Люди Быка Щепетов Сергей
Пролог
Юрайдех бежал по узкой тропе между кустов и камней. Он не топал по земле пятками, не шлепал подошвами мокасин и дышать старался бесшумно. В руках он держал гранитный валун — тяжелый. Утром камень был гораздо легче, но сейчас вечер, и сил у парня почти не осталось. Тем не менее Юрайдех бежал — он хотел стать лоурином, а ради этого можно и умереть на тренировочной тропе. Впрочем, о цене успеха он не думал — ему сейчас вообще нельзя было думать.
Дело в том, что, эта тропа все время меняется. Может вдруг возникнуть яма там, где ее совсем недавно не было, может появиться завал из колючих кустов. Но гораздо хуже, что за любым поворотом может ждать засада, и придется вступить в бой или спасаться бегством. То и другое нетрудно, но нужно принять правильное решение — именно оно и будет потом оценено. А еще в любой момент может прилететь стрела или дротик. Учебное оружие не наносит тяжелых ран, но проворонить стрелка очень обидно — это достойно сопливого мальчишки, которому до посвящения как до неба. В общем, много чего может случиться на тренировочной тропе — фантазия старейшины Медведя неистощима. Поэтому думать нельзя, даже когда есть на это силы. Нужно следить за всем миром сразу — со всех сторон.
Юрайдех умел считать — он даже таблицу умножения знал! А вот сколько ему лет, представлял смутно. Точнее, цифру-то он мог вычислить, но она имела мало значения, потому что у людей, среди которых он вырос, бывает лишь три возраста: ребенок, юноша и воин. Или просто «взрослый», потому что настоящим лоурином можно стать и не умея сражаться, только это очень, очень трудно!
Он был юношей. Причем скорее старшим, чем младшим — уже третье лето он топтал тренировочную тропу. Только никто из парней не знает (и не может знать!), когда старейшины скажут: «Хватит!» Какие для этого нужно приобрести качества, чему научиться, что освоить?
Юрайдех почти не спал двое суток. Позапрошлой ночью они отрабатывали бой в темноте — контактный и дистанционный. Стрелять на звук не трудно, но очень тяжело сидеть неподвижно и долго ждать этого самого звука — с любой стороны. Говорят, раньше по ночам не воевали… А прошлой ночью его самого заставили учить действиям в темноте молодых юношей. Что ж, лоурин должен уметь долго не спать и при этом не терять ни ясности ума, ни скорости реакции.
Сегодня Юрайдех весь день занимался с молодыми. Их и себя он загнал до полусмерти. А вечером Медведь подошел к его группе, пнул ногой валун и показал пальцем: «Перенесите вот сюда! А потом — сюда!» Что это значит, объяснять было не нужно: камень следует переместить на пару шагов в сторону, но не по прямой, а обежав с ним вокруг поселка. Два раза. Тренер не указал, кто именно должен это сделать, — сами решайте. Добровольцев, конечно, не нашлось — парни еле стояли на ногах. Юрайдех мог бы просто ткнуть пальцем в кого-то, но он посмотрел на старейшину и взял камень сам. Медведь ухмыльнулся. Вот мерзко он улыбался прошлой весной, когда заставил Юрайдеха отказаться от любимого лука и работать с пращой — оружием новым, которым умеет пользоваться лишь Семхон Длинная Лапа. Жрец, конечно, показал, что смог, а дальше — сам.
Приближалось слияние двух троп, и Юрайдех перехватил камень поудобней — опасное место. Так называемая «тропа хьюггов» почти вдвое короче обычной, зато на ней гораздо больше препятствий. Неандертальцам их преодолевать легче, чем обычным людям, но на длинных дистанциях они проигрывают. Старейшина все равно заставляет коротконогих мальчишек бегать до изнеможения. Оно и понятно: чтобы охотиться и воевать в степи, нужно уметь по ней быстро двигаться. На лошадях неандертальцы ездить не могут, а передвигаясь на собачьей упряжке, половину пути приходится проделывать пешком — собаки не поймут каюра, если на подъемах он не будет им помогать.
Несмотря на предельную усталость, Юрайдех все-таки вовремя заметил опасность: «Кто-то движется по второй тропе, причем в том же направлении. Уж лучше драка, чем этот бесконечный бег. Правда, всерьез воевать сил уже нет».
Разочарование было полным — это бежали мальчишки-неандертальцы из его группы. Причем бежали «шумно», значит, нападать не собирались: «Неужели Медведь все-таки отправил их на пробежку?! Но у них нет ни учебного оружия, ни груза — почему?»
Парень чуть замедлил бег, чтобы оказаться позади группы хьюггов. Даже в полуобморочном состоянии рефлекс не позволял ему иметь за спиной того, кто в данный момент не является его «напарником» или «союзником». Бегущий впереди низкорослый, но очень мускулистый парнишка обернулся на ходу и протянул руки, предлагая отдать камень.
— Нет, — выдохнул Юрайдех. — Сам донесу. Отдыхайте.
«Во-от в чем дело! Я мучил их целый день, но потом они не пошли отдыхать, а побежали по малой тропе, чтобы забрать груз! Молодцы… Но сделали мне только хуже: мы, получается, теперь одна команда, и я в ней старший. А ведь, ступив на тропу, сойти с нее или вернуться назад нельзя — только вперед. И не шагом, а бегом!» Он собрал силы, которых, казалось, давно у него не было:
— Дорогу! Все — за мной! По сторонам смотреть!
Его пропустили вперед, и бесконечный бег продолжился.
Верхушка куста впереди шевельнулась. Рядом еще одна, и еще…
Фантазия старейшины Медведя неистощима. Она безгранична, как ненависть к нему Юрайдеха! Никаких мыслей, одни рефлексы.
— Ш-шаха (все назад)!!
Он уронил проклятый валун и прянул с тропы в сторону. Левая рука нырнула в сумку и извлекла окатанный камень размером с куриное яйцо. Правая сделала стряхивающее круговое движение, и праща оказалась свободной — петелька на среднем пальце, узелок зажат между большим и указательным. Мгновение — и снаряд в закладке, ремни натянуты…
— А-Р-Р-А!!!
Хлоп! Хлоп! Хлоп! — один за другим пошли камни.
Юрайдех кричал и со страшной скоростью бил по кустам — по невидимой цели. Зачем кричал и почему не прятался? А потому что он выбрал вариант действий, при котором остаться в живых не предполагалось. Он отвлекал внимание противника, давая возможность скрыться членам своей команды — безоружным и плохо обученным. Конечно же, он не стоял на месте, подставив грудь чужим стрелам, а старался смещаться после каждого броска, но с открытого места не уходил.
Сумка опустела быстро — запас снарядов был минимален. Юрайдех оглянулся — мальчишек на тропе не оказалось. Он сделал нырок в сторону и рванул за ними следом — уже можно!
Поворот. Еще поворот…
— Юр!
Беглец остановился и начал осматриваться: «Ну что ж, их, конечно, видно, но для молодых они спрятались неплохо. Тем более — на скорости… Что дальше? Известно что: набрать еще камней, вооружить чем-нибудь парней и идти выяснять, что там за враг. Если слабый — уничтожить, если же сильный…»
Юрайдех с огромным трудом держался на ногах. Его мышцы и легкие невыносимо болели, перед глазами мелькали какие-то пятна. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом представил себе лицо старейшины Медведя, вдрызг разбитое его камнем. Он представил это, улыбнулся запекшимися губами и начал действовать.
Конечно же, он знал, что старейшина никогда сам не лазает по кустам вдоль тропы, не кидается в спину дротиками и не прыгает из засады на полуживых от усталости бегунов. Это все знали, но тем не менее каждый мечтал однажды изловить наставника и отделать в соответствии с его же правилами.
Юрайдех сидел на стволе упавшего дерева, положив тяжелый самострел на колени. Перед ним была небольшая, освещенная луной поляна, свободная от кустов. В жизни его это был редкий случай — он почти не хотел спать, потому что хорошо выспался, и не хотел есть. Его кормили последним, и можно было доесть все, что осталось. А ребята, конечно, оставили ему целую гору мяса. Кроме того, ему было не холодно и не жарко, что тоже случалось нечасто. Плохо было лишь одно — Юрайдех сидел на тропе саблезуба, по которой зверь обычно возвращается в свое логово после ночной охоты.
Много лет назад Семхон Длинная Лапа привез в поселок лоуринов четырех диких кабанчиков. Они выросли рядом с людьми, а потом убежали в заросшую кустами широкую долину ручья в нескольких километрах от поселка. Кабаны там, конечно, и раньше водились, но они боялись людей. Лоурин не может убить зверя, который оказал ему доверие — во всяком случае, без крайней нужды. Кабанов возле поселка перестали убивать, и их развелось очень много. А потом появился саблезубый тигр и поселился на дальней окраине зарослей. С тех пор главные люди лоуринов спорили (довольно вяло), не следует ли его убить и самим начать отстреливать кабанов. И вот теперь…
Парня призвали к Костру Совета и сказали, что он уже может пройти посвящение, но… Но обстоятельства сложились так, что никто не знает, к какому роду — Волка или Тигра — он принадлежит. Без этого, ясное дело, получить Имя нельзя. Что делать? Способов прояснить вопрос, конечно, много, но самый простой и быстрый — убить саблезуба, благо в наличии он имеется и прикончить его все-таки надо. Надо даже не из-за кабанов, а просто чтоб не мучался от старости в Среднем мире.
Ритуальная охота на тотемного зверя сложна и опасна. Если делать все по старинным правилам, то он — Юрайдех — должен лишь добить раненого зверя. При этом, наверное, погибнут многие из тех, кто будет помогать «главному» охотнику. Правда, мир изменился, и правила тоже, конечно, изменились. В принципе, «главный» охотник может воспользоваться новым оружием, но тогда он должен идти один. Ему дадут очень мощный самострел, но у человека будет лишь один выстрел — ждать второго зверь, конечно, не станет. Юрайдех выбрал последнее.
Он не стал ни прятаться, ни маскироваться — какой смысл, если ночью зверь все равно обнаружит человека первым. С другой стороны, саблезуб не косуля, которую можно спугнуть неосторожным шорохом, — он никого не боится в Среднем мире. Правда, как и все хищники, он не станет нападать на слишком сильную жертву. Люди же занимают особое положение — они для саблезуба не добыча, но и не конкуренты. Что будет делать зверь, встретив человека на тропе возле собственного логова? Этого не знает никто. Уж наверное, не полезет через кусты, чтобы обойти препятствие.
Юрайдеху казалось совершенно естественным, что и копье, и самострел ему дадут заранее — чтобы он смог освоиться с незнакомым оружием, хоть немного привыкнуть к нему. Однако все это он получил уже ближе к вечеру. Арбалет оказался «неандертальского» типа: по сути дела, это метровое бревно, в конец которого вмонтирован массивный лук из оленьих рогов. Неандертальцы взводят такие штуки просто руками. Здесь же спереди было приделано стремя, и прилагалась обвязка с крюком, которую нужно надевать на тело. Нога вставляется в стремя, крюк цепляет тетиву, и, разгибая корпус, стрелок взводит оружие. Все это делать Юрайдех умел, но с таким мощным орудием дело иметь еще не приходилось. Он даже усомнился сначала, сможет ли натянуть тетиву. Смог — с третьей попытки. Спихивать тетиву с зацепа, чтобы она вытолкнула болт, тоже оказалось непросто. Точнее, трудно было не сбить при этом прицел. В общем, пристреливать арбалет Юрайдеху не пришлось. Удалось лишь немного потренироваться спускать тетиву. Стало окончательно ясно, что стрелять придется с предельно малой дистанции.
А вот копье оказалось хорошим — в меру тяжелым и с бритвенной остроты кремневым лезвием. Главный недостаток — оно было чужим, не сроднившимся с рукой хозяина. Не помешало бы, конечно, проверить крепление наконечника, но оно было замазано толстым слоем смолы.
Ночь давно перевалила за середину, а ничего не происходило. Юрайдех сидел неподвижно и дышал очень медленно. В принципе, особой необходимости в этом не было, но он просто не умел по-другому — слишком долго и жестоко его тренировали. Он как бы впал в оцепенение, когда большинство мышц расслаблено, а все органы чувств работают на пределе возможностей. Лес вокруг жил обычной ночной жизнью: редкие крики птиц, шорохи под кустами, колыхание лунных теней. Этот шум превратился для Юрайдеха в почти тишину — ему важны были не сами звуки, а их изменение. Но ничто не менялось — очень долго.
Но вот лесная «тишина» начала как бы стихать по-настоящему. Это был сигнал, и Юрайдех внутренне напрягся, готовясь перейти от каменной неподвижности к движению — стремительному и безошибочному. Для этого нужен был следующий сигнал, но вместо него появились… Или проявились… Что? Учитель называет это «мыслеобразами». Перевести их на человеческий язык обычно очень трудно, но возможно. Примерно так: «Это — двуногий. Маленький вонючий зверек. Что он тут делает — ночью один? Впрочем, двуногие часто ведут себя странно. Вообще-то, они не добыча… Но есть хочется довольно сильно — кабанчик оказался совсем маленьким, а ловить второго лень. А тут и ходить никуда не надо… Правда, дымом от него воняет… Впрочем, не так уж и сильно… Мясо все-таки…»
Юрайдех знал, что мысленно общаться с умными животными совсем нетрудно, но для этого необходимы взаимное желание и некоторая сосредоточенность. «А что же сейчас происходит?! Ведь это же… саблезуб! Причем он близко! Думает направленно — обо мне! Может быть, это именно так и бывает? Что-то я не припомню рассказов, чтобы кто-то подкарауливал в засаде такого крупного хищника… Что делать?»
Впрочем, колебался Юрайдех недолго: плавно и быстро вышел из оцепенения, разжал кулак и поместил тяжелый болт в желоб взведенного самострела. Потом подхватил левой рукой ложе снизу — правая уже была на месте. Он заставил мышцы неподвижно прорепетировать: встать на колено, приклад к плечу, большим пальцем спусковой рычажок вверх… Он как бы проделал все это, не двигаясь с места, и отправил в лунный сумрак перед собой четкий мысленный посыл:
— «Можешь не прятаться! Я не убегу! Буду с тобой сражаться!»
— «Ты?! — немедленно отреагировал саблезуб. — Это хорошо… Это — вкусно…»
«Ну да, — сообразил Юрайдех, — те, кто питается „теплым“ мясом, любят, чтобы добыча сопротивлялась — убегала, пряталась или пыталась обороняться».
Внимание было обострено до предела, но парень все-таки упустил момент, когда зверь появился. Он как бы материализовался из лунного света, ничем не выделяясь на фоне кустов — их просто за ним стало не видно. И в этом серебристо-сером пятне обозначились две вертикальные черточки — свисающие из верхней челюсти клыкй. Казалось, зверь неподвижен, однако он приближался — медленно, плавно и абсолютно бесшумно.
Стараясь подстроиться под ритм и пластику движений животного, Юрайдех соскользнул с бревна, оперся на колено, поднял самострел и прижал неудобное ложе к плечу. Теперь он смотрел на растущий серый контур поверх арбалетного болта.
Зверь еще дважды неуловимо переставил лапы, расстояние сократилось, и охотник с пронзительной ясностью понял, что стрелять некуда!
«Арбалет очень мощный, а болт тяжелый. При хорошем попадании свалит, конечно, и быка, и тигра, но куда, куда тут можно попасть?! Он идет прямо на меня, он удлиненный, прямой, вытянутый от кончика носа до крупа. Угодить в этот кончик, конечно, невозможно, значит, зверь в лучшем случае получит рану, причем не смертельную!»
Шаг… Еще шаг…
Саблезубый кот замер, так и не опустив лапу на землю: «Вот он сидит. Заметил меня… И даже „заговорил“! Страха нет… Точнее, есть, но слишком мало. Сидит прямо на тропе, а ведь кругом мои метки. Прыгнуть и придавить лапами? А вдруг он успеет юркнуть в кусты — ищи его потом. Пугнуть надо, чтобы замер, а потом уже прыгать. Ну-ка…»
Звук возник прямо из тишины. Казалось, он в ней был и раньше, просто прорезался, определился, оформился и начал нарастать:
— У-р-р-р…
Он нарастал стремительно, плавно и вдруг взорвался волной леденящего душу ужаса:
— Р-Р-Р-Р-АА!!!
Юрайдех не раз слышал рассказы о звуковых атаках саблезубов. Таким способом они на мгновение парализуют жертву. Потом следует прыжок и удар клыками. Только знание это оказалось бесполезным — тело не желало повиноваться. Руки и ноги отказывались слушаться — все, кроме…
Кроме пальца, который спихнул-таки тетиву с зацепа.
И отправил тяжелый острый болт прямо в раскрытую пасть.
Это же почти в упор…
А потом было мгновение, точка, узел в пространстве и времени, которое обычно случается один раз в жизни — последний. Юрайдех осознал и увидел все сразу — вместе и порознь.
Спусковой рычажок двинулся очень легко. Отдачи не было. Тетива лишь слегка подтолкнула болт, и он не полетел, а просто вывалился из желоба.
А зверь прыгнул — поднялся в воздух, словно был невесомым призраком.
Юрайдех все-таки превозмог себя — выпустил из рук арбалет и начал подниматься с колена, одновременно протягивая правую руку назад и в сторону — воткнутое в землю древком, копье торчало рядом.
Он не успел.
Не хватило какой-то доли мгновения, чтобы схватить оружие.
Кошачья морда — рядом.
Желтый свет зрачков.
Приоткрытая слюнявая пасть, тусклые белые клинки клыков.
И удар…
Удар — полет — падение. Ослепительные вспышки боли — одна за другой, одна за другой…
Если Юрайдех и потерял сознание, то от силы на секунду. А потом он почти перестал чувствовать боль и понял, что, в общем-то, уже мертв…
Саблезуб сбил его с ног мягким ударом лапы и теперь играл, перекатывая, перебрасывая жертву по свободному пространству между кустов. Он давал ей чуть приподняться и сбивал вновь — втянув когти, чтобы продлить удовольствие. Юрайдех осознал это и перестал сопротивляться.
Зверя такое поведение не устроило — он перевернул жертву на спину, смрадно дыхнул в лицо и… все.
Парень открыл глаза, приподнял голову: саблезуб лежал на брюхе, выставив передние лапы по бокам от жертвы. И слизывал слюну с клыков. Они влажно блестели в лунном свете. Потом он перестал облизываться, опустил морду и посмотрел в глаза человеку:
— «Ну, что же ты? Убегай, уползай, прячься! Ну!»
Да, именно так требовал действовать инстинкт самосохранения, выпущенный на волю. Юрайдех перевалился на бок, подтянул ноги к животу, встал на четвереньки, а потом на одно колено. Поднял голову и оказался со зверем лицом к лицу — меньше метра, наверное.
Кот, казалось, улыбался:
— «Ты же хотел сражаться? Нападать? Не лишай меня удовольствия!»
Юрайдех медленно и глубоко втянул воздух, перемешанный с запахом зверя. Коротко выдохнул, прикрыв глаза. Открыл их и… И резким движением выбросил вперед левую руку!
Он обхватил пальцами клык. Тот был скользким от слюны, но внутренняя сторона иззубрена, так что захват получился надежным.
Во вспышке последней — ослепительной и всесокрушающей — ярости он рванул этот клык на себя. Точнее, бросил собственное тело навстречу звериной морде. Используя это движение (как учили!), правой рукой нанес прямой мозжащий удар вперед — в нос.
И попал!
— У-мырл! — сказал саблезуб и мотнул головой: «Больно же!»
Парень чуть не вывихнул кисть, но захват не отпустил и собрался повторить удар. Наверное, зверь это почувствовал и махнул лапой — так кошка отгоняет муху, пытающуюся сесть ей на голову.
Юрайдех отцепился и повалился набок. Хотел сразу вскочить, но не сделал этого, потому что услышал крик — человеческий.
Потом он лежал, привалившись спиной к какому-то кусту, и смотрел, как прямо перед ним на освещенной луной поляне маленький тощий старейшина Медведь лупит древком пальмы огромного старого саблезуба, пинает его ногами и орет:
— Совсем озверел, котяра драная?!
А зверь пятится, мявкает от ударов и пытается ответить что-то вроде: «Мы так не договаривались!» Только старейшина его не понимает, поскольку не умеет мысленно общаться с животными.
Настоящий лоурин не может растеряться ни в какой обстановке — даже в такой! Впрочем, окружающее не было для Юрайдеха совсем уж чужим и непонятным — он даже многие названия знал. Когда он был совсем маленьким и жил в доме учителя, тот каждый вечер рассказывал ему истории о себе и о мире будущего. А ведь учитель — Семхон Длинная Лапа — великий колдун. Он умеет показывать слушателю картины — «мыслеобразы». Тогда же — в раннем детстве — Юрайдех запомнил и слова волшебного языка, на котором говорят в школе и в будущем.
«Вот эти каменные уступы — лестница. А круглый предмет на стене, испускающий холодный свет, — лампочка. Она связана с магией, которой тут очень много — электричество называется».
Юрайдех вздохнул (пахло здесь плохо) и размотал пращу, обвивавшую правое предплечье. Подумал немного и намотал ее обратно — здесь слишком мало места для применения такого оружия. Другого, правда, у него нет, зато есть руки и ноги, а это что-нибудь да значит.
Он подумал так и начал подниматься по лестнице. Она довела его до квадратной площадки и повернула в другую сторону. Юрайдех шел до тех пор, пока не оказался на последней площадке, с которой можно было только спускаться. Здесь, как и на всех предыдущих, в стены были встроены большие прямоугольники коричневого цвета. Парень догадался, что это двери, которые закрывают входы в жилища. Ему вообще казалось, что он тут уже был: «Это, конечно, память учителя, которую он зачем-то мне передал. Он долго жил здесь — за дверью, на которой нарисовано „39“. Потом он стал жить в другом месте, а здесь осталась женщина, которая его родила и которую он любит. Чтобы попасть внутрь, нужно нажать на маленький круглый предмет, торчащий из стены».
Юрайдех нажал, и за дверью послышался звон, а потом шаги.
— Кто там? — спросил женский голос.
— Это я, — ответил Юрайдех. А что, собственно, он мог еще сказать?! Тем не менее дверь распахнулась почти сразу.
Маленькая худенькая женщина. Седые волосы собраны в узел на затылке. На лице перед глазами закреплены округлые прозрачные предметы. Длинная одежда сделана из разноцветной тонкой ткани.
— Семочка! — протянула было женщина руки, но отдернула их, словно чего-то испугалась. — Нет, не Се… Но… Ю… Юра?!
— Юрайдех, — поправил парень. — «Юрой» меня звал только учитель, да и то пока маленьким был. А ребята говорят просто «Юр».
— Ю-рай…
— Ну, да: Юрайдех, — засмеялся парень. — Хотя вы же по-лоурински не понимаете! «Юр», по-нашему, это лемминг — маленький пушистый зверек. Таких в тундре много водится, их все едят — даже олени. Но «юрайдех» означает не просто лемминга, а дерущегося, отбивающегося лапками от волка или лисицы. Так бывает — я много раз видел. Только волшебный язык — русский — очень странный. В нем имена почти ничего не обозначают. Меня на нем зовут Юрий, а учителя — Семен Николаевич.
— Сема! — женщина прижала пальцы к губам, словно пыталась сдержать стон или крик. — Семочка… Ведь знала… Ведь чувствовало материнское сердце… Живой, правда?
— Семен Николаевич? Конечно! Он мне и дал детское имя, когда я родился!
— Так ты все-таки… Ну, вылитый! Я ведь сразу поняла…
Дальше произошло нечто неожиданное: женщина кинулась вперед, обхватила Юрайдеха руками, прижалась лицом к груди, всхлипнула:
— Юрочка!! Пришел все-таки! Как чувствовала… Котлет нажарила… Юрочка…
Парень некоторое время стоял неподвижно, соображая, что бы все это могло значить. И вдруг, неожиданно для себя самого, выговорил:
— Ну, что вы, Ольга Степановна! Не надо, а то очки сломаете.
— Да бог с ними, с очками! Внучек мой… Худой-то какой! Ну, проходи, проходи скорее — что ж мы в дверях-то?!
— Не могу, — честно признался Юрайдех. — Вы меня держите.
— Господи, — снова всхлипнула женщина и отпустила захват, — совсем от радости ума лишилась. Проходи, Юрочка, проходи!
Он оказался в довольно узком проходе, из которого просматривалось другое помещение. И там, и здесь все было заполнено предметами, назначение которых угадывалось с трудом. Возможно, это было как раз то, что учитель называл словом «мебель». Юрайдех остановился, потому что ему показалось: прежде, чем идти дальше, нужно что-то сделать. Он посмотрел на свои ноги в грязных рваных мокасинах. Женщина это заметила:
— Да проходи, не разувайся! Не прибрано у нас. Пол-то я к вечеру мыть собиралась — пока мои не пришли… Не прибрано у нас… Или вот… Вот тапочки обуй, тебе эти как раз будут! Проходи, Юрочка! Большой-то какой! Отца уж перерос, наверное, да? Как он там, Семочка мой ненаглядный? Ведь говорил он — я запомнила — что если сын родится, то он его обязательно Юрием назовет! Друга его так звали — они в общежитии вместе жили. А я только-только котлеты кончила жарить и — звонок! Сердце так и обмерло! Ну, весь в отца — вылитый! Кто ж тебя подстриг так неровно? Подровнять нужно! Я Семочку всегда сама стригла — он и в парикмахерскую никогда не ходил! Проходи, Юрочка! Я тебе котлеток положу — с картошечкой! Фарш-то я готовый купила — говядина со свининой! Дай хоть посмотреть на тебя!
— Я… Э-э-э… — все-таки слегка растерялся Юрайдех.
— Ну, конечно! Как же я забыла?! Семочка-то, когда приезжал, сразу в душ лез — хоть зимой, хоть летом! Иди, Юрочка, иди помойся! А я тебе пюре пока сделаю. Ой, да у тебя и вещей-то нет! Ну, ничего: я тебе Семины трусы дам! Да и носки его тебе подойдут — специально храню, никому носить не разрешаю! А полотенце там чистое — сегодня утром повесила. Только тесно там у нас стало: Вася с Танечкой машину стиральную купили — полный автомат! Так удобно, так удобно — ты не представляешь! Только места совсем мало в ванной стало!
Не переставая говорить, женщина заметалась из одного помещения в другое, то исчезая, по появляясь в пределах видимости. Юрайдех подумал, что, пожалуй, сможет вспомнить, где тут что находится. Похоже, ему предлагают помыть тело водой — в приспособлении, где она льется сверху. Рассказы об этом он помнит и, кроме того, видел такое в доме учителя. Конечно же, он не откажется — дурак, что ли?!
Он снял мокасины — точнее то, что от них осталось, сумку с камнями, стянул через голову и бросил на пол свой засаленный меховой балахон. Потом размотал, отцепил от пальца и аккуратно положил сверху пращу — здесь, кажется, безопасно. Потянул за ручку и открыл дверь. Шагнул внутрь. Там действительно почти не оказалось свободного пространства — все было загромождено незнакомыми предметами. Впрочем, в памяти сразу начали всплывать смутные образы, которые как бы сгущались, накладывались на предметы, и те переставали быть незнакомыми.
— Вот, Юрочка, я тебе трусы принесла, а носки… Ой! — сказала женщина. Она закусила пальцы и захлопала ресницами, словно опять собиралась плакать. — Да что ж такое-то… Как же…
— Спасибо, — сказал Юрайдех и взял из ее рук кусок тонкой цветной ткани, сшитый каким-то хитрым способом.
Женщина всхлипнула и ушла, прикрыв дверь, а удивленный Юрайдех оглядел себя. Решительно ничего странного он не заметил: «Руки-ноги на месте, мужское орудие тоже. Все нормальных размеров — чего она?!» Парень пожал плечами и повернулся к тому, что, как он вспомнил, называется «зеркало». Он уже знал, что голый человек в нем — это он сам и есть. Раньше Юрайдех видел свое отражение только в воде, и ему было интересно. Вспоминать, что там говорил Учитель о лучах света, которые от чего-то отражаются и куда-то попадают, он не стал, а просто смотрел, как бы знакомясь с самим собой.
Ничего особенно хорошего Юрайдех не увидел. Грудь, конечно, довольно широкая, руки перевиты мускулами, но, увы, до Черного Бизона ему далеко. К тому же волосы на голове совсем светлые, а под носом и на подбородке… В общем, не волосы даже, а так… Да и на груди почти не растут. Впрочем, у учителя их там тоже мало… Юрайдех горестно вздохнул, перешагнул через борт ванной и стал вертеть блестящие ручки. От этого на голову ему полилась вода — совсем тонкими струйками. Она становилась то горячей, то холодной. Впрочем, парень быстро сообразил, что куда надо крутить, чтобы было не горячо и не холодно. Вода брызгала на пол и на окружающие предметы. Это было, наверное, неправильно, и Юрайдех отгородил мокрое пространство от сухого тонкой полупрозрачной занавеской.
Он смог превратить белый скользкий предмет в скопление пузырей — пену. Этой пеной он стал мазать свое тело и голову. Потом сообразил, что запах мыла выдаст его в любой засаде, и долго отмывался горячей водой. Когда кожа перестала быть скользкой, он выключил воду, а ее остатки удалил с тела куском мягкой пушистой ткани. После этого ему предстояло решить довольно сложный вопрос: как использовать предмет под названием «трусы». Юрайдех покрутил его, расправляя так и эдак, и подумал, что это, скорее всего, одежда: «Похоже на набедренную повязку, которая зачем-то сшита посередине. Во всяком случае, больше надеть эту штуку некуда — не на голову же?! Попробовать?»
Облачившись в широкие семейные трусы, Юрайдех вышел из ванной. Рядом располагалось еще одно маленькое помещение. Свободное пространство здесь было лишь в центре, а вдоль стен стояли прямоугольные предметы: «Один из них стол — совершенно точно! А вот остальные… Вспомню, пожалуй: шкаф, плита, холодильник. В нем еда долго не портится. Ну да, все сходится!»
— Садись, Юрочка, садись! Вот сюда — на папино место! Я тебе и котлеток положила в Семину любимую тарелку! И вилка его, и кружка… Садись, Юрочка, поешь — с лучком котлеты, папа любит такие. Помидорчик помыть тебе?
— Я там набрызгал, Ольга Степановна, — осипшим вдруг голосом сказал Юрайдех. — Пол мокрым сделал. Извините.
— Да вытру я, что ты?! Что ж ты меня по имени-отчеству?! И на «вы»… Как неродной прямо!
— Семен Николаевич говорил, что когда по-русски… Когда к старшему обращаешься — даже к женщине! — надо называть двойное имя и говорить «вы», как будто много. Правильно?
— Господи, да правильно, конечно! Только-только не бабушку же на «вы» называть! А ты и отца родного… Что ж такое-то?! Хотя, конечно, вежливость лишней не бывает… А то сейчас все такие… Эта современная молодежь …
— Я не современный, — сказал Юрайдех и осторожно уселся на маленькую квадратную скамью между столом и стеной. — Я из прошлого — из каменного века. Сейчас вспомню… Э-э-э… «Палеолит» называется!
— Как же… — женщина выпустила из рук тарелку с котлетами. Но раньше, чем она начала падать, Юрайдех вскинул руку, подхватил посудину и поставил перед собой на стол. Судя по виду и запаху, это была еда, причем вкуснейшая!
Стараясь ничего не задеть, Юрайдех поднялся с тарелкой в руках. Обошел застывшую в растерянности женщину и заглянул в стоявшую на погашенной плите широкую кастрюлю. Пошевелил губами, производя в уме сложные математические расчеты. Потом сглотнул слюну и пальцем спихнул с тарелки одну из котлет обратно в кастрюлю.
— Да что ж ты, Юрочка…
— Вам нужно накормить еще четверых людей. Им достанется мало.
— Да я еще нажарю! Фарш-то остался!
— Ну, вот когда нажарите… А сейчас мне больше нельзя, — пожал обнаженными плечами Юрайдех. Он ухватил пальцами с тарелки одну из оставшихся котлет, сунул ее целиком в рот и принялся жевать, жмурясь от удовольствия.
Он так и ел — стоя перед маленькой пожилой женщиной. Наверное, внук казался ей очень высоким (на голову выше!), широкоплечим и мускулистым. Растянуть удовольствие не удалось — есть хотелось сильно (как всегда!), а котлеты были довольно маленькими.
— Спасибо! — Юрайдех вытер жирные губы ладонью, а потом стал вытирать пальцы о свою голую грудь. — Очень вкусно!
— А картошку?.. — пролепетала женщина и вдруг спохватилась: — Да что ж ты делаешь-то? Вон салфетки лежат! Вот ведь какой!
Она сдернула с крючка на стене кусок белой ткани и принялась тереть грудь Юрайдеха, пытаясь удалить с нее жир. Впрочем, она только попыталась начать это делать — и испуганно отдернула руки:
— Ой, нельзя ж, наверное… Больно, да? Кто ж тебя так… Бедненький мальчик…
Юрайдех не сразу понял, в чем дело, а когда понял, то рассмеялся — его грудную мышцу и часть живота пересекал довольно свежий рваный шрам. По краям он был украшен ямками — следами проколов толстой железной иглой.
— Все давно заросло, — успокоил он женщину. — Это меня Лисенок копьем достал.
Женщина как будто не слышала. Она трогала пальцами старые шрамы, и из глаз ее текли слезы:
— Здесь… И здесь… Живого места нет! Да что ж они там с детьми делают?! Варвары… Господи, ну какие же варвары!! Юрочка ты мой… Внучек… Что они с тобой сделали?!
— Что вы, — снисходительно улыбнулся Юрайдех, — когда мы детьми были, то всерьез и не дрались почти. Только когда большими стали и к посвящению готовиться начали. А это все — ерунда! Головастик специальную иглу придумал — кривую такую. Чтоб, значит, кожу сшивать. Тогда она зарастает быстрее. А если где самому шить неудобно, то ребята всегда помогут — вы не думайте!
— Не думаю я, — женщина достала из кармана кусочек ткани, сняла очки, промокнула глаза и тихо высморкалась. Вернула очки на место, поправила волосы и вздохнула: — Беда мне с вами… Ты будешь есть по-человечески?! Что это такое?! В моем доме ребенок голодный! Сейчас колбасы нарежу! И сыру!
— Можно я?.. — кивнул Юрайдех на холодильник. Женщина в недоумении шагнула в сторону. Парень опасливо взялся за ручку, потянул на себя. С чмокающим звуком дверца открылась. Юрайдех опустился на корточки и некоторое время разглядывал содержимое. Потом осторожно закрыл дверцу, поднялся на ноги.
— А еще еда есть?
— Да… Все вроде там… Бери, чего хочешь, не стесняйся!
— Всего хочу! — честно признался Юрайдех. — Но есть больше не буду. Еды и так мало — ваши люди голодными останутся.
— Да что ж ты такое говоришь, Юра?! — всплеснула руками женщина. — Ну, подъели, конечно, за выходные… Так ведь вечером Таня в магазин заедет — она же на машине! — и всего накупит. Да я и сама могу сбегать!
— Не-е, — покачал мокрой головой Юрайдех, — больше есть не буду. Нельзя мне. Лучше скажите: вы и правда учитель?
— Ну… На пенсии я уже, в школе не работаю больше… Но уроки даю — дома. Или сама на квартиры хожу — у нас-то места мало совсем. Таня с Васей, конечно, прилично зарабатывают, но… А за уроки сейчас хорошо платят — богатых людей много стало… Вон домов-то для них сколько построили! — женщина кивнула в сторону окна. — И все новые строят и строят…
Она начала говорить, говорить, говорить… Ей почему-то казалось, что если она остановится, то внук уйдет, и она его больше не увидит. Юрайдех вспомнил, что в мире будущего, кажется, считается неприличным находиться при женщине без одежды. Он надел свой балахон, вернул на место пращу и сел на табуретку с другой стороны стола. Руки он положил перед собой, но его жилистое предплечье, обмотанное засаленными ремешками пращи, выглядело нелепо на застиранной скатерти. Он быстро понял это и спрятал руки под стол. Наконец женщина замолчала — нужно было что-то говорить самому. Парень немного подумал, выбирая самый удобный вопрос из многих ему заданных.
— Я так привык, Ольга Степановна. В школе все говорят по-русски и зовут его Семен Николаевич. А вообще-то он Семхон Длинная Лапа. Когда я был маленький, он все время рассказывал мне про мир будущего и про вас тоже. Он колдун, он умеет рассказывать и как бы показывать то, о чем говорит. Причем так, что потом не забывается. Я вот и вас, и дом этот узнал, а ведь никогда тут не был.
— И я тебя сразу узнала, Юрочка! А в то, что Сема погиб, я никогда не верила! Никогда! Сердце мне подсказывало — живой он, просто уехал куда-то! А от милиции никакого толку: то говорят, что погиб, то — пропал без вести. Как человек может пропасть?! А они — как будто и не было никогда! Как же не было, если я его вынянчила-вырастила?! Вон, и фотографий целая папка!
— Милиционеры не виноваты. Это инопланетяне так следы прячут.
— Кто прячет?!
— Инопланетяне… Если хотите, могу с самого начала рассказать. Мне учитель эту историю много раз повторял, когда я маленький был. Я все помню, только не все понимаю.
— Расскажи, Юрочка, расскажи! — обрадовалась женщина.
— Ну, в общем… Это с ним еще в вашем мире случилось… Учитель вместе с друзьями стал испытывать новый прибор. Он же геолог был, а прибор для изучения горных пород. Прибор у них сломался, и друзья погибли, а Семен Николаевич оказался в нашем Среднем мире. По сравнению с вашим, это как бы далекое прошлое. Сначала он один охотился и рыбачил, потом Бизона раненого встретил. Они вместе пришли в поселок, где наше племя живет. Потом была война с неандертальцами — мы их хьюггами зовем, — и Семен Николаевич очень многих убил, потому что он великий воин. А зимой была катастрофа, и все племена погибли, только лоурины остались — нам Семен Николаевич помог. Тогда Черный Бизон стал вождем, а Сухую Ветку — ну, которая потом меня родила — инопланетяне утащили. Да и катастрофу они вроде бы устроили. Летом Семен Николаевич построил первую лодку и поплыл маму искать. Он только зимой вернулся — с мамой, пангирами, с Хью и с Варей.
— Еще одну завел?! А мать твоя куда смотрела?! Ох-хо-хо-о… Впрочем, Семочка до девушек всегда охоч был…
— Что вы?! Варя — это мамонтиха. Она тогда совсем маленькая была. А учитель всегда только с Сухой Веткой жил, пока она не умерла, но это уже потом было. Я как раз той зимой и родился. А весной возле поселка метеорит нашли — большущий кусок железа. Только он давно кончился. Потом имазры с аддоками появились. Семен Николаевич повел против них наших женщин-воительниц и неандертальцев, которых он спас от голода. Они всех победили, и имазры с аддоками признали власть лоуринов. Семен Николаевич стал главным колдуном и жрецом, его все слушаются.
— Что ж ты говоришь такое?! — ужаснулась женщина. — Это мой Сема — колдун?! Это Сема-то — жрец?! Да он в Бога никогда не верил, он в Академии наук работал, диссертацию защитил!
— Тут другое, — чуть снисходительно пояснил Юрайдех. — Учитель считает, что в его родном мире — тут, у вас, значит, — люди разграбили свою планету. Никто из них (из вас!) не видел мамонтовой тундростепи и потому даже не представляет, чего лишился. Вы смотрите по телевизору передачу «В мире животных», а мы в мире животных живем. Учитель говорит, что здесь — у вас — людей стало несколько миллиардов, но по-настоящему счастливы очень немногие. Основная же масса просто мучается от рождения до смерти. А чтоб было не так противно жить, они одурманиваются всякой дрянью, болеют за спортивные команды, слушают рок-музыку или молятся Богу и убивают тех, кто верит в него иначе. Многие даже ничего не смотрят и не слушают, а просто одурманиваются и работают, чтобы получить средства на дурман и еду для своих жен и детей. Все бы ничего, но здешние люди, начав разорять свой мир, остановиться уже не могут, хотя, наверное, со временем одумаются и попытаются восстановить хоть что-то. Семен Николаевич стал жрецом, наставником наших людей в новом Служении. Мы — лоурины — должны не дать мамонтам вымереть, должны сохранить свой мир таким, каким он был до катастрофы.
— Катастрофы?! Что ж такое там у вас случилось?
— То же, что и у вас примерно тысяч двенадцать лет назад. — Юрайдех чувствовал себя прямо-таки учителем перед первоклашкой. — Кончился очередной ледниковый период — только и всего.
— Узнаю, — вздохнула женщина. — Вы, Васильевы, все, наверное, такие. Сема, когда в институте учился, придет, бывало, очень поздно, от него спиртным пахнет, а он про мамонтов и первобытных людей рассуждает. А ведь на самом деле он по петрографии и стратиграфии специализировался.
— Я про это знаю, — расплылся в улыбке Юрайдех. — Петрография — это наука о камнях, а стратиграфия — о слоях горных пород!
— Сема, Сема… — покачала головой Ольга Степановна. — А вот я, Юра, на старости лет Библию читать стала. Только не понимаю ничего. Наверное, высшего образования для этого недостаточно… Злодейства там сплошные, и запугивают сильно…
— А вы ее не читайте, — с умным видом посоветовал Юрайдех. — Вы просто живите. Учитель говорил, что христианство и ислам — очень поздние религии. Они возникли, когда за пилигримами уже пели пустыни, то есть люди эти пустыни уже создали. Они начали понимать, что натворили, и стали вопрошать придуманных ими же богов, как жить дальше. Но богов нет, а Творец с горькой усмешкой сказал: «Плодитесь и размножайтесь, пока не поумнеете. Захотели лишнего, так добывайте хлеб свой насущный в поте лица своего!»
— Как все это сложно, Юрочка…
— Это все очень просто, Ольга Степановна! — снисходительно улыбнулся Юрайдех. — В вашей Библии написано про грехопадение человека. Это на самом деле соответствует появлению производящего хозяйства, разрыву человеком связи с природой — только и всего!
— Не расстраивай ты меня! — попросила женщина. — Скажи лучше, что еще там у вас Сема натворил.
— Много всякого, — с гордостью заверил Юрайдех. — Он форт построил и школу придумал. В ней лоурины, имазры, аддоки, хьюгги, и пангиры учатся. И все говорят по-русски! Я тоже учился — читать и писать умею. Хотите, покажу? Да, а пангиры — это такие го-ми-ни-ды. Учитель их пи-те-кан-тро-пами называет. Они картошку любят выращивать. Потом укитсы пришли и безобразничать начали. Из-за них Сухая Ветка погибла. Семен Николаевич очень разозлился, собрал воинов и всех укитсов поубивал. Потом он с неандертальцами на море уплыл. Они там стали на моржей и тюленей охотиться, а он домой вернулся. А в прошлом году, — не удержался Юрайдех и выдал главную свою радость, — Тобик самый первый прибежал! И приз получил! Он уже, знаете, какой вырос? Во-от такой!
— Это кто же, приятель твой? — растерянно поинтересовалась Ольга Степановна. — Учитесь вместе?
— Что вы, — рассмеялся парень. — Семен Николаевич мамонтов в школу не принимает. Говорит, сами их учите, а то они едят и гадят много.
— Сема… — женщина промокнула глаза платочком и всхлипнула. — Хоть бы позвонил или весточку какую прислал! Все жду, жду…
— Да как же он пришлет-то? — удивился Юрайдех. — Мы ж в другом мире живем, в другом времени! Но вы не думайте: у нас, у лоуринов, все есть! И посуда глиняная, и ткани, и ножи железные, и лодки, и собачьи упряжки — Семен Николаевич все придумал и людей научил. Но с вами связаться никак нельзя.
— Ты-то вот добрался…
— Так это ж случайно! — грустно вздохнул парень. — Просто я посвящение прохожу. Меня в нашей Пещере камнями завалило — умираю я. Или уже умер.
— Что ж ты страсти такие рассказываешь?! — возмутилась Ольга Степановна. — Фантазер… Ты ж домой пришел — с бабушкой вот на кухне сидишь!
— Наверное, это нам только кажется, — тоном знатока заявил Юрайдех. — А на самом деле я в правом гроте лежу. Если Имя свое не узнаю, так там — под камнями — и останусь.
— Гос-споди! — всплеснула руками женщина. — Ты же Семин сыночек — и лицо его, и голос, и манеры! Я бы тебя без очков узнала!
— Ну и что? — пожал плечами парень. — У нас, у лоуринов, отцов и сыновей не бывает. У каждого вместо отца как бы родовой зверь — Тигр там или Волк. А Семен Николаевич ни к какому роду не принадлежит — он Первозверь. Вообще-то, в школе он рассказывал про яйцеклетки, про сперматозоиды и даже про хромосомы. Только все знают, что это ничего не значит — главное, кем сам сможешь стать, главное, чтобы тебя родовой зверь признал. Тогда он Имя даст, Человеком сделает. А у меня Имени пока нет…
— Да как же нет-то?! — удивилась женщина. — Тебя зовут ЮРИЙ СЕМЕНОВИЧ ВАСИЛЬЕВ!
Ольга Степановна открыла глаза и, придерживаясь за спинку дивана, с трудом села: «Вот ведь напасть какая — опять посреди бела дня уснула! И прилегла-то всего на минутку! Старость… Зато сон какой хороший видела…» Она надела очки, встала, прошла на кухню. Там вымыла грязную тарелку и поставила ее в сушилку.
Покрытое кровоподтеками и ссадинами тело вытряхнули из остатков мехового балахона. Медведь привычно потрогал артерию, пощупал ребра и дал прогноз:
— Оклемается!
— Куда ж он денется! — согласился Кижуч. — Но что бы это значило?
— Это значит, — сказал вождь, — что парень не Волк и не Тигр. Похоже, он с Семхоном одной крови.
— Да, — кивнул Кижуч. — Первозверь.
— А что я вам говорил?! — самодовольно ухмыльнулся Медведь. — Это ж не человек, а настоящий Зверь!
Глава 1. Суд
Вернувшись из поездки к морю, Семен немедленно начал разбираться с тем, что творится в «народе Мамонта». И ужаснулся: «Все не так, все не по правилам! За что хвататься в первую очередь?!» Впрочем, у него хватило ума ни за что не схватиться, а продолжать шевелить мозгами.
Некоторое время спустя вождь и учитель народов пришел к выводу, что, собственно говоря, ничего страшного в его владениях не происходит.
«Неандертальцы окончательно разделились на две неравные группы. Меньшинство составляют „цивилизованные“. Они, в основном, обитают в поселке напротив форта. Там довольно много выпускников школы, они активно контактируют с кроманьонцами, обрабатывают кость и дерево, рыбачат, используют метательное оружие. Основная же масса — неандертальцы „дикие“. Кроманьонцев они сторонятся, грешат каннибализмом и рыбу не ловят. Тем не менее навыки строительства и водоплавания осваивают охотно и быстро — тысячелетний запрет сломан и возрождаться, кажется, не собирается.
Зачем они приходят сюда? После катастрофы прошло много лет — могли бы и на местах приспособиться. А приходят они сюда с единственной целью — отправиться в „землю обетованную“. Как они узнают, что ворота в „рай“ находятся здесь? Да очень просто! Вот только объяснить ни на одном языке невозможно. Если только сформулировать какую-нибудь глупость вроде „общего надчувственного телепатического поля“. В общем, научную статью про это я бы писать не взялся. Так вот: эти „дикие“ занимаются здесь, в основном, тем, что строят катамараны. В прошлом году они закончили оставленные нами недоделанные суда и весной отправились вниз. По слухам, их было человек 50—60. Можно спорить о том, сколько их добралось до моря, но то, что все они в итоге погибли, сомнений, пожалуй, не вызывает. В этом году картина та же — прямо как перелетные птицы! Остановить их? Значит, на будущий год судов будет вдвое больше. У них, похоже, включилась какая-то инстинктивная программа. Килонг и Лхойким готовы повторить наш путь с новой партией сородичей. Шансов уцелеть, конечно, очень мало, но… Но это, наверное, тот случай, когда нужно положиться на Божью волю. А самому… Ну, добавить им железных инструментов, заставить заранее освоить кожаные лодки, а не только плавучие острова-катамараны. Вот, пожалуй, и все… Пусть плывут!
Теперь пангиры-питекантропы. Похоже, плантации полудикого картофеля становятся основным источником их существования. При этом значительная часть урожая каждый год гибнет по вине диких животных — в основном кабанов. Сами волосатики перед этим врагом почти беззащитны — инстинкты не позволяют им убивать животных. Естественно, хочется им как-то помочь: организовать строительство изгородей, начать методичный отстрел вредителей или придумать что-нибудь еще. А надо ли? Пускай сами справляются! Не такие уж они и дураки! Вроде бы в последние годы питекантропы особо не голодают, и зависимость их от людей постепенно снижается — ну, и слава богу!
А что происходит с кроманьонцами? На территории в полмиллиона (или больше?) квадратных километров проживает три клана и племя лоуринов. Вместе с неандертальцами и питекантропами они и составляют „народ Мамонта“. Сложившиеся отношения можно представить в виде иерархической пирамиды. На ее вершине располагаюсь я — Семхон Длинная Лапа, он же Жрец, он же Учитель. Только вместо трона у меня собственноручно изготовленный унитаз — единственный в этом мире! Теперь выяснилось, что мое личное присутствие, собственно говоря, и не обязательно. Пока меня не было, место на вершине пирамиды (но не на унитазе!) заняло руководство лоуринов — вождь и старейшины. Сразу под ними в иерархии располагаются старшие воины, уцелевшие еще со времен катастрофы, женщины-воительницы и мастеровые во главе с Головастиком. Чуть ниже — остальные лоурины. Основание же пирамиды составляет, разумеется, простой люд — кланы имазров, аддоков, пейгов, неандертальцы и питекантропы. У всех у них имеются свои пирамиды власти, проявленные в разной степени. Эта публика как бы признает главенство лоуринов — а куда ей деваться? Недовольные, конечно, время от времени находятся, но дело их безнадежно — нарушение любого из десятка общих Законов влечет неизбежное наказание — смерть. А судить и карать могут лишь лоурины. Правильно ли это? Лоурины что, захватчики, чье иго рано или поздно будет сброшено?»
Чтобы не мучиться и не напрягать воображение впустую, Семен решил своими глазами увидеть, что творится в поселке, благо снега было еще достаточно для передвижения на собачьей упряжке. Кроме того, не признаваясь себе, он хотел увидеть сына.
Несколько дней пребывания «на родине» убедили Семена в том, что племя превращается (или уже превратилось?) в полужреческую касту правителей. Стать ее членом, в принципе, может каждый, только это очень трудно, а никаких преимуществ, кроме моральных, вроде бы не дает. Тем не менее желающих стать лоурином среди молодежи хоть отбавляй. Старейшины ужесточили отбор, а психическую и физическую подготовку сделали совсем изуверской. Старая тренировочная тропа вокруг поселка превратилась в сплошную полосу препятствий, а там, где видимость ограничена, стали устраивать засады. Кроме того, на дальнем конце каменной гривы, прикрывающей поселок со стороны степи, проложили еще одну тропу, больше пригодную для прыгунов и скалолазов, чем бегунов. С учетом того, что окрестности сильно заросли кустами, эффект получился еще тот. Кусты же разрослись из-за того, что их перестали вырубать на топливо, так как дровами поселок снабжали неандертальцы, сплавляя плоты по реке.
Подготовка юношей к посвящению произвела на Семена очень сильное впечатление. Во-первых, их оказалось раза в три больше, чем обычно, а во-вторых, чуть ли не половина из них были неандертальцами! Как выяснилось, для неандертальского подростка, если он не попал в школу, жизненный выбор предельно сужается — либо отправляться с сородичами к морю, либо учить язык и пытаться стать лоурином. Для них-то и была оборудована вторая — нечеловеческая — тропа.
Изменился и порядок тренировок — занятия в основном вели парни, явно переросшие возраст посвящения. Старейшина Медведь, получив некоторое количество свободного времени, посвящал его изобретению новых мучений и каверз для своих воспитанников. Именно в этой связи появление Семена его очень обрадовало, и он вцепился в гостя как клещ:
Читать бесплатно другие книги:
