Ледяной клинок Казаков Дмитрий

– Заходи, – донесся изнутри голос Саттии. – На этот раз я одета.

– Это меня и огорчает, – хмыкнул он и шагнул внутрь.

Комната размерами напоминала кладовку, в ней едва хватало места для узкой лежанки. На полу валялось сброшенное с нее драное одеяло, за приоткрытым окном виднелся кусочек двора и дом напротив. Доски пола скрипели под ногами, сильно пахло мышами.

– Вдвоем мы тут все равно не поместимся, – сонно пробормотала девушка. – Так что ложись внизу…

Олен помрачнел, но спорить не стал. Впихнул сумки под лежанку, задвинул засов на двери. Положил под голову седло и, кое-как устроившись на нем, закрыл глаза.

– А дерешься ты неплохо… – неожиданно проговорила Саттия, и от этой скупой похвалы на душе потеплело, и даже чуточку меньше стали саднить порезанная щека и отбитая рука.

Проснулся Олен оттого, что на него наступили. От неожиданности дернулся, и едва не шарахнулся головой о лежанку.

– Вот тебе и доброе утро.

– Самое доброе. Вставай, соня, – сказала Саттия. – Надо прогуляться до местного храма, пока там народу не слишком много. И захвати с собой меч, оставлять его здесь слишком рискованно.

Через окно сочился белый утренний свет, задувал прохладный воздух. «Белая кошка» в этот ранний час напоминала кладбище – такая тут царила тишина. В коридоре витал стойкий запах перегара.

– Завтрака нам явно не подадут, – сказал Олен, когда они вышли в общий зал, и покрепче стиснул завернутый в ткань меч.

Тел тут было не меньше, чем на ином поле боя. Иные лежали на лавках, другие прямо на полу, в серой от грязи соломе, третьи спали сидя. Негромко жужжали мухи, ползали по столам, по кувшинам, по лицам, забирались в ноздри, копошились в грязных волосах.

– Размечтался, – Саттия подтолкнула «слугу» в спину. – Пойдем быстрее, потом поешь.

Трана ари Хольтена во дворе не оказалось, зато спящий в блевотине пьянчуга обнаружился на прежнем месте. Чайка от коновязи поприветствовала хозяйку ржанием, махнула хвостом, намекая, что неплохо бы и ее взять с собой. Но Саттия только погрозила сивой кобыле пальцем, и та печально опустила голову.

Геден неспешно просыпался, от пекарен тянуло свежей сдобой. По улицам торопились припоздавшие хозяйки с ведрами в руках, из домов доносились голоса. Грохотали по булыжникам мостовой тележки молочников.

Олен и Саттия довольно быстро вышли к главной площади и свернули в сторону храма Всех Богов.

Святилище выглядело так же, как и десятки других, раскиданных по людским государствам – купол, начинающийся от земли, пробитые в нем узкие световые окошки, и на вершине – острый шпиль. Такие храмы возводили там, где не имелось возможности посвятить каждому богу отдельное здание, то есть везде, кроме больших городов.

Дверь оказалась распахнутой настежь, и Олен вслед за Саттией вошел в сладко пахнущий полумрак. Сурово глянул на гостей пожилой служитель, дремлющий на лавочке у входа.

– Что ищете вы здесь? – задал он ритуальный вопрос.

– Помощи и совета, – ответила девушка, и вытащила из кошелька пару медных монет.

Патриус кивнул, взял деньги, а взамен дал пучок тонких курительных палочек, сладко пахнущих благовониями. Такие палочки, если их потереть, загораются и тлеют, испуская ароматный дымок.

Изнутри храм выглядел вполне обычно. Перегородки, исходящие от стен, разделяли его на приделы, напоминающие лепестки большого цветка. Их было ровно двенадцать, и каждый посвящался одному из богов, шесть левых от входа – женским божествам, шесть правых – мужским. Посредине располагались статуи Великих Братьев, Владыки Небесного Чертога и Владыки Великой Бездны. Изображающие их два бородатых и суровых старца, облаченных в драные рубища, восседали на тронах. У одного на правой руке сидел орел, левое предплечье другого обвивала змея.

Саттия уверенно прошла мимо братьев и направилась в дальний правый придел, где, опустив руку на загривок оскалившемуся волку, стоял Азевр, господин войны, крови и племени.

Боги Алиона не требовали слишком многого. Обязательным было приношение в канун Нового года, в самом начале весны. В остальное время человек или эльф мог вовсе не являться в храм, и не вызвать этим гнева небес или бездны. Но за помощью в беде или в серьезном деле тот, у кого хватало денег на курительные палочки, шел в храм и молился тому богу, к чьему ведению относилась проблема. И чаще всего получал помощь, хотя и не всегда.

Были еще обряды специального воззвания к богам, вроде того обращения к Акрату, что защитило Олена. Но они использовались нечасто, только в час крайней нужды, когда не до того, чтобы искать святилище или патриуса.

– Владыка копий, – сказала Саттия, потирая кончик одной из палочек, – обрати слух к моей молитве…

Палочка исторгла струйку дыма, запахло сладким. Девушка воткнула ее в одно из отверстий на специальной подставке перед статуей, рядом с огрызками истлевших палочек и одной свежей. Начала растирать следующую, одновременно продолжая молить о победе в завтрашнем турнире.

Азевр, уши которого под тяжестью схожих просьб давно свернулись в трубочку, выглядел скучающим. Свет падал сверху на чешуйчатый доспех, освещал меч на поясе. Алая краска, покрывающая статую, казалась коричневой.

– Дай мне парочку, – попросил Олен, когда Саттия закончила молитву. – Надо кое-кого отблагодарить.

Девушка посмотрела на спутника удивленно, но отделила две палочки и дала ему. Олен развернулся и зашагал обратно мимо статуй Великих Братьев. Остановился перед нишей Акрата, бородатого и грозного, с молнией в руке, поклонился и растер палочку. Вторую оставил перед Селитой – пожилой, мягко улыбающейся женщиной в длинном платье с большой пчелой на ладони.

Вышел из святилища первым, а через мгновение к нему присоединилась Саттия.

– Пойдем, посмотрим турнирное поле, – предложила она. – Все равно делать особенно нечего…

– Пойдем, – согласился Олен.

И они зашагали в сторону поднимающихся над домами башен замка. Миновали ворота, зевающие стражники проводили девушку заинтересованными взглядами. Стало видно утыканное цветастыми палатками пространство перед городской стеной. Олен разглядел, что около каждой на небольшом помосте стоит щит, украшенный ярким рисунком.

– Интересно, ведь гербы придумали эльфы, чтобы отличать воинов в битве, – проговорила Саттия. – Люди их переняли и сделали наследственными знаками для таристеров, так что гордятся ими не меньше, чем подвигами. Для создания гербов применяют два металла – золото и серебро, и пять эмалей – алую, синюю, черную, зеленую и лиловую. Причем рисунок металлом кладется только на основу из эмали, а эмалью – только на основу из металла…

Пока шли через палаточный городок, Олен с интересом разглядывал щиты, нанесенных на них львов, птиц, драконов, клетки, круги и треугольники. Обитатели палаток умывались, молодые оруженосцы таскали воду, разжигали костры. Слышались разговоры и забористая ругань.

Трибуны около главного ристалища были закончены. Над той, что располагалась ближе к реке, полуголые мастеровые натягивали полог из черной ткани с белыми кисточками. Стучали молотки, от реки таскали носилки с желтым, как топленое масло песком. В центре овала вбивали короткие толстые столбы, располагая их по прямой линии.

– Это зачем? – спросил Олен, дернув себя за мочку уха.

– Чтобы разделить сходящихся воинов, – Саттия хмыкнула. – Корни и листья, ты что, никогда не видел турниров?

– Откуда? В нашем захолустье кто с печи упал – уже праздник.

– Турниры появились в Андалии, – тон Саттии стал нравоучительным, – а потом мода на них расползлась по всему северу.

Обитатели королевства, лежащего на границе с гномами, у подножия Льдистых гор, славились воинственностью. Ничего удивительного в том, что именно они выдумали такое развлечение, не было.

Не дойдя до ристалища, Олен и Саттия повернули налево, прошли мимо квадратной площадки, ограниченной висящими на столбах канатами.

– Тут будут сражаться простые мечники, – сообщила девушка, – а вон там – стрельбище. Надо к нему приглядеться, откуда ветер дует, что да как…

На стрельбище было пустынно, сиротливо торчали прутики, отмечающие рубежи для установки мишеней. Саттия ходила от одного к другому, что-то бормотала себе под нос, долго стояла на линии для стрельбы, щурила глаза.

– Ладно, пойдем, – сказала она. – Сейчас я дам тебе денег. Поешь в какой-нибудь харчевне, и возвращайся в «Белую кошку».

– А ты? – при мысли о том, что придется в одиночку остаться в городе, Олен неожиданно ощутил робость.

– У меня дела, – и глаза Саттии загадочно блеснули.

Расстались они прямо за воротами, перед этим Олен получил три геденских гроша. Растерянно посмотрел, как девушка скрылась за поворотом, потоптался на месте и побрел в ту сторону, откуда доносился аромат съестного. Через полсотни шагов наткнулся на втиснутую между сапожной мастерской и портновским цехом корчму.

За два гроша получил кружку пива и миску похлебки из чечевицы. Уничтожив и то и другое, почувствовал себя немного увереннее и по забитым народом улицам двинулся в сторону постоялого двора. На главной площади, где драли глотки несколько менестрелей, немного задержался и к «Белой кошке» вышел, когда утро перешло в день и над городом поднялось знойное солнце.

Навстречу из ворот с воплем выскочил краснорожий детина. Промчался мимо, держась за задницу, и скрылся за поворотом. Олен покачал головой, а, вступив во двор, обнаружил прижавшегося к забору ари Хольтена.

Вид у того был злой и испуганный, на щеке пламенела царапина, а взгляд шарил по земле. Рядом с побитым вчера таристером валялась короткая дубинка, чуть в стороне, у коновязи, лежала еще одна.

– Клянусь Селитой, – пробормотал Олен, догадавшись, что ари Хольтен и его краснолицый приятель поджидали его. Только какие-то непредвиденные обстоятельства помешали им избить «дерзкого слугу» дубинками.

Не гадая, что тут случилось, Олен поднялся на крыльцо. Прошел через начавший оживать главный зал. В комнате внимательно осмотрелся и, обнаружив, что тут все в порядке, облегченно вздохнул.

– Мурр, – сказали с лежанки, и в локте над подушкой блеснули две золотистые искорки, повисшие прямо в воздухе. Олен в первый момент отшатнулся, но когда искры моргнули, догадался, кто перед ним.

– Ничего себе, – пробормотал он, глядя, как из пустоты возникает сначала голова Рыжего, а затем и он сам, развалившийся на подушке. – Так ты можешь делаться невидимым? И это ты напугал тех типов во дворе?

– Мяу, – согласился Рыжий и перекатился на бок, давая понять, что пора бы почесать ему живот.

Олен не заставил себя упрашивать, кот довольно заурчал, вытянул лапы, выпустил и вновь убрал когти.

– Как только ты нас нашел? Или все время был рядом, но на глаза не показывался?

Рыжий блаженно сощурился, но ничего не сказал. Зевнул, легким движением вскочил на ноги, прыгнул на окно и, неразборчиво мяукнув напоследок, выпрыгнул наружу. Когда Олен встал и выглянул во двор, там не было никого, включая ари Хольтена.

Только лошади беспокойно похрапывали у коновязи.

Вернувшись к лежанке, Олен вытащил из-под нее сумку. Осторожно вынул заткнутый тканью горшочек, и принялся сматывать с устья веревку. Прошло три дня с того момента, как Рендалл получил подарок от ведьмы, и «лишай» на щеке следовало обновить.

Оторвав кусок от одеяла, нанес на размягчившуюся с утра корку немного мази. Боль пронзила щеку…

…боль пронзила щеку, Олен отшатнулся, но кинжал сверкнул около самых его глаз. Вскинул руку, чтобы отвести клинок, но сильный удар в живот вышиб дыхание, швырнул на пол. Перед глазами замелькали увешенные коврами стены, кровать с пологом из золотой ткани, надвигающаяся фигура в черной одежде.

Олен сообразил, что одет странно – в длинный флотер с широкими рукавами и непривычно узкие штаны. Попытался закричать, но из горла вырвался только слабый всхлип.

Человек в темном приблизился, сверкнули глаза навыкате, раздвинулись в усмешке толстые губы. Олен понял, что сил у него не осталось, судорожно задергался, как рыба на берегу…

…задергался и, споткнувшись о лежащее на полу седло, едва не врезался лбом в стену.

Он вновь находился в убогой комнате «Белой кошки», за окном звучали грубые голоса, а на щеке подсыхала мазь. Некоторое время приходил в себя, тяжело дыша и вытирая со лба пот. Воспоминания о только что виденном были очень яркими, казалось, что убийца с кинжалом вот-вот ворвется из коридора…

Успокоившись, Олен убрал горшок обратно в сумку, и повалился на лежанку.

Саттия явилась, когда за окном начало темнеть, переступила порог и сморщила носик.

– Чем это так воняет? – голос девушки прозвучал раздраженно.

– Мазью, – Олен встал с лежанки. – Ты как?

– Все хорошо. Я купила еды, чтобы завтра с утра не отправляться на турнир голодными, – она подняла довольно пухлый мешок. – Там хлеб, круг свиной колбасы, немного сыра и большой кувшин сидра.

– Здорово, – кивнул Олен. – Ты не поверишь, но сюда заходил Рыжий.

– Ладно сочинять, – тут взгляд девушки упал на подушку, где виднелись клочья рыжей шерсти. – Хотя от оцилана можно ждать и не такого. Дай мне место, я еще разок проверю лук.

Олен перебрался на пол, а Саттия разложила на лежанке лук, размотала три тетивы, что носила в мешочке из пропитанной жиром кожи. Разглядывая их, забормотала что-то себе под нос. Затем нахмурилась и начала кусать губы.

– Ты нервничаешь, что ли? – спросил он, когда девушка сердито ударила кулачком по стене.

– Нет! Просто я должна завтра выиграть! Должна! Кто бы ни вышел против меня!

– Почему?

– Чтобы альтаро проиграл в стрельбе людям? Это же невероятный позор!

– Да какой ты альтаро, в тебе же много больше от человека, – сказал Олен и в то же мгновение понял, что говорить этого не следовало.

– Что бы ты понимал, – прошипела Саттия, глаза ее сузились, в них замелькали злые огоньки. – Мои предки пришли в этот мир сто веков назад, когда о твоих еще никто не слышал! И вообще, как я раньше не замечала, что от тебя воняет, как и от всякого человека!

Олен сдержался, ничего не сказал в ответ, хотя обидные слова так и просились на язык. Саттия надулась и за весь вечер не произнесла больше ни слова, а утром отделалась холодным взглядом и повелительными жестами. Позавтракали в молчании и после коротких сборов вышли из «Белой кошки».

Во дворе кипела жизнь. Вчерашние гуляки, трезвые и серьезные, лили друг другу на голову воду из ведра, чистили сапоги и оружие.

– Эти младшие отпрыски благородных семейств и бродяги без роду-племени только и ждут, как бы попасть к кому на службу, – бросила Саттия, когда они вышли на улицу, – и сегодня, на соревновании мечников, у них будет такой шанс. Кто покажет себя, попадет в десятники, а то и сотники над хирдерами…

Несмотря на ранний час, улицы были запружены народом. Рассветные лучи освещали веселые лица горожан, торопившихся к восточным воротам. Наряженные в яркие платья женщины вели с собой детей, мужчины щеголяли блестящими пуговицами на колетах и цеховыми знаками на шеях. Толпа смеялась, болтала и распространяла запах чеснока.

Ушлые торговцы несли лотки, бочонки с пивом везли на телегах, вместе со столами, кружками и палатками.

За воротами толпа разделялась на множество ручейков, обтекая выезжающих из замка всадников. Дамы сидели в особых седлах, при виде которых Саттия презрительно фыркнула, вуали, закрепленные на остроконечных шляпках, вились на ветру. Платья из шелка лежали красивыми складками, рукава вздувались, точно шары, нарумяненные лица казались нарисованными.

Мужчины были в начищенных доспехах, на копьях реяли флажки с гербами, те же гербы виднелись на щитах.

– Вон тот – граф Геденский, хозяин турнира, – Саттия указала на толстого старика, на чьем гербе расправляли крылья четыре черных орла.

У ристалища почтительные слуги помогали дамам слезть с коней, провожали к местам на трибунах. Мужчины проезжали дальше, к северной оконечности ристалища, где высился большой шатер из белой ткани. Около него торчала коновязь, бегали оруженосцы в туниках с гербами.

– Нам дальше, – сказала Саттия, когда Олен приостановился, чтобы посмотреть. – Лучники начнут первыми, еще до таристеров.

Он вздохнул и подчинился.

У стрельбища гомонила толпа. Седобородый герольд в длинной белой мантии, украшенной теми же черными орлами, записывал желающих принять участие. Успевшие записаться натягивали луки, помощники герольда устанавливали первую мишень на пятидесяти шагах.

– Пожелай мне успеха, – Саттия сжала Олену руку, глянула на него почти с мольбой, он судорожно кивнул.

При виде отправившейся к герольду девушки из толпы донеслись смешки. Но лучники покосились на нее с уважением, только один, белобрысый парень с тисовым луком в рост человека, презрительно хмыкнул.

– Все ли, во славу богов, назвали мне свое имя? – возгласил герольд, записав толстенького горожанина, менее всего похожего на воина. – Тогда слушайте, доблестные стрелки, правила нашего состязания…

Правила выглядели просто – стреляют все по очереди, кто не попал – вылетает, попавший – выходит в следующий тур. Магию, а также всякие уловки использовать запрещено, зрителям во время выстрела положено молчать. Приз в пятьсот геденских серебряных грошей получает победитель.

– Все ли поняли? – черные глаза герольда выразительно сверкнули под кустистыми бровями. – Тогда начнем, во имя богов. К рубежу вызывается, – он поднял свиток, – Уборган Рыжая Башка…

Зрители заорали, а из толпы лучников вышел тощий молодец с копной огненных волос. Поклонился герольду, встал на линию и вытащил из колчана за спиной длинную стрелу. Через мгновение она затрепетала в самом центре мишени, а наблюдавший за потехой народ завопил вновь.

Когда к рубежу вышла белая, как снег Саттия, Олен затаил дыхание. Но девушка сделала все уверенно, несмотря на то, что с ристалища в момент ее выстрела донесся рев труб.

Отстрелялось еще около десятка лучников, и на этом первый тур закончился. Промахнувшиеся смешались со зрителями, герольд отдал помощникам приказ отодвинуть мишень еще на пятьдесят шагов. Олен сглотнул, облизал пересохшие губы, глянул в сторону палатки, где разливали пиво. Прикинул, что времени до второго выстрела Саттии у него предостаточно, и решительно принялся протискиваться через толпу.

Отстоял небольшую очередь и протянул взмыленному, мокрому от пота торговцу оставшийся со вчерашнего дня грош. Вместо него получил скользкую деревянную кружку с колышущейся над ней шапкой пены. Нашел место у стола, где жадно хлебал пиво тощий менестрель в алой квадратной шапочке с пером и длинном двуцветном плаще.

Рядом с хозяином пристроилась лютня в чехле.

– Не жарко в плаще-то? – спросил Олен, глянув в сторону поднявшегося над лесом солнца.

– Положение обязывает, – хмыкнул менестрель, блеснули его странно светлые, почти белые глаза. – Такую одежду на юге даже называют «дом певца». А у тебя что с рожей? Зараза какая?

– Десять лет назад эта штука выросла, – вполне натурально вздохнул Олен. – Ни один знахарь помочь не смог.

– К магу тебе надо, – менестрель допил пиво и сыто рыгнул. – Если денег накопишь, поезжай в Гюнхен. Там сильный колун живет. Уж если он не поможет, то не поможет никто.

И, закинув лютню на плечо, зашагал в сторону ристалища, где трубы запели еще раз, тонко и пронзительно.

– Э, спасибо… – поблагодарил Олен уже в пустоту, торопливо опустошил кружку и поспешил обратно к стрельбищу.

Второй тур был в самом разгаре. Перешедшее зенит солнце яростно пылало в вышине. Промахнувшиеся лучники оглашали воздух смачными ругательствами, зрители улюлюкали, а мишень напоминала плоского ежа, утыканного длинными иголками.

Саттия не оплошала и на этот раз, вместе с дюжиной самых умелых прошла в третий тур.

– Отодвигайте еще на пятьдесят шагов, – приказал герольд, когда стрелы оказались выдернуты, и вновь засуетились его помощники.

На этот раз стрелки целились подолгу, задирали луки, чтобы стрелять навесом. Выжидали, пока стихнет ветер, и только потом спускали тетиву. Зрители следили за стрелой, затаив дыхание, и когда при попадании раздавался глухой стук, взрывались радостными воплями.

Саттия вновь попала. Вместе с ней с заданием справились еще трое – начинавший состязание Уборган Рыжая Башка, белобрысый парень с ростовым луком и невзрачный горожанин, что записался последним. Герольд сурово оглядел оставшихся претендентов и сказал:

– Видят боги, ваше мастерство велико. Четыре прута в три локтя на сто шагов. Кто срежет мишень ближе к верхушке, тот и победил.

Олен поскреб голову – он сам стрелял неплохо, на охоте сбивал утку на лету, но за такое задание не взялся бы. Когда вкопали прутья, то со ста шагов те показались очень тоненькими, словно ниточки. Свежий восточный ветер налетел, принялся раскачивать их туда-сюда.

– Первым стреляет Грегор Торви, – объявил герольд.

Невысокий, кругленький горожанин вышел к рубежу, поклонился толпе, и та в ответ заревела. Олен понял, что зрители поддерживают своего, того, с кем каждый день сталкиваются в Гедене. Когда поднялся лук с загнутыми кончиками, на стрельбище наступила полная тишина.

Тренькнула тетива, и стрела воткнулась в землю в полушаге от крайнего справа прута.

– Разрази меня боги Бездны! – выругался Грегор, но тут же улыбнулся, точно смущаясь собственных слов.

Он развел руками и отошел, место на рубеже занял Уборган Рыжая Башка. Поднял лук и застыл, точно статуя.

– Не, этот не победит, – прошептал стоящий рядом с Оленом толстяк в лиловом торлаке с серебряной вышивкой. – Вон тот белобрысый в прошлом году всех одолел. Ему и в этом равных не видно…

Стрела полетела к цели, Уборган обрадовано вскрикнул, когда она зацепила прут. Но зрители разочарованно загудели, когда стало ясно, что срез пришелся очень низко, едва ли в локте от земли.

– Саттия из Виля! – объявил герольд, и у Олена внутри все заледенело, а руки затряслись.

Девушка неспешным шагом подошла к рубежу. Заскрипела, натягиваясь, тетива. А потом все произошло очень быстро. Олен не успел глазом моргнуть, как стрела перебила прут посередине высоты. Саттия вскинула руку с зажатым в ней луком, и зрители, только в этот момент сообразившие, что случилось, заревели.

– Неплохой выстрел, – толстяк рукавом вытер со лба пот, – но не победный, не победный…

– Кастин из Франзена! – торжественно провозгласил герольд, и белобрысый лучник, криво улыбаясь, пошел к рубежу.

Напряглись мускулы на руках, шевельнулись плечи, рубаха на которых намокла от пота. Выстрелив, Кастин из Франзена улыбнулся, показывая, что победа у него в кармане. Но в нескольких шагах от цели стрела ушла в сторону, как будто ее отбросило внезапным порывом ветра. Толпа заревела, а Олен в удивлении выпучил глаза – ему показалось, что в воздухе сверкнули две золотые искорки.

Как раз там, где находилась бы голова большого кота, коснись он стрелы лапой.

– Нет, не может быть… – прошептал белобрысый, лицо его исказилось от злости. Но на проигравшего никто не смотрел, взгляды обратились на покрасневшую девушку. И голос герольда произнес во внезапно наступившей тишине:

– Победительницей состязания лучников объявляется Саттия из Виля!

Зрители завопили, раздался свист и улюлюканье. Олен понял, что его больше не трясет, и что он прыгает вместе с остальными, орет, точно сумасшедший и размахивает руками. А герольд взял у одного из помощников тяжелый мешок с призом, подошел к девушке и отдал ей в руки.

Саттия заморгала, улыбнулась и принялась кланяться на все стороны. К ней подошел Уборган Рыжая Башка, хлопнул по плечу, сказал что-то, за ним поспешили другие стрелки.

Олен подумал, что поздравления затянутся, но девушка непостижимо быстро выбралась из толпы.

– Ты молодец! Здорово… – затараторил он, но Саттия не стала слушать. Она схватила Олена за рукав и потащила за собой. – Эй, мы куда?

– Быстрее иди за мной. Не отставай!

Лавируя среди людей, они обогнули палатки, торгующие пивом и снедью. Прошли около квадратной площадки, где двое крепких парней в кольчугах звенели мечами. Чуть ли не бегом промчались мимо ристалища, где Олен увидел, как таристер с зелеными перьями на шлеме выбил из седла другого, с сине-золотым гербом, и как полетели на песок обломки копья.

А потом свернули к городским воротам, где в тени стены позевывали и чесались стражники.

– Куда ты торопишься? Могли бы посмотреть турнир!

– Не могли, – бросила Саттия через плечо. – Мы должны уехать из Гедена прямо сейчас. Пока никому в голову не пришла мысль, что можно подстеречь меня в темном переулке, а приз забрать себе. Или ты хочешь еще одной встречи с ари Хольтеном и его дружками?

Больше Олен вопросов не задавал. Они прошли мимо удивленно выпучивших глаза стражников и зашагали по пустынным улицам. Миновали храм, где молились этим утром, и вышли к «Белой кошке». При звуке шагов на крыльцо выбрался хозяин, оскалил гнилые зубы:

– А, мессана? У меня все готово. Можете забирать лошадей.

В первый момент Олен решил, что ослышался. Но затем глянул в сторону коновязи и обнаружил, что рядом с оседланной и взнузданной Чайкой мотает густой гривой каурый жеребец.

– Если он падет через милю, – Саттия развязывала мешок, глядя хозяину «Белой кошки» прямо в глаза, – я вернусь, и лично вспорю тебе брюхо. Ты меня понял?

– Да, мессана, – кивнул великан и протянул широкую ладонь, на которую посыпались серебряные монеты. Когда их стало ровно две дюжины, хозяин постоялого двора сжал кулак. Развернулся и затопал вверх по ступенькам. Те заскрипели, хлопнула и закрылась дверь.

– Этот красавец для тебя, – девушка подошла к жеребцу, осмотрела копыта, заглянула в рот. – Вроде бы не обманул, шельмец. Забирайся, и поехали. Надо до заката убраться отсюда подальше.

Только в этот момент Олен понял, что время давно склонилось к вечеру, и что у него в животе неприятно пусто.

– Так ты готовилась к этому заранее? – спросил он.

– Конечно.

– А если бы не победила, что тогда, клянусь Селитой?

– Я не могла не победить, – Саттия глянула на него холодно. – Я же альтаро. А если честно, то тогда бы сделка не состоялась, и конь вернулся бы к прежнему хозяину, как и все прочее. Тут в сумках должен быть запас в дорогу. Но поедим на ходу.

И она поставила ногу в стремя.

Каурый жеребец покосился на Олена мрачно, тот похлопал скакуна по боку и влез в седло. Тряхнул поводьями и вслед за Саттией выехал на улицу. Они пропетляли по переулкам некоторое время, затем оказались у западных ворот Гедена. Оставили позади городскую стену, слева открылось озеро, залитое алыми бликами заката, справа – городское кладбище.

Тут Олен нагнал спутницу, сказал громко, перекрывая топот копыт:

– Кстати, я тут случайно выяснил, где обитает настоящий маг. В Гюнхене.

– Вот и отлично. Теперь мы знаем, не только откуда ехать, но и куда, – кивнула девушка и с рыси перешла в галоп.

Они мчались на северо-запад, прямо к заходящему солнцу.