Курс на столкновение Бейли Баррингтон
Две половины КМЦ в быту называли Нижней Ретортой и Верхней Ретортой, но эти названия характеризовали социальную структуру, а не положение в пространстве. Официально КМЦ разделялся на Продукционную Реторту и Мыслительную Реторту. Никто, за исключением новорожденных, не имел права переходить из одной Реторты в другую.
Почти никто.
Ху Су Мин выключил станок и какое-то время блуждал невидящим взглядом по производственному цеху – огромному, просторному помещению, заполненному рядами машин, почти таких же, как та, на которой работал Су Мин. Уже начала собираться следующая смена. Рабочие переговаривались, просматривали разнарядки, включали станки, тут же погружаясь в трудовой процесс.
Большинство из смены Су Мина уже разошлись по домам. Сам он тоже направился к выходу, когда его остановил улыбающийся юноша, чуть старше его по возрасту.
– Су Мин, приветик. Мне сегодня на своей установке делать почти нечего. Ты не подкинул бы мне работенку?
Су Мин заколебался. Он как раз получил задание, которое его весьма заинтересовало, и собирался закончить его на следующий день. Заинтересовало настолько, что он отложил реализацию завершающей стадии своего нового проекта до тех пор, пока не разберемся с тем, что ему было поручено здесь. Он поглядел вниз на наполовину завершенную структуру прецизионных элементов – новый тип вычислительного устройства, заказанный Верхней Ретортой для устройства, о котором Су Мин не имел ни малейшего представления.
– Может, посмотришь это? – предложил Су Мин без малейшего желания. Он достал схему и принялся разъяснять коллеге различные подробности, а также то, насколько далеко он сам продвинулся в работе.
– Но тут можно не спешить, – добавил он. – Срок еще через месяц с лишком.
Молодой рабочий закивал. Его глаза горели от желания взяться за дело.
– Опять замедленный темп! Терпеть не могу такой неторопливой работы!
Су Мин вышел из цеха, повесил в шкаф защитный фартук, вымыл руки и лицо, после чего опрыскался специальным дезодорантом. Благодаря дымке гормональной эссенции, которая осела у него на коже и в ноздрях, он почувствовал себя свежим и бодрым – усталость после многочасового рабочего дня как рукой сняло.
Су Мин, худощавый, хорошо одетый, спустился по спиральной лестнице к лифту. Он лихорадочно размышлял о своих тайных планах, но мысли эти, к его неудовольствию, перебил Ли Ким, старый приятель еще по ремесленному училищу, которого он встретил в лифте, направляющемся на жилые уровни. Ли Ким предложил перекинуться в теннис. Не очень-то умея отказываться, Су Мин вышел вместе с ним из лифта, и они направились к ближайшему центру отдыха.
Ким достал из автомата две банки пива, одну протянул Су Мину. Они прошли мимо ряда игральных автоматов, потом ряда дверей, ведущих в театры, чуть дальше из-за стены доносился грохочущий шум – скорее всего, отзвук отчаянной игры в крикет.
Теннис, подумал Су Мин. Да, здесь развлекаются теннисом. В Верхней Реторте теннис – игра незнакомая. О, Всемогущее время! Какие же там игры!
Теннис в том виде, в котором он прижился у обитателей Города-Реторты, был все же игрой весьма интересной, хотя и плебейской. Они отыскали стол, и Су Мин взял ракетку. Вытянутый стол в форме широкого, плавного корыта был разделен тоненькой алюминиевой стенкой. Ли Ким допил пиво, широко улыбнулся, огляделся по сторонам и подал мяч. Шарик несколько раз рикошетом пролетел между игроками. Ким был мастером по теннису, о чем Су Мин знал давно. Вогнутая поверхность стола требовала особенно хорошей реакции и глазомера, но в распоряжении Кима было и кое-что посущественней.
Су Мин чуть не пропустил мяч, в последнее мгновение успел дотянуться до него ракеткой и направил в левый угол алюминиевой преграды.
Прямо над преградой шарик неожиданно растаял в воздухе.
Ким тоже исчез. Долей секунды спустя шарик уже стремительно мчался в обратном направлении к Су Мину, а Ким опять находился на своем месте, на противоположной стороне стола.
Это была демонстрация главного достижения Города-Реторты: возможности манипулировать временем. Стол был разделен на временные зоны и моменты настоящего каждого из участков были смещены на доли секунды. Тут требовалось кое-что большее, чем обычная реакция; чтобы предвидеть, откуда и когда появится шарик, необходимо было обладать чуть ли не парапсихологическими качествами. Фазы можно было смещать в сторону большего или меньшего сбоя во времени, а кроме того – но на это решались только немногие – приводить во вращательное движение, благодаря чему шарик, посланный влево, неожиданно возвращался с правой стороны. Можно было даже отбить подачу до того, как она была произведена.
Рабочие из Нижней Реторты относились к этим техническим забавам без всякого удивления. Как бы там ни было, именно техника была их профессией.
Ким был в отличной форме, он исчезал и появлялся быстрее, чем Су Мин успевал за ним следить. Игра шла бы лучше, если бы Су Мин смог на ней сконцентрироваться, но его голова была забита другими мыслями, и мысли эти мешали движениям. Ким выиграл.
– Еще разок? – спросил он, широко улыбаясь.
Су Мин отложил ракетку.
– Давай в другой раз. Сегодня у меня так слабо идет, что это даже трудно назвать партией!
– Тогда в многовременные шахматы? И с разными градиентами времени на каждом ряде?
Су Мин, отказываясь, помотал головой.
Многовременные шахматы требовали такой небывалой концентрации внимания, такой феноменальной, что у него не имелось даже самой слабой надежды на выигрыш.
– Решил отдохнуть? Может, заглянем на какое-нибудь представление или прогуляемся к девочкам? – не успокаивался Ким.
– Прости, Ким, мне еще надо кое-что сделать по дому. Мне надо бежать.
– Понимаю. Ну так беги. А я тоже пошел.
Ким по-приятельски махнул рукой в знак прощания и большими прыжками понесся к прямоугольному проходу, за которым располагалась секция прыжков с трамплина. Су Мин вышел из центра отдыха и поехал домой.
По дороге он размышлял над тем, что Ким никогда не понял бы того, что ему не дает покоя. Более того, намерения Су Мина шокировали бы его и вызвали отвращение. И никто другой его бы не понял по обе стороны разделенного города, потому что люди не в состоянии понять того, что выходит за пределы их опыта. Для всех, за исключением Су Мина, вторая Реторта – будь она Верхняя или Нижняя – существовала лишь как абстрактное понятие...
Лифт падал вниз, минуя многочисленные уровни заводов и фабрик, центры развлечений, жилые этажи. Наконец-то выбравшись из него, Су Мин углубился в лабиринт узеньких улочек и добрался до небольшого, симпатичного домика, являющегося одним из элементов некоего архитектурного целого. Он приложил к замку указательный палец и вошел внутрь.
Дед сидел за столом и потягивал шипящую минеральную воду. Дед был всего лишь на двадцать лет старше Су Мина (еще одно доказательство того, что жители Города-Реторты овладели временем).
Су Мин почтительно поздоровался и достал из автомата порцию пищи. На ужин оказалось блюдо из искусственного риса, курицы под соусом кэрри и побегов бамбука.
– Ну, как на работе? – спросил дед, внимательно разглядывая его. Су Мин машинально кивнул.
– Неплохо.
Несмотря на то, что прошло уже десять лет, его до сих пор удивляло, как много места в повседневных разговорах обитателей Нижней Реторты занимает работа. Общественная структура действовала здесь без каких-либо сбоев: все были полны чуть ли не фантастической заинтересованности в производственных вопросах, в выпуске продукции. Он и сам интересовался этим – производство, как бы там ни было, затягивало – но работа не могла полностью поглотить его мысли. Он заботился о том, чтобы не утратить более широкий умственный кругозор, который был недоступен этим... расам...
Он быстро покончил с едой и устроился поудобнее, погруженный в свои мысли. Дед включил стенной экран. Какой-то специалист объяснял принципы работы системы, вызывающей замедление хода времени. Система и в самом деле тормозила, многократно подгоняя частичку подвижного "сейчас" через одну и ту же фазу. Су Мин, который уже был знаком с излагаемым методом, смотрел программу без интереса. Он подумал, что следом покажут или какую-нибудь сентиментальную драму, или комедийное шоу, или еще что-то в том же духе.
И почувствовал, как в нем зреет волна протеста.
– Жаль, что ты не видел, что показывают _т_а_м_, в Верхней Реторте, произнес он с неожиданной запальчивостью.
Дед вздохнул и поглядел на него со скептической улыбкой.
– Опять о том же?
– Но, дедушка, сам подумай, неужели ты не хотел бы посмотреть, как это все там? – спросил Су Мин. – Там все абсолютно по-другому. Людям живется намного легче, и все вокруг такое... великолепное. Тебе просто необходимо это увидеть.
Дед рассмеялся. Это был ласковый смех, полный добродушия и спокойствия.
– Это все заслуга твоего отца! – хихикнул дед. – Лучше живут, говоришь? А я вот совершенно уверен, что хуже. – Он скривился. – Не работают, ничего не производят, какой смысл в такой жизни! Меня и моя вполне устраивает.
Вот именно, подумал Су Мин. Вот она, основа функционирования системы. Ни одна из половинок разделенного города не завидует другой. Обитатели Мыслительной Реторты считают рабочих, с которыми никогда не сталкивались воочию, бездумными роботами; рабочие же говорят, что те, кто живет в окружении утонченной культуры, предаваясь духовному самоусовершенствованию – обыкновенные трутни, которых ничто бы так ни осчастливило, как хороший общественно-полезный труд. Это идеальное равновесие могло нарушить лишь непосредственное соприкосновение обеих групп.
Именно поэтому система не сработала в случае с Су Мином.
– Да успокойся ты, наконец, – уговаривал его дед. – Мы и здесь живем совсем неплохо. Хватит забивать голову теми, кто наверху. Пусть себе живут как хотят. Мне достаточно и того, что у меня есть.
Общественная структура Города-Реторты не имела, пожалуй, себе сколь-нибудь подобных. Она была не только надежна, но и гениальна. Основанная на непременной сегрегации классов, она, однако, позволяла сохраниться достаточно специфичной модели демократии: демократии, основанной на том, что оба класса менялись местами с каждым последующим поколением. Через несколько часов после рождения младенцев отбирали у родителей и переносили их в другую Реторту, где их воспитанием занимались деды.
Эта практика опиралась на простой, но фундаментальный этический принцип: человек может быть обречен всю свою жизнь провести в Продукционной Реторте, но его утешает по крайней мере знание того, что дети его будут пользоваться всеми благами и удовольствиями Мыслительной Реторты. И, наоборот, каждый из родителей, вынужденный отправить свое чадо в Нижнюю Реторту, обречь на суровые условия труда и дисциплины, получал взамен для воспитания своего собственного внука.
Все работало как часы. За многие столетия произошло лишь несколько случаев, когда этот порядок пытались нарушить, но на принципы самой общественной системы не замахивался еще никто. По крайней мере, Су Мин о подобном не слышал. Су Мин жалел, что определенные прецеденты уже были: может, в противном случае его не так бы мучили кошмары всеобщего отупения. Поскольку сам он был живым примером исключения из правил, причем, насколько он знал, единственным на протяжении многих лет. Его отцом был Ху Сяо, высокопоставленный правительственный чиновник, может, даже министр в Верхней Реторте, как считал Су Мин. Должно быть, с ним и в самом деле творилось что-то странное, поскольку, живя в обществе, члены которого за многие века идеально приспособились к древним обычаям и неуклонно придерживались их, он неожиданно убедился, что не в силах смириться с мыслью, что его новорожденный сын должен отправиться в Нижнюю Реторту. Нарушив закон, он оставил ребенка у себя, повсюду выдавая его за прибывшего "снизу" внука.
Казалось бы, обман должен был сразу же выплыть наружу, в первую очередь потому, что Су Мин не появился там, где должен был, и все же Ху Сяо умудрялся сохранять это в тайне целых десять лет. Но потом преступление раскрылось. Закон был суров и не признавал никаких исключений. Су Мин, воспитанный в условиях самой совершенной, пожалуй, культуры во всей галактике, был сослан, несмотря на свой возраст, в совершенно чуждую для него и гораздо более суровую обстановку.
Первые годы были непрекращающимся кошмаром и, хотя под конец он частично и адаптировался в новых условиях, Су Мина до сих пор не оставляло чувство сильнейшего возмущения этими принципами социального разграничения.
А его отец – сын человека, сидящего сейчас напротив него – был осужден. И срок наказания еще не вышел.
Глядя на деда, Су Мин понял, что вызывает у этого старого человека что-то вроде жалости. Слишком поздно он появился в его жизни, и появился как посланец иного мира.
Они не имели права так поступать, подумал Су Мин. Я должен был оставаться там, где мое настоящее место.
Он поднялся из-за стола и раздвинул одну из ширм, которыми было перегорожено все небольшое помещение. За ширмой располагалась крохотная мастерская...
С узкой полки Су Мин снял изготовленную им модель Города-Реторты: две стеклянные колбы, скрепленные в месте соединения стальным обручем, внутри которых металлически поблескивали многочисленные блоки конструкции, напоминающей деревце.
На изготовление модели ушло около двух лет. Собственно, это была не модель, а маскировка: игрушка Су Мина на самом деле была вполне исправным устройством. Су Мин вложил в создание ее все свое умение, все воображение и непоколебимое конструкторское терпение. В Продукционной Реторте, по крайней мере, одна вещь была вполне выше всяческих похвал: уровень подготовки специалистов.
Аппаратик давал Су Мину возможность добраться туда, где было его место: к отцу.
Последующие несколько часов Су Мин проверял работу модели, пользуясь разнообразными приборами. Наконец он услышал, что дед улегся на циновку и почти сразу же заснул, начав негромко похрапывать. Су Мин завершил последние замеры, после чего проскользнул в свой закуток за ширмой, переоделся в просторную, складчатую тунику со стоячим воротником, запаковал модель Города-Реторты в тряпичную сумку и вышел из дома.
Чуть позже он мчался на скоростном лифте в направлении транспортного центра Продукционной Реторты – огромного металлического обруча, через который все средства транспорта пропускались на другую половину. Он безразлично скользил глазами по конструкциям, которые изредка даже на него производили впечатление: гигантские, сверкающие сооружения из стали, алюминия, титана, слагающиеся в картину нарастающего производственного процесса, находящего свое завершение в транспортном зале.
Не привлекая ничьего внимания, он вышел их лифта и побрел через маневренные площадки, с которых огромные цилиндрические подъемники доставляли вверх, в другую Реторту. Су Мин вошел в редко используемый узкий тоннель, идущий мимо основных контрольных пунктов. Закрыв за собой несколько дверей, он оказался в полумраке, у спиральной лестницы, которая убегала вверх и словно бы в бесконечность.
Обнаружение этого пути явилось плодом многочасовых размышлений над картами и схемами, длительных разведывательных поисков. Оказалось, что проходов таких несколько: пространство, разделяющее обе Реторты, было густо усеяно линиями коммуникаций. Следовало лишь обзавестись соответственным оборудованием и действовать.
Су Мин наконец-то добрался до верхней площадки лестницы, где был выход на галереи, идущий мимо основных контрольных пунктов. Закрыв за собой несколько дверей, он оказался в полумраке, у спиральной лестницы.
Су Мин наконец-то добрался до верхней площадки лестницы, где был выход на галереи, идущей вдоль массивного обруча, обегающей все огромное металлическое кольцо, которое соединяло Реторты. И он тотчас же почувствовал сигналы того, что находится вблизи мощного источника пульсирующего поля времени: давление в области носовой перегородки, легкое нарушение зрения, настораживающие сбои сердца.
Если бы он решился преодолеть это путь, укрывшись в одном из контейнеров, то эти резкие перепады во времени безусловно убили бы его, вне зависимости от того, какими бы средствами безопасности он воспользовался. Теперь, как улитка пробираясь по коммуникационным туннелям, он не подвергался особой опасности. Су Мин достал из сумки модель Города-Реторты и нажал на несколько из кнопок, размещенных на нижней поверхности основания. В ответ внутри засветился калейдоскоп огоньков, золотистых, зеленых и белых.
Новым прикосновением к кнопкам он произвел корректировку огоньков. С этого мгновения модель брала на себя контроль над его индивидуальным "сейчас", защищая его от пульсации волн энергии внутри туннелей. Благодаря этому Су Мин мог рассчитывать на более мягкий процесс синхронизации с переменным временем, а значит и на беспрепятственное достижение цели.
Он двинулся вперед. Чудовищно огромное пространство, окружающее его, было так напичкано разного рода устройствами, что, казалось, образовывало единый монолит. Чем дальше он протискивался между кабин и контейнеров, тем сильнее становился рев машин. Однажды он остановился, чтобы подстроить модель, пока, наконец, не определил по ней то, о чем сам еще раньше начал догадываться.
Он находился уже на противоположной стороне барьера времени, синхронизированный со временем Мыслительной Реторты.
Преград оставалось немного. Какое-то время ему пришлось затратить на то, чтобы пробраться сквозь аппаратуру контроля временных процессов, а потом, может быть, использование модели стало излишним. Су Мин отключил устройство. И почти сразу же он столкнулся с непредвиденным препятствием. Там, где он провел последние десять лет, не существовало ни карт, ни планов Верхней Реторты. Су Мин надеялся, что вход в нее будет более менее зеркальным отражением входа в Нижнюю Реторту: он ожидал увидеть убегающие вниз ступени, расположенные симметрично тем, по которым он поднимался вверх. Но где они?
После долгих поисков он все-таки обнаружил, что хотел. Не ступени, а небольшую двигающуюся платформу, которая вынесла его за пределы металлического кольца. Он был в Верхней Реторте.
Внизу виднелась транспортная площадка, через которую получались все блага, изготовляемые для города трудолюбивыми невольниками нижней его части. Транспортная площадка была почти идентична той, что располагалась в Нижней Реторте, только здесь создавалось впечатление, что всеми операциями руководят кибернетические устройства, содержимое же распечатанных контейнеров перегружали на электрокары, которые развозили изделия заказчикам.
Су Мин спустился по эскалатору и уверенно двинулся вперед. Причин для опасностей не было. Он знал, что никто его не остановит, не спросит, что он делает в этом районе: в Мыслительной Реторте никого ни о чем не спрашивали.
С бьющимся сердцем он заметил первые признаки отличия этого мира, в котором находился, от того мира, из которого он прибыл. Прежде всего воздух. Пробыв долгие годы рабочим, Су Мин перестал обращать внимание, что во всей Продукционной Реторте воздух был пропитан еле уловимым запахом копоти и промышленных субстанций. Здесь же в воздухе ощущался тонкий, благоприятствующий мыслям аромат.
Су Мин неоднократно восстанавливал в своей памяти топографический план Верхней Реторты, он решил не откладывать и кратчайшим путем направился к цели.
Ближайшие полчаса были сущим кошмаром. Су Мин проходил мимо роскошных садов, бульваров, которые уже успели стереться в его памяти. Проходил мимо спокойных, доброжелательных людей, не спеша идущих по своим делам, которые вполне могли и подождать; людей, свободных от расписаний и гармонограмм, поглощенных абстрактными, отвлеченными проблемами искусства, философии и прочих высоких областей культуры. Жизнь здесь достигла вершины духовности, жизнь эта была непонятна для обитателей Продукционной Реторты, не привыкших углубляться в подобные тонкости. Су Мин успел и понять, и принять их – а потом это все жестоко отобрали. Вдыхая в себя атмосферу Мыслительной Реторты, Су Мин чувствовал, что вся предшествующая жизнь внизу начинает казаться сном... Ему необходимо взять себя в руки. Неизвестно, как долго удастся пробыть здесь, а ему еще предстояло осуществить задание величайшей важности.
Он добрался до малонаселенного района Верхней Реторты, большая часть которого была занята правительственными зданиями. Никем не остановленный, он шел по недавно освеженным коридорам оранжереи тонов малинового и зеленого цвета, которые вели к рядам кабинетов, одно воспоминание о которых наполнило Су Мину дрожью: именно там содержали его отца.
Десять лет назад Су Мин был свидетелем заточения Ху Сяо. Совет Справедливости вынес самое страшное решение, соответствующее масштабам совершенного преступления. Отсутствие поблизости людей нисколько не удивило Су Мина: это было место, которого все старались избегать.
На дверях был несложный замок, но открыть его можно было лишь изнутри. Су Мин достал из сумки нехитрое приспособление и, помудрив немного, без труда справился с задачей. Он оказался в застекленной прихожей, откуда была видна камера преступника. Камера напоминала жилое помещение, какое в Нижней Реторте занимали Су Мин вместе с дедом, но была значительно больше размерами и гораздо лучше меблирована. Оказалось, ее никто не охраняет. Су Мин внимательно изучил распределительную таблицу, вмонтированную в заднюю стенку прихожей. Множество индикаторов, переключателей. Су Мин извлек устройство для контроля времени и поднял его на высоту таблицы. Наблюдая за изменениями внутри стеклянной клепсидры, он прикоснулся к нескольким кнопкам.
Потом поднес с усилием к губам микрофон и заговорил, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и безмятежно:
– Досточтимый отец. Знаю, что ты видишь меня, хотя я тебя не вижу. Это я, Су Мин, сын твой. Я пришел, чтобы освободить тебя, если это только возможно.
Он отложил микрофон и вернулся к таблице в стене. Его собственноручная модель Города-Реторты с одной стороны заканчивалась металлической пластиной – теперь этой пластиной Су Мин прижал ее к распределительному щиту. Кружащие внутри пластины магнитные вихри возбудили контролируемое протекание тока в механизме, скрытом в стене.
Ничто не было в силах убедить Су Мина, что его отец и в самом деле заслужил то наказание, к которому он был приговорен. Совет Справедливости осудил Ху Сяо на пожизненное проживание в прошлом. Он был десинхронизирован: его индивидуальное "сейчас" отставало всего на несколько секунд от общего "сейчас" Мыслительной Реторты. Невозможно вообразить себе большего одиночества, а возможность покидать на какое-то время камеру заключения была лишь слабым утешением, поскольку все люди, относительно Ху Сяо, жили в будущем: он видел людей, но они его не видели, не слышали, никаким из других способов не ощущали его присутствия. Он был словно призрак, скользящий среди полностью безразличных к нему фигур.
Су Мин подумал, что это было самое гнусное заключение, какое только мог измыслить человек.
Огоньки в стеклянном аппаратике Су Мина замигали и начали танцевать как в калейдоскопе. Помещение на долю секунды осветилось – поле искусственно задержанного времени было нарушено. Ху Сяо задумчиво посмотрел на сына, но, как и Су Мин, заставил себя сохранять полнейшее самообладание.
Бывший министр поразительно напоминал своего отца из Продукционной Реторты. Совпадал даже возраст – обоим было под пятьдесят. И все же на фоне общего сходства культурные различия были очевидны. Ху Сяо носил длинную, редкую бороду и старательно ухоженные длинные усы, окаймляющие узкие губы. Брови, выщипанные до тонкой, резко загибающейся на концах линии, носили следы хны, а старательно зачесанные назад прямые волосы были несравнимо длиннее, чем аккуратно подстриженные шевелюры людей снизу.
Ху Сяо неподвижным взглядом следил за жестами Су Мина, который открыл внутренние двери и вошел в камеру.
– Сын мой, – заговорил он наконец, – что это за нелепая затея?
Но Су Мин, вперившийся в него таким же неподвижным взором, был не в состоянии говорить и объяснять, откуда эта нелепая идея взялась. Он никогда не забегал в своем воображении за пределы этого мгновения: того мгновения, когда он освобождает отца. Он подсознательно верил в то, что его отец, достопочтенный пожилой человек, известный своей образованностью и умом, будет знать, что следует делать дальше.
И только сейчас Су Мин понял, что то была вера десятилетнего мальчишки, зародившаяся в то мгновение, когда закон силой разлучил их. И все эти годы он жил в мире детского преклонения сына перед отцом.
Только сейчас, оказавшись лицом к лицу с Ху Сяо, Су Мин понял, что его отец так же беспомощен и бессилен, как и он сам.
6
Собравшиеся в безопасном помещении на незаселенной улочке погрузились в полнейшее молчание. Собри Обломот посмотрел на Председателя, слегка раздраженный знаками сочувствия, которые высказывали его коллеги.
– Нам очень жаль, Обмолот, – произнес Председатель неуверенно. – Ваш брат погиб достойной смертью. С сильным грохотом. И потянул за собой четверых Титанов.
– В этом нет ничего такого уж особо героического, – холодно ответил Собри. – Я и сам покончил бы с собой, зная, что меня ждет во ВПБ-Два.
Руководитель Группы Округа Кансорн кивнул.
– Последнее время Титаны стали применять значительно более радикальные методы. Честно говоря, я и сам порой просыпаюсь посреди ночи в холодном поту. Я теперь шагу не делаю без С-гранаты.
– И я тоже, – подтвердил его сосед, сидевший с маской на лице и говоривший через звукомодулятор, поскольку как его высокое общественное положение, так и значение для Лиги требовали сохранения полнейшей анонимности.
– Лига шатается под ударами Титанов, – продолжал он. – За последние несколько месяцев арестовано около трехсот человек. Территориальные сети практически перестали существовать. Если этот процесс будет прогрессировать, то мне страшно за судьбу нашего движения.
Присутствующие слушали его со спокойствием, которое было следствием безнадежности. Председатель, не выдержав, скрипнул креслом и заговорил, вдохновляясь собственными же словами:
– Причин для опасения меньше, чем это поначалу кажется. Репрессии являются доказательством нашей растущей силы, а не слабости. Давайте вспомним, какими силами мы располагали двадцать лет назад: случалось и такое, что вся Лига Пангуманизма насчитывала не больше пятидесяти человек. – Председатель оптимистически улыбнулся. – Само ее название звучало тогда как просто удачная шутка. Так было во время войны. Теперь же, после многих лет мира, мы смогли расширить нашу деятельность и усилить влияние. Реакция Титанов на наши успехи была неизбежна.
– Это верно, – вмешался руководитель Группы Округа Кансорн. Единственный вопрос – как этой реакции противостоять. Все зависит от того, выдержим ли мы этот напор.
Председатель закивал.
– Это и есть главный вопрос из тех, что нам осталось обговорить. На последнем совещании было высказано предложение, чтобы не принимать в Лигу людей со смешанной кровью. Это предложение, как мы все, наверняка, помним, имело своей целью воздействие на общественное мнение, – эти слова он произнес с явной неприязнью, – попытку показать, что мы не являемся скопищем "свихнувшихся" чудаков и недочеловеков, как они считают. Надеюсь, все выработали свою точку зрения по этому вопросу.
– Я – против, – тут же раздался чей-то голос. – Это противоречит нашим идеалам. Таким образом мы только доказали бы, что тоже считаем остальные подвиды рода людского худшими... Не дадим втянуть себя в расистскую игру Титанов!
– Какой процент среди наших составляют люди со смешанной крови? – ни с того, ни с сего спросил Собри.
– Статистический отдел сообщает примерно о двадцати процентах, ответил Председатель. – Это немало. И, наверняка, достаточно для пропаганды, нацеленной против Лиги.
– Пропаганда нас меньше всего волнует, – скривился руководитель Группы Округа Кансорн. – Титаны сами усиливают гонения на полукровок. А выслеживая их, рано или поздно доберутся и да самой Лиги. Одно тянет за собой другое.
– Для этих людей Лига как щит, – сказал Собри. – Если мы исключили их, то не можем ждать от них лояльности. И угроза тогда увеличится вдвое.
– И еще одно, – добавил автор протеста. – Придется ли нам тогда отказаться от контактов с резервациями недоумков?
После минуты, полной напряженной тишины, Председатель ответил:
– Думаю, в определенной степени нам пришлось бы ограничивать свою деятельность в резервациях. Контроль Титанов на этих территориях в настоящее время настолько плотен, что сейчас они являются самым слабым местом в нашей сети. Уже задержан целый ряд агентов, пытающихся войти или выйти из резерваций. С другой стороны, интернированные племена знают о нашей деятельности. Многие из них уже отказались от надежды на свободу, и единственное, чего они желают, это жить в мире, настолько, насколько это вообще возможно.
Послышались полные недовольства покашливания. Большинство членов Лиги категорически отвергало все варианты будущего, отданного на откуп ненавистным Титанам, титанским ученым и специалистам по утилизации земли (все еще ратующих за уменьшение и без того крохотных территорий, украденных от "Подлинного Человека").
Глаза всех направились на человека в маске, с мнением которого – хотя автор и оставался замаскированным – очень считалось. Человек в маске какое-то время размышлял.
– Польза, которую могло бы принести принятие этого пакостного предложения, – наконец произнес он, – несомненно, не смогла бы оправдать наш отход от идеологических принципов. А в дальнейшем это ничем не поможет нам в развенчании легенды о Темной Клятве.
Да, подумал Собри Обломот, Темная Клятва – неуверенно утонченный, тщательнейшим образом разработанный план уничтожения Подлинного Человека, который, якобы, появился сотни лет назад в результате коллективной деятельности всех существующих к тому времени видов недоумков. Члены Лиги знали, что такой документ, какой-либо вообще документ или план, хоть самую малость на него похожие, никогда не существовали. И все же предрассудки, которыми оброс миф, глубоко укоренились в сознание людей, благо Легионы Титана непрестанно напоминали об этом. В глазах большинства Лига Пангуманизма являлась существенным элементом Клятвы и появилась в результате первого, неудачного, покушения на Подлинного Человека, место которого должны были занять ошибки природы... мутанты Матери Земли, калеки ее, плоды невсхожие.
Зная о бездоказательных заявлениях такого рода, Собри Обломот порой абсолютно терял уверенность в том, что Лиге когда-либо удастся достичь своей цели: вернуть земной цивилизации умение мыслить рационально.
Слушая спор товарищей, Собри опять вернулся мыслями к своему брату. Он думал о нем беспрестанно с тех пор, как ему сообщили о самоубийстве Блэйра. Блэйр покончил с собой – эти слова кружили у него в мозгу как бездумно заученная лекция. Схваченный Титанами, он погиб в пламени взрыва. Такой эпизод великолепно подошел бы для исторических хроник, повествующих о героизме. Прекрасный повод для возведения памятника в каком-нибудь более гуманном из миров. Тут же – во тьме незримого сражения – этот подвиг был попросту бессмыслен.
Блэйр лишь недавно начал принимать активное участие в работе Лиги. Собри проклинал себя, что он сам вовлек его в это. Своими аналогиями, выводами, апелляциями к здравому смыслу он перетянул брата на сторону оппозиции. Блэйра не пришлось долго переубеждать, но он всегда оставался наивным идеалистом и моралистом-простаком, чтобы иметь реальную пользу от своей подпольной деятельности. Собри только сейчас осознал все это с полной очевидностью. Не следовало привлекать Блэйра к работе в Лиге. Это не Блэйр должен был погибнуть от взрыва С-гранаты.
Погибнуть должен был он, Собри.
Председатель прекратил дискуссию и поставил вопрос на голосование. Принцип чистоты крови был отклонен незначительным большинством голосов.
Начались дальнейшие споры касательно тактических методов. Было решено несколько групп расформировать, а их членов рассеять по всему земному шару, где им следовало терпеливо ждать дальнейших инструкций. На повестке дня оставался еще один пункт.
– Это касается твоего брата, Обломот, – сказал Председатель. – Как ты, наверное, знаешь, он работал на раскопках руин чужаков в так называемом Хатаре в составе экспедиции знаменитого археолога Ронда Хешке. Есть подозрения, что той же ночью, когда погиб твой брат, Хешке тоже забрали Титаны.
– Понятия не имел, что Хешке имеет что-либо общее с Лигой, удивленно ответил Собри.
– А он и не имеет. Насколько нам известно, Хешке – лояльный гражданин с официальным свидетельством чистоты крови. Мы знаем, что его доставили в Цимбел, где их уже ждал частный ракетоплан. Мы подозреваем, что ракета, в которой находился Хешке, направилась в сторону пустыни Сарн.
– И что из этого? – спросил Собри.
– Титаны организовали там секретный исследовательский Центр, объяснил Председатель. – Центр стерегут настолько тщательно, что нам никак не удается узнать, чем же там занимаются. Однако сам факт, что на работу туда пригласили Ронда Хешке, говорит о связи исследований с проблемами агрессии чужаков.
– То есть, с тем самым, что нас интересует, – кивнул головой Собри.
– Именно. Мы тоже хотим знать, кем были чужие агрессоры, откуда прибыли и к какой относились расе. Быть может, расистский фанатизм землян порожден именно антагонизмом между человеком и чужаками. Если и в самом деле так, то наши психологи утверждают, что для того, чтобы исчезла межвидовая ненависть, надо сперва преодолеть в людях страх перед инопланетными захватчиками.
Собравшиеся закивали. Теория эта была всем известна. Ее очевидность не требовала даже ссылки на авторитетность психологов.
– Я вспомнил об этом лишь потому, что нам требуется больше информации, а получить ее непосредственно – трудно, – небрежным тоном закончил Председатель. – Пустите запрос по своим сетям, кто что знает о транспортах, направляемых в пустыню Сарн, и если такие выявятся, то что именно они перевозят. Все дело выглядит тем более интересно, что Ронда Хешке забрали из Хатара неожиданно и при достаточно драматических обстоятельствах.
Человек в маске гулко рассмеялся.
– Это ни о чем не свидетельствует, Титаны обожают спектакли.
– Да, может, это и верно... – Председатель стремительно повернулся к неожиданно приоткрывшей двери. В его руке блеснул пистолет.
Оказалось, это всего лишь стражник.
– Нам сообщили, что Титаны прочесывают окрестности, господин Председатель. – Мы решили, что следует вас проинформировать.
– Благодарю. Тебе лучше отправляться домой, как и группе снаружи.
– На этом мы заканчиваем собрание по причине безопасности, – сообщил Председатель, когда за стражником закрылись двери. – У кого нет алиби?
Собри поднял руку вверх. Как художник, он мог свободно переезжать с места на место, не объясняя цели. Все остальные имели при себе служебные или частные оправдательные документы, свидетельствующие о необходимости их присутствия в Цимбеле. Большинство прибыло на первое заседание Всемирной Конференции Экономического Сообщества. Именно поэтому на этот раз местом встречи Лиги был избран Цимбел.
– Обломот выходит первым, – решил Председатель. – Если стражник еще на месте, попроси, чтобы он провел тебя сквозь патрули – и пусть немедленно убирается из города. – Он обвел глазами остальных. – Все будут проинформированы о месте и времени следующего заседания.
Собри без особых церемоний покинул собравшихся. Остальные должны были выходить по очереди, через каждые десять минут, человек в маске последним.
Стражника уже не было. Собри выглянул на улицу и украдкой выскользнул из обшарпанного здания, он шел торопливо, почти бежал, пока не добрался до узкого проулка, выводящего на главную магистраль.
Титаны уже наверняка сообразили, думал Собри, что всемирный съезд является прекрасным прикрытием для тайных встреч. Председателю придется изобрести что-нибудь новенькое.
Собри повстречал всего несколько Титанов в мундирах, но подозревал, что большинство из них носит штатское. Нетрудно было выявить на улице высоких светловолосых молодых людей, которые окидывали лица прохожих холодными, подозрительными взглядами. Наверное, выискивали конкретных людей.
Собри изо всех сил старался проходить мимо них по возможности безразлично. До сих пор его не оставляла в покое уверенность, что, выйдя на Блэйра, они доберутся и до него. Однако случай с Блэйром имел место несколько недель назад, и почему-то никто до сих пор не навестил Собри посреди ночи. Может, он все-таки достаточно умело заметал за собой следы.
А единственный след, которого он боялся, стер за ним Блэйр С-гранатой.
Добравшись до огромного коммуникационного центра Цимбела, Собри купил билет на ближайший самолет в Саннан. До отлета оставалось свыше часа. Он выпил стаканчик для успокоения, но тут же решил, что зал ожидания – не то место, где ему следует показываться. Поэтому вышел наружу, какое-то время прогуливался возле аэропорта, а потом обосновался в баре. Там – после стаканчика за стаканчиком – он почувствовал себя значительно лучше.
Нечего бояться, уговаривал он сам себя. Председатель попросту излишне осторожен – за что честь ему и хвала. Лига Пангуманизма не просуществовала бы сто лет с лишним, если бы члены ее не умели выпутываться из любых неприятностей.
Еще несколько стаканчиков – а потом ракетоплан с Собри на борту стартовал под оглушающий рев двигателей. Собри собирался подремать весь двухчасовой полет в верхних слоях атмосферы, но у него разболелась голова и он все время думал о брате.
Лайнер снизился над родным городом Собри, Саннаном. Стоял ранний осенний вечер. Саннан был чудесным городом, который уцелел во время войны с недоумками. Вдоль линии горизонта тянулись кварталы жилых зданий, переливаясь разноцветными красками в косых лучах солнца. В устремленности к небу с ними конкурировали купола и шпили церквей, которыми прославился город и которые являлись некогда центрами религиозных культов. Верующих постепенно отучили от религиозных обрядов, религии скончались от естественной смерти. Святыни же использовались теперь во время сборищ Титанов и ритуалов, посвященных Матери Земле.
Собри вышел из аэропорта. От прохладного вечернего воздуха в голове несколько прояснилось. Он сел в метро и добрался до своего района. Переступая порог квартиры, он почувствовал, что входит в святилище, в мирок, полный ожиданием Лайелы, женщины, с которой он жил.
У Собри случались приступы депрессии, разочарования в деле, которому он посвятил свою жизнь. В такие минуты его искушало поддаться воздействию пропаганды, давлению общественного мнения и на все махнуть рукой: пошло оно все к чертям, пора о себе подумать, какое мне дело до прочих? Так или приблизительно так почти все и рассуждали. Титаны, как бы там ни было, трудятся ради нашего блага, ради блага Подлинного Человека. А судьба т_е_х_ неизбежна, никто не в силах ее изменить.
Но стоило ему взглянуть на Лайелу – и он вновь обретал веру. Наверное, это именно из-за нее он никогда ни за какую цену не отречется от своих целей: Лайела была полукровкой. Нечистой расы. В ее жилах текла примесь крови амраков.
Ее было немного. Лайела сама не могла сказать, кто был амраком, ее дед или прадед, а может просто в определенный момент проснулись давно заложенные гены. Хотя благодаря умело применяемому макияжу посторонний наблюдатель вообще не заметил бы, что что-то здесь не так, но Собри, однако, знал все признаки, отличающие Лайелу от большинства людей, а очарование, которое эти отличия ей придавали, каждый раз заново ошеломляло его. От амраков она унаследовала небольшую, правильной формы голову и круглые глаза с ласковым взглядом, уголки которых она умело удлиняла тушью. Определенное сомнение могли вызвать ее уши, и поэтому Лайела скрывала их под аккуратно подстриженной прической оранжевого цвета. Кожа тоже была не такой, как требовали предписания, с легким красноватым оттенком, характерным для амраков. Лайела избавлялась от него при помощи специального красителя.
Небольшие отличия в осанке и пропорциях тела она маскировала одеждой.
Пока они жили спокойно и эти отличия не бросались в глаза, Лайела была в безопасности. Пожениться, разумеется, они не могли, так как официальная брачная церемония требовала от обоих супругов свидетельства о чистоте расы, но ни один случайный наблюдатель не отличил бы Лайелу от Подлинной Женщины.
Но Собри, как и Лайела, прекрасно знал, что она засыпалась бы на антропометрических испытаниях, которые проводили эксперты Титанов по расовым проблемам. Измерительные приборы тотчас же выявили бы мистификацию. Измерили бы ее нос, индексы черепа, сняли бы сотни других параметров. Воспользовались бы химикалиями, чтобы выявить подлинный цвет кожи, потом исследовали бы его оттенок колориметром. Взяли бы на проверку образцы волос, чтобы определить их пружинистость. Приказали бы Лайеле раздеться догола, чтобы понаблюдать за ее фигурой во время ходьбы и в сидячем положении. А под конец, если бы у антропометристов возникли определенные сомнения, ее подвергли бы специальному фотографированию, на основании которого можно проводить анализ хромосом.
Но скорее всего, подумал Собри, ее вообще не станут подвергать никаким обследованиям. Не потребуется такого уж тщательного анализа, чтобы определить ее подлинное происхождение. Ходили слухи, что некоторые эксперты – подлинные кудесники в своей области – способны "распознать кровь с первого взгляда". Они взглянули бы на нее, приказали бы пройтись по помещению или сесть в кресло, чтобы проверить расположение ягодиц, и немедленно все стало бы ясно. И была бы Лайела препровождена на безболезненную инъекцию или – что значительно хуже – в резервацию амраков.
Собри бросился на диван, измотанный сегодняшними происшествиями, и с благодарностью принял из рук Лайелы чашку соблазнительного теплого бульона. Потом рассказал ей о случившемся с Блэйром.
Сочувствие Лайелы не было, к счастью, таким деланным, как сочувствие товарищей по Лиге. Лайела инстинктивно ощущала настроения и потребности Собри. Она молча уселась рядом, легонько касаясь рукой его бедра.
Собри поспешно допил бульон и с глубоким вздохом растянулся на диване.
– Лайела, – с усилием произнес он. – Нам придется расстаться.
Глаза Лайелы расширились от ужаса.
– Почему?
– Становится опасно.
Собри пытался подобрать нужные слова, чтобы объяснить, что он имеет в виду. Порой Лайела была совершенно невосприимчивой к окружающим ее опасностям. Совсем как Блэйр, подумал Собри, ошеломленный собственным сравнением.
Он упорно не позволял Лайеле присоединиться к Лиге, хотя, благодаря ему, она была неплохо осведомлена о ее деятельности. Собри вовсе не собирался делать из принадлежности к Лиге только свою собственную привилегию. Но одновременно он не мог избавиться от уверенности, что наибольшую угрозу для Лайелы представлял он сам. Если его арестуют, у Лайелы не останется шансов на спасение.
– Я не хочу, чтобы еще кто-то погиб из-за меня, – выдавил он бесцветным голосом.
– Как это понимать: еще кто-то?
– Тебе не ясно, почему Блэйр покончил с собой? – спросил он, глядя ей в глаза и изо всех сил сдерживая дрожь в голосе.
– Каждый бы так поступил, – попыталась она его успокоить. – Так надо.
– Нет, ничего ты не понимаешь, – Собри сжал кулаки. – Блэйр – он не из... он был... не из тех людей, что кончают самоубийством. Он держался бы за жизнь до тех пор, пока это было возможно. Блэйр – оптимист. Он бы так сразу не пошел на гибель – и все же взорвал гранату. Взорвал сразу же, как только его задержали, прежде чем успел выяснить по существу, что они о нем знают. Он сделал это ради меня. Чтобы меня не выдать. Я был единственным человеком, о котором он мог хоть что-то рассказать. Ни с кем другим он не вступал в непосредственные контакты.
Они оба надолго замолчали.
– Теперь ты понимаешь, почему мы должны расстаться, – снова заговорил Собри. – Мы слишком долго играли с огнем. Я не хочу оказаться причиной еще и твоей гибели.
– Блэйр был твоим братом, – возразила Лайела. – Если бы они что-нибудь подозревали, они давно бы пришли за тобой.
– Неизвестно, может, они уже следят за мной, – ответил Собри. Правда, наша семья очень многочисленная и разъехалась во все стороны. Они могли и не связать меня с Блэйром. Но дело не в этом. Так или иначе, но однажды они могут за мной явиться. И тебя тогда не должно быть рядом.
– Исключено, – категорически заявила Лайела, ухватившись за его руку. – Ты... мой муж. Я останусь с тобой, и будь, что будет.
Собри сорвался с дивана и принялся расхаживать туда и обратно по комнате, поглядывая сквозь окно на огни вечернего города, созвездиями загорающиеся в сгущающейся тьме.
– Ну и болото! – тяжело вздохнул он. – Эти проклятые Титаны, этот их бессмысленный террор... Теперь во всем мире не найдешь такого места, где человек чувствовал бы себя свободным.
– Это не их вина, – ласково возразила Лайела, глядя на него широко раскрытыми глазами. – Это началось не из-за так называемого Подлинного Человека, а скорее всего из-за лоренов.
– Нет, не из-за лоренов, – резко перебил ее Собри. – Это началось значительно раньше. Началом всего этого безумия было вторжение чужаков. Если бы не они, человеческие расы до сих пор жили бы в мире. Так же, как они жили, как мне кажется, до начала агрессии.
Лайела подошла к нему сзади и обняла. Он почувствовал прикосновение к спине ее пышных грудей, почувствовал тяжесть ее головки у себя на плече. Перед собой он видел приоткрытые двери в мастерскую, часть мастерской, забитой полотнами и художественными принадлежностями. Там было много портретов Лайелы. Собри с горечью подумал о всех тех картинах, которые никогда не решался написать из опасения, что их кто-то увидит: о портретах Лайелы без маски косметики, обнаженной, с характерными пропорциями тела и бедер. Он подумал о детях, которых они не решались зачать из-за страха перед тем, что их ожидает.
Все казалось безнадежным. И не будет никаких перемен при его жизни: все достигнутые успехи, которые так старательно подчеркивали члены Лиги Пангуманизма, были по сути дел тривиальными. Собри припомнил аксиому, которую неоднократно любил повторять Председатель: то, за что мы боремся, будет осуществлено только через несколько столетий; наша работа обращена в отдаленное будущее.
– Послушай, – заговорила Лайела. – Я бы не вынесла разлуки. Это меня попросту убило бы. Выйди из Лиги, если тебе так тяжело с ней. Уедем отсюда куда-нибудь далеко-далеко, где никто не будет знать, чем мы раньше занимались. Я не прошу тебя об этом. Единственное, о чем я тебя прошу, не прогоняй меня.
– Хорошо, – сказал Собри. – Оставайся, раз уж тебе так хочется, раз уж ты готова к любым последствиям. Я Лигу не брошу. Лига сейчас – самое главное.
Совсем в другом месте, в нескольких километрах от границы города Прадна, в огромном замке происходило заседание, являющееся полной противоположностью тайной встречи Лиги Пангуманизма.
Легионы Титана имели склонность к церемониальности: высокие спинки кресел были отмечены именными табличками из титана в золотом обрамлении, кресла окружали малахитовый стол, инкрустированный платиной, со стен свисали гобелены, иллюстрирующие распространенные лозунги: Мать Земля и ее сильный, здоровый сын; картины древнего благополучия, героические сцены из победоносных войн.
Генералитет Титанов собирался обычно раз в год или же, в случае чрезвычайных обстоятельств, по личному пожеланию Верховного Вождя Планеты, Лимниха. Члены Совета приветствовали Вождя неподвижностью, практическими занятиями по которой занимались все, особенно во время совещаний. Верховный Вождь Планеты, Лимних, был большим поклонником медитации: он верил, что медитация развивает силу воли. Практика духовного созерцания культивировалась с очень давних пор, но особенного успеха добивались причем лишь немногие избранные – не только хорошо осведомленные в вопросах духовной жизни Подлинные Люди.
– Внимание.
Лимних выговорил это слово негромко, но отчетливо, в тот момент, как только массивные дубовые двери закрылись за ним с едва слышным причмокиванием. Лимних был ростом несколько ниже среднего Титана, бледнокожий, с синеватым, выпирающим вперед подбородком, отвисшими щечками и холодными рыбьими глазами, прикрытыми большими, круглыми очками, которые он надевал поверх контактных линз.
Вырванные из медитации генералы дружно, как один, открыли глаза и, полные внимания, наблюдали, как Верховный Вождь Планеты, Лимних, занимает почетное место за столом, после чего уселись в подчеркнуто деловых позах.
– Приветствую вас, – произнес Лимних тоном крайней недоброжелательности. – Вас должно быть удивляет, что я назначил заседание Совета именно сейчас, хотя срок нашего ежегодного съезда не так далек. Как вы уже знаете, наверное, догадались и правильно догадались, я хочу ознакомить вас с информацией первостепенной важности. Однако для начала я хотел бы выслушать ваши доклады.
Генералы, один за другим, сделали краткие сообщения. Это были выдержки донесений, зафиксированных в огромном количестве в накапливаемых компьютерами документах, поскольку каждый из генералов держал под своим контролем широкий круг вопросов. Лимних, однако, был принципиальным приверженцем ритуала. С особым вниманием он выслушал отчет о операциях, направленных против Лиги Пангуманизма, о выявлении представителей смешанных рас, которых все еще немало оставалось среди здорового общества, хотя последняя война с недоумками завершилась давным-давно.
– Нас и в дальнейшем ожидает напряженная работа, – суммировал он. Но результат ее может быть только один. Следует с неиссякаемой энергией развивать нашу деятельность. Гарантия безопасности Земли – это стопроцентная чистота расы... А теперь я хотел бы перейти к сути дела, из-за которого собрал вас сегодня...
В полумраке зала, единственным источником света в которым были затемненные лампады, голос Лимниха перешел в драматическое мурлыкание, знакомое слушателям по очень немногому числу видеокассетных записей. Верховный Вождь Планеты, Лимних, был важнейшим человеком на Земле. Титул "Вождя" был лишь официальным подтверждением его руководства Легионами Титана. Существовал еще Президент Всемирной Расы, штатский, охрану которого несли Легионы, и все же именно Лимних, этот серый кардинал, осуществлял власть почти над всеми проявлениями общественной жизни и принимал наиболее ответственные решения, хотя для всеобщего сведения сообщалось о его предварительных консультациях с Президентом.
– Вам известно об исследованиях, проводимых в Центре Сарн и о совершенных там открытиях, – говорил Лимних, положив обе руки на стол и не отводя глаз от его малахитовой поверхности. – Секретным посланием нас известили об исчезновении нашей первой удачной машины времени, вместе с ведущим физиком Леардом Аскаром и археологом Рондом Хешке.
Утрата Аскара оказалась для нас трудновосполнимой потерей, ибо именно благодаря его гению мы имеем разработанную теорию путешествий во времени. К счастью, исследования достигли уже той стадии, когда мы можем обойтись и без него. Нам удалось сравнительно быстро привести в готовность машины номер два и три, с помощью которых были немедленно предприняты розыски исчезнувшей экспедиции. Установлено, что экспедиция достигла цели. Но, несмотря на тщательное прочесывание всей трассы полета, а также прилегающих зон и альтернативных маршрутов, которыми следовало воспользоваться в случае неожиданной опасности, не найдено ни малейших следов пропавшего аппарата.
Лимних сделал паузу и блеснул глазами из-под стекла, словно коварный карлик.
Читать бесплатно другие книги:
