Высший пилотаж киллера Басов Николай

– Ну, с доходами в нынешней-то Москве все должно быть очень просто – рэкет, вымогательство, запуск в коммерческие круги своих людей.

Да, был такой вид преступлений. Выбиралась фигура, вербовалась, а потом перед этим человеком расчищались пути. Всеми доступными способами. И вот бывший двоечник, едва умеющий читать, мог за пару лет стать президентом преуспевающей фирмы с очень внушительным оборотом. Потом она выедалась изнутри, как яблоко, выбрасывалась на помойку, находилась следующая…

– Киллерство? – предположил я.

– Вряд ли, киллеры плохо в банды сколачиваются. А тут весь принцип – в коллективизме, черт бы его побрал. А база у них, по нашим подозрениям, один бар чуть сбоку от проспекта Мира.

– Название?

Шеф вздохнул.

– Название довольно характерное – Преисподняя. Собственно, потому кое-кто у нас и рассчитывает на этот кабак. Других идей такой же убедительности просто не оказалось.

– За ним следят?

– Нет. Этим пока некому заниматься. Основной сегодня пробормотал, что хорошо бы на тебя рассчитывать, но он не настаивает. По-моему, это слишком гуманно, мог бы и приказать.

– Ну, когда ты станешь Основным, я, надеюсь, сумею выйти в отставку. И твою концепцию гуманизма будешь опробовать на других.

Шеф хмыкнул, шутка ему показалась. Хотя он и не любил заходов на его персональные качества.

– К тому времени, Терминатор, ты или будешь думать как я, или тебя кто-нибудь устранит, и кличка перейдет следующему сотруднику.

Я свернул антенну своей коробочке, не прощаясь. Но про себя подумал, как бы там ни было, никогда я не буду думать, как он. Иначе не жалко будет и кличку отдавать другому. Впрочем, эти сатанисты обещали быть и вправду неприятными ребятами.

Глава 29

Я не смог сразу уснуть, вдруг обнаружилось, что от моего тела исходит очень неприятный запах, до жути знакомый, потому что так пахнет тюрьма. Запах этот ни за что не забудет тот, кто его хоть раз почувствовал, даже тот, кто оказался в тюряге как прохожий. Пришлось вставать, долго-долго тереться превосходным мылом, которое Аркадия оставила в моей ванной, пока это все-таки помогло.

Потом я провалялся с час, снова поднялся, оделся, пошел проверять систему безопасности. Все было в высшей степени надежно, потому что дорого и устанавливалось спецами. Но это было не главной причиной, почему я все это теперь разглядывал.

Главная причина была в том, что я старался думать, хотя это было довольно странное состояние для моих не очень обученных мозгов. Голова гудела, как колокол после того, что Шеф сообщил мне об этом Папе, о Жалымнике и его дружке. Я спустился во двор, потоптался у ворот и вернулся домой совершенно продрогший, но сна не было ни в одном глазу.

Потом я скинул куртку и пошел на кухню. Вскипятил чаю, выпил. Тут же возникла Воеводина, она о чем-то полушепотом спросила меня, но я ей не ответил, потому что не очень-то понял, о чем она говорила, просто не разобрал слов, а чуть позже она вообще исчезла.

Я поднялся в гостиную, миновал Анатолича, который тоже откуда-то выплыл, внимательно ко мне приглядываясь. Я ему улыбнулся, буркнул, что все, мол, в порядке, и он исчез, кажется, пошел спать. Эх, любил я здравомыслящих людей, жаль, что сам не из их числа.

В гостиной все было очень красиво. Чуть темнее, чем обычно, потому что отражение от стены напротив стало каким-то не таким и свет попадал в комнату непрозрачный, как чай с молоком, но я все равно увидел ее почти сразу.

Странное дело, я сразу заметил, что она смотрит на меня слишком яркими глазами. Сбоку ее тонкое лицо освещал затухающий камин. Волосы свисали чуть вьющимися длинными локонами, она была хороша, как иные миниатюры Греза. Только не было в ней грезовской истомы, а было горе и разочарование.

Подойдя ближе, я с удивлением заметил, что она плачет. Она, кажется, и при моем появлении не могла справиться со слезами, но она их и не вытирала, боясь выдать себя слишком явным жестом.

Я сел в кресло напротив.

– Вам тоже не спится? – Она шмыгнула, вынула платок, снова сунула его в карман.

– Ходил, проверял сигнализацию.

Мой ответ был, конечно, глуп, но она не стала к нему придираться.

– А я вот… – Она все-таки вытерла слезы. – На огонь смотрю.

– И плачешь?

– Да, и плачу.

– Почему?

Казалось, она не услышала меня. Она снова смотрела на огонь, и снова по ее щекам потекли слезы. Теперь в отсветах неверного огня я видел их очень хорошо.

– Чем вызваны слезы? Могу я помочь?

– Что? Ах, помочь? Конечно, вы что-то делали на кухне, принесите, пожалуйста, чаю.

– Это способ остаться в одиночестве?

– Пожалуй, – она согласилась нехотя, но все-таки согласилась. Сильная женщина. – Тогда говорите что-нибудь, мне станет спокойнее от вашего голоса. – Она мельком посмотрела на меня. – Такого не было ни с кем другим, кроме Веточки.

– Так вы ее вспомнили?

Она снова посмотрел на меня.

– Вы или на «вы» со мной, или на «ты». Когда вот так все меняется, довольно трудно это перенести.

Я вздохнул.

– Тогда лучше на «вы». Не могу я иначе… Не понимаю почему, но не получается.

Она кивнула.

– Ну и правильно. Калекам…

– Ерунда! Я каждый день вижу массу людей, духом покалеченных гораздо больше, чем вы.

Мы помолчали.

– Зато, – нашлась она наконец, – это не так бросается в глаза. И у них могут быть… Дети.

Я пожал плечами.

– Ну, с детьми, кажется, и у вас может быть все нормально, есть технологии…

Она со злобой посмотрела на меня.

– Я не дойная корова, чтобы меня искусственно осеменяли.

Я вздохнул.

– Эту проблему каждый решает по-своему.

Но вспышка у нее уже проходила.

– Да, я знаю. – Она попробовала убрать прядь с виска. – К тому же и искусственное оплодотворение – не самое скверное, что может быть. Только у нас за осложненную операцию родов никто не возьмется.

– Нужно в Германию ехать, – подсказал я. – Почему именно в Германию?

– Там наших в Берлине очень много. А диаспора – великая поддержка.

Она поморщилась. Вероятно, я слишком разошелся с ее мыслями или, наоборот, слишком попал.

– Наших, благодаря усилиям политиков и прочих идиотов, везде много.

Я кивнул, соглашаясь. Я чувствовал, она уже в состоянии сказать что-то очень потаенное, к чему у меня потом, может, никогда больше не будет доступа. Но мне не хотелось ее подталкивать, я просто ждал.

– Я уеду, вот решила, что уеду, так и будет. Но у меня здесь еще есть дело.

– Хотите за сестру посчитаться?

– Догадаться, наверное, не стоило труда?

– Ну, как сказать. Мне, может, и не стоило.

– Хорошо, – она положила руки на рукоятки колес. – Спасибо, что разделили ночное одиночество одной полоумной, мстительной старухи. Покойной ночи.

Я промолчал. Опять у меня ничего не получилось.

Задев неловко стол, она выкатила из комнаты. Я подумал, не подбросить ли дров в камин, в комнате все-таки было очень прохладно, непонятно даже, как Аркадия выдерживала это в одном халате… И ничего подбрасывать не стал.

Потом попытался вспомнить ее слова. Но вдруг стал вспоминать ее профиль, ее руки, локоны, превосходный халатик, чуть разошедшийся на груди… Эх, не будь она калекой, у нее мигом появился бы повод сомневаться в неизбежности искусственного оплодотворения. Уж я бы не преминул восполнить почти полугодовую разлуку с Галей.

Впрочем, будь с Аркадией все в порядке, меня бы тут не было, а был бы, наверное, Шеф. Или еще кто-то. Мне редко везет, не повезло бы и на этот раз. Ни до чего не дойдя даже в этих своих предположениях, я отправился спать.

Глава 30

Завтрак был так же изыскан, как вчерашний обед. Салфетки, салаты, блеск фарфора…

Аркадия сидела в своем кресле как королева, гордо выпрямившись, с высоко поднятым подбородком. А ее шея, казалось, выросла не меньше, чем на пять сантиметров. Как это женщины умеют – ума не приложу.

Но, несмотря на эти внешние признаки неприступности, компенсирующие, вероятно, некую неустойчивость, вела себя она вполне достойно. Блеск глаз, твердые движения рук, ласкательные прикосновения к прибору – все говорило, что она не просто спокойна, а еще и получает от своего спокойствия удовольствие.

Мне, что бы там ни случилось ночью, приятно было на нее смотреть. Во-первых, потому что спокойна, во-вторых, потому что я ей не нужен. Сегодняшним утром перспектива быть слишком близким – даже по-дружески – с этой женщиной испугала бы меня до смерти. Думаю, и ее сильно задели бы какие-либо попытки товарищества с моей стороны.

Потом я вдруг отвлекся. Мне пришла в голову мысль, что теперь я могу кому-то показаться знающим слишком много, чтобы надеяться на мягкий, благополучный исход этого дела. И следовало не только зарядить свой «узи», но подготовиться к неприятностям психологически. Я представил, как стою в какой-нибудь комнате, вот хотя бы в этой, расставив банду пацанов, которые вообразили себя крутыми настолько, что ничего не боятся – хотя боятся всего, чего боится человек, и еще, пожалуй, кучу других вещей, например, своего главаря – и держу их на мушке. А потом начинаю стрелять, и гильзы летят, как на ленточном конвейере, и я ору, потому что какой бы я ни был Терминатор, а убивать этих мальчишек и даже, может, нескольких девиц – невозможно без крика…

– Что с вами? – ее глаза смотрели на меня вопросительно, даже слегка осуждающе.

Я вытер пот со лба, откинулся на стуле, вздохнул. Сел прямо, снова стал намазывать масло на кусок хлеба.

– Я что-то произнес?

– У вас сделалось такое лицо, что я поперхнулась.

– Прошу извинить меня, плохо спал. – Она чуть подняла бровь, словно ей самой это было ничуть не знакомо. – Воображение разыгралось.

Она посмотрела с легкой насмешкой.

– Да, воображение – опасный дар. Легко приводит к… ошибкам.

– Мне показалось, вы хотите сказать – к слабости?

– Слабость и есть ошибка. Я хотела сказать – к смерти.

– А смерть – не ошибка?

Она уронила руки на скатерть из голландского полотна с вышивкой из блестящей, люрексовой нити, посмотрела на меня едва ли не гневно.

– Нет, смерть – не ошибка. Это – финал. И вы это знаете.

Я кивнул и поскорее запихнул в рот давно подготовленный кусок хлеба с икрой.

И все-таки, если они убийцы, подумал я, если у каждого из них есть участие в этих жертвоприношениях… Бр, даже думать об этом не хочется. Если они полагают, что им грозит что-то очень неприятное, то стрелять придется. Иначе их не подавить. А взять без подавления – невозможно.

И все-таки, решил я, попробую сделать все, чтобы их задержали менты. На том я и стал успокаиваться.

За окном мела мягкая, как шелковая, метелица, снег летел перед окнами, как на картинке, легкими, стремительными струйками. А редкие морозные разводы на стекле могли по красоте на время заменить даже майские листья.

Внезапно в комнату вошел некто. Это был невысокий лысоватый человечек лет сорока. Ему было скучно жить, это каким-то образом читалось по мешкам под глазами, по барственно оттопыренной нижней губе. Но в его глазах светился ум, а холеные руки некогда могли, наверное, делать сложную и полезную работу.

Он был в костюме, какого у меня никогда не будет, модельных итальянских ботинках. И все-таки, как бы ни был он ухожен, я готов был биться об заклад, что мамаша его зарабатывала на хлеб на скотном дворе какого-нибудь советского колхоза, а папаша считал, что трактор – последнее достижение человеческой мысли. И еще я надеялся, что их сыночек все-таки помогает им, а не забыл, окончив институт в столице и женившись на некрасивой дочери своего начальника.

Нет, не деревенское его происхождение вызывало мою к нему неприязнь. Он был манерным, а это было то, чего я никогда не прощаю мужчинам. Должно быть, это пошло от лагеря.

Тем временем он подскочил к Аркадии, поцеловал ей ручку и, дружелюбно улыбаясь, подошел ко мне.

Подошел-то он с улыбкой, а вот в глазах его была враждебность. Он понял, что я знаю, кто он такой, и решил со мной посчитаться, хотя еще не знал как. Я надеялся, что месть его будет не очень свирепой и я сумею оправиться хотя бы в течение пары-тройки лет.

Он заговорил, усаживаясь:

– Березанский Владлен, можно просто Вадим. Адвокат нашей мадемуазель, которая сегодня великолепно выглядит.

Он чуть наклонился к ней, улыбаясь всеми зубами. Просто удивительно, как от этой улыбки не растаял снег за окнами.

Я тоже представился, но не сказал, кто я. Вместо меня этот труд взяла на себя Аркадия. Она же назвала меня и по кличке. Этого можно было не делать, а то он посмотрел на меня совсем другими глазами, и стало ясно, что месть его откладывается на неопределенный срок. А жаль, было бы интересно посмотреть, на что он способен.

И внезапно я подумал, что вот рубашку порвал Боженогину, Барчуку руку выкручивал, а когда дело дошло до ментов, то милости просим – принялся их охаивать, упрекать и нравоучительствовать. Теперь вот с этим типом решил связаться, но только потому, что знаю ведь, кто изначально сильнее, и не боюсь. Если бы дело обстояло иначе – стал бы так же презирать его?

От этих мыслей настроение резко упало. Даже Аркадия что-то заметила, но прямо она ни о чем не спросила. Лишь попросила рассказать, чего я добился за вчерашний день.

Марку следовало держать, я рассказал о Жалымнике. Ровно столько, чтобы не повредить делу, даже если Березанского сам Папа послал сюда.

Разговор получился недолгий. Березанский уже хотел было расспросить меня, чтобы понять, много ли я скрыл, но Аркадия, как хозяйка стола, к тому же работодательница нас обоих, принялась рассказывать о вчерашнем взрыве на даче. Потом тоном, не терпящим возражения, приказала Березанскому разобрать остатки пожарища, выбить страховку, а землю продать. Тот оживился, должно быть, она платила ему от каждой сделки, достал из «дипломата» какие-то блокнотики, стал что-то записывать. Обо мне они забыли.

Я воспользовался этим, поднялся, поблагодарив Аркадию и ушел к себе. Здесь, почему-то вспоминая Березанского, я набил все магазины «узи» патронами под завязку и приспособил новую кобуру с петлями, чтобы таскать их под правой рукой, в дополнение к тому огнедышащему чудовищу, которое сунул под левую. С «ягуаром» тоже пришлось повозиться, прежде чем удалось его переместить на правую сторону брючного ремня, а потом я занялся маленьким пятизарядным пистолетиком, который пристроил в подбрючную кобуру на правой щиколотке.

Выходя из своей комнаты, я размышлял о том, что бронежилеты делают все-таки для очень узкогрудых сосунков, а главное, не думают про разные опухоли, возникающие даже под бронежилетом при попадании двенадцатимиллиметрового жакана. От этого возникало сомнение, переживу ли я еще одно попадание в то же место.

Но если бы кто-нибудь, даже наш психолог, от которого теоретически не должно быть тайн, попытался бы меня на это признание расколоть, ему пришлось бы применить какой-нибудь из его морфатов натрия или что они там применяют как сыворотку правды. А это значило, что я еще держался.

Глава 31

Зуммер в тесном салоне моей машины показался оглушительным. Я сразу решил остановиться и где-нибудь постоять, потому что толковать придется долго. Это ведь только в рекламных роликах прекрасный мэн едет на джипе «Паджеро» и болтает по сотовику на Кольце. Если кто-то попробует так выпендриваться, его «Паджеро» окажется в ремонте, едва он успеет поздороваться, а ему придется платить и за свою тачку и за чужую столько, что больше сотовиком не побалуешься – денег не будет.

Я припарковался на Сухаревской.

Телефон послушно звонил, пока я его не взял. Это очень удобно с сотовиками – звонишь до упора, потому что клиенту деться некуда. По инструкции я должен был брать его с собой даже в ванную. И что поделаешь – беру.

– Привет, – голос довольно ясный, и когда он только спит. – Чего так долго не отвечал?

– Шеф, ты когда спишь?

– Ха, милай, ты лучше спроси меня – сколько лет назад я разучился спать по-настоящему? – В его голосе появилась утрированная простонародная певучесть, значит, он был в хорошем расположении духа. – И то не смогу ответить.

Я посмотрел, как очень близко от меня просвистело что-то длинное и темное, на скорости в полтора раза больше, чем разрешенная тут, и решил, что пора о деле.

– Я на Сухаревке. Еду себе по делу. Пока отпарковался.

– Понятно. – Шеф пошуршал какой-то бумагой, хотя, вероятно, все он решил заранее, все выучил и даже знал, как пойдет наш разговор. – Значит, так, я звоню по поводу парня, которого определили напарником к Жалымнику. Это Бестомный Семен Николаич, кличка Метеля, чалился только однажды и действительно по двести шестой, драка с тяжелыми для клиента последствиями. Сейчас регулярно качает железо в спортцентре на Беговой, так что ты был прав – когда описывал, что уделал на даче качка.

– Значит, уже решено, что на даче был он с Жалымником?

Тут Шеф очень смутился. Он еще очевиднее, чем я, понимал, что наше допущение ничем не подкреплено. Но обычно людей в деле проходит не очень много, даже когда разбирается банда средних размеров, роли и особенности каждого фигуранта настолько быстро уясняются, что можно делать далеко идущие предположения, хотя при этом, конечно, нечто глодало Шефову честную следовательскую душу.

– Нет, конечно. Просто тут до нас дотащилась еще одна экспертиза. Получается, что машина, которая стояла за дачей Ветлинской в первый день, когда ты на них налетел, может принадлежать Жалымнику.

– Нет, каков сукин сын! – не выдержал я. – Ведь все, наверное, сразу же понял, а играл девицу на выданье. И талантливо играл, я ему даже поверил.

Шеф хмыкнул:

– И долго верил?

– Вот до сего момента.

– А что теперь с ним будет?

– Посмотришь.

– Слушай, только не нужно очень усердствовать. Ты хоть и Терминатор, но не исключено, у них есть кое-какие проверки, и они нас вполне нормально просекают. И значение твоего Жалымника на суде будет очень серьезным.

– Шеф, – я кипел, поэтому решил, что пора ехать, – ты хоть из Конторы, но иногда говоришь как отпетый сыскарь. Последи за языком, все-таки на разборках у Основного это не поощряется.

Шеф хмуро поцокал языком.

– У меня, как у обычного служащего, несколько лиц. Это я с тобой так.

– Понятно, чтобы доходило быстрее. Кстати, «наружка» все еще за ним таскается?

– Нет, ты что считаешь, больше никаких дел не идет в Москве, только твое?

Он положил трубку.

Обычно грамотную «наружку» использовали против серьезных банд. Когда я узнал о сатанистах, я решил, что она мне уже как бы обеспечена, тем более что все эти дела с ненормальными сектами – было чем-то вроде фирменного блюда нашего разлюбезного отдела Внутренних Операций. Но вот, как выяснилось, ошибся.

Я развернулся и поехал на юг, чтобы поскорее попасть на Ленинградку и оттуда дальше, в Щукино и в Олимпийскую деревню. Машин на дороге собралось очень много, я едва тащился. Наверное, где-то впереди был неслабый затор. Но спешить не хотелось, Жалымник вставал позже, чем я, так что время у меня было.

А после всех этих рассуждений о «наружке» почему-то все время тянуло посмотреть в зеркальце заднего вида. Я и посматривал. И вдруг понял, что посматриваю-то не зря.

Конечно, в этих рядах разобраться было не очень просто, но определенно за мной увязалось то самое длинное и темное, что я уже видел. Спереди эта штука идентифицировалась как самая последняя, с максимумом наворотов вазовская модель. Но сделана под «Ситроен», хотя, конечно, до французского прототипа ей было как до Луны. Говорили, что сейчас их угоняли в Москве чаще, чем иномарки. Потому что очень уж они нравились мальчикам на Украине, всегда их можно сбыть без особых проблем.

Рассмотреть номер я и не пытался, нужно быть идиотом, чтобы разглядывать эти заляпанные многонедельной грязью, разъеденные зимней солью таблички, которые рассчитаны только на испанское солнышко и голландскую чистоту.

Я крутанул сразу перед Соколом, чтобы провериться, за мной увязался гаврик или нет. Вышел на Хорошевку, ведет она примерно в нужном мне направлении, так что я ничего не терял. Парень в накрученном «вазоне» не отставал. Тогда я разозлился.

На ближайшем светофоре я вышел из своей машины и пошел назад, чтобы хоть рожу сучонка рассмотреть да заодно и номера с близкого расстояния. Но он ждать не стал. Воспользовавшись, что встречный левый ряд был чист по причине того же светофора, крутанулся почти на месте и удрал. Догонять его мне не хотелось.

Я вернулся в теплый, уютный салон моей «волжанки», приоткрыл заслонки до предела, чтобы стало еще теплее, и поехал себе дальше. Но по дороге проверялся еще пару раз, и серьезно. Я не фраер, чтобы легко верить в то, что не бывает двойной слежки, когда первый лопух только на то и годится, чтобы его вычислили и хорошенько взгрели или оторвались от него без труда.

Но больше слежки не заметил.

Глава 32

Я ввалился в квартиру Жалымника, едва он открыл дверь. Была у него такая привычка, не пристегивать дверь цепочкой, когда открывал, очень она мне сейчас помогла. Когда он понял, что я уже захлопнул дверь за собой и стою перед ним, его лицо слегка дрогнуло:

– Какого?..

Больше он выговорить ничего не успел, я двинул ему апперкотом в челюсть, он отлетел к противоположной стене как мячик, отскочил от нее – и снова ко мне. Я опять ударил, на этот раз три раза в грудь, а потом еще раз, уже вдогонку, ногой в живот.

Он охнул и сел. По лицу его разлилась такая бледность, что мне было бы его даже жалко, если бы не Веточка, если бы не сатанисты, если бы не разрезанные трупы. Ему следовало знать – стоит мне завестись, я могу быть очень жестоким.

Я присел на тумбочку с телефоном, как только он попытался приподняться, саданул его носком своего зимнего сапога, но он был уже, как ни странно, к этому готов. Он взвился в воздух, как-то блокировавшись от моего ленивого удара, и бросился вперед головой.

Я поймал его локтями в мягкие нетренированные плечи, а когда он потерял динамику, обхватил за шею, чтобы он не вырвался, и врезал раз пять коленом в грудь. Последний удар пришелся, кажется, ему в нос, он залился кровью, как Петрушка клюквенным морсом, и повалился на пол уже по-серьезному.

Я снова присел на тумбу. Отдышавшись, снял куртку, повесил ее на вешалку. Поднял его за шиворот, придушил, конечно, второй рукой и повел, болтающегося, как тряпичная кукла, в спальню. Здесь никого не было.

Я швырнул его на неубранную постель, вытер его кровь со своих кулаков о простыню и сел в кресло, которое стояло сбоку от телевизора. Он наконец стал очухиваться.

– Ты… чего? – Голос у него был плачущий.

Я посмотрел на него пустыми глазами – замечено, что этой вот непроницаемости впечатлительные натуры, вроде моего собеседника, побаиваются больше всего.

– Ты думал, я буду, как мент, искать доказательства, вести протоколы? – разлепил я губы. – Я таких, как ты, мочил еще когда у меня и судимости-то не было, понял? – Он судорожно кивнул, потом потянулся куда-то под подушку.

Я слетел со своего кресла, прижал руку, проверил, под подушкой ничего не было.

Я отпустил его, проклиная, что так лопухнулся с самого начала, проверять следовало сразу. Хорошо, что я не ошибся, а если бы он оказался хитрее, чем я думал? Дело дошло бы до пальбы, а этого не хотелось бы.

Он стер кровь с лица скомканной простыней и сел. Я снова сел в кресло.

– До меня дошло, мальчик, что ты можешь мне рассказать кое-что по поводу стрельбы на даче Ветлинской позавчера, ближе к вечеру.

Он потряс головой.

– Кого? Я не знаю, о ком ты тут!..

Снова в его голосе возникли эти визгливые, наглые нотки, я пнул его ногой в коленку. Он схватился за нее, хотя ему определенно не было больно. Но я уже и не хотел, чтобы ему было больно. Я просто выражал угрозу, он все понял.

– Я говорю о даче сестры Веточки.

– А, ты все об этой. – Он снова вытер кровь, но уже не очень удачно, часть просто размазалась по роже, и от этого он стал похож на хорька. – Да не знаю я! Что ты так возник из-за этой шалашовки?..

Теперь я ударил его ногой в голень изо всей силы, вскочил и пару раз саданул по ушам. Поднял к себе за ткань, как в дзюдо. Он скорчился от боли, страха и моего вида.

– Имей уважение к покойной, она выступает как моя нанимательница, хорошо?

Он кивнул. Я бросил его на кровать, снова сел в кресло. Он приходил в себя довольно долго, что ни говори, а двойной удар по ушам очень дезориентирует. Пока к нему возвращался слух, я сидел и ждал. Наконец мне надоело.

– Отвечай, ты был на ее даче?

– Она когда-то приглашала меня, чтобы развлечься, но я не поехал. А потом ни разу не был.

– А позавчера?

– Нет, не был.

– Учти, тебя видели.

Он облизал губы.

– Нет, это был не я.

– Тогда как ты объяснишь, что тебя видели?

– Таких, как я, много… В чем он был одет?

– Кто?

– Ну, тот, кого приняли за меня? – он снова сел, потряс головой. – У меня только куртка и плащ. Больше ничего нет, если не веришь, можешь обыскать.

– Вот еще, обыскивать тебя. Сам все скажешь, – произнес я лениво, в блатной манере, через губу. Он дрогнул, посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами. – Тогда так, кто взорвал эту дачу вчера днем?

– Какую дачу?

– Все ту же дачу Ветлинских, идиот!

Орать вообще-то не рекомендовалось, потому что от крика такие типы, как этот подонок, только восстанавливались. Но мне тоже нужно было ваньку валять, вот я и работал.

– Не знаю. Меня там не было ни позавчера, ни вчера. Никогда не было, не взрывал я ее.

– Ты врешь. Менты нашли за пару домов до этой дачи отпечатки колес твоей тачки. Там был ты.

Он снова потряс головой.

– Нет, не я. А тачку я переобул уже после Нового года. Может, просто у той, которую ты ищешь, тоже новая зимняя и той же фирмы?

– Ну и что у тебя за фирма на колесах?

– Не знаю. Я тачкой не занимаюсь, просто плачу, сколько нужно, и все.

– Ты как-то юлишь все время, – сказал я с деланным презрением. – Если тебя проучить…

Он откинулся назад, поднял ноги, прикрываясь ими от меня, как в детском саду, честное слово.

– Не трогай меня, я правду говорю.

Я пнул его по этим самым ногам, он зашипел, но не убрал их.

– Еще тебя видели с Метелей. Вы пытались пролезть по крышам в дом Аркадии.

– Это опять сестра Веточки? – он снова вытер лицо, на этот раз, наверное, стараясь стереть пот, выступивший от страха. – Нет, мы с Метелей такими делами не занимаемся. По крышам то есть не лазаем.

– Ну-ка, вспомни. Ночью, со спортивной мелкашкой при глушителе? Нет, не вспоминается? А кто-то еще прикрывал ваш отход – и когда это было?

Он сел, ударил почти от настоящей досады кулаком по кровати.

– Не знаю, когда, понял?! Я вообще все это первый раз от тебя слышу.

– Ах, первый? – я стал подниматься.

Он вскочил, скривился от боли в ногах, но все-таки не упал, прижался спиной к стене, выставил вперед кулаки.

– Не трогай меня! Я ничего не знаю. И к Ветке ни разу не прикоснулся даже, она не захотела, ее парни повыше интересовали… Когда я к ней как-то пристал, она не далась, даже в живот меня боднула, а не далась… Не трогай, понял. Я от этих дел давно в стороне!

Он голосил, от страха у него начиналась истерика. Не потому, что этот приступ меня беспокоил, а так, чтобы почувствовать что-то надежное в руках, я достал свой «узи» и положил на колени. Снял с предохранителя, но затвор не передернул. Нежно погладил по стволу, по мушке, по дульному срезу.

– Ты не поверишь, как мало эта машинка шумит. Просто муха не взлетает, когда стреляешь короткой очередью. А я очень люблю, чтобы патронов на дермецов, вроде тебя, немного расходовалось.

Он посмотрел на «пушку», сглотнул слюну, смешанную, вероятно, с кровью.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Повесть о дружбе и пограничной службе....
В книге известного драматурга представлена одна из ранних пьес «104 страницы про любовь», которая вы...
Специалист по пиару, медийщик, играет на одной из борющихся сторон. Он придумывает военный конфликт,...
Едва ли не самый брехливый и в то же самое время скучный жанр – мемуары. Автор старательно кривляетс...
Владимир был третьим сыном великого воина – князя Святослава. Братьев называли княжичами, его же – р...
Кто-то попадает с корабля на бал, а кто-то, наоборот, прямо из-за пиршественного стола идет в послед...