Стерх: Убийство неизбежно Басов Николай

Глава 30

Наступил октябрь. И однажды наступил вторник, который ушлые журналисты потом стали называть «Черным», потому что у людей далеких от сыска и, к сожалению, от правосознания, что-то случилось на бирже. Рубль стал падать, да не так, как к этому привыкли деляги всех мастей, а катастрофически – на десятки процентов, и это, конечно, должно было со временем отразиться на жизни всех людей, обитающих в этой стране.

К тому же, как назло, после полудня выпал первый за эту осень очень тяжелый, еще мокрый снег. Он летел с низкого, совершенно безрадостного неба, а потом к нему прибавился ветер. Он завивал снежные заряды тугими косами, бросал его в стекло и сметал по тротуарам в липкие, не очень уверенные сугробики вдоль бордюров, стен домов, закрывая зеленую еще траву на газонах, тяжело облеплял ветви деревьев, заметал тоненький лед Академического пруда.

Стерх стоял у окна, смотрел на Тимирязевский лес, краем уха прислушиваясь к тому, что говорила Вика, которая выставила рядом со своим компьютером приемник и через наушники не отрывалась от самых последних радиокомментариев. Ее реплики выдавали и интерес, и разочарование, и злость ко всем начальникам. Попутно она хлопала по кнопкам клавиатуры, видимо, взялась за давнюю свою мечту – составляла электронную картотеку их дел, которой Стерх еще не знал как пользоваться, хотя и пообещал себе, что обязательно научится.

Тогда-то и раздался этот звонок. Стерх посмотрел на Вику, она ничего не слышала, он сам поднял трубку.

– Стерх, частное детективное агентство…

– Да знаю я, чем ты занимаешься, – прервал его, не вполне любезно, голос Линдберга. – В общем так, приезжай.

– Куда?

– Ты знаешь куда, – брякнул Линдберг. Потом все-таки подобрел. – Она звонила, через час назначила встречу, ты оказался прав, старый… бродяга.

«Бродягой» Линдберг в прежние времена называл кого-нибудь, если хотел похвалить, и только в том случае, если сам находился в отличном настроении. Тихонько щелкнула пластмасса параллельного аппарата. Стерх оглянулся. Вика со свойственной ей проницательностью уже отложила свои наушники и слушала разговор. Вернее, ей уже нечего было слушать, потому что Линдберг вздохнул, как вздыхают очень толстые и заматеревшие мужики, и дал отбой.

– Поехали, – сказал Стерх. И пошел одеваться.

Вика похлопала клавишами на прощанье, не выключая компьютер, потому что в какой-то книжке прочитала, что выключать его вредно, лучше все время держать в рабочем состоянии, и торопливо принялась натягивать высокие, зимние уже ботинки.

– Ну, все срослось?

Эта фразочка была ее недавним приобретением. Она раздражала Стерха, но он знал, что со временем привыкнет, как привыкал ко всем нововведениям Вики, даже к ее новому цвету волос, почти изумрудному, но с искусственной проседью. А может быть, и сам скоро начнет время от времени так выражаться.

После ареста Витуновых Стерх приболел, все-таки нырянье с борта витуновской яхты не прошло для него даром, но он мог себе это позволить – Велч не подвел, он добился от своего папаши выплаты весьма недурного гонорара. Который оказался к месту – Стерх расплатился с долгами, почти полностью рассчитался с Викой и даже сумел что-то сделать с налогами. В ознаменование торжественного завершения этого неожиданного финансового успеха Стерх купил себе новую курительную трубку, а Вика перекрасилась.

Посмотрев на нее впервые, Стерх покачал головой и сообщил, что теперь ее невозможно использовать в наружном наблюдении, потому что она привлекает к себе не меньше внимания, чем кортеж президента на улице, но она ответила, что зимой может ходить в шапочке, а к весне что-нибудь еще придумает. В последнем Стерх нимало не усомнился.

Они вышли на улицу, после некоторого размышления Стерх направился к машине. Ждать окончания этого дела, возможно, придется очень долго, решил он, поэтому лучше посидеть в машинном тепле. А то, что Марина – или Елена – знала машину Стерха, вполне можно было бы «разрядить», обосновавшись где-нибудь в темном уголке, где ни один нормальный человек ее не заметит.

Они выехали на Большую Академическую, попетляв, оказались на Ленинградском проспекте, и рванули в сторону Химок. Машины, которые катили бок о бок со Стерховой «Нивой», вели себя неуверенно, юзили, иногда то одна, то другая включали ближний свет. Метель разразилась нешуточная, Стерх не мог вспомнить, чтобы в первой половине октября в Москве когда-нибудь происходило такое.

Вика сначала сидела молча, потом ей надоело, и она попробовала рассказать Стерху о том, что узнала по радио. Но он прервал ее, у него было странное ощущение, словно он ехал на похороны. И он никак не мог избавиться от этого настроения, тем более, что и погодка способствовала. Вика поняла, умолкла и стала думать. Стерх почти физически ощущал, как она перебирает все перипетии дела, которое должно было скоро завершиться.

– Значит, ты был прав, – сказала она, наконец, со вздохом. – Ты с самого начала был все время прав. И как тебе это удается?

– Только не сумел ничего сделать, – пробормотал Стерх.

Они свернули перед мостом и поехали вдоль канала. Дом, в котором жил Капитанов, высился тяжкой, из-за снежных вихрей показавшейся бесформенной массой. Словно это была не обычная пятиэтажка, а какой-то средневековый замок, вернее, развалины, в которых некому было обитать. Или причина заключалась в том, что не светилось ни одно окно, даже занавесок на окнах не наблюдалось… Плохой день все-таки, решил Стерх. И уже в который раз попытался справиться с разгулявшимися нервами.

Он остановил свою машину в стороне, за кипой еще не вполне голых кустов, чтобы со стороны парадной, в которой жил Капитанов, его не было видно, и чтобы его нельзя было рассмотреть даже из окон этого дома. Откинулся, отключил печку, спустя минуту снова включил.

– Долго это продлится? – спросила Вика.

– Не знаю, – отозвался Стерх. – Если все пройдет, как нужно, то не очень. – Помолчали. – Если тебе не хочется в этом участвовать, можешь не ждать. Отправляйся домой.

– А ты вернешься домой и назюзюкаешься вдрызг.

Стерх посмотрел в водительское окошко.

– А ты вернешься со мной, и не дашь мне назюзюкаться – так что ли?

– Ну, хоть немного проконтролирую ситуацию.

Стерх выключил печку, нечего было гонять двигатель, жечь бензин.

Кто-то в высшей степени утепленный, с капюшоном на голове вывалился из кустов и направился к машине Стерха. Подошел, приподнял капюшон и аккуратно постучал в водительское окошко полусогнутым пальцем. Стерх присмотрелся, это был Собинов. Запахнул куртку, вылез, ежась от ветра и снега.

– Вий считает, ты слишком близко стал, – объявил Собинов, не здороваясь. – Откати машину дома за три и подходи вон туда, – он небрежно махнул рукой в сторону канала. – Только быстрее, скоро все начнется.

Стерх откатил машину и снова вылез наружу. Потом, согнувшись от внутреннего неустройства, потащился в подсказанном Собиновым направлении. Вика следовала за ним, как нечистая совесть. Машину оперативников они нашли не сразу, а лишь после того, как задняя дверца «Газельного» фургончика раскрылась, и Собинов замахал им руками. Они влезли в узенький, тесный выше всякого разумения кузов. А может, тут было и нормально, даже уютно, просто треть всего пространства занимал Линдберг, который, не отрываясь, следил за всем происходящим через затемненные окна.

На водительском месте неизвестный парень свесил голову так, что Стерх не сомневался – он спит глубоким, усталым сном. От небольшого приборчика с весело мигающими огоньками, стоящим рядом с водителем на переднем сиденье, отходили наушники, временами, изображая занятость, Собинов брал эти наушники и подносил их к щеке.

– Привет, Стерх, – сказал Линдберг, с трудом повернувшись к вновь пришедшим. – Рад сообщить, что твое предположение было правильным.

Стерх промолчал, ему не очень хотелось сидеть здесь, но скорее всего, Линдберг был прав, торчать в знакомой Марине «Ниве» было не очень разумно. Она могла и осмотреться перед тем, как соваться в ловушку. А тогда…

– Поэтому я решил твое вшивое агентство пока не прихлопывать, – сообщил Линдберг, и даже попытался улыбнуться, демонстрируя отличные, а может быть, и искусственные зубы.

Стерх опять не ответил. Вика посмотрела на него и решительно заявила:

– Мы не вшивое… Мы делаем то, что должны были бы делать вы.

– Да, с такими замашками, как у вас, кто же может состязаться, – буркнул Линдберг и отвернулся.

Связываться с Викой он не хотел, скорее всего потому, что она сняла свою вязаную шапочку и ее зеленые волосы рассыпались на воротнике курточки.

Стерх с тоской потопал ботинками, сбивая с них снег. Сидеть в этой машине, поддерживать не очень содержательный разговор ему не хотелось. Но деваться было некуда, он сам напросился на этот, завершающий, этап дела, и Линдберг, скорее всего, выразил таким образом допустимую меру благодарности. Вероятно, ему еще меньше хотелось, чтобы Стерх с Викой сидели тут, но он крепился.

– Вы установили подслушку в доме? – спросил он Собинова.

– Ага, и на телефон Капитанова, и на… – Собинов почти с нежностью погладил приборчик, стоящий сбоку от водителя. – Запитали от аккумулятора, теперь и звонить можно. Техника, – закончил он свой монолог, с явным уважением.

– Ерунда вся эта техника, – буркнул Линдберг. – Наружное наблюдение проторчало тут все это время. Представляешь, Стерх, почти месяц наружки, да еще по полной программе. Стоило кому-то из названных тобой лиц выйти за хлебом, приходилось… – Он расстроенно наклонился к окну, демонстрируя негодование. – Если бы ты тогда ее не отпустил, всего этого удалось бы избежать.

– Ну, чего ты от меня хочешь? – отозвался Стерх. – Браунинг ее я отдал, объяснительные написал. Выложил все на тарелочке…

– Тарелочка твоя оказалась и немытой, и щербатой, – резко пробасил Линдберг. – Сразу все нужно делать, как положено. Сразу. Тогда и претензий никто тебе не предъявлял бы.

– Грубый ты все-таки, Линдберг, – отчетливо произнесла Вика.

– Что?

– Что слышал, – отозвался Стерх, потому что Вика, ошалев от собственной смелости, промолчала. – Что мы от таких как ты слышим все время? Ругань и попреки, угрозы и недовольство… Ты не задавался вопросом, почему люди, подобные Нюре и даже тем же Прорвичам не спешат прибежать к вам? Не спрашивал себя?

– Эх, раскипятился, – пробурчал Собинов.

– Вы послушайте, что я думаю, – разозлился Стерх. – Придется послушать, потому что я прав… Если бы вы делали свое дело как следует, не прессовали каждого свидетеля просто по привычке, если бы хоть внешне соблюдали иногда приличия, для проформы держались вежливо, если бы работали, как ты выразился, как положено, черта с два они бы ко мне приходили. А они приходят, и будут приходить. Потому что я – прокладка между вами и теми людьми, которые уже оплатили ваши услуги, но которым вы не всегда – слышишь, – почти никогда не торопитесь помочь. И вместо того, чтобы это осознать, вы только ругаетесь, только угрожаете…

– Нет, ты понимаешь, Собинов, – сказал Линдберг своему верному помощнику, – мы еще и виноваты… Он всегда на судах говорил лучше, чем в жизни. Кажется, это Паганини на репетициях играл хуже ремесленника, зато на концертах… Одно время я его даже уважал за это. – Он повернулся к Стерху. – Слушай, ты сидишь тут, хотя я и не понимаю, как ты этого добился. Но ты сидишь, а потому помалкивай, слышишь, бывший судебный Паганини?

Они все замолчали, нехорошо замолчали, и Линдберг понял это. Он первый же и попытался это молчание разбить.

– Как у тебя дела – вообще-то?

– Я надеялся, что можно помолчать… – Стерх вздохнул. – Нормально.

– То, что ты получил деньги задним числом от Прорвичей, я знаю, – проговорил Линдберг. – А что с новыми делами?

– Наши акции идут в гору, – с деланной радостью объявила Вика. – Пару дней назад звонил тот самый тип, который чуть не сбил на месте аварии машины Халюзина Марину, ну, когда Стерх повез ее туда, чтобы расколоть.

– Помню, – кивнул Линдберг. – У него об этом в рапорте очень… живописно доложено.

– Оказывается, он какой-то производитель кошек…

– Ч-чего? – удивился Линдберг.

– Ну, он привез откуда-то редкого кота, особенного и очень дорогого, ценою под десять тысяч долларов.

– Такие коты бывают? – сдержанно удивился Собинов, но тут же заерзал от смущения.

– И он сдавал его на случки… – Вика чуть тряхнула головой, не найдя подходящего слова. – За каждого из этих котят цена выходит под тысячу, если с паспортом и всеми причиндалами.

– Понимаю, – отозвался Линдберг.

– Так вот, один конкурент этого… котовода похитил основу благосостояния нашего клиента и требует выкуп. То есть, угнал этого кота и держит его в каком-то специальном питомнике. Сначала заявлял три тысячи, но теперь уже поменьше. – Вика вытянула ноги, потом все-таки поджала их. – Котовод нанял нас, чтобы мы провели с похитителем переговоры, скостили выкуп, и главное, вернули ему драгоценное животное в целости и сохранности.

– Теперь надеешься на котах заработать? – спросил Линдберг Стерха, подозрительно скосив глаза.

– Уже, – сказал Стерх, – зарабатываю. Он выплатил аванс, кстати, больше, чем за дело с Нюрой.

– Ты заставил его платить за унижение, – кивнул Линдберг. – Одобряю.

– Почему же за унижение? Обычная работа… Кота я, конечно, верну, и довольно скоро.

Они снова посидели. Внезапно Собинов, который решил, что он тоже может поучаствовать, или просто вспомнил один из разговоров, который они некогда вели с Линдбергом, спросил, ни к кому не обращаясь:

– Все-таки, я не очень понимаю, почему они убили девушку? У них же хватало денег от нее просто откупиться!..

Стерх посмотрел на Собинова, и вдруг увидел такой азартный блеск в его глазах, что решил ответить.

– Витунов относится к тем людям, которые считают, что им можно больше, чем остальным. Они покупают самые крутые тачки и едут на красный свет, они покупают особняки на берегу водохранилища и устраивают подобие великосветской жизни… И они презирают всех, кто, по их мнению, остался вне этого благополучия. – Он прислушался к себе, кажется, он действительно понимал, почему так получилось, и продолжил: – Следует учесть, Митяша не хотел ее убивать. Но Витунов-старший решил таким образом преподать урок Митяше, хотел сделать его таким, каков сам. Он считал, вероятно, что этим приобщает его к новой психологии и новому отношению к жизни, недоступному нам, простым смертным.

– У него могло все получиться, если бы не ты, – неожиданно проговорил Линдберг. – Повезло тебе.

– Нет, не повезло, – отозвалась Вика. – Это тот случай, когда праведник не пропускает зло. Понимаете, попросту его не пропускает, – она произнесла последнее слово чуть не по буквам. – Стерх оказался тем, кто способен спасти множество людей, целый город, окажись он в нужном месте… Ну, когда приходит время судить и разводить судьбы.

– Это из Библии, – с осуждением вымолвил Собинов.

– Ты думаешь, будто он, – Линдберг бесцеремонно кивнул на Стерха, словно его «тут не сидело», – по каким-то заумным законам…

– Именно, – отозвалась Вика. – И потому все так… срослось.

– Девушка была на третьем месяце, – спокойно, даже равнодушно отозвался Стерх. – Я узнавал, нигде не делают аборт на таком сроке. – Он потер лицо, стараясь избавиться от онемения кожи, которая вдруг даже здесь, в тепле стала какой-то чужой.

– Стерх, – жестковато спросил Линдберг, – ты когда заподозрил, что Витуновы сделали сменку?

«Сменкой» на уголовном жаргоне называется подставка одного человека под другого. Иногда так матерым уголовникам с огромным сроком заключения удавалось выйти на свободу досрочно, «сменявшись» с типом, у которого «звонок» был ближе. Или избежать карцера, данного не очень опытным контролером… В данном случае термин был применен не очень точно, но Стерх понял.

– Да уже давно, – повинился Стерх. – Едва ли не впервые, как увидел Марину… вместо Нюры. Понимаешь, – он посмотрел почему-то на Собинова, – у Марины руки медицинские, ухоженные, ногти подрезанные, а вот у Нюры… Я не помню, какие у нее были руки и ногти, как она держала предметы. Пытался вспомнить изо всех сил, но не сумел. Но я ощущал, здесь что-то не то. Именно – в руках.

– М-да, – сказал Линдберг, наконец, – неплохо. Для дурачков это, может быть, и ботва на постном масле, но для тех кто понимает… Убедительно.

– А почему же ты тогда так… «прислонился» к этой Марине? – спросил Собинов, расчувствовавшись. – Почему отпустил ее, ну, тогда, когда она…

– Понимаю, – кивнул Стерх. – Видишь ли, я не мог поверить, что она так… легко продала сестру. Я думал, что у нее должны быть какие-то представления о родстве, об убийстве, о мести хотя бы… Но не угадал.

– Праведник, – фыркнул Линдберг. И завершил свое мнение чисто по-прокурорски: – Ладно, для начала поверим.

– Она выходит, – сказал вдруг водитель с переднего сиденья. Оказывается, он уже не спал. Стерх перевел взгляд на дом Капитанова, и увидел, что у двери стоит тощая соседка, только теперь она была в вытертом до блеска драповом пальто с узеньким каракулевым воротником, и без своего сына, который обычно держался за ее халат. В руках она несла небольшой полиэтиленовый пакет.

– Вы с ней разговаривали? – спросил Стерх. – Качали ее на предмет этих денег?

– Нет, – признался Собинов. – Только косвенно пытались выяснить, что к чему… Но в конце уже не сомневались.

– Я приказал прямо ее об этом не расспрашивать, – пророкотал Линдберг. – Ни ее, ни мальчика, ни самого Капитанова. Все-таки была вероятность, что они предупредят Марину, и тогда мы ее… Да, тогда нам оставалось только конфисковать эти деньги, а сама бы она ушла.

– Как ты догадался, что Марина именно соседке оставила все деньги? – спросил Собинов.

Водитель неторопливо включил машину, вышел, деловито сбил с ветрового стекла наледь, вернулся, включил дворники, и поехал за спешащей и не оглядывающейся по сторонам соседкой.

– Марина уже готова была удрать из дома Витунова. Но убегать с деньгами в руках она не хотела, она понимала, что может налететь на обыск, что, возможно, уходить придется налегке… Вот тогда она и решила спрятать деньги заранее. – Стерх оглянулся на Линдберга, тот смотрел на него чуть скептически, словно уже все знал, но не прерывал. – Спрятать у Капитанова было невозможно, Жемал, вы или я могли «провентилировать» его квартиру, и не один раз. А больше знакомых у нее не было. Я имею в виду, надежных знакомых. Если бы она попробовала передать деньги кому-то из своих коллег, скажем, в МОНИКИ, скорее всего, она бы их больше не увидела. Вот и осталась… соседка. Подходящая кандидатура по всем статьям. Тем более, что она-то думает, что имеет дело с Нюрой, а не с ее сестрой.

– Была бы умнее, вообще от них отказалась, – проговорил водитель.

– Нет, она на все это и пошла из-за денег, – сказал Стерх. – Она жадная… Вернее, ее сделали такой, потому что внушали с детства, что только деньги решают все проблемы.

– Да, жадная, – согласился Линдберг.

Соседка прошла дворами, потом покрутилась среди домов, и вдруг по узенькой тропе пошла между деревьями.

– Не упусти, – сказал Стерх водителю.

– Не волнуйся, – отозвался Собинов, – у нас на проспекте еще две машины.

«Газель» развернулась, проехала какой-то скользкой дорогой, на которой плотными рядами были выставлены автомобили из соседнего многоподъездного дома, а потом вынырнула на шоссе. Тут она довольно необычно развернулась, скакнула на противоположную сторону шоссе, и поехала неторопливо, прячась за троллейбусом. Стерх подивился мастерству водителя, тот действительно умел следить из машины за пешеходом, это не все даже опытные «наружники» умели.

– Куда она идет? – спросил Собинов, очевидно, он нервничал.

– К универсаму «Ленинград», – нехотя отозвался Линдберг. – Очень далеко Марина ее вряд ли вытащила бы.

– Верно, вот и… объект, – согласился Стерх.

К соседке, притормозившей на площадке перед универсамом, вдруг подошла девушка. В теплой шапке, в длиннополой дубленке Марина была не очень похожа на ту девушку, с которой Стерх уже был знаком. И уж тем более она не была похожа на настоящую Нюру. Что-то в Марине все время возникало остроугольное, что отличало ее от сестры. А может, все дело было в этой недешевой дубленке?

– Все, берем, – приказал Линдберг.

– Приготовились, – сказал Собинов в посверкивающий аппаратик с наушниками, и как оказалось, с микрофоном. – Пошли.

Откуда-то, словно из-под земли, из-за какого-то ларька, из дверей магазина, из неподалеку стоящей машины вдруг возникли пять человек. Они сошлись в круг, и центром этого круга была соседка Капитанова, имя которой Стерх так и не удосужился узнать, и Марина Шамотина, она же Елена Капитанова, а сейчас, может быть, кто-то еще.

– Вот и все, – сказал Линдберг с удовлетворением. – Хочешь с ней поговорить? Я придержу их, если тебе нужно.

– Нет, – покачал Стерх головой. – Не о чем мне с ней разговаривать.

– Даже так? Ну, ладно. – Они посмотрели, как девушку и соседку повели к двум машинам, чтобы отвезти одну в камеру, а другую для дачи показаний. – Подвезти тебя к твоей машине?

И вдруг Стерху стало очень тяжело, видеть этих людей не хотелось. И даже признаваться в этом было выше его сил. Он потянулся к дверной ручке, отворил ее и поежился, снаружи пуржило, и уже начинало смеркаться.

– Мы пройдемся до нашей «Нивы», – сказал он. – Не хочу вас утруждать.

Вика вздохнула, запахнула свою курточку, и полезла через ноги Линдберга к двери, следом за Стерхом. Они вдвоем вылезли, хлопнули дверцей и пошли по тротуару, подыскивая где бы им форсировать Ленинградский проспект, потому что их машина стояла среди домов на другой стороне. Как вдруг задняя дверь «Газели» открылась, из нее высунулся Линдберг.

– Эй, Стерх, ты был молодцом. Удачи тебе, праведник.

Дверь хлопнула, и «Газель», подняв в заснеженном воздухе облачко горячего выхлопа, растворилась среди других машин. Стерх посмотрел с негодованием на Вику.

– Конечно, праведник, – уверенно отозвалась она, запахивая полы его куртки плотнее, чтобы его не продувало. – Иначе я бы с тобой не связалась.