От грозы к буре Елманов Валерий
Поначалу вроде бы все к этому и шло, то есть к торгу и откупу. Цветистый говор Котяна Вячеслав слушал спокойно, хана не перебивал, на все его вопросы о здоровье родни, принятые у степняков, отвечал обстоятельно и многословно. Да и сам в ответ много спрашивал – о женах, о детях, о прочих родственниках. У хана такое ощущение сложилось, что если бы не время позднее, ближе к ночи, то русский воевода и вовсе до седьмого колена в родне Котяна добрался.
Чем все закончилось? А ничем определенным.
– У нас на Рязани с неких пор ваш хороший старый обычай принят: о делах только на второй день говорить, – заявил юнец и в ладоши хлопнул, чтоб еду с питьем заносили в шатер.
– А и крепок на мед русский воевода, – подивился наутро Котян, вставая с разбитой головой.
Остаток вечера и начало ночи он уже помнил смутно, даже очень смутно. Да и не мудрено. После трех первых чаш хмельного меда, которые пришлось осушить до дна, хан попробовал было как-то ускользнуть от четвертой, но Вячеслав был настойчив.
– Я же за процветание наших родов выпить предлагаю, – сурово произнес он, осуждающе глядя на Котяна. – Ты что же, не хочешь, чтобы твой род процветал? Или, – прищурился недобро русич, – что-то нехорошее против моего рода в мыслях держишь? Смотри, я полностью выпил, – и в доказательство перевернул свою чашу кверху.
Пришлось выпить и хану.
– А теперь пусть в наших чашах останется столько капель, сколько мы желаем друг другу горьких дней в жизни, – спустя несколько минут опять взялся за чару Вячеслав.
Глянул Котян со вздохом на свою посудину, а она тоже до краев наполненная. Ох и шустры слуги у воеводы. Когда только успели налить? И попробуй тут после таких слов не выпить – это ж обида смертная хозяину. Словом, осушил добросовестно.
После за детей пили – это хан еще помнил. За них не опрокинуть – совсем воевода расстроится. Тем более у него, поди, вовсе маленькие еще бегают. Такие милее всего отцовскому сердцу.
Следующую подняли за то, чтобы они с ханом не только внуков дождались, но и правнуков поженить успели, то есть за здравие и долголетие. Тоже святое дело, как воевода сказал.
Потом Котян еще помнил, как он Вячеслава половецким песням учил, смутно в памяти осталось, как он ему свою красавицу внучку в жены сватал, с большими пробелами – как предлагал вообще к нему переходить, на что воевода загадочно ответил:
– Вот все брошу, гитару в зубы и прямо завтра к тебе в табор подамся.
То есть надо так понимать, что вроде бы согласился? Или нет? А голова-то трещит.
Откинул Котян полог и чуть не ахнул. Солнце над самой головой зависло – значит, полдень уже наступил. Пора идти к воеводе, об откупе договариваться да о заложниках. А тут и ратники, откуда ни возьмись, перед ним предстали. Сообщили, что ждет Вячеслав давно, а будить гостя дорогого не велел. Сказал, чтоб дожидались, пока сам не проснется.
Поплелся хан к воеводе. Тот же сразу за стол его усадил и уговаривать принялся, чтоб выпил, потому как серьезные дела на трезвую голову решать не принято, и опять же, чтоб в черепушке прояснилось.
«Только по одной», – решил Котян твердо.
Выпил – действительно лучше стало.
«Ну да ладно, – подумал он. – От второй тоже дурман не придет».
И снова хан угадал – куда как легче ему стало. Третью он осушил как-то невзначай, четвертая и вовсе незаметно прошла, за ней и пятая…
– Э-э, дядя, как тебя развезло-то на старые дрожжи, – вздохнул Вячеслав, глядя на бессмысленно лопочущего Котяна, который силился было встать на ноги, но вместо этого все время валился то влево, то вправо. – Совсем дикари пить не умеют, – констатировал грустно, осуждающе покачивая головой.
У вошедших на его зов первым делом спросил:
– Все полки добрались?
– К полудню последние прибыли. Уже на месте стоят, – утвердительно кивнул дружинник.
– До вечера пусть отдыхают, да и завтра, пока я с ханом беседовать буду, пусть отсыпаются от души, – распорядился Вячеслав. – Но ухо все равно востро держать. Грамотки по всем полкам разослали?
– Доставили даже до тех, кто близ Хупты остановился. Час назад гонец от них вернулся.
– Понятно. Значит, можно и о делах его скорбных покалякать, хватит медовуху переводить, – заметил воевода и сморщился брезгливо. – Да отнесите вы на место эту вонючку. Сколько ж терпеть-то можно.
На третий день Котяну наконец дозволили о деле говорить. И вот тут-то хан с превеликим удивлением для себя обнаружил, что молодой воевода ни о каком откупе и слышать не хочет.
«Может, цену набивает», – подумал Котян растерянно.
Голова так трещала, что он, против своего обыкновения, не стал ходить вокруг да около, а спросил напрямую, чего же тот хочет. Воевода тоже отвечал без всяких витиеватостей.
Не знал хан, что, невзирая на все разговоры Константина о том, будто половцы – союзники для Руси, сам Вячеслав русскую армейскую поговорку конца двадцатого века прочно успел внедрить в жизнь в веке тринадцатом. Вот только национальность он в ней поменял, а так звучала она очень созвучно: «Хороший половец – это мертвый половец». Исключением из правил был лишь княжеский шурин Данила Кобякович, но на то эти исключения и существуют, чтобы ими общее правило еще больше подтверждалось.
Этот свой принцип он и выложил сейчас Котяну. Как говорится, кушайте – не обляпайтесь. Несмотря на предупреждение, хан все-таки обляпался, а точнее – попросту скис.
– Мы могли бы как-то договориться? – попытался он уточнить, явно намекая на какую-нибудь взятку.
– Перепутал ты, хан, – мотнул Вячеслав головой. – Я не чиновник-иуда – откаты не принимаю.
– ?!
– Ну, мзды я не беру, – пояснил воевода. – Мне за Русь обидно. Особенно за княжество рязанское. Знаешь, сколько моих людей под вашими стрелами в одном только Ряжске полегло? Полтыщи. И ты хочешь, чтобы я простил?
– Я под Ряжском не стоял, – быстро произнес Котян.
– А какая разница? Все вы одним миром мазаны. Ты под Пронском зато стоял. Сказать, сколько человек именно твои воины погубили?
– Убитых не вернешь, – заметил хан философски. – А я дам по десять гривен за каждого, чья душа отлетела к небу.
– По тысяче за каждого, и я тебя выпускаю, – выдвинул встречное условие Вячеслав.
У Котяна округлились глаза.
– Это шутка? – осклабился он растерянно.
– Это жизнь, – перенял эстафету философской мудрости воевода. – Я своих людей дорого ценю, так что ниже цену не опущу.
– Ты плохо говоришь, – вздохнул Котян. – Или ты думаешь, что завтра на поле битвы будут лежать только твои воины? Они смешаются. Русич – степняк – снова русич – опять степняк.
– Нет уж, – возразил воевода. – Плохо ты меня знаешь, хан. Будет иначе. – Он обвел рукой все внутреннее помещение шатра. – Вот здесь везде степняки, а вон там, в уголке – русич. И поверь, что на каждого моего воина придется, самое малое, десять твоих. Но я очень постараюсь, чтобы их было побольше, а твои воины навсегда запомнили – на Русь непрошеный степной гость с саблей в руке может попасть множеством путей. Назад же у него дорога одна – ногами вперед.
– Тогда зачем ты принимал меня? – не понял Котян.
– Да затем, что позавчера мне пришлось бы платить одним русичем за пятерых твоих воинов, а то и вовсе за троих. Для меня это очень дорого, – откровенно пояснил Вячеслав, нахально улыбаясь.
Только теперь Котян понял, как красиво и ловко обвел его вокруг пальца молодой русский воевода. На сердце у него стало так муторно, как не было с того самого дня, когда он сидел возле своей юрты и ждал, пока из степи не привезут тело его старшего брата. После отца именно брат должен был стать ханом, но неудачная охота все изменила… Та самая неудачная охота, на которую наследник поехал с его, Котяна, людьми. Он ничуть не раскаивался в принятом решении, но это был его любимый брат, и Котян искренне сожалел, что тот так поспешил родиться. Был бы младшим, пожил бы… еще пару лет.
– А если я сейчас поверну обратно и уйду на Русь? Она же ныне беззащитна, – попробовал пригрозить хан, но воевода оставался непреклонен:
– Попробуй. Но сразу предупреждаю тебя, как честный человек, – позади, близ Хупты да и близ Рановы, стоят самые лучшие полки, – тут же пояснив: – Лучшие тем, что они свежие. Неужто ты думаешь, что защищать рязанские земли я плохих поставлю?
– А если я поклянусь, что никогда больше не приду на Русь? – спросил Котян. – Чем хочешь поклянусь.
– А твои дети?
– Они тоже дадут клятву.
– У молодых не всегда хорошая память, хан. А у вашего народа совсем плохая, – вздохнул Вячеслав. – Мне кажется, я придумал кое-что получше, потому что покойники точно никуда не ходят. Для вас, как для убийц, чтоб вы за старое не взялись, одна только есть надежная гарантия – смертная казнь.
Про гарантию Котян недопонял, но суть уловил.
– А ты не думаешь, что я сумею вырваться? – спросил он. – Что тогда? Наш народ всегда мстил за причиненную обиду.
– Возможно, это тебе и удастся, – не стал спорить Вячеслав. – Вот только мстить-то будет не с кем. Мало вас останется, ох и мало.
Так все и произошло. Правда, всех перебить не получилось, но тут вины воеводы не было. Слишком широкое кольцо было, слишком много народу внутри него находилось. Реки, конечно, помогали, но это не горы, да и не столь они велики в Рясском поле, чтобы их нельзя было форсировать. И на каждой, как на беду, что ни верста, то брод имеется. Когда произошла одна ложная сшибка – Вячеслав удержался, конницу не выслал. Вторую обманку он тоже угадал, да и с третьей хладнокровия хватило.
Но это была раскачка, проба сил. В четвертую же, в сторону Рановы, Котян и Юрий Кончакович не пожалели большую часть всех сил бросить вместе с собственными сыновьями, и тут Вячеслав не выдержал. Вначале кинул туда треть имеющейся у него конницы, затем еще треть, а потом и резервный полк из Переяславля-Рязанского под командованием двадцатишестилетнего тысяцкого Верховца.
Едва он это сделал, как уже через полчаса понял, что ошибся. Оставшиеся силы половцев, немногочисленные, но составленные из числа лучших воинов, пошли наконец-то в свой настоящий прорыв, ломая тонкую нитку из трех полков.
Два из них – ростовский и стародубский – держались крепко, дрались насмерть, не подведя своих воевод: Лисуню и Останю. И они бы до конца выстояли, выдержали основной удар, но вот подвел дмитровский полк, точнее, его воевода Дубак. Плохо он своих воев учил. В строю стоять те не хуже прочих умели, но в битве иное умение надобно. Бросились дмитровцы и москвичи врассыпную, кто куда, но больше под надежную защиту соседей, смешивая и их ряды.
Когда замешательство ростовчан и Стародубцев прошло, да пока подошел резервный юрьев-польский полк во главе с Лугвеней – было уже поздно. Та треть конницы, что имелась у главнокомандующего всеми рязанскими силами, положение дел спасти не могла.
Можно было бы запустить в небо сигнал, три огненные стрелы, но это ничего бы не дало. Конница, конечно же, метнулась бы из-под Рановы сюда, и получилось бы, что она и там из боя вышла, и здесь в сечу вступить уже не успевала. Так оба хана, а с ними две-три тысячи половцев и ушли, вырвавшись на степные просторы. Вячеслав, разумеется, бросил им вдогон свою конницу, одновременно продолжая добивать основные их силы на рановском направлении, но погоня была делом бесполезным. Разве только пару увесистых пинков под заднее место удалось отвесить для вящей скорости, чтобы со свистом летелось Котяну с Юрием Кончаковичем аж до самого Шаруканя[115], – вот и все, чего удалось добиться. Разумеется, не считая нескольких сотен трупов половецких воинов.
Впрочем, итог все равно оказался на удивление хорош, а главное, соотношение покойников в точности совпало с предсказаниями воеводы. Только Вячеслав утверждал, что будет десять к одному, а после подсчета выяснилось, что конечный результат еще хлеще – где-то дюжина погибших половцев, никак не меньше, пришлась на каждого погибшего русича.
Это уже было не кровопускание, а перелом хребта. Да, тех ратников, что погибли, а могли бы и остаться в живых, согласись Вячеслав на выкуп, было жалко. Несколько сотен их полегло в Рясском поле. Горько сознавать, как взвоют через несколько дней их матери, провожая в последний путь своих ненаглядных сынов, как поседеют головы их отцов, как будут рвать на себе волосы вдовы.
Все это воевода прекрасно сознавал, но тем-то и тяжела была его служба, что он не просто обязан понимать – где малое, а где большое, и не только хорошо отличать их друг от друга. Надо еще и уметь пожертвовать эти малым во имя большого. Да, люди не фигуры в шахматной игре. Один раз убрав их с большой доски под названием жизнь, заново на свои клетки в новой партии эти пешки уже не поставишь. Все. Нет их. Кому не ясно, что надо ими дорожить? Но что делать, если общая цена победы стоила неизмеримо выше. Особенно такой победы – не пирровой[116], кровавой и опустошительной для собственных рядов, а изящной и добытой с огромным перевесом.
Ну не мог он не использовать возникшей ситуации. Уж больно все удачно складывалось. Впрочем, жизнь отдельного человека в это время ценилась намного дешевле. Это Вячеслав уразумел четко после того, как увидел восторг в глазах не только тысяцких, но и всех ратников без исключения, восторженным ревом встретивших своего удачливого воеводу, когда он приказал построить полки и сказал свое спасибо тем, кто принес ему и Руси эту победу.
«Одно хорошо, – размышлял Вячеслав, возвращаясь в Ростиславль. – Нет в тринадцатом веке комитета солдатских матерей, а то меня по судам бы затаскали, а потом упекли бы лет на пять, а то и на все десять за решетку с формулировкой „За умышленный срыв мирных переговоров, который привел к многочисленным жертвам среди российских военнослужащих“. Ну, наверняка бы упекли».
Однако вскоре его мысли сосредоточились преимущественно на князе. Что-то очень тревожно было на душе у воеводы, хотя он и пытался отогнать разные черные мысли. Это удавалось, но совсем ненадолго. Вскоре они возвращались и были еще пессимистичнее. Как выяснилось по приезду в Ростиславль, беспокоился Вячеслав не зря.
Поганые, егда же их одолеша, в Рясское поле ушед, и бысть тамо сеча и победихом Вячеслав Михайлович рати половецки и гнаша их нещадна. Те же числом малым в степи ушед, яко псы трусливы и боле оны на земли резанския набег не учиняша, ибо некому бысть.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года.Издание Российской академии наук. СПб., 1760
Что касается знаменитой сечи на Рясском поле, в которой русские полки разгромили сразу две половецкие орды, то отмечу лишь, что никогда, ни до, ни после этого, степняков не постигал такой страшный разгром.
Даже победоносные сражения Владимира Мономаха с союзными ему князьями не идут ни в какое сравнение с той кровавой баней, устроенной князем Константином половцам 22 июня 1219 года – день, который немногие из уцелевших степняков запомнили на всю свою оставшуюся жизнь. И не только запомнили, но и передали своим детям, потому что именно с того самого дня степь не совершила на Русь ни одного набега.
Опять же нельзя не отметить мастерства и воинского таланта его воеводы – Вячеслава Михайловича. Несмотря на молодость – в ту пору ему было навряд ли больше 30—35 лет, – он сумел так замаскировать часть своих воинов, что половцы решили, будто русичей значительно меньше, после чего пошли в прорыв, безнадежно увязли, и тогда последовал могучий удар всех остальных русских полков.
О. А. Албул. Наиболее полная история российской государственности.СПб., 1830. Т. 2, с. 170.
Глава 18
Васса – дочь сумерек
Человек, на белом свете
Счастья не было и нет.
Все тщета и ловля ветра —
Суета сует.
В. Круглянин
Надежда на радостную встречу, дружеские объятия Константина и бурное его ликование по поводу столь грандиозной победы над половцами улетучились сразу, едва победоносное войско подошло к городу.
Что-то теплилось, правда, в душе, невзирая на то, что среди встречающих рязанского князя не оказалось. «Мало ли, – успокаивал себя Вячеслав, преклоняя колено перед юным Святославом. – Может, рана какая-нибудь, маленькая совсем, он чуток расхворался, а Доброгневы под рукой нет…»
– Ныне я заместо батюшки своего, – печально произнес Святослав, тут же добавив строго: – Только до той поры, пока его не сыщут.
«Вот и все, мальчик, – вздохнул воевода, сочувственно глядя на сумрачное лицо юного княжича. – Кончились твои забавы. Куда уходит детство, куда ушло оно… – всплыли в памяти строки песни. – Да туда, в могильную яму, – ответил он тут же, но усилием воли отогнал от себя очередную черную мысль. – Шалишь, милый! Костя не такой парень, чтобы сдаться».
Первым делом предстояло удалить из города княжича.
«Если и впрямь… – подумал Вячеслав, и вновь ему удалось одолеть свое уныние. – Просто удалить, так, на всякий случай. Вдруг Костю привезут в таком виде, что…»
– Да что за чертовщина мне сегодня в голову лезет, – уже вслух, злясь на самого себя, произнес он.
– Мне она уже который день покоя не дает, – отозвался голос чуть сзади.
Вячеслав оглянулся растерянно, а за спиной Минька стоит, тоже грустный, и смотрит понимающе.
– Ничего, Эдисон. Костя – ряжский парень. Прорвется. Сам знаешь – такие в воде не горят и в огне не тонут, – нарочно перепутал Вячеслав, но улыбки на лице изобретателя так и не появилось.
– Ладно тебе успокаивать-то, – заметил он в ответ. – Я что тебе – княжич малолетний. Как-никак двадцать пять лет уже живу, так что все отлично понимаю.
– Главное – веры не терять, – обнадежил Вячеслав.
– Я не теряю, – эхом откликнулся Минька. – Хотя леса, пока тебя не было, эти полусотни, что ты оставил, обшарили от и до.
– Русские леса обшарить от и до невозможно даже в двадцатом веке, – уверенно заметил воевода. – А уж сейчас это сделать нельзя даже в теории. Не веришь? – И тут же предложил: – Возьми перо с бумагой, прикинь площадь леса, а потом просчитай, сколько нужно людей, чтобы на каждого пришлось не больше ста тысяч квадратных метров.
– Хм, – заинтересовался Минька и тут же быстро даже не ушел – убежал.
– Ну вот, одного озадачил. Вот только надолго ли? – пробормотал вполголоса воевода.
Вскоре выяснилось, что всего на три дня.
Первый день изобретатель ходил почти веселый, выяснив, что на тщательный поиск нужно в сто раз больше народу. На второй день он это повторял уже не столь уверенно, на третий – больше для себя самого.
На четвертый же нашлись некоторые спутники князя. Например, ярл Эйнар и с ним еще двое викингов: Грим Кровавая Секира и Ингольф Два Меча.
От них-то Вячеслав и узнал, что по настоянию самого князя они разделились на пять частей по три человека в каждой, чтобы, как заявил сам Константин, шансов на спасение у него самого оставалось намного больше – вдруг преследователи перепутают. Воевода во время этого эпизода только иронически хмыкнул, лишний раз удивляясь, как легко запудрить мозги людям.
Как же. Зная Гремислава и его потрясающее чутье на князя, которое даже имело имя и называлось «ненависть и месть», сразу ясно, что Константин тем самым лишь спасал остальных двенадцать спутников, которые от него отделились. Он еще удивился, как это князь и оставшихся двоих не прогнал от себя под тем же самым предлогом. Однако, узнав о том, что его спутниками остались Ральф по прозвищу Черный Клубок и какой-то спецназовец по имени Торопыга, а прозвищем Панин, Славка только хмуро мотнул головой и продолжал внимательно слушать рассказ Эйнара. На третьи сутки своих блужданий ярл отчетливо слышал не так далеко странные раскаты грома, хотя небо было абсолютно чистым.
Минька, который тоже присутствовал при этом рассказе, сразу оживился и сказал Вячеславу, что гром – его работа, тонко намекнув на ухо о гранатах, которые Константин изъял у него.
– Спустя сутки, – продолжал Эйнар, – мимо нас проехали несколько всадников, которые везли на носилках своего князя Ярослава, перебинтованного, но еще издававшего слабые стоны.
– Может, не довезут, – вздохнул Вячеслав. – То-то Косте нашему радости бы подвалило.
– Если он еще живой, – сурово добавил Минька.
– Типун[117] тебе на язык! – испугался воевода. – Нет, сразу пять типунов для надежности! Думай, когда мелешь и чего мелешь!
– Мы хотели напасть, но потом решили, что силы неравны. Их двенадцать, а нас трое, – продолжал Эйнар. – Если бы Кровавая Секира не был так тяжко ранен, а Ингольф смог бы удержать в руках оба меча – мы все равно бы напали, а так…
– Ты про князя, про князя говори, – поторопил ярла Вячеслав.
– Но я о нем так ничего больше и не слышал, – растерянно заявил Эйнар.
Спустя еще день удалось отыскать вторую группу, но те тоже не могли сообщить ничего нового о судьбе Константина.
Через день из леса вернулась последние из поисковиков.
– Везде побывали, – потупив голову, печально произнес старший.
– И у Ведьминого болота тоже? – переспросил кто-то сзади Вячеслава.
Тот обернулся, увидев сухонького маленького старичка, седого как лунь, недоверчиво смотревшего на старшего из поисковиков.
«Ну ни дать ни взять большой гном из сказки», – подумалось почему-то.
– А что за болото? – спросил устало.
– Место такое, – замявшись, пояснил старичок. – В те места ни одна живая душа сколь лет уже не заходила, потому и спросил.
– Там не были, – честно ответил старшой. – Тока туда глупо идти. Сам ведаешь, дед Мирко, – оно ж, ежели восхочет, никого не пропустит. К тому ж нас на розыск посылали, а не на погибель. И потом, мы еще до него не дошли, как вон чего сыскали.
Он посторонился, кивнув пареньку, который, поняв команду, тут же сноровисто вывалил на пол кучу чисто обглоданных человеческих черепов и костей. И сверху на них из мешка саваном погребальным красное княжеское корзно легло.
Вячеслав молча глянул на их расстроенные лица. Затем аккуратно поднял корзно с пола и, как заправский патологоанатом, со знанием дела, принялся внимательно разглядывать лежащую кучу. Посмотреть было на что. При желании из них можно было бы слепить даже не один, а три скелета. Особенное внимание он уделил черепам.
– Вот на этом и было корзно, – ткнул в один из них своим чумазым пальцем следопыт.
Воевода внимательно осмотрел и его.
– А я не верю, – произнес он чуть ли не по слогам, молча встал и вышел из гридницы.
После этого он закрылся с самого утра в дальней светелке тиуновского терема, прихватив с собой увесистый бочонок хмельного меда, и выходил из нее лишь по нужде. Наутро он аккуратно возвращал абсолютно пустую тару, хватал новый бочонок и опять исчезал в светелке. Так длилось три дня. На четвертый он появился в гриднице во время шумного застолья абсолютно трезвым.
– Вот, воевода, тризну по князю правим, – в оправдание пробасил тысяцкий стародубского полка Останя. – Не хочешь с нами чару испить? – И протянул Вячеславу кубок с медом.
Тот брезгливо покосился на него, затем все-таки взял посудину в руки и медленно вылил мед обратно в братину, после чего смял в руке сам кубок и произнес:
– Я по живым тризну не справляю и вам не советую. Грех это.
Швырнув изуродованную посудину на стол, он, зло хлопнув дверью, вышел прочь. Уже во дворе его внимание привлек тот самый старичок, суетившийся неподалеку с конской упряжью. Неспешно подойдя, уселся рядом с ним на низенькую лавку и буркнул:
– А скажи-ка мне, дедушка Мирко, что это за Ведьмино болото?
Тот хитро покосился на воеводу и в свою очередь осведомился:
– А тебе пошто? Из любопытства вопрошаешь али как?
– Али как, – мрачно ответил Вячеслав. – Раз князя не нашли, а везде, кроме этого места, побывали, то, значит, мне теперь самому туда путь лежит.
– Ишь ты, – мотнул головой старичок. – Не угомонился, стало быть?
– И не угомонюсь, – почти угрожающе пообещал воевода.
– А сказывать мне тебе нечего, – пожал дед Мирко плечами. – Оно – хитрое. Путей к нему много, а воротца одни. Захочет ежели – само откроет. Не захочет – все лето проплутаешь и все равно не сыщешь.
– А дальше что?
– Дальше-то, – протянул старичок задумчиво. – Там тоже по всякому может быть. Ну вот, слыхал я, к примеру, что времечко там течет странно. Не иначе как Числобог куражится. Ты думаешь, что денек один там пробыл, а выйдешь – цельного лета как не бывало. А могет и наоборот быть.
– Ну, ну, – поощрил воевода. – А еще что скажешь?
– Что скажу, – хмыкнул дедок. – А скажу, что ежели ты думаешь, что я тебе учну небылицы все сказывать, кои среди людей про него ходют, так енто ты здря. Чай, не на посиделках девичьих, чтоб я тебе тут страстями всякими пугал.
– А что – страшное оно?
– По всякому, – буднично заметил дед Мирко. – Кто и впрямь оттуда с седой головой выходит, а кто и нет.
– То есть не испугавшись? – уточнил Вячеслав.
– То есть вовсе не выходит, – неожиданно осерчал старичок и, чуть ли не подскочив на месте, с неожиданным проворством метнулся к конюшне.
Воевода немного посидел, в задумчивости ковыряя синим сафьяновым сапогом небольшую кучку навоза, и подался вслед за дедом Мирко.
– Так как его найти-то? – спросил угрюмо.
– Оно, милай, само тебя сыщет. Ежели восхочет, конечно, – произнес тот нараспев и буднично уточнил: – Седлать что ли, аль ишшо подумаешь?
Вячеслав посмотрел на плутовато ухмыляющегося старичка и махнул рукой:
– Седлай. Да заводную не забудь, – напомнил он.
Потом оглянулся рассеянно по сторонам и увидел изобретателя, который бесцельно бродил по двору.
– Миня, со мной поедешь? – почти весело крикнул он ему.
– А… куда? – тут же встрепенулся тот.
– Куда-куда. Князя нашего искать, вот куда, – ворчливо и как-то буднично откликнулся Вячеслав.
– А разве он?.. – Глаза Миньки загорелись на миг, но тут же потухли. – Он же… – и осекся, не желая продолжать.
– Ты что? – громким шепотом, словно не веря услышанному, переспросил воевода. – Ты тоже? Ты как они? – Он возмущенно махнул рукой на княжеский терем.
Из распахнутых настежь дверей, где-то там, в глубине, отчетливо послышался пьяный говор и чей-то смех.
– Слыхал?! Это они пируют, гады! – смачно произнес, будто плюнул, Вячеслав. – Тризна у них, видите ли. И ты туда же?! Нет, ты только скажи, ты что – тоже поверил?!
– Я, – шмыгнул носом Минька. – Нет, ты что, Слав. Я никогда. Только, – и из правого глаза мальчишки выкатилась слезинка, – только сколько времени прошло, – и еще одна соленая капелька выкатилась из левого, – а тут еще этот… с черепами и… с Костиным плащом…. Ну, я и… – Он снова шмыгнул носом. – Но я все равно верю. Костя жив.
– Во! Теперь ты дело говоришь, – ободрил его Вячеслав и, повернувшись к старику, поправился: – Давай-ка ты удвой нам, дедушка. Седлай сразу четыре – две под седло и две заводных. Так, нам бы еще мешочек с едой прихватить не помешает, – завертел он головой, выискивая, кого бы послать на поварню.
– Я их уже приторочил к лошадкам, – негромко произнес дед Мирко, подавая Вячеславу сразу два конских повода и с сомнением переспросил, глядя на неуклюжие потуги Миньки вскарабкаться на лошадь: – И отрока сего с собой решил прихватить? Не боязно, что он в пути обузой для тебя станет?
– Это еще посмотреть надо – кто для кого обуза будет, – ворчливо отозвался Минька, с грехом пополам усаживаясь на коняку.
– Слыхал? – грустно улыбнулся Вячеслав. – А ты говоришь, – протянул почти весело. – Ты, дедушка, не смотри, что он летами мал. Ему палец в рот положить – считай, все одно что без руки, – оттяпает. Язык – как меч вострый. Ты лучше скажи, в какую сторону нам хоть путь держать?
– До леса доберетесь, а там мне и самому неведомо, – пожал плечами старичок. – Оно, вишь, может и спереди быть, и справа, и слева.
– То есть как? – удивился воевода.
– А так, – вновь передернул сухонькими плечиками дед Мирко и улыбнулся лукаво. – У коняки своей вопрошай – она поболе моего ведает, потому как животина умная. А человек что… – Он пренебрежительно махнул рукой.
– Ну и ладно, – покладисто согласился Вячеслав. – Не хочешь рассказывать – не надо. Эка беда – сами сыщем.
– Ну, ну, – задумчиво произнес дедок, глядя вслед двум всадникам, неспешно порысившим к городским воротам Ростиславля. – А тока без меня вам болото енто ни в жисть не сыскать, – произнес он загадочно и добавил: – Ладно уж, поворожу… в остатний раз.
Всадники между тем миновали ворота, столь же неспешно переправились через Левую Губу и подались к лесу.
– Ты извини, что я так нюни распустил, – шмыгнул смущенно носом Минька. – Как девчонка, аж самому противно.
– Точно, как девчонка, – подтвердил с прежней ироничной ухмылкой воевода. – Я тебя теперь Эдисонша звать буду, – но тут же поперхнулся, закашлялся и уже серьезно добавил: – Это ты меня извини. Знаешь, бывают в жизни такие минуты, когда… – Он вздохнул и, отчаянно махнув рукой, добавил, заговорщически улыбаясь: – Я ведь и сам вчера еще чуть ли не в голос ревел.
– Ты?! Ревел?! – ахнул Минька чуточку разочарованно, но в то же время восторженно оттого, что Славка доверил ему такую страшную постыдную тайну и не побоялся.
– Точно-точно, – подтвердил воевода. – И ревел, и выл, и по постели катался, и вон, гляди, все костяшки в кровь ободрал, когда по стенам долбил.
– Ого! – только и смог произнести Минька. На большее слов у него явно не хватило.
– А утром сегодня встал и сам сказал себе: «Все, парень! Либо ты тряпка, либо друг! Выбирай сам!»
– И что ты выбрал? – не понял Минька.
– Едем же, – пожал плечами Славка.
– А-а-а, ну да. А куда мы едем? – снова спросил изобретатель.
– До леса прямо, а там… Слыхал, что дедок сказал? Животина знает. Так что пускай она нас сама и везет. Может, они и впрямь чуют, чего мы от них хотим.
– Кони они – не собаки ведь, – усомнился Минька, но перечить не стал.
Едва же въехали в лес, как изобретатель, опасливо покосившись по сторонам, осторожно заметил:
– А нас тут не… ням-ням? Вон мужик, что плащ принес, целый мешок костей с собой приволок. И все человеческие.
– Мы сами с тобой кого хочешь отоварим, – с веселой угрозой в голосе пообещал Славка, добавив зловеще: – А этого мужика с костями я самого первого ням-ням. Тоже мне, нашел чего детям показывать, – и добавил быстро: – Слово «дети» к тебе не относится. Ты у нас Михаил Юрьич и Эдисон Кулибиныч. И точка! – а потом поправился, подумав: – Ну, и еще Минька, ежели, конечно, в теплой интимной компании… гм… вроде моей.
– Понятное дело, – откликнулся солидным баском изобретатель и осведомился: – А ты кто? Ну, если тоже в интимной компании вроде моей.
– Тогда друг Славка, а еще можешь звать Соловьем. Меня так батя называл в детстве, да и в юности тоже. Так что пользуйся – разрешаю. Эй, эй, ты куда?! – завопил он, натягивая поводья, потому что жеребец под ним неожиданно резко свернул с утоптанной широкой тропы и подался напрямик в лес.
После Славкиного окрика конь послушно остановился и застыл в недоумении. Рядом точно так же встала кобыла Миньки.
– Ты чего это животину умную пугаешь, – ворчливо заметил Минька. – Сам же говорил, что они знают, чего мы хотим.
– Да я так, шутейно, – пояснил Славка и растерянно переспросил изобретателя: – Ты что, думаешь, они и впрямь того… знают?
– Сейчас и проверим. – Минька осторожно погладил свою вороную лошадку по холке и шепнул: – Ну, давайте, милые. К князю нас по прямой.
Лошадь утвердительно мотнула головой и тронулась с места. Следом за ней последовал и жеребец воеводы. Через несколько часов Славка, последнее время все чаще оглядывавшийся по сторонам, присвистнул и с упреком заметил Миньке:
– Если мы заблудились, то это будет цирк.
– Нам, главное, Костю найти, а там как-нибудь выплутаемся, – уверенно ответил тот. – И не свисти – лошадку напугаешь. Тоже мне, Соловей-разбойник выискался.
– Это не я – это папа меня так называл, – мрачно откликнулся Славка.
Какое-то время они вновь ехали молча. Спустя еще час перед их глазами открылся спуск в небольшую пологую лощину, густо поросшую огромным двухметровым папоротником.
– Прямо в морду лезет, – начал брезгливо отплевываться воевода.
– Скажи спасибо, что это не крапива, – заметил Минька. – И не шиповник с чертополохом и малиной.
– И не терн, – в тон ему добавил Славка, тут же жалобно охнув. – Сглазил, кажись.
– Да что ты как дите малое, – рассердился изобретатель. – Скажи уж, что просто боишься.
– И скажу, – с вызовом заметил воевода.
– И что теперь? – рассудительно спросил Минька. – Я вон тоже боюсь, ну так что?
– Ох, чувствую, сейчас мы куда-нибудь приедем, – скептически заметил Славка и с удивлением в голосе добавил: – Точно. Уже приехали.
– Вечно ты все сглазишь, – буркнул недовольно изобретатель и ласково погладил свою лошадку по холке. – Ну ты чего, милая? Нам же к князю надо, а не в этот, как его, парк Юркиного периода.
– Все. Слезай, – вздохнул Славка. – Говорю же, что приехали. Дальше придется самим. – Он начал озираться по сторонам, выискивая какой-нибудь проход, ведущий хоть куда-то. Уж очень жутковатое место их лошади выбрали для своего пастбища.
Читать бесплатно другие книги:
