Шаги в бесконечности Михановский Владимир
— Куда опоздал? — не понял Ван.
— На Марс. Я бы хотел быть с теми, кто впервые ступил на эту планету. Выскочить первым из люка, набрать в грудь побольше воздуха и крикнуть…
— Много бы пришлось набрать тебе воздуха, — с улыбкой перебил его Ван. — Марсианский воздух содержал тогда кислорода в тысячу раз меньше, чем земной.
Владимир пожал плечами.
— Неужели ты думаешь, что я выскочил бы без скафандра? — сказал он.
— Кто тебя знает. Шахматисты народ рассеянный, — произнес Ван.
— А в песчаные бури ты попадал? — спросил Владимир.
— Было.
— Страшно, говорят?
— Сейчас уже не то, что раньше, — сказал Ван. — В пустыне высаживают эрцеллу, и она корнями связывает пески.
— Я слышал, что эрцелла на Марсе приживается с трудом, — заметил Владимир. Ван кивнул.
— Так было, — сказал он. — А теперь озеленители придумали подкармливать эрцеллу литием. Результаты хорошие.
— Откуда ты знаешь?
— Одна… Один озеленитель рассказывал, — ответил Ван неохотно.
Некоторое время они молча смотрели на обзорный экран. Корабль шел с приличным ускорением, дышать было трудновато.
— Да, работы озеленителям на Марсе хватит, — задумчиво произнес Ван.
— Не только озеленителям, — сказал Владимир. — И строителям. И геологам…
— Марсологам, — поправил Ван.
— Никак не привыкну к этому слову.
— Привыкай, — сказал Ван. — Нам на Марсе быть не меньше полугода, пока не закончатся заключительные испытания белковых.
— Послушай, Ван, средняя плотность Марса меньше, чем средняя плотность Земли, верно? — спросил Владимир. Ван кивнул.
— Получается, что Марс состоит из более легкого вещества, чем Земля? — произнес Владимир.
— Нет. Тут хитрая штука, — сказал Ван. — Понимаешь, Володя, недра каждой планеты находятся под огромным давлением, которое определяется весом верхних слоев. Вес Марса в десять раз меньше веса Земли, потому и плотность его меньше.
— Но химический состав Земли и Марса одинаков?
— Примерно.
— Знаешь, Ван, я в детстве любил ломать игрушки, чтобы посмотреть, что там внутри, — сказал Владимир. — Ты не можешь мне сказать, что внутри Марса?
— Новая игрушка? — засмеялся Ван. — Видишь ли, Володя, Марс и Земля — родные брат и сестра. Потому и внутренние структуры их схожи. Раньше считали, что земное ядро состоит из железа. Потом появилась гипотеза, согласно которой земное ядро состоит из каменистого вещества, такого же, как вещество мантии, но ставшего металлоподобным под действием огромного давления.
Владимир кивнул.
— Знаю, гипотеза Лодочникова — Рамзея, — сказал он.
— Сейчас Марс спокоен? Марсотрясений не бывает? — спросил Владимир.
— Нет.
Ван кивнул.
— А куда девалась марсианская вода? — допытывался Владимир. Улетучилась, что ли, водица?
— Не улетучилась. Вода на Марсе осталась, — сказал Ван. — Во время раскопок в Восточной пустыне мы хотя и не обнаружили засыпанного древнего города, но зато нашли одну вещь, пожалуй не менее ценную…
— Что же это за ценная вещь?
— Слой вечной мерзлоты! — торжественно сказал Ван.
— Действительно, ценная находка, — пожал плечами Владимир.
— Конечно, ценная! Слой вечной мерзлоты — источник воды, — пояснил Ван. — Но разработки еще не закончены. А пока что воду на Марсе, как и на Луне, добывают из каменных пород. Научимся доставать воду из слоя вечной мерзлоты — и на Марсе будут моря!
На Марсе и роботы, и люди, с ними прибывшие, получили различные назначения.
Ван Каро, Владимир Карбенко и Энквен были направлены на спасательную базу северного полушария Марса. Откровенно говоря, Ван был расстроен, он мечтал об изыскательной партии: работая в ней, он имел бы больше всего шансов встретить Лин. Одна из грандиозных марсианских новостроек — тоже неплохо. Но спасательная база…
Его утешил Владимир.
— Стажировка на спасательной базе будет полезна Энквену, — сказал он.
— На «Пионе», Ван, спасатели будут нужней, чем строители.
— Но мы-то останемся на Земле, — пробурчал Ван.
— Ну и что? Нам тоже, грешным делом, неплохо освоить смежную специальность, — сказал Владимир. — Помнишь, как у нас в Зеленом пропали Ливен Брок и его воспитанник? Признайся, мы их искали довольно неумело, кустарно.
— Но все же нашли.
— А разве тебе не интересно, Ван, участвовать в проверке собственного изобретения? — спросил Владимир.
По решению координационного совета биопередатчик Вана Каро проходил на Марсе испытания. Хотя радиус действия передатчика был невелик, но аппарат мог передавать на значительные расстояния не мысли и образы, а сигналы — импульсы альфа-ритмов головного мозга.
Каждый человек, живущий на Марсе, был снабжен передатчиком Вана. Условия работы на Красной планете были трудны и опасны. Если человек попадал в беду, координаты бедствия определялись по сигналам передатчика: ведь у каждого альфа-ритмы головного мозга носят индивидуальный характер. Спасатели работали с энтузиазмом, мечтая усовершенствовать биопередатчик, внести в него хоть какое-нибудь конструктивное улучшение. Все знали, что по решению совета биопередатчик включен в снаряжение «Пиона».
Служба на спасательной базе пришлась Вану по душе. Его натура требовала действия, движения, а всего этого у спасателей было с избытком.
Однажды Ван дежурил. Шло время, вызовов не было, сигналы бедствия не поступали, и Ван задремал. Проснулся он, словно от толчка. На пульте лукаво подмаргивал красный глазок. В наушниках стоял комариный писк, который, собственно говоря, и вывел его из состояния легкого забытья.
Ван мигом стряхнул зевоту и по видеофону доложил начальнику спасательной станции о полученных сигналах.
Северное полушарие Марса отличается, как известно, крайне неустойчивым, капризным климатом. Среди лета вдруг может пойти сухой град величиной с кулак или ливень, в минуту образующий бурные потоки, которые все смывают на своем пути. А о страшных песчаных бурях, снискавших дурную славу по всей Солнечной системе, и говорить нечего.
В последние годы на Марсе велись большие инженерные работы: на побережье строился современный океанский порт, возводился новый космодром, закладывались многоэтажные ангары для орнитоптеров — основного вида транспорта на Марсе. Машины на воздушной подушке здесь не привились из-за песков пустыни, которые склонны при любом ветерке подниматься в воздух, образуя смерчи.
Начальник спасательной станции велел Вану уточнить координаты бедствия и немедленно вылетать.
Через несколько минут после получения сигналов орнитоптер взмыл с одного из эллингов базы в красноватое марсианское небо. Машину вел Ван. Здесь же в кабине находился остальной экипаж орнитоптера — Карбенко и Энквен. Все время улавливая сигналы бедствия, они прокладывали курс.
В нормальных условиях биопередатчик Вана молчал. Он начинал испускать сигналы лишь в том случае, если его слегка сдавливали, что и делал человек, который попадал в беду. С новой конструкцией Вану пришлось повозиться, но в условиях Марса она оправдывала всегда.
Машина набирала высоту. Внизу промелькнули немногочисленные строения базы, потом потянулась изжелта-красная однообразная пустыня. Нескончаемые барханы проплывали один за другим, похожие на вдруг окаменевшие волны моря. Косые лучи заходящего солнца скользили по верхушкам барханов.
— Красотища! — сказал Владимир. Хотя прошло уже два месяца, он не переставал восхищаться на Марсе абсолютно всем.
Изредка вдоль круглых иллюминаторов машины мелькало какое-то подобие тени и спустя некоторое время слышался глухой звук, похожий на удар палкой по днищу пустой бочки. Это проносились небольшие летучие существа, издревле населяющие Марс. Первые земляне, прибывшие на Марс, назвали их почему-то нырками.
— Володя, сейчас не время шутить! — раздраженно воскликнул Ван, когда Карбенко продиктовал ему очередную порцию цифр, связанных с курсом.
— О чем ты, Ван? — с недоумением спросил Владимир.
— Вместо координат бедствия ты подсунул мне координаты… нашего орнитоптера. Проснись!
— Все расчеты проверяет Энквен, — сказал Карбенко. Робот невозмутимо молчал.
— Ловко! Выходит, что это я даю сигналы бедствия? — возмутился Ван. — Вот что, займись наблюдением. Расчетом курса пусть занимается один Энквен.
Через несколько минут курс машины пришлось резко менять: координаты бедствия, если верить расшифровке сигналов, которую произвел робот, изменились, и, намного. Такого в практике новоиспеченных спасателей еще не случалось. Да и в рассказах старожилов базы такого случая не встречалось.
Неужели Энквен ошибается в расчетах?.. Энквен, будущий первый помощник капитана «Пиона»?
— Странно, очень странно, — пробормотал Ван, вглядываясь в стереокарту. — Координаты лежат на местности, где не ведутся и никогда не велись работы.
— Да, отсюда добрых две сотни километров до ближайшей стройки, — уточнил Владимир. — Разве что геологи…
— Марсологи, — поправил Ван.
— Вот именно. Может быть, изыскатели…
— Не может быть там изыскателей, — неожиданно произнес Энквен. — Опасная зона, повышенная радиация.
Владимир пожал плечами.
— Что же означает эта свистопляска с координатами? — спросил он.
— Прибудем — увидим, — сказал Ван.
Орнитоптер скользнул вниз, неподвижно застыв на расстоянии метра от почвы. Его огромные перепончатые крылья теперь лишь слабо покачивались, поддерживая машину в воздухе на заданном уровне.
Наскоро натянув противорадиационные скафандры, Ван и Владимир спрыгнули на красный песок. Следом выскочил Энквен.
Владимир осмотрелся.
— Где-то здесь, — сказал он.
— Включи сирену, Энквен, — велел Ван.
Высокий переливчатый звук разнесся далеко вокруг, многократно повторенный пустынным эхом.
Сирена умолкла, никто на нее не откликнулся.
Они тщательно обыскали местность, но это не дало никаких результатов.
— Я уверен в одном, — сказал Владимир. — Пеленгатор не мог ошибиться.
— Энквен тоже не мог ошибиться, — добавил Ван, подходя к орнитоптеру.
Радировав результаты поиска на базу, они поднялись в воздух. Энквен решил еще раз проверить координаты бедствия. На сей раз сигналы исходили из точки, отстоящей от места, которое они только что покинули, километров на пятнадцать. Источник сигналов был прежний…
Спасатели исследовали новый пункт — тот же успех. Так повторилось еще два раза.
Уже давно наступила неверная марсианская ночь, озаряемая попеременно двумя светящимися искусственными спутниками. Ван и Владимир измучились и изнервничались, но они ни за что не отказались бы от поисков. Что касается Энквена, то он сохранял обычную невозмутимость.
Наступил тревожный рассвет, и таинственный источник сигналов бедствия оказался в новой точке. Когда Энквен сообщил координаты, Ван, не говоря ни слова, развернул машину в воздухе на 180 o и лег на другой курс. На сей раз передатчик сигналил откуда-то из гор Митчела.
— Далеко забрались. Южный полюс недалеко… — пробормотал Владимир.
— Как может человек совершать такие быстрые броски? — спросил Ван, ни к кому не обращаясь.
— Может быть, его схватил какой-то неведомый зверь? — высказал предположение Владимир. Ван покосился на него: лицо вроде серьезное.
— Люди на Марсе сравнительно недавно, — продолжал Владимир, — и многое здесь еще не изведано и не понятно.
— Эти звери жили здесь до того, как на Марс ступила нога человека, — сказал Ван.
— А потом? — спросил Владимир.
— Потом фантасты переселили их подальше, к окраинам Солнечной системы.
Машина шла на полной скорости. Кое-где пески были покрыты зарослями эрцеллы, которая успешно боролась с пустыней. Показались горные отроги.
— Здесь! — сказал Энквен твердо.
Уже ни на что не надеясь, Ван посадил орнитоптер. Площадка, окруженная скалами, была пустынна.
— Хотел бы я видеть этого шутника! — вырвалось у Владимира.
Было темно, Ван возился с прожектором, который не включался.
— Там, — сказал Энквен, подойдя к черному провалу, контуры которого люди смутно угадывали в темноте.
Ван включил наконец прожектор и направил световой луч в пропасть. На дне ее двигалось какое-то существо, похожее на осьминога. Оно все время пыталось улизнуть в сторону, в спасительную тьму, но Ван, ловко орудуя прожектором, не выпускал осьминога из поля зрения.
— Тут кто-то говорил насчет чудищ, которых на Марсе нет… — бросил Владимир, посмотрев на Вана. Ван промолчал. Он оглядел дно пропасти — человека, который бы терпел бедствие, там не было. Следовало принять какое-то решение.
— Энквен! — сказал Ван.
— Слушаю, — ответил робот.
— Спустись вниз, схвати осьминога, нейтрализуй его и доставь сюда, — приказал Ван.
— Это не осьминог, — начал Энквен. — Согласно классификации Брэма…
— Выполняй приказ, — перебил Ван.
Прыгая с камня на камень, робот приблизился к врагу. Как знать, быть может, Энквену припомнился давний его поединок с электрическим скатом на дне Атлантики? Приобретенный тогда опыт мог сейчас во всяком случае пригодиться. Увидев приближающегося бесстрашно робота, существо сделало новую попытку улизнуть, Однако бежать было некуда: сверху била ослепляющая струя. Едва Энквен приблизился к осьминогу, последний выпустил ему навстречу струйки фосфоресцирующей жидкости. Робот пошатнулся (видимо, жидкость подействовала на двигательный центр), но храбро продолжал наступать. Приблизившись наконец к осьминогу, Энквен одной рукой схватил извивающееся щупальце, а другой впрыснул дозу парализующей жидкости прямо в жарко пульсирующий комок…
— На что нам эта тварь? — спросил Владимир.
Ван не ответил.
Вскоре Энквен, таща неподвижного осьминога, щупальца которого волочились по камням, вынырнул из пропасти.
— Приказ выполнен, — сказал робот, бросая тушу к ногам Вана.
— Есть у меня одна идейка, — сказал Ван и натянул защитные перчатки, затем вооружился ножом и приступил к вскрытию осьминога. Энквен придерживал чудище, а Владимир присвечивал прожекторным лучом.
Жесткое мясо фиолетового цвета было густо пронизано тонкими белыми нитями, прочными, как сталь, и дело подвигалось туго. Когда скальпель вскрыл продолговатый пузырь, на гранит пролилась небольшая лужица темно-фиолетовой жидкости. Камень задымился.
— Не хотел бы я выпить такого молочка, — негромко пробормотал Владимир.
А Ван все копался во внутренностях осьминога. Наконец он с торжествующим криком поднялся с колен. В руке его блеснул пестрый шарик биопередатчика.
— Видишь, Володя, как просто, — сказал Ван, впервые за все время улыбнувшись.
— Но как же так… — растерянно произнес Владимир. — Ведь мы получали сигналы из пустыни…
— А вот, — Энквен тронул шестипалой рукой труп нырка.
— Ты прав, Энквен, — сказал Ван и, повернувшись к Владимиру, пояснил:
— Я читал, что нырки очень любят таскать пестрые предметы. Совсем как наши земные сороки. Где-то он сглотнул передатчик (очевидно, утащил из жилья), а затем отправился в пустыню, на охоту. Ну, остальное понятно.
— Да, помотались мы, — задумчиво произнес Владимир и покачал головой.
Энквен достал передатчик и, обтерев его, протянул Вану.
Вскоре орнитоптер, взмахнув крыльями, поднялся над горами и полетел в сторону базы.
Одной из самых больших строек Марса был океанский порт. Порт воздвигался, океана еще не было. Обводнение Марса являлось делом будущего. Марсологи-поисковики только искали в коре планеты водоносные породы, а близ ложа будущего океана уже вырастали причалы, складские помещения и прочие портовые сооружения.
Ван прилетел сюда в свободный день, чтобы посмотреть, как идет строительство, как справляются с ним питомцы Зеленого городка. В порту Ван повстречал Лин. Встретил, когда совсем уже отчаялся повидать ее на Марсе.
Ван поразился происшедшей с Лин переменой. Лин, всегда задорная, «заводная», как назвал ее однажды Алексей Волга, выглядела грустной, даже не грустной, а какой-то потерянной. Когда Ван увидел ее, Лин осматривала участок почвы, примыкающий к огромному пакгаузу, брала пробы, что-то записывала.
Ван окликнул ее, они поздоровались.
— Давно на Марсе? — спросил Ван.
— С неделю, — ответила Лин. — Нас тут группа озеленителей. Были в Восточной пустыне, теперь будем заниматься озеленением порта. Пока я тут одна в порту, остальная часть группы прибудет позже.
— Пролетал я над Восточной пустыней, — сказал Ван, — видел эрцеллу. Славно принялась.
Лин безучастно кивнула.
— Пройдемся? — предложил Ван.
Лин окинула взглядом участок взрыхленной почвы.
— Только недолго, — согласилась она.
Даже стороннему глазу видно было, что механизм стройки работает ритмично и четко. Людей на обширной строительной площадке не было видно. Строительством руководили белковые роботы. Ван издали узнал фигуру Кельзава. Тот давал задание механическому роботу-манипулятору — шагающей платформе, доверху груженной облицовочными керамическими плитками.
— Здесь работают только те, кто полетит на «Пионе», — сказала Лин, и голос ее дрогнул.
— Знаю, — сказал Ван. — Я летел с ними на Марс. По-моему, все научились делать наши питомцы, хоть сейчас в полет.
Лин промолчала. Долгим взглядом проводила она Кельзава, который бегом направился к подъемной башне, вдруг замедлившей ход.
Переходя по мостику через свежепрорытую канаву, Ван взял девушку за руку. Лин тихонько освободилась.
— Не надо, Ван, — попросила она.
Каменистое ложе будущего океана поблескивало под нежарким марсианским солнцем. Землеройные машины, руководимые белковыми роботами, выравнивали дно.
Лин и Ван не спеша шли вдоль линии берега, обходя глыбы, ямы и завалы.
— Послушай, Лин, я давно хотел сказать тебе… — начал негромко Ван.
— Знаешь, Ван, — перебила Лин, — перед вылетом на Марс я закончила исследование мха, который Федор с Энквеном привезли с Рутона.
— Да? — спросил Ван без особого энтузиазма.
— Знаешь, этот мох — просто чудо, — продолжала Лин. — Представь себе, в нем удалось обнаружить бактерии, которые способны предсказывать вспышки солнечной активности. Такие вспышки, ты ведь помнишь, могут быть опасны для космонавтов, особенно в период активного Солнца. Поэтому важно заранее знать, когда произойдет вспышка. Между прочим, я установила, что похожим видом бактерий занимался выдающийся русский ученый Чижевский еще в 1915 году. Он установил, что некоторые виды микроорганизмов весьма чутко реагируют на солнечную активность. Но он не мог изучать бактерии с других планет: люди тогда еще не вырвались в космос. Поэтому особо чутких к Солнцу бактерий у него не было.
— Так что же все-таки сделал Чижевский? — спросил Ван, чтобы поддержать разговор.
— Чижевский доказал, что поведение чувствительных к Солнцу бактерий меняется за 4–5 дней до того, как приборы землян говорят об очередной солнечной вспышке. Он мечтал о создании такого «живого барометра», который сможет предсказывать солнечные бури, предупреждать астронавтов о грозящей опасности. Но создать такой барометр Чижевский не смог: уровень тогдашней науки был слишком низок для этого. Да и земные бактерии не очень подходили для столь тонкого прибора. Другое дело — бактерии с Рутона. У нас в институте горячо взялись за «живой барометр», — сказала Лин.
Ван отбросил с дороги пустой кислородный баллон.
— Доброе дело, — сказал он. — А когда может быть готов «живой барометр»?
— Месяца через три, — сказала Лин.
— Но это же чудесно! — воскликнул Ван. — «Живой барометр» можно будет взять на «Пион».
Лин остановилась так внезапно, что Ван сделал по инерции еще несколько шагов. Он обернулся. Лицо Лин побледнело.
— Разве ты не слушал сегодня утром радио? — тихо спросила она.
— Нет. Проспал, — сокрушенно признался Ван. — А что, собственно, случилось?
— Решение Высшего координационного совета, — сказала Лин. — «Пион» стартует через месяц.
— А капитан кто же?
Лин опустила голову.
— Федор?.. — спросил Ван.
Лин кивнула.
— Давай возвращаться, — сказала она. — У меня времени немного.
— Послушай, Лин. Послушай… — произнес Ван.
— Не говори мне, Ван. Ничего сейчас не говори.
— Но я должен сказать тебе…
— Нет! — подняла она руку.
Назад они шли молча. Ван смотрел на тонкий профиль, и Лин казалась ему такой хрупкой, такой беззащитной.
— Не надо меня жалеть, — сказала Лин, будто угадав его мысли.
— Послушай…
— Я счастлива, — сказала Лин. — Да, счастлива! — с вызовом повторила она, глядя на Вана. — Счастлива, что Федору оказано доверие, счастлива, что он любит меня и что я люблю его. — Все это Лин выпалила единым духом. — И довольно об этом… — добавила она угасшим голосом.
Когда они прощались, Лин сказала уже обычным своим голосом:
— Совсем забыла поздравить тебя, Ван. Твой биопередатчик по решению координационного совета включен в снаряжение «Пиона». Между прочим, я думаю, что рутонианский мох им тоже нужно взять с собой. За оставшийся месяц сделать «живои барометр» не удастся, но его можно будет докончить в пути. Времени у них будет достаточно, — добавила Лин.
Часть вторая
ЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ
Глава 1
ПУТЬ
- Зреет, будто к новоселью,
- Замечательный восход.
- Над людскою колыбелью
- Солнце красное встает.
Прощание с Землей, с поколением осталось в памяти Федора Икарова долгим многокрасочным сном.
И в полете, когда далеко позади осталась Солнечная система и безмолвная река пламени, истекающего из дюз, несла «Пион» в глубины пространства, навстречу неизвестному, молодой капитан часто вспоминал свой извилистый путь прощания с планетой — путь, опоясавший весь земной шар.
День за днем, месяц за месяцем «Пион», казалось, висел в одной точке, накрепко впаянный в бесстрастное пространство, — крохотная пылинка разума, затерявшаяся в бездонном космосе. Икаров, конечно, понимал умом, что корабль идет с огромной скоростью. Об этом деловито сообщали приборы, а также ежечасно докладывал Кельзав. Но все в человеке восставало против очевидного, отказываясь верить в то, что звездолет движется. Вскоре предстояла пульсация — головокружительный прыжок корабля через нуль-пространство.
Когда человек идет по дороге, он замечает пройденный путь по разным ориентирам: по придорожным камням, деревьям, по верстовым столбам, наконец. Сидя в салоне самолета, человек замечает движение по облакам, стремительно бегущим назад. Но как уловить движение звездолета, глядя на обзорный экран? Узор созвездий на его поверхности изо дня в день, из месяца в месяц остается неизменным. А кроме звезд, ничего вокруг… Конечно, рисунок созвездий при движении корабля меняется, но настолько незначительно, что человеческий глаз уловить этого не в состоянии.
Одиночество капитана скрашивали его белковые помощники. Они исправно вели «Пион» в те периоды, когда капитан, повинуясь биопрограмме, впадал в глубокий анабиоз. Наконец они миновали последнюю пульсацию.
При приближении к Тритону Икаров отказался от анабиотического сна. Слишком много стало теперь в ближнем космосе тревожных и непонятных явлений.
Капитан подошел к экрану. Он долго всматривался в него. Сколько книг они прочли, сколько микрофильмов о Тритоне просмотрели на борту корабля! Белковые поглощали информацию с ненасытностью губок, впитывающих воду, и Икаров не переставал восхищаться учеными Зеленого городка, которые вырастили и воспитали столь совершенные системы. В каждом белковом роботе были заложены возможности, которые раскрывались, развертывались с течением времени.
— Летим — и звезда превращается в солнце, — негромко произнес Икаров.
И впрямь Тритон медленно, но верно увеличивался на экране. Но это было не жаркое солнце, щедро разбрызгивающее свет в окрестном пространстве, а черный провал в небе. Капитан по бегущей ленте добрался до головной рубки и сел перед экраном. Он включил защитный слой со светофильтром.
Икаров был один в отсеке. Каждый член экипажа находился на своем месте.
«Будь у Тритона своя планета, — подумал капитан, — интересно, как бы чувствовал себя на ней человек?» Он представил себя стоящим на каменистой вулканической почве этой планеты. Возможно, она будет в чем-то похожа на Рутон, который они некогда избороздили с Энквеном. Горизонт напоминает раскаленную струну, разноцветные скалы — застывший фейерверк. Что может испытывать человек в поле чудовищного тяготения Тритона — Черной сверхзвезды? Капитан легко делает несколько шагов. Ходить по планете нетрудно: ведь тяжесть тела на ней обусловлена не Тритоном, а массой самой планеты. Но масса Тритона настолько велика, что она меняет метрику окружающего пространства, как бы искривляет, прогибает его. Это явление предсказал еще Лобачевский. Но что это значит — звезда прогибает пространство? Этого никто из землян еще не знает… Что он испытает, когда попадет в искривленное пространство? Может ли вообще человек выжить в нем? Капитан глубоко задумался, опустив голову на пульт. То, что раньше представлялось теорией и чистейшей абстракцией, с каждым часом полета «Пиона» все более превращалось в реальность. На месте Тритона зиял черный провал, все время увеличивающийся в размерах.
При приближении к звезде-невидимке приборы корабля вели себя все более беспокойно. Однажды вспыхнула магнитная буря, которая бушевала четверо земных суток — время на корабле измерялось в привычных земных циклах. («О том, как измерять на „Пионе“ время, мы договорились с тобой, капитан, еще на Рутоне», — заметил по этому поводу Энквен.) Во время магнитной бури капитан почти не отходил от пульта. Когда капитан отдыхал, его место занимал Энквен.
Четверо суток вокруг «Пиона» бушевали силовые поля. Это был безмолвный разгул стихии без грома, ливней и пенных морских волн. Четверо суток, откликаясь на немую бурю, конвульсивно трепетали стрелки приборов. На пятые сутки синусоида, которая неутомимо вытанцовывала на экране капитанского пульта, наконец нырнула под красную горизонталь.
Буря улеглась, однако радость оказалась преждевременной: на поверхности корабля определили повреждения. Возникла необходимость срочно проверить поверхность «Пиона».
Натянув противорадиационный скафандр, капитан нажал кнопку с надписью «вакуум». Стенки переходного отсека едва слышно завибрировали. Стрелка барометра, описав полный круг, ткнулась в «зеро». Все! Можно выходить.
Икаров повернул рукоятку, но люк остался неподвижным. «Заело», — с беспокойством подумал капитан.
В этот момент вспыхнул видеофон. Связь по своей инициативе включил Энквен.
— Что случилось, капитан? — спросил робот. — Я по биопередатчику уловил: у тебя что-то не ладится.
— Оставь Кельзава на пульте и иди сюда, — велел капитан. Экран погас.
Через несколько минут в камеру, где царил вакуум, вошел Энквен. Перепад давлений робота не смущал.
— Люк не открывается, — сказал капитан. — Давай попробуем вдвоем.
Икаров и Энквен налегли на люк, но тот не поддался.