Моя автобиография. Три начала Харламов Валерий

СМОТРЮ ХОККЕЙ

Рассказывая о самых памятных матчах, я должен, естественно, припомнить и поединки с канадцами, родоначальниками нашей игры. Но прежде чем рассказать о самом запомнившемся мне матче суперсерии-76, небольшое отступление, посвященное необычной встрече с канадцами.

Встрече, в которой не выявлялись победитель и побежденный.

Весной 1973 года вместе с тогдашними тренерами сборной страны по хоккею Всеволодом Михайловичем Бобровым и Борисом Павловичем Кулагиным я был приглашен руководством канадо-американской Национальной хоккейной лиги в Канаду на финальные матчи Кубка Стэнли.

Сезон заканчивался. Удачный для сборной нашей страны сезон: той весной мы стали победителями чемпионата мира, который проводился в Лужниках в Москве.

Шли последние матчи, и вот на одном из них в перерыве между периодами Борис Павлович, проходя мимо, сказал мне:

— Готовься к поездке в Канаду…

Я сначала даже не понял тренера, подумал, что неожиданно изменены сроки планируемых встреч с профессионалами, и потому мы будем играть с ними за океаном весной, а не осенью, как намечалось предварительно.

Потом сообразил, что приглашают меня не играть против канадцев, а с иной целью.

Почему вместе с тренерами поехал я? Абсолютно точно не знаю, однако мне рассказали, что организован был в Канаде будто бы то ли какой-то опрос, то ли референдум (опять же не знаю, среди болельщиков или среди хоккеистов, или журналистов), который определил, что я приобрел там наибольшую среди наших игроков популярность.

Осенью 1972 года, как известно, проводилась первая в истории спорта серия матчей между профессиональными хоккеистами Северной Америки и советской командой. Матчи эти вызвали в Канаде и отчасти в США колоссальный интерес и с новой силой пробудили внимание к европейскому хоккею, неоспоримыми лидерами которого, по мнению руководства НХЛ, были наши мастера.

Матчи первой серии были сыграны по обе стороны океана, контакты установлены, и вот мы отправляемся в Канаду.

Приехали мы на неделю, но и этого срока оказалось вполне достаточно, чтобы понять, что наши игроки теперь чрезвычайно широко известны в Канаде. По крайней мере — в Монреале, на улицах которого я чувствовал себя в одном отношении так же, как в Москве: любители хоккея меня узнавали, просили расписаться на первом попавшемся под руку листе бумаги — коллекционирование автографов хоккеистов там, кажется, распространено столь же, как у нас коллекционирование марок.

Мы жили в Монреале, команда которого «Монреаль Канадиенс» выступала в финале Кубка Стэнли против клуба «Чикаго блэк хоуке». Нас принял Кэмпбелл, бывший в то время президентом НХЛ, побывали мы и в штаб-квартире Национальной хоккейной лиги, где нам показывали, кстати говоря, составленное заранее, за два года вперед, расписание матчей. После этого я уже хорошо понимал, почему так непросто было отыскать окно для будущих встреч суперсерии-76, в ходе которой ЦСКА и «Крылья Советов» играли против ведущих клубов НХЛ.

Во время поездки мы смогли увидеть не только матчи, не только то, что видят зрители, пришедшие на игру. Побывали мы и за кулисами — в раздевалках хоккеистов. Чистота, царящая в этих «артистических уборных», их размеры бросились в глаза сразу. Так же, как и количество обслуживающего персонала. Хоккеисты в Канаде о своей форме и снаряжении практически не заботятся. Пришел спортсмен после матча или тренировки, скинул форму и, не складывая ничего, не приводя в порядок свое снаряжение, ушел. За тебя кто-то все это сделает.

Не думаю, что это правильно. Все-таки, как и солдат, спортсмен, не доверяя никому, сам должен заботиться о своей готовности к завтрашнему сражению на льду.

В те же сроки проходил финал соревнований юношеских команд. Выиграла команда Торонто. После окончания финального матча был совместный ужин, нас пригласили на этот прием, и меня попросили выступить перед юниорами. Слушали поразительно внимательно. Лучшему нападающему я подарил значок нашей хоккейной федерации.

А в соревнованиях сильнейших, где выявлялся обладатель Кубка Стэнли, победителями стали хоккеисты Монреаля.

Команда «Монреаль Канадиенс» была, по моим представлениям, значительно сильнее всех своих соперников. В команде «Монреаль Канадиенс» играли тогда Айвен Курнуайе, братья Маховличи — Фрэнк и Питер, Ги Лапойнт, Кен Драйден. В команде Чикаго выступали участники первой серии наших матчей с профессионалами — защитники Билл Уайт и Пэт Степлтон, вратарь Тони Эспозито, форвард Деннис Халл, брат знаменитого нападающего Бобби Халла.

Разумеется, какое-то представление об игре профессионалов у меня уже было. И потому, что и раньше доводилось видеть их команды. И потому, что сыграли мы с ними серию из восьми матчей: такого количества игр вполне достаточно, чтобы определить, что к чему, как строят хоккеисты-профессионалы оборону, как они атакуют, как играют в средней зоне, как начинают и как завершают атаку.

Тем более интересным казалось мне познакомиться более близко с игрой канадцев у себя дома.

Самое первое впечатление — удивительная, неожиданная корректность. Особенно поразительной эта черта их матчей казалась на фоне того, что вытворяли они в поединках с нами, где отличались не только хоккеисты, но даже и тренер Джон Фергюсон, который, как, может быть, вы помните, швырнул во время матча в Лужниках на лед стул.

В финале Кубка Стэнли хоккеисты не грубили столь же беспардонно, не дрались так нагло, как в матчах с европейцами. Игра была весьма жесткая, но, однако, вполне корректная. Силовая борьба велась по правилам, без тычков, ударов исподтишка, без запугивания друг друга: клюшками по лицу, по голове не били.

Я пытался понять первопричины столь разительного отличия в манере действий. Не знаю, верна ли моя догадка, но мне кажется, что грубость, чрезмерная жесткость, переходящая в жестокость, проявляются в игре канадских (и, естественно, американских) профессионалов в матчах против новичков, дебютантов НХЛ: опытные, давно выступающие в лиге хоккеисты друг друга уже знают достаточно хорошо и потому играют, а не дерутся. А вот европейских хоккеистов они знают меньше, и оттого-то стремятся проверить нас на прочность, на стойкость.

Если играть за команду НХЛ в рамках местного турнира, то синяков и шишек было бы меньше, чем получили мы, выступая за нашу сборную против сборной Национальной хоккейной лиги.

Одно из главных впечатлений от игры профессионалов — невысокие скорости спортсменов. Профессионалы — чрезвычайно техничные хоккеисты, но играют они медленнее, чем мы привыкли, как будто кинохроника, рассказывающая о вчерашнем матче, прокручивается с неверной скоростью.

Монреальские хоккеисты выгодно отличались техничностью, относительно высокими скоростями, более высокой комбинационностью, нежели их соперники.

Поразила публика. Болеют в Монреале страстно. Горячо переживают, принимая близко к сердцу буквально каждый игровой эпизод. Бурно реагируют не только на гол или попытку взятия ворот, не только на неожиданный или сильный бросок, создающий угрозу воротам, но и на все остальные слагаемые игры — и на удачный пас, и на ловкую обводку, и даже на ведение шайбы. Вскакивают с мест, вздымая в восторге руки, и стар и млад. Я видел немало весьма пожилых женщин, бабушек, которые кричали ничуть не реже и не тише своих внуков.

Канадские любители хоккея — болельщики квалифицированные, разбирающиеся в нашей игре. Другое дело, что особые восторги у канадских «фэнов» (болельщиков) вызывает, может быть, то, что оставило бы нашего зрителя равнодушным, но болеют они невероятно темпераментно. Болеют на протяжении всего матча. Если судить о том или ином поединке по реакции трибун, то спадов в игре вроде бы и не случается вовсе, кажется, будто все шестьдесят минут игрового времени идет напряженная схватка: трибуны гудят постоянно.

У нас так горячо все перипетии хоккейного поединка воспринимают немногие болельщики, основная масса столь восторженно реагирует только на гол, да и то далеко не во всяком матче. Если ЦСКА играет с аутсайдером и посылает шайбу за шайбой в ворота соперника, то овации вы не дождетесь, а вот за океаном на последний гол реагируют столь же бурно, как и на первый или на решающий.

Если канадский или американский зритель пришел на хоккейный матч, то молчать он не будет.

Однако эта чрезвычайно бурная реакция зрителей имеет ярко выраженный направленный характер: трибуны болеют за «своих».

В Национальной хоккейной лиге команды представляют разные города Канады и Соединенных Штатов. Там невозможна ситуация, обычная в нашем хоккее: один город представляют не две, а даже четыре команды — ЦСКА, «Динамо», «Спартак», «Крылья Советов». А ведь недавно от Москвы выступала еще одна команда — «Локомотив». Но коли на льду одного Дворца спорта выступают четыре клуба, то, естественно, что на их матчи приходят болельщики не одной, а разных команд. Например, поклонники спартаковцев и динамовцев. И то, что радует одних, огорчает других.

Канадские или американские любители хоккея, пришедшие на матч, неизмеримо более близки друг другу по своим хоккейным симпатиям — в конце концов, из других городов болельщики приезжают не часто.

Своей команде во время матча прощается все, скидка делается огромная, к ошибкам и промахам своих любимцев относятся снисходительно. Немедленно после финального свистка судьи публика может устроить обструкцию, найти средства выразить свое разочарование и неудовольствие, но вот во время матча игроки слышат только подбадривание, поддержка им оказывается независимо от качества их игры. И если ошибется хоккеист в той или иной ситуации, промахнется из выгодного положения, не забросит шайбу в пустые ворота, даст неточный пас, то свиста осуждения не будет. Ошибки «своих» не замечаются. Но когда неудачно сыграет соперник, то снисхождения не жди…

А вот на наших стадионах иная картина. У нас, если ошибешься, то тут же можешь услышать, что «пора проснуться», «пора играть» или, напротив, «пора на пенсию». И это, заметьте, армейцы слышат от поклонников ЦСКА, а не от болельщиков «Динамо» или «Спартака» — те равнодушны к нашим промахам. И право же, мне трудно сказать, сколько уже на моей памяти ветеранов сошли со сцены раньше, чем следовало бы, только потому, что вчерашние их восторженные поклонники сегодня более чем болезненно воспринимали промахи недавних своих кумиров.

Интерес и внимание к хоккею в Канаде не могут не изумлять. Правду говорят, что мальчику, родившемуся в семье, радуются больше, чем появлению девочки, прежде всего потому, что он может стать хоккеистом.

И здесь, и на других страницах, рассказывая о соперниках из НХЛ или ВХА, я говорю о канадцах. Это не оговорка. Я, конечно же, помню, что большая часть клубов и Национальной хоккейной лиги и Всемирной хоккейной ассоциации базируется в разных городах США, но играют во всех этих командах в основном канадцы. Соотношение хоккеистов двух стран, выступающих за американские клубы, было особенно хорошо заметно на примере состава клуба ВХА «Цинциннати Стингерс», который приезжал осенью 1977 года в Прагу на турнир на приз газеты «Руде право»: из двадцати трех игроков команды двадцать были канадцами и только трое американцами.

На катке в Монреале во всех фойе, на всех этажах, около баров установлены цветные телевизоры, и если зритель чуть опаздывает или почему-то не может вовремя попасть на трибуны, то все равно он ничего не пропустит.

В перерывах между периодами хоккейного поединка телевидение показывает эпизоды из других матчей, сегодняшних или давнишних, передаются интервью с хоккеистами. Однажды, когда ЦСКА проводил за океаном встречи суперсерии-76, мы смотрели в свободный день какой-то матч, и вот в перерыве, выйдя в фойе, я увидел интервью с Володей Шадриным, которое транслировалось из другого города, не помню точно, кажется, из Буффало.

Давал телекомпаниям интервью и я.

И хотя все зрители обычно приходят на стадион рано, на трибунах, когда мы выкатываемся на разминку, еще никого нет: болельщики времени не теряют, они смотрят в фойе по телевизору те передачи о хоккее, которые предваряют сегодняшнюю игру.

К каждому матчу выпускается яркая, красочная программка, продается масса сувениров, связанных с хоккеем. Когда нам много лет назад объясняли, что в Северной Америке хоккей — заметное экономическое явление, то я не представлял себе, что нашему виду спорта сопутствует так много околохоккейного.

Сейчас советские любители спорта достаточно хорошо знают, что представляет собой профессиональный хоккей. Он не только «открыт» и изучен сначала первопроходцами, а вслед за ними и десятками других мастеров, но и в известной степени низведен с пьедестала легенд и преданий. И все же самый распространенный вопрос, на который хоккеисты отвечают после возвращения из Канады, остается прежним, хотя появился он давным-давно, еще в первые годы контактов с любителями, а потом и с профессионалами Канады — чему бы я постарался научиться у них: искусству обводки или броску, силовому единоборству или умению добивать шайбы?

Для меня ответ на такие вопросы был всегда очевиден: их отношению к матчу, их страстности, умению бороться в любом матче, близко к сердцу воспринимая каждую игру.

Эта страстность проявляется в игре с любой командой, против которой доводится хоккеисту играть в тот или иной момент его спортивной жизни — начиная с детских команд и кончая ведущими клубами профессиональной лиги.

Я, грешен, иногда играю спустя рукава, иногда вполне добросовестно, но не более, а иногда борюсь вовсю. Для канадцев такой подход к игре невозможен, немыслим.

У них, говорят, хоккейная страсть в крови.

Наверное.

Нравится мне и мужество канадских хоккеистов. Получив травму, спортсмен не спешит покинуть поле, он борется, играет, не оставляет команду в трудном положении, травмированный игрок уйдет с площадки только после того, как прозвучал свисток судьи, останавливающий матч. Если больно, если разбито лицо, появилась кровь, защитник или нападающий не поедут к телекамере демонстрировать травму, показывать, как им больно.

И еще одно, уже сугубо техническое качество подготовки хоккеистов — превосходное катание на коньках. Они катаются много, с раннего детства. Льда хватает на все команды — взрослые, юношеские, детские. Не берусь судить, чей метод более перспективен, но нельзя не заметить, что если наши тренеры больше внимания обращают на отработку разнообразных атлетических качеств, если у нас больше времени занимают бег и прыжки, гимнастика и спортивные игры, то у канадцев важнее всего в подготовке хоккеистов — сам хоккей, на втором месте в их подготовке — снова хоккей и на третьем — опять же хоккей.

У канадцев и предсезонной подготовке уделяется меньше внимания, чем в нашей школе. Они готовятся к сезону по мере проведения все большего числа матчей, раскатываются к середине сезона и пика достигают к моменту финальных баталий на Кубок Стэнли.

Так, кстати, играли профессионалы и на чемпионате мира в Вене: они прибавляли на глазах, от матча к матчу, раскатывались от тура к туру и сильнее всего провели заключительные матчи в группе сильнейших, куда попали четыре лучших команды.

У североамериканских профессиональных хоккеистов, разумеется, весьма разный уровень подготовки, но школа имеет общие черты, и потому играть с канадцами всегда нелегко, даже если приходится встречаться нам не с первоклассными по профессиональным меркам соперниками.

Конечно, этих соперников мы, как правило, обыгрываем, но победы нам достаются нелегко. Даже если выигрываем мы с крупным счетом, даже если канадская команда остается на последнем месте.

Один из недавних примеров — турнир осенью 1977 года в Праге на приз газеты «Руде право», небольшой турнир в два круга, где выступали сборные Чехословакии, Советского Союза и команда, представляющая Всемирную хоккейную ассоциацию — «Цинциннати Стингерс».

Решительно не согласен с теми любителями хоккея, которые утверждали, будто команда «Цинциннати» ничем, в сущности, по классу не отличалась от пятой или шестой команды нашей первой лиги. Может быть, если сравнивать табели о рангах, нашу и заокеанскую, эта команда и вправду занимает именно такое место в иерархии профессиональных клубов, но, по крайней мере, одно отличие от нашего «Салавата Юлаева» или пензенского «Дизелиста» все-таки есть — канадцы эти борются так же страстно, темпераментно, они столь же драчливы во встречах с европейскими мастерами, как и самые именитые звезды НХЛ. В сентябре, когда проводился турнир, они действительно выглядели неважно, поскольку только за неделю до этого вышли на лед, но вот годом раньше, играя за океаном, мы встречались с «Осами из Цинциннати», выиграли 7:5, и тогда эта команда не показалась нам малоквалифицированным коллективом.

Канадцы — интересные соперники. И матчи с ними полезны и основателям хоккея, и нам, чья школа уверенно вышла на передовые позиции.

С канадскими мастерами мы играем много и часто, но в этой непрерывной череде матчей я особенно хорошо запомнил один. Последний матч суперсерии-76 с клубом «Филадельфия Флайерс».

Это был самый неприятный матч не только в суперсерии, но и вообще во всей моей спортивной жизни.

МАТЧ С КОМАНДОЙ ФРЕДА ШЕРО

Игра началась как обычно. Как и другие поединки этой суперсерии. Соперники сразу рванулись к воротам Владислава Третьяка. Это был не прессинг, это была тактика силового давления. Хоккеисты «Флайерса» старались сразу же запереть противника в его зоне, перекрыть все возможные направления контратаки, не выпускать шайбу из зоны ЦСКА. Хозяева льда не скрывали своей цели — подавить, смять, сломить волю соперника, ошарашить его, не дать ему осмотреться, разобраться в происходящем. На ворота Третьяка обрушился град шайб. Наш вратарь постоянно в игре, у него нет ни секунды передышки. Трибуны ревут, подбадривая своих, а хоккеисты Филадельфии волна за волной накатываются на наши ворота. Во что бы то ни стало стремятся они немедленно добиться успеха, как было это когда-то, четыре года назад, в 1972 году, когда шайба в ворота сборной СССР влетела на тридцатой секунде первого периода.

Мы ждали такого начала и были готовы к нему.

Но «Флайерс» играл все-таки не так, как наши предыдущие соперники: «Нью-Йорк Рейнджере», «Монреаль Канадиенс» или «Бостон Брюинз».

«Флайерс» играл иначе.

Это была психическая атака.

«Флайерс» умеет играть. Там немало хороших хоккеистов, в том числе и блестящий Бобби Кларк. Но в эти минуты шайба едва ли интересовала многих игроков этой команды. Главным было иное — кого-то из соперников задеть, ударить, запугать, снести с ног. Случалось, что шайба была в одном углу площадки, а нашего хоккеиста атаковали в другом. Трещали борта, шайба металась от хоккеиста к хоккеисту, кто-то с ходу врезался в опекуна, швыряя его на лед. Азарт увлекал и зрителей, те, в свою очередь, еще и еще подстегивали своих любимцев.

Вот как описывает матч газета «Вашингтон пост»: «Когда Бобби Кларк и Дейв Шульц врезались в Третьяка, поймавшего шайбу, Борис Михайлов жестом выразил недоумение, и Шульц просто сунул кулак в лицо Михайлову. Салески ударил Александра Волчкова после свистка судьи, зафиксировавшего положение «вне игры». Барбер грубо атаковал Алексея Волченкова и локтем ударил советскую звезду Валерия Харламова».

Добавьте к этому, что на первых же минутах упоминавшийся уже Дон Салески с размаху всадил клюшку в живот нашему молодому защитнику Владимиру Локотко.

Не мысль царила на площадке, не скорость, управляемая тактическими построениями. Царил напор, сливающийся с террором.

От хоккея здесь ничего уже не оставалось.

Мы утратили часть своей сыгранности, были оглоушены, в какой-то мере озадачены, но не испуганы. Я убежден: главной своей цели соперники не достигли — испуганы мы не были. Я знаю своих партнеров, знаю, как выглядят, как действуют они в той или иной критической ситуации (мастера ЦСКА, привыкшие ко многим победам, к замечательным победам, увы, не однажды терпели и поражения), и потому с уверенностью говорю, что даже молодые не были напуганы.

Судья Ллойд Жильмор удивил нас, несомненно, еще больше, чем хоккеисты. Сорокапятилетний ветеран, судивший сотни матчей профессионалов, сделал вид, что впервые видит хоккей и совершенно не понимает, что к чему. Нас били, и нас же удаляли с поля. Прошло десять минут, и мы дважды оставались на площадке вчетвером. Однако воспользоваться численным превосходством соперники не сумели.

Старший тренер ЦСКА Константин Борисович Локтев готовил нас к подобному судейству, призывал перед матчем ничему не удивляться, но такого… Такого судейства представить себе не могли ни мы, ни наши тренеры. Роберт Фаше, обозреватель газеты «Вашингтон пост», писал, что судья давал свистки лишь в случаях особо опасных нарушений правил. Но в истолковании этого судьи такими нарушениями являются только те, что уже граничат с убийством.

А потом рефери наконец удалил и хоккеиста из команды Филадельфии. Мы начали атаку, шайба попала ко мне, я стал было набирать скорость, как вдруг… жуткий удар, и перед глазами пошли зеленые круги. Упал на лед. Пришел в себя я не сразу. Это был нокдаун. Подлый нокдаун: соперник ударил меня кулаком, в котором была зажата клюшка, сзади.

Хоккей игра не для трусливых. Удары, ушибы, подножки для меня не новость. Бьют меня нередко. В разных матчах.

А первая в моей жизни хоккейная травма случилась на тренировке. В 1962 году, когда мне было четырнадцать лет.

Наша команда тренировалась со старшими ребятами. Упражнения выполнялись в потоке. Хоккеист в одну сторону катится с шайбой, а обратно возвращается вдоль борта без шайбы.

И вот, разогнавшись, я столкнулся с другим юным хоккеистом. Очнулся в медпункте. Лицо было поцарапано.

Мама решила, что я дрался, а когда узнала, что ударился об лед, запретила ходить на хоккейные тренировки. Но папа встал на мою сторону, и я продолжал играть.

А мама с тех пор на каждый матч провожает меня с опаской. На хоккей она не ходит. Боится. Исключение — два матча в году. Первый — в день открытия сезона. Мама приходит на счастье, чтобы меня не били, чтобы все было в новом хоккейном году хорошо. А потом мама хоккей не смотрит. Ни на стадионе, ни по телевизору. Даже главные матчи — чемпионаты мира или игры с канадцами. Боится увидеть, как сносят сына с ног. А весной мама приходит на последний матч ЦСКА в сезоне — смотрит с удовольствием: «Слава богу, все кончилось хорошо!»

Когда я женился, мама была очень рада:

— Теперь Ира тебя будет провожать на игру. Мне немного легче будет…

Чудачка мама! Она же знает, что я родился в рубашке, знает, что я везунчик.

А травмы? Ну какой же без них хоккей!

К травмам я привык. Но все-таки не к таким ударам сзади, как в матче в Филадельфии.

Мы думали, что Эд Ван Имп, снесший меня боксерским ударом, будет наказан. Но судья не удалил соперника до конца игры. Не наказал он его и большим, десятиминутным штрафом.

Не отправил Жильмор Ван Импа на скамью штрафников даже и на две минуты. Но зато дал две минуты… нашей команде. За то, что, по его мнению, Локтев затягивает игру. О том, что мне нужно прийти в себя, судья как-то не вспомнил.

И тогда мы покинули лед.

У Константина Борисовича, убежден я, не было в сложившейся ситуации другого выхода. В конце концов тренер отвечает не только за нашу тактическую или техническую подготовку. Но и за здоровье своих подопечных. За то, чтобы не стали мы инвалидами.

Ван Имп сказал после матча, что он ударил меня нечаянно, и уже упоминавшийся обозреватель Роберт Фаше писал, что ни этот, ни другие эпизоды не были, конечно же, случайными.

Матч был безнадежно испорчен.

Во время вынужденного перерыва снова говорилось, что это не хоккей, что такая манера ведения боя — без кавычек — противоречит условиям договора, хоккеистов «Флайерса» призывали играть в рамках правил, не знаю, соглашались ли те, видимо, соглашались, но перестроить себя они не могли. И когда матч возобновился, мало что изменилось в игровом «почерке» хоккеистов «Флайерса».

Едва ли можно пересмотреть мгновенно те взгляды на игру, которые складывались годами.

Все уговоры, если они и были серьезными, велись впустую.

Ибо это был особый, с точки зрения клуба из Филадельфии, матч, и подготовка к нему велась заранее и в определенном ключе.

Когда мы прилетели в Филадельфию, то автобус встречал нас прямо у трапа, а вокруг собралось превеликое множество полицейских машин. Там были люди и в форме и в штатском. И с этой минуты полицейские не отходили от нас ни на минуту.

Они сопровождали нас буквально повсюду. В отеле мы разместились на одном этаже, и первую комнату занимали полицейские. Дверь туда была постоянно открыта, и охрана видела, кто входит, кто выходит из лифта, и если кто-то из ребят собирался пройтись по городу, то об этом следовало предупредить полицию. «Ангелы-хранители» неизменно следовали за нами на небольшом расстоянии. Нам рекомендовали пешком далеко не ходить, но уж если мы все-таки настаивали на своем, то полицейские маячили где-то рядом. Потом нам объяснили, что охрана необходима, ибо Филадельфия — один из центров сионизма и здесь возможны любые провокации, но, согласитесь, что с непривычки эта назойливая опека не могла не действовать на нервы и не влиять на предыгровое настроение команды.

Я вовсе не хочу сказать, что повышенное внимание полиции Филадельфии к хоккеистам ЦСКА было частью плана психологической обработки противника. Но вот в том, что психологическая атака на армейцев была заранее продумана и спланирована, сомневаться не приходится.

Вспоминаю обед, устроенный руководством клуба.

Здесь самое время рассказать, что во время этой поездки нас перед матчами обычно знакомили с игроками, против которых нам предстояло выступать.

Разумеется, часть хоккеистов мы уже знали, одних — по игре, по матчам со сборной профессионалов Канады в 1972 году, других — понаслышке. Мы читали о них в наших газетах.

Как правило, за день до матча мы обедали вместе с будущими соперниками. Такие банкеты устраивались перед поединками с клубами «Монреаль Канадиенс» и «Бостон Брюинз».

Встречали нас команды НХЛ хорошо, особенно гостеприимны были руководители и хоккеисты «Монреаль Канадиенс». ЦСКА во время своего турне по Северной Америке базировался в основном в крупнейшем городе Канады, жившем в те дни ожиданием летних Олимпийских игр. Нам были созданы необходимые условия для отдыха и для подготовки к матчам.

И вот встреча с хоккеистами «Флайерса». Нас представляли друг другу со всеми титулами, и когда назывались имена москвичей, хозяева льда смотрели на каждого из нас не столько с вполне понятной в таком случае заинтересованностью, сколько с какой-то неожиданной… не могу подобрать точное слово, пожалуй, агрессивностью. Здесь было все — и уверенность в себе, и вытекающее отсюда ничуть не скрываемое ощущение собственного превосходства, и неутолимая жажда боя. Одним словом, хоккеисты «Флайерса» готовы, кажется, были сокрушить, испепелить нас прямо здесь, за столом, не дожидаясь выхода на лед. За банкетным столом знаменитый Дейв Шульц, по прозвищу Кувалда, вроде бы даже поигрывал бицепсами, охотно демонстрируя свою могучую силу: о том, что клуб из Филадельфии снискал себе славу самого жесткого и жестокого в НХЛ, мы, конечно же, знали еще в Москве.

Естественно, запугать нас было трудно, хоккеисты — люди, привыкшие к разным соперникам, не однажды встречались нам и откровенные драчуны.

Предвижу возможные варианты. Предвижу упреки в преувеличении, в слишком субъективном восприятии всего происходящего. Кто-то может сказать, что у страха глаза велики. Но ход матча показал, что мы «прочитали» настроения соперника точно.

Этот поединок запомнился еще и тем, что зрители принимали нас плохо, хуже, чем в других городах, где все было иначе, где публика вела себя достойно. И атмосфера вокруг матчей в Нью-Йорке, Монреале, Бостоне была другой, хотя и тамошним поклонникам хоккея очень хотелось, чтобы их команда одолела чемпиона СССР.

А здесь… С самого начала ребята вспомнили фразу из «Семнадцати мгновений весны», где один из персонажей замечает, что, дескать, «все мы под колпаком у Мюллера». Не знаю, кто был в Филадельфии в роли Мюллера, но чувствовали мы себя неуютно. И даже когда мы уезжали, наш автобус группа полицейских машин провожала до границы штата. Потом автобус ехал уже без сопровождения. Штрих этот свидетельствует, что полиция до конца не была уверена, что с нами ничего не случится.

Публика по-своему готовилась к матчу. Выехав на разминку, мы увидели антисоветские лозунги, написанные по-русски и обращенные, стало быть, к спортсменам. К гостям, любезно приглашенным за океан. Эти лозунги прикрепляли к прозрачным бортам, чтобы мы, проезжая мимо, разобрали все, что написано. Но когда хоккеисты вышли уже на игру, лозунгов не было: догадались, что во время матча мы ничего не видим.

И другая деталь. Во всех городах перед матчем исполнялись государственные гимны СССР и США или Канады. А вот в Филадельфии после нашего гимна был исполнен гимн команды «Флайерс». Очевидно, это должно было еще выше поднять энтузиазм поклонников команды.

И еще из практики психологической обработки соперника.

Перед началом матча тренер команды Филадельфии Фред Шеро, писавший спустя какое-то время в журнале «Америка», что он раз сто прочитал книгу Анатолия Владимировича Тарасова о советском хоккее, прислал Константину Борисовичу Локтеву карикатуру из газеты, где был изображен сам Шеро, а рядом сидели две здоровенные гориллы — Келли и Шульц. И подпись — с кем вы хотите соперничать, если во «Флайерсе» играют такие отчаянные забияки и громилы.

Стоит ли удивляться, что когда хоккеисты «Флайерса» выходили на лед, то взгляд у них был какой-то отрешенный, они как будто бы никого и ничего не видели.

Келли появлялся на льду всего несколько раз, он не искал шайбу, он искал соперников и был настолько несдержан и груб, настолько далек от хоккея, что, видимо, даже партнеры опасались его. Нас поразил случай, когда Келли и Шульц рванулись к Валерию Васильеву (этот динамовский защитник в матчах суперсерии выступал за ЦСКА), тот отскочил в сторону, и два игрока «Флайерса» с такой силой и страстностью врезались друг в друга, что мы просто опешили.

Чем же объясняется эта неслыханная даже в условиях НХЛ нервозность? В чем причина ажиотажа вокруг матча ЦСКА в Филадельфии? Почему вдруг и клуб и его поклонники придавали такое невероятное значение этому матчу, последнему в восьмираундовой суперсерии, которую провели в США и Канаде московские команды «Крылья Советов» и ЦСКА?

На том предматчевом банкете, который я вспоминал, старшему тренеру команды ЦСКА Константину Борисовичу Локтеву было задано много вопросов, и, в частности, его спросили, согласен ли он с тем, что предстоящий поединок — это, в сущности, матч на первенство мира между клубными командами. Ведь «Филадельфия Флайерс» — обладатель Кубка Стэнли двух последних лет, и, стало быть, сильнейшая команда Северной Америки, а москвичи — обладатели Кубка европейских чемпионов, девятнадцатикратные чемпионы СССР и общепризнанный многолетний лидер хоккея на нашем континенте.

Константин Борисович ответил, что он отнюдь не склонен переоценивать значение предстоящего поединка. Во-первых, для ЦСКА завтрашняя игра не такое событие, как для «Флайерса», это лишь один, всего один матч из серии.

Во-вторых, армейцы ставили себе цель выиграть не одну какую-то встречу, а всю серию в целом, и цели своей уже достигли. Накануне последнего поединка в трех проведенных матчах советские хоккеисты набрали пять очков из шести возможных — выиграли у «Нью-Йорк Рейнджере» — 7:3, у «Бостон Брюинз» — 5:2 и сделали ничью с «Монреаль Канадиенс» — 3:3, и потому последняя игра уже никак не влияет на общий исход всего турне ЦСКА по Северной Америке. Кроме того, у нас нет никаких оснований особо выделять игру в Филадельфии: в конце концов, клуб Монреаля, семнадцатикратный обладатель Кубка Стэнли, и команда Бостона более прославлены.

В-третьих, к матчу на первенство мира, сказал наш тренер, специально готовятся, мы же на полную мощь, с максимальной отдачей сил и нервной энергии провели все предшествующие матчи и даже потеряли в них двух центральных нападающих ведущих звеньев Владимира Петрова и Виктора Жлуктова, кроме того, выбыл из строя и защитник Геннадий Цыганков, который в паре с Владимиром Лутченко в трех предыдущих матчах не позволил канадцам забросить ни одной шайбы.

В-четвертых, продолжал Локтев, вся серия — это, в сущности, подготовка к Олимпийским играм, которые начнутся через три недели. Для любого спортсмена Олимпиада — это громадное событие, которого ждут, к которому готовятся многие годы.

И, наконец, последнее — предстоящий матч никак нельзя рассматривать как первенство мира хотя бы потому, что титул сильнейшего надо оспаривать в равных условиях — или на нейтральном поле, или в серии из четырех-шести матчей, сыгранных на льду каждого соперника. Разумеется, все это при соответствующем разрешении ЛИХГ (Международной лиги хоккея на льду) и после разумной и основательной подготовки.

Наши хозяева были разочарованы таким ответом. Слишком большие надежды возлагали они на этот матч, победа «Филадельфии Флайерс» должна была реабилитировать профессиональный хоккей в глазах его многочисленных поклонников.

Оба советских клуба — и «Крылышки» и ЦСКА — выиграли свои турне. Профессиональные хоккеисты одержали три победы и проиграли только один матч. Мы, как я уже говорил, набрали к приезду в Филадельфию пять очков из шести возможных.

Наши победы потрясли воображение спортивной общественности Северной Америки. В одной газете задавался вопрос, не русские ли, в конце концов, изобрели хоккей, в другой после нашей впечатляющей победы в Нью-Йорке — через всю страницу — звучал призыв: «Отдайте им Кубок Стэнли, пусть только уедут домой!»

И вот теперь — последний шанс НХЛ.

Разумеется, мы понимали, что нам противостоит чрезвычайно сильный клуб. Разумеется, мы хотели выиграть. Но в то же время понимали, что силы наши уже во многом не те, что были накануне первого матча. В сущности, суперсерия практически существовала только для «Крыльев Советов» и ЦСКА: американские и канадские клубы проводили только по одной игре — они заранее изучали нас, смотрели, как мы действуем в атаке, в обороне, как строим контратаку, как защищаемся в меньшинстве. А вот для нас каждый новый соперник был загадкой, величиной неизвестной. Добавьте к этому, что в спорте успех во многом зависит от душевного подъема, от страстности, с которой борются за шайбу или за мяч соперники, и вы согласитесь, что собраться на один-единственный матч проще, нежели на четыре, сыгранных за короткое время. А ведь каждый из наших противников был достаточно авторитетным, знаменитым клубом, одолеть который нам хотелось не меньше, чем «Филадельфию Флайерс».

Естественно, что к последнему матчу мы были уже весьма потрепаны, потеряли ряд хоккеистов.

Но эти потери были, так сказать, естественными, неизбежными, поскольку в игре, даже самой корректной, может случиться всякое.

За океаном играют во многом в другой хоккей, и потому накануне серии была достигнута договоренность, что матчи будут корректными, что печальные случаи, имевшие место во время встреч со сборной Канады в 1972 году и во время игр с командой Всемирной хоккейной ассоциации (ВХА) в 1974-м, не повторятся. Мы были предупреждены руководством Спорткомитета СССР, что можем прекратить матч и даже прервать серию, если хоккеисты НХЛ нарушат соглашение и снова предложат нам вместо хоккея одну из разновидностей бокса на льду.

На мой взгляд, наши соперники в целом придерживались соглашения, и если случались все-таки отступления от договоренности, если спортсмены порой забывали о корпоративной этике, о правилах, о том, что мы и в пылу игры должны оставаться джентльменами, то эти нарушения не носили злостного характера.

Переводчик команды, советские работники знакомили нас с местной печатью, с прогнозами на каждый матч и на серию в целом, и мы знали, какое громадное значение придается заключительному поединку. Однако мы полагали, что это будет корректная игра. Такая же, как поединки в Нью-Йорке, Монреале и Бостоне. Еще накануне наших первых матчей канадская печать, обсуждая предстоящую «встречу в верхах на льду», обращала внимание на важность корректного поведения спортсменов, называла «самым позорным» эпизод, который произошел во время матчей советских хоккеистов с командой ВХА — канадский хоккеист Рик Лей ударил меня после свистка, извещавшего о конце периода, в тот момент, когда я повернулся к нему спиной.

Я понимал, что мне будет нелегко, ибо принятая за океаном своеобразная персонификация хоккея, культ звезд могли прямо и непосредственно задеть меня. Мне показали вырезки из газет. В «Филадельфии Дейли Ньюс» предстоящий матч подавался так: «В воскресенье они встретятся снова. Бобби Кларк против Валерия Харламова — ЦСКА против «Филадельфии Флайерс».

Повышенный интерес к моей персоне заставлял меня снова и снова думать о той опеке, что ждет меня в матче. После нашей победы в Нью-Йорке газета «Монреаль стар» писала: «Защитник Рейнджерса» Рон Грещнер обнаружил, что тесные объятия — единственный способ удержать Харламова».

Мне не совсем удобно приводить эти цитаты, но я хотел бы дать понять читателю, что испытывал я в те дни практически перед каждым матчем.

В НХЛ и ВХА немало звезд. Наша публика видела Кэна Дрэйдена и Бобби Хала, Горди Хоу и Фила Эспо-зито, Пита Маховлича и Бобби Кларка, Ги Лапойнта и Айвэна Курнуайе. Но самый знаменитый, самый сильный игрок в истории профессионального хоккея — защитник Бобби Орр. Сожалею, что я так и не увидел Орра в деле: бесконечные операции колена замучили этого выдающегося хоккеиста. Впервые против советских мастеров Бобби сыграл лишь в сентябре 1976 года, когда я по необходимости должен был остаться в Москве в госпитале.

Так вот, накануне матча в Филадельфии Кларк, вспомнив Орра, подлил масла в огонь. Он писал: «Харламов? Поскольку Бобби Орра на льду нет, то он, возможно, лучший игрок, которого вы когда-либо увидите.

Я не могу описать, как он хорош. Он быстр, у него множество финтов, и он выполняет их на высшей скорости. Он умеет все. Он так же быстр, как Айвэн Кур-нуайе. Но Курнуайе не может контролировать шайбу настолько же хорошо, как Харламов».

Потом, когда Ван Имп и его тренеры начали «охоту», я думал, что они внимательно слушали рассказы Кларка о хоккеистах ЦСКА.

Повышенное внимание подготовке к этому матчу, да и ко всей серии в целом, уделялось хоккеистами НХЛ и потому, что за океаном превыше всего ставится клубный хоккей. И если у нас сборная — главная команда, если каждый спортсмен — в любом виде спорта — мечтает попасть в сборную, считает это самой высокой честью, то там, в профессиональном хоккее, значительно большее внимание уделяется клубам, болельщики просто убеждены, что клубы сильнее, нежели собранные с бору по сосенке хоккеисты.

И последнее. О судьях. Судили матчи по очереди наши арбитры и арбитры из НХЛ. И вот так получилось, что — по заранее составленному графику — судья был на этот раз представителем НХЛ. Впрочем, и матчи с другими самыми сильными клубами, с «Монреаль Канадиенс», например, судили канадцы или американцы.

А теперь я хотел бы коснуться темы в общем-то абстрактной. Я хотел бы высказать некоторые соображения о том, как сыграли бы мы с обладателем Кубка Стэнли, если бы нас на такой матч, лишь отдаленно напоминающий популярную игру, настраивали заранее, если бы поединок в Филадельфии был не последним, когда серия выиграна, а первым или вторым. (Мне бы хотелось, чтобы ЦСКА встретился с «Флайерсом», когда мы были полны сил и у нас еще не было травмированных игроков.)

Я думаю, что в начале турне, когда армейцы были преисполнены нерастраченного еще энтузиазма, пыла, энергии, когда в строю были такие могучие бойцы (я специально подчеркиваю — не просто большие мастера, но именно бойцы), как Геннадий Цыганков, Владимир Петров и Виктор Жлуктов, всегда охотно принимающие силовую борьбу, даже в ее крайних формах, то, убежден, едва ли могли бы помочь соперникам все формы психологического воздействия — начиная от полицейских, сопровождающих нас на улицах, и кончая такти-кой силового давления, в трактовке Шульца-Кувал-ды и Ван Импа, В конце концов, как говорит в таких случаях Александр Мальцев, у соперников-забияк те же две руки, что и у нас. И если бы в этом матче решалась судьба серии, то, право же, я не удивился бы, если бы наши выведенные в предыдущих матчах из строя хоккеисты убедили доктора, что они абсолютно здоровы.

Хоккей — это многоборье, где успех приходит к той команде, хоккеисты которой сильнее в сумме всех слагаемых, составляющих хоккей; в технической и атлетической подготовке, в тактической эрудиции, в психологической устойчивости игроков. Уверен, что если «Флайерс» и превосходил в чем-либо ЦСКА, так это только в желании и умении вести силовую борьбу за рамками правил.

Не слишком хитрое искусство!

Знаю, что в драке мы могли бы и не уступить, но отвечать таким вот ударом на удар мы не хотели и не могли. И потому прежде всего, что не так воспитаны, у нас иное представление о нормах морали. И потому, что не драку и хулиганство ищем в хоккее.

Бесчисленные драки, удары исподтишка, стремление вывести соперника из строя, запугать его, давление, которое не укладывается в рамки какого-либо разумного принципа ведения игры, все это складывается в антихоккей, где класс хоккеиста уже ни при чем. Вот почему 11 января 1976 года создавалось ощущение, что нам противостоит не команда, где собраны хоккеисты, одни из которых более, а другие менее техничны, но какой-то робот, неудачно запрограммированный.

В Филадельфии фанатично относятся к своим игрокам, и выиграть там трудно. Но, разумеется, возможно. С точки зрения технической оснащенности игроки «Флайерса» заметно, на мой взгляд, уступают хоккеистам других сильнейших клубов, например, «Монреаль Канадиенс» и «Бостон Брюинз». И победы, которые приходят к этому клубу, во многом объясняются не только хорошей организацией игры, но и тактикой запугивания, умением вывести соперника из игры.

Кстати, дальнейшие события в чемпионате НХЛ и розыгрыше Кубка Стэнли показали, что я недалек от истины в своих оценках: «Канадиенс» весной уверенно переиграла «Флайерс» и буквально разгромила соперника в розыгрыше главного приза НХЛ: хоккеисты Монреаля выиграли четыре матча из четырех, и остальные три игры уже не понадобились.

Я знаю, что не только мы, но и заокеанские любители спорта с сожалением восприняли события, происшедшие в Филадельфии.

«Вашингтон пост» писала: «Возможно, «Флайерс» и сильнее… но, к сожалению, мы этого никогда не узнаем, и советские хоккеисты всегда будут иметь оправдание, почему они не показали всего, на что способны: они пытались спасти свою жизнь».

Этот матч мог стать праздником. А остался дурным воспоминанием в памяти.