Тень одиночества Беллас Светлана

Часть первая. Тонкая нить

СЕГОДНЯ…

Холодное дождливое утро. В зале ресторана аэропорта Шереметьево пустынно и одиноко. Молодая женщина сидит в кресле, обжигая руки, пьет горячий кофе, с беспокойством всматриваясь вдаль сквозь стеклянные витражи, напрягая слух и зрение.

Вот-вот должен прилететь из Санкт-Петербурга ближайшим рейсом тот, который, уже столь длительное время не дает ей покоя в ночи.

Со стороны выкрикнул имя «Иришка», и она по инерции оглянулась, но это относилось к ее соседке, которая в одиночестве сидела за соседним столиком. Та, обрадовавшись, сорвалась с места и уже порхала, как бабочка в объятиях молодого мужчины в россыпи роз.

Ирина, тяжело вздохнув, поставив чашку с недопитым кофе на стол, съёжившись, старалась спрятаться в своем совсем еще недавнем прошлом.

…Она, вдруг, почувствовала запах и шум моря, где навсегда простилась со своей, как ей тогда казалось – любовью…

ГОД НАЗАД…

Ирина сидела на берегу моря и с завистью смотрела на пару, которая плавно раскачивалась на волне, лежа на спине. Ей не с кем было вот так просто войти в море и предаться счастью соединения душ с природой… Вчера, она наконец-то, избавила себя от уз неравноправия. Он выкрикнул ей вслух то, что она слышала всегда за своей спиной, бросая в укор, что фригидная и никому, кроме него не нужна: «Старая кляча из холодильника!» Хотя! Она – молода, ей всего-то стукнуло 37 лет. Кляча?! Да и на нее она абсолютно не похожа. Если только очень редко пользовалась косметикой, живя с ним, уже как год. У нее не было желания приукрашивать себя, да и аллергия на дешевую косметику, которую лечить выходило в копеечку. С ее – то зарплатой библиотекаря. Все свои денежные ресурсы она тратила на ужины, обязательно с мясом и вином. Для него любимого.

Он – Олег Данилов, инженер, 25 лет. Даже не удосуживался внести вклад в денежном эквиваленте. Скорее наоборот! Тянул с нее.

Она – Ирина Лебедева, за свои годы, еще не разу в жизни не была счастлива. Ей показалось год назад, что она в него, Олега влюбилась. Показалось…

Тогда в ТУАПСЕ он был загадочным. Ярко одет и импозантен. Белокурый, хорошо пахнущий, на вид – респектабельный молодой человек. Он шел навстречу, словно поджидал момента, познакомиться, именно с ней.

В то время они были на отдыхе с подругой Эллочкой, 27 лет, рыжеволосой красавицей, которая не пропускала мимо своих глаз ни одного мужика. Помнится, шли с пляжа и о чем-то с ней весело разговорились, как обычно…

О мужчинах. Это больная тема Эллочки. Олег, заметив издалека, яркую парочку, не преминул к ним подкатить. Скорее – всего, из-за скуки. На трассе не было ни души. Эллочка шла весело, размахивая большой пляжной сумкой, пародируя какого– то пляжного ухажера. Ирина тихо смотрела на неё, мягко улыбаясь, поддерживая в попутчице инициативу рассказать.

Олег столкнулся с ними, перегородив дорогу к пансионату. Эллочка возмущенно вскинула бровь, резко сказав:

– Э-э! Товарищ отдыхающий! Левее! Не трамвай! Сдвиньтесь по фазе!

Он на нее посмотрел и помнится, дерзко ерничая, сказал:

– Да, уж! Тесновато и мне! Левее?! Так левее! Прошу! Он изогнулся перед ней в реверансе.

Кажется, вышло смешно. Дамы засмеялись. Олег обнадеживающе вздохнул. Он присоединился к ним, идя рядом, левее. Эллочка, словно не замечала его, продолжала тараторить о своих вздыхателях.

Так они дошли до корпуса пансионата. Наконец начали прощаться. Помнится, как – то замявшись, тихо она, Ирина, произнесла: «Элл! До завтра!» При этом искоса поглядывая на Олега. В тот момент она подумала, что он приударит непременно за Эллочкой. Кажется, так думала и та. Но она ошиблась. Как только, они разошлись, Олег пошел не за Эллочкой, а за ней. Она удивилась. Ей казалось, что она не представляла никакой ценности. Была простоволосой, хотя волосы были красивые по своей природе, длиной ниже попы, да и натуральный блонд, лицо же, правда, было совсем без макияжа. В сарафанчике, далеко не от Кардена. В общем! Проста, как три советских рубля! Она шла медленно, стараясь понять, что он от нее хочет? Он, же шел, весело насвистывая мелодию из нового хита Билана. Подбрасывая носком сандалий придорожные камешки. Наконец-то, появился корпус, где проживала она, Ирина. Она с беспокойством и волнением вскинула на Олега, скорее, вопросительный взгляд. Наверно, всё, же ждала продолжения в этой мизансцене. И оно наступило. Он подошел поближе и сказал:

– Хочешь, я, и ты вместе погуляем? Сходим на море?

На что, она опять вопросительно вскинула глаза, немного сконфужено, все же произнесла:

– А, что, Вы мне предлагаете? Олег, довольно беря ее руку в свою, сказал:

– Да, ты не бойся меня! Просто не с кем пообщаться, а спать, вроде бы еще рано. Он сделал наклон головой, заглядывая в самые тайные места души, с пафосом произнеся:

– Я, Олег! А тебя как зовут? Она шепнула, нежели сказала:

– Ирина! Ирина Лебедева! На что, тот изумленно поднял на нее глаза и томно произнес:

– Да не надо так напрягаться! Просто Ирина! Без Лебедевых!

Она мило улыбнулась. В глазах зажглись огоньки интереса. Олег ее заинтересовал, как женщину. Он это понял, читая ее взгляд. Оценивающий, любопытный. Они развернулись и направились к спуску к морю. Олег помогал ей спускаться, поддерживая ее за локоть. Наконец, они оказались на пляже пансионата. В это время на нём никого не было, лежаки стояли пустые. Олег и Ирина приблизились к морю, разувшись, как дети входили в него и выходили, играя с волнами.

Олег начал вслух читать стихи, надо отметить, он их читал прекрасно. В основном лирику. Она, Ирина, шла молча, лишь иногда не смело заглядывая ему в глаза. Отдавая ему должное, скромно хваля. Олег от этого загорался, как свеча и стихами, кажется, старался обольстить её. Она, вздыхая, входила в строку. По берегу бежала им навстречу бездомная собака. Ирина испугавшись, вскрикнула, спряталась за Олега, вцепившись за его локоть. Собака пробежала мимо, не обратив на них не малейшего внимания. Олег почувствовал тепло ее рук, обернулся, взяв за подбородок, вкрадчиво произнес:

– Ты, так боишься собак?

Она, махнув рукой, все, еще искала в нем защиту, оборачиваясь в след собаке. Он ее прижал к себе, сказал: «Я, же с тобой! Я не боюсь собак! Не бойся!» Ирина посмотрела на него с благодарностью. Олег тихо спросил: «Можно, я тебя поцелую?» Помнится, тихо вздохнув, закрыла глаза в знак согласия. Он притянул ее к себе, стал неистово целовать. Поцелуи были холодные, но крепкие, уверенные. И это так нравилось ей, давно, уже не с кем не целовавшейся.

Олег и Ирина стояли одни на этом одиноком пляже, черное море играло волнами, звезды отражались в нем, как в зеркале. Луна освещала, как в полнолуние. Они отвлеклись от реального мира, казалось, что их присутствие на другой планете.

Олег по – тихоньку стал расстегивать на ней сарафан, снимая с плеча, одного, другого, тот спадал, как пушинка вниз на еще горячий песок. Время остановилось, сердце стучало так сильно, что его ритм, казалось, слышали сразу двое.

Он ее удерживал в своих сильных объятиях. Но при этом, напрягаясь, снимал с себя брюки, расстегивая на себе рубашку. Наконец – то освободился от одежды. Подхватил ее на руки и отнес на лежак. Но им двоим, показалось на нем неудобно. Они сползли на песок. На горячем песке, она, Ирина, расправила плечи. Ей было спокойно и любопытно. Все, же, что будет с ней дальше?! Она с ропотом отдавалась воле свыше. Олег был в нетерпении, взять ее здесь и сейчас. Он был над ней, целуя ее груди, что в отражении звезд и луны казались мраморными. Тело блестело от песка. Он терзал ее губы, все тем, же холодным, влажным поцелуем, вдруг, как-то неожиданно, резко упал на песок, Ирина, в мгновение оказалась над ним в немом удивлении. Олег управлял ее телом, которое к тому, же оказалось послушным. Она вздыхала и стонала. Волосы обрамляли мраморное тело. Он впивался взглядом, пожирающе глядя, то на груди, то на живот, прижимая ее ягодицы, то приближал тело, то отдалял от своих губ, терзал зубами соски, губами, влажным, холодным поцелуем увлажняя живот. Ее брала дрожь и в тот, же миг бросало в жар. Наконец, Олег уставший, положил ее, как пушинку рядом с собой на песок. Ирина была удовлетворена. Любопытство исчерпало себя. Ей было стыдно и в тоже, же время приятно. Он ласково посмотрел на нее, взявшись за кончик носа, поцеловал в глаза, произнес:

– Спасибо, Иринка, было супер!

На что она, улыбнувшись, сказала:

– И тебе! Супер!

Праздное любопытство их довело до экстаза. Только сейчас они осознали, что вообще не знакомы. Она, Ирина, прикусив губы, встала. Пошла искать сброшенный сарафан. Олег последовал ее примеру. Одевшись, они, еще немного побродили по пляжу, скорее, чтобы прийти в себя. В корпус она вернулась под утро. Все спали. Молча раздевшись, легла, продолжая прокручивать кадры из недавнего прошлого. Вопрос стоял один: «А что дальше?!»

Наступил следующий день. Она с Эллочкой встретилась на завтраке за своим столиком в столовой. Эллочка, привстав за столиком протягиваясь за очередным бутербродом, кривлялась перед публикой, вся из себя, в маломерке маечке из которой выпадали силиконовые груди, (об этом говорили их слишком пышные формы), старалась обратить на себя внимание мужчин. И явно, поражала их воображение длиной ног, что подчеркивались коротенькими шортиками под самое – самое… Эллочка беспрестанно тараторила: «А, этот, наш с тобой вчерашний, а?! Был, даже очень ничего! Зря, он на меня наехал. Может, тогда бы я с ним и прошвырнулась по Бродвею. Нахал, но симпатичный! И мышцы ничего! Тебе, как он показался?» Помнится, она, Ирина, пожала плечами, дожевывая тщательно бутерброд. Эллочка на нее посмотрела, качая головой, озираясь по сторонам, взгляд искал предмет, на котором бы отдохнули ее глаза. И нашел.

Вдалеке показались «ходячие мышцы» Олега, который шел в шортах с голым торсом, на плече висело подобие майки, он был в шлепках, все говорило – собрался на пляж. Та, словно ожила, стукнув по плечу Ирину, указав на прекрасное видение, прошипела: «В-А-У!!!» Олег шел по направлению их столика. Она, Ирина, чуть не подавилась бутербродом, начала кашлять и Эллочка стала спешно бить ее по спине. Ирина, заглотнув воздух, округлив глаза, смотрела на него, как завороженная. Он подошел к ним, поздоровался:

– Привет, девчонки! Как дела?

Эллочка зашевелилась, как улитка в своем тесном облачении. Томно заглядывая ему в глаза, с насмешкой в голосе сказав:

– Что! Никак извиниться зашел, а? Олег посмотрел сквозь мимо нее. У неё же, Ирины, спросил:

– Как прошла ночь, скучала? Помнится тогда, она, оказавшись в неудобном положении при подруге, покраснела. Он, ласково глядя ей в глаза, сказал: – Я за тобой! На пляж!

Она, Ирина, как– то спешно встала из-за стола, не глядя не на Олега, не на Эллочку, буркнула:

– Я сейчас. И, показавшись всем странной, уже бежала по направлению к выходу. Олег немного сконфуженный, застыл, провожая ее взглядом, она это чувствовала спиной. Слух был усилен вниманием, слышно было, как Эллочка обижено произнесла:

– А, я? На что, он дерзко произнес:

– Ты остаешься дома! Нам нужно уединение, а ты на пляже всех взбаламутишь, тараканы на смотрины прибегут из соседних корпусов. На отголоске этой фразы, она, Ирина, вспрыснув, оглянулась. Видя, как он, Олег, порывшись в кармане шорт, достав мятые купюры, сунул той в руки, ловя при этом её взгляд, добавил:

– Сходи на мороженое! Та, зло, вскинув на него холодный взгляд, язвительно сказала:

– И схожу! Только, здесь на фруктовое! А, я люблю «лакомку».

Он порылся, достал деньги. Отдал. Эллочка, скривив ухмылочку, посмотрела на него, соизмеряя взглядом с ног до головы, развернувшись, ушла, виляя хорошо сложенными бедрами. Олег направился к выходу, из проема двери которого, только что исчезла без следа, она, Ирина. Выйдя, он пошел к корпусам. Из одного выбежала она, на ходу неловко поправляя шлепку, одну, потом другую. Помнится, Ирина, подошла к Олегу вся сияющая, поправляя прическу, произнесла: «Я готова! Идем?!» Олег кивнул головой. Они шли молча, осадок от общения с Эллочкой, остался как у него, так и у нее.

…Как это было давно и недавно. Она смотрела на море, холодным взглядом. Было…

Она посмотрела сквозь витраж, в небе появилась, едва различимая точка, с облегчением вздохнув, внутренне собравшись, расправила плечи, кажется, сейчас она увидит его …

…Генрих сидел в кресле, откинувшись назад, салон самолета был наполовину заполнен пассажирами, ему одиноко, прикрыв глаза, он погрузился в свои воспоминания …

БОЛЕЕ ГОДА НАЗАД…

Мужчина среднего возраста уже несколько часов сидит за монитором компьютера, пишет в который раз очередную статью, что вынашивал несколько месяцев в своем, разгоряченном последними событиями, мозгу. Его пугало холодное расчетливое одиночество, которое появлялось, как стоп – кадр перед глазами в самое неподходящее время, в момент очередной духовной и моральной слабости. … Компьютер гаснет. Всплывает вновь, опять эта пугающая сцена…

Вечер. Вокзал. Отдаленная платформа, где казалось, нет никакой жизни, лишь только тени бомжей, потерянных в этом мире, как в абсолютном пространстве. Они, как обычно ютились в каких – то коробках, мешках или, же, наверное, по статусу «шефа», кто-то из них спал на неказистой лавочке. И эта неимоверно тяжелая минута, когда тень, очень похожая на тебя, выходила из укрытия, прятавшаяся от луча света, и… Она словно ждала появления стремглав летящего проходящего поезда. Мелькающие вагоны, смешанные в серое месиво – лица пассажиров. Шум поезда. Отбиваемый стук колес по рельсам. Прыжок в черное пространство. И этот раздирающий крик, сводящий с ума. Мозг ищет ответ. Наконец-то щелчок, ставит всё на место. Экран компьютера вспыхивает, на экране резко появляется долгожданный ответ. Название статьи: «ТЕНЬ ОДИНОЧЕСТВА».

Один день из вокзальной хроники.

…Самая отдаленная платформа, возможно, такая же, как и на вашем вокзале, в вашем городе. Одна из многих. Эта выделялась своими огромными бетонными столбами. И угрожающей вывеской «ТУПИК» с пьяными буквами, кем – то старательно прорисованными черной краской. Обычное утро. Уборщики, обсуждая по ходу, метут и смывают платформу, переговариваясь, рассказывают друг другу последние новости. Рассказывая, что якобы, на соседней станции, один «чудак» покончил жизнь самоубийством. Как оказалось, его бросила жена. И что там было столько «грязи», что «мама моя» мало не показалось бы и им, будь– то на их участке. Они с ужасом смотрят на пути. Один не выдержав, направляет шланг на рельсы. Боясь сглаза. Каждый быть – может, отметил про себя: «Не приведи Господи!» И тут же все, идя в одну линию, вновь тщательно сметают с платформы. Идут молча, уже по направлению к кассам.

Днём платформа становится даже приветливой. На ней не только происходят расставания, но и желанные встречи. Как правило! Все происходит от души! Окружение радует глаз. Все по такому случаю нарядно одеты. Поэтому, платформа – место встреч и показа мод. Омрачают переходы, своим холодным, бетонным монолитом. А, они в свою очередь, еще больше омрачены гомоном пассажиров – встречающих и провожающих. Их быть – может, раздражает запах духов смешанный с запахами цветов и это – «бетон и камень» приводит в дисбаланс, вот и гнетет, давит серостью. И только выход на свет радует глаз и успокаивает ритм сердца. И слова диктора. Их ждут все, буквально раскрыв от внимания рты.

Постепенно ритм жизни вокзала замедляется. Всё реже встречают и провожают, в виду отсутствия пребывания и убывания поездов. Таково расписание. Скорее всего! Ведь оно, подстроено под человеческий ритм жизни дня и ночи…

ЧУТЬ МЕНШЕ ГОДА НАЗАД…

…Ночь, фонари, столбы. Если всмотреться, то можно заметить на платформе двоих. Респектабельный мужчина среднего возраста. Скорее брюнет, симпатичный, гладко причесан, тщательно выбрит, стильно одетый, в ауре дорого одеколона «Dior Homme». Он, как – то несвойственно небрежно сидит в полном одиночестве, на потертой лавочке плохо вписываясь в окружающее пространство. Скорее – всего, скучает. Час назад, опоздавший на свой поезд, отчаявшись, он примирился с ожиданием, чем привлек внимание бомжа, который искоса бросает на него завистливый взгляд. Он примерно такого же возраста, скорее – всего, тот незаслуженно получает удары судьбы в лицо, безмолвствуя перед реальностью дня, в поиске хлеба насущного. Человек со «дна общества» вышедший из тени одиночества, чтобы выжить. Найти себе подобного, быть может, вытянуть на свет из лап тьмы. Бомж, теряясь при свидетеле своей падшей жизни, с некоторой нерасторопностью бродит по платформе, вяло заглядывая под лавки и в урны. Находя что-то, как – то безрадостно бросает найденное, то в пластиковый пакет, то себе за пазуху.

Мужчина, он, Генрих, прибывая в уныние полного душевного расстройства, неожиданно для самого себя достает из большой дорожной сумки бутылку шампанского «Моэт Шандон». С легкостью открывает и начинает спешными глотками отпивать, купаясь в фонтане дурманящего напитка. Со стороны за ним наблюдают жадные глаза бомжа. Его, только сейчас, задело за живое, что ему вот – так просто не дано наслаждаться жизнью. Генрих, вдруг улавливает его желание выпить. Он подзывает бедолагу, кивнув ему головой и махнул приветливо свободной рукой. Тот, обрадовавшись такому случаю, с недоверием, но все же спешит подойти. Генрих пьет с наслаждением. Показалось, что он насытился желанием – опьянеть, уйти от проблемы. Отдает наполовину полную бутылку бомжу. Тот с жадностью поглощает напиток Богов. Забыв на время о суете сует, несколько фамильярно спрашивает:

– Господин хороший, что не идешь домой? Не ждут, что ли и тебя дома?

Генрих тихо полупьяно отвечает:

– Да, нет! Наверное, заждутся! – махнув рукой, признается: – Судьба решила ёрничать! Представляешь?! Так спешил к любимой, что опоздал на поезд. Можно сказать, шнурки погладил. Сегодня решалась моя судьба – быть или не быть?! Ехал на помолвку! Он с тяжелым сердцем посмотрел на бомжа, обреченно махнув рукой, признав факт, каясь, сказал: – Кажется, я и впрямь лузер! Не везет мне на бабском фронте. Бьют они меня больно под дых своими милыми улыбками, теплым взглядом. Лузер он и в Африке лузер!

Бомж решив, что у них доверительная беседа разоткровенничался, вслух предостерегая: «Ты, слышь! Так не майся, не изводи себя! А, то здесь, как ночь…» Он, обернувшись, глазея по сторонам, переходя практически на шепот: – Бермудский треугольник! Он кивнул в сторону железнодорожного пути. Здесь тянет мужика под поезд лечь. За бабу! Он перехватывает взгляд, что был направлен Генрихом в сторону пути. Тот в буквальном смысле впился в приближающийся поезд, что мчится стрелой из ниши пространства, минута и будет здесь.

Генриха взял в объятия предательский страх…

…Из-за угла отделяется тень. Шум поезда. Стук по рельсам. Мужчина, как две капли воды похож на него, кидается под поезд…

У него стекленеет взгляд, бомж, одергивая его за рукав, приводит в реальность. Он нехотя, скорее, с надломом выходит из страха, глядя на бомжа безумными глазами. Тот предлагает выпить остатки шампанского. Генрих отрешенно смотрит сквозь него, машинально взяв шампанское, сделав глоток, не понимая вкуса, отдает обратно.

Бомж посмотрев, глотнув раз – другой из горла бутылки, испуганно бормочет, скорее всего, самому себе скороговоркой: – Господи! Мил человек! Сыт, обут, не голодает, с «бабками»! И сводит себя с ума из-за какой-то бабы. – Перекрестившись, добавляет: – Да, чтоб мне так, как селедке в майонезе, под шубой. Этот мир не для меня!

Он собирает пожитки, бережно кладет бутылку за пазуху, боясь расстаться с последними каплями мужского блаженства, махнув рукой, кивает. И тут, же спешно удаляется, оставив после себя, смешанный запах алкоголя и грязного пота.

Генрих, тяжело вздохнув, коротает одиночество, молча глядя на вывеску «ТУПИК». Наверное, одиночество одинаково для всех. Он мысленно ловит себя на том, что в недавнем блокбастере сюжет развивался именно так, как все происходит в его реальной жизни, как, будто сценарий был списан набело из его истории – один в один. «Не уже, ли такое возможно?!»,– Генрих невольно удивился. Он вновь возвращает себя всё глубже и глубже в прошлое, явно с любопытством напрягаясь, вспоминает…

Была осень. Шел моросящий дождь. Он допоздна засиделся в издательстве. Дежурные сотрудники бродили в стенах здания в поиске горячего кофе. Он вышел в коридор, махнув рукой на прощание своему коллеге, второпях сказал: «Я не закрываю! Ключ у тебя на столе! Пока-пока!»

Взаимно кивнув, они потеряли друг к другу, какой – либо интерес. Через пять минут Генрих, поправляя на себе кашне, уже ловил такси, что не заставило себя ждать. Мелькая шашками, оно припарковалось около него. Генрих молча сел, выдавив из себя, только свой домашний адрес. Из-за пазухи пальто просматривалась бутылка виски «Белая лошадь», так как салон, уже поглотил их запах из плохо закрытой шляпки. Водитель с некой досадой и жалостью посмотрел на Генриха. Как ему показалось, тот неплохой малый, не дурак, трудяга, раз так поздно вышел из стен редакции издательства. Замкнут, за пазухой бутылка виски. Все признаки на лицо – одиночество! Он легким поворотом головы, ненавязчиво, сам с собой, вслух произнёс: «Да!.. Когда-то и я, вот также поздно нехотя возвращался домой. Никто не ждал. Боялся одиночества. А, друзья не любят лузеров».

Генрих, словно очнулся от какого – то затяжного сна. Вздохнул, сел поудобнее, чтобы, хотя бы сделать вид проявленного интереса к собеседнику. Водитель это отметил, глядя в зеркало.

Он с облегчением продолжил: «Хорошая вещь, все, же Интернет! Никогда не думал, что я, именно через него со своей женой познакомлюсь,– слегка обернувшись поворотом головы, добавил: – Скептик, знаешь, ли! Он почему-то перешел на «ты», наверно прочувствовав его, Генриха, внутреннюю атмосферу, кой явно не позавидуешь.

Генрих с интересом поднял на него немой взгляд. Водитель, поддавшись искушению высказаться, слегка подпрыгнув на сидении, восторженно произнес: «Друг мне притащил, чтобы не скучал, свой старый компьютер. Поясняя, кивнув головой куда-то в сторону, доложил: – Он, мне, как брат! Делился со мной всем! Тогда, он уже был женат! А, я нет. Интересы, сам понимаешь, сразу поменялись. Он, кивнув головой и продолжил: – Отдал! В общем, подарил! Сказал: «Поройся!» Там на сайтах пробегают час от часу и будущие жёны! Может на сайте «ОДИНОЧЕСТВА НЕТ», себе и подсмотришь! Короче! Я посидел, день, два. Понравилась одна. Туда-сюда! Погуляли месяц другой и за свадебку! Классная! Сам не ожидал! Там для многих живет Судьба!

Генрих со вздохом произнес: «Моя судьба! Наверно, еще не родилась!» Они оба засмеявшись, тут, же замолчали. Наконец, показались «Черемушки». Такси остановилось около второго подъезда, одной из пятиэтажки. Генрих, похлопав по плечу, сунул спешно деньги, молча, не сказав не слова, вышел из машины. Водитель безотрывно провожал его любопытным глазом, вплоть до подъезда. Он пришел домой и сразу залез, не раздевшись, на сайт «ОДИНОЧЕСТВА НЕТ».

Просто для успокоения зарегистрировался, не сознавая, пока, еще зачем? И тут, же вспомнил, что завтра ему срочно надо сдавать статью. Скинул пальто, отбросив на край дивана, второпях, как обычно.

Генрих, уже сидел за компьютером, стараясь не потерять мысль своих наработок по написанию статьи, как – всегда, она должна быть на острие, блистательной и обязательно вовремя без задержек лежать «завтра» на столе у главного редактора. Что-то, тот в последнее время взъелся, всё ему не так, не эдак… Грозился, пару дней назад, что непременно уволит. Он, Генрих, уже торопливо набирал текст, когда его отвлек раздирающий телефонный звонок. По всей вероятности бывшая, решила напрячь мышцы, в очередной раз отыграть партию «победительницы», констатировать со слюной у рта, что он «ЛУЗЕР», которому она отдала свои три – четыре года лучшей жизни. Он нехотя оторвался от статьи, взяв трубку, услышав ворчливый голос, отдалив её на расстояние, молча слушал. Она, бывшая, вслух верещала:

– Нет! И где, только тебя носит допоздна? Наверняка был у соплячки какой-нибудь?! Как – всегда, наверно, очки зарабатывал, очередной дуре пыль в глаза пускал.

Он постарался полупьяно вставить:

– Твое какое дело, ты мне – кто?

Она скорее всего изошла слюной, так как проорала, непристойно для уха, постороннего мужчины:

– Ах, ты, алкаш! Правильно, что я тебя бросила! А то бы и сейчас ревела в подушку из-за тебя, неудачника. Она взъелась: – Ишь, моду взял! По – пьяни позволять рот открывать, а?! Явно захлебывалась слюной: – Да! У меня два образования! С красным дипломом!

Генрих, не сдержавшись, в ответ с сарказмом бросил:

– Нашла, чем хвастаться! Два?! Ты, еще детский сад вспомни! Он вспомнил о своих манерах и остроте слова. Диплом!? Два высших на груди, точно «пятерки». Проверил, лично! Он выдавил из себя подобие смеха, как реакцию на напряг со стороны бывшей и не любимой женщины. Она хотела, что-то сказать, но он, уже положил трубку, ухмыляясь своей находчивости, в очередной раз заткнуть ей рот.

Он вышел на кухню, залез в холодильник. Посчитав глазами пустые полки, найдя начатую бутылку виски. Взяв с собой, пошел на балкон. Стоя в дверях, смотрел в ночь, курил сигарету за сигаретой и пил, чтобы отвлечься, забыться, уйти от действительности. От лап одиночества. Он шагнул к краю балкона, посмотрел с пятого этажа вниз. Его вдруг, охватило единственное желание прыгнуть! Навсегда уйти от проблем, перестать бороться с жизнью, сдаться ей, уйти из бытия – побежденным. Самому! Чтобы, хотя бы в своих глазах – оправдать свое бессилие, так хотелось рискнуть сделать героический поступок без свидетелей наедине с жизнью. Это был бы мужской поступок. Он наполовину перевалил туловище через перила…

… Мгла ночи! Она, так похожа на смерть.

Его отвлек перезвон на компьютере – пришло новое сообщение. До сих пор, не сознавая реальности, он сделал пару глотков виски и вошел в комнату, подошел к компьютеру, не садясь на стул, искривлено стоя, открыл письмо. Оно было от незнакомки с сайта «ОДИНОЧЕСТВА НЕТ».

Он с каким – то тихим любопытством, немного удивившись, прочитал.

Молодая симпатичная девушка – Ирина Лебедева, пригласила его в «друзья». Ничего не понимая в играх на сайте «ОДИНОЧЕСТВА НЕТ», он принял её приглашение «дружить», бросив ещё раз удивленный взгляд на фото Ирины, тут, же отошел, забыв выключить компьютер. С жаждой допив виски, отойдя на шаг, два в сторону, упал, словно «тюфяк» на диван-кровать.

Утро наступило, так неожиданно, что открыв глаза, вдруг, все поплыло перед ними, зарябило от потока, солнечных, задиристых лучей сквозь капроновые шторы, что цеплялись своим откровенным вниманием, говоря игриво: «Вставай!»

Спросонья протирая глаза, Генрих бегло обратил внимание на монитор компьютера – он до сих пор горел. На страничке сияло улыбкой лицо с фото Ирины, а под ним письмо.

Он подошел, не веря своим глазам, с ленцой скептика стал читать: «Что делаете?»

Сокрушенно взглянув, качнув головой, с ускорением набирая из слов незамысловатое предложение, стоя изогнувшись, ответил: «Пью! Схожу с ума!»

С каким – то, скорее праздным любопытством, заглянул в раздел «о себе», то, что он прочел, облегчило его душу. Она в гражданском браке.

Не удивился, не разочаровался, со спокойной совестью вышел с сайта. Открыл Ворд, стал набирать статью. Его хлеб – писать статьи. Он – ЖУРНАЛИСТ!

ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД…

Июль. Был солнечный летний день. Генрих решил спрятаться в тени метрополитена. Двигаться на машине в жару, в таком потоке, сравни, разве что, ползти мухе по растопившему асфальту. А, значит, топтаться увальнем час, другой на одном месте. Казалось, что весь город с приезжими прятались от пекла июльского солнца, здесь и сейчас в «Метро». На станции «Красная Пресня» Генрих вошел в электричку. Людей было, как всегда в час пик. Много. Все толпились, прижимая друг друга, порой зло, бросая на соседа беглый взгляд. Он стоял, практически на выходе, мешая, по всей видимости, выходившим. Рядом с ним стояла, молодая симпатичная девушка, лет 24. Она бегло смотрела по сторонам, как бы ища себе оправдание, что так близко соприкасается с одним, другим мужчиной. Генрих вдруг понял её взгляд. Он стоял, как некогда стояла «Берлинская стена». Генрих взял на себя всю мощь пассажирского прессинга. Со всей силой отталкиваясь от девушки, давя своим монолитом на посягающих, сделать её тело доступным на ощупь. Она с благодарностью посмотрела. Он улыбнулся. Наконец остановка. «Киевская». Толпа, будто бы сорвалась. Генриха вынесло потоком и тут, же отбросило на несколько метров назад. В отчаянии, что, уже точно поедет не в этой электричке, он как мальчик, потерявший в толпе свою маму, беспомощно хлопал глазами. Вдруг, его глаза встретились с глазами, что еще недавно ему казались чужими. Да! Это, была она! Его незнакомка из вагона. Она, мило улыбнувшись, подошла. Весело, как – то, даже радостно, сказала:

– О! Здорово! Теперь, я Вас должна спасти, быть рядом, чтобы не так грустно было и Вам. Она протянула руку. И задорно, произнесла, скорее, выпалила: – Меня зовут ЛЮСЯ! А, Вас?

Генрих, немного растерявшись, застенчиво произнес:

– Генрих!

Они вдвоем засмеялись, тут, же увлеклись познанием – кто, что, как и где!? Да так, что пропустили 10 электричек. Они договорились, непременно встретиться вечером, именно сегодняшним днем, около памятника Пушкину. Довольные, они, наконец – то разошлись. Она удалялась, так медленно и плавно, что Генрих прекрасно рассмотрел ее ноги. Длинные, красивые! И, вообще! Она была, даже очень ничего! С изюминкой! Он со вздохом запрыгнул в следующую переполненную электричку. Прильнув к окну, всматривался в недалекое прошлое. В то, где осталась она и сквозь толпу все-таки, успел крикнуть: «До встречи!»

Ровно 19 часов вечера.

Генрих стоял у памятника с букетом роз, на которые он явно не поскупился, был одет стильно. Шикарные брюки, не меньше, чем «HUGO BOSS», симпатичная рубашка от Pierre Cardin. На плечи был накинут милый джемпер. Это было свободно, раскованно, уверенно. Генрих крутил головой по сторонам, рассматривая мелькающие лица. Наконец! Она идущая на встречу – парящая, воздушная, элегантная, красивая. Выглядела, просто изумительно, привлекательно! В милом платье в горошек, в туфлях на высокой шпильке, с изящной сумочкой в руке. Макияж был немного приглушен, и лишь подчеркивал молодость и красоту. От неё исходил запах мечты, соблазна в совокупности с ароматом духов Nina Ricci. Это было нечто!

Вечер не был похож ни на один из последних вечеров за последние три года. Было весело, интересно. Жизнь казалась сплошным сюрпризом. Все так радовало. Они ушли от действительности, сбежав в свой мир. В нём они нашли нишу для своих иллюзий, мечты, надежды и веры. Они наперебой читали вслух стихи Гумилева, Пастернака, даже затронули творчество Набокова. Их несло течение любви. Они побродили по Тверской, заглядывая ненадолго в одно, другое кафе, чтобы выпить кофе, и спешили обратно возвратиться в русло реки «любви», плыть по течению, восхищаясь, буквально всем. На них смотрела вечерняя Москва – яркая, взрослая, что вытесняла из них ненадолго вернувшееся детство – юность. Они устали. Поэтому решили разбежаться. Поймав такси, Генрих, решился с разрешения Люси, её проводить домой. Она сияла от радости, что вот, наконец – то, за ней ухаживает по-взрослому настоящий мужчина. Ей это нравилось.

Они ехали, молча, лишь бросая друг на друга восхищенные взгляды. День казалось, был им – подарком свыше! Подъехав к дому, они сияющие вышли, таксист тоже. Генрих, балагуря, расплатился с ним, тот с улыбкой сказал: «Везёт, же некоторым!» Улыбнувшись, сел в машину и умчался, оставив после себя клуб пыли. Он и она стояли у подъезда, с нежностью глядя в глаза друг другу. Она с трепетом, закрывая лицо букетом роз, вдруг сказала:

– Если хочешь!? Зайди на кофе! Я живу одна, так что без проблем! Генрих, стреляя пылким взглядом, беря одну руку и прижимая её к груди, вглядываясь, сказал:

– Хочу!

Они, молча, поднимались по лестнице на второй этаж. Подъезд безмолвствовал. Наверно, боясь коснуться их своей серостью. Немного постояв на площадке, они вошли в квартиру.

Квартира была однокомнатная, прибрана, что создавало уют и комфорт. Люся ее снимала, уже второй год, приехав на работу в Москву, как многие другие, чтобы начать жизнь ярче, увереннее, нежели в провинции, где на работу устроиться очень тяжело. Генрих уютно расположился на диване – глобусе, возле окна. Люся побежала на кухню, ставить чайник. Тайком шмыгнула в ванну. Там, она со стороны бегло посмотрела на себя в зеркало. Умывшись, подправив макияж, прическу, освежив свой образ духами, выскочила обратно на кухню, чтобы сделать обещанный кофе.

Через пару минут, она вошла в комнату с подносом в руках. Генрих смотрел на неё широко открытыми глазами, уже влюбленными в эту, милую, очаровательную девушку.

– Да, уж! – сказал он про себя. – Наверно, я влюбился?! Люся присела на диван и начала щебетать о чем – то своем, как она искала работу, квартиру. И вот нашла, и она – счастлива, как никто. Генрих, как завороженный, не отрывая глаз, смотрел, молча, пил кофе и думал, что жизнь прекрасна. Они сидели так минут сорок, говоря ни о чём.

Кофе, уже давно был выпит. Люся, посмотрев на пустые чашки, решилась посуетиться. Предложила, еще кофе. Он, отрицая, качнул головой. Люся, уже взялась за чашку, чтобы забрать и отнести на кухню, как застыла от взгляда и теплого прикосновения руки. Она вздрогнула, но не стала забирать руку назад. Генрих притянул её к себе. Глядя в глаза, старался заверить, что именно он её мужчина. Она в это, как не странно, поверила и поддалась его объятиям.

Кажется, она в них утопала, сжавшись в комок, сознавая, что он мужчина, а она слабая женщина. Одежда тихо спадала с них на пол. Он взял её на руки, прижал, спросив разрешения улыбкой и пылким взглядом, на что получил, лишь кивок и поцелуй, брал с неистовостью, то сентиментальное наследие Клеопатры. Она была пушинкой в его руках, далеко не мальчика. Тело ее поддавалось легко, согласительно. Она не выглядела путаной, а он насильником. Это был акт – любви. Тет – а – тет. По – взрослому. Он вдыхал аромат тела, с тонкими нюансами запаха кожи и духов. Её непослушные пряди волос дурманили, заводя его, ещё больше. Он брал, как берут впервые любимую. Генрих немного устав, ноги подкашивались от впечатления, удивления и удовлетворения, с нежностью положил ее на диван, лег рядом, целуя глаза, волосы, груди, пуп, ноги. Казалось, что так будет вечно. Последующие дни летели стрелой стремглав. Опережая время, события…

Встречи, расставания по утрам. Ритм счастливых, влюбленных, котором судьба дала «Вольную». Быть счастливыми.

Время летело стремительно. Счастье ослепляло. Ничего не замечалось рядом, словно жизнь проживалась на необитаемом острове. Дни, ночи не тяготили, а наоборот радовали. Жизнь казалась прекрасной, и это радовало все больше и больше.

Его, как ему казалось, «осень» пришла в своем симпатичном облике. Устоялись ровные отношения, порой их некоторые воспринимают привычкой, отнюдь не тяготили. Да, было стабильно, надежно и красиво!

И вот, однажды…

Люсин звонок разбудил в ночи. Она тараторила, что завтра в день рождения, хочет видеть рядом с собой, только своих друзей. И по этому поводу устраивает вечеринку, у себя на квартире, придут только друзья, которых, по – сути, в Москве не так, уж и много. И чтобы он, Генрих, явился, как штык, ровно в 19. 00. Он, Генрих заверил, что непременно будет, с легким сердцем положил трубку на аппарат. Он витал в облаках. Завтра он будет представлен её узкому кругу друзей. А это говорит о том, что он для неё, уже по– настоящему близкий человек.

…Мечты, мечты…

Они не дали уснуть до утра. Почему – то, вошел, вдруг непрошено, его страх, тем дерзким напоминанием. Раздражая. Он его отгонял, мечтая о любви, такой девушки, как Люся. Но, он пугал, показываясь из тьмы. Всплывая, как – всегда, одним и тем, же кадром…

…Эта неимоверно тяжелая минута, когда тень, очень похожая на тебя, выходила из укрытия, прятавшаяся от луча света, и… Ждала появления, летящего стремглав проходящего поезда.

…Мелькающие вагоны, смешанные в серое месиво – лица пассажиров. Шум поезда. Монотонно стучащий стук колес по рельсам. Прыжок в черное пространство. И этот раздирающий крик, сводящий с ума…

Генрих наотмашь бил эту навязчивую мысль, стирая ее из памяти, но она вырывалась и вновь, транслировала через мозг – нагнетающую картину, поросль безумия, его, же мышления. Он, наконец, согласившись, просмотрел кадр. И спокойно приняв, сегодняшнюю действительность, самому себе вслух сказал: «Это, уже меня не пугает. Я – не одинок! У меня есть Люся!»

И, только тогда, под рассвет он заснул.

Утро наступило для него в 11 утра. Он встал, принял душ. Посмотрев на себя в зеркало, констатировал, что очень даже ничего. Может быть! Глаза блестят, играют лукавством и желанием нравиться, не столько себе, а Люське, что зацепила его по – полной! От ногтей пальчиков рук до нижних конечностей, что так притягивали и манили глаз. О! Люська! Люська! Что она делала с ним?! Таким искушенным в навыках любви!

Сегодня! Люськин – День рождения.

Генрих заблаговременно выехал на своем стареньком «Пежо», чтобы не опоздать, кружил по старой Москве дворами, улочками. Он подъехал ровно в 19.00. Припарковал машину возле подъезда. Выйдя из машины с букетом алых роз, он бросил беглый взгляд на настежь открытое окно. Из него доносилась музыка, в квартире явно уже сидели за столом и отмечали день рождения. Генрих взбежал на Люськин этаж, немного волнуясь, постоял у двери. Справившись с волнением, он позвонил. Дверь открыла Люська, вся при параде, от неё пахло дорогими духами и ненавязчиво коньяком. Он, Генрих впился взглядом. Тихо с некоторым мужским шармом произнес:

– Ты меня ждала?! Люська сияя, также с женским неподдельным искренним лукавством, произнесла:

– Всю жизнь! Генрих, положив на тумбочку цветы, взял ее в охапку. Прижимая к стене, стал тискать в объятиях. Она томно шептала: – Не здесь, не сейчас! Могут войти! Я не одна! Гости!

Эта реальность привела в чувства, Генриха, он как – то сразу охладел. Сделав шаг вперед, заглянул в комнату. Там сидел, лишь один молодой парень, попивая в одиночку, все понемногу. Наконец, ему наскучило сидеть одному, он крикнул:

– Люсь, ты где? Давай к столу! И тащи винегрет! Мне он понравился! Люся, переглядываясь с Генрихом, бросила на нервах:

– Лёш, иду! Ко мне друг заглянул, поздравить зашел!

Вот такого облома, Генрих, явно не ожидал. Он зло сверкнул глазами на Люсю. Открыл настежь дверь в комнату, поздоровался:

– Здравствуйте!

Лёша, как хозяин дома, приподнялся из – за стола, вышел навстречу гостю. По – хозяйски произнес:

– Тебя как!?

Генрих назвал свое имя:

– Генрих!

Леша, протянул навстречу руку. Панибратски бросил:

– Да, ты, давай, не тушуйся, вваливайся! Бросил масленый взгляд на Люську, по – свойски сказал: – Тащи нам свой винегрет!

Генрих опешил. Люська, готова была бежать на кухню за винегретом. Он ее остановил рукой. Она резко вырвалась, зло, посмотрев, соизмерив взглядом, тут, же выкрикнула Лешке: – Мигом!

Генрих, опять решил её приостановить, но тут вмешался Лёшка.

Он подошел, цепляя клещами своих рук, ворот рубахи Генриха, произнес:

– Слушай, ты! Как тебя там?! Ты, что к Люське имеешь?

Задиристо, продолжая цепляться. Люська, влезла в их разборку, разнимая одного и другого. Генрих не смог этого выдержать и дал пощечину Люське. Она приняла мужественно, молча. Лёшка смотрел не понимая. Он, Генрих, опрометью вылетел из квартиры, сбегая вниз по лестнице через несколько ступеней. Лёшка все понял, подбежав с охапкой роз к окну на кухне, выбросил их с криком:

– А – л-лё, мужчина! Вы кажется, забыли!? Нам чужого не надо! Вы перепутали адрес!

Тот сев в машину, исчез, словно никогда и не был в ее, Люськиной жизни.

МЕСЯЦ НАЗАД…

Захламленная комната с серыми, местами, грязными обоями. По ТВ в искаженной трансляции передают трансляцию футбола. Олег Данилов сидит за столом, не в состоянии следить за ходом встречи: кто побеждает, ему абсолютно все – равно.

На столе бутылки, шприцы, окурки. Он нервно плачет, всхлипывая, раскачиваясь на ножке стула. В правой руке у него нож, левая рука лежит на столе ладонью кверху. Он, Олег, опять оказался наедине со смертью, в безысходности, как и тогда…

Он вскакивает со стула, срывается, пошатываясь, идет к выходу, нервно возится с замком двери, рывком открывает на себя, опрометью спускается по лестнице, на ходу крича: «Нет!»

Олег, как и когда– то не мог понять, что с ним происходит, где реальность, а где нет. В часы одиночества его в лапах держала, та, напоминающая о себе – война …

Он шел по улице летнего города, не понимая его красок. Высокое небо, желтое солнце, все говорило, что он, Олег, наконец – то попал в мирное время. Что с ним его разлучили, словно понарошку. Город казался, не заметил его отсутствия в нем, не злился и не делал изгоем.

Олег, торопливо перебегал дорогу, словно немного подзабыл правила дорожного движения, едва не попав под колеса пронесшегося мимо него «BMW». По ходу отпрянув в сторону, тут, же отпустил роскошный мат. На что отреагировала, рядом идущая женщина, тоже живущая, как пенсионерка, без всяких правил. Она зло оглянулась и показала себя в роли разъяренной старой «кошки», которой под ноги попался котенок.

Ее шипение было агрессивным, боевым, женщина даже преобразилась в лице. Он испуганно перебежал дорогу, зло его так потрясло, что он, мужчина, хоть и молодой, почувствовал что-то навязчивое, сплетенное страхом из прошлого. Агрессию! Что так похожа на страх, но в безумии.

Сейчас он увидел – это лицо. Устав от этой мысли, Олег решил отдохнуть на ближайшей лавочке, что виднелась вдали, он незаметно вошел в сквер, в котором было пустынно. Все горожане прятались от дневной жары, кто на речке, кто дома, а кто просто работал в холодных стенах производственной обители.

Сквер был зеленый, яркие цветы рисовали земной ковер, радуя глаз. Олег подошел к лавочке, сел, глубоко раздумывая о сегодня. Последней точкой была поставлена агрессия. Вдруг, словно обожгло кипятком, ударило током. В глазах потемнело, стала прорисовываться картинка из недавнего прошлого…

…Мощный взрыв выбросил вверх столб пыли и черной земли. Лязг пуль, визг снарядов из гранатомета. В ста метрах взорвался пакгауз, что был заполнен до отказа военным арсеналом.

Возле него лежали, нелепо разбросав руки и ноги, изувеченные тела убитых, совсем мальчишек, даже вслух нельзя провести параллель свои – чужие. Здесь на войне, они ложились на землю, как пятна – черные и белые. Взрыв, в торце некогда здания пакгауза, отшвырнул на противоположную стенку пробегающего мимо солдата. Еще один молоденький солдат заплатил жизнью. В метре от него сидел, обхватив колени руками, его товарищ. Он молча прижимался к осыпающейся стенке, боясь шелохнуться, все до такой степени зыбкое, что могло рассыпаться в один миг – в пух и прах. Сверху на него летели комья земли и мусора, покрывали с головы до ног, словно из мучного мешка сплошной лавой из мелкой, въедливой пыли. Он, сжавшись, по– детски напугано вздрагивал плечами. Боевики, спрятавшись за развалины, стреляли рассеянной стрельбой из автомата и гранатомета. Земля до такой степени выглядела вымученной, изгаженной, больной, что невольный взгляд на нее со стороны подавлял мозг, казалось, что мира не было никогда. Со всех сторон был постоянный обстрел, черная вуаль копоти поднималась ввысь, словно хотела, отгородить от всех благ и запугать, таких молодых и красивых мальчишек, которые пошли воевать во имя мира, вот здесь, своими телами лечь укором сегодняшнему дню. В последний раз, быть может, сказать себе, глядя в небо: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет Мама, пусть всегда буду – Я»…

Вдалеке, перед развалинами, сквозь стелющийся дым, были видны передвижения группы боевиков, слышны длинные автоматные очереди. Боевики вот-вот вырастут перед глазами в рост. Их передвижения перебежками ощутимы на глаз, от чего могла появиться тянущая боль в желудке. Они, как «ниндзя» вскакивали на ноги, то бежали, то залегали. Опять вскакивали и чуть пригнувшись, делали короткий рывок – бросок на переднюю позицию, падали и залегали. Стреляли, поддерживая огнем рядом с ними бегущих боевиков. Вот-вот и они кинуться в последнем броске на солдат. Командир, лейтенант Алексей Карпов, плотный, лет 24, пригнувшись, пробежками бежал по зоне риска, в правой руке автомат. По ходу можно было услышать его дыхание с приглушенной одышкой. Он бежал, стараясь не задеть убитых, пригибаясь от проносящихся со свистом мимо него пуль. По инерции поправлял съезжающую набекрень фуражку, вытирал пересохшие губы рукавом кителя. Свист от снаряда гранатомета перед ним, нарушил его передвижение. Остановившись, он лег в положение «лежа», осмотрелся по сторонам, укрыв голову руками. В этот момент он не думал о смерти, а о груди земли, что комьями обрушится, вот-вот, на него. Оглядевшись, вскочил на ноги, вновь оглядев позицию под свист автоматной очереди, он прыгнул грудью на груды мусора, приподнимая голову, сориентировавшись на месте, передвигаясь по-пластунски, уже спешил к группе ребят, что спрятались за развалинами, за грудой ящиков. С торца развалин, у пулемета заметил застывшую щуплую мальчишескую фигуру, с ускорением привстав, пригибаясь, побежал, чтобы направить в огневом ответном раунде против боевиков, быть может, последний обстрел. Солдат-пулеметчик стоял спиной к Карпову, не вникал в шорохи со стороны, был полностью поглощен стрельбой, словно оглох, онемел, окаменел, его руки прилипли к гашетке пулемета, боясь, оставить в живых негодяев, что не дают возможность жить нормально всем на этой земле. Буквально, возле ног, в груде земли, со стертыми пылью лицами лежали, сидели солдаты – погодки. Тот, вцепившись в пулемет, шептал сквозь слезы: «Гады! Гады! Гады!!!» Карпов во всю мощь старался перекричать пулеметные очереди и свист, лязг пуль над головой, с хрипотцой в голосе крича:

– Ну что здесь, просвет виден или их «туча»?! Солдат, он, Олег Данилов, не оборачиваясь, кричал, зло с надрывом:

– Врешь – не убьешь! Как тараканы прут, словно из-под земли «тьма тараканья».

Карпова сбила встречная волна автоматной очереди, свалила с ног, он от неожиданности упал. Боевики, стреляя на ходу, бежали к разваленной стене неукротимой лавой. Они приближались. Вот-вот и они будут здесь. Карпов вскочил, пригнувшись, шагнул к пулеметчику. Внезапно, пулемет, взорвался длинной очередью, выжимая из себя, все, что можно. Из пулемета на вылет, в плевке выгибаясь в зловещем танце, выбросился сгусток пульсирующего пламени. В разброс летели отстрелянные гильзы. Цепкие пальцы давили и давили на гашетки пулемета. В руках пулеметчика пулемет казался рассвирепевшим зверем. Боевики один за другим падали, как подкошенные, словно их кто-то стряхнул с лица земли. Один, другой, пытаясь встать, на согнутых ногах старались убежать от застигнувшей их смерти, только «пуля-дура» укладывала по своей прихоти всех, кто боялся ее свинца. Солдат, пулеметчик, как ватный откинулся в сторону, он смотрел стеклянными глазами в небо. Карпов лег своей массой тела на бруствер, ведя огонь из автомата. При этом кричал, невольно оглядываясь по сторонам: «Цельтесь ребята! Цельтесь, кто еще жив!!!» И ребята целились, и одним из них был он – Олег Данилов.

В тянущем, непрерывном калейдоскопе событий вызванных из толщ памяти, он просидел до темноты. Встав, пошатываясь, он направился к близлежащему ночному бару. Там Олег попадает в свою стихию…

…Ночной бар переполнен безликой молодежью, звуки музыки оглушают присутствующих. Блуждающие посетители в зале пытаются быть услышанными другими, открывая рты, как рыбы, один к другому цепляются хлопком по плечу, лишний раз, подчеркивая, что он, она – копия другого… Олег доигрывает на гитаре композицию. Зал скандирует, ревет в восторге. В основном публика, заторможенная под влиянием выкуренного кальяна. Он довольный приемом публики сходит со сцены в зал, присоединяется к серой массе, к толпе, его угощают, не отказывается. Он, Олег, фаворит у этих людей. От чего неистово веселится. Пьет, курит, заигрывает с девушками, которые похожи на падших ангелов без лиц и имен. Хлопок по заду одной, другой, его делает в собственных глазах – их повелителем. Олег, как ребенок, которому разрешили хулиганить – бить девочек, получает удовольствие. Он старается перекричать музыку и заторможенную речь окружающих, кричит: – Эй, ты!!! Таким образом, обращаясь к одной из двух девушек, лет 16, у нее на футболке написано «Angel». Она смотрит на окружающее, как новичок, глупо хихикая с подругой, при этом пытаясь с ним кокетничать. Он, сплевывая на пол, обращает внимание на себя размахом рук. Ему сейчас прекрасно, забыл напрочь про войну и ту, с кем прожил год, Ирину, которая так и не поняла, что хотел он вихрем ворваться в новую красивую жизнь, а не в полосу – разочарований, что рисовал быт, дом, работу. Ему так хотелось жить легко и беззаботно – влюбляться, влюбляться, влюбляться…

ГОД НАЗАД…

…Она, Люська, сидела, не понимая, где, что, когда?! Смысл жизни был потерян. Ей казалось, что жизнь сыграла с ней злую шутку. И вот она в своей однокомнатной квартире, на старом диване, рыдает, о том, что еще вчерашним днём казалось ее личной, собственной любовью. Где она ее любовь?! Куда исчезла, убежала? В мозгу стучал, как азбуку «Морзе», лишь единственный вопрос: «Почему?!». Ответ?! Ответа не было.

Беглянка – любовь, ворвавшаяся в ее жизнь, не задержавшись, убежала. Но куда?! Куда?! Кричало сердце, что рвалось на части на глазах. Люська, сидела на диване, смотрела в одну точку, вспоминая, то – вчера. Как – будто, оно было только что в ее жизни. В нем были лица, что стирает из памяти, как тени – зло, ненависть, страх, что сидят рядом с ней. Ей около 30, она красива, но именно сейчас не имеет своего лица, словно и оно сбежало куда-то. Куда?! Люська, взбила руками копну волос, обула на ноги свои любимые тапочки, вытерев ладонью со щеки слезы, высморкавшись в подол халата, поплелась в кухню. Идти пришлось недалеко. Крошечная квартира показалась сегодня каким-то нелепым жильем, как бы чужим, мизерным. Она продрогла, мороз пробежал по коже от одной мысли: «Его не будет с ней рядом. Где он?», – опять и опять мелькнула мысль о нем, Генрихе.

Его в шутку она называла «Черный», такой балагур, красавчик, брюнет, среднего возраста, но еще хоть– куда, а главное, свой в доску, с ее личным клеймом. Одним словом настоящий сердцеед, который так нагло и весело ей хамит. Она уже сидела на кухне на мягком уголке за столом, пила холодный кофе, вспоминая, скорее невольно, на подсознании, о нем. Да, он еще остался транзитным пассажиром в ее жизни. Тяжело вздохнув, отпив глоток кофе, достав из кармана халата сигареты, взяв со стола зажигалку, прикурила, сделала затяжку и ушла в себя, явно вспоминая свою недавнюю жизнь…

…Он любил импровизировать внезапные встречи, делая свидания романтической историей, заставляя ее дрожать всем телом, в ожидании, томлении, в преддверии чего-то новенького. Помнится, как однажды, она шла, цокая каблуками по плавленому асфальту…

…Стоял июнь, была неимоверная жара. На ней был легкий сарафан, от жары и пота он прилипал к телу, этим привлекая внимание пешеходов. Мужчины и женщины пялились на неё, словно на манекен или топ-модель на подиуме.

Один из мужичков, присвистнув, не удержавшись, произнес:

– Ах, какая женщина! Ей это тогда показалось, слишком, уж грубо сказано, помнится, она дерзко и грубо ему прилюдно от себя вставила:

– Хороша Маша, да не ваша! Еще не замедлила показать жест «fuсk yоu», показав язык, отчего мужчина замер, опешив и растерявшись.

Она, же цокала дальше в приподнятом настроении, чувствовала, что ее взмыленное тело было открыто и доступно взглядам прохожих, но они шли, молча, не поднимая на нее взглядов. Да! Жара и она. И вот неожиданно рядом с ней замедлив ход, в направлении ее движения двигалась новенькая иномарка, приостановившись в метре от нее, вдруг приоткрылась дверка, из нее высунулся красавец, он, Генрих. В необыкновенных, затемненных очках, белых шортах, помнится, в римских сандалиях. Она вспомнила, что на нем была очень симпатичная желтая майка, что так гармонировала с его загорелым телом. Он спросил:

– Девушка! Как проехать на Париж?! Дорогу не покажите?

Это так развеселило ее, что она, вспрыснув, дерзко бросила:

– На Париж?! Так на Париж! Он за углом!

Они явно привлекли к себе внимание со стороны, парочка девуль, так раскрыла рты, что Генрих, глядя на них, произнес:

– Тогда, уж в карету, прошу!

Люська соизмерила взглядом ротозеек, те стояли, как вкопанные, не сводя с нее и Генриха глаз. Она быстро и непринужденно села в машину, с силой захлопнув за собой дверку. Машина отъехала, сорвавшись с места, обдав девушек клубами пыли. Люська сидела в машине, прикрывая колени влажным сарафаном. Он кивком головы показал на окно, сказав:

– Приоткрой! Жарко.

Она послушно опустила стекло, ветер обдувал ее тело сначала пышущим жаром, потом прохладой, что приводило в себя. Порыв свежего ветра тут же высушил сарафан, он приподнялся, открыв взгляду Генриха ее красивые ноги. Она лишь успела ойкнуть. Генрих мило, открыто по-дружески улыбнулся, пошутил:

– Кажется, я не еду в Париж, я здесь свою топ-модель нашел.

Улыбнувшись, бегло посмотрел на нее, она тоже улыбнулась, произнесла:

– Ага! Чем мы хуже?!

Он на нее внимательно посмотрел, откровенно, признавая ее ценности, сказал:

– По мне?! Так, в общем, ничего!.. Он вглядывался оценивающе, вслух произнес: – Скажем, девчонка, очень даже! Тип-топ!

Ей стало неудобно под его пронизывающим насквозь взглядом. Тот невольно вздохнул, всматриваясь вперед на дорогу, она с неким подобострастием, разгладила на своих коленях подол сарафана. Он, глядя на дорогу, спросил, как звать прелестное дитя? На что, теряясь в который раз, молила:

– Перестань, хватит дурачится! Сто раз тебе что, ли говорить?! Люся! На что, он закатывал глаза, в очередной раз, твердил:

– Люблю тебя, Люсёк! Каждый раз по-новому влюбляюсь, как мальчишка! И не глядя на дорогу, лез к ней целоваться. Хоть, она и млела, но всегда визжала:

– А-А-А!!! Дурак! Смотри на дорогу, в дерево врежемся. И хватаясь за руль, выравнивая его, громко кричала: – Я жить ещё хочу с тобой, счастливой! А-А-А!!!

…Ирина по– прежнему сидит в зале ресторана, погружаясь, все глубже в свое прошлое, еще недавнее вчера. Кажется, что в последний приезд в родной город, она тоже также сидела в одиночестве и размышляла над ошибками в своей жизни. А их было, куда, как много…

… Да помнится, была осень… Она сидела, уже несколько часов в том старом, с детства знакомом парке. На той самой лавочке, там сохранены были и надписи, сделанные ею и ее подругой Викой, до сих пор, остались, тем напоминанием о первой, наивной чистой дружбе. Она, уже состоявшаяся дама, что работает в самой большой библиотеке Москвы, все еще в страхе перед будущим, как и та вчерашняя выпускница, тогда, в те далёкие дни, смотрящая в будущее, сейчас сидит и смотрит вперед, оглядываясь назад… Там в прошлом столько нелепой детской дружбы, отчаяния боли, солидарности, желание все превозмочь, подставить подруге, другу свое плечо. Как, же это было давно! И в тоже время, кажется, что лишь поворотом головы назад, можно тайком взглянуть в то – твое вчера. Вика! Вика! Подруга была в то время самой надежной и верной из подруг, друзей, а их было, как у каждого в детстве много. Их мечта – уехать и состояться в Мегаполисе, витала в тот последний школьный вечер. Да! Это было в прошлом, не далеком, но все, же – прошлом и оно не вернется, если только, вот в таких сентиментальных воспоминаниях.

Она, Ирина, сидела на старой лавочке, ожидая солнечного луча, как и в то тоскливое утро, хотя столько радости в нем было рядом. Мальчишкам и девчонкам её одноклассникам, будущее не казалось унылым и бесперспективным. Наоборот! Все мечтали! О взлете, подъеме в их будущей жизни. Ужасно, но прошлое пролетает стрелой воспоминаний, обжигает детский ум холодом льда, прожитых лет. Предательство, потери, разочарования шли рядом. И как не странно – вера в любовь…