Я – княгиня Ольга. Первая женщина на русском престоле Павлищева Наталья
Сначала все казалось удачным, печенеги особо не надоедали, ветер на море был попутный, и пышное посольство княгини Ольги прибыло в бухту Золотой Рог благополучно. Всю дорогу туда княгиня рассказывала младшему сыну о своей первой поездке в Царьград, о красоте города, об утонченности императорского двора, о богатстве Большого дворца…. Ей вторил Григорий, соскучившийся по своему родному Константинополю сверх меры, даже подумывал, не остаться ли? Его вполне пора заменить кем-нибудь другим.
Морские волны издали как небольшие бугры и неотличимы одна от другой. Если не смотреть вдаль и не видеть тугое вздувшееся от ветра ветрило, покажется, что ладья стоит на месте, просто к ней подходит очередной такой бугорок, поднимает на своем горбу судно и опускает вниз. Кормчий, заметив, что княжич подолгу смотрит в воду у края борта, посоветовал этого не делать, будет мутить. Улеб сначала не поверил, но скоро понял, что бывалый кормчий прав, лучше смотреть на воду, бурлящую у носа ладьи или позади нее. Ни степь, ни море князю не понравились, ни там, ни здесь не на чем глазу остановиться. Пока дошли до Босфора, он даже устал от однообразия воды и неба.
Улеб смотрел на вырастающие из морских волн стены Царьграда и думал о том, почему мать вдруг собралась туда плыть и почему так насмешливо смотрел на него брат. Ветерок трепал светлые кудри молодого князя, его щеки разрумянились, глаза горели. Ольга невольно залюбовалась сыном – красив! Улеб похож на Игоря, хотя Ольга и не видела мужа молодым, но понимала, что такой же румянец должен был играть на щеках князя. Ей казалось, что Константин обязательно должен согласиться. Русь стала сильной, с ней вынуждены считаться все соседи, Киев довольно богат, не так, как Царьград, конечно, но все же, а Улеб хорош собой. Говорят, дочь императора некрасива, слишком высока и сутула, но она дочь императора. Ольга обиженно поджала губы, вспомнив смех сына, Святослав прав, Улеб не мог ни с кем слюбиться, но не потому, что слаб, а потому, что молод! Княгиня тут же вспомнила, что сам Святослав был таким же, когда спал с Малушей. Старшего бы тоже женить, да он ни о ком и слышать не хочет. Ольга подозревала, что встречается с проклятой ключницей, но, оказалось, нет, просто слишком бредит дружиной, там нет места постоянным привязанностям. Княгиня смотрела на текущую вдоль борта воду и думала о том, что надо подыскать невесту и старшему. Не у греков, нет, Святослав на византийке не женится, но вокруг много друзей и среди славян. Олег же привозил Игорю жену из болгар, да и степнячка у того была.
Княгиня мотнула головой, отгоняя такие мысли, об этом потом, сейчас главное – Улеб. Для себя она давно решила, что не станет свататься официально прямо на приеме, поговорит с Константином и его женой Еленой тайно. Если согласятся, тогда и сватовство будет, а нет, так нет. Хотя, как это нет?! Внучка Романа Лакапина вышла замуж за болгарского царя Петра, а чем Русь хуже Болгарии?!
Звезды с неба подмигивали, точно знали что-то, чего не знали люди. Кормчий у ветрила показывал воеводе рукой на цепочку облаков по краю водной глади, княгиня прислушалась, говорили о завтрашнем ветре. И как они узнают, откуда завтра будет ветер? Кормчий приказал чуть повернуть ветрило, чтоб ладья шла быстрее, а воевода осторожничал, мол, лучше не торопиться. Старый мореход качал головой, что-то ему не нравилось в нарастающем ветре, стремился поскорее укрыться в бухте Царьграда.
Когда воевода вернулся к княгине, Ольга спросила, о чем говорили. Воевода объяснил и про завтрашний ветер, и про звезды. Это они подсказали кормчему направление ветра. Если звезды Млечного Пути словно бегут, завтра подует с той стороны, с какой лучи у звезд длиннее.
Опытный кормчий оказался прав, к утру поднялся ветер, который быстро пригнал их ладьи к Босфору. Хорошо, что остальные успели подтянуться за княжеской, потому как ветер пригнал и дождливые облака. Дождь был теплый, но сильный, его струи хлестали по обшивке ладей, по палубе, по шкурам, натянутым над местом, где сидела княгиня. Ольга вспоминала свое первое плавание в Царьград. Когда ладьи вошли в узкий пролив между двумя морями, стало не по себе. Казалось, плывут по реке с очень крутыми и высокими берегами, по сторонам нависали грозные скалы. Тогда молодая княгиня услышала, как один купец сказал другому, мол, не приведи оказаться в этом месте в грозу или бурю! Сейчас к струям дождя уже примешивались струи, стекавшие с обрывов Босфора, это добавляло беспокойства. Потому и торопились лодейщики поскорее пройти длинный узкий пролив.
Вдруг справа открылась узкая бухта, она уходила вглубь, теряясь в стене воды, падающей с неба. Славич кивнул Улебу:
– Суд, его греки еще Золотым Рогом зовут.
За бухтой над берегом нависали мощные крепостные стены Царьграда, словно предостерегая всех желающих от попытки нападения на город. Улеб что-то спросил, Ольга не расслышала, Славич чуть громче ответил:
– Нет, князь Олег прошел с ладьями по правому берегу вокруг цепи, которой Суд загораживают, а потом уже высадился к городу. Не гляди, княжич, что стены крепкие, русичи воевали город, и не раз.
Хмыкнув, Славич с удовольствием добавил:
– Боятся греки русов, боя-а-атся….
Ладьи обогнули цареградские стены, и перед ними раскинулось синее-синее море. Точно дожидаясь этой минуты, вдруг прекратился дождь, и на воде засверкали солнечные зайчики. Все замерли, ослепленные такой красотой. Но любоваться было некогда, пора двигаться дальше. Ладьи шли вдоль берега довольно долго, Улеб снова что-то спросил у Славича, тот ответил:
– Греки нас селят на подворье Святого Маманта, а оно за городом. Специально сделали так, чтоб берегом плыть.
И впрямь, они медленно плыли на виду у Царьграда под неусыпным доглядом греческих хеландий, подошедших к их ладьям еще до Босфора. Ольга улыбнулась, сопровождают, но не из вежливости, а из страха. Славич прав, боятся. Пусть боятся, значит, будут покладистей. Княгиня вздохнула, ей нужно, чтобы греки были покладистей.
Когда наконец пристали к берегу, оказалось, что выйти из ладей нельзя, сначала всех должны переписать императорские чиновники, а те не торопились. Близился вечер, русских ладей было много, и чиновники, видно, решили подождать до завтра. Славич предложил отправить на берег кого-нибудь, чтобы сообщить о прибытии княгини, пусть поторопятся, но Ольга его остановила. В прошлый раз она приезжала молодой и мало обращала внимания на сложности, больше любовалась красивым морем, прекрасным городом, все казалось сказочным. Сейчас в Царьград приплыла правительница огромной страны, ей не к лицу суетиться.
– Подождем до завтра. Вели бросить якоря в виду Царьграда и поднять стяги. Пусть видят нас.
Но к их ладьям уже спешили несколько мелких лодок, это были русские купцы, прибывшие в Царьград раньше и захотевшие увидеть своих. Лодки тут же окружили хеландии, один из купцов что-то прокричал чиновнику по-гречески, тот сначала возражал, потом, видно, согласился. Когда лодки пристали к ее ладье, княгиня узнала киевского купца Судислава, тот часто привозил ей из Царьграда всякие диковинки. Купец обрадованно здоровался:
– Здрава будь, княгиня.
– И ты будь здоров, Судислав. Поднимись ко мне, поговорим.
Греки проследили, как прибывшие поднялись на ладьи, но даже после этого не отошли, так и стояли до утра недалеко.
Купцы рассказывали, как дела в Царьграде, жаловались, что не дают выгодно торговать, все норовят скупить себе чиновники, а потом уж сами продают русское добро втридорога. И покупать им позволяют тоже мало что, предлагают старое, порченое. Княгиня задумалась. С ней прибыли русские купцы, привезли много товара, негоже, если их станут обижать рядом с княгиней. Ольга подозвала к себе Славича.
– Скупи весь товар, что привезли купцы, пусть сразу идут на торг, чтоб покупать.
У Славича глаза распахнулись от недоумения.
– Княгиня, убытки понесешь немалые. К чему тебе это?
Ольга задумчиво смотрела на стены Царьграда, нависающие над водой, на светящиеся в темноте огоньки в домах, едва проступающие на фоне темного неба силуэты кипарисов.
– Не хочу, чтобы при мне обижали моих купцов. А с императором про торг поговорю, мы и в другой город товары возить можем. Князь Игорь дорогу к арабам распечатал.
Славич хотел сказать, что хазары так ту дорогу запечатали, что хуже, чем до него было, закрыто. Но не стал выговаривать княгине про мужа, и так тяжелая память. Только мысленно прикинул, насколько полегчает ее казна от такого торга. Купцы, конечно, рады будут.
Утром княгиню разбудил непривычный шум.
У причалов Царьграда стояло множество кораблей со всего света, меж ними и протиснуться трудно. Разноцветные паруса поникли без ветра, отовсюду слышался разноголосый гомон, гортанная речь смешивалась с певучей. Кричал, зазывая покупателей, продавец рыбы, его товар шел прямо с лодчонки, дальше скупщики продадут ее на улицах гораздо дороже. Княгиня с интересом смотрела на полосатые халаты арабских купцов, на их навороченные чалмы, на толкущихся и галдящих людей. В Киеве тоже было много купцов со всего света, но такого количества Ольга не видела. Правы купцы, Царьград и впрямь центр торговли, не зря сюда стремятся. За много лет княгиня успела подзабыть немолчный гомон Суда, его многоликость и многоголосие.
Наконец на княжескую ладью прибыли чиновники и принялись важно переписывать всех прибывших. Княгиня сделала знак Славичу, чтоб пока молчал, хотела сначала сама посмотреть, как обходятся с русскими цареградские мужи. Посмотрела и не выдержала, ушла в свой шатер, поставленный на ладье, велела позвать к себе чиновника. Было слышно, как тот долго препирался со Славичем, Ольга хорошо понимала греческий, недаром много говорила на нем с Григорием. Самого священника она поместила на дальнюю ладью, чтобы не мешал пока, и сейчас порадовалась этому. Григорий наверняка бы давно не выдержал и стал говорить чиновнику о том, кто сидит под шатром.
Чиновник шагнул в шатер, чуть согнувшись, с весьма недовольным видом. Княгиня сидела, спокойно глядя на него, не сделав ни приглашающего жеста, ни единого движения. Снаружи ярко светило солнце, под пологом было много темнее, вошедший не сразу разглядел Ольгу и какое-то время стоял, озираясь. Первым, что выхватили его глаза, были связки мехов, которые княгиня специально велела положить на видное место. Оторвать глаза от такой роскоши чиновник был не в силах, даже потом, разговаривая с Ольгой, он все время косил на скору.
Славич напомнил чиновнику, что держать ладьи княгини Руси наравне с судами простых купцов негостеприимно, вряд ли император Константин это одобрит. Чиновнику мало что говорило имя княгини далекой страны, и он не торопился исправлять свою оплошность. Тогда Ольга начала говорить сама. Она посетовала, что в свой предыдущий приезд была встречена много лучше, император Роман Лакапин оказывал ей всякое внимание. Упоминание опального правителя почти рассмешило чиновника.
– Роман Лакапин давным-давно не император, русская архонтесса слишком редко бывает в Константинополе…
Ольга кивнула:
– Да, у меня довольно дел в моей стране. Она много больше Византии, поэтому требует заботы. А про императора Романа я знаю, слышала про Принцевы острова. Я приплыла к императору Константину, мы встречались, но тогда он был еще юношей, хотя уже женат.
Чиновник забыл про меха, по тону, которым говорила архонтесса, было ясно, что она достаточно хорошо знакома и с императорской семьей, и с делами самой Византии. Служитель стал намного более покладистым, он быстро переписал всех оставшихся и поспешил на берег. Княгиня подозревала, что не столько чтобы заняться другими судами, сколько чтобы доложить, кто именно прибыл. В Царьграде успели забыть грозные суда русов под стенами города во времена князя Олега, а про князя Игоря помнили только, что сожгли его флот у Иерона. Про то, что императору пришлось откупаться во время второго похода, мало кто знал, ни к чему такое знание в Царьграде. Но посещение чиновника сдвинуло дело с мертвой точки.
За Ольгой прислали большие носилки, в них вполне могли поместиться двое, но Улеб наотрез отказался и отправился к городу вместе с воеводой пешим, хотя снова начал лить теплый, но частый дождь. До подворья Святого Маманта он добрался совершенно промокшим, но быстро обсох у огня. Княгиня хорошо помнила, что лето в Царьграде теплое, потому не переживала за сына.
Так началось их пребывание в Царьграде.
Царьград очаровал Улеба, никогда не видевшего такого количества домов. Особенно поразило его то, что дома сплошь каменные. Киев, Новгород, Чернигов да и другие города Руси деревянные. На Руси много дерева и мало камня. Потому горят легко, потому и не стоят вечно. Ольга возражала – дерево, оно живое, оно дышит, камень тяжело отопить зимой, хотя он и крепче. Славич усмехался другому – в Царьграде совсем не все дома каменные, это только раскрас такой, внутри дерево и не лучшее, не дуб, как на Руси, а только доски, к тому же пилой пиленные, а не топором рубленные. А сверху налепили алебастр красивыми изгибами, точно из камня выточено. Стукни по такому, и отвалится. Княжич с сомнением качал головой, но однажды увидел, как отвалившийся кусок штукатурки обнажил действительно деревянные внутренности, покрытые сизой плесенью, и брезгливо поморщился. И впрямь в Царьграде все богато только снаружи, а копни вглубь, вот такая же плесень? Тогда прав брат, сама империя сгнила внутри под красивой наружностью.
От таких крамольных мыслей Улебу стало не по себе, и он перестал ходить с купцами по городу, кроме самого центра, где отвалившуюся штукатурку тут же возвращали на место.
Княгиню интересовали другие дела, она ходила на рынок, смотрела, сравнивала цены с киевскими, примечала, что и почем продают, что берут охотней. Ну, скору и воск понятно, своего зверья нет, и воск для свечей, которых жгут много, тоже нужен. Но, оказалось, ромеи охотно берут русский хлеб, у них свой мельче зерном, да и колосом короче. Ольга загляделась на льющуюся реку зерен, надо это обдумать, русичи все чаще садятся на местах постоянно, реже переходят с одного на другое. Места еще много, но уже мало кто под каждое поле выжигает новый лес, больше готовят рядом два-три поля и сеют по очереди. Пока одно дает зерно, два других отдыхают, потом наступает очередь следующего, а предыдущее идет под пар набираться силушки, какую люди своими посевами вытянули. Купцы дивились – женщина, а мыслит, как хороший глава рода, все про прибыток и выгоду разумеет.
Ромеи ждали товары русских купцов, но не дождались, даже пришли с вопросом, мол, когда же торговать будете. Княгиня удивленно приподняла бровь:
– Мои купцы уже все продали.
– Как?! – возмутился чиновник. – Не имеют права без разрешения!
Ольга в ответ недобро усмехнулась:
– Я все купила, а буду ли торговать – про то пока не знаю, может, подарю кому, а может, нищим у рынка раздам!
Чиновник зубами заскрипел от бессильной ярости, но возразить ничем не мог. Так и лежали на подворье связки скоры, стояли бочонки с медом и воском, пылились огромные мотки скрученных пеньковых веревок. Только рыбу да зерно, что привезли, княгиня велела продать сразу, чтоб не испортились. Да те меды, что сбраживаться начали, тоже распорядилась открыть, но продавать не стала, каждый день на подворье шумели богатые столы. Туда с охотой заходили местные купцы и даже чиновники поменьше, пили, ели, говорили. Хмельные языки быстро развязывались, выведать секреты становилось все легче. Казалось, еще немного, и сам император пожалует на подворье, чтоб испить чашу хмельного меда.
Но это только казалось, базилевс жил своей жизнью, она никак не соприкасалась с жизнью торгового ряда, разве что на ипподроме да в дни великих праздников, и то издали, могли видеть купцы и люд попроще своего императора. Он не сидел за одним столом даже с самыми лучшими воинами, его приемы были строго расписаны, никому не могло прийти в голову предложить базилевсу кубок вина, на то есть специальные люди, отвечающие за каждый глоток, каждую крошку, которая попадает на императорский стол.
Византия не Русь, император считался получившим власть от Бога, даже если в действительности получал ее, зарезав предыдущего правителя или женившись на убийце своего мужа. Базилевс должен был выглядеть недоступным для простых смертных, чтобы ни у кого даже мысли не возникло уравнять себя с богоданным! Иначе беда, иначе потеряется власть! И императоры Константинополя все усложняли и усложняли ритуалы приемов в Большом дворце, те выглядели все пышнее и красочнее, а за закрытыми дверями недоступных для посетителей комнат пряталось обыкновенное запустение. В Большом дворце, как во всем городе, и во всей империи, красивый фасад скрывал полуразвалившееся нутро. Но об этом не должен был догадаться никто, тем более чужаки! Послов встречали далеко на границе империи, везли вроде и с почетом, но самой дальней и неудобной дорогой, показывая по пути множество укрепленных крепостей, пусть поймут, что на Византию нападать не следует, себе дороже. В самой столице держали под неусыпным надзором, в специальном дворце, не давая носа высунуть наружу. Если был угоден, то всячески угождали и одаривали, если нет – обращались пренебрежительно и грубо.
Русская архонтесса прибыла в Константинополь в непонятном качестве, жить остановилась у себя на подворье вместе с остальными купцами, вроде и товары привезла, а оттого не запретишь на рынки ходить. Сопровождают ее всюду, но запереть пока не могут. Странная женщина эта архонтесса. И ломают головы советники императора, как ее принимать.
Сам Константин Багрянородный помнил молодую русскую княгиню, когда-то появившуюся у императора Романа и так понравившуюся самовольному узурпатору. Константин был еще молод, по-настоящему боялся пышных приемов и необходимости предстать перед большим количеством чужих разодетых и расфуфыренных людей, молодому императору больше нравились огромные залежи толстых фолиантов и свитков рукописей. С тех пор прошло много лет, изменился мир, изменился и сам император Константин, теперь он очень любил приемы и знал в них толк. Во дворце прибавилось блеска, вокруг трона золота, сами приемы стали еще более сложными, расписанными буквально поминутно. Но прибывшая архонтесса не подходила ни под один из готовых сценариев, и никто не знал, как к ней относиться. Вот и ходили на подворье Святого Маманта чиновники, вынюхивая, выглядывая, подслушивая.
Ночь в Царьграде начиналась как-то сразу, без длинных сумерек. Княгиня, привыкшая к вечерним зорям, удивлялась. Звезды вспыхивали в ставшем вмиг черным небе, точно светлячки на лесной полянке, светили ярко, кажется, даже были крупнее. Ольга находила привычный ковш с Маткой, главной звездой неба, вокруг которой крутятся все остальные. То, что Матка была на месте, успокаивало. Находить главную звезду ее научил еще отец для того, чтобы не заблудилась. Мать смеялась: где может заблудиться ночью девочка, которую никто не отпускает одну далеко и днем? Но отец качал головой – не всегда она будет при матери, мало ли как повернет жизнь. Кто же мог угадать, что такое умение вдруг поможет великой княгине через много лет.
В Царьграде душно, с утра печет жаркое солнце, от него не скрыться даже в тени, горячий воздух обволакивает, не дает дышать. Ольга раскрывала окна, освобождала шею, прикладывала к ней мокрый плат, обмахивалась чем-нибудь, но помогало мало. На подворье от жары мучились все – и люди, и животные. Особенно доставалось северянам, вообще не привыкшим к такому пеклу.
В Большом дворце у императора и в других домах богатых цареградцев обязательно протекали ручейки, над которыми были устроены настилы для сидения. В тени растущих по их берегам деревьев над водой было значительно легче переносить жару. Но на подворье такого ручейка не было.
Ольга вздыхала: сколько еще ждать? Купцы в этот раз почти не продавали добро, что привезли, потому справились быстро, скоро пора собираться домой, а греки все ходят и ходят с новыми уточнениями. Княгиня не может понять, почему тянет император, какая разница, как она пройдет к его трону, на полшага ли впереди своих спутниц или на целый шаг? Если так необходимо, Ольга готова была нанести визит вообще в одиночку. Такое предложение привело чиновников в ужас, как же можно, это будет неуважением к августейшей особе! Княгиня переспросила:
– К чему?
Важный надутый чиновник посмотрел на нее так, словно княгиня сказала что-то совсем крамольное:
– Не к чему, а к кому. К императору!
Ольге очень хотелось сказать, что она не оскорбит императора и его семью, она вспомнила молодого Константина, живущего с оглядкой на всех, даже на свою жену Елену. Если император не изменился за эти годы, его обидеть несложно. Но она уже поняла, что с цареградскими чиновниками нужно быть очень осторожной, если сейчас этот надутый индюк решит, что она может повести себя не так, как написано в их правилах, придется сидеть еще два месяца. Княгиня Ольга вдруг чуть хитро прищурила глаза:
– А не может ли такой почтенный и сведущий в придворном этикете человек, как Андроник, подсказать правила поведения у императора, чтобы я смогла попасть на прием как можно скорее?
Уловив неудовольствие во взоре чиновника Андроника (вот еще, станет он обучать варварку вести себя в Большом дворце!), княгиня улыбнулась:
– Я щедро отблагодарю.
Уже через несколько минут связка красивых соболей перекочевала из рук Ольги в руки чиновника. Тот улыбался княгине в ответ как родной.
Ольга ошиблась в одном – почувствовав, что у русской архонтессы, как ее называли греки, есть отличные меха, чиновник Андроник не торопился организовывать ей прием, зачем, ведь можно вытянуть еще и еще подарки. Он усиленно обучал княгиню манерам константинопольского двора, но притворно сочувственно качал головой, мол, император занят, император болен, император уехал из города и вернется только через несколько дней. Ольга уже и сама поняла, что зря связалась с чиновником.
Княгиня велела позвать к себе Остромира, купца, с которым часто советовалась. Новгородец пришел только к вечеру, был вне Царьграда. Вошел, по привычке склонившись у входа, поклонился поясно:
– Здрава будь, княгиня.
– Здоров и ты, купец. Как узнать, в городе ли император?
Купец усмехнулся:
– Так чего узнавать-то? Завтра скачки на ипподроме, император там будет.
– Он уезжал куда? Купец покачал головой:
– Того не ведаю, княгиня. Если нужно, можем узнать.
– Мне не то нужно, – махнула рукой Ольга. – Сидеть ожидаючи надоело. Как попасть во дворец скорее?
Остромир усмехнулся:
– Есть чиновники, которые помогут. Только платить нужно.
– Да я готова заплатить! – взорвалась княгиня. – Сколько ждать можно?! Веди сюда своего чиновника!
Купец чуть смущенно почесал затылок:
– Да нет, княгиня, я уж сам. – И тут же опомнился. – Если позволишь.
– Позволю! – кивнула Ольга.
Глава 49
Княгиня была не совсем права: не только чиновники, но и сам император затягивал встречу с архонтессой. Дело в том, что каждый прием тщательно готовился не только из-за большого количества церемониальных сложностей, но и из-за оформления Большого дворца. Византия уже давно не была столь богатой, как казалась извне. На ее троне без конца менялись правители, каждый из которых оставлял следующему все больше проблем и все меньше денег в казне. Константинополь постоянно подкупал соседей, одаривал тех, кого не удавалось просто купить, содержал огромную армию наемников, воевал. Это требовало огромных средств, которых у империи уже просто не было, внешние блеск и роскошь были зачастую дутыми, для показного богатства на приемах в определенные залы сносились все мало-мальски ценные предметы, способные поразить воображение несведущего человека. Поэтому требовалось много времени, чтобы все подобрать, распределить, предусмотреть.
Кроме того, император не мог понять, зачем снова приплыла эта странная архонтесса. Он вспомнил жену русского правителя, приезжавшую в Константинополь еще при его тесте, тогда она ничего не просила, только подтвердила договор между Византией и Русью. Роману Лакапину было не до далекой заснеженной Руси, он согласно покивал головой, кажется, крестил саму архонтессу, и на том все закончилось. Позже ее супруг архонт Игорь дважды ходил на Византию, но в первый раз его флот почти полностью сожгли, а остальное войско разметали, а во второй император Роман не допустил варваров до столицы, перехватил далеко за ее пределами и откупился. Константин признавал, что тесть поступил верно, ведь он и так сидел на троне непрочно, немного погодя скинули свои собственные сыновья. Константин усмехнулся, а уж тех сбросил он сам.
Император знал об этой огромной стране гораздо больше, чем его чиновники.
У Константина, как и у всех до него, была хорошо налажена разведка. Люди, постоянно ездившие в Киев, подробно рассказывали Константину Порфироносному про то, что творилось у опасного соседа. Хотя Византия и не граничила с Русью, как с Болгарией, но в Константинополе хорошо помнили, что русы могут появиться в Золотом Роге внезапно. Лучше знать, что там творится, заранее подкупить тех же хазар или печенегов, чтобы перекрыли пути подхода русского войска к границам Византии, чем откупаться от напасти под своими стенами. Император даже включил полученные сведения о русах в свой труд «Об управлении империей» как пример варварского образа жизни. И все же вынужден был признать, что они уже далеко не варвары.
Константин ходил взад-вперед по своей комнате в Большом дворце. Зачем прибыла эта архонтесса? Что ей на сей раз нужно в Константинополе? Просить мира? Но у них нет войны с Византией. Константину не до войн, на них нужны деньги, а в казне давно пусто. Император вздохнул, ему досталась разоренная непомерными расходами страна, но об этом никто не должен догадываться, ведь Византия сильна не только мощью своих легионов, богатством своих торгов, но и усилиями дипломатов, своей репутацией богатой страны, способной купить всех и вся. Пока в это верят, многие побоятся выступать против империи. Но стоит хотя бы одному заподозрить, что за внешним богатством скрывается дырявая казна, и все рухнет! Поэтому так тщательно выверялся каждый шаг посла или любого другого правителя, прибывшего в Константинополь, поэтому так редко устраивал приемы император Константин, то и дело сказываясь больным или очень занятым.
Глава 50
В распахнутое окошко тянуло дымом. Княгиня откровенно скучала, а потому вышла из дома во двор посмотреть на постояльцев, поговорить с кем-нибудь. Помимо русских купцов, там оказались и несколько арабских, видно, каравану уж совсем негде было остановиться. Но русичи всегда рады потесниться, арабы привозят красивые вещицы, можно и себе купить для торга в Киеве, и с ними о чем договориться, да и просто интересно поговорить с бывалыми людьми.
У теплого моря не то что в Киеве, днем жарко, а по ночам зябко, вот и жгут костры те, кто спит не под крышей или просто сторожит свое добро. Леса мало, в костер подбрасывают не поленья, а сухой хворост или просто солому, оттого он на мгновенье вспыхивает и тут же почти гаснет снова. В огонь, видно, попало что-то негодное, потому и дым едкий, и запах тяжелый, но Ольга все равно подошла ближе, с интересом приглядываясь к обветренным, темным от загара и пыли лицам, заросшим бородами. Караван пришел только сегодня, люди не успели отдохнуть, в их глазах еще бесконечная дорога и ожидание опасности. Бороды у купцов разные, у кого гуще, у кого пожиже, кучерявые и тощие седые. Сами купцы тоже разные, одни тонкие, как древесный сучок, другие – точно бочка, как таких лошади выдерживают? Высокие и низенькие, толстые и худые, старые и молодые, они были одинаково обветрены и прожжены солнцем, покрыты неистребимым слоем пыли и копоти от костров. На всех печать дальних странствий.
Вдруг чуть в стороне истошно заорал привязанный к столбу осел, то ли его забыли покормить, то ли спал стоя и что-то увидел во сне. Княгиня вздрогнула от неожиданности. Сидевшие у костра невольно оглянулись и тут заметили знатную женщину, невесть откуда взявшуюся у костра. На секунду все замолчали, первым опомнился хозяин осла, он закричал на глупое животное, и рев прекратился. Сидевший ближе к княгине купец изогнулся, насколько позволяла ему поза, и, приглашая, повел рукой, заговорив на своем языке. Ольга ответила по-гречески:
– Я не знаю вашего языка.
Ей не успели ничего больше сказать, подскочил Ерим, затараторил по-арабски, потом по-русски стал звать княгиню в дом. Та возразила:
– Дай с людьми слово молвить. Хочу с купцами арабскими поговорить, чтоб и к нам на Русь чаще ходили.
Ерим только рукой махнул, от дверей дома уже бежал челядник со скамьей, чтоб сесть княгине. Но купцы, не понимая еще, кто она, уже потеснились и подвинули один из тюков ближе к огню. Ольга села на мягкий тюк и поинтересовалась, говорят ли гости по-гречески. Конечно, говорят, на многих языках говорят, но она не ромейка, так кто же?
Ольга рассмеялась, сделав Ериму знак молчать:
– Откуда знаете?
– По выговору, и одета ты, матрона, не по-ромейски.
Княгиня с удовольствием кивнула:
– Я из Руси, из Киева.
– Киева? – было видно, что ответ удивил купцов. Старший собрал в кулак свою курчавую бороду, хмыкнул. – Куяб? Что привело знатную женщину так далеко?
Ольга ответила просто:
– Приплыла к императору, жду приема. Послышались возгласы недоверия.
– Почему вы мне не верите?
– Император не держит своих гостей вместе с купцами, они живут в отдельном дворце и не выходят к купцам…
В ответ Ольга рассмеялась:
– А я его и не спрашивала! Приплыла со своими купцами и поселилась вместе с ними.
Увидев откровенное изумление в глазах бывалых путешественников, видно, впервые видели такую непокорную гостью, она совсем развеселилась:
– Пусть себе зазнается этот император Константин! Скажите лучше, бывали ли вы в Киеве?
Старший покачал головой:
– Не доводилось, труден путь в твою страну, женщина.
Ерим не успел сказать, чтоб разговаривал с Ольгой повежливей, все же княгиня, та снова перебила:
– А что привезли в Царьград?
Арабы недоуменно уставились на княгиню, никто не называл Константинополь Царьградом, потому и не поняли, о чем женщина спрашивает. Сообразил все тот же Ерим:
– Царьградом русичи ромейский Константинополь зовут.
Княгиня еще долго сидела на мягком тюке, слушая и выспрашивая, рассказывая и завлекая купцов в далекий Киев. Позже в ложнице качала головой:
– Через хазар купцам ходить тяжело, что арабским, что нашим, русским, оттого и мало их в Киеве….
Улеб возражал:
– Как же мало, княгиня? Вон сколько. Новоград на том и стоит. Да и наш Подол живет торгом.
– Больше надо, больше! – вздыхала Ольга и задумывалась, как справиться с хазарами. Те хорошо сидят, сами ничего не выращивают, не мастерят, все чужим добром норовят богатеть. Мимо Саркела да Итиля не пройдешь, оттого и храбры хазарские беки, как пауки в центре паутины, никого не пропустят без десятины, а то и простого грабежа. Княгиня снова вздыхала, ладно бы десятину, Новоград вон тоже берет и правильно делает, но ведь хазары еще и дань имеют с тех же вятичей и радимичей, давно ли сам Киев платил? Князь Олег много крови царю Итиля попортил, многие славянские племена под свою руку взял, но остались еще те, кто дань дает. В Итиле много славян на невольничьих рынках волюшку свою потеряли. Только не подойдешь к их стольному граду незамеченным, ловко хазарские правители свои крепости поставили. Дон Белой Вежей, Саркелом, заперли, к Сурожскому морю не пройдешь мимо Корчева и Тмутаракани, крепости стоят по двум берегам узкого прохода, точно часовые. Потому и не боится царь хазарский русичей, что нет им ходу к его стольному граду. Дважды князь Игорь ходил, да только с ведома и согласия хазар, а в последний раз дело худо обернулось, едва сам ноги унес, дружину по степям хазарским растеряв. Ольге даже вспоминать тот поход не хотелось. И ничего придумать не могла, хотя о походах никогда и не помышляла, то дело мужское, ей лучше договориться бы о торговле. Может, и с хазарским царем тоже смогла бы? В Царьград приплыла, если и туда сходить? Мысль была неожиданной даже для Ольги, опасней дела не найти, чем отправиться в Итиль, но Ольга на то и Ольга, что забыть о таком не могла, даже в императорском дворце раздумывала, не спросить ли помощи у Константина, ромеи с хазарами всегда договариваться умели. И попросила бы, не повернись дело так, как повернулось.
Глава 51
Зря император столь долго томил русскую княгиню в ожидании приема, за это время она успела увидеть то, чего видеть не должна была. Женщина в Царьграде не могла идти куда хотела, по крайней мере, ее должны были сопровождать. Княгиню провожали, но свои, русские, потому и показывали не только блеск цареградских храмов и дворцов, а все больше по ее же просьбе рынки, улицы, где жил простой народ. Опасно это было, но только так можно понять, чем живет город в действительности. Теперь княгиню Ольгу не могли обмануть роскошные наряды чиновников или богатое убранство храмов, она помнила смрадный запах таверн, мясных лавок, рыбных развалов, мимо которых проходила, помнила нищих и множество протянутых за милостыней рук на подходе к храму. Кроме дворцов с их пышным убранством, в городе было множество домов гораздо менее пригодных для жилья. На верхние этажи можно подняться по наружным лестницам. Их ступени давно истерлись, перила сломаны либо обвалились, стены, к которым прижимаются лестницы, покрыты слоем грязи и пропитаны запахом нечистот. Еще гаже за городскими стенами. Строители Царьграда точно специально убрали всех его тружеников за пределы городских стен, именно там жили рыбаки, лодочники, все, кто поставлял в богатый город еду, дрова, кто молол муку, тесал камни. Ольга понимала, что так в любом городе, везде живут рядом богатство и бедность, в Киеве такого хватало, но киевляне не стыдились, а просто старались помочь, дать кусок хлеба, позвать на ночлег и никогда не прятали бедность от чужеземцев и не выставляли напоказ богатство. В Царьграде все наоборот, княгине уже рассказали, что у города определенно две стороны – одна, блестящая, для чужих, вторая, грязная и темная, – для своих. Чужаки должны верить, что Византия богата, что ромеи самые сильные и умные люди в мире, что с ними нельзя тягаться ни в чем, что они особый народ, а их император дан Богом и потому священен. Ольга усмехалась, чего же хвалиться, если ты хорош, все и так увидят! Удивило русов и то, что роскошные на первый взгляд колонны при внимательном рассмотрении оказывались дощатыми, покрытыми слоем штукатурки и украшенными лепкой из хрупкого алебастра. Глядя на красивые дома в несколько этажей, мало кто догадывался, что под их отделкой скрываются едва связанные между собой куски камня, что малейшая встряска может превратить дом в руины, а пожар не просто уничтожит утварь, но и оставит развалины на месте самого роскошного дворца. Везде была разруха, старательно прикрытая завесой, изображающей роскошь. Ромеи хвалились, хвалились во всем, приходивший чиновник жадными глазами смотрел на скору если таковая попадалась на глаза, но делал вид, что у самого ее достаточно. Нищенка на углу у рынка славила императора Константина так, точно он только что одарил ее горстью золотых монет. И всюду звучала витиеватая, тяжелая для слуха речь. Княгиня недоумевала, для чего нужно так долго и замороченно говорить то, что можно объяснить в двух словах или вообще без слов. Раздражала необходимость покорно выслушивать длинные речи ни о чем, согласно кивая, любая попытка ускорить разговор приводила к обиде и еще более долгим объяснениям, почему сказать нужно так, а не иначе. Казалось, у византийцев расписано все: как встать, как сесть, что произнести по любому поводу, как поклониться, как повернуть голову… Знакомый чиновник объяснил, что на приеме у императора нужно предварительно изучить и запомнить все до мельчайших подробностей, чтобы потом не сделать что-то не так. «Зачем?!» – изумлялась княгиня и получала ответ: «Так надо». Кому надо? Кем это все придумано? Такие вопросы оставались без ответа. Княгиня уже поняла, что если ромеи не могут или не хотят отвечать, они делают вид, что либо не поняли вопроса, либо его не расслышали. Повторять можно бесконечно, результат будет тот же.
Ольгу все больше и больше раздражало не только бесполезное сидение на подворье или прогулки по городу, но и необходимость притворно улыбаться, кивать и говорить витиевато и напыщенно ни о чем. Она явно тяготилась своим визитом и готова была уже отправиться восвояси без приема. Видно, это почувствовали в Большом дворце, а может, у них просто везде были свои люди?
Через два дня к княгине явился чиновник, теперь уже совсем другой, Андроник больше не приходил, и сообщил, что император готов принять ее… через две недели. Ольга ахнула:
– Да ведь уже сидим здесь больше месяца! Сколько можно?!
Чиновник показал ряд ровных хищных зубов в улыбке:
– У архонтессы жалобы?
Ольга понимала, что жаловаться бесполезно, поэтому со вздохом покачала головой:
– Нет, но я вынуждена торопиться, скоро поздно будет возвращаться домой.
Чиновник развел руками:
– День приема определяет сам император, я не могу оказывать на него давление.
Княгиня хотела сказать, что на императора не оказывает давление разве только нищий у ворот большого рынка. «Может, ему тоже дать скоры?» – мелькнула у Ольги мысль, но Ольга отогнала ее, иначе и этот будет выманивать подарки еще месяц. Пусть дары дает купец Славко, он, видно, хорошо знает, кому и как, вон сразу назначили прием, хотя и не скоро. Чиновник ушел без подарков.
Глава 52
Прием не удалось ускорить, теперь уже держал действительно сам император. Ольгу пригласили в Большой дворец только в рюене. Княгиня была страшно сердита, шел первый месяц осени, пора уже отправляться домой, а она все еще ждет встречи с Константином. Зато сам прием был пышен, устроители постарались пустить пыль в глаза неопытным русичам. Пусть думают, что византийский император всегда живет как в сказке.
На Руси уже давно полетели желтые листья, а в Константинополе еще вовсю цвели цветы, журчала вода в специально проложенных каналах, весело щебетали не собирающиеся никуда улетать птицы. Если бы не мысли о том, что возвращаться предстоит неспокойным морем, а потом еще пробиваться сквозь заслоны печенегов и тащить ладьи через пороги, то все были бы не против погостить еще, особенно боярыни. Но только не княгиня Ольга, она не привыкла сидеть без действия и хорошо представляла себе, сколько дел скопилось дома, в Киеве и Вышгороде. Скоро князю Святославу снова отправляться в полюдье, успеют ли они добраться за это время до Киева?
Сами византийцы принимали грядущую зиму как неприятность, хотя и неизбежную, но короткую. На два месяца в году у моря основательно портился характер, оно то бросало на берег охапки мелких холодных брызг, то с грохотом накатывало большие волны. Служившие у императора варяги, да и другие северяне, не считали это зимой, так, осень, не больше.
На прием к императору в Большой дворец все надели самое лучшее платье, вслед за княгиней и прибывшими с ней людьми слуги несли огромные сундуки с подарками. Константин велел снести в парадные залы дворца всю мало-мальски ценную утварь, стараясь пустить пыль в глаза, но сам был потрясен тем, что сложили к его ногам в качестве дара русы. Княгиню с ее спутницами приняли в Золотой палате, перед этим проведя дальней дорогой по разным залам, стараясь, чтобы никто случайно не свернул в сторону. Все были очарованы великолепием дворца, обилием золота и драгоценностей, диковинных вещей, богато одетыми придворными. Если бы княгиня и ее спутницы бывали там чаще, то наверняка заметили бы, что диковины перемещаются из зала в зал, а за пределами богато украшенных палат царит полное запустение. Но русам было не до того, спутницы княгини едва успевали крутить головами, тщетно пытаясь все запомнить, а слуги старались уследить, чтобы не потерялось что из принесенного в дар, сама же княгиня думала, удастся ли поговорить с императорской семьей без свидетелей.
Поговорить удалось. Остальных русов после поднесения подарков вежливо выпроводили, а княгиню пригласили в китон императоров на беседу. Ольгу спасало неплохое знание греческого языка, она обходилась без толмача, чем немало удивила Константина и его супругу Елену.
Пока княгиня угощалась за столом вместе с императорской четой, остальные русы ждали ее на подворье Святого Маманта кто как. Женщин, сопровождавших княгиню, больше всего поразили золотые птицы, щебетавшие на ветках золотого же дерева у трона императора, и золотые львы, так грозно рычавшие на посетителей, богатая одежда императора и императрицы, множество очень дорогих безделок. Им хотелось поговорить с Ольгой о том, что видели и слышали; купцы, все же свернувшие из-за надобности в боковые покои, желали поведать о сырости и плесени, какую увидели чуть в стороне от парадного приема, а князь Улеб ждал результата беседы.
Княгиня крупными шагами мерила комнату на подворье, которую отвели ей отдельно от других, остальные жили вдвоем-втроем. Входя в помещение, она велела срочно позвать Улеба, пока сына не было, давала волю своим чувствам. Она считала Улеба своим младшим сыном, даром что рожден не ею, Ольга полностью заменила ему умершую мать. Она старалась для княжича, приплыла так далеко, чтоб сосватать ему достойную жену. Княгиню мало волновало то, что Феодора некрасива и старше Улеба, главное, она императорская дочь. Где-то в глубине души именно на то и рассчитывала – что Феодоре давно пора уж замуж, потому Константин и его жена Елена будут сговорчивей. Император смог сдержать свои чувства и бровью не повел, а императрица даже заблестела глазами. Это очень обнадежило княгиню, она напомнила императору, что не сторонняя им, ведь византийский император (Ольга не стала напоминать имя Романа) назвал ее крестной дочерью. Лицо Константина Багрянородного вытянулось: с одной стороны, Роман Лакапин его тесть, с другой, столько лет держал самого Константина вдали от власти, что не мог не вызывать у того передергивания плечами при одном упоминании. Княгиня подумала, мол, зря вспомнила опального императора, не стоило этого делать. Но слово не воробей, назад не воротишь. Пришлось рассказывать, как удачлив на охоте князь Улеб, как он учтив, как грамотен, как разумен, как красив, наконец. Еще на приеме, бросая косые взгляды на Феодору, княгиня мысленно жалела Улеба, на княжича заглядываются девки, но он крещен, и если женится на императорской дочке, то всю жизнь станет жить с некрасивой женой. Про царевну говорили, что она не слишком умна, что вялая и медлительная. Ольга даже порадовалась, что не придумала сватовство для Святослава, тот и дня не терпел бы такой жены в своей ложнице.
Разговор закончился ничем, ей не сказали ни да, ни нет. Сколько времени будут император с женой решать? Княгиня с сыном просидела уж впустую на подворье два месяца, время домой отправляться, купцы засобирались, решили, что княгиня сразу после приема у императора отправится. И что теперь делать? Просить Константина принять второй раз срочно, мол, домой пора? Но в таком вопросе нельзя подталкивать, следует терпеливо выжидать, и она будет ждать столько, сколько потребуется, ради брака Улеба с Феодорой княгиня была готова зимовать в Царьграде. Ольга никому не говорила об этом, ее возвращения из дворца ждали многие, и теперь княгиня ломала голову над тем, как объяснить свою задержку сопровождающим.
Улеб вошел в дверь, слегка склонившись, чтобы не стукнуться о притолоку.
В Царьграде двери выше теремных киевских, но привычка сыграла свою роль. Он понимал, мать зовет не зря, но вид княгиня имела не совсем довольный. Что-то пошло не так, как она хотела.
– Я сватала за тебя Феодору, – вдруг безо всяких предисловий заявила Ольга. Они уже разговаривали с сыном о такой возможности, конечно, Улеб совсем не был рад некрасивой долговязой жене, но он послушный сын, а Феодора императорская дочь.
Княжич выжидающе смотрел на мать. Та почему-то нахмурилась.
– Константин долго продержал нас до приема, теперь нужно снова ждать их ответа.
Улеб молчал, ясно, что на такие вопросы не дают ответ сразу, но сколько будет думать император Константин? Невысказанный вопрос поняла и княгиня, она перестала шагать по комнате и села рядом с княжичем. Женская рука легла на руку парня:
– Улеб, я знаю, что тебе нелюба Феодора, но ведь у тебя и другой тоже нет…
Сказала, как спросила, княжич согласно качнул головой:
– Я сделаю, как ты велишь, княгиня. Ольга вздохнула:
– Вот и молодец. А подождать придется, куда денешься?
Ждать пришлось месяц с лишком. Большая часть купцов, осознав, что княгиня может и остаться в Царьграде в зиму, поспешили по последней воде обратно в Киев.
С Ольгой остались только ее сопровождающие. Княгиня просила передать Святославу, чтоб не беспокоился о ней, что, если сильно задержится, останется до весны, а там сумеет сообщить, когда ее встречать. Купцы уплыли восвояси, а на подворье снова заспешили константинопольские чиновники, по блеску устроенного императором Константином приема понявшие, что перед ними не просто знатная дама, а кто-то более важный. Но теперь уже чиновники, являвшиеся каждый день, не смотрели выжидательно на связки скоры, а, наоборот, приглашали на разные развлечения. Например, мужчины посольства отправились на ипподром. Княгиня Ольга с женщинами не пошла, это было не принято у ромеев. Вернувшись, те, кто бывал на таком зрелище впервые, рассказывали об увиденном, широко раскрыв глаза. Бывалые только усмехались.
С самого утра на ипподроме стал собираться народ, сопровождавший русов грек велел им не махать руками и тем более ни с кем ни о чем не сговариваться. Купец Елаба, не бывавший в таких местах, удивился вслух:
– Не на торжище же идем!
Оказалось, на торжище, только особое. Человек, никогда не бывавший на ипподроме и не слышавший о нем, бывал немало поражен поведением ромеев. Казалось, что все присутствующие просто помешались, они напрочь забывали свой витиеватый язык и начинали разговаривать на каком-то жаргоне, не имеющем ничего общего с их обычной речью. Кроме того, греки делали руками странные знаки, и только им было понятно значение этих жестов. Оказалось, что таким образом они торгуются, делая ставки на бегущих лошадей. На ипподроме выигрывались и проигрывались огромные деньги, а чтобы люди не потеряли ощущение реальности или не сошли с ума, между забегами их развлекали мимы, шуты, акробаты. Русичи, никогда не видевшие такого времяпровождения, вернулись с ипподрома совершенно разбитыми и свалились с ног от усталости, точно весь день гребли под палящим солнцем, ворочая тяжелыми веслами. Во сне многие вздрагивали, им снился гул трибун, рев диких животных, с которыми сражались на арене бойцы, мелькали чьи-то лица, руки, все кружилось и плыло….
Глава 53
С последними в этом году купцами, которые не собирались до весны возвращаться в Киев, приплыл Любомир. Ольга, увидев старого друга, чуть не расплакалась, она была очень рада видеть русича, точно приплыл близкий человек. Но при всех ничего не высказала, выглядела, как всегда, сдержанной и твердой. Только оставшись с ним наедине, дала волю чувствам. Очень хотелось взять его за руки, посадить рядом, расспросить о сыне, о Киеве, о нем самом… Глаза уже загорелись, всем нутром потянулась, но пересилила привычка держать себя в руках, чуть улыбнулась и стала спокойно говорить о нелепой необходимости ждать следующего приема в Большом дворце. Любомир, сначала почуявший, что в княгине проснулась просто женщина, даже обрадовался, но тут же сник. Нет, она никого не любит, а он обречен всю жизнь болеть этой болезнью под названием Ольга!
Снова каждый из них был на своем месте – княгиня правила, а он, ее слуга, только оберегал.
А Любомир пригляделся к Ольге. Как же тяжело видеть, как старится любимое лицо, замечать, что от уголков узких губ вниз опустились скорбные складки. Морщины легли не только между бровями, но и прорезали высокий лоб. В светлых волосах мало заметна седина, но она есть. Женщина, видевшая в жизни много горя – смерть первого сына, гибель мужа, жестоко мстившая… Она взвалила на свои плечи тяжелый мужской труд и не захотела, чтобы кто-то подставил плечо в помощь.
Шел день за днем, а известий от Константина все не было. Когда княгиня была готова уже сняться с места и уплыть без прощального приема, на подворье вдруг явился посланец императора с приглашением во дворец. Приглашалось все посольство. Ольга воспряла духом, Улебу она заявила, что, если ради свадьбы, то останутся и в зиму, дело того стоит. На прием снова надели лучшее платье, и княгиня, и сын выглядели внушительно. Император принимал русскую княгиню с посольством очень ласково, называл ее дщерью, дарил богатые дары и ни словом не обмолвился о ее просьбе. Сначала Ольга решила, что даст ответ после официального приема, ведь она не сватала Феодору подобающим образом, решила сначала просто поговорить с ее отцом. И только когда прием практически закончился, она посмела снова вернуться к важному для нее делу, спросила, состоится ли беседа после приема. Константин Багрянородный улыбался губами, но глаза его стали непроницаемыми:
– Относительно высказанной тобой просьбы, архонтесса, могу лишь сожалеть. Не все в наших руках, на то Божья воля.
Ольга не помнила, как сдержалась, кажется, она тоже улыбалась, почти весело прощалась с императором и его семьей, обещала передать дружеское послание князю Святославу. Никто не догадался, что в тот момент Ольга получила величайшую пощечину. Один только Улеб чуть растерянно смотрел на мать, однако стараясь, как и она, не подавать вида, что обескуражен.
Княгиня терпела до своей комнаты, позвав с собой и Улеба. Но там, плотно закрыв дверь, дала волю истинным чувствам! Сын, как и все остальные, не слышавший слов императора, уже по гневу матери понял, что ей ответили. Он не знал, как успокоить княгиню, но та вдруг остановилась и задумчиво закусила губу. Немного погодя Улеб увидел перед собой прежнюю властную и решительную женщину.
– Позови Любомира!
Глава 54
На следующий день императору донесли, что русская архонтесса распродает свои ладьи. Русские часто продавали ладьи в Константинополе. Но обычно это делали в середине лета. Порой распродавали те, кто собирался оставаться в городе на зиму. Константин скупо улыбнулся, княгиня терпеливо просидела на подворье три месяца, плыть в Киев поздно, ей не пройти пороги, можно застрять посреди замерзшей реки. Что ж, пусть посидит в Константинополе, поймет за зиму, насколько нелепа была ее просьба. Выдать замуж за княжича императорскую дочь! Эти варвары считают себя чем-то стоящим! Она напомнила, что крещена императором Романом и что Роман выдал свою внучку за царя Петра. Роман мог делать что хотел, он не императорской крови, он рожден далеко от дворца. Сам Константин никогда не позволит себе сделать такого и сыну своему накажет, что императорскую кровь нельзя мешать с варварской! Константин очень гордился тем, что рожден в Пурпурной спальне, и потому подчеркивал, что он Багрянородный. Его наследник Роман уже сделал страшную вещь, он женился на простой дочке кабатчика, уронив таким образом императорское достоинство. Только отсутствие другого наследника спасло Романа от ссылки на Принцевы острова. У Константина Багрянородного, кроме этого сына, только дочери, так может ли он еще и дочерей отдать варварам, чтобы совсем расплескалась голубая кровь императорской династии?! Возможно, сама эта женщина вполне достойна быть спутницей императора, но молодой человек, за которого она сватала Феодору, даже не наследник киевского престола, это всего лишь ее пасынок! Даже за самого князя Сфендослава Константин Багрянородный не помыслил бы отдать дочь, лучше пусть останется незамужней до конца своих дней! Константин испытывал злорадное удовольствие – пусть теперь русская архонтесса посидит в Константинополе в наказание за свою самоуверенность, к весне ее посольство потеряет весь свой блеск, и ей придется возвращаться на простых ладьях купцов. Приплыв в Константинополь, гордячка отказалась от хлебного, какое получали даже купцы по договору еще с князем Олегом. У нее, видите ли, своего достаточно! Это тоже будет уроком, пусть запомнит, что можно быть ласково принятой императором Византии, но это только его милость, не дающая никаких прав тем, кто ниже его. А ниже его все остальные люди не только в Византии, но и в мире!
Но еще немного погодя Константину сообщили, что русские покупают лошадей. Что это, она собирается пуститься в дальний путь зимой? И не просто дальний, но и опасный, через кочевья печенегов? Первым движением Константина было отправить послов с предупреждением к степнякам. Он и сам не мог сказать, почему не сделал этого сразу же. Несколько дней император мучился, хотелось проучить княгиню, но что-то останавливало, Константин вспоминал разумные речи, которые вела Ольга, достоинство, с которым себя держала, ее умные синие глаза. И все же отправил посланников, чтобы печенеги встретили русских.
Княгиня Ольга распродала свои ладьи, ее купцы приобрели колесницы и припасы на дорогу, и посольство отправилось. Но не туда, куда ожидал император Константин, русские поехали не берегом до Днепра и вдоль него, а через Болгарию. Византийцы едва успели отправить в обгон Ольге своих послов, предупредить царя Петра. Петр был полной противоположностью своему отцу Симеону это Симеон Великий воевал Византию, а царь Петр не только женился на внучке императора Романа Лакапина Марии, ставшей в Болгарии Ириной, но и полностью признал власть Константинополя над своими землями. Не вся Болгария поддерживала своего царя, только княгине Ольге с посольством было оттого не легче. Нет, Петр не стал ни губить русское посольство, ни чинить ему особых препятствий, все же не забыл о сильной дружине князя Святослава, да и свои болгары не поддержали бы, узнай о помехах русской княгине. Но и помогать не стал, просто пропустил через свои земли. Зато у угров, с которыми дружили еще со времен князя Олега, когда стоял Альмош под стенами Киева, нашла княгиня и приют для отдыха, и помощь. Нашла и другое – невесту для старшего сына. Улеб про женитьбу теперь и слушать не хотел, Ольга не настаивала, все же молод, если бы не Феодора, то ни за кого сватать не стала. Но ей глянулась дочь угорского князя Такшоня Преслава. Самой Преславе понравился стройный спокойный Улеб, но девушки не всегда вольны решать, за кого им идти замуж. В отличие от надменного императора Византии Константина князь Такшонь ценил Русь и отдавал себе отчет, что князь Святослав силен, а Киев богат. Его жена Алденя с грустью смотрела на Преславу, но и она, тайно вздыхая, все же была согласна проводить княжну в дальний пусть, ведь дочери, тем более княжеские, редко выходят замуж близко от дома. Сестра Преславы уже давно выпорхнула из дома, теперь очередь за младшей. Князь Такшонь понимал, что русская княгиня не зря внимательно приглядывается к княжне, он готов был отдать дочь за князя Святослава, считая того сильным воином, достойным уважения. Святослав еще не совершил крупных походов, но те, кто видел князя в бою и даже просто с дружиной, рассказывали, что он ведет себя как настоящий воин. Святослав презирает удобства, спит на земле, подложив под голову седло, носит простую одежду, ест вместе со своими воями поджаренное на углях мясо. Для Такшоня это было признаком настоящего мужчины. А что касается дочери, то дело Преславы родить мужу крепких сыновей. Мать думала о другом: каков бы ни был князь Святослав, жить Преславе прежде всего за спиной у княгини Ольги, с первого взгляда видно, что дома правит эта сильная женщина. Хотя княгиня Ольга и в возрасте, но еще долго будет держать властной рукой Киев и всю Русь. Пусть ее сын ходит в походы, дома все подчиняется воле Ольги, а она благосклонно отнеслась к младшей дочери князя Такшоня, это его жена заметила сразу. Алденя отлично знала, что нужно понравиться матери князя, от этого во многом зависит твоя жизнь в новом доме, и старалась научить этому дочь. Но Преславе и самой очень глянулась русская княгиня, хотя девушка не понимала, о чем говорит эта сильная женщина, но чувствовала, что она очень властная, в молодости была красавицей и действительно правит своей страной. Кроткой, тихой Преславе почему-то хотелось прислониться к плечу будущей свекрови. Княгини сговорились, и поехала Преслава вместе с Ольгой в далекий Киев к совершенно незнакомому ей русскому князю Святославу, чтобы выйти за него. Дочь князя Такшоня рассудила, что Святослав и Улеб братья, значит, похожи друг на дружку, стало быть, и князь Святослав тоже статен и ласков.
Там, у угров, произошло еще одно неожиданное событие. У Такшоня остался Любомир. Остался не из-за болезни или желания погостить, он… влюбился!
Весь израненный в боях седой уже воин, как мальчишка, влюбился в племянницу угорского князя Яглину. У девушки несколько лет назад на ее глазах погиб жених, с тех пор Яглина никого не хотела пускать в свое сердце, но русичу сдалась без боя. Чем взял ее Любомир? Наверное, своей надежностью, способностью оценить женскую красоту, да, пожалуй, и суровой мужской красотой.
Ольге больно видеть, как блестят глаза давнего друга при одном появлении девушки. Княгиня недоумевала: почему она, что, на Руси красавиц мало? Некому было сказать, что Яглина очень похожа на нее саму в молодости. Те же синие со стальным отливом глаза, тот же изгиб узких губ и разлет бровей. Не было только одного – желания властвовать. Напротив, девушка с готовностью прислонилась к крепкому плечу русского воина. Такшонь доволен, рядом с Любомиром племянница оттаяла, и тем более обрадовался, когда русич решил остаться. Опытный воин, прошедший со своими князьями многие походы, стал хорошим учителем для молодых угров.
Они прощались молча. Ольга смотрела на Любомира, который всегда был рядом и столько раз спасал ее, мужа и сына, и понимала, что теряет огромную часть своей жизни. А он… он мысленно уже был не с ней. Ту, другую, он будет гладить по светлым волосам, жарко целовать в ночи и беречь от всех врагов и невзгод. Любомир освободился от неволи по имени Ольга, в которой был почти всю жизнь, и даже не понял этого, он был счастлив. Не счастьем мимолетного обладания любимой женщиной, а долгим спокойным счастьем жизни с такой на многие годы.
До Киева княгиню Ольгу и ее посольство провожала дружина угорского князя, везя богатые дары и приданое. В дороге Ольга посадила будущую княгиню с собой в сани, и все сразу поняли, для чего едет девушка на Русь. Княгиня рассказывала ей о красоте родной земли, о смелых и сильных людях, живущих на ней, о князе, которого прозвали барсом из-за быстрого передвижения, о его отваге и уме. Преслава силилась представить себе князя Святослава, но пока понимала только одно – у него синие, как у матери, глаза. И еще старалась поскорее освоить новый странный для нее язык, иначе как же ей понимать и мужа, и свекровь?
Сам князь Святослав был немало обеспокоен, когда стало ясно, что княгиня не вернется из Царьграда вовремя. Отшумели уже последние осенние ветры, встал Днепр, но купцы принесли весть, что Ольгу задержал в Царьграде император Константин. Сначала Святослав ужаснулся:
– Как задержал? Силой?! Купец Туров успокоил:
– Нет, князь, княгиня осталась пока по доброй воле. Просидела сначала на подворье до приема, а потом осталась ждать второй. Видно, только по весне будет.
Поэтому совершенно неожиданным было появление в середине зимы на виду Киева вереницы коней. Несущие службу гриди сначала даже встревожились, но обоз был явно торговый, двигался медленно, хотя и охраняли его вой. Когда поняли, что это возвращается княгиня, радости на княжеском дворе не было предела. За время ее отсутствия в Киеве осознали, как хорошо, когда всем распоряжается властная, разумная женщина, насколько это легче.
Но княгиня приехала не одна, привезла с собой дочь угорского князя Такшоня, красивую девушку, стройную, как молодая березка, с чудными серыми глазами, длинной русой косой и пухлыми губами. Глаза князя Святослава лукаво заблестели, он усмехнулся, глядя на брата, и незаметно ткнул того в бок.
– А говорили, что Феодора рябая дылда.
Улеб, которому понравилась Преслава и который уже давно жалел, что заявил княгине, мол, о женитьбе пока и думать не будет, фыркнул:
– Это твоя невеста! И не Феодора вовсе! Святослав изумленно уставился на Преславу.
– Чья?
Княгиня Ольга решила, что тот выясняет, чья это дочь, взяла зардевшуюся девушку за руку и подвела к князю:
– Князь Святослав, Преслава дочь угорского князя Такшоня.
Преслава едва подняла на князя глаза, щеки ее пылали. Самому Святославу очень глянулась девушка, он вопросительно посмотрел на мать, княгиня кивнула, словно подтверждая догадку, да, его невеста. Святослав ничего не ответил, но потому, как он хмыкнул, мать поняла: выбор одобрен. Ольга видела, что девушка нравится и Улебу, но успокаивала себя тем, что Улеб еще молод, а Святославу давно пора жениться.
Преслава исподтишка наблюдала за князем Святославом. Как же они непохожи с Улебом! Улеб высок и строен, у него светлые волосы, тихий голос, юношеский румянец на щеках, а Святослав… он мужчина, сильный, крепкий, коренастый, удивительны только ярко-синие, как у матери, глаза. Когда эти глаза останавливались на Преславе, у девушки невольно начинали гореть румянцем щеки, она готова была одновременно бежать из трапезной и смотреть в ответ, не отрывая взгляда. Очи князя Святослава звали в неведомые дали, и Преслава подчинилась этому зову, она уже не видела Улеба, существовал только князь Святослав.
Княгиня Ольга заметила все, и то, что девушка понравилась сыну, и то, что он очаровал невесту. Потому свадьбу откладывать не стали. Мать очень надеялась, что молодая, красивая жена сможет удержать ее беспокойного сына на княжьем дворе. Сначала так и было, первые месяцы Святослав провел в Киеве, но наступила весна, и князь отправился с новыми караванами, снова отбивал набеги печенегов, воевал с мелкими отрядами хазар. Ольга успокаивала молодую княгиню, что это участь всех князей, ей тоже приходилось всю жизнь ждать князя Игоря из походов. Преслава была не против, тем более что у нее скоро родился первенец. Мальчика назвали Ярополком, князь Святослав очень хотел, чтобы сын стал настоящим дружинником, крепким воином, потому даже имя выбрал дружинное. Преслава, как всегда, не возражала. Она ни в чем не перечила мужу, стоило тому посмотреть на жену долгим, зовущим взглядом или, наоборот, насмешливым, и молодая княгиня становилась послушной, готовой выполнять любое приказание Святослава. Княгиня Ольга не могла понять, нравится ей такая покорность невестки или нет. С одной стороны, это хорошо, Преслава занята детьми (у них быстро родился и второй мальчик, Олежек), с другой – самой Ольге не хватало в жене Святослава живости. Княгиня надеялась, что эта живость есть в ложнице, недаром же рожает сыновей. Но после Олега Святослав стал все реже появляться в ложнице жены, все чаще уходил в дальние походы. Преслава, сначала много плакавшая, постепенно привыкла, ушла в заботу о мальчиках.
Глава 55
Прошло еще несколько месяцев после возвращения княгини Ольги из Царьграда, и император Константин напомнил через своих послов и купцов, что русская княгиня обещала ему военную помощь. Русские не раз по договору ходили в составе войска Византии в разные походы и при князе Олеге, и при князе Игоре. Но Святослав сразу сказал матери, что не станет отсылать своих воев императорам, не затем учил их ратному делу. Да и сама Ольга после оказанного в Царьграде приема не горела желанием чем-то помогать Константину, потому резко ответила послу:
– Пусть постоит у меня в Почайне, как я у него в Суду стояла, тогда дам помощь!
Посол не поверил своим ушам и не сразу решился доложить о такой невиданной дерзости варварской правительницы. Кроме того, ему донесли, что архонтесса отправляла своих людей к Оттону I просить священников для разъяснения сути христианской веры! Это было уже совсем крамольно, Феоктист с ужасом ожидал реакции императора Константина на такое поведение варваров. Казалось, война неизбежна.
Но за княгиней Ольгой стоял молодой князь Святослав. Грек Феоктист со злорадством размышлял о том, что станет с этими варварами, когда византийские войска наголову разобьют дружину князя Сфендослава, как когда-то громили дружину его отца князя Игоря. Правда, знакомый купец покачал головой в ответ на такие речи:
– Этот русский князь не так прост, он хитер и вполне может побеждать сильного врага.
Посол надменно усмехнулся. Феоктисту, как и многим другим, казалось, что византийская армия непобедима, ее военное искусство оттачивалось веками, тактика разрабатывалась со времен императора Юстиниана. Наверное, так и было, византийцы воевали по всем правилам военного искусства и в этом были непобедимы. Но стоило кому-либо попытаться выступить против них без этих самых правил, и военачальники Константинополя вставали в тупик. Так дважды оказывались под стенами Константинополя дружины русских, пройдя не по правилам через земли болгар и поставив свои суда на колеса, так не по правилам вел себя болгарский царь Симеон. Так не по правилам станет воевать и князь Святослав, но тогда он еще мало проявил себя в больших походах, и грекам казалось, что поведение русских может объяснить только их варварство. Посол передал слова княгини своему императору, но это был уже Роман II, сын императора Константина Порфироносного. Сам Константин внезапно умер, поговаривали, что был отравлен, даже подозревали в этом его сноху прекрасную Феофано, дочь кабатчика, вознесенную вопреки желанию отца на трон его сыном Романом, но вслух никто ничего говорить не смел. А зря, через некоторое время красавица отправит на тот свет и надоевшего мужа, а потом и любовника….
Но все это было так далеко от Киева, который жил своей жизнью. Шли год за годом. Вой князя Святослава без конца тренировали свое умение в стрельбе из лука, в поединках на мечах, в скачках, в гребле. Когда-то Свенельд схитрил и набрал в дружину князя совсем молодых гридей, ровесников самого князя. Святослав почему-то не обиделся, наоборот, стал учиться вместе со своими дружинниками, они мужали и становились ловкими и сильными воями одновременно со своим князем. Святослава иногда тяжело было разыскать среди остальных.
Глава 56
Преславе нелегко, хотя и старается ей помочь княгиня Ольга. Трудно в чужой стране: незнание речи – глухая стена. Но и когда речь понимать стала, в другом завязла – в чужих обычаях. У русичей тысячи и тысячи примет, они про все знают. Но у чужой земли и приметы чужие, научиться им жизни не хватит, русичи впитывают все с молоком матери, как и другие люди свое. Русь богата, земли много, зверя в лесу тоже, рыбы в реках, всего вволю. Может, оттого душа у людей широка, как ее просторы? Киевляне приняли молодую княгиню доброжелательно, глядели приветливо, не пеняли, что не понимает или не знает чего, учили, помогали.
Но то чужие, с ними проще. Тяжелее всего было с мужем. Князь Святослав тоже глядел ласково, обнимал жарко, но Преслава видела, что ему хочется, чтобы жена во всем оказывалась первой, лучшей. А так не всегда получалось, и оттого ложилась досадная складочка у губ князя, совсем как у его матери. Чуть позже Преслава поняла, что Святослав невольно сравнивает ее с княгиней, и стала расспрашивать об Ольге у старой холопки, помогавшей по дому. Звали ту непривычно для Киева Лузей. Оказалось, что Лузя знала княгиню Ольгу еще с детства, жили вместе в Выбутах. Преслава удивилась – как так, княгиня жила в дальней веси? Лузя посмеялась в ответ: да, Ольга не княжеского рода, только это ничего не значит. Рассказала, как гадали они, как обе вышли замуж, как ушла Ольга в княжий терем третьей женой князя еще совсем девочкой, как смогла стать правительницей огромной страны и не стушевалась даже после гибели мужа.
Долгие разговоры с Лузей привели к тому, что Преслава стала во всем подражать княгине Ольге – ходить, как она, смотреть так же, разговаривать. Ей очень хотелось, чтобы Святослав это заметил, похвалил. Но вышло совсем по-другому. Впервые осознав, что жена копирует его мать, Святослав просто посмеялся, потом даже рассердился. Его голос стал злым:
– К чему другой подражать? Свое иметь в душе надо! Сама будь такой, как княгиня, а не корчи рожи, на нее похоже!