Странник Резанова Наталья

— Ну хорошо. А что он тут начал про Вельфа Аскела?

— Да, именно! — подхватил Унрик.

Она снова чуть напряглась.

— Благодарю вас, мои благородные друзья. Отвечай на вопрос!

— Вельф Аскел ни при чем, как и нечистая сила!

— Не объясняется ли столь наглое поведение уверенностью в том, что Вельф Аскел выручит ее? — Унрик обращался к епископу, но ответила опять Адриана, причем весьма резко:

— Вельф уверен в моей смерти, так же, как вы были в ней уверены, и это никому не мешало, кстати сказать!

— Он знал, кто ты на самом деле?

— Ничего он не знал!

— Как же это могло быть, что он не догадался, пока ты у него служила?

— Вы же все не догадались!

— Но он знал тебя дольше всех!

— А присутствующий здесь граф Лонгин знал меня столько же времени, что и Вельф! Почему его ни в чем не обвиняют?

Лонгин отвернулся и пробормотал что-то нечленораздельное. Продолжать было опасно, она могла дойти и до короля, и епископ решил покончить с этим пунктом.

— Смотри же! Ты свидетельствуешь за него, но против себя.

— А мне наплевать! Это правда.

— И все равно он бы, наверное, многое порассказал, — не унимался Унрик.

— Ничего бы он не рассказал. И нечего ему здесь делать. И если уж взялись за меня, так от него отвяжитесь. А то собрались здесь неизвестно чего ради!

— В самом деле, что же с ней делать? — спросил Эсберн. — Я, по чести, ничего не понял.

— Не беспокойся, разберемся, — ухмыльнулся Унрик, — и доберемся!

Принц поднял руку, призывая к молчанию. В дверях показался Торвальд.

— Отвести ее в темницу. Я думаю, в Гондриле есть темница?

— Конечно, есть.

— Приковать. У дверей — охрану. Что делать — решит суд. Состав его мы определим. В ближайшие дни мы решим ее судьбу. Все.

Адриану подняли с табурета, и в сопровождении охранников — один впереди, другой сзади, — она покинула зал.

— Вы также можете идти отдыхать, благородные сеньоры.

Раймунд вышел последним. На галерее он задержался. Рядом Меласси, Теофил и Унрик обсуждали достойное и мудрое решение принца. Среди толпящейся внизу челяди и многочисленной охраны Раймунд сразу заметил Даниеля. Он стоял у самой лестницы, задрав голову вверх. Глаза его выражали неприкрытую злобную радость. Посмотрев туда же, куда и Арнсбат, Раймунд увидел на лестнице сивую макушку между двумя медными касками. А потом… Раймунд не разобрал, да и никто не разобрал поначалу, что там происходит.

Никто не уследил, как удалось Адриане вытащить кинжал из-за пояса шедшего впереди стражника и в то же мгновение, перемахнув через перила, спрыгнуть вниз. А пока Раймунд разглядел только блеснувшее лезвие и услышал отрывистое: «Получай!» И сразу же столпившиеся солдаты и слуги бросились на нее. Били ее на этот раз гораздо жесточе, чем в Лауде, с той яростью, какую рождает у людей вид крови, топтали, и уже извлекались из ножен мечи.

— Что делаете? — заорал Лонгин, устремляясь к клубящемуся на полу скопищу тел. — Ведь насмерть забьете!

Торвальд кинулся растаскивать своих зарвавшихся подчиненных, и они отступили от распростертого на плитах тела.

— Неужто убили? — спросил Лонгин.

Словно в ответ на его слова Адриана приподнялась, и, прежде чем она успела что-нибудь сделать, ее схватили и поставили на ноги. И то, что увидел Раймунд, потрясло его до глубины души. Ее избитое лицо под патлами волос смеялось.

— Зачем ты это сделала? — крикнул он с отчаянием. — Зачем?

В наступившей тишине раздался неторопливый голос наследника:

— А что с тем?

Тут только вспомнили про Даниеля, которого нигде не было видно. Его нашли под лестницей, куда он откатился или его отшвырнули. Он был мертв — убит тем единственным ударом, который вырабатывается большой практикой.

Адриану увели. Меласси, Теофил и Эсберн вызвались сопровождать ее до темницы во избежание новых происшествий, а остальные вернулись в зал.

Лонгин подошел к Раймунду.

— Зачем она это сделала — я, похоже, знаю. Все боятся пыток, а она, может, надеялась, что в драке ее прикончат быстро. И сразу. Без мучений.

— Сколь черствым должно быть это сердце, — сказал епископ печально, совсем на себя не похоже. — Лишить человека спасения души, дав ему умереть без покаяния и в озлоблении, и самой стремиться к тому же… — И сухо заключил: — Дело осложнилось.

— Наоборот, прояснилось, — возразил Унрик. — Ведь этим убийством она сама себя приговорила.

— Нет, она убрала главного свидетеля, — вот что она сделала. Если бы дело было только в смерти этого Арнсбата, — кстати, я завтра сам отслужу по нему заупокойную службу…

— Есть и другой важный свидетель — Вельф Аскел. Вы, между прочим, заметили, как двусмысленно она выразилась: «Он ни при чем, как и нечистая сила»?

— Вельф сейчас где-то в горах, и добраться до него почти невозможно. — Лонгину, похоже, не очень-то хотелось втягивать в дело своего друга.

— И все-таки неплохо было бы устроить им очную ставку, — мечтательно сказал Унрик.

— Мы подумаем об этом, — отозвался епископ.

Раймунд глянул в темное окно.

— Уже поздно, а мы еще не решили вопрос о составе трибунала.

Наследник поднял опущенные веки.

— В него войдете все вы. А я оставляю за собой право окончательного приговора.

— Я составлю обвинение, — заявил епископ.

— А защитник?

— Какой защитник?

— Иначе нельзя. Без него суд не будет иметь законной силы. Даже у дьявола есть свой адвокат.

— Ну хорошо, ты легист, тебе виднее. Но кто же возьмется защищать такую закоренелую злодейку?

— Я и возьмусь.

Как ни странно, никто этому не удивился. Раймунда знали как человека равнодушного, склонного к холодным играм ума, и его решение было воспринято как стремление поупражняться в искусстве, и все согласились.

— Если мы начнем разбирать дело завтра, то я должен еще сегодня поговорить с ней.

— Верно! Может быть, тебе, как своему защитнику, она скажет то, в чем не желает признаться нам. О, как верно ты это придумал! Надо приказать, чтобы тебя пропустили.

Когда отпирали дверь, Раймунд заметил краем глаза, как промелькнуло по коридору женское платье, вздрогнул, но тут же сообразил, что это пробежала одна из замковых служанок, вероятно пробиравшаяся по переходам к любовнику и вспугнутая его шагами.

Стражник приоткрыл тяжелую дверь. Раймунд ожидал, что внутри будет темно, словно в могиле, но там горела плошка — глиняный черепок на полу, а рядом, на охапке соломы, обхватив колени рукам, сидела Адриана. Ее, как водится, приковали за ногу цепью, конец которой был прикреплен к большому чугунному кольцу, вмурованному в стену. При появлении Раймунда узница не шелохнулась. Он осмотрелся — кто знает, как еще повернется судьба? Этот сырой подвал — пока не самое худшее, что он видел. Бывают такие колодцы…

Он осторожно спустился по склизким ступеням. Было очевидно, что она не желает первой начинать разговор.

На всякий случай он сказал:

— Это я, Раймунд.

— Вижу.

— Завтра они начнут судить тебя.

Молчание.

— Я взялся тебя защищать.

— Спасибо, — сказала она с полным безразличием.

— Сейчас тебе, вероятно, все равно, но я должен… и опять тебя спрошу — зачем ты убила Даниеля?

Она несколько оживилась.

— Но ведь он был предатель. А предателей нужно убивать. И, кроме того, я была связана обещанием, — тут она даже засмеялась, и смех ее был неприятен.

— Я тебе верю. Но они — не поверят. И могут прибегнуть к пытке.

— Пусть попробуют. — То же безразличное выражение. Нет, так разговор не пойдет.

— Скажи, что я могу для тебя сделать? Может быть, у тебя есть друзья, родные, близкие?

— Все мои друзья и родные — здесь, на этой цепи. — Она приподняла цепь и со звоном бросила на пол.

— А Вельф?

— Он был другом Странника, а это совсем другое дело. И даже если предположить… но я-то ему не друг!

Он улыбнулся.

— Несмотря ни на что, Странник не утратил своего пристрастия к софизмам.

— Странник умер, — отрезала она.

Только не дать ей снова замкнуться в себе!

— А они хотят устроить тебе с ним очную ставку. С Вельфом, конечно, не со Странником.

— Ничего у них не выйдет!

— Почему?

— Потому что я этого не хочу!

— А почему ты этого не хочешь? Он же может доказать твою невиновность!

— Потому что… потому что… — пробормотала она, — я не могу показаться ему на глаза… ведь он же мне верил… а я его обманывала… столько лет… нет, не могу…

Раймунд не нашел, что ответить. Сейчас эта нераскаянная преступница, откровенно презирающая своих судей и не ведающая страха, напоминала ему тех маленьких детей, которые готовы умереть, чтобы не признаться родным в совершенном проступке.

После непродолжительного молчания она неуверенно спросила:

— А он… Вельф… жалел, когда это случилось?

— Когда мы узнали о твоей гибели? Жалел? На него смотреть было нельзя. Видно, он тебя очень любит.

— Любил! Странника! — она почти выкрикнула эти слова.

Раймунд уже повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.

— Знаешь, совсем из головы вылетело, — возле Вильмана тебя по всему лагерю разыскивал какой-то старик с тремя сыновьями. Дом гернатовцы у него сожгли или что-то еще… Он все кричал, что пришел искать защиты у Странника.

Она откинула голову назад.

— Значит, и Нигрин уже не благоденствует… А дочери с ним не было?

— Нет, дочери я не заметил.

Он еще помедлил.

— А они… сильно тебя избили?

— Порядочно. — Она снова говорила, как в начале. — Но на мне все быстро заживает. И шел бы ты спать. Поздно уже. А мне случалось проводить ночи и похуже этой.

Загремел засов. Адриана улеглась, заложив руки за голову. Славный человек Раймунд. Жаль только, что она не оправдала его надежд. И почему он не поехал в Испанию?

На мгновение ее мысли вернулись к Даниелю. Все-таки это был первый враг Адрианы, убитый Адрианой. Безвестный мародер в лесу нападал на первого встречного. Визе был врагом Странника, Адрианы он не знал. И только Даниель… Почему же он ее выдал, а не сделал этого сам? Очевидно, он хотел уже не ее, а лишь позора и казни, и злоба убила желание. Или он понял, что ему самому с ней не справиться, даже со своими пятьюстами всадниками? Голова Странника стоит иной армии, болван!

Она была спокойна. Вельфа не было, а без него она выдержит что угодно.

Раймунд в это время тоже подумал о Вельфе. Вельф, разумеется, ничего не знал, это в его характере — не знать. И ему нужен был Странник, а не Адриана. Как и всем. Веселый, умный, обаятельный Странник, а не эта неприятная и злая женщина. И все-таки он, Раймунд, сделает все, чтобы ее спасти. Ради нее? Ради Странника? Или ради себя самого?

Этого он не знал.

Зал суда был еще мрачнее, чем зал совета, и еще мрачнее, чем вчера, выглядела обвиняемая, когда ее туда привели, — босая, платье разорвано. Цепь временно сняли, но руки при выходе из темницы сразу скрутили и не развязали, памятуя вчерашнее. Насчет побоев она сказала правду — ссадины поджили и синяки были уже не так заметны, и все же монах-протоколист, сегодня занявший свое место, косился на нее с ужасом.

Епископ Гельфрид вздохнул с удовлетворением и начал:

— Адриана из Книза! Ты обвиняешься в ведовстве, сношении с силами зла, убийстве и ереси, заключенной в ношении мужской одежды, что противно законам нашей веры. Что ты можешь ответить суду? Признаешь ли свою вину?

— Сознаюсь в убийстве, ибо отрицать очевидное бессмысленно. Mea culpa. Сознаюсь в ношении мужской одежды. Это грех, но в данном случае не ересь, так как меня принуждали обстоятельства. К тому же я исповедалась в этом и внесла вклад в разные церкви. Остальное я отрицаю и буду отрицать.

— Что ж! Если преступница упорствует в сознании вины, мы приступим к разбирательству.

— Хочу спросить.

— Спрашивай.

— Суд должен быть духовным или светским. Какому суду подлежу я?

— Ты преступила как против Бога, так и против людей. Поэтому тебя будет судить смешанный трибунал, — торжественно провозгласил епископ.

Унрик радостно прикусил редкий ус. На это было трудно что-либо возразить.

Однако она не смутилась:

— А какая разница? Пусть судят хоть дважды — умирать все равно один раз…

Дознание началось. И если бы монах успевал записывать все слово в слово, оно имело бы следующий вид:

Епископ. Итак, мы должны узнать все. Прежде всего — католичка ли ты?

Адриана. Credo in Patris, et filii, et spiritus sancti.

Унрик. Какого ты происхождения?

Адриана. Из горожан.

Епископ. Родители твои живы?

Адриана. Давно умерли.

Епископ. Сколько тебе лет?

Адриана. Около двадцати.

Епископ. Почему ты покинула свой дом и город?

Раймунд. Какие события сопутствовали этому?

Адриана. Город был в осаде. Люди нуждались в помощи. Бургомистр Арнсбат послал меня к Вельфу Аскелу.

Лонгин. Арнсбат? Это…

Раймунд. Отец.

Унрик. Он что, не нашел никого лучше?

Адриана. Значит, не нашел.

Епископ. Продолжай. Именно тогда ты и переоделась в мужскую одежду?

Адриана. Да. Так было безопаснее.

Раймунд. Логично.

Адриана. Мне удалось пробраться сквозь орденский лагерь, дойти до Вельфа и вернуться в город. Была зима…

Епископ. Ты сказала Вельфу, кто ты?

Адриана. Нет.

Унрик. Почему?

Адриана. Также из соображений безопасности.

Лонгин. Хм…

Епископ. Что было дальше?

Адриана. Визе отступил. Но Николас Арнсбат был убит до того, как Вельф вошел в город.

Епископ. Я спрашиваю, что было дальше с тобой?

Адриана. Я и отвечаю. Единственным, кто мог сказать Вельфу обо мне, был Николас Арнсбат, а его убили. И у Вельфа были все основания предположить — тот, кто добрался к нему сквозь орденские заслоны, сумеет добраться к Лонгину через весеннюю распутицу.

Епископ. И ты пошла?

Адриана. Он знает (Кивок в сторону Лонгина).

Епископ. Для чего ты соглашалась на поручения, не приличествующие твоему полу? Разве ты не могла отказаться?

Адриана. Если б я не покидала Книз, разве это было бы полезней urbi et orbi?

Епископ (раздраженно). Это было бы полезнее твоей душе, богохульница!

Раймунд. Обращаю внимание судей на то, что в описываемый период обвиняемая была, по сути, еще ребенком, и к тому же сиротой. Она не могла отвечать за свои действия.

Епископ. Положим. Однако между походом к графу Лонгину и твоим появлением в Абернаке прошло больше трех лет. Что произошло за это время?

Адриана. Слишком долго рассказывать.

Епископ. Это не ответ.

Адриана. Скажем так: я выполняла различные поручения Вельфа Аскела, в основном касавшиеся ордена Святого Маврикия.

Унрик. И только?

Адриана. Поясни свой вопрос.

Унрик. В разговорах со мной Даниель Арнсбат дал понять, что считал тебя любовницей Вельфа.

Адриана. Даниель Арнсбат уже поплатился за свою глупость.

Епископ. Похваляешься убийством? Полно!

Лонгин (с трудом). Здесь я могу подтвердить, что она говорит правду. Я бы знал. Ей был поручен орден и прочие.

Епископ. Об ордене мы еще поговорим… и о Вельфе… и о тебе… Ты девственница?

Адриана (вызывающе). Virum non cognoso!

Епископ содрогнулся от негодования при этом кощунстве. Раймунд тоже вздрогнул.

«Зачем она это говорит, зачем злит нарочно?»

На время инициативу перехватил Унрик.

Унрик. Тебе платили за то, что ты делала?

Адриана (тряхнув волосами). Вот все мое золото и серебро!

Унрик. На что же ты жила?

Адриана. Как птицы небесные…

Новое кощунство привело епископа в себя.

Епископ. Если ты девушка, зачем же ты в Лауде назвала себя вдовой? Снова ложь!

Адриана. Ложь часто бывает правдоподобнее правды. Вот сейчас я говорю правду, а вы мне не верите. А в Лауде я лгала, и мне верили. И, кроме того, так было безопаснее.

Епископ. Ты все время твердишь о безопасности.

Адриана. Тогда я ею дорожила.

Лонгин. А сейчас?

Адриана. Сейчас это бессмысленно.

Епископ. Смысл… Смысл… (Неожиданно) Ты была служанкой Николаса Арнсбата?

Адриана. С какой стати? Я свободная горожанка. И отец мой, и дед были свободными.

Унрик. Вельфу ты, однако, служила.

Адриана. Странник ему служил.

Епископ. Почему же ты послушалась Николаса Арнсбата?

Адриана. Я его уважала.

Епископ. А сыну его ты отплатила ненавистью и смертью!

Адриана. Иное яблоко падает весьма далеко от яблони.

Принц Филипп (все это время сидел откинувшись в кресле, прикрыв глаза). Ты так думаешь?

Адриана. Думаю. И твоя светлость тоже.

Принц. Пока достаточно. На сегодня нам предстоит решить еще много дел. Пусть ее уведут. Мы продолжим завтра.

Уходя, она не оглянулась. Было такое чувство, будто она лично оскорбила каждого из присутствующих.

— Ехидна ядовитая, — пробурчал Унрик. — Ничего, и не таких ломали… Мужчины плакали, на коленях ползали… ничего!

— И так кичится своими знаниями… — молвил Гельфрид. — А ведь я не желаю ей зла… не должен желать. Но это душа… я почти сомневаюсь, что ее можно спасти.

— Кого? — недоуменно поинтересовался Лонгин.

— Душу.

— А-а. Между нами, в храбрости этой девчонке не откажешь. Как и Страннику. Только Странник хитрый был, осторожный, а эта так и лезет напролом. Верно, друг Раймунд?

Раймунд покачал головой. Ему было из-за чего тревожиться. Своим поведением на суде Адриана могла свести на нет любую защиту, и он готов был предвидеть самое худшее, хотя, конечно, все самое худшее, что она могла сделать для себя, она уже совершила вчера. В то же время в мозгу его начало созревать некое решение, обдумыванию которого он посвятил оставшиеся свободными часы, а их было немного — после обеда наместник принимал вассальную присягу от прибывших лауданских рыцарей, по большей части это были прощенные мятежники, вновь возвращавшиеся в свои наделы, а Раймунд вынужден был присутствовать. Адриану он решил сегодня не посещать. Если эта злость в ней от отчаяния, надо дать ей время одуматься и прийти в себя.

Следующий допрос начался именно с того, чего опасался Раймунд — с обвинений в ведовстве Адриана, как и прежде, все отрицала. Некоторое время дознание топталось на месте.

Адриана. Какое ведовство? Нет этому ни свидетельств, ни доказательств. Один лишь злобный навет, причины которого вам известны!

Епископ. Вот тебе первое доказательство — все слышали, как ты высказывала знания невозможные для женщины, тем паче низкого рода. Разве такое не от дьявола?

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

В один горький день люди пролили кровь, свою и чужую, там, где этого делать не следовало. Многие пом...
В один горький день люди пролили кровь, свою и чужую, там, где этого делать не следовало. Многие пом...
«Художники, как правило, изображают волка слишком свирепым, слишком кряжистым, слишком нединамичным....
Кто самый обаятельный, самый красивый, самый умный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил? ...
Умный и циничный полицейский Тед Ли, все силы отдававший своей работе – и оказавшийся в полном одино...
«Полет с лунной станции на Марс – сплошное удовольствие. Пассажиры поднимались на борт ракетного омн...