Охотник на игуан. Случай на побережье Вера Крус Майн Рид Томас

Глава I

Касадор

Находясь в Вера Крус во время оккупации этого города американской армией, в которой я служил, я больше всего любил прогуливаться по меркаде, или рынку. Не для того чтобы закупить продукты, а просто поглядеть на множество незнакомых товаров.

Гумбольдт описывает, какое приятное впечатление на него произвели свежесорванные кокосовые орехи и другие тропические фрукты, небрежно брошенные на дно лодки, в которой он переправлялся с корабля, прошедшего Атлантический океан. Это было его первое знакомство с тропиками Южной Америки. Окажись он тогда на рынке Вера Крус, радость его была бы неограниченной. Он увидел бы здесь такое изобилие, что список продающегося казался бы бесконечным. Ибо здесь Флора предлагает свои лучшие дары, Помона – величайшие сокровища, настоящий рог изобилия, выплеснувшийся на петатес (циновки из пальмовых листьев). А смуглая кожа и темные блестящие глаза продавцов сами по себе напоминают, что вы на солнечном юге.

И продают здесь не только плоды растительности. Представлено и животное царство во всех своих пяти разделах: звери, птицы, рыбы, рептилии и насекомые. Можно купить тушу оленя или шкуру ягуара или оцелота, можно даже купить самих этих живых животных. К вашим услугам огромное разнообразие птиц: куропатки размером с фазанов, пятнистые индюки, яркостью своей окраски соперничающие с павлином; другие тропические птицы; а если вам хочется купить живую птицу, чтобы она жила с вами, их тоже множество: самые разные попугаи, большие и маленькие, ара, волнистые попугайчики, туканы, трупиалы и великолепный трогон. Вам покажут самых занимательных насекомых. Одно насекомое покажется вам особенно странным: крупный светлячок, который здесь называют «кокуйо» (Elater noctilucus), на брюшке у которого светящийся диск, а в передней части два пятна размером с крупную дробь, сверкающие, как горящие уголья. Много рыбы, в том числе необыкновенно вкусной; кожа и чешуя рыбы сверкает всеми красками радуги, как хамелеон. И наконец вы увидите представителей вида рептилий и родственных им животных, и самих ящериц, и еще более любопытных и известных животных гораздо большего размера – игуан.

Из всех животных тропиков ни одно не заинтересовало меня так, как эта своеобразная ящерица. Во время вылазок в удаленные от побережья места я несколько раз видел игуан; они лежали, вытянувшись, на земле или медленно ползли по горизонтальным ветвям деревьев; и однажды – со стыдом признаюсь, что совершенно беспричинно, – я выхватил саблю и разрубил игуану надвое вместе с веткой, на которой она лежала. Однако я пошел дальше и использовал жертву, приготовив из нее блюдо. Я много слышал о том, какое вкусное мясо у этого животного, и решил попробовать; так я и поступил – зажарил игуану на лесном костре; в результате мы с товарищем, разделившим со мной еду, пришли к заключению, что все, что говорили об игуане, правда. Вкус ее мяса, насколько я могу его описать, представляет собой нечто среднее между молочным поросенком и каплуном, с привкусом дичи. Лучшая часть – вырезка из туловища вблизи хвоста; если ее правильно приготовить, она удовлетворила бы и Лукулла, если бы римлянин еще пребывал в мире живых.

После этого обеда в лесу я, прогуливаясь по рынку Вера Крус, никогда не упускал случая взглянуть на игуан. Этот деликатес можно было приобрести не всегда, обычно раз в неделю, потому что регулярно продавал игуан только один человек и появлялся он в городе еженедельно.

При встречах с этим человеком я заинтересовался им почти так же, как его ящерицами. Это был рослый мускулистый мужчина средних лет; в его угольно-черных волосах и бороде не заметно было ни сединки. Волосы чуть кудрявились, и это вместе с очень смуглой кожей как будто говорило об африканском происхождении; впрочем в чертах его лица не было ничего негритянского. Напротив, лицо у него было вытянутое и худое, а большой орлиный нос придавал ему сходство с цыганом. Он был хароко, так называют крестьян с побережья Вера Крус.

Из разговоров с ним я узнал, что по призванию он касадор (охотник) и что его специальностью являются ящерицы, хотя он охотится не только на них. Еженедельно на муле, приученном и к седлу и к вьюку, он привозил на рынок много и другой дичи, в шерсти и перьях.

Все это еще более обострило мое любопытство: помимо недавно приобретенной склонности к мясу игуаны, мне хотелось ближе познакомиться с этим животным в естественной обстановке – короче, поохотиться на него так, как это делают туземцы и чего делать мне еще не приходилось. Мне описали способ поимки игуан, хотя и не очень подробно, и мне хотелось не только стать свидетелем такой охоты, но и самому принять в ней участие. Такая охота обещала новое развлечение, всегда привлекающее спортсмена; будучи в то время заядлым охотником, я с нетерпением ожидал возможности поохотиться на игуан.

Лучше всего в этом помог бы мне касадор, если бы удалось уговорить его. Решив поговорить с ним об этом, я начал так:

– Вы мне не говорили, где живете, сеньор Хиль. – Охотника звали Хиль Вентано.

– Эн эль монте (в лесу), кабаллеро, – был его ответ.

– В какой части? В каком направлении? – продолжал я расспрашивать.

– Мой скромный дом, сеньор капитан, почти точно к северу от города, у притока Рио Антигуа, за Вергарой. Но туда ведет очень плохая дорога – после того как въезжаешь в лес. Я бы сказал, что до моего хакала восемь миль или чуть больше.

– До вашего хакала? А что это?

– Это мой дом, сеньор; конечно, это хакал – так мы, хароко, называем дом.

– Никогда не слышал такое название; мне было бы любопытно взглянуть на такой дом. —Я сказал это в надежде получить приглашение.

– О, сеньор капитан, вы видели их множество: я знаю, что вы были повсюду с вашими солдатами. У меня очень маленький дом и совершенно одинокий. Но если ваше превосходительство окажет мне честь своим присутствием, я буду очень горд и постараюсь вас развлечь.

– Спасибо, – с готовностью ответил я. – Вы очень добры, сеньор Вентано.

– Может, вы захотите взглянуть, как я ловлю этих господ, – продолжал он, указывая на пару игуан, которых я только что у него купил. – Мне доставит величайшее удовольствие показать вам.

– Именно о такой любезности я хотел попросить. Очень хочу посмотреть.

– Что ж, кабаллеро, увидите; увидите и хакал, если навестите мой. Особенно смотреть там нечего; но все, что есть, к вашим услугам; я уверен, что моя Рафаэлита обрадуется вам так же, как я. Когда ваше превосходительство хочет приехать?

– Как только у меня будет день, свободный от обязанностей.

– Если вы его назначите, сеньор, я встречу вас здесь на рынке и провожу. Как я уже сказал, дорогу найти нелегко.

Но я не мог точно назвать день. Пришлось оставить этот вопрос нерешенным; но я узнал у него все приметы дороги, какие он смог назвать. И на этом мы расстались.

Глава II

Погоня за волком

Меньше чем через неделю у меня выдался свободный день, и я решил воспользоваться приглашением. Капитан Иннис, из отряда драгун, такой же заядлый охотник, узнав о моем намерении, выразил желание сопровождать меня. Конечно, я только обрадовался тому, что он будет со мной. День приходился на канун Рождества; и помимо удовольствия от охоты на игуан, мы надеялись привезти с собой индюка для обеда на следующий день. Мясо дикого индюка несравненно вкуснее мяса домашнего, а мы слышали, что в окрестных лесах множество индюков.

Мы выехали очень рано, чтобы использовать прохладу утренних часов. На побережье Вера Крус не бывает зимы; в полдень даже в декабре может быть нестерпимо жарко. Нас сопровождал только большой волкодав, собака, которую я недавно купил у одного из жителей Вера Крус. В том районе, куда мы направлялись, до сих пор не было гверильерос, иначе мы бы поехали с охраной. Тем не менее мы прикрепили кобуры к седлам; в каждой находилась пара револьверов «кольт». Вдобавок у нас было охотничье оружие: у меня двухствольный дробовик, у Инниса ружье, которым он владел очень искусно. Иннис был родом с Миссури и вполне соответствовал представлению о жителях этого штата.

Пока мы не достигли Вергары, проехав три или четыре мили, никаких трудностей в отыскании дороги у нас не было. Здесь мы бывали и раньше. Но даже человек, впервые оказавшийся здесь, не собьется с пути: нужно только оставаться в виду морского берега. Дорога в сущности и проходит по берегу, и во время отлива всадники большей частью передвигаются по влажному плотному песку. Но когда приходится отступать от берега на сухие меданос (песчаные холмы), то дорога становится очень трудной даже для верховых лошадей; а в упряжках их число приходится удваивать.

Ла Вергара – небольшая деревушка из мазанок на перекрестке двух дорог: одна ведет дальше по берегу к Текспану и на север, другая, называемая «Большой Национальной» (раньше она называлась королевской) отклоняется на запад, покидает побережье и уходит к Халапе и к столице. Через эту деревушку проходят все наши интендантские маршруты, и поэтому предприимчивый янки открыл здесь импровизированный салун; здесь подается выпивка кучерам и всем остальным, кто заглянет в бар. После быстрого галопа мы с товарищем рады были воспользоваться гостеприимством янки; это гостеприимство приняло форму шерри-кобблера (Разновидность коктейля. – Прим. перев.), охлажденного в снегу со склонов Оризавы. Приканчивая коктейль, мы получили некоторые новые и более подробные указания насчет дороги. Хозяин знал Хиля Вентано, покупал у него дичь и бывал в его доме. Мы должны были еще примерно четыре мили проехать вдоль берега, потом свернуть в лес у заметного кипариса. Дерево спутать невозможно: оно огромное и поросло «седой бородой». За ним окажется верховая тропа в двумя развилками; в первом случае мы должны двинуться по правой развилке; к сожалению, насчет второй он не помнил, нужно ли сворачивать направо или налево. Так что это вопрос остался нерешенным.

Поблагодарив гостеприимного хозяина, мы снова двинулись в путь и, как нам и было указано, держались берега. Дорога, как и раньше, шла то по влажному, то по сухому песку; в сухой песок наши лошади погружались до подпруги. Однако мы добрались до кипариса и, как нас и предупреждали, сразу его узнали. Лесной гигант – ауэуэте мексиканцев, побелевший от растения-паразита (tillandsia usneoides), известного под названием «испанский мох» или «борода старика».

До сих пор было легко; свернув в первобытный лес и оказавшись под деревьями, мы проехали еще с полмили и добрались до первой развилки. Но вскоре совершенно заблудились.

Ничего не оставалось как возвращаться, и мы уже собрались повернуть лошадей, чтобы вернуться на то место, где в подлеске потеряли тропу, когда увидели большое животное. Увидев нас, зверь тут же повернул назад в лес, поджав хвост.

Невозможно было не узнать в нем волка. Но даже если бы не узнали мы, узнала моя собака; повинуясь своей природе и инстинктам, она гневно залаяла, бросилась за волком и исчезла среди деревьев.

Нужно ли говорить, что хозяин собаки и его друг последовали за ней? Шкура большого мексиканского волка – завидный охотничий трофей. А за собаку я заплатил двадцать долларов и хотел убедиться, что заплатил не напрасно. К тому же собаке в схватке с таким грозным противником понадобится помощь. Я могу потерять свои двадцать долларов, если ее растерзают на части.

Мы как можно быстрее пробирались между тесно растущими деревьями, руководствуясь звуками лая. Проехали в этой беспорядочной погоне не менее полумили, когда лай сменился грозным рычанием. Собака предупреждала нас, что загнала зверя.

Так и оказалось. Прискакав на место, мы увидели, что животные стоят мордами друг к другу, скаля зубы, но ни то ни другое не торопится вступать в схватку. Волк стоял в оборонительной позе, спиной к дуплу в упавшем дереве. Это, несомненно, было его логово. Мгновение спустя оно стало его смертным одром. Мой дробовик, заряженный крупной дробью, эффективно справился с этим делом; Иннису не понадобилось вмешиваться.

В целом мое новое приобретение, тут же на месте получившее кличку «Лобо», судя по первой охоте, оказалось вполне удовлетворительным, и с этого дня я не продал бы собаку и за вдвое большую сумму.

Глава III

Спящая красавица

В возбуждении охоты мы думали только о преследовании волка. Содрав с него шкуру и привязав ее к задней луке моего седла, мы приготовились покинуть это место. Но сразу возник вопрос, в каком направлении нам двигаться. Ответить на него было тем более трудно, что мы не представляли, где оказались и с какого направления пришли.

Кажется, определить это нетрудно; нам тоже так показалось – вначале. Но ненадолго. Вскоре мы поняли, как трудно это сделать; трудность становилась все яснее; мы проезжали милю за милей, не находя тропы или даже подобия ее. Следов было множество, но все это были следы заблудившегося скота или диких животных, которые только сбивали нас с толку. Куда бы мы ни сворачивали, нигде не было тропы или дороги со следами колес или верховой лошади. Короче, мы заблудились в лесу!

Прошло немало времени, прежде чем мы это поняли; вначале нам не хотелось в это поверить; но наконец пришлось.

Мы остановились и сидели, вопросительно глядя друг на друга.

Заблудились в лесу! Когда читаешь, кажется, какой пустяк! Но не для тех, у кого был такой опыт. Для опытного человека это серьезное дело, часто со смертельным исходом. Особенно опасно заблудиться в мексиканской «монте» – подлинных тропических джунглях, где следы тапира, ягуара и волка переплетаются, образуя лабиринт и уводя все дальше и дальше вглубь.

Заблудились в лесу! Это возможно даже в пяти милях от Вера Крус; но здесь вы в таком же диком и одиноком месте, как в джунглях Амазонки!

Мы оба это знали; и, зная, были сердиты на самих себя за то, что в погоне за волком оставили тропу. Охотничий инстинкт успокоился; и если бы сейчас появился второй волк, он ушел бы от нас беспрепятственно. Лобо мог бы последовать за ним, но в таком случае ему пришлось бы самому позаботиться о себе.

Но собака не проявляла никаких признаков замешательства. Напротив, она казалась неудовлетворенной сделанным и готова была попробовать еще. Пока мы сидели в седлах, обсуждая возможный курс, она бегала кругами. Время от времени подавала голос, словно нашла новый след. Потом снова разразилась энергичным лаем. Это положило конец нашей нерешительности, и мы тронулись, чтобы посмотреть, в чем причина этого лая.

Добравшись до собаки, мы увидели, что лает она не на волка и не на другого дикого зверя: лаяла она на дом! Необычное сооружение, но, несомненно, жилое. Каким бы оно ни было, мы очень обрадовались. Вид этого строения избавил нас от неприятного ощущения, которое владело нами уже больше часа. Увидев перед глазами человеческое жилище, мы поняли, что перестали блуждать и найдем обратную дорогу.

Но человеческое ли это жилище? Этот вопрос задал мой товарищ, не я; я знал, что это дом человека. Иннис лишь недавно прибыл в нашу часть в Вера Крус и не знал Мескику; в то время как я немало поездил по ней. Сооружение напоминало гигантскую птичью клетку, стены сплетены из особой разновидности бамбука – мексиканского кана кавера; – стволы поставлены вертикально и очень близко друг к другу; образуется рама, которая держится на столбах прекрасных пальм коросо; листья других пальм накрывают крышу. Один конец сооружения, его задняя часть, очевидно, спальня; эта часть отгорожена ширмой из пальмовых лисьев, которая передвигается на колесиках. Впереди, там, где входная дверь, ширмы нет, и потому сквозь стволы бамбука видно, что находится внутри. Разнообразная мебель и домашняя утварь – все это подтверждало, что дом обитаем. Немного в стороне от дома стояло нечто вроде загона или «корраля» – из таких же бамбуковых стволов, но закрытое сверху; внтури сидело около десяти больших ящериц; каждая очень походила на дракона святого Георгия; но я знал, что это безвредные игуаны. Собака встревожила их; в противном случае в такую жаркую погоду – был полдень, и термометр показывал 90 градусов (32,2 по Цельсию) —они бы лежали неподвижно или спали. Поведение Лобо вызвало у них гнев или страх, а может, и то и другое; некоторые ящерицы бегали в поисках выхода, другие стояли у стволов, свирепо глядя на собаку, как будто готовы были ее укусить. Бедняги, они не смогли это сделать, даже если бы попытались. К своему удивлению, мы увидели, что у них сшиты пасти.

Не могу сказать, долго ли мы стояли, глядя на это странное зрелище и гадая о его причинах. Мы еще не успели прийти в себя от изумления, когда донесшийся изнутри хижины слабый звук привлек наше внимание. Мы повернулись. И то, что увидели, заставило забыть об игуанах. Как уже говорилось, задняя часть сооружения закрывалась своеобразной ширмой из пальмовых листьев, известной как «петате». Эта ширма была частично отодвинута и позволяла увидеть, что за ней: небольшое по размерам помещение, а в нем протянутый по диагонали из угла в угол гамак, подвешенный на двух столбах. Света было достаточно, чтобы мы увидели на этой подвесной постели одну из красивейших фигур, какие приходилось видеть. Молодая девушка; развитая фигура свидетельствовала, что это девочка, которая быстро становится женщиной. В одном конце гамака видна была свесившаяся через край округлая рука, в другом – нога, которую с удовольствием взял бы как модель Фидий. И хотя внутри все же было темновато, мы разглядели и исключительно красивое лицо. Кожа смуглая, но красивая; ресницы подобны двум черным полумесяцам, переброшенным через закрытые веки.

Мы сидели – потому что все еще не спешились – и смотрели на девушку, а она крепко спала. Казалось, ей что-то снится, потому что время от времени с уст ее слетали слова, произнесенные шепотом. Одно из таких слов мы и услышали. Грудь девушки поднималась и опадала в порывистом дыхании. Счастлив мужчина, который ей снится, если встречается с ней и наяву.

Мы с товарищем смотрели на эту спящую красавицу, смотрели молча, не произнося ни слова, но оба чувствовали, что могли бы смотреть бесконечно. Это была словно сказочная сцена, чарующая сцена из мира снов.

Мне уже приходила в голову мысль – ее подсказали клетки с игуанами, – что мы попали именно в то место, которое искали, и что это жилище касадора. Если это так, то в гамаке спит «моя Рафаэлита». В таком случае слова касадора о том, что в его доме не на что посмотреть, далеки от истины. В гамаке лежит та, чья ценность в глазах мужчины превышает все пряности Аравии и все драгоценности Индии.

Не могу сказать, сколько времени она спала, а мы ее не будили. Знаю только, что прошло немало минут, прежде чем мы смогли оторвать взгляд от этого зачаровывающего зрелища, да и то только потому, что вынуждены были это сделать.

Причиной послужил Лобо. Он и еще одна собака неожиданно появились на сцене. Вторая собака своим поведением свидетельствовала, что она дома. Террьер, не очень крупный, но такой смелый, что не уступит большому волку и схватится с ним, как только окажется рядом. Громкий собачий лай и разбудил спящую. Она выскользнула из гамака, как разворачивается прекрасная змея или как выходит из логова пантера, и выбежала из помещения, очевидно, направляясь к входной двери.

Мы с товарищем заторопились ей навстречу. Но встретили мужчину, который только что подъехал на муле и чье поведение, если бы не было других признаков, ясно показывало, что он хозяин дома и всего окружающего. Моя догадка оказалась верной: мы были у хакала Хиля Вентано.

Глава IV

Приятный обед

Охотник на игуан возвращался с промысла, и то, что промысел был удачным, доказывала привязанная к седлу ящерица длиной в целых четыре фута; хвост ее тащился по земле.

Мы обменялись приветствиями, и хозяин отнесся к нам очень радушно. Предварительно он привязал свою добычу к горизонтальной ветви дерева, на которой, несомненно, побывали многие ее предшественницы.

После того как позаботились о муле и наших лошадях, хозяин пригласил нас в дом. Нужно ли говорить, что мы оба с готовностью, с радостью приняли это предложение, испытывая самые приятные ожидания? С тех пор как красавица выскользнула из гамака, мы не обменялись с ней ни словом и вообще ее не видели. При появлении касадора – ее отца, как я предположил, – девушка вернулась в спальню, опустив предательскую петате, которая раньше была к нам так благосклонна.

«Моя Рафаэлита обрадуется вам так же, как я» – сказал охотник на игуан, приглашая меня к себе в дом. И теперь я ждал этой радости с легким нетерпением и с ускоренным пульсом.

Наконец встреча произошла, хотя и не с такой теплотой, на которую я надеялся. Девушка приняла нас с некоторой сдержанностью. Она родилась и выросла в лесу, истинное дитя природы, и все могло бы быть по-иному. Но в ее поведении была какая-то надменность, которая на первых порах неприятно удивляла. Однако, когда мы познакомились получше, она исчезла.

Как мы обнаружили – признаюсь, к моему глубокому облегчению, – она действительно оказалась дочерью охотника. Несмотря на разницу в возрасте, она могла бы быть женой Вентано. Молодость не помешала бы этому. Мексиканские девушки считаются готовыми к браку в двенадцатилетнем возрасте; некоторые из них выходят замуж и становятся матерями еще раньше. А, как мы уже говорили, наша хозяйка была вполне сформировавшейся женщиной.

Ни красота, ни застенчивость не помешали ей проявить свое искусство хозяйки. Обменявшись шепотом несколькими словами с отцом, она очень быстро накрыла стол, поставив на него еду и выпивку. Пока она спала, на огне томилось жаркое в ожидании возвращающегося с охоты касадора. Это было блюдо из множества составляющих, среди которых важную роль играли кайенский перец и чеснок. Тем не менее мы нашли блюдо восхитительным – в сопровождении маисовых лепешек тортилий и пальмового вина, в изобилии присутствовавшего на столе.

Однако время шло, и нам хотелось начать обещанную охоту на игуан. Но когда я предложил выступить, хозяин, к моему удивлению, возразил. Я уже заметил, что было в его поведении что-то необычное, словно он хотел что-то нам сказать и не решался. Но сейчас сказал.

– Ау Диос, кабаллеро! – сказал он виноватым тоном. – Никогда в жизни не было мне так неловко, как сегодня. Я это чувствую с тех пор, как вернулся домой и застал здесь ваши превосходительства. Но я занят.

– Заняты?

– Да, сеньор капитан. Как вы, должно быть, знаете, сейчас пускуас деНавидад (канун Рождества); сегодняшняя ночь – «ноче буэна»; и в Санта Люсии, деревушке на берегу, большой праздник. Эту фиесту я никогда не пропускаю и намерен идти и сегодня; мучача тоже. Видите, сеньоры, в каком я положении?

Мы, однако, не видели. Еще только что миновал полдень, и мы полагали, что до вечера можно еще поохотиться на игуан.

Однако мы ошибались, что выяснилось из последующих слов хозяина.

– Развлечения начинаются рано. Пор Диос! Они уже начались, а до Санта Люсии добрая лига.

Поскольку нашему хозяину, хотя он был явно расстроен, не терпелось отправиться на праздник, мы хотели уже идти к своим лошадям.

Мы были разочарованы тем, что не удастся поохотиться на крупных ящериц, но в лесу еще немало дичи, и мы найдем чем заняться.

Но хозяину мы этого не сказали; однако он, должно быть, прочел на наших лицах разочарование.

Казалось, это его глубоко расстроило; он стоял, опустив голову, как будто стыдился посмотреть нам в лицо. Но, оказалось, он размышляет, и эти размышления были не напрасными. Вскоре ему в голову пришла мысль, а на лице снова появилось довольное выражение.

– Кабаллерос! – воскликнул он. – А почему бы вам не отправиться с нами на фиесту?

Этот вопрос нам понравился, но прежде чем мы смогли ответить, хозяин продолжил:

– Вы, сеньор капитан, говорили мне, как вас интересуют харокос, наши привычки и обычаи. Если согласитесь сопровождать такого ничтожного человека, как я, могу обещать вам, вы увидите в Санта Люсии много нового для вас.

Что касается меня, то никаких уговариваний не потребовалось; взглянув на товарища, я увидел, что он в таком же настроении.

– Мучас грасиес, сеньор Хиль! Мы принимаем ваше предложение.

Через двадцать минут мы уже направлялись в Санта Люсию: хозяин на своих двоих, а Рафаэлита боком на муле; ибо мексиканские леди ездят верхом так же, как когда-то знаменитая герцогиня де Берри, поражавшая парижан. Я с удовольствием посадил бы девушку на круп своей лошади и предложил ей это; но она отказалась, и сеньор Хиль ее поддержал.

Глава V

Харокос

«Фиеста», которую чаще называют «фанданго», на побережье Вера Крус – зрелище, достойное того, чтобы на него взглянуть. Здесь вы увидите хароко во всем его блеске, в великолепии его живописного наряда, со всеми урашениями и принадлежностями. По правде сказать, зрелище замечательное и оригинальное.

Развлечения фиесты – обычные сельские забавы, популярные среди жителей Вера Крус. В разных частях поля устраивались разные игры, а для спортивных занятий отведено было место на открытом лугу – что-то вроде общинного пастбища на краю деревни. Причем забавы эти менялись: то коррер эль галло (петушиный бой), то колеар эль торо (дерганье быка за хвост) или другие удивительные подвиги верховой езды, которые нигде не исполняются так искусно, как в странах Испанской Америки.

В таких развлечениях, естественно, участвуют только мужчины; женщины остаются зрительницами. Когда мы приехали в деревню, девушка с нами рассталась и ушла в один из домов – к подруге, как сообщил нам отец. Я ее не видел, и она не показывалась весь остаток дня.

По одну сторону от деревни на равнине стоял павильон, сооружение очень больших размеров, открытое со всех сторон; павильон представлял собой столбы из пальмовых стволов и лежащую на них крышу из листьев платана. Все свежее: стволы, ветви, пальмовые и платановые листья, – все свидетельствует о том, что павильон соорудили только что. В сущности он предназнчался только для праздника. Однако выглядел он неплохо. Круглые стволы пальм были обвиты причудливыми цветами, увешаны венками и гирляндами, и это придавало строению классическую элегантность. Нам сообщили, что этот лесной храм отводится для танцев, когда настанет их время – а будет это поздно вечером. Повсюду вокруг стояли киоски с выпивкой – пуэстос и венториллос; они словно говорили, что основным занятием празднующих будет все-таки выпивка, а все это место предназначено для грандиозного мотовства.

Сельские забавы, многие новые и интересные для меня, не утомляли, но мне тем не менее хотелось, чтобы поскорее наступил вечер. Может быть, дочь касадора, днем не появлявшаяся, покажется вечером. Иначе я бы не так торопил темноту. Однако день приближался к концу, а девушки все не было. Все мои надежды обратились к павильону, где она обязательно появится.

Моего товарища ее отсутствие огорчало еще больше. У него на то были причины: на следующий день ему предстояло быть дежурным офицером, и потому сегодня вечером, и не поздно, он должен был явиться в штаб. И потому не мог ждать ни конца фанданго, ни даже начала танцев; так что если дочь касадора в ближайшее время не появится, ему придется уехать, не попрощавшись с нею. И уехать одному. Я уже дал ему понять, что, поскольку у меня самого срочных обязанностей нет, я дождусь конца праздника. К тому же никаких особенных причин для того, чтобы возвращаться вместе, не было. Всего час скачки галопом по ровной дороге, той самой, по которой мы добрались до Вергары. Добавляется только небольшой отрезок до Санта Люсии. Даже если стемнеет, хорошим указателем послужит шум моря.

Уже начинало темнеть; моему товарищу пришлось уезжать. Я думаю, он испытывал некоторую досаду – не на меня, а на свое невезение. Он немного подождал, все еще надеясь увидеть девушку; как ни странно, она не появилась, а уже спустились сумерки. Больше ждать было нельзя; сев верхом, он неохотно уехал, оставив меня моей судьбе, какой она ни будет.

Однако не успел он отъехать, как я пожалел, что не уехал с ним! В воздухе чувствовалось какое-то напряжение – явный предвестник опасности.

Глава VI

Фанданго

Темная ночь опустилась над деревенькой Санта Люсия. Но внутренности импровизированного танцевального зала были ярко освещены дестяками масляных ламп и восковых свеч. Был и еще один источник света, который способен удивить человека, не знакомого с обычаями страны. Когда зал начал заполняться девушками, я заметил, что многие из них одеты словно в огненные платья. Муслиновые юбки усеяны ярко светящимися точками; когда девушки резко поворачивались, эти точки вспыхивали ярким пламенем. Впрочем, я знал, чем вызвано это свечение. Не впервые видел я, как красавицы тропиков цепляют на себя светлячков. Ибо это были светлячки, самые крупные и красивые представители своего вида, кокуйо. Они нашиваются на платье и накалываются на булавки в волосах женщины. Такое украшение кажется жестокостью, но на самом деле это не так. Грудь и живот насекомого соединяются толстой чешуей, в которой имеется отверстие для иглы; таким образом, насекомое не испытвает никакой боли, словно сама природа предназначила его для такой цели. Когда их снимают с наряда, жуки не улетают. Кокуйо встречаются достаточно редко, особенно в городах, где за них платят большие деньги. Держат их в небольших коробочках, похожих на клетки для бабочек, и кормят сахарным сиропом.

Та, чьего появления я так долго ждал, «нья Рафаэлита», как говорят на своем жаргоне харокос, наконец показалась. Она сверкала огоньками светляков; я заметил, с каким вкусом они насажены на ее платье – звездами, полумесяцами и крестами по всей юбке. Двойной ряд насекомых окружал голову девушки ореолом; жуков удерживали на месте булавки, вколотые в широкую ленту в волосах; чернота лента делала сверкание насекомых особенно заметным. Никакие бриллианты не сравнятся с этой короной из живого огня, почерпнутого из сокровищницы природы. Ни одна королевская корона не могла выглядеть величественней, и не было королевы или принцессы прекрасней той, на кого была одета эта корона. Когда она взошла на платформу, на которой собирались танцующие, я увидел, что все взгляды в восхищении устремились к ней. Всюду слышались возгласы «Линда линдиссима» (красавица). Я знал, что это говорят о ней.

Касадор явно гордился приемом, оказанным его дочери. Иначе он не был бы харочо. В этой земле личные достоинства человека занимают место богатства и титулов. Все, на что могут рассчитывать местные красавицы, это природная красота.

Стоявший рядом со мной довольный отец сказал:

– Кабаллеро! Что вы думаете о моей Рафаэлите? Разве она не самая красивая мучача здесь?

– Конечно, – согласился я. И чтобы еще больше польстить ему, добавил: – Не только здесь, но во всем штате Вера Крус, насколько я могу судить.

Он казался обрадованным; хотел, чтобы я с ним выпил. Я отказался под предлогом, что хочу посмотреть танцы, которые уже начались под музыку гитары, скрипки и арфы. Я видел, что он и так уже слишком много выпил. Но он хотел еще и ушел без меня.

Танцы были разнообразные, некоторые старые испанские, андалузские.

Но были и чисто мексиканские, и один очень своеобразный, встречающийся почти исключительно у хароко. Называется он мачете ичамарра (нож и шарф). В каком-то смысле это сольный танец, хотя в нем принимает участие несколько человек. Но главная участница – и единственная по-настоящему танцующая – женщина. Стоя в центре площадки, она совершает множество подвигов Терпсихоры в соответствии со своими способностями. Один из зрителей, предположительно добивающийся ее милостей, выступает вперед и протягивает ей шляпу; женщина берет ее, не прерывая танца. Потом так же поступает второй; таким образом у женщины теперь шляпы в обеих руках. Третий соискатель одевает шляпу ей на голову – это ответ первому, бросившему вызов. Такой вызов – вполне достаточное основание для схватки. И не на кулаках, а на мачете; часто такие схватки заканчиваются смертью и всегда – кровопролитием.

Все это делается в честь женщины; большего комплимента она не может получить и именно так это и рассматривает. Теперь первый снова приближается к танцующей с чамаррой – шарфом из китайского шелка, который он сматывает у себя с пояса и ловко прикрепляет к плечу танцовщицы. Тогда выступает второй и прикрепляет к другому плечу мачете – таким образом вызов считается принятым. Во время этого представления каждый из соперников произносит несколько импровизированных фраз, обычно стихотворных; в них он выражает свое восхищение девушкой и бросает вызов противнику. И во время всего танца, сколько бы предметов на нее ни навешали, девушка ни разу не сбивается и не пропускает шага. Но вот танец заканчивается, шляпы, мачете и шарф возвращаются к своим владельцам; каждый выкупает свою вещь за определенную сумму, сопровождаемую пышными изобильными комплиментами. А потом начинается схватка.

Многие девушки уже выступили в этом танце мачете и чамарра, когда на площадку вступила Рафаэлита. Ее появление вызвало необычное возбуждение у зрителей; все стихли и смотрели только на нее, как на приму-балерину, после того как кончилось выступление кордебалета. Я заметил, что у нее среди молодых хароко немало пылких поклонников, и два из них весь вечер уделяли ей особое внимание. Всем было ясно, что еще до конца фанданго прольется кровь, как оно на самом деле и произошло. Но я забегаю вперед. Сомневаюсь, чтобы девушка когда-либо училась танцам, но танцевала она как баядера.

Ни одна профессиональная танцовщица, развлекавшая восточных принцев, не обладала такой грацией. Все харокос великолепно танцуют, и это умение кажется у них наследственным и вполне естественным. Девушка была молода, но кокетлива: впрочем, это тоже особенность ее народа. Однако кокетливость сказывалась только в ее манерах; но движения ее в танце, хотя и чувственные, что неизбежно у женщины с такой великолепной фигурой, тем не менее оставались скромными, показывая, что она нисколько не развращена. К тому времени как танец закончился, соперники уже продемонстрировали свой характер и смотрели друг на друга вызывающе и с ненавистью. У каждого были друзья и сторонники; соперники обернули серапе вокруг левой руки, создав из них нечто вроде щита, и объявили, что готовы. Некоторые женщины выглядели испуганно, они проявляли свой страх в различных восклицаниях.

Возбуждение достигло пика; в это время ко мне присоединился касадор, девшка держалась за его руку, он выглядел торжествующим, а она дрожала. Не знаю, от страха или от сожаления об этой схватке, которая может кончиться смертью одного из ее поклонников. Мне хотелось узнать, на чьей она стороне, и я спросил ее об этом.

– Который, кабальеро? – повторила она, очевидно, взяв себя в руки, потому что слова сопровождались презрительным изгибом губ. – Ни уно ниотро (ни тот, ни другой).

– Но, наверно, один из них интересует вас больше другого?

Я указал на толпу, окружившую соперников.

– Нет. Здесь нет ни одного.

– А где?

– Не спрашивайте меня, сеньор капитан.

Ее взгляд заставил меня прекратить расспросы.

С меня хватит фанданго, и я хотел уехать. А она?

– Разве не пора возвращаться домой? – спросил я.

– Этого я и хочу, сеньор. Но отец… Боюсь, он еще не захочет уходить.

– Попробую уговорить его.

Касадор снова ушел к будкам с выпивкой, и я отправился искать его. И обнаружил за уничтожением очередной порции. Теперь говорил он хрипло, хотя понял, что я ему говорю.

– Вам не кажется, что пора отсюда уходить, дон Хиль?

Казалось, я сохранил на него какое-то влияние, и оно подействовало. Возможно, он подумал о том, что я больше заплачу ему за игуан в следующий раз. Запинаясь, он ответил:

– Пор сиерто, сеньор (конечно). Я готов.

Через десять минут мы были уже в дороге. Я совсем не думал о происходящей сейчас дуэли, вполне возможно, со смертельным исходом.

Однако, как я узнал впоследствии, до этого дело не дошло: один из участников был ранен – тяжело, но не смертельно.

В отличие от пути на праздник, назад моя лошадь несла двойную тяжесть. Это уже не было вопросом выбора или застенчивости девушки. Ноги не слушались ее отца – результат обильной выпивки, – и ему поневоле пришлось ехать на муле.

Дорога в Санта Люсию – продолжение того берегового пути, который ведет к Вергаре, и поэтому мы вскоре добрались до кипариса, который служил ориентиром на пути к дому Хиля Вентано. Здесь по всем правилам вежливости и обычаев гостеприимства я должен был попрощаться со своими новыми друзьями и ехать прямо в Вера Крус, хотя было уже очень поздно. Но хароко не пожелал и слышать об этом. Нет, я должен вместе с ними вернуться в его хакал и провести там ночь. У него есть запасной гамак; а на следующее утро мы пойдем за игуанами.

Меня не нужно было уговаривать; никому не хотелось так расставаться с хозяевами, как мне. Впрочем, должен сознаться, что не хозяин был причиной моего нежелания. Я мог теперь проехать верхом до конца света, не почувствовав усталости.

И вот, по-прежнему неся двойную тяжесть, моя лошадь добралась до хакала.

Глава VII

Невинный поцелуй

Было далеко за полночь; луна, до этого скрытая облаками, теперь ярко светила. Светлячки на платье и на лбу девушки, казалось, потускнели. Серебристый свет луны приглушил их золотисто-красноватое свечение. Однако я заметил необычную бледность щек Рафаэлиты, которую объяснил испытанным возбуждением и усталостью от танцев и дороги.

Все же мне показалось, что есть еще что-то, она что-то хочет мне сказать, словно избавиться от какой-то тяжести.

Мы все спешились, и отец ее ушел. Он пьяным голосом заговорил об ужине, вспомнил мою склонность к мясу игуаны и отправился свежевать ящерицу, убитую сегодня утром.

Мы остались наедине, и девушка сказала:

– Я почти жалею, кабаллеро, что приехали с нами.

– Почему? – спросил я удивленно и слегка раздраженно.

– Потому что это опасно.

– Опасно? Для кого?

– Для вас, сеньор капитан.

– Но как? Каким образом, сеньорита?

– На фиесте были ваши враги – я хочу сказать враги вашего народа, американцев. Вы заметили мужчину в черной глазированной шляпе с ниткой жемчуга? Рослый мужчина с темно-каштановой бородой? На нем была фиолетовая манья.

Конечно, я обратил внимание на человека, соответствующего этому описанию; заметил также, что в толпе он не раз и не два бросал на меня враждебные взгляды – мрачно смотрел на меня из-под кустистых бровей.

В нем видна была военная выправка, и мне пришло в голову, что это мексиканский офицер – один из тех, кого мы захватили в городе и отпустили под честное слово.

– Да, – ответил я, – помню человека, о котором вы говорите. Ну и что?

– Об этой опасности я и говорю, сеньор. Он плохой человек, один из тех, кого называют гверильерос; говорят также, что он грабитель, вожак большой шайки.

– А вы откуда его знаете, сеньорита?

– Он был здесь.

– Правда?

– Да; приезжал неделю назад вместе с еще несколькими. Они вели себя очень грубо, заставили нас подать обед и избили бедного пса, который на них залаял. После этого я узнала бы его повсюду. Они чужаки в нашей местности, и мы подумали, что они уедут. Но они не уехали; я видела там и остальных. Один из них хотел, чтобы я с ним танцевала, но я не согласилась из-за того, как они себя здесь вели.

– А почему вы считаете, что мне от них грозит опасность?

– О сеньор, вы и сами это знаете! Гверильерос называют себя патриотами, а вы враг страны. Но если они сальтеадоры – а я в этом почти уверена; и отец со мной согласен – тогда, сеньор капитан, они захотят вас ограбить, если не сделать что хуже. Вы ведь богаты.

– Но они пока еще ничего не сделали. А если сделают, то немного получат. Лошадь и седло, ружье и пара пистолетов. Но прежде чем смогут взять их в руки, почувствуют на себе по-другому. Знаете ли вы, сеньорита, что в этих кобурах, которые вы видите у моего седла, жизнь двенадцати человек? И еще двоих – в моей двустволке.

Она с некоторым страхом посмотрела на мое оружие. Тогда револьверы Кольта были плохо известны мексиканцам; но они хорошо с ними познакомились, прежде чем мы покинули страну.

– Я знаю, вы очень храбрый человек, сеньор капитан, так сказал отец, иначе вы не поехали бы с нами. Но против вас будет много – на празднике их было человек двадцать – и если они придут сейчас – о Боже!

Она казалась серьезно встревоженной; я видел, что она дрожит; не только видел, но и чувствовал, потому что взял ее за руку. Благодарный за то, что она ее не отняла, я сказал:

– Вас, кажется, тревожит, что эти люди могут прийти сюда и причинить мне вред. Вас бы это опечалило?

– О, сеньор, зачем вы спрашиваете? Только подумать: вы наш гость, и с вами случится что-нибудь плохое … под нашей крышей… ах! Тогда мой отец… я…

Собачий лай прервал диалог, который мне так хотелось продолжить. Но у моего волкодава были на то причины: он не только лаял, но и всем поведением показывал, что близко враги. Лай подхватила хозяйская собака; она лаяла еще ожесточенней, очевидно, инстинктивно догадываясь, кто эти враги.

События начали происходить так быстро, что у меня не было времени гадать, кто приближается. Потому что приближалась группа людей. Я видел, как с различных направлений выехало несколько всадников; мне не нужно было вглядываться в них, чтобы понять, что это враги. В этом меня убедили только что произнесенные слова девушки. Но я заметил даже черную глазированную шляпу и нитку жемчуга, когда на них упал лунный свет.

Кажется, настало время продемонстрировать свою храбрость и действие той батареи, которой я хвастал!

Однако я не выстрелил. Мне не позволила Рафаэлита. Она, с хитростью своего народа и со знанием леса, придумала для меня способ уйти, не проливая крови. Схватив меня за руку – потому что как только залаяла собака, она свою отняла, – девушка торопливо потащила к лошади. К счастью, лошадь еще не была расседлана.

Еще через мгновение я был в седле, а Рафаэлита, взяв лошадь под уздцы, повела ее по тропе за домом. Это был единственный подход, не занятый противником: кроме девушки и ее отца, никто не знал о существовании этой тропы.

– Поезжайте по ней, пока не доберетесь до маленького ручья, потом сворачивайте вниз по течению к берегу; а на берегу найдете дорогу. Вперед! Вперед! Они уже возле дома. Святая дева, спаси и обереги его!

Несмотря на всю опасность и необходимость торопиться, я не мог не склониться с седла и не прижать губы ко лбу девушки. Я предпочел бы ее губы, но наше знакомство не зашло еще так далеко. Ее губы умоляюще произнесли:

– Поезжайте! Сеньор капитан, вперед! Храни вас Господь!

И она ускользнула, неслышно, как лесная нимфа; светлячки на ее юбке походили на хвост кометы.

В следующее мгновение я скакал по узкой тропе, скакал быстро, как мог.

Глава VIII

Короткая схватка

Некоторое время я продвигался медленно и проехал гораздо меньше, чем мне бы хотелось. Тропа была не только узкой – ее постоянно перекрывали ветви деревьев со свисавшими с них лианами, и все это серьезно замедляло продвижение. Пока я не мог решить, преследуют меня или нет. Несмотря на то, что стояла середина ночи, лес был полон звуков. Квакали лягушки, трещали цикады, кричали совы, стонали козодои, время от времени раздавалось рычание ягуара или меланхолический плач птицы куа, одной из разновидностей цапли. Все эти звуки казались мне приятными: все, что угодно, кроме голосов людей и топота копыт.

Я беспрепятственно добрался до ручейка, о котором говорила девушка, и повернул вниз по течению. Похоже, мне удастся выбраться: я уже слышал негромкие «вздохи» моря и чувствовал запах йода. Я опасался только того, что преследователи, лучше меня зная местность, проедут короткой дорогой и перехватят меня. Если я окажусь на берегу раньше их, у меня достаточно оснований считать, что опасность миновала: я верил в силы своей лошади.

Я действительно добрался до берега, но безопасности не достиг. Напротив, опасность была передо мной. Как и следовало ожидать, меня преследовали. И именно так, как я и догадывался: преследователи проехали более короткой дорогой, чем та, что ведет мимо кипариса.

Выехав из леса и посмотрев на север, я заметил на открытом месте какую-то темную массу. Темное пятно двигалось, оно приближалось ко мне; на фоне белого песка я без труда разглядел отряд всадников. Их было не меньше двадцати – в конце концов оказалось больше, – но вполне достаточно, чтобы я понял: если лошадь меня подведет, я погиб. Теперь я был уверен, что это те самые люди, которые подкрадывались к хакалу; знал их намерения; теперь же, когда они раздражены тем, что я от них ускользнул, я не могу надеяться на их милосердие.

Больше смотреть я не стал: повернув лошадь головой на юг, пришпорил ее и послал вперед галопом. Лошадь у меня чистокровная, лучшей породы; я знал, что она без труда донесет меня до Вергары или, если понадобится, до Вера Крус, и у разбойников не было бы малейшего шанса догнать ее – если бы был отлив и я мог проехать по плотному влажному песку. К несчастью, был прилив, который вынудил меня подняться выше, на рыхлый песок; и здесь моя лошадь не могла развить большую скорость; она продвигалась с трудом, словно по болоту. А я знал, что мои преследователи сидят на мустангах, местных лошадях, легких и проворных, привыкших к такому пути и способных проскакать по песку с гибкостью коз. Сердце у меня сжалось: я заметил, что расстояние между нами сокращается. Наклонившись вперед, я расстегнул кобуры пистолетов и открыл их так, чтобы легче было схватить рукояти. Конечно, сражаться придется против превосходящего противника, однако у меня сохранялись какие-то надежды. Я очень надеялся на оружие, которое подарил миру полковник Кольт. К тому же, оглянувшись, я заметил, что мой волкодав бежит рядом. Я хорошо кормил собаку и заботился о ней; в благодарность она проявляла верность и преданность.

Минут двадцать продолжалось преследование; мне по-прежнему казалось, что преследователи постепенно меня догоняют. Вскоре я был уже в этом уверен. Я оказался в месте, где продвигаться было особенно трудно, и моя лошадь не раз спотыкалась. Мы находились в промежутке между песчаными дюнами, в углублении, напоминающем блюдце, и дорога, если ее можно так назвать, пролегала по этому углублению. Продвигаясь по его дну, я слышал крики преследователей гораздо ближе и мог даже разбирать отдельные слова. Оглянувшись через плечо, я увидел их на возвышении, которое только что миновал сам. Перед мной еще одно такое же возвышение; мне нужно преодолеть его или повернуть и сражаться в углублении. Я еще не решил, как лучше поступить, когда впереди показалось что-то темное: возвышение передо мной словно выросло на восемь-десять футов. Что бы это значило? У меня не было времени на размышления или вопросы: я увидел, что это еще одна группа всадников; судя по блеску металла при луне, они тоже вооружены.

– Враги или друзья? – подумал я.

Ответ пришел, прежде чем я смог задать вопрос, пришел тоже в форме вопроса:

– Это вы, капитан?…

– Я. – Я узнал голос Инниса. – Быстрее!

Но можно было и не торопить. Мой товарищ по неудавшейся охоте, теперь возглавлявший кавалерийский отряд, сразу увидел, как обстоят дела и, не дожидаясь объяснений, отдал приказ: «Вперед!» И вместе со своими тяжеловооруженными кавалеристами устремился вниз по склону. Всадники не остановились в том месте, где я почти уже решил сражаться, а с разгону принялись подниматься на противоположный склон, обнажив сабли. Из лезвия сверкали в лунном свете. Пришпорив лошадь, я поскакал за ними.

Я принимал участие не в одной кавалерийской схватке, но ни одна не оказывалась такой короткой и легкой. Грабители – потому что они действительно оказались разбойниками – были захвачены врасплох, у них не было времени даже повернуть своих мустангов, тем более ускакать, прежде чем рослые драгуны оказались рядом с ними. Короче говоря, мы их всех взяли в плен, за исключением трех или четырех. Эти попробовали оказать сопротивление и теперь лежали на песке, изрубленные саблями. Среди них и мужчина в фиолетовой манье с ниткой жемчуга на шляпе.

– Как вы здесь оказались? – спросил я Инниса, когда все было кончено. – Мне казалось, что вы сейчас должны лежать в постели. Вам снятся ваши обязанности дежурного или, что вероятнее, темноглазая красавица, цветок леса. Но неважно. Объясните!

– С удовольствием, старина. Это легко, как упасть с бревна. Помните янки в Вергаре, где мы в субботу пили шерри кобблерс?

– Конечно, помню.

– Так вот, возвращаясь, я решил заглянуть туда еще раз, как говорят псалмы; и тогда узнал, что вам грозит опасность. Меня о ней предупредил сам янки. Он рассказал, что подозрительные типы проходили через Вергару, направляясь в Санта Люсию. Некоторых он узнал. Это грабители, которые называют себя гверильерос. Вы были одни, и мне пришло в голову, что эти типы могут на вас напасть. Так оно и оказалось. Поэтому я галопом поскакал в наше расположение и привел своих парней – к счастью, как раз вовремя. Но доброе небо! Что если бы мы опоздали!

Если в тот день мне не удалось поохотиться на игуан, это произошло позже, и у меня была не одна возможность навестить хакал касадора и поблагодарить Рафаэлиту за то, что спасла меня от сальтеадоров.