только после этого уставился на меня маленькими, какими-то заплывшими от лени и скуки глазками. – Ты кто?

– Мне нужно с тобой поговорить. – Я решил не представляться, вдруг это будет потом ненужно. – Вынеси ведро и возвращайся, я подожду.

– Я тебя не знаю, – он определенно сомневался, как поступить.

– Ничего, познакомимся.

Я оттолкнул его несильно плечом и безошибочно прошел на кухню. Квартирка была двухкомнатной, слева располагалась кухня, сделанная чуть с большим размахом, чем в хрущобах. Справа располагалась комната, в которой почти не было света из-за задернутых штор. В средней, между ними, кто-то слушал радио и тоненько подпевал. Голосок был вроде девчоночий.

В квартире были очень темные обои. Двери, часть мебели и даже потолок были темными, если не совершенно черными. На стенах висели какие-то картинки, блюда и топорной работы маски – все это было красным. Красно-черный интерьер сам по себе наводил на размышление.

Жалымник появился не очень скоро, наверное, раздумывал с мусорным ведром, кто я такой. Поставил ведро под мойку. Не моя рук, сел за стол и спросил, хмуро изучая меня:

– Ну, ты чего?

Я решил поиграть в конспирацию, вдруг подействует.

– Там кто?

Он оглянулся.

– А, так, одна корова. Понять не могу, из наших или просто прибилась. Она ничего не услышит.

Я скептически посмотрел на бывшего слесаря, а ныне безработного с «Ауди», и промычал:

– Твое дело. – Я не подстраивался, я действительно стал жевать слова, едва размыкая губы, как говорят некоторые уголовники, полагая это необыкновенным шиком. Где это хранилось, в каких закоулках памяти – немыслимо, но я включился и решил, пусть так и будет. – Мне нужно найти Ветку. Как с ней?

– Какую? – он растерялся. Это было неплохо. Разговаривать, когда собеседник сбит с толку, намного проще.

– Ну, говорят, ее года два назад замочили на Борисовских прудах. Ты с ней трахался.

Он провел рукой по лбу. Соображал. А я тем временем смотрел во все глаза, хотя по моему виду этого, я надеялся, заметно не было. Я оценивал. И чем больше приглядывался, тем больше убеждался, Жалымник мог быть тем легковесом, который стрелял в меня на даче Ветлинской, а потом пытался пробиться по крышам в ее дом с «пушкой» наготове.

– Она была не очень сладкой шлюшкой, тебе бы не понравилась, – произнес он.

– За это ты и спустил ее в прорубь?

Он хохотнул.

– Не я, тот, с кем она гуляла на стороне. Я к тому времени практически от нее отделался. Мне не нужно было ее мочить.

Так, теперь его руки. Руки оказались интересными. Вокруг пальцев были видны красные обводы. Это могло означать, что он очень часто упражнялся с кастетом или носил чрезмерно узкие кольца вокруг каждого пальца. Скорее всего кольца, решил я, красные вмятинки не очень ровно располагались вдоль линии костяшек. Правда, есть такие кольца, которые могут быть эффективны не хуже кастета, и с такими я познакомился однажды в отделении милиции, их тогда на мне отлично один мент опробовал.

Странно, у того, кто в меня стрелял, никаких колец не было. Но ведь и теперь у Жалымника их нет. Вот по комплекции он вполне подходил. Хорошо бы его пощупать, проверить, какой у него костяк, какая мускулатура, свободный тренировочный костюм слишком много скрывает.

– А ты сам кто? – он осматривал меня не менее внимательно, чем я его. – На нашего вроде не похож?

Я невольно покосился на его черные стены и потолки. Может, он член какой-нибудь фашистской тусовки, и мне полагается иметь татуированную свастику на лбу? Или ходить во всем черном…

– Ты где был сегодня ночью?

Он насторожился, но не так, как мне бы хотелось. Если бы он и в самом деле стрелял в меня ночью, он бы дрогнул, увидев меня перед своей дверью, когда выносил мусор или теперь, когда я проверял его и пытался зацепить на этом деле. Но он насторожился просто потому, что, кажется, понял, кто перед ним. И это ему не понравилось.

– Ты – мент? – он приподнялся, потому что был по-настоящему возмущен. – Мент!

Хотя он ошибся, он, к сожалению, оказался так недалек от истины, что отрицать я не стал. Но и подтверждать не было смысла.

Я наклонился к нему, положил руку на плечо.

– Оказался бы ты в моем бараке, я бы тебе объяснил, почему никогда не нужно так говорить.

– Нет, ты – все равно мент!

Я схватил его за майку и притянул к себе, а сам поддался вперед, теперь наши носы отделяло сантиметров пять, не больше. Он него пахло застарелым потом, каким-то сложным перегаром, табаком и чем-то еще, что очень трудно было передать, но, кажется, все-таки не пороховой гарью и не оружейным маслом.

Вдруг его глаза распахнулись. Теперь он был зол, очень зол.

– Голубой, что ли? Так вали, голубь, пока…

Я уже отпрянул. Но мне интересно было, что он скажет. Он не договорил, а мне как раз это было очень интересно.

– Ну, ну?

– Нет, ладно. Только вали, а?

– Что с Веточкой?

– Да не знаю я о ней ничего. Когда ее утопили, я уже почти месяц, как с ней не виделся.

– Откуда знаешь, что ее утопили?

– Ко мне приходил один такой, сказал, что частный сыч.

Так, это Стерх его вычислил, и он же к нему приходил.

– Приходил сюда?

– Нет, на работу. Я тогда еще не был…

Он умолк.

– Ну, ну?

– Нет, кто ты все-таки такой? – Вдруг он взъярился: – Ты кто такой? Ордер у тебя есть меня допрашивать?

Я положил кулак ему на плечо, как бы случайно коснувшись его скулы.

– Вот мой ордер, понял. И с такими, как ты, я его часто пускаю в дело. Хорошо действует, знаешь. Особенно когда пара зубов выскочит на пол.

– Что тут происходит?

Мы подняли головы. В дверях стояла толстенькая невысокая девушка. Она была босиком, в коротеньком халатике, который кончался за две ладони до круглых розовых коленок. Она пришла кокетничать, а тут такое. И все-таки ей было любопытно.

– Уйди, корова, – буркнул Жалымник.

Ему, крутому из крутых, не понравилось, что подружка застала его в таком неприглядном виде.

– Ты сегодня очень часто произносишь это слово – уйди. Смотри, как бы тебе не пришлось кого-нибудь звать, и очень скоро.

– Я уж знаю, кого позову.

– Что?

Кажется, он собирался пугать меня своими дружками. Вот это было дело – оскорбить его посильнее, чтобы он не сорвался. Но он не дрогнул, когда увидел меня перед своей дверью, и я сдержался.

– Ладно, и все-таки мой тебе совет, подумай, что ты можешь сказать мне о Веточке.

– Кто такая? – поинтересовалась девица.

– Нечего мне думать, два года прошло.

– Я сказал подумай, – терпеливо произнес я. – Я еще вернусь. И если наш разговор будет таким же непродуктивным, как сегодня, запасай дантистов.

Когда дверь за мной захлопнулась, мне показалось, в квартире кто-то истошным голосом стал орать, но слов я не разобрал. Да и противно было. Даже эта грязная, заплеванная лестничная клетка с изрисованными стенами была мне милее, чем та красно-черная берлога, из которой я вышел.

К тому же я был очень недоволен тем, как провел эту встречу. Нужно было или сильнее давить, или не давить вовсе, а просить о сотрудничестве.

Но он не растерялся, когда увидел меня. Это было в его пользу. Против него было лишь то, что он назвал Веточку шлюшкой. А она не спала с ним, в этом я был уверен. Как бы он ни добивался этого, она, вероятнее всего, отшила его.

А как любил повторять чужую мысль товарищ Сталин, маленькая ложь рождает большое недоверие. Даром что товарищ был с Кавказа. Там живет мудрый народ. На этом этапе следствия я решил следовать народной мудрости.

Глава 19

Выйдя на улицу, я решил посидеть, посмотреть, что из моего визита к Жалымнику выйдет, возможно, дело могло обернуться не так безнадежно, как мне казалось. Но сидеть нужно было как следует. Вот я и позвонил из своей машины Шефу. Он уже прибыл на службу и, кажется, был рад меня услышать.

– Ты по поводу твоих тарзаньих подвигов сегодня ночью? – спросил он.

– Ну, подвигов как раз было немного. Если бы я был Тарзаном, фиг бы они от меня ушли. Качок вообще бегать не умеет, а легковеса можно перешибить, если на него посмотришь нахмурившись.

– Ну, не думаю, что они такие халтурщики. Кажется, это специалисты. Зачем только они приходили?

– Наверное, расстрелять нас, зачем же еще?

– Может быть, может, – он отхлебнул из кружки, она-то уж точно была на столе, как всегда. – Кстати, стреляли в тебя из мелкашечной магазинной винтовки. С глушителем. Похоже, они действительно шли на мокруху.

Я видел такую штуку, палит она очень тихо и очень точно. Патронов в нее с нестандартным магазином можно запихнуть целую коробку, и стоит она не очень дорого, продается же в Туле, и купить ее очень просто. Так что в последнее время киллеры из тех, что победнее, которые получают за стрельбу не больше пяти-семи тысяч, очень к ней пристрастились. К тому же если даже бросить ее на месте, то не жалко.

Только стрелять нужно очень близко и преимущественно в голову. Ну да они надеялись в дом попасть, так что там, конечно, стрельба велась бы не на большом расстоянии. Вроде все сходилось.

– А что с оружием того снайпера, который меня с крыши притормозил?

– Снайпера? Ты на этот дом поднимался?

Вообще-то, я должен был подняться, должен был посмотреть, как велась стрельба, с какой точки, насколько вообще эту точку грамотно выбрали… Но не поднялся. Сначала побоялся наследить как-нибудь, а поутру просто забыл.

– А следовало бы, между прочим. Оттуда, если я все правильно понимаю, тебя обычный мальчишка, что в Чечне сейчас воюет и автомат всего неделю как в руках держит, положил бы с первого раза. Снайпер там был из тех стрелков, которому нужно ствол вплотную приставить, и то можно сыграть в орлянку, не промажет ли. – Кажется, ты собираешься меня похоронить в ближайшем будущем. Или мне показалось?

– Я рассказываю дело.

– Там все-таки темно было.

Нравы у нас в отделе, как сказывали, были довольно благородные, но вообще наша Контора – такое заведение, где своих стреляли довольно легко. Хотя для этого, конечно, следовало существенно провиниться. Или, как я тут же подумал, гораздо меньше, чем я провинился, когда как-то раз попробовал кое-кого шантажнуть.

– Нет, просто он мандражировал хуже девицы в первую ночь.

Я сделал эту сноску в своем головном компьютере, потому что это очень важно – как ведет себя человек во время стрельбы на убой.

– А из чего он в меня?

– Из того же, из чего стрелял качок. Только, как мне показалось, с инфракрасной оптикой, которую, прошу заметить, он не сумел нормально отрегулировать.

– То есть у него на винтовке была труба?

– Ну да. Хотя он и не пристрелял ее.

Это было невероятно. Кто-то покупает аппарат для ночной стрельбы, а ночные прицелы – не самый дешевый элемент оружия, как и любой хороший прицел, а потом не может с ним даже управиться.

– Что же у него в банде за работа? За что его там держат?

Шеф на том конце снова отпил чаю. В моей «Нокиа» это прозвучало так явственно, что самому захотелось горячего чаю. Вот будет момент, решил я, сбегаю к какому-нибудь киоску, хоть колы куплю.

– Вообще-то, так стреляют боссы. Они нетренированны, больше привыкли к рюмке и толстым пачкам денег, чем к оружию. Они сейчас пошли интеллектуальные – наши паханы, все думают, на дело ходят редко… Может, тебе повезло потому, что тебя держал на мушке обычный босс, а не стрелок?

Из дома, за которым я следил, вдруг вышел Жалымник. Он был в черной куртке с заклепками, в высоких, до половины икр, черных сапогах с медными мысами и черной меховой шапке с нелепой косой, за которую эту шапку даже мне захотелось тут же дернуть. Он не оглядывался по сторонам, жизнь в благополучной банде отучила его от конспирации.

Я передал Шефу, где нахожусь и что делаю, рассказал, что подозреваю Жалымника как легковеса на даче и ночным скачкам по крышам, хотя, ради справедливости, заметил, что он не дрогнул, когда открыл мне дверь. Движок своей действительно очень сильной и совершенно черной машины мой объект прогревал не менее четверти часа, так что мы говорили не торопясь. Закончил я разговор так:

– Кстати, Шеф, нужно поставить его телефон на подслушку.

Шеф думал так долго, что я даже засомневался, что мой аппарат еще работает. Наконец он ответил:

– Ну ладно, но раньше вечера ничего не обещаю. Кстати, даже подслушку я тебе пока не обещаю, хотя понимаю, что нужно. Ну, все, работай.

Это было плохим признаком. Значит, они не хотели особенно распространяться об этом деле или у них плоховато было с документальным подтверждением наших подозрений. Или было что-то еще, но в любом случае плохое. Ну и пусть, решил я, не получится, обойдемся без подслушки.

Потом мы поехали. Следить за ним было просто. Он ехал не очень умело и на всякий случай показывал, что собирается делать, задолго до маневра. Но вообще в его повадках чувствовалось некое нахальство. Можно даже сказать, наглость. Обычно так ездят ребята, которые не боятся столкнуться с какими-нибудь подставками. А таких дел по нашим сводкам проходило все больше.

Смысл был в том, чтобы открыть контору по ремонту тачек, а потом подставляться под нос какого-нибудь чайника лучше всего на иномарке, конечно, битой-перебитой, не имеющей практически никакой цены, которую и держат только для этих целей, но все-таки иномарке, и за требуемый ремонт этой вот «прелести» потребовать как с новой машины. Конечно, этот вид «бизнеса» был бы невозможен без дележки с гаишниками.

Групп, которые занимались этим промыслом, становилось немало, и я надеялся, что мне повезет и как-нибудь хоть один такой шакал выберет в жертвы меня. Но не выбирали пока. Все-таки практика скоростного вождения практически на всех видах транспорта, за которую Основной чуть семь шкур с нас не спускал, давала себя знать, а эти подонки почти всегда выбирали именно чайника.

Так вот, этот тип таких групп не боялся. Хотя почти наверняка знал об их существовании. Значит, он знал, что все будет улажено, если дойдет до жареного. Он боялся только тех, кого не сразу мог определить, вот как меня утром. Зато боялся их по-настоящему, как уголовник.

Мы покружили по городу, потом вдруг он подъехал к ипподрому. В здании на Беговой находился очень недурной спортивный комплекс, давно перешедший под крыло очень нехорошей группировки. Вот в дверь этого спорткомплекса Жалымник и ушел, оставив свою тачку на ближайшей платной стоянке.

Стоять тут не хотелось. Почти наверняка меня тут довольно скоро кто-нибудь срисовал бы, к тому же было еще полно дел. Поэтому я развернулся и покатил по Ленинградскому проспекту в сторону от центра, туда, где жил Никита Стерх, мой вчерашний частный сыч.

По дороге я вздумал позвонить ему, потому что время было уже позднее и он мог куда-нибудь по своим дела исчезнуть, но мой сотовик на этот раз совершенно не желал работать.

Глава 20

Никита открыл мне дверь сам, я на мгновение пожалел, что не увидел изумрудноволосую фурию. Пока раздевался, спросил про нее.

Никита уже устроился за своим столом. Он был мрачен, зол и чем-то так озабочен, что не услышал меня с первого раза. Пришлось переспросить:

– Я спрашивал, где Вика? – Я подошел к клиентскому креслу, подумал, стоит ли садиться, но все-таки решился и сел.

– Ты из-за нее сюда явился? Так у меня не дом свиданий, у меня солидное сыскное заведение. – Он достал трубку и покрутил в ней чем-то похожим на маленькую кочергу. – Она гриппует, а все ее дела достались мне. Как будто у меня своих нет!

Я присмотрелся к Стерху. В холодном, прозрачном свете зимнего дня у него был очень нездоровый вид. Кожа землистая, под глазами темные круги, взгляд растерянный, а глаза какие-то бесцветные и слишком желтые одновременно. Пальцы его очень красивых по форме рук сегодня казались распухшими, артритными, старческими. В движениях была заметна неуверенность, словно ему ничто на свете не нравилось, а больше всего не нравился он сам.

Внезапно я почувствовал нечто вроде восхищения этим человеком. Тащить тот воз, какой он на себя взвалил, требовало не просто недюжинного ума, но и немалой личной смелости. Я оглянулся на дверь и представил, сколько вот в этот проем вваливалось ребят с «пушками» под мышкой и сколько уголовных боссов – наглых, самоуверенных, тупых и жестоких до чертиков – предлагало ему «крышу», чтобы он поработал на них. Потому что, как я вчера очень точно усвоил, информация – это товар. А он был кладезем информации, причем именно того вида, который позволил бы куче проходимцев сделать немалый гешефт.

А вот он за это получает гроши, по уголовным меркам, рискует просто ради риска и исправно платит налоги. И главное, скольким людям он помог? Людям, которые вообще ничего не понимали в уголовном мире, которые случайно оказались в трудной ситуации и которым, как в хирургии, мог помочь только спец – такой вот Стерх. Потому что на ментов осталось мало надежды, да и не слушали они никого, а если и слушали, то только начальников. Но те и так были прикрыты лучше всех, лучше даже, чем номенклатурщики в прежние годы.

– Ну, так и будем молчать? – он закурил и повернулся ко мне.

– Ты знаешь что-нибудь очень криминальное о Прилипале?

– Об этой самой «Интернэшнл Бизнес Рисерч» и так далее?

– О ней.

Он вздохнул и посмотрел в окошко. Я тоже посмотрел туда. Как и вчера, там начиналась метель. Снег падал довольно густо из низкой, черной, как лицо Стерха, тучи и засыпал Тимирязевский лес, раскинувшийся до горизонта. Только на самом дальнем конце этого леса прямо из купы деревьев возвышалось очень заметное синее здание гостиницы «Молодежная» на Дмитровском шоссе, а с другой стороны кружила еще более жуткая, чем наша, зимняя туча.

– Вообще-то этой конторой я вплотную не занимался. Там не очень приятно собирать информацию, можно нарваться на ответные меры.

– Например?

– Ответные меры бывают разными, в том числе и такими, о которых мы тут с тобой даже ничего и знать не можем.

Да, он определенно был в подавленном состоянии.

– Слушай, возьми какую-нибудь свою папочку, пошелести и выдай мне что-нибудь такое, чтобы я понял, частный сыск не зря ест свой хлеб, а?

Он, даже не улыбнувшись, так и сделал. Поднялся, вышел в соседнюю комнату, подвигал там какими-то ящиками и появился в комнате со скоросшивателем в руках. Этот скоросшиватель был старый, черканный на первой сторонке, перечерканный. Совершенно явно, он не предназначался для того, чтобы его демонстрировали клиентам.

Потом он углубился в чтение собственных бумаг. Их было немного. Собственно, я вдруг подумал, что вообще не получу тут никакой информации – столько их было. Но они послужили не столько источником информации для Стерха, сколько помогли ему кое-что вспомнить.

– Так, три года назад, когда Прилипала только-только создавалась и, может быть, в нее следовало по-настоящему вложиться, чтобы она не утонула, как утюг, должность главного специалиста и заодно директора была предложена некоему Запамолову. Ты, наверное, его не помнишь. Был такой довольно острый паренек у нас на московском телеканале, его кто-то из боссов выписал из какой-то Тмутаракани, оторвал от какого-то провинциального телевидения. И он в самом деле сначала заблистал. Но потом его репортажи сделались однообразными, и ему ничего не осталось, как подыскать себе нечто вроде этой Прилипалы. А позже он и оттуда ушел, причем, – он ткнул в свою папку, – тут у меня написано, что ушел подозрительно, с треском. Хотя и непонятно, где он раздался.

– Как это?

– Ну, не понятно, кто его ушел. По моей тогдашней гипотезе, он, кажется, не очень поладил с тем, кто дал на Прилипалу контрольную сумму денег, кто, по сути, купил ее.

– Так, и кто ее купил?

Стерх положил папочку на свой стол.

– Тут не написано. В данных только фигурирует шутка, что это, мол, золото партии. Но вспомни, это были такие деньки, что так говорили обо всем. Всюду, где пробивался хотя бы тощенький ручеек каких-нибудь субсидий, говорили, что это – деньги партии.

– Может быть, в самом деле, партия билась и за такие вот небольшие предприятия?

– Не думаю. Они обживали три основные промышленные сферы – нефтегаз, экспорт вооружений и коридоры власти, что в России доходнее всего. Как известно, они всюду победили.

– Но что-то и упустили?

– Банки, строительство, авиаперевозки, медицину и армию. Это у них в прогаре. Но все это подобрали крепкие мафиозные группировки, так что бесхозным ничто не осталось.

– А этот Запамолов, где он живет?

– Он купил себе небольшой дом в Пушкине.

– Адрес есть?

Он написал мне печатными буквами адрес. Кажется, это было все, что я мог у него сегодня почерпнуть. Я поднялся. Но в дверях остановился, обернулся и посмотрел на него, на его потухший взгляд, потухшую трубку.