Приход ночи Тихомиров Артем

— Я не лезу…

— Вот и не лезь. Что за манера? Пришла — и пришла. Нет, надо обязательно спросить, забраться под кожу, заглянуть во все дыры!

Таня сунула в рот сигарету и, забыв зажечь, пошла на кухню. Около мойки стоял мусорный мешок, в котором были бутылки от вина и остатки закуски.

— Ну и как провели вечерок?

Я совсем забыла про мусор. Могла хотя бы не оставлять его на виду. Я испугалась, даже голова стала кружиться.

— Хорошо…

— Чего? — Таня надвинулась на меня, делая вид, что не расслышала.

— Посидели, поговорили, потом он ушел.

Таня кивнула, стала зажигать сигарету.

— Почему мусор раскидан? — рявкнула она, пиная мешок. Бутылки звякнули. — Убрать нельзя было?

Я подумала, а не сказать ли мне, что я ее отлично вижу. Может, это заставит ее поумерить пыл.

Но я и рта не могла раскрыть.

— Могли бы не оставлять улик! Люда, почему ты не дала ему выбросить по пути свое дерьмо?

Мешку достался еще один пинок.

— Накурено как черт знает где… Здесь же воняет!

Таня рванулась в большую комнату. Мое сердце упало. Я чувствовала, как меня парализует страх, именно парализует. Я прислонилась к стене, чтобы не упасть.

— Люда!

Я вошла следом за ней, хотя мне это стоило больших усилий.

— Люда!

Таня металась по комнате, раскидывая повсюду пепел.

— Я вкалываю на работе как собака, а тем временем весело время проводишь, да? Ты думаешь, что имеешь право так поступать? — Она кричала. — Ты обо мне подумала хоть раз…

— Да успокойся. Что, с цепи сорвалась?

— Заткнись, дура! Идиотка! Не понятно было, что ли, что я против…

— Ты сама сказала! Разрешила вчера…

— А не надо было…

— Ты уж определись.

Меня это взбесило. Таня решила сорвать на мне свою злость, раз не нашлось поблизости другого объекта, но почему я должна терпеть?

— Я тебе русским языком сказала, что мне тут мужики не нужны!

Таня села на диван, но тут же вскочила с него.

Я закричала в ответ:

— Перестань истерить!

— Не указывай! Не указывай!

— Что тебе от меня надо?

— Заткнись!

— Сама заткнись!

— Иди и встречайся со своими ублюдками где-нибудь в другом месте!

— Следи за языком!

— Разбежалась. Это мой дом, между прочим.

— Молодец, что напомнила. И большое спасибо!

— Не думала, что ты дура такая будешь!

— С чего я дура-то?

— Трудно было понять, что я не хочу этого… Устроила тут бордель. Я как савраска кручусь с утра до вечера, а она трахается за моей спиной!

Я шагнула вперед, не понимая, что могу получить хорошую сдачу, и дала Тане оплеуху. Она инстинктивно оттолкнула меня.

Мы смотрели друг на друга. Таня потирала щеку, вглядываясь в черноту моих очков.

— Давай, врежь мне в ответ. Дай. Дай шлюхе. Я же шлюха, раз под мужиков ложусь, так?

Мне казалось, что от ярости я сейчас лопну и меня разметает на мелкие кусочки. Серая пленка, через которую я воспринимала окружающие предметы, стала розоветь, точно кровью наливаться.

— Врежь мне — сразу легче станет. Но я отвечу, запомни!

— Да ты совсем уже?

Танина сигарета упала на пол. Она быстро подняла ее и побежала на кухню. Я осталась в комнате, стояла у серванта, обхватив себя за плечи.

Таня вернулась.

— Ты обо мне-то думаешь? Я-то как себя чувствую?

— Да я только и думаю о тебе! — закричала я. — Каждый день, каждый час.

Что живу у тебя на твои деньги… и всем тебе обязана! Ты мне ярмо на шею повесила и тычешь теперь своей заботой! Ты когда-то сама настояла на моем переезде!

— Я думала, мы…

— Я тоже думала… Но ты хочешь только под себя грести! Я не могу торчать в четырех стенах всю жизнь! Дай мне возможность дышать. Из меня уже делали вещь, но этот плен длится целый год…

Таня вытаращила глаза.

— Почему ты так думаешь?

— Я не могу быть с тобой — можешь меня за это выгнать… Этого никогда не будет! Давай!

— Но…

— Если ты считаешь, что пройдет время и я привыкну и начну с тобой спать, ты ошибаешься! Я не буду!

— Я… не собиралась тебя принуждать ни к чему…

Страшнее всего мне было видеть сейчас ее слезы. Пьяная истерика. Какая по счету? Раньше они были не такими громкими и продолжительными. Таня могла запереться в ванной и выть там часа два, доводя меня до белого каления, отказываясь отвечать на вопросы. Ей надо было, чтобы я чувствовала себя виноватой. Я и чувствовала, но теперь мне все это надоело.

— Прекрати, — сказала я, — пока еще можно.

Таня всхлипнула, утирая рукой нос.

— Я не хотела… просто не хотела, чтобы тут были твои любовники…

— Ты ненормальная, точно! Какие любовники? Где ты их видишь? Где ты раньше видела целую толпу?..

— Где первый, там и второй, — пробормотала она.

Я поморщилась, наблюдая за ее лицом. Эх, если бы она знала, что я вижу в этот момент…

— Ну, спасибо! Великолепно! Вот как ты думаешь обо мне! — Я испытала еще одно сильное желание ударить ее, причинить боль, но удержалась. Даже подумала, что насилие — единственный способ освободить Таню ото всех фантазий.

— Люда…

— Да все ясно! В твоем представлении, что стоит мне начать, я уже не остановлюсь и превращу твою драгоценную жилплощадь в притон, где буду принимать мужиков пачками. Что, не так?

— Я думала, ты все-таки не станешь…

— Что не стану?

— Приводить Артура.

— Ну я привела — дальше что?

Таня посмотрела себе под ноги, подняла ногу, ничего не понимая.

— Тут мокро…

Я оцепенела на миг, позабыв о том, что замывала пятно.

— Я пролила красное вино. Пришлось помыть.

— А…

Таня разом сникла. Вся ее злость вышла, оставив пустоту и чувство стыда. Я уже была свидетелем такой быстрой перемены. Сейчас начнутся бесконечные извинения, слезы, самобичевание и экстаз человека, который осознает свою ошибку и клянется, что подобного не повторится… Повторится.

Не один раз. Как же я от этого устала! Почему Таня считает, что когда я здесь в одиночестве, я только и делаю, что предаюсь наслаждениям и сладким грезам? Для меня сидеть взаперти здесь ничуть не лучше, чем в том подвале.

Внезапно я поняла, что не смогу прожить здесь еще один год. Еще год с Таней и ее проблемами, главной из которых была я сама.

В независимости от того, любит она меня или нет, согласна ли идти на компромисс со своими воззрениями, я должна принять какое-то решение… Не сию минуту, конечно, но пора как-то менять мою жизнь.

Я это поняла благодаря Артуру. Таня только подтвердила мои мысли.

— Я уйду сейчас же, если ты скажешь, что пора все это прекратить!

— Что?

Таня, кажется, не понимала, что происходит.

— Я…

— Нет, не надо. Не уходи. Прости меня…

— Не начинай.

Я не могла это остановить. Танин плач перешел в рыдания. Она вышла из комнаты, и я услышала, как хлопнула дверь в спальню. Мне понадобилось почти полминуты стоять неподвижно, подавляя безумное желание пойти следом за Таней и избить ее до полусмерти. Пинать ногами до тех пор, пока она не потеряет сознание. Казалось, это был весьма подходящий способ ее успокоить. И успокоиться самой…

Эти мысли меня испугали не на шутку. Я отправилась на кухню и сделала себе крепкого чая, который всегда помогал мне успокоиться и сосредоточиться.

Рядом с собой на стол я положила пачку сигарет, придвинула зажигалку. Потом закрыла на кухне дверь. Нюсе, конечно, понадобилось сюда войти, но я оставила ее без внимания. Таня ревела в спальне. От одной только мысли об этом мне становилось тошно.

Она считает, что ее жизнь тяжела и несчастлива, но Таня и понятия не имеет о том, что такое несчастье. О несчастье она могла бы спросить меня. Я многое бы ей рассказала об одиночестве, ужасе и страданиях, которые приносит с собой осознание того, что ты никому не нужен и вынужден жить наедине с воспоминаниями. Я бы рассказала ей о том, как сражаться с желанием умереть, а потом с желанием жить. Как причинять боль себе и подставлять спину под розги.

Как по-настоящему надо испытывать боль…

Таня ничего не знает. Ей не убедить меня в том, что она права, а я поступаю эгоистично, нарушая ее правила. Еще в больнице я предупреждала, что между нами будет все очень непросто, но она не хотела слушать. Таня решила, что у нее хватит сил тащить этот груз. Все оказалось сложнее, чем она думала.

Наверное, мы должны расстаться. Худо-бедно я буду устраивать свою жизнь, а она займется своей. Куда я пойду? Но у меня есть моя квартира — разве этого мало? Слепому найти работу сложно, но есть надежда, что мне повезет. Вероятно, мои прогнозы слишком оптимистичны, но я не думаю, что это оптимизм. Скорее, осознание необходимости жить по-другому. Может, это и называться драться за жизнь… Маньяк сделал из меня вещь. Артур и все другие правы — он хотел унизить меня и лишить желания бороться. Но я по-прежнему борюсь. Может, способы для этого выбираю странные — как, например, сегодняшняя встреча с Артуром — но у кого есть готовые рецепты? Я иду своей дорожкой. Спотыкаюсь, падаю, обдирая коленки. Но иду.

Я закурила неизвестно какую сигарету подряд и обнаружила, что выпитая на одну треть чашка чая успела остыть. Я встала и добавила в нее кипятка.

Мне захотелось позвонить Артуру. Что я ему скажу? Можно закричать, чтобы он немедленно приходил и забрал меня отсюда… вот чего я хотела в действительности. Мысли о нем становились все более навязчивыми, а воспоминания о его прикосновениях подтачивали мой разум.

В любом случае, Таню не касаются наши с ним отношения, какими бы жестокими они ни были. Нам обоим оказался необходим такой секс. Я ни о чем не жалею. Я бы все повторила прямо сейчас. Чтобы насытиться этим, мне, наверное, не хватило бы и года.

Поставив чашку в раковину, я вернулась в большую комнату. Села за компьютер, включила его, не отдавая себе отчета, что поступаю машинально.

Что я забыла о собственной слепоте.

Открыв файл с моим тексом, я стал читать, слово за словом, фразу за фразой. Я считала, что мои откровения будут звучать фальшиво и вымученно, но ошиблась. В них была правда. Иногда текст был слишком экзальтированным, голос мой срывался на вопль, но я видела, что мне удалось передать основное.

Ощущения. Вот что я хотела зафиксировать. Для чего — другой вопрос, но у меня получилось.

Прочитав до конца, я стала писать дальше, фразы пошли одна за другой.

Сначала неуверенно, настраиваясь на ту эмоциональную волну, что пронизывала весь текст, но потом быстрее. Скорость печати увеличилась до максимума через пять минут, когда я позабыла обо всем и углубилась в воспоминания с головой.

Ни с чем не сравнимое ощущение — переводишь в слова то, что идет из глубин памяти. Плохое и хорошее одинаково ценно для того, что ты делаешь. Иначе нельзя. Если раскрываешь себя, нельзя останавливаться на полдороги и заниматься сортировкой материала. Формальности будут иметь значение потом.

Главное, не дать им остановить твое движение.

Я работала час или полтора — не помню — и не замечала, что Таня находится неподалеку от меня. Ощутив ее присутствие, я вздрогнула. Кровь бросилась в голову, появилось чувство, что комната крутится. Неужели сейчас «видение» отключится? Я испугалась.

Таня ничего не говорила, сидя на диване слева от меня. Я не поворачивала головы.

— Это давно?

— С утра.

— И ты молчала?

— У тебя были свои проблемы, — сказала я. — Ты пришла не в настроении, так?

— Извини… Но… Я не верила.

— Конечно. — Мне было горько оттого, что она говорила правду.

— Извини, — повторила Таня.

— Ты не верила даже после того, как прочитала мною написанное?

Я повернулась к ней, Таня, приложила руку к губам, точно боясь, что ее вырвет. В ее глазах был страх.

— Но… Я считала, что ты просто знала расположение клавиш…

— Потрясающая версия. Лучше не позорь ни меня, ни себя…

Таня опять начала плакать. И после этого она хочет, чтобы я нормально к ней относилась? Таня привыкла спекулировать моей привязанностью.

Привязанностью?

— Я вижу мозгом, или каким-то потусторонним чувством, каким-то неизвестным органом… не знаю. Вчера я не могла тебе это продемонстрировать, а сейчас могу. Я не в состоянии контролировать включения и выключения, я не знаю, откуда это приходит и почему прекращается. Но это есть. Что тебе еще показать?

— Ничего.

— Отлично. Ты веришь. Все в порядке.

Таня стерла платком слезы со своих щек, шмыгнула носом, откинула волосы со лба движением головы. Когда она плакала, то становилась некрасивой.

— Извини меня. Я больше не буду… орать.

— Таня, это повторялось так много раз, что… короче, не надо клятв. И ты, и я сделаем это не однажды.

— Я не хотела. Выпила. У меня что-то сорвалось внутри.

— Ты ревнуешь. Это единственная причина. Но помни, о чем я говорила тебе: мы останемся при своем.

Таня покачала головой, пряча глаза.

— Ты жестокая.

— Нет, я реалистка, — ответила я. — То, что я разрушаю твои иллюзии, которые ты взращиваешь днем и ночью, не делает меня жестокосердной.

— Да, может быть. Я знаю, что виновата.

— Это здесь ни при чем.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Я не уйду, пока во всяком случае. Надо все хорошо обдумать.

Таня посмотрела на меня. Даже сейчас она пробует достучаться до моей жалости. Где та самая девушка, которая меня восхищала и была образцом для подражания? В эту минуту я испытывала к ней едва ли не ненависть. Хочется думать, что между нами будет по-прежнему все хорошо, только надо успокоиться и не мерить происходящее одними эмоциями.

Таня встала и вышла. Я посмотрела ей в спину. Ненависть — это точно была она — чуть не заставила меня сделать плохую вещь. Я видела, как догоняю Таню и… Фантазии о жестокости — притягательная штука. Каждый хоть раз испытывал на себе их мрачное волшебство. Освободиться от этих чар не так просто. Я осталась на месте, заставив себя отвернуться к компьютеру, а на кухне тем временем загремела посуда.

Человек, похитивший меня, не умел справляться со своими фантазиями.

Наверное, в этом его основная проблема, так же, как моя — наказывать себя за прошлое. Я закрыла лицо руками и зашептала: не буду плакать, ни за что не буду, не буду плакать…

Так этот вечер и закончился — мы с Таней не сказали друг другу ни слова, даже за ужином.

Ночью мне снился мой похититель. Я была уверена, что он снова вышел на охоту. В этом нет никакого сомнения… Может быть, он стоит возле подъезда и думает, как пробраться в квартиру. Его руки дрожат от нетерпения, и лицо перекошено… Утром я вспомнила, что ночью вставала с дивана, часа в три, и шла на кухню, чтобы посмотреть из окна. По двору мела поземка, голые кусты раскачивались на сильном ветру. Помню, я стояла, приложив к стеклу правую ладонь, и старалась расширить возможности своего «внутреннего зрения».

Казалось, я могу больше, чем просто улавливать очертания реальных предметов.

Но это был очередной самообман. Никакой телепатии и способности предсказывать — только опосредованное отражение материальной природы.

Похитителя, я, конечно, не заметила, но это ничего не означало. Во дворе достаточно затененных уголков, в которых можно укрыться.

Стекло под рукой было холодным. Увиденная мною картина поражала своей нереальностью. За световым флером над домом горели звезды, можно было различить наиболее яркие из них. Ночь. Ледяной свет фонарей, снег и полное безлюдье. В этом мире происходило нечто странное, чего я не могла, да и не хотела постичь умом; куда ведут и кем проложены скрытые потоки бытия?

Я прислонилась носом к стеклу, точно ребенок. В свете ближайшего к нашему подъезду фонаря запотевшее пятнышко от моего дыхания превратилось в странную бабочку. Может быть, мой похититель все-таки там, в мистической вязи голых веток, черно-резных теней и обжигающей поземки. Может быть, мне не зря чудится его голос. И все так же: вместо лица у него — черный провал, бездонная яма, в которую можно падать бесконечно…

Я встала утром в полной темноте.

Я ничуть не удивилась. Все вернулось к моему обычному состоянию.