Путь героев Старк Джеральд
– Яблочко от яблони, – многозначительно изрек Вигерен и, перейдя на заговорщицкий шепот, добавил: – Эвье, ты вроде близкий приятель наследника? Вот и расспросил бы – какова его ненаглядная рабирийская подружка в постели? Вдруг ему совет требуется?
– Или дружеская помощь.
– Вампирше рот заткнуть. Дабы не откусила чего лишнего и не лишила наследника престола способности к продолжению рода.
– Говорят, эти тульские девчонки столь щедро одарены Иштар, что возможностей единственного мужчины им недостаточно…
– Довольно уподобляться рыночным сплетницам, – без особой настойчивости потребовал Эвье. – Принца Коннахара с прелестной баронеттой диа Монброн объединяет чистейшее единство душ.
Ответом ему послужили глумливые смешки и замечание Вигерена:
– Такие слова смахивают на попытку оскорбления монархии. Какое единство душ? Его выдумали менестрели – исключительно для красоты.
Краем глаза Конни увидел лицо Айлэ. Она изо всех сил старалась делать вид, будто страдает глухотой или совершенно не понимает, о ком идет речь, но получалось у нее плохо. Еще Конни успел заметить ее кисть, непроизвольно сжавшуюся в подобие крючковатой лапы хищной птицы, и услышал сочившийся вежливым ядом совет:
– Не стоит давать лишнюю пищу слухам. По-моему, благородные месьоры, все очевидно.
– Сначала дверги с псиглавцами, теперь кровопийца, – уныло подытожил неразличимый в темноте собеседник. – А если принц действительно попытается добыть для своей подружки корону Аквилонии?
Отдельные сдавленные хмыканья перешли в короткий взрыв дружного хохота.
– Королева, – презрительно бросил Вигерен. – У мамаши Тавалы эдаких королев – выбирай, не хочу.
Пожалеть о своих словах он не успел.
Позже Коннахар так и не сумел восстановить происшедшее во вcex подробностях. Последнее, что сохранила память наследника престола Аквилонии – белая вспышка ярости и недоуменно-перепуганное лицо Эвье Коррента, пытающегося что-то объяснить.
Эвье первым оказался на пути Конни, оттого ему досталось чуть меньше прочих. Короткий прямой удар под ложечку прочно и надолго вывел его из игры – к счастью для самого Эвье.
Вигерен, полусотник «Черных Драконов» – тот самый почитатель веселых заведений – повернулся на звук быстро приближающихся шагов и немедля схлопотал в зубы. Молодой офицер был на четыре года старше принца, выше на полголовы и тяжелее самое малое на стоун, но даже не пытался толком сопротивляться – нападавший, казалось, состоял из одних бешено мелькающих кулаков. К тому же очередной яростный замах Конни пришелся Вигерену прямо в нос.
Легионер рванулся, ослепленный резкой болью, почти не видя противника и помышляя только о немедленном бегстве. Драться с одержимым боевым безумием? Упаси Митра!
К несчастью, полусотник стоял слишком близко к высокому стрельчатому окну, в которое с размаху и влетел. Будь переплет старинным, свинцовым, с толстенными цветными стеклами, запросто способными выдержать вес человеческого тела, все обернулось бы иначе. Однако гений-хранитель Вигерена нынешним вечером явно отвлекся и не следил за мытарствами подопечного.
Легкие раздвижные рамы, недавно установленная новомодная диковина из Аргоса, с грохотом проломились.
Немелодичный звон и треск грузно обрушивающейся шторы чрезвычайно удачно заполнили перерыв между очередными танцами. В черную дыру, обрамленную зубчатыми осколками, радостно ворвался сырой ветер, принеся с собой шелест дождя и неразборчивые яростные выкрики. Оркестр сбился с такта и умолк, разговоры прекратились, кое-кто из благородных дам наладился упасть в обморок.
К тому времени, когда слухи о происшествии достигли ушей коронованных особ, драка на балконе превратилась в некое подобие барсучьей возни – по мокрым мраморным плитам катались неопрятным клубком два порядком изодранных, местами окровавленных тела. Надрывно стонал Вигерен, пытаясь выбраться из расщепленных остатков рамы. Эвье, держась обеими руками за живот, свесился между колоннами ограждения и извергал остатки обильного ужина. Лицо у него приобрело бледный зеленоватый оттенок.
… Конни замахнулся в очередной раз, почти не осознавая, кого и по какой причине избивает. Время от времени до его слуха долетал слабый, омерзительно звучавший хруст, словно каблук сапога давил в лепешку панцирь крупного и наверняка опасного насекомого наподобие скорпиона.
– Пр-рекратить! – рявкнул мощный бас, знакомый всем без исключения обитателям дворца. Вслед за тем Конни, словно щенка, выволокли за шиворот из свалки и вздернули так, что носками сапог он едва касался пола. – Коннахар?.. Что ты тут натворил?
– Отпусти меня! Отпусти! – выкрикнул или, скорее, взвизгнул Конни, пытаясь вырваться и завершить расправу. Все старания привели к тому, что молодой человек в точности уподобился болтающемуся висельнику, лихорадочно пытающемуся нашарить спасительный чурбак под ногами. Спустя миг Конни свел близкое знакомство с холодной шершавой стеной, о которую его чувствительно приложили. Жестокая мера, как ни странно, вернула рассудку частичное здравомыслие, а с ним пришло тягостное недоумение.
Как же так вышло, он только собирался припугнуть этих болтунов и ничего больше…
Рука, мертвой хваткой сжимавшая воротник Конни, слегка разжалась и повернула его лицом к свету факелов. На галерее стало куда многолюднее, но Конни это не волновало. Он хотел одного: убедиться, что с Айлэ все в порядке. После начала схватки она куда-то пропала, и Конни испугался, как бы в суматохе ее случайно не задели.
Вместо баронетты Монброн Коннахар встретился взглядом с собственным отцом и невольно попытался отступить, чему воспрепятствовала не пожелавшая отдвинуться стена. Выражение лица правителя Аквилонии не предвещало ничего хорошего, хотя его вряд ли можно было назвать «разъяренным» или «свирепым». Внезапно Конни захотелось стать невидимым или открыть глаза, понимая: случившееся – не более, чем привидевшийся кошмар.
Еще он очень отчетливо понял – нужно немедленно что-то сказать (лучше всего правду), иначе грозит большая беда.
– Я… – молодой человек закашлялся. – Я…
Довершить фразу ему не удалось. С нижнего двора надрывно прокричали:
– Бегите за лекарем! Тут еще один валяется, он разбился!
– Утром поговорим, – ровным, напрочь лишенным каких-либо интонаций голосом бросил Конан, повернулся и, едва ли не оттолкнув сына, ушел.
Конни боязливо глянул ему вслед – король на миг задержался возле приходившего в себя Эвье, задал короткий вопрос и прошагал к двери в зал. Там уже скопилась изрядная толца сбежавшихся на шум гостей, пытавшихся разглядеть, что делается на галерее, и немедля шарахнувшихся в стороны. До Конни долетали распоряжения капитана дворцовой гвардии, приказывавшего немедля убрать с галереи всех посторонних, потом мимо пронесли наскоро сооруженные носилки. Из-под брошенного на них плаща свисала чья-то рука, изогнутая под неестественным углом.
В зале для торжеств вновь грянула музыка, и молодой человек вздрогнул от неожиданности. Праздник должен продолжаться, хотя к завтрашнему утру город переполнится самыми невероятными сплетнями. Конечно, досадное происшествие постараются замять и виновники понесут заслуженное наказание… но прежде ему необходимо кое-что сделать.
Коннахар помотал головой, убедился, что вполне твердо стоит на ногах, и, перешагнув через россыпь поблескивающих осколков, побрел искать Айлэ. Попавшийся ему на глаза стражник, поразмыслив, вспомнил, что совсем недавно видел баронетту Монброн спускающейся по лестнице в нижний двор.
Девушка стояла под проливным дождем, и Конни мимолетно задумался – плачет она или по ее лицу непрерывно струятся дорожки из капель. Он еще никогда не видел Айлэ плачущей и полагал, что она никогда не прибегала к этому вековечному женскому спасению. Ее нарядное платье, зеленое с черными и алыми полосами, стало похоже на скомканную мокрую тряпку, вычурная прическа рассыпалась на отдельные пряди, по которым текли тонкие ручейки. Конни попытался увести ее под выступающий карниз, где не так лило, но девушка вывернулась и отбежала. В ужасе Конни подумал, что после случившегося на галерее, Айлэ, должно быть, боится его. Многое ли она видела? Заметил ли кто-нибудь ее саму?
– Пойдем со мной, – умоляюще попросил он. – Ты промокла. Все закончилось. Я тебя напугал, да? Айлэ, ответь! Не хочешь разговаривать, так хоть кивни!..
– Они говорили сущую правду, а я солгала, – надтреснутым, скрипучим голосом произнесла девушка. Айлэ пятилась, ее узкие губы раздвигались в жутковатой скалящейся усмешке, открывающей четыре острых клыка уроженки Рабиров. Она сгорбилась, подняла руки – в правой по-прежнему болтался недавний подарок, изумрудная цепочка, камни тускло блестели, как чешуйки выброшенных на берег рыб – и коротким, неуловимым движением выбросила из пальцев когти. – Посмотри на меня, Коннахар. Посмотри внимательно. Вот что я такое на самом деле. Чудовище. Зря мы пытаемся обмануть самих себя. Нам не позволят остаться вместе. Я должна уйти, а ты – как можно скорее забыть обо мне. Иначе каждый новый день будет приносить тебе новые слухи обо мне. В конце концов никто не сможет отличить правду от лжи, и клеветников от друзей. Постепенно ты возненавидишь меня, а я… Я не могу стать другой! – она сорвалась на крик. – Не могу! Я – гуль! Вампир! В этом нет моей вины, но я – гуль! Такой родилась, такой и умру!
– Надеюсь, ты не собираешься умирать прямо сейчас, – вырвалось у Конни, и, когда опешившая Айлэ замолчала, он в три быстрых шага преодолел разделявшее их расстояние и сгреб встрепанную, насквозь вымокшую девушку в охапку. Острые когти рабирийки чувствительно царапнули по шелку колета, но Конни не обратил на этот скребущий звук внимания. – Никуда ты не уйдешь, потому что ворота закрыты и ночь на дворе. И еще потому, что я люблю тебя, слышишь? Тебя, такую вот сумасшедшую… мокрую… и единственную… Мне плевать, вампир ты или нет, но раз тебя это настолько беспокоит – я найду средство, чтобы ты перестала им быть. Ты меня слышишь?
Айлэ, ткнувшаяся лицом в плечо Конни, закивала, не поднимая головы, и невнятно пробормотала:
– Это ты безумец, а не я. Такого средства нет. Проклятие…
– К демонам бесхвостым ваше растреклятое Проклятие! Раз его наложили, значит, можно снять! Я обещаю это тебе!..
В небе полыхнула беззвучная, ослепительно-голубая вспышка, выхватившая из темноты очертания высокой стены, выступающие подоконники, галерею с округлыми провалами арок, изогнутые трубы водостоков, откуда хлестала белая, вспененная вода, и затянутое низкими тучами небо. Затем пришел звук – многократно усиленный сухой треск рвущегося полотна, оглушающий, не знающий преград и радостный голос стихии.
– Гроза, – растерянно ойкнула девушка. – Первая гроза!
На лестнице, ведущей с галереи, заплясали раздуваемые ветром язычки факелов и качающиеся желтые пятна масляных ламп.
– Ваше высочество! Баронетта Айлэ! Коннахар! Госпожа Монброн! Где вы? – звали тревожные голоса.
– Идем, – Конни потянул девушку за собой. – Мне еще предстоит взбучку от отца получать – вполне заслуженную… Ты случайно не знаешь, гроза в ночь Белтайна – хорошая примета или дурная?
– Х-хорошая, – простучала зубами Айлэ, которую начал бить запоздалый озноб. – А ты знаешь, что обещания, данные на Белтайн, надо обязательно выполнять?
Глава третья. Испытание
2 день Третьей весенней луны.
Дождь стих только к утру. Мир продолжал жить по своим законам, над городскими крышами забрезжил тусклый розоватый отблеск, сменившийся положенным рассветом и началом нового дня – солнечного и ветреного. Сидевший в оконном проеме Конни видел трепещущие флаги на дворцовой стене и раскачивающиеся макушки деревьев, растущих вдоль набережной. За дверями комнаты пару раз лязгнуло и громыхнуло – должно быть, сменялся караул – но засов на створках остался неподвижным.
Его отвели сюда вчерашним вечером, и с тех пор к нему никто не наведывался. О Коннахаре, наследнике аквилонской короны, попросту позабыли.
«Справедливо, – мрачно согласился Конни. – Чего обо мне беспокоиться? Жив-здоров и никуда не денусь из-под замка. Небось, до сих пор решают, как со мной быть. Только бы матушка вступилась, не то под горячую руку отец вполне может засунуть нашкодившего отпрыска в захудалую крепость на границе с пиктами. Или выставит из страны, чтобы глаза не мозолил. Пусть, мол, малыш Коннахар проведет годик-другой в Немедии, в тамошней Военной Академии. Ему это пойдет на пользу, – размышления Конни свернули в глубокую и опасную колею, проторенную бессонной ночью. – Вдруг я вчера кого-то убил? Что тогда? Попахивает уже не семейным советом, но Королевским судом. Выкуп за пролитую кровь, шумное порицание общества… Разумеется, не казнят, но пойдут пересуды… В крайнем случае, приговорят к заключению где-нибудь в отдаленном замке короны. Да, но как же Айлэ?!»
Воспоминание о баронетте диа Монброн напрочь лишило Конни способности трезво рассуждать, заставив спрыгнуть с окна и закружить по комнате. Ее наверняка удалят из дворца, чтобы больше не давать поводов для сплетен. Может, именно сейчас она торопливо складывает вещи, не сумев даже толком попрощаться…
«Айлэ уезжает, а я ничего не могу поделать!»
Мысль походила на ослепляющую молнию, швырнувшую пленника к дверям с намерением колотить по бесчувственному дереву до сбитых костяшек пальцев.
Остановил его негромкий шелестящий звук, с каким поворачивается хорошо смазанная латунная задвижка.
Посетитель небрежно захлопнул за собой дверь и наградил Конни мимолетным взглядом, от которого у любого человека внутренности поневоле съеживались в мелко подергивающийся комок.
Жалобно скрипнуло кресло, принимая на себя немалый вес, и Конан Аквилонский холодно потребовал:
– Ну, теперь рассказывай.
Повествование вышло кратким, и, как надеялся Конни, звучало достойно. Ничего лишнего, никаких обвинений, только четкое изложение событий. Ни единого словечка об Айлэ Монброн. Брызги этой грязной истории не должны запятнать ее имя. На галерее присутствовала только подвыпившая молодежь из дворца, позволившая себе пару несдержанных замечаний, вызывавших крайнее раздражение наследника короны, а более никого.
Закончив, он вопросительно скосился на отца, пытаясь догадаться, какое впечатление произвели его слова. Похоже, весьма скверное. На поблажки и чувство родительской любви рассчитывать не придется.
– Четыре человека, – раздумчиво, точно обращаясь к самому себе, протянул Конан. – Треснувшие ребра, сломанные руки, расквашенные носы. Трейско, недотепа, который грохнулся…
– Я его неудачно толкнул, – уточнил Конни, робко порадовавшись тому, что стычка обошлась без смертоубийств.
– … Который грохнулся с балкона, – не слушая, продолжал свое повествование король, – умудрился шлепнуться прямо на кхитайскую вазу. Никчемный фарфоровый горшок и его череп теперь весьма схожи. Голова со временем заживет, а осколки вазы пришлось выкинуть. Как и разбитое оконное стекло. Оно, между прочим, стоило не меньше двухсот солидов, не считая доставки из Мессантии. Полусотник Вигерен, когда очнется и заговорит, наверняка подаст в преждевременную отставку. К несению военной службы он более негоден. Вряд ли когда сумеет влезть в седло без посторонней помощи. То же относится к его приятелю Стимму, чья физиономия отныне и навсегда будет напоминать жабу, сплющенную копытом тяжеловоза. Да, еще Коррент-младший, мающийся от жестокого несварения желудка и испортивший мне утро своим нытьем… Коннахар, может, ты хочешь что-то добавить?
– Нет, – еле слышно выдавил наследник престола, мысленно прощавшийся с дамой сердца и друзьями. Сошлют, точно сошлют. В гости к любезным соседям, в Пограничье. Они как раз завершили постройку новой крепости на рубеже с Гипербореей, и им пригодится любой человек, способный держать оружие.
– Жаль, – фальшиво огорчился Конан. – Твой дружок Эвье был куда говорливее. Он почему-то решил, будто должен всенепременно разделить твою скорбную участь. Я с ним полностью согласен.
Никакой положенной благодарности к приятелю Конни не испытал. Скорее, глуховатую злобу на неуемную болтливость дие Коррента.
– Устраивать балаган с судилищем и публично рубить вам головы, пожалуй, не стоит. Лучше бросить в подземелье, – в голосе Конана зазвучала некая коварная мечтательность. – В холодный, мрачный, сырой подвал. С крысами и пауками. Ржавые цепи, никаких прогулок, тухлая овсянка и бичевание дважды в день. По праздникам – трижды. Как уверяют мудрые люди, такое времяпровождение расширит ваш кругозор и придаст суровый жизненный опыт. Куда это годится – моему сыну уже пятнадцать, а он ни разу не сидел в настоящей тюрьме! Я в твои годы… Впрочем, это к делу не относится. Решено: ты вместе с Эвье до конца года перебираешься в казематы Старого Бастиона. Вам понравится, обещаю. Заодно я позабочусь, чтобы подобных глупостей больше не повторялось.
Навощенные дощечки пола под ногами Конни начали рассыпаться, открывая бездонную пропасть, в глубинах которой призывно вспыхивали темно-багровые языки огня.
– Истинную причину всех неурядиц зовут девицей Монброн, верно? Без родительского пригляда она совсем распустилась. Ей давно пора замуж. Дадим вздорной красотке хорошее приданое от щедрот короны, затолкаем под венец, и пусть катится куда подальше. Скажем, в Полуночный Гандерланд. Или в родные Рабиры. А ты на досуге поразмысли, какую ценную услугу своей стране окажешь, коли мы предложим заключить брак между тобой и какой-нибудь из офирских принцесс. В Ианте их томится на выбор три или четыре. Любая согласна хоть сейчас переехать в Тарантию.
– Ты не можешь так поступить, – с мужеством отчаяния выговорил молодой человек.
– Почему? – вопросительно поднял бровь Конан. – Я король или нет? Захочу – прикажу зашить тебя в мешок и утопить в Хороте. Всегда мечтал побыть тираном.
– Если тебя хоть сколько-нибудь волнует судьба твоего сына… то есть моя…
– Да в целом Обитаемом Мире не найдется предмета, который волновал бы меня сильнее! – взревел король Аквилонии, подкрепляя слова могучим ударом ладони по полированной столешнице из мореного дуба. – Демоны Серых Равнин, о ней я и толкую, сын мой Коннахар – о твоей судьбе! Тебе пятнадцать зим. Твой отец, при всех его недостатках, убил своего первого врага в четырнадцать! Все, на что хватило тебя – учинить непотребную драку на званом ужине! Я, будучи мальчишкой, остался один во всем свете и прошел половину Материка, потому что хотел жить и узнать – что там, за поворотом дороги? Когда четверо недоумков чешут свои поганые языки об имя твоей возлюбленной, ты, вместо того, чтобы вызвать мерзавцев на поединок и изрубить в кашу, лезешь с кулаками, как малое дитя! Кром Воитель! Хоть бы ты прикончил этого паршивца Вигерена, пусть даже голыми руками! По крайности, тогда никто не мог бы сказать, что потомок Конана Киммерийца не смог смыть оскорбление кровью!
Должно быть, выражение лица Конни стало на удивление глупым и растерянным, поскольку король внезапно расхохотался и, пружинисто вскочив – кресло возмущенно пискнуло – обнял сына за плечи и притянул к себе.
– Ну что ж, – удовлетворенно изрек Конан, рассматривая потомка с каким-то радостным удивлением, в то время как потомок, начиная кое-что соображать, снизу вверх таращился на него, – все обстоит гораздо лучше, чем можно ожидать. Я все думал – проявится в тебе знаменитая кровь Канахов или нет? Дженна говорила: «Не торопись, обожди, дай мальчику подрасти» – и оказалась права.
Мрачные бездны отступили, к миру постепенно возвращались утраченные было краски, и ссылка в Пограничье больше не маячила неподалеку страшной угрозой.
– Можно ли понимать сказанное, – осторожно начал Конни, – как твое прощение?
– Прощение – само собой, – беззаботно отмахнулся Канах-старший, падая в кресло и жестом предлагая сыну сделать то же самое. Второго седалища в комнате не имелось, и принц опять устроился на облюбованном подоконнике. – Но так легко ты не отделаешься. Склоку ты учинил безобразную, и слухи поползли немедля. Между нами говоря, – он заговорщицки понизил голос, – на твоем месте я поступил бы так же, только наверняка прикончил бы этих болтунов. Самообладание в тебе, должно быть, от матушки. Йен всегда умела держать себя в руках, в какие бы переделки мы ни попадали… Эй, кто-нибудь!
На высочайший окрик явился один из стражников, несших караул под дверями. Выслушав повеление немедля раздобыть аргосского муската, он безмолвно удалился.
– Вообще-то подробности вашей задушевной беседы я разузнал к середине ночи, – признался король, дождавшись, пока двери закроются. – Как только улеглась суматоха, твоя подружка немедля помчалась к королеве – просить о заступничестве для тебя. Она до сих пор торчит в опочивальне моей жены. Рыдает и грозится кого-нибудь убить. Кроме того, те весельчаки беседовали достаточно громко. Нашлось еще с полдюжины заслуживающих доверия свидетелей их глупости. Я просто хотел тебя чуть-чуть проверить. Поздравляю, испытание ты прошел с честью. Ни разу не упомянул баронетту Монброн, не ныл, не ябедничал и не пытался оправдаться…
– Значит, подземелья не будет? – на всякий случай уточнил Конни. – И бичевания трижды в день тоже?
– Не будет, хотя неплохо бы, – хохотнул правитель Аквилонии. – Еще не хватало – в нарушение всяческих уложений подвергать особу королевской крови телесным наказаниям! Ревнители традиций сожрут меня вместе с сапогами и короной, уж будь уверен. И Рабирийский Изумруд я тоже не сошлю и замуж не спихну, иначе Райан с Меланталь напустят порчу на всю страну. Что же до офирских принцесс…
Король сделал вид, будто усиленно размышляет. Слегка воспрявший духом Конни немедленно похолодел от ужаса.
– Но, отец!..
– Что «отец»? – буркнул Конан, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос. – Между прочим, очень даже ничего девчонки. У меня где-то завалялись портреты, офирский посол старательно всучивал. Потом зайдешь, полюбуешься. И опять же, доля с тамошних рудников…
– Да не нужно мне их несчастного золота! – взмолился Коннахар, сваливаясь с окна, но тут, по счастью, бесшумный слуга внес покрытый пылью кувшин с клеймом королевских погребов и два резных хрустальных кубка на круглом подносе. Киммериец жестом отослал лакея и привычным движением распечатал сосуд. Золото аргосского муската урожая двадцатилетней давности заискрилось в граненом хрустале.
Конни, метавшийся по комнате, ополовинил свой кубок одним махом, на что его отец, с наслаждением перекатывая во рту первый, самый сладкий глоток, только неодобрительно покачал головой.
– Совершенно варварские манеры… гм… – пробормотал он. – Теперь приступаем к самому неприятному. Слушай внимательно, сын: за нарушение свода правил дворцового этикета и нанесение увечий отпрыскам знатных родов… проклятье, ну и покалечил ты их… я вынужден особым королевским указом понизить тебя в воинском чине на две ступени, поелику проступок твой относится к категории тяжелых. Ты приписан к Черным Драконам, ведь так?
– Так, – уныло подтвердил Коннахар.
– Так… и, насколько я знаю, в настоящее время состоишь в звании центуриона. Ох-хо-хо… Есть чем гордиться. Господа офицеры, вашего центуриона пожаловали в десятники…. Церемония состоится завтра, в присутствии высших чинов легиона. Заранее сочувствую: разжалование – вещь очень неприятная и постыдная. Лишение знаков различия, преломление клинка и так далее. Мучиться будешь в одиночестве – я на такое безобразие смотреть не пойду. Вигерену и Стимму, хоть, Митра свидетель, мне того не хочется, будет выплачена изрядная вира за поношение и ущерб здоровью. Пусть убираются по домам и больше мне на глаза не показываются. Двоих оставшихся обалдуев, Коррента и Трейско, вышлют из Тарантии в отдаленные крепости без возможности впредь занимать должности выше сотника… Вот такой веселый Белтайн получился.
– Могу я попросить за Эвье? – осмелев, перебил Конни. – Если кто виноват менее прочих, так это он.
– Я и сам так думаю. Болтает он много, а так парень неплохой. Хм… Ладно, посмотрим, что с ним делать. Теперь опять касательно тебя. На три луны я подвергаю тебя… как его там… золотому аресту без оков и замков. До наступления осени из дворца ни ногой, понял? Ни в город, ни на охоты, ни в гости, никуда! Мера негласная, но имей в виду: осмелишься снова что-нибудь учинить, вот тогда я рассержусь по-настоящему. Есть храбрость, есть упрямство, и пора научиться отличать одно от другого! Я понятно выразился?
– Понятно, отец, – смиренно кивнул молодой человек. – Я хотел бы еще спросить…
– Остается она во дворце, остается, я же сказал, – отрезал король, не сдержав усмешки при виде радости, озарившей лицо сына. – Успеешь еще налюбоваться. Только… Впрочем, сами разберетесь, не маленькие. И прекрати хлебать прекрасный мускат, как воду! Да, чуть не запамятовал. Достопочтенный месьор Борс Тегвир, воинский наставник, докладывает, что ты совсем забросил упражнения. Того и гляди забудешь, с какой стороны подходят к лошади! Посему своей королевской и, что гораздо важнее, отцовской властью в два раза увеличиваю для тебя время занятий в Фехтовальном Зале. Потом лично проверю, чего ты добился!..
З день Третьей весенней луны.
Треск ломающегося клинка, как полагал Конни, будет теперь преследовать его в кошмарных снах до самой смерти. Меч для позорной церемонии, само собой, взяли парадный, с тонким и заранее подпиленным лезвием. Звук получился именно такой, как требовалось – сухой, отрывистый, напоминающий резкий щелчок бича. Он заглушил даже низкие громыхания барабанов и мерный голос глашатая, зачитывающего королевский указ.
Слова приговора словно тонули в окружившем наследника престола густом сером тумане, походившем на дым от костра. Это и вправду был самый настоящий костер, где дровами служили стыд и раскаяние Конни. Отец говорил непреложную истину – Коннахар вел себя, точно маленький ребенок. Как теперь показаться во дворце? В лицо, конечно, никто не засмеется, но за его спиной наверняка будут перешептываться и тыкать пальцами. Единственное спасение – закрыться до наступления осени в своих комнатах и никого не впускать. Даже Айлэ.
Тихое звяканье заставило Конни на миг опустить глаза. Он увидел валяющийся под ногами безжалостно погнутый серебряный значок, изображавший маленького крылатого дракона и свидетельствовавший о его былой принадлежности к дворцовому легиону. Принцу внезапно захотелось нагнуться, подобрать фигурку и унести с собой – пусть напоминает о случившемся.
– Кру-угом! Марш!.. – лязгнуло над самым ухом.
Две шеренги слаженно развернулись и с какой-то непривычной торопливостью промаршировали к распахнувшимся двустворчатым дверям.
Конни потерянно смотрел вслед уходящим, в который раз пытаясь уверить себя: опала не настоящая. Осенью она закончится. В крайнем случае продлится до конца года. Его изгнание подойдет к концу, и новым королевским эдиктом наследнику вернут утраченное звание…
Тогда почему очертания гербов, вышитых на полотнищах знамен, развешанных по стенам Малого Церемониального зала, начинают подозрительно расплываться?
Кто-то настойчиво потеребил молодого человека за плечо, буркнув: «Иди за мной».
– Куда? – вырвалось у Конни прежде, чем он сообразил. Церемония еще не завершена. Разжалованному надлежит принять десять ударов хлыстом и на седмицу отправиться в камеру под зданием казарм. Первое из-за исключительности случая решено заменить символическим наказанием сшитой из образков кожи куклы-болвана, на которой обычно тренируются в точности метании ножей. Что касается второго, то здесь ничего не поделаешь – традиции есть традиции. Нельзя пренебрегать ими до бесконечности.
В глубине души Конни тихо порадовался тому, что на целых семь дней его оставят в покое. У него будет время как следует обдумать свой поступок и решить, какой должна стать его жизнь дальше.
Он достаточно спокойно вынес зрелище побиваемого болвана, хотя вздрогнул при первом хлестком ударе, невольно вообразив себя на месте бесчувственной куклы, набитой соломой. Молча спустился вслед за стражниками по просевшей от времени каменной лестнице в подвальные помещения, отрицательно покачал головой в ответ на вопрос, не нужно ли ему чего, и вошел в указанную дверь. Низкая толстая створка захлопнулась. Донеслись удаляющиеся по коридору шаги и опять грохот запираемого замка. Стало тихо. Должно быть, собратьев по несчастью принцу не полагалось.
Камера мало напоминала уютную комнату, но «преужасным узилищем» наподобие такого, что красочно расписывал отец, тоже не выглядела. Конни мимолетно пожалел, что в ней нет окон, если не считать крохотных отдушин под самым потолком, ткнул кулаком брошенный на лавку тощий тюфяк, нерешительно присел сверху… и сам не заметил, как задремал.
Проснулся он с ощущением чьего-то присутствия рядом. В камере появились новые предметы обстановки – колченогий стол и добротного вида скамья. На столе красовались бронзовая масляная лампа и внушительных размеров плетеная корзина, а на табурете сидел человек в плаще с низко наброшенным капюшоном. Когда Конни зашевелился, незнакомец обернулся, знакомым жестом сдвигая капюшон назад, и сочувственно поцокал языком.
– Мама? – спросонья Коннахар едва не принял гостью за порождение собственных грет. – Мама, ты что здесь делаешь?
– Нарушаю строжайший запрет моего супруга и повелителя, – невозмутимо отозвалась Зенобия. – Он не желает, чтобы тебя навещали. Я больше и не буду, но должна же я сперва лично взглянуть, как обращаются с моим мальчиком.
Королева Аквилонии внимательно оглядела старшего отпрыска и, придя к каким-то выводам, удовлетворенно кивнула.
– Мне сказали, ты отлично держался во время церемонии. Конан доволен больше всех, пусть и пытается это скрыть. Наконец-то он получил убедительное доказательство семейного сходства.
– Я старался, – Конни поймал себя на том, что вот-вот разревется, и с силой прикусил язык.
– Верю, – мягко сказала Дженна. – Я горжусь тобой и одобряю твой поступок… хотя по-прежнему не могу согласиться с твоим выбором. Я говорила и повторяю – одари своей благосклонностью какую-нибудь иную девицу.
– Ма-атушка, – укоризненно протянул Коннахар. – Помнится, ты обещала не вмешиваться в мои отношения с баронеттой Монброн!
– Раньше ты не встревал из-за нее в драки, – возразила королева.
– Но ведь я победил!
Зенобия сокрушенно вздохнула:
– Нет, ты даже хуже своего отца. Боюсь загадывать, какой ужас начнется во дворце, когда подрастут Лаэг и Диса… Астрологи лгут – мне не суждена мирная старость в кругу семьи. Ладно, герой, наслаждайся заслуженной карой, – она поднялась, одергивая длинный плащ. – По-моему, твои друзья вынашивают замысел устроить тебе побег. Ожидай запеченных в пирогах шелковых лестниц и напильников между книжных страниц. Прекрасной Айлэ я передам, что все твои помыслы – только о ней.
– Ты не знаешь, как обошлись с Эвье Коррентом? – на всякий случай осведомился Конни.
– Знаю. Он тоскует за решеткой в другой части подвала. Его приговорили к десяти дням заключения, – Дженна постучала по двери, чтобы ее выпустили, и повернулась к сыну: – Не грусти, Конни. Семь дней – не семь лет. Твоя жизнь не кончена, она только начинается. Скоро увидимся. Кстати, я на всякий случай захватила те книги, что лежали в твоей комнате. Расскажешь потом, отчего тебя так волнует происхождение рабирийцев?
Идя по коридору за тюремщиком, королева украдкой всхлипнула и раздраженно вытерла глаза краем торопливо извлеченного платка. Зачем дети так быстро взрослеют? Не успеешь оглянуться, а они уже перестали быть несмышлеными малышами, и больше не слушают твоих слов, разве что из вежливости.
Она поднялась по слабо освещенной лестнице, наклоняя голову, чтобы не удариться о низкий потолок. Свернула в боковой коридор, выводивший в старую крытую галерею между казармами королевской гвардии и первым этажом дворца. Ей редко пользовались, и Дженна надеялась, что ее визит в тюрьму останется незамеченным. Мианта Тилинг должна отвечать любому визитеру, что Ее величество Зенобия Канах пребывает в расстроенных чувствах и не желает никого видеть…
– Ой!
За поворотом Дженна едва не налетела на человека, подпиравшего стену и явно ожидавшего ее появления. Завидев торопившуюся женщину, он удовлетворенно крякнул и преградил ей дорогу, заявив:
– Вот и попалась. Куда ты ходила, дорогая? Госпожа Мианта строила такие честные глаза, уверяя меня в твоей немощности, что я ей сразу не поверил. Будешь признаваться?
– Не буду, – мрачно буркнула Зенобия. – Ты узурпатор и безжалостный тиран. Заточить собственного ребенка в подземелье! Не могла же я оставить его пропадать в одиночестве, без материнской поддержки!
– Ему нужна не твоя поддержка, а славная трепка, – добродушно поддразнил жену Конан. – Хорош малый ребеночек – избить до полусмерти четверых пьяных обормотов только потому, что они ляпнули гадость о его подружке!
Королева Аквилонская поджала губы, всем видом показывая, насколько она презирает такой способ разрешения трудностей, и осведомилась:
– Долго ты собираешься его там держать?
– Ровно седмицу, ни днем больше, – заверил ее Киммериец. – Что касается дальнейшей судьбы Конни… Я кое-что придумал, но мне нужен твой совет. Идем, по дороге поговорим.
– Внимаю, – Зенобия поневоле заинтересовалась. Дослушав, негромко рассмеялась: – Это не наказание, а поблажка. Думаешь, он справится?
– Конечно, – самоуверенно отозвался Конан. – Чей он сын, в конце концов?
10 день Третьей весенней луны.
По расчетам Конни выходило, что сидеть взаперти ему оставалось совсем недолго, всего один день. Однако ему выпало маленькое послабление. Вскоре после восьмого послеполуденного колокола (Конни слышал его размеренные удары, долетавшие сквозь толщу стен) скрипнул поворачивающийся ключ в замке, заскрежетал засов и в камеру заглянул Грельго, старший из тюремных надзирателей. За время вынужденного безделья Конни познакомился и с ним, и с тремя его помощниками, выслушал уйму рассказов о тяготах службы и с десяток неизбежных историй о неугомонных призраках былых обитателей подвалов под гвардейскими казармами.
– Велено выпустить, – сообщил Грельго и многозначительно ткнул пальцем в закопченный потолок, показывая, с каких недосягаемых высот явилось подобное распоряжение. – Жалобы высказать желаете? Нет? Ну, благодарствуем… Попадаются такие сидельцы – мы вокруг них, значит, едва ли не на цыпочках бегаем, а они нам же потом страшными карами грозятся… Сопровождающего покликать? Обойдетесь? Тогда вот по этому коридору до конца, толкнете дверцу – она незапертая – и сразу увидите гвардейский караул. Будьте здоровы, Выше высочество.
Тарантийский дворец приветствовал наследника престола мирной тишиной. Никто его не встречал – должно быть, неизбежные торжества по поводу воссоединения правящей фамилии предполагались завтра. Весть об обретении Коннахаром заслуженной свободы, похоже, не достигла даже его близких друзей. Оно и к лучшему – Конни не хотелось сейчас болтать и отвечать на сотню различных вопросов.
Поразмыслив, не заглянуть ли на половину родителей, принц счел такой поступок излишним. Отцу и матушке наверняка известно, что отпрыск больше не под замком. Зачем тревожить их визитом посреди ночи? Айлэ сегодня тоже повидать не удастся. Госпожа Тилинг строжайше оберегает честь порученных ей девиц и вежливо, но непреклонно укажет принцу на дверь.
Дальнейший путь определился сам собой. Молодой человек сперва наведался в Приречное крыло, где располагались термы (тамошние служители если и удивились потрепанному виду наследника, то виду не подали), откуда заглянул на Малую кухню, совершив очередное нарушение правил этикета и разжившись поздним ужином.
Под личные владения старшего королевского отпрыска отвели – по его настойчивой просьбе – причудливого вида башенку в полуденной части замка. В шести комнатах отлично разместились все предметы, необходимые для жизни и таковую украшающие, расставленные в некотором живописном беспорядке. За время отсутствия принца тут явно похозяйничали слуги, причем под бдительным надзором королевы, в который раз переделавшей жилище дражайшего сына в соответствии с личными вкусами и воззрениями.
Войдя, Конни только головой покачал. Матушка всегда остается верной страсти к порядку. Интересно, содержимое стола она тоже перебрала, разложив листок к листу? Жуткую помпезную картину на стене гостиной он завтра точно выбросит… и тонконогий резной столик тоже.
Семь дней символического заключения не прошли даром. Пожалуй, впервые в жизни Коннахар всерьез над чем-то задумался. Обещание, данное сгоряча Айлэ Монброн, требовалось выполнить. Только как? С чего хотя бы начать? Его учили – любое важное событие должно оставлять по себе след. Отголоски войны, гремевшей на Полуночи Материка восемь тысяч лет назад, наверняка сохранились в каких-нибудь летописях. Нужно искать. Если потребуется, он переселится в библиотеку. Один человек не одолеет такую гору рукописей. Нужна помощь. К кому обратиться? Месьор Невдер, Меллис Тосдаль и ее брат – они наверняка согласятся, хотя втихомолку решат: Конни взялся за невозможное дело. Ну и пусть. Если он добьется успеха, ему будет за что уважать себя. Или он собирается всю жизнь провести в тени своего великого отца?
Рассуждения настолько захватили Конни, что он не обратил внимания на беззвучно открывшуюся и закрывшуюся дверь. Вошедший, словно колеблясь, постоял на пороге, глядя из темноты на огонь в камине, отодвинутое кресло и молодого человека, выглядевшего не то дремлющим, не то глубоко задумавшимся.
Впрочем, он услышал легкий скрип половиц и оглянулся, увидев тонкий, призрачно мерцающий силуэт. Тень гибко присела рядом, обернувшись вполне живой и осязаемой Айлэ Монброн. Таинственное сияние исходило от ее туники, расшитой серебряными звездочками по темно-зеленому бархату.
– Я случайно узнала, что ты вернулся, – чуть дрогнувшим голосом сообщила девушка, теребя охватывающую шею изумрудную цепочку. – Словно прошло не семь дней, а семьсот лет…. За это время я стала взрослее и кое-что поняла. Я больше не могу без тебя.
Никогда еще не изменявший принцу дар речи внезапно пропал. Он смотрел на давно знакомое, узкое, точеное лицо в обрамлении густых темных волос, на влажно поблескивающие глаза цвета переменчивой морской волны, в которых отражался он сам, и слышал беззвучные раскаты грома в ушах, складывающиеся в незамысловатые слова: «Это Айлэ. Она пришла ко мне и хочет остаться навсегда. Такого не может быть. Я, наверное, сплю.»
Последнее соображение заставило Конни протянуть руку к полуночной гостье. Его пальцы нерешительно коснулись плеча, от которого исходило суховатое тепло, поднялись выше и запутались в локонах, казавшихся одновременно жесткими и шелковистыми. Коннахар осторожно потянул девушку к себе, и она с мягкой готовностью подалась навстречу.
Конечно, им доводилось целоваться прежде. Почти всегда у Конни начинала сладко кружиться голова, а его подруга, лукаво смеясь, отодвигалась в сторону. Но сегодня… Сегодня это напоминало падения и взлеты парящей высоко в небе птицы. Или неодолимое влечение набегающей на берег и отступающей океанской волны. Или пьянящий вкус перебродившего меда… Айлэ Монброн досталась ему, словно завоеванная в сражений награда – желанная и мнившаяся почти недосягаемой.
Спустя какое-то время Коннахар осознал, что полулежит на растленной перед очагом медвежьей шкуре, сжимая в объятиях тихо постанывающую и трепетавшую от наслаждения Айлэ. Ее сверкающее платье и его одежда небрежно скомканными тряпками валялись поодаль. В глубине души он опасался собственной неопытности – ведь он впервые познавал женщину! – но со второй попытки им удалось приноровиться друг к другу.
Огромный мир уменьшился до крохотного пятна света, льющегося из камина, и наполнился чередой мимолетных, но таких ярких и притягательных ощущений. Конни запомнил бархатистую гладкость горячей кожи под своими ладонями, скользящие движения (сперва торопливые и неловкие, постепенно они приобрели нужную соразмерность), и как, отдаваясь, рабирийка пристально глядела на него чуть расширившимися глазами: сверху вниз, быстро и жадно втягивая воздух. Ее волосы растрепались, девушка раздраженным кивком головы постоянно отбрасывала их назад, и тогда на стене возникала причудливая расплывчатая тень.
Глава четвертая. Единомышленники
17 день Третьей весенней луны.
В Охотничьей залой за семь дней произошли разительные перемены. Теперь она напоминала не то библиотеку, разгромленную безжалостными завоевателями, не то жилище чуток свихнувшегося волшебника. Книги стопками возвышались на столах, придавливая разлохматившиеся и скручивавшиеся в трубку края чертежей неведомых земель, громоздились на подоконниках, теснились на полках шкафов и без всякого уважения к письменному слову валялись на полу. Среди пергаментного хаоса неприкаянно поблескивал серебряный поднос, украшенный полупустым кувшином, парой грязных бокалов и тарелкой с частично съеденной куриной ножкой.
Две юные дамы – одна с золотисто-рыжими, другая с черными локонами – сидя на полу, сосредоточенно изучали толстенную рукопись, причем блондинка рассеянно грызла кусок пирога, щедро посыпая старинный фолиант крошками. В углу кто-то спал, с головой накрывшись парадным багряным плащом с золотой отделкой, и еле слышно похрапывал.
Толстые свечи в бронзовых шандалах догорели до самого основания, над ними поднимался сизоватый дымок.
Темноволосая девица потянулась, протерла ладонями глаза и удивленно воззрилась на появившийся между задернутыми шторами желтоватый проблеск. Нахмурилась, соображая, и толкнула соседку локтем:
– Доброе утро. Оторвись от чтения. Все равно мы не разыскали ничего нового.
– Уже утро? – недоверчиво утончила Меллис Юсдаль, переворачивая очередную страницу.
– Восьмой или девятый послеполуночный колокол, – перейдя к решительным действиям, Айлэ отобрала у подруги книгу. – Довольно. Иначе мы скоро превратимся в кучку книжных червей. Мелких, белесых и противных.
Меллис приглушенно хихикнула и огляделась вокруг. Похоже, им теперь до конца жизни придется рыться в старинных манускриптах, извлеченных из книгохранилища замка и специально доставленных из Обители Мудрости. Спрашивается, почему? Да из-за влюбленного по уши Коннахара, который бросается невыполнимыми обещаниями! Найти средство для снятия тульского Проклятия! Выдумал настоящий подвиг для героя! С равным успехом наследник Аквилонии мог посулить даме своего сердца раздобыть для нее сказочное яблоко, дарующее бессмертие, или алмаз величиной с человеческую голову!..
«Ты просто завидуешь, – оборвала себя Меллис. – Прекрати. Успеешь еще получить свою долю нежных чувств и вздохов при луне. Вкупе со случившимся по твоей вине поединками и грязными сплетнями».
Распахнулась дверь, впуская сначала выглядевшего чрезвычайно озабоченным Конни, а затем препиравшихся на ходу Ротана Юсдаля и месьора Невдера. Оба тащили по толстой стопке фолиантов, и Меллис услышала скорбный вздох, испущенный баронеттой диа Монброн.
– Как поживаете, благородные девицы? – серьезно осведомился Коннахар.
– Мы вот-вот захлебнемся в книгах! – рабирийка вскочила на ноги и протестующе выставила ладони перед собой. – Чем больше мы читаем, тем больше запутываемся! Тексты каждым словом противоречат друг другу, мы постоянно запинаемся об огрехи переводчиков и ровным счетом ничего не понимаем, когда речь заходит о магии!
– Айлэ решила впасть в отчаяние, – не слишком вежливо, но справедливо отметил Ротан, водружая свою ношу на край стола. Книги опасно закачались. – Не знаешь, сестрица, с чего бы ей захотелось предаться унынию?
– Она права, – грустно согласилась Меллис. – У нас ничего не получается. Мы не представляем, что искать и где. Кроме того, у меня возник очень простой вопрос, на который я не смогла найти ответа. Предположим, способ уничтожения Проклятия Рабиров есть. Тогда почему за восемь минувших тысячелетий никто до него не додумался и не применил? В прежние времена волшебники умели и знали куда больше, чем сейчас!
– Возможно, положение дел в мире было таково, что не сыскалось ни одного желающего вплотную заняться трудностями обитателей Рабиров, – негромко предположил месьор Невдер. Айлэ недоверчиво пожала плечами и, аккуратно ступая между колоннами из рукописей, перебралась ближе к принцу. Как заметила не только Меллис, после разразившегося на празднике Белтайн скандала Коннахар и баронетта Монброн постоянно держались рядом, точно бросая безмолвный вызов обществу. Не способный испытывать положенного трепета перед блеском королевской власти Ротан со смешком уверял сестру: эти двое не только считают себя будущими супругами, но наверняка уже являются таковыми.
– Госпожа Айлэ отчего-то не желает замечать достигнутых вами успехов, – почтенный библиотекарь устроился за столом, разложив перед собой веер густо исписанных листов пергамента.
Впервые за последние сто или двести лет – а может, пятьсот, кто его знает… – кто-то взял на себя труд собрать воедино разрозненные обрывки истории возникновения поселений в Рабирийских горах. Получилась хоть и неполная, но весьма прелюбопытная картина, в которой нас интересует один определенный момент – обстоятельства возникновения Проклятия… Ротан, не желаешь продолжить?
Конни и Меллис, переглянувшись, еле подавили готовый вырваться смешок – происходившее удивительно напоминало давешние уроки истории. В каком году происходило сражение при Лареде и каковы были его последствия? Кто и когда основал Шамарскую крепость? Назовите условия Рамолийского мирного договора, заключенного Сигибертом Завоевателем!..
– Для начала нам придется согласиться с существованием пресловутой Полуночной Цитадели, – внушительно заявил Юсдаль-младший. – И с тем обстоятельством, что ее взяли штурмом, а после разрушили. Последствия разрушения оказались столь грандиозны, что нанесли ущерб почти всем землям Материка и, возможно, привели к гибели великой островной империи Атлантиды. Перечислить достопочтенных авторов, на основании изучения трудов которых я пришел к такому выводу?
– Не надо, – милостиво дозволил Коннахар. – Мы верим.
– По всему выходит, что Проклятие возникло либо во время, либо незадолго до падения Крепости. Раньше о нем не упоминается, а позднейшие хроники всецело принадлежат кхарийцам, мало интересовавшимися историей других народов… Нам бы хоть парочку описаний событий тех времен, желательно созданную очевидцами, – с сожалением добавил Ротан. – Пусть даже испорченных бездарным переводом!
– Так сохранились же альбийские летописи, – вмешалась Меллис. – В Бельверусё хранится список под названием «Кэннэн Гэллэр»…
– «Звездные имена», – перевела слегка оживившаяся Айлэ.
– В Кордаве вроде как уцелела некая «Скрижаль изгнанников», созданная гулями. Если Конни обратится с просьбой одолжить эти книги, ему наверняка не откажут.
– «Скрижали» давно не существует, – покачал головой Невдер.
– Мой отец говорил, будто своими глазами видел ее, – заупрямилась девушка.
– Меллис, не перебивай, – Ротан вернул себе право говорить. – Продолжаю. У осаждавших Цитадель и осаждаемых, само собой, имелось командование. Нас интересует предводитель нападавших, потому как именно его полагают творцом Заклятия. Этого человека – прошу прощения за оговорку, не человека, альба – звали Исенной, а еще Феантари, Аллериксом и десятком иных имен. Айлэ, ты хочешь что-то добавить?
– Давняя традиция, – объяснила девушка. – Сохранилась в Рабирах до нынешних времен, члены нашего племени носят личные имена, известные только узкому кругу родственников, фамильные имена для общего употребления, и еще частенько прозвища, с течением времени присоединяющиеся к имени как неотъемлемая часть.
– Почему ты раньше не сказала? – вырвалось у Ротана. – Я битых три дня корпел над десятком разных рукописей, пока смекнул, что речь в них ведется об одной и той же личности!.. Ладно, для простоты и удобства остановимся на Исенне – это имечко встречается чаще прочих. Он был неплохим полководцем, но за время долгой войны с Цитаделью, видимо, слегка повредился рассудком. Когда ему сообщили об удачном бегстве части осажденных, Исенна и сложил это самое Проклятие. Без долгих размышлений, без изысканий в мудрых книгах, просто вышел в поле и от души прокричал на весь белый свет – «Данной мне властью проклинаю вас до семисотого колена!». Мне еще встретилось краткое упоминание о его кончине, последовавшей почти сразу за созданием Заклятия и окруженной крайней таинственностью. Такое чувство, что Исенну побаивались даже собственные соратники. Я склонен думать, что они сами помогли ему не задерживаться более на этой грустной земле…
– Весьма познавательные и совершенно бесполезные сведения, – спавший в углу и оттого не принимавший участия в беседе человек уселся и с подвыванием зевнул. – Доброго утречка, прекрасные дамы и благородные месьоры. Может ли скромный недоучившийся студиозус указать вам на одну большую ошибку, кою вы допускаете? Вы рыщете в поисках первопричины, вместо того, чтобы исправлять следствия.
– Глас истины, – вяло съязвил Ротан, обидевшись, что его в очередной раз перебили. – Пророк из винной бутыли. Ну, поведай тогда нам, что делать!
На самом деле Ариен Делле, именовавший себя «недоучившимся студиозусом», преподавал в стенах Тарантийской Обители Мудрости, слывя большим знатоком по части разгадывания исторических казусов и изучения давно сгинувших языков. В замок его привел месьор Невдер, утверждая, будто его давний знакомый является важнейшим дополнением к тем фолиантам, что по требованию Конни перевезли с Правого берега на Левый, сиречь во дворец короны. Ариен немедля обозвал затею принца юношеской авантюрой и свел дружбу с Ротаном, уговорив того притащить в Охотничью залу корзину с десятком кувшинов. Более ученый муж никакими трудами себя не обременял, разве иногда помогал страдающим Меллис и Айлэ переводить особо запутанные места да развлекал девушек забавными историями из жизни былых королей Аквилонии.
– Я же сказал – исправлять последствия, – терпеливо повторил Ариен. – Разыскать и изучить книги, где описывается, как снимать проклятия, все равно какие. Мне однажды попался в руки труд какого-то малоизвестного волшебника времен Кхарии, так вот он приводит заклинание, использованное им для изничтожения обманных чар и утверждает, будто оно отлично подействовало. Заклинание он придумал не сам, а тоже вычитал в еще более старинной магической книге нелюдского народа – возможно, альбийской или созданной двергами – и с горем пополам перевел его на собственное наречие. Восстановить изначальный текст мне так и не удалось, но в пересказе на аквилонский оно приблизительно звучит так:
- Черный ветер к Полуночи мчит облака,
- Древний морок с собой унесет.
- Будет так, даже если минули века,
- Будет так, ибо сила моя велика,
- Черный ветер мне силу дает.
– Какое же это заклинание? Обычнейшая кансона, – кротко заметила Меллис. – Однако совет месьора Делле представляется мне… Айлэ! Да что вы застыли? Ослепли, что ли?! Айлэ плохо!
Внимательно слушавшая доселе рабирийка внезапно сгорбилась и начала заваливаться набок. Стоявший рядом Коннахар от неожиданности не успел ее подхватить, и баронетта Монброн не слишком изящно шлепнулась на пол, заодно взмахом руки опрокинув погасший шандал. Ее без того бледная кожа стала какой-то голубоватой, ярко-зеленые глаза потеряли осмысленность и закатились под веки. Она пробормотала неразборчивую фразу, сопроводив ее слабыми шлепками ладоней по полу. Меллис услышала царапающий звук и поняла – так скребли по ореховым доскам наполовину выпущенные когти девушки-гуля. Выглядели они жутковато – кривые и острые, цвета воска или старого дерева.
Толком помочь Айлэ никто не успел, ибо спустя миг та вполне самостоятельно села, надрывно кашляя, и слабым голосом попросила увести ее отсюда.
– Беседы и рассуждения на сегодня завершены, – Конни с величайшей осторожностью поднял свою подругу, убедился; что та достаточно крепко держится на ногах, и бросил на растерявшихся приятелей косой ожесточенный взгляд.
– Но я совсем не хотел… – промямлил вслед принцу обескураженный Ариен. – Не предполагал и в мыслях не имел…
– Неужели заклятие могло подействовать на Айлэ? – шепотом спросила Меллис у брата и месьора Невдера. Никто не ответил, но девушка почему-то решила, что Ротан и библиотекарь согласны с ней.
18 день Третьей весенней луны.
Душевное спокойствие к Айлэ не возвращалось, а попытки скрыть нешуточный испуг выглядели просто жалкими. Единственным внятным объяснением ее поведения стала короткая обмолвка: «Будто нечто пыталось изменить меня».
Расспросы Конни закончились плачевно. Рабирийка заявила, что желает побыть одна, и едва ли не бегом скрылась за дверями покоев, занимаемых младшими придворными дамами. В течение всего дня Коннахар отправлял кого-нибудь справиться о ней. Вестники приносили одинаковый ответ – баронетте Монброн нездоровится.
Непонятное событие заслуживало тщательного обдумывания. На всякий случай принц даже записал произнесенные Ариеном строчки, но произносить их вслух не решился. Да, на первый взгляд в них не крылось ничего магического, но вдруг? Произвели же они такое неожиданное и пугающее впечатление на Айлэ… Может, им в руки случайно попал ключ к разгадке, но по своему незнанию они не могут им правильно воспользоваться? Или четверостишие – не ключ, а своеобразная подсказка?
Окончательно запутавшись в вопросах без ответов, Конни счел полезным слегка развеяться. Нет никакого проку маяться под дверями комнаты Айлэ Монброн, раз он ничем не может ей помочь, или бесцельно перелистывать старинные фолианты. Он немедля пошлет за Ротаном Юсдалем вкупе с вытерпевшим свои десять дней пребывания за решеткой Эвье Коррентом, и честно приступит к выполнению отцовского требования – почаще вспоминать о занятиях в Большом Манеже.
В ожидании приятелей Конни сидел в Охотничьей зале, снисходительно озирая царивший беспорядок, и раздумывая – не отписать ли в самом деле в Немедию с просьбой выслать кое-какие ученые труды?
Читать бесплатно другие книги:
