Иду на «ты» Подгурский Игорь

– Да начхать им на наши предупреждения,– занервничал уже и Ермак.– Вона у них подкрепление идет-едет.

– Ох, маму их! Доннер веттер,– невесело присвистнул Кузнецов, вглядываясь во вновь прибывающих.– Нечисть…

Картинка и впрямь впечатляла.

К группе разгулов с двух сторон направлялось весьма колоритное подкрепление. Из-за излучины справа на огромных, резвых волколаках вытрусили два десятка здоровенных орков и еще десяток отборных гоблинов-альбиносов.

Легкая поступь и зеленые прорезиненные плащи следовавшего за ними пешего отряда выдавали в нем группу эльфов. Некоторые из них что-то пели – печальная, заунывная походная баллада нагоняла на окрестность дикую тоску, от которой увядали даже осины.

Можно было, однако, уверенно сказать, что шли эльфы навеселе, поскольку то там, то тут в их таборе мелькали фляги эля. Изредка из этой группы доносился леденящий душу выкрик типа «Сверлистендрель!» или «Полундрагивольт!» При этих выкриках уши эльфов начинали мелко подрагивать. Куцые рысьи кисточки на них мотались из стороны в сторону, длинные мелированные волосы развевались, как конские хвосты, и цеплялись за репейник. «А хороши скальпики!» – профессионально отметил коллекционер Ерофей Павлович, но тут же осекся и виновато потупился под насмешливым взглядом Поповича.

Чуть поодаль эльфов, на почтительном расстоянии, грузно и мерно топал горный тролль средних размеров. Время от времени он с недоверием и опаской поглядывал на своих нетрезвых и шальных соседей. При особо душераздирающих выкриках тролль отворачивался в сторону и мелко крестился слева направо.

Между тем из подлеска, построившись в боевой порядок «порося», ломились через кустарник и шаркали своими подкованными кожаными сапогами патлатые бородатые гномы. В бородах – даже на таком приличном расстоянии – угадывались объедки вчерашнего ужина.

В мефриловых шлемах, коротких клетчатых юбках, плотно укутанные шалями, гномы шли молча, отчего производили вполне достойное впечатление, которое портило лишь непомерно громоздкое оружие. Казалось, что на вооружение отряда ушли топоры двух десятков опытных средневековых палачей. Футляры от топоров, надрываясь от тяжести, тащили за гномами два мохноногих маленьких орка. Рядом с ними мелькали подбитые красным войлоком элегантные черные плащи вампиров-мутантов, способных безболезненно переносить солнечный свет.

– А может, передумаешь, Илюша? – поинтересовался Задов, нервно облизывая пухлые губы.– Видишь, сколько их привалило, прогрессоров-цивилизаторов. Пошли с нами.

– Не могу, Лева,– с раздумчивой улыбкой шепнул коллеге Илья.– Видит Бог, не могу. Слово богатырское крепче стали булатной. Ступай, добрый молодец, стяжать славу ратную. Славу ратную да былинную, исконную да непреходящую, гордую да вековечную, вековечную и так далее.

С этими проникновенными словами доброго дружеского напутствия Илья ухватил Задова за пояс, легко приподнял и выпихнул из окопа. Для убедительности он пару раз ласково ткнул пудовыми ножнами товарищу пониже спины, и тот невольно выпрямился.

Один он оставался недолго. Следом за Задовым через бруствер легко перемахнул прошедший лубянскую, а главное, дворовую школу взаимовыручки Николай Кузнецов. После равнодушно и сноровисто перелез Алеша, лениво, но спокойно перевалился Ерофей Ермак.

Отряженная на переговоры четверка, чертыхаясь, продралась калиновыми кустами уже к самому мосту, когда на вражеском берегу ее наконец заметили. Один из девяти сверкающих латами разгулов негромко окликнул кого-то из товарищей и, не спешиваясь, направил коня на бревенчатый мост. Остальные рыцари с явным удовольствием покинули седла, разминая затекшие ноги. Нечисть форсировать реку не спешила.

Приободренный таким неспешным развитием событий, Задов нетерпеливо дернул Ермака за рукав:

– Двинули, Ерофей, ты гуторить будешь, а я переведу слово в слово. Отбрешемся, авось и обойдется.

Ермак с сомнением покосился на новоиспеченного переводчика. Он, похоже, оптимизма боевого товарища не разделял и на языковые способности Левы полагаться не собирался.

– Колян со мной за толмача пойдет,– глухо буркнул Ермак, тяжело вздохнул и насупился.

– Обижаешь, начальник,– оскорбился Задов.– Перед бугром ответишь за нарушение приказа.

– Я тут бугор,– опять вздохнул, перепоясываясь, Ермак.– И пойдет со мной Кузнецов.

Кузнецов с готовностью вскинул гордый арийский профиль:

– Яволь, господин Ермак! То есть – всегда готов. Почту за честь.

Алеша одобрительно кивнул и придержал Задова, на устах которого трепыхалось то ли «пионер сопливый», то ли «гитлерюгенд недоношенный», то ли «скаут недобитый». Впрочем, в глубине души такой поворот дела Леву более чем устраивал. Он презрительно хмыкнул и, демонстрируя несогласие с линией командования, решительно присел на бугорок. Попович, краем глаза поймав внимательный взгляд Ильи, остался стоять.

Высокие договаривающиеся стороны встретились для переговоров аккурат посередке Калинова моста. Внизу мягко плескалась Смородина и, обхватив руками одну из бревенчатых опор, высунулась по пояс заинтригованная происходящим бесстыжая русалка. Дождик тоже поутих, и даже солнышко, собираясь закатиться за горизонт, с нездоровым для здешних мест любопытством на минуту выглянуло радугой из-за редеющих туч. Переговоры открылись без церемоний.

– Слышь, мужик,– решительно начал Ермак,– ты тавой… Сюдысь не ходи, а мала-мала тудысь ходи. Андерсен?

С этими словами Ерофей Павлович небрежно кивнул в сторону, где правее моста угадывался неглубокий брод.

– Переводи, Колян,– утомленный переговорами Ермак облегченно перевел дух.

Обескураженный Кузнецов молчал. В предложении форсировать реку вброд, сделанном Ермаком противнику, ему попеременно виделось то явное предательство, то тонкий расчет на обстоятельства ему, новобранцу, неясные. Кроме того, его всерьез разобрало любопытство: являлось ли слово «андерсен» фамилией рыцаря или это изрядно искаженное английское «understand»?

Рыцари в латах тоже молчали, и молчали довольно долго, явно ожидая или продолжения или, на худой конец, перевода. Неловкая пауза затягивалась.

Пять минут спустя один из разгулов утомился. Сняв шлем, он подставил мокрый лоб налетевшему ветерку и, вежливо наклонив голову, представился на вполне сносном русском языке:

– Сэр Артур Камелотский. Господа, имею честь сообщить вам, что данная мнимая реальность входит в зону жизненно важных интересов Островного графства. По праву первооткрывателей этот запущенный континуум принадлежит нам. Наши ирреальные соплеменники проявили к новым жизненным пространствам понятный живой интерес. Завтра, в канун Хеллоуина, ровно в полдень, темпорально-пространственный барьер будет снят, и мы вступим во владение своей законной собственностью. Надеюсь, что конфликта мы избежим. Dixi.

– Дикси – это, кажется, остров такой,– тихо пояснил Ермаку Кузнецов.– А еще «я все сказал» по-латыни.

– С нечистью дружбу водите,– нехорошо прищурился Ермак.– Вампирчиков приваживаете, волколаков пасете, гномов подпаиваете?

Сэр Камелотский сокрушенно вздохнул:

– Права нечисти в нашем графстве столь же уважаемы, как и рыцарские и любые другие. Свобода совести и бытия, если вам угодно.Они разделяют наши взгляды на круговорот праны и маны, и мы к ним лояльны. Насколько мне известно, ваше Лукоморье тоже процветает, и энергию вы качаете именно оттуда.

При этих словах в устах разгула скользнуло что-то змеиное – то ли раздвоенный язык, то ли гадкая ухмылка.

– Наша нечисть кровь по ночам у детишек не сосет. И Лукоморье наше не шабаш, а заповедник, законом хранимый.– От патриотических аргументов Ерофея Павловича явно попахивало кваском, но сдаваться он не торопился.– И потом, какие вы, чеширский кот, первооткрыватели, ежели тут люди спокон веков живут.

– Быдло это, а не люди! – свой шлем снял наконец и второй рыцарь.– Нам папа на отстрел аборигенов лицензию дал. И индульгенцию лет на двести. Будь спокоен, почистим эти конюшни, как в Австралии и Новом Свете. А те, что уцелеют,– пущай себе плодятся. Вампирам и оркам тоже жрать надо. Регулируемая рождаемость, храни нас королева! Опять же, надо приобщать этих язычников к свету истинной веры и идеалам демократии. Омен, пардон, аминь.

Рыцарь коротко хохотнул. Пахло от него довольно мерзко, потому как едкий запах нестираного исподнего, смешавшись с «шанелью», заглушал даже терпкий аромат придорожной полыни. По сведениям краткого курса истории диалектических реальностей, в проточной воде жители Островного графства научились умываться только в начале ХХ века любой реальности.

– Мой верный Ланселот, господа, несколько прямолинеен,– слегка поморщился сэр Артур,– но в целом недалек от истины. Надеюсь, что вы, как истинные джентльмены, уступите нам завтра дорогу. Эскьюз ми плиз, но, право, мне не хотелось бы омрачать наше знакомство столь мелким конфликтом. В конце концов, нам, урожденным дворянам духа, дважды избранным, делить нечего, не так ли, господа?

Сэр Артур Камелотский смачно сплюнул в реку и аккуратно отер губы платочком, извлеченным из приваренного на латах нагрудного кармана. Русалка внизу, плененная было блестящей никелированной упаковкой рыцарей и галантной речью сэра Артура, брезгливо поморщилась.

Кузнецов молча переваривал услышанное, да и насупившийся Ермак мозолистой пятерней задумчиво чесал в затылке, подыскивая ответ подипломатичнее.

«Шо хошь, сволота, делай, а политеса мне не нарушай» – эту старую заповедь в его спинной мозг прочно вколотил розгами Петр Великий на регулярно проводимых им политзанятиях. Те двухнедельные дипломатические государевы экстернат-курсы в Навигационной школе в свое время очень пригодились юному атаману, командированному позже на освоение Сибири.

– Шел бы ты, верблюд [5]… – Ермак грязно, но от души выругался, развернулся и, насвистывая «Гей, славяне!», пошел прочь. По мнению Ерофея Павловича, великий государь остался бы вполне доволен столь лаконичным завершением переговоров…

Так и промолчавший всю встречу переводчик Николай Кузнецов, молча и с достоинством поклонившись, решил сгладить неловкость коллеги тонким русским юмором.

– Вы знаете, господа, а это неправда, что у Нельсона не было одного глаза. У адмирала был один глаз.

Еще раз вежливо поклонившись вконец оторопевшим сэрам, Кузнецов последовал за Ермаком.

«Странный они народ, островные. И с юмором у них что-то не того. Кутузов Михайло Илларионыч полчаса хохотал…» – уже на ходу припомнил Николай свою историческую встречу с ветераном в отделе кадров и выбросил разгулов из головы. Сейчас его больше заботила предстоящая оценка переговоров сначала Ильей, а затем и руководством старшего ранга.

Разгулы, постояв на мосту еще пару минут, обменялись презрительными для дружинников оценками «варваров в портах», потом по-военному слаженно развернули лошадей и, поскрипывая ржавеющими на глазах латами, двинулись к своему отряду.

А белокурая русалка оставила облюбованную сваю, бесшумно нырнула и серебристой молнией понеслась под водой к Коровьему омуту; услышанные вести вполне могли заинтересовать ее троюродного деда Водяного.

Выслушав доклад, Илья с яростью ухватил себя за ворот полотняной рубахи и без малейшей натуги рванул его вниз. Рубаха разодралась с задорным металлическим скрипом – увлекшись, богатырь прихватил могучими руками и кольчугу, которая теперь, весело позвякивая коваными колечками, сыпалась с его могучего торса. На плече у Ильи обнаружилась яркая темно-синяя пороховая татуировка – пятиугольник знака качества и четыре буковки «СССР».

– Я тебе что говорил, Ерофей! На кой ляд ты, скажи мне, Кольку на мост потащил? У него опыта – с гулькин нос. А ежели бы Хеллоуин этот треклятый сегодня был? Посекли бы они вас двоих как котят.

– Так ведь переговоры ж, Илюша.– Ерофей Павлович, оправдываясь, походил на впервые выпившего подростка.– Честь рыцарская опять же. Не казачья, конечно. Но ведь честь.

– Какие переговоры, какая честь, Ероша? У них на эту честь мораторий пожизненный. Ты вон у Коли спроси, сколь лет они второй фронт открывали? Тьфу на вас, интеллигенция казачья.

Илья бушевал недолго. Замена Левы на переговорах Кузнецовым была единственной претензией богатыря к понурому Ерофею. Сам ход исторической встречи на мосту он оценил очень высоко, особо упирая на добытые данные.

– Учитесь, парни,– комментировал Илья, поднимая к небу толстый, как сарделька, указательный палец.– Во-первых, Ероша узнал, когда противник предпримет наступление. Во-вторых, мы знаем имена главных их застрельщиков. И наконец, последнее. Своим предложением форсировать реку вброд Ерофей Павлович, полагаю, посеял в рядах агрессора хаос и смятение. Теперь они до утра будут думать, нет ли тут какой хитрости, а утром все они, кроме тролля, через мост попрут, потому как тролль глуп и потому как мост его веса не выдержит. Вам это на руку: в тине тролль увязнет, а речка здешняя илистая, и дно топкое, некачественное.

– Илья Тимофеевич, извините,– суховато-официальным тоном перебил Муромца Задов,– вы сказали «вам» или «нам»?

– Вам, Лева, вам. Я отсель, как сказано, шага не ступлю. А потому предлагаю товарищу Поповичу представить мне к девяти часам утра план вашей обороны. Как там, кстати, супостат, Николай?

Кузнецов навел подзорную трубу на вечерний стан противника. Лагерь, разбитый у дороги перед мостом, выглядел вполне невинно. Эльфы распивали и распевали, гномы попыхивали трубочками и точили свои топоры. Два маленьких мохноногих орка, аккуратно сложив футляры, неустанно подтаскивали хворост для разгоревшегося костра; орки покрупнее то и дело подгоняли их увесистыми тумаками и оплеухами. Тролль любовался у реки своим отражением, а трое гоблинов о чем-то ожесточенно спорили, облокотившись на перила мостика. Остальные гоблины уже спали.

Отдельно кучковались вампиры, озабоченно копошась вокруг сборно-разборных походных гробиков. Собирались ко сну и разгулы; лишь один из них, отряженный, видимо, в караул, еще был на ногах. Остальные поснимали доспехи и, укрывшись попонами, ворочались на охапках реквизированного крестьянского сена.

– Стога два разорили,– заметил Задов.

– Ответят, не боись,– беспечно ответил Илья.– Товарищ Задов, заступить в караул у моста.

– Когда будет смена? – неохотно приподнимаясь и с трудом глотая обиду, поинтересовался Лева.

– Я тебя, сынок, сам разбужу,– ухмыльнулся богатырь.– Мне все одно завтра тут без дела торчать. Ступай себе с Богом от греха и от меня подальше.

– А почему, собственно, вы именно меня в караул, Илья Тимофеевич? – собирая амуницию, упавшим голосом полюбопытствовал Лева.

– Некому больше, Левушка. Ерофей с Николаем вон какое дело вынесли, а у Алеши ночь долгая, бессонная. Думу он думать будет, верно, Лешенька?

Алеша согласно и серьезно кивнул, ласково улыбнулся Леве, отвернулся, присел на камень, закинул ногу за ногу, подпер подбородок рукой и изобразил тягостные раздумья. Задов негромко выругался и поплелся к мосту.

– Интере-э-эсный план,– оглядывая коллег, с сомнением протянул Илья, выслушав Поповича в десять часов сорок две минуты следующего утра.– Главное, лаконичный. Обмозгуем…

– Хрена ли тут мозговать? – взвился на дыбы Задов. Ночью Леву так никто и не сменил, а тревожить Илью и отходить от моста он, хорошенько подумав, не решился – богатырь славился равной суровостью как к нарушителям своего ночного покоя, так и к дезертирам из караула. Теперь злой, невыспавшийся и продрогший за ночь Задов был вынужден выслушать еще и гениальный «план» Поповича, который сводился к трем-четырем фразам, ключевой из которых была «А тут мы выскакиваем и по мордам их, по мордам!» Как понял Задов, на обдумывание своей стратегии Алеша не потратил и минуты драгоценного сна. Кстати, условленный срок не проспал только Кузнецов, присоединившийся к Леве в девять утра из товарищеской солидарности.

Здесь, на импровизированном вече, Николай в полном недоумении переводил задумчивый взгляд с Поповича на Илью и обратно. От Ерофея Павловича проку было мало – Ермак от обсуждения предусмотрительно самоустранился. Истово крестясь и поминутно поминая царя небесного, он с тоской мечтал о добрых старых временах покорения Сибири и добром старом своем враге хане Кучуме.

– Хрена ли тут мозговать? – вторично возопил закусивший удила Задов.– Это не план, это форменный контрреволюционный саботаж. Да батька Махно за такие планы самолично саблей от сих до сих вот рубал…

– Ты мне ручонкой не тряси, мал ишшо, чтобы мне перечить.– Илья слегка повысил голос, но тут же, сменив тон на более мирный, ласково глянул на Алешу.– Согласен, в плане есть некоторые, скажем так, недоработки, но заглавная идея мне вполне, понимаешь, импонирует.

– Это насчет «по мордам»? – ехидно уточнил Задов.

– А что? – обиделся за свой план Алеша.– Ласкать их, что ли?

– Ан и приласкать могем, ежели Родина-мать позовет,– раздался за спиной у пятерки отважных дружинников чей-то незнакомый голос с приятной испитой и прокуренной хрипотцой.

– Та-ак,– не оборачиваясь, процедил сквозь зубы Илья, обшаривая траву рукой в поисках меча.– Я, кажется, кого-то умного да надежного вчера на ночь в караул ставил?

– Брось, Илья. У тебя, похоже, проблемы,– продолжал все тот же спокойный голос.

– Проблемы будут у тебя,– едва нащупав меч, заверил незваного гостя Муромец и развернулся к нему.– И мало тебе, козел, не покажется.

– А ведь ответишь за козла когда-нибудь, Илья Тимофеевич, ох и ответишь.

Илья вскочил на ноги. Алеша и Ермак, навалившись на разъяренного богатыря, едва удерживали его.

– Посеку гада! – орал Муромец.– Под трибунал пойду, а посеку вусмерть!

Гость стоял спокойно, иронично улыбаясь и явно наслаждаясь ситуацией.

– А правов у табе таких нетути, деревенщина ты лимитная, простофилина. И реальность здешняя ничейная, и я тут по официальному приглашению братвы местной,– откровенно подначивая Илью, посмеивался гость, небрежно протягивая Задову внушительного вида паспорт с гербом Лукоморья – мрачного вида черно-бело-полосатым котом, разрывающим цепи под раскидистым дубом.

– В порядке документ, Илья Тимофеевич,– хмыкнул Задов.– Виза вчерашним днем открыта.

– Кто такой? – тихонько поинтересовался у Задова Кузнецов.

– Барыга лукоморский, разбойник бывший, Соловей. У Ильи к нему счетец неоплаченный, да с поличным его не возьмешь, юрок больно,– шепнул Николаю Задов и повысил голос: – Да угомонись ты, Тимофеич, говорю же, в порядке бумаги, все чин по чину, командирован по обмену опытом.

– Знаю я его опыт, людишек безвинных изводить,– слегка остывая, стряхнул с плеч руки друзей Илья.– Он тут нам таких делов понаделает за неделю – год не расхлебаем.

– Оно и так, а выбирать не из чего, авось и впрямь чем сгодится,– рассудительно заметил Ермак.– План у Алешки, мягко говоря, невелик, и места в нем всем хватит. Али нет?

– А толку с него? – заметно успокаиваясь, внезапно ухмыльнулся Илья.– Он у меня в прошлый раз полгода зубами плевался. Чем свистеть-то будешь, урод?

Соловей широко улыбнулся, обнажив прокуренные золотые фиксы:

– Чудеса заморской стоматологии, Илюша. Сотня дублонов, и всех делов. Я тебе еще «Прощание славянки» на похоронах насвищу.

И Соловей, демонстративно сложив губы трубочкой, издал пару известных трелей.

– Тоже мне, золотые губы Лукоморья,– снова, но уже без прежнего энтузиазма, буркнул Илья.

Кузнецов поймал себя на мысли, что отношение Ильи к явлению Соловья вдруг изменилось.

– Слышь, мил человек, дела твои с Ильей того… дела приватные, и нам до них и дела-то нет,– проникновенно обратился к Соловью Ермак.– А с каких таких пор, скажи, ты о наших заботах печалишься, злыдень. Али не твои сродственники, нечисть поганая, по ту сторону кордона на нас зубы точат? Отвечай как на духу!

– Отвечаю, казачок.– Соловей недовольно пощупал еще влажную от утреннего тумана землю, скривился и без спросу расположился на вещмешке Кузнецова.– По первости, мы не нечисть, а нелюдь, а это, как говорят у господина Задова на Дерибасовской, две большие разницы. Второе. Нелюдь мы местная, тихая, и нам лишней крови по понятиям не треба. А забулдыги закордонные на нашу территорию лапу наложить хотят. Это нам надо?

– Таки на вашу территорию? – выделяя голосом «вашу», поинтересовался ехидный Задов.

– Это частности, господин-товарищ Задов,– развел руками Соловей.– Нашу-вашу, шолом-салам, шашлык-машлык. Я эту реальность, между нами, земляки, лет пятьсот знаю. Захолустье, конечно, но свой гешефт мы имели, имеем и иметь будем. Если, конечно, вы ее разгулам не уступите. Наше дело небольшое, но верное. Ну сами посудите:, кабы мы тут куролесили, то вы бы сюда давно добрались. А так мы сидели рядком да гуляли тишком. И все в ажуре. Местные нас, конечно, не больно жалуют, а кому охота дань платить? Кузнецов глянул на Илью. Муромец буквально смотрел Соловью в рот. На губах богатыря мелькала какая-то нехорошая многообещающая ухмылка, которую заметил наконец и сам Соловей.

– Але, земеля, ты на слуху или в астрале? – раздраженно рявкнул разбойник.– И че ты на меня пялишься, как Каспаров на домино? Мы с тобой тыщу лет знакомы, дотошный ты мой. Прикид у меня не от Версаче, покрой местный, домотканый. Блюдем-с интересы отечественного производителя.

– Ась? – встрепенулся Илья, отрываясь от каких-то своих сладких мыслей.

– Двась… Чо скажешь, говорю, бугор? Берешь в дело?

Илья окинул Соловья смурным взором. Перед ним стоял уверенный в себе мужичок, кругленький, коротконогий, с кривыми ножками. Во рту у мужичка блестели вставные зубы, в глазах светился недюжинный ум. Одет он был и впрямь исключительно в отечественное: отутюженные порты из крепкой дерюги, алая косоворотка с перламутровыми пуговками, шитый бисером и серебром пояс. Из лайковой кожи сапоги последней лукоморской моды изящно сминались гармошками. Лысый череп барыги украшал лихо сдвинутый на затылок картуз, подбитый соболем.

Илья усмехнулся и доверительно изрек:

– А неправду ты баешь, свет-Соловушка. И начхал бы ты с высокого терема своего на доходы местные, гроша и впрямь едва стоящие, кабы не интерес личный. Колись, вражинушка, тут все свои.

Соловей досадливо мотнул головой и ответил Илье в тон:

– Ай и правду ты баешь, сокол ясный. Есть у меня тут свой интерес. Мне, земеля, за державу обидно. Да и батюшка мой из местной нелюди. Чай, не чужие меня сюда позвали, мог бы и сам додумать, стоеросовый ты мой.

– Вот и ладно,– подытожил Илья, вставая с покоса.– Зови своих отморозков. Уж верно, ты сюда не один явился.

Соловей благодушно кивнул и щелкнул пальцами. В ближайших кустах послышался шорох, и на белый свет вылезла ватага его сподвижников…

Над всей равниной, доступной с холма взору Ильи, стояло на редкость безоблачное небо. Майский полдень был уже по-летнему ясным и теплым. Налетавший с юга ветерок ерошил богатырские кудри, а сам Илья крепкой своей дланью ерошил гриву коня. Верный Сивка, вызванный изрядно надоевшим ему «Встань передо мной, как лист перед травой», угрюмо щипал эту самую траву, время от времени всхрапывая и отгоняя хвостом кусачих слепней.

Чуть правее и ниже Ильи на том же холме уютно расположились зеваки из числа местных крестьян и парочка давешних дружинников – то ли откомандированных в село своим князьком для сбора недоимок, то ли пребывающих в очередном отпуске. К Илье крестьяне пришли с челобитной, упрашивая немедля выдать им Соловья, уже успевшего чем-то напакостить местной общине. К грядущему вторжению они отнеслись, однако, довольно равнодушно. «А нам все едино. Что так от голоду подыхать, что эдак»,– добродушно заверил Илью местный староста Кучок, даже не оглядываясь на насупленных дружинников. Те сидели отдельно, но явно более патриотически настроенные, поскольку оказались при мечах и белых тряпках. У моста между тем должна была вот-вот решиться как минимум лет на восемьсот пятьдесят вперед судьба местной реальности.

Реку объединенные силы разгулов и Островной нечисти форсировали без малейших усилий. Проблемы возникли только у тролля, по пояс увязшего, как и полагал Илья, в речном иле. Остальные отряды переправились через мост и, выстроившись в ложбинке ухватом, дисциплинированно ждали команды.

Алеша решительно управлял тройкой дружинников и ополчением из нелюди, в строгом соответствии с выбранной им стратегией. Сам он гордо стоял по центру, поставив по левую руку от себя весьма поганого вида Идолище, Кузнецова, Лукоморское Лихо Одноглазое, местного лешего и неунывающего Соловья, который, разминая губы, глумливо насвистывал «Интернационал». По правую руку стояли Задов, Ермак, два домовых и банник; все трое последних – местные. Войска были выстроены строго по алфавиту, и этот факт почему-то особо грел просвещенную Алешину душу.

– Дорогу! – властно распорядился сэр Артур, слегка выступая вперед и обнажая свой легендарный меч.

Алеша неторопливо снял левую перчатку и, сложив увесистый кукиш, ткнул им в сторону сэра.

Зеваки на холме одобрительно загудели – Алешин жест им был явно знаком. Особо бурно реагировал селянин, высеченный намедни за недоимки.

– Дорогу, холопы! – чуть тише, но еще строже приказал сэр Артур, стиснув не чищенные с утра зубы.

– Поединщиков на поле! Заводил высылай! – донеслось до противников с холма.

Сэр Артур дальновидно решил местным традициям уступить. По его небрежному кивку из группы вампиров выдвинулся щеголь средних лет. Небрежно стряхнув с чахлых плеч плащ и отвратительно оскалившись, он легкой походкой преодолел свою половину пути между противниками и остановился, поблескивая двухдюймовыми клыками.

Попович развернулся лицом к своей дружине и оглядел строй. Поймав вопросительный взгляд Алексея, Соловей едва заметно кивнул на Лихо. Попович отрицательно мотнул головой.

– Давай, Лева,– проникновенно кивнул он Задову.– Уделай кровососа.

Задов от неожиданности неприлично громко икнул.

– Лех, ну ты что, в самом деле? – Даже Ерофей по такому случаю слегка нарушил дисциплину строя.– У них категории разные. Выставь нелюди нелюдево. Ты Писание-то читал?

Попович метнул на Ермака твердый, как кулак Ильи, взгляд и снова повернулся к Задову. Лева покорно вздохнул. Выйдя из строя, он перекрестился и склонился в земном поклоне перед всем честным народом и нечистой нелюдью.

– На убой пойдет, болезный,– уверенно прокомментировал походку Задова староста села и туманно добавил: – А кровосос – он и на княжьем дворе кровосос.

Поединок действительно закончился быстро. Вампир под одобрительные выкрики сородичей вечерней тенью метнулся к Задову, легко увернулся от выпущенной ему в голову револьверной пули и вонзил клыки аккурат под правым ухом. Лева заорал, вампир сочно причмокнул, сладко сглотнул и, забившись в конвульсиях, издох.

– Говорил же, на убой идет,– авторитетно напомнил о себе односельчанам староста Кучок и вздохнул:– Пришибли болезного.

Между тем Левин выстрел даром не пропал. Пуля-дура срикошетила от щита одного из гномов, ворвалась в их непобедимый строй и минуты две металась там, как озверевший шарик в пинболе. В результате единственный оставшийся неубитым гном по имени Гримли стал пацифистом и, по слухам, месяц спустя по протекции знакомого джинна устроился евнухом в гареме в далекой южной стране. Говорят также, что именно ему принадлежит известное печальное изречение: «Лучше любить, чем воевать»…

Вампиров смерть собрата потрясла значительно меньше. Они просто развернулись и ушли. С холма было хорошо заметно, как к ретирующимся кровососам поскакал один из разгулов. Вожак вампиров, однако, обладал, по всей видимости, и невербальной магией, поскольку сотворил средним пальцем левой руки какой-то непонятный жест, после чего рыцарь еще быстрее поскакал обратно.

Кузнецов облегченно перевел дух, однако тут ситуация резко изменилась. Перемазанный илом и тиной горный тролль, вопреки ожиданиям, все-таки выбрался на оперативный простор и, размахивая руками, понесся к ристалищу. Кроме того, протрезвевшие эльфы, отложив мечи, принялись осыпать противника стрелами. Оба домовых и сварливый банник, сраженные меткими выстрелами, пали, так и не вступив в бой. Некоторые из стрел на излете, но все же достигали подножия холма, что вместе с внезапной атакой орков смутно напомнило Алеше что-то из лекций Маннергейма.

– Атас, ребятушки! – вспомнились Алеше золотые денечки детства в залитых солнцем докоммунальных двориках Киева, матери городов русских.– Атанде! [6] Все – на гору!

Строго говоря, это неожиданное для самого Алеши решение было явным отступлением от плана, но импровизацию на поле брани Попович любил не меньше, чем на поле любви.

Повторять этот гениальный приказ не пришлось: дисциплинированное ополчение во главе с Задовым уже неслось в горку. А спустя пару минут холм, на котором стоял Илья и сидели селяне, был окружен. На штурм новоявленной Шипки громыхающий горный тролль, орки и гоблины пошли под прикрытием легких эльфийских стрел. Разгулы предусмотрительно остались у подножия.

Едва отдышавшийся Попович радостно передал командование Илье.

– Ну что, други моя,– зычно воззвал Илюша к соратникам,– не пора ли перейти к заключительной части плана?

– По мордам? – догадливо осведомился Задов, болезненно морщась и озабоченно потирая место укуса.

– По им, по им самым, по вражеским по мор-р-р-дасам! И ур-р-ра!..

С этими словами Илья отбросил в сторону ножны меча-кладенца, сорвал с себя остатки кольчуги и, по пояс голый, поигрывая мечом в руке, ринулся вниз. Пяток шагов спустя богатырь споткнулся и дальше спускался кубарем, оставляя за собой фарш из раздавленных гоблинов, орков и волколаков. Казалось, что с холма внезапно сорвалась и понеслась вниз бронированная сенокосилка.

Первым за Ильей с внезапной пеной у рта – в траве попался мухомор – и победно развевающимся хвостом последовал так и неоседланный Сивка. Но и однополчане ненадолго оставили Илью в одиночестве, скатившись следом кто с традиционным «ура!», кто со ставшим внезапно весьма популярным «по мордам!».

Ставшие невольными заложниками своего любопытства, не выдержали и аборигены. Похватав припрятанные загодя колья и рогатины, они окончательно определились в политических симпатиях и решительно присоединились к битве. На холме остались только старцы да отроки.

Произошло и еще одно, совершенно неожиданное для всех участников завязавшейся свалки событие. Из-за реки на мосту внезапно появилась пара рыжеволосых мужиков, одетых в зеленые гольфы, порты и рубахи. Вооружены они были бейсбольными битами и, ударив разгулам в тыл, совершенно запутали ситуацию. То были ирландские подпольщики.

Совместная атака дружинников, русской нелюди, деревни и неожиданного подкрепления была воистину страшной. Семь английских и шотландских баллад, три ирландские саги, одна былина и восемнадцать анекдотов, посвященных этому бою, до сих пор пылятся в местных библиотеках всех смежных реальностей.

Великолепен был Соловей, глушивший молодецким посвистом своих и чужих без разбора. Героями себя выказали крестьяне, поднявшие на вилы и рогатины полтора десятка растерявшихся волколаков, неустрашимы оказались местные княжеские дружинники, которые на пару добыли девятнадцать эльфийских ушей – с сережками и без.

Отличился и Сивка. Двести сорок семь разящих ударов полновесным копытом нанес он врагам хозяина, тридцать один из них – с летальным исходом.

Кузнецов, Попович, Ермак… Что за имена! Что за люди! Великолепная тройка семь с половиной минут перекрывала отступление на мост разрозненным подразделениям супостата, вынуждая его вновь и вновь бросать свой авангард в гибельные атаки.

Не обошлось и без потерь. Героической смертью пало на поле брани Одноглазое Лихо-старшее, оставив круглыми сиротками дочурок своих – Лихоимку и Лихоманку.

Загнав к реке и обхватив пятиаршинными дистрофичными руками обезумевших от ужаса ушастых и уже безухих эльфов, Лихо глоток за глотком сосало их неизбывную перворожденную тоску. И усосалось до смерти. Но ушла тоска из мутных душ эльфов, а с ней ушла и их вечная злоба на смертных. С той поры нет на свете существа душой чище эльфа. Веселый и беззаботный, шныряет лесной народец в заповедных лесах. В Лукоморье в годовщину битвы, правда, их иногда давят – в память о Лихе.

Были и другие утраты, скорее даже не утраты, а повреждения. На двести сорок восьмом ударе подвернул заднее копыто Сивка. Легко ранили поганое Идолище. А еще сломал палец, ковыряя в носу, пятилетний внучок старосты. Да местного деревенского стукача Гнуса-правдолюба извели. Свои же и прибили. «Семь бед – один ответ»,– только и заявили местные, когда Илья прибежал на крики Гнуса о помощи. Само собою, были многочисленные синяки и ссадины, да кровоточащий укус на шее у Левы.

Что касается личного вклада в победу самого Задова, то он оказался ограничен лишь гибелью вампира, потому как в бою от Левы, как от прокаженного, шарахались все – даже свои. Впрочем, единственный знаковый триумф Задова стоил многого и был дороже десятка других успехов дня. Ах да, мы же совсем позабыли об удачном выстреле Задова!

Кстати, Муромец до разгулов всерьез так и не добрался. Помял, потрепал, вмятин им на латах понаделал, но не добрался. Одному титановый гульфик отсек, с другого молодецким ударом сбил шлем, однако ушли бродом конные разгулы. Бросился Илья к Сивке, а тот виновато копытами разводит, а на левое заднее ступить не может – подвернул. Вправил Илья ногу Сивке и пошел искать тролля.

О горном тролле, с трудом добравшемся до вершины холма, в пылу схватки все как-то и позабыли. Но нашел Муромец его именно на холме. В неприметной просевшей ложбинке, поросшей лопухами, тролль сидел у ног какой-то покосившейся каменной бабы и горько рыдал. Рядом с троллем, сердобольно похлопывая его по плечам, стоял довольный староста.

– Матушка это его,– пояснил Кучок Илье.– Узнал, болезный. Сердце подсказало. Оно и впрямь что-то фамильное в рожах есть. Отвратные рожи, тьфу… А ты поплачь, детинушка, поплачь. Чай, и у тебя сердце есть. А то и оставайся с нами, за могилкой родимой походишь. Ей присмотр нужон. Нам-то, сам видишь, недосуг, вот град городить округ деревни будем. И нам ты поможешь. Все одно ты, чурка каменная, без толку валунами швыряешься, а тут и при деле будешь, и при почете. Грамотку тебе справим чин по чину, зарегистрируем. Перепланировку я удумал,– опять пояснил Илье староста.– Надоть бы нам таперича вокруг меня кучковаться, ежели врага теперь ждать неоткуда. Нам с парнем этим теперь и князь наш не страшен. Сам, глядишь, в бояре выбьюсь да пчел разведу. Городом станем, вона.

У холма послышался возбужденный гул – уставшие победители тяжело поднимались в гору.

Илья собрался было уточнить у старосты будущий статус спустившегося с гор тролля-приемыша, но в этот момент за его спиной раздалась сочная оплеуха, а затем и еще одна – куда звонче и сочнее. Николай обернулся – между Алешей и Идолищем явно назревала потасовка.

– Чего не поделили, союзнички?

– Да вот, Илья, трофею я взял. А эта гада поганая, сиречь Идолище, отнять норовит.

В левой руке у Алеши трепыхались два донельзя субтильных орка-оруженосца с мохнатыми ногами.

– Что за недоноски?

– Мы не недоноски, мы полурослики,– истерично взвизгнул недоносок повыше.

– При каких обстоятельствах задержаны? – поинтересовался Илья у Поповича.

– В бою не участвовали. Этот вот, правда, с перепугу на Идолище полез. А опосля уже сцепились меж собой, друг у друга кольцо вот это выдирали. Аж клочья летели.– Алеша небрежно перекинул Илье кольцо.– И все что-то про всевластье трепались. Я их к тебе потащил, а тут и идол этот прихромал. Кольцо ему мое трофейное, что ли, приглянулось?

Потирая посиневшую левую щеку, Алеша негодующе кивнул на стоящее подле Идолище, на правой скуле которого проступал здоровый синяк.

Идолище возмущенно всплеснуло руками:

– Да подавись ты кольцом этим! Ты мне гаденыша отдай. Он мне в задницу ножиком своим перочинным ткнул, щенок. Кабы в грудь, то все по-честному, а то в это, в спину, понимаешь. И ведь чешется-то как, зудит не по-нашенски.

Поганое Идолище предъявило небольшой клинок, сиявший ровным голубым светом.

– Эльфийский! – со знанием дела констатировал Соловей, перекидывая клинок Илье.

Тот согласно кивнул и, понимающе переглянувшись с Соловьем, с печалью глянул на Идолище, нервно почесывающее левую ягодицу.

– Ты вот что, Идолище, того, будь мужиком…

Идолище побледнело и замерло.

– Никак заговоренный клинок-то?

Алеша испуганно перекрестился, Соловей понурился, Ермак тяжело вздохнул, а Илья сокрушенно кивнул головой:

– Две недели из кустов не вылезешь. Все симптомы дизентерии. Противоядия нет. Даже спать на клозете будешь. Полмесяца – это как пить дать.

– Пить нельзя,– поправил Илью Ермак.– От спиртного он на весь месяц там застрянет.

Идолище пошатнулось, прислушалось к утробно и требовательно забурчавшему желудку, нервно сглотнуло, но устояло.

– За оплеуху ответишь,– требовательно кинуло оно взгляд на Алешу.– Через две недели. Здесь, у моста. Без секундантов.

Попович ухмыльнулся. Искорки невольного сочувствия в глазах его сменились ироничным бешенством, вполне обыкновенным в ситуации, когда дело касалось тонких вопросов богатырского дуэльного кодекса:

– Я тебе на пипифаксе свой картель [7] пришлю. Наизусть выучишь, пока поправишься.

В ответ на грубый солдафонский каламбур Идолище свирепо оскалилось, но тысячелетняя отрава премудрых эльфов взяла свое – поддерживая живот, поганец устремился в ближайшие кусты.

– Теперь с союзниками нежданными поговорим. Угу, с междоусобицей разобрались,– довольно хмыкнул, потирая руки, Илья.

Два рыжеволосых мужика, одетых во все зеленое, уверенно выступили вперед.

– Ирландцы мы,– пояснил первый.– За нашу и вашу свободу. Прослышали о походе, решили размяться. Обмен опытом и интернациональная помощь, стало быть.

– Толково,– понимающе кивнул Илья.– Вы ежели что, только свистните. В долгу не останемся. Свифту низкий поклон.

Мужики степенно откланялись и удалились.

– Так, отвечайте теперь, что это за кольцо такое всевластное?

Полурослики молчали, как мальчиши-кибальчиши на допросе у буржуинов.

– Илюша! – неожиданно завопил, срывая голос, Кузнецов, сам слегка опешив от своего мерзкого фальцета.– Сивку убили, Сивку, друга моего единственного, насмерть убили!

Грустно разглядывавший свое левое заднее копыто Сивка с неприязнью покосился на Кузнецова, потом покорно вздохнул, опрокинулся на круп, раскинув ноги в стороны, и тяжело и часто задышал, с ненавистью имитируя близкую агонию.

– Держи его, Илья – не трогаясь с места, вяло включился в игру Задов.– Не пускай, он припадочный, прибьет ведь недоносков.

Кузнецов вырвал из рук Алеши мохнатоногого орка поупитаннее, повалил на землю и, выпрямившись, спустил тетиву трофейного арбалета. Стрела обожгла полурослику щеку, и тот сразу поплыл. Полурослик горько и безутешно заплакал. Всем – и даже Соловью-разбойнику, притворно державшему Кузнецова,– почему-то стало неловко.

– Слышь, карла, ты того, не плачь.– Илья, порывшись в своей полотняной сумке, вытащил из нее золотистое яблоко, вздохнул, секунду помедлил и под осуждающим взглядом Кузнецова протянул недоноску.– На вот, погрызи покуда. Звать-то тебя как, болезный?

– Сэм,– глотая сочную мякоть пополам со слезами, пролепетал недоносок.

– А меня – дядя Илья. Ты, сынок, не ерепенься, сказывай мне про кольцо все чин по чину. А то, вишь, дядя Коля у нас на голову оглоушенный. Не скажешь – сдаст тебя он в этот, как его там у вас, дом работный.

Сэм вздохнул, грустно глянул на второго недоноска и коротко пересказал Илье свою историю [8]…

– С тех пор вот и шатаемся по свету, не знаем, кому это кольцо сбагрить. Ноги шерстью обросли, у Фродо уже крыша поехала, подсел так капитально, что «моей прелестью» всех подряд называет, даже дядю Оскара Уайльда. Гэндальф от нас на темную сторону свалил, вулкан потух давно, эльфы как от чумных шарахаются. Гоблины и те вслед плюют. Сунулись было к Тому Бомбандилу, а он на нас волкодавов спустил. Что делать-то нам, дядя Илья?

– Да брось ты этого Фродо, паренек. Пусть себе шастает один, коли так приспичило. У тебя что, дел дома мало? Девка твоя небось все глаза выплакала дожидаючись.

– Не могу, дядя Илья, бросить. Я хоббит, я честное слово сдуру дал.

Соловей удивленно поднял мохнатые брови, а Попович впервые за весь допрос глянул на недоноска вполне доброжелательно.

– Ишь ты,– процедил он в редкие рыжие усы.– Нечисть нечистью, а понимание имеет.

Илья вздохнул.

– Ладно, малыш, не скули. От честного слова я тебя освобождаю. Как старший по званию и возрасту. А Гэндальфу этому хитросерому передай, чтобы народец ваш в покое оставил и детей из дома больше не уводил. А я кольцо на склад нашему дяде Хохелу отдам, там его никакой ваш Самурай [9] не сыщет.

– Там его никто не сыщет,– проворчал в сторону Задов.– Шандец колечку… На Привозе толкнуть – тоже надежно было бы.