Дело об архиве Уильяма Шекспира Калугин Алексей

Глава 1

Такси остановилось, выпав из нескончаемого транспортного потока, непрерывной волной движущегося в направлении, которое, казалось, было определено раз и навсегда еще при сотворении мира. Красочная иллюминация габаритных огней обозначила местоположение неисправной машины, превратившейся в крошечный островок статики посреди бесконечного движения.

– Приносим вам свои извинения за доставленные неудобства, – сообщил пассажиру голос автодиспетчера. – К сожалению, машина, которой вы воспользовались, вышла из строя. Причина неисправности пока не установлена. К вам выслана новая машина, которая прибудет на место через три с половиной минуты. Поскольку задержка произошла по нашей вине, плата за проезд будет снижена на тридцать три и три десятых процента. Еще раз примите наши самые искренние извинения. Благодарим вас за то, что вы воспользовались услугами транспортной компании «Такси-Люк». От всей души желаем вам счастливого дня.

Инспектор Шелуденко с досадой откинулся на спинку мягкого сиденья. День начинался исключительно неудачно.

Новое такси прибыло точно в назначенный срок. Аккуратно припарковавшись в отведенном для этого месте рядом с пешеходной зоной, такси зажгло синий сигнальный огонек, извещающий о том, что оно ожидает пассажира. Проблема заключалась лишь в том, что движение вокруг было слишком интенсивным. Шелуденко, появись даже у него желание поиграть с судьбой в пятнашки, все равно не смог бы выйти из забастовавшей машины, чтобы пересесть в ту, которую прислали ей взамен.

Аварийный тягач появился через десять минут. По счастью, управлял им человек. Остановив свою громадину перед неисправным такси, в котором сидел изнывающий от жары инспектор, ремонтник через люк выбрался на крышу тягача, ловко перепрыгнул на крышу такси и так же через люк забрался в кабину.

– Как дела, приятель? – сверкнув белозубой улыбкой кинозвезды, поинтересовался он у инспектора.

Шелуденко промолчал, полагая, что ситуация в комментариях не нуждается.

На откровенно недружелюбное молчание ремонтник отреагировал абсолютно спокойно. Негромко насвистывая какой-то простенький мотивчик, он достал из накладного нагрудного кармана автоматический тестер и подключил его к соответствующему разъему на рабочей панели такси. Продолжая насвистывать, он заложил руки за голову и улегся на спинку сиденья.

Спустя пять минут Шелуденко нетерпеливо кашлянул в кулак.

– В чем дело, приятель? – глянул на него через плечо ремонтник.

– Я опаздываю на работу, – объяснил инспектор.

Ремонтник безразлично пожал плечами.

– Не могли бы вы помочь мне добраться до пешеходной зоны? – спросил после непродолжительной паузы Шелуденко.

– Каким образом? – ремонтник, похоже, был удивлен совершенно искренне.

– У вас же есть машина, – Шелуденко взглядом указал на стоявший впереди тягач.

– Извини, приятель, не могу, – с сожалением качнул головой ремонтник. – Сначала я должен закончить тестирование системы управления этой развалюхи и решить, что с ней делать.

– А какие имеются варианты? – поинтересовался Шелуденко.

– Если окажется, что машине необходим ремонт, после которого она еще сможет побегать, я отбуксирую ее на стоянку. Ну а если выяснится, что место ей только на свалке, то вызову грузовой вертолет, который и доставит ее туда.

– И сколько еще ждать?

Ремонтник подался вперед, чтобы взглянуть на табло тестера.

– Еще пару минут, – сообщил он, вновь сверкнув жемчужной улыбкой.

Шелуденко протяжно вздохнул.

Дождавшись окончания проверки автоматических систем такси, ремонтник отключил тестер от панели. Быстро просмотрев выведенные на дисплей данные, он вынес окончательное решение:

– В утиль!

Включив радиомаяк для вертолета, которому предстояло доставить отслужившую свой век машину на свалку, ремонтник выбрался на крышу такси и прежним путем перебрался на тягач.

– Помочь? – оглянувшись, спросил он у Шелуденко.

Инспектор молча передал ремонтнику кейс с документами, после чего самостоятельно перепрыгнул на крышу тягача.

Оказавшись в кабине, ремонтник включил стандартную программу управления, и машина, удачно вписавшись в транспортный поток, понеслась вперед.

– Где вы меня высадите? – оглянувшись назад, Шелуденко отыскал взглядом быстро удаляющийся синий огонек ожидавшего его такси.

– Это уж как получится, приятель, – ответил ремонтник. – Сам видишь, какое движение… Тебе куда нужно-то?

– В Департамент контроля за временем.

Ремонтник с интересом посмотрел на инспектора, но голова его при этом все равно отрицательно качнулась из стороны в сторону.

– Не, мне не по пути.

– Тогда высадите меня у пешеходной зоны! – теряя терпение, потребовал Шелуденко. – В конце концов, я не виноват в том, что ваше такси сломалось!

– Во-первых, такси не мое, – спокойно возразил ему ремонтник. – Во-вторых, я тоже не виноват в том, что оно сломалось. В-третьих, я высажу вас, как только удастся припарковаться возле пешеходной зоны.

Давая понять, что на этом разговор окончен, обидевшийся ремонтник отвернулся к окну и вновь что-то засвистел.

Шелуденко обхватил обеими руками стоявший на коленях кейс и мрачно уставился вперед.

Место для парковки удалось найти минут через десять. Ремонтник высадил инспектора и, даже не кивнув на прощание, укатил на своем тягаче.

Возвращаться назад, к тому месту, где его ожидало такси, не имело смысла. Шелуденко достал из кармана телефон, вызвал новую машину и приготовился ждать.

Глава 2

Рабочий день инспектора Шелуденко был нелимитированным, но компьютер Департамента все равно счел нужным обратить его внимание на задержку. Выполнив фискальную функцию, компьютер, судя по всему, решил, что уже достаточно потрудился, и благополучно «завис». Шелуденко потратил полчаса, пытаясь убрать с дисплея обличающую его надпись «Вы опоздали на 1 час 12 минут!», – но, так и не добившись успеха, был вынужден вызвать дежурного программиста.

Специалист легко справился с задачей. Покидая кабинет инспектора, он даже не пытался скрыть насмешливую ухмылку. Шелуденко так и не понял, что именно развеселило программиста: полнейшая беспомощность инспектора перед электронной начинкой компьютера или же надпись, которую требовалось убрать с дисплея.

Инспектор Шелуденко почувствовал, что готов взорваться. Не хватало самой малости.

То ли ему это казалось, то ли в кабинете и в самом деле было невыносимо жарко и душно, только лоб Шелуденко покрылся испариной. Инспектор дотянулся до лежавшего на дальнем краю стола пульта дистанционного управления и нажал кнопку, включающую климатизатор. Система искусственного климата, запрограммированная на оптимальные параметры, включиться не пожелала.

Инспектор поставил на колени кейс с документами, которые взял вчера домой, собираясь просмотреть перед сном. Сунув руку в карман, он выяснил, что забыл дома магнитный ключ от кейса.

Шелуденко медленно, стараясь не делать резких движений, поставил кейс на пол и положил руки на стол.

– Все в порядке, – тихо произнес он, обращаясь к самому себе. – У каждого бывают неудачные дни.

Прозвучало это как-то очень уж неубедительно.

В дверь громко и требовательно постучали.

Все двери в Департаменте были снабжены зуммерами с богатым выбором звуковых сигналов, от простого попискивания до развернутого фрагмента из «Фуникули-фуникуля». Но практически никто ими не пользовался, предпочитая просто стучать в дверь. Должно быть, причина крылась в том, что даже самый красивый дверной зуммер остается скучным и безличностным, в то время, как стук в дверь зачастую превосходно передает эмоциональное состояние того, кто стоит за дверью.

– Войдите, – упавшим голосом произнес Шелуденко.

Стук в дверь, который он услышал, не предвещал ничего хорошего. А что, собственно, можно было ожидать после столь впечатляющего начала дня?

Глава 3

Приоткрыв дверь, в кабинет заглянул дежурный инспектор Тейлор. Шелуденко уже видел его сегодня, рысцой пробегая через холл и приемную.

– Плохо выглядишь, – вместо приветствия сообщил Шелуденко Тейлор.

Шелуденко поднялся из кресла, чтобы снять пиджак. Когда он начал вытягивать руку, шов на рукаве разошелся.

– Что еще скажешь? – мрачно глянув на незваного гостя, Шелуденко кинул пиджак на вешалку.

– У меня для тебя клиент, – усмехнулся Тейлор.

И усмешка была нехорошая – ехидная.

Шелуденко молча уселся за стол.

Сунув под мышку стопку бумаг, которую он держал в руке, Тейлор сдвинул в сторону папки с подшитыми в них документами и уселся на углу стола с таким видом, словно это было его законное место.

– Тебя, часом, не интересует, кто писал за Шекспира его пьесы? – непринужденно поинтересовался он.

Шелуденко полуприкрыл глаза и, наклонив голову, приложил пальцы к вискам.

– Еще один теоретик, – с болью в голосе простонал он.

– Если бы, – усмехнулся Тейлор. – Практик.

Чуть повернув голову, Шелуденко глянул на Тейлора краем глаза. Не то, чтобы его заинтересовали слова дежурного инспектора, но все же подобное заявление несколько выходило за рамки обыденности. Являясь главным экспертом Отдела искусств в области шекспироведения, Шелуденко за последние десять лет повидал столько знатоков творчества великого драматурга, сумевших установить подлинное имя того, кто творил, скрываясь за псевдонимом Уильям Шекспир, и выслушал столько бредовых теорий и версий, что с полным на то основанием полагал, что удивить его чем-то новым уже невозможно.

– Практик – это в каком смысле? – осторожно спросил Шелуденко.

– Тип, который сидит сейчас у меня в дежурке, утверждает, что он лично написал за Шекспира все его пьесы. – Тейлор взял со стола степлер, покрутил его в руке, пару раз щелкнул и кинул на место.

– И чего он хочет? – спросил Шелуденко.

– Хочет, чтобы я оформил ему явку с повинной, – усмехнулся Тейлор.

– Лучше вызови санитаров, – посоветовал Шелуденко. – У бедолаги, видимо, не все дома.

– Так-то оно так, – согласно кивнул Тейлор. – Да только я подумал, может быть, ты все же потолкуешь с ним. Объяснишь, что к чему. Пусть убирается себе, откуда пришел, – Тейлор недовольно поморщился. – Зачем мне эксцессы во время дежурства?

– А чего ради мне выслушивать откровения еще одного психа? – возмущенно всплеснул руками Шелуденко.

– Ну, может быть, он не совсем псих, – не очень уверенно предположил Тейлор.

Шелуденко скривил презрительную гримасу.

– У тебя есть какие-то основания так думать?

– Не знаю, – Тейлор взвесил на руке плотную стопку грубой желтой бумаги, прошитую в трех местах толстой дратвой, и кинул ее на стол перед Шелуденко. – Сам посмотри.

Шелуденко перевернул стопку листов, легшую на стол кверху ногами. Это была рукопись, выполненная темно-фиолетовыми чернилами. Лист, подшитый сверху, был испещрен крупными, неровными буквами, складывающимися в кривые, загибающиеся концами вниз строки. Судя по особенностям графики и обилию помарок, при написании ее было использовано не очень хорошее перо. Скорее всего, не металлическое, а настоящее – воронье или гусиное. Текст был на староанглийском, написанный малоразборчивым, так называемым «секретарским» почерком, с едва различимыми признаками «итальянского», который в конце шестнадцатого – начале семнадцатого века только начал входить в употребление на территории Англии. Документ можно было отнести к концу эпохи королевы Елизаветы или же к самому началу периода царствования короля Якова I. Хотя с той же степенью вероятности рукопись могла оказаться искусной фальшивкой, состряпанной в настоящее время.

В последнем убеждала заглавная надпись, сделанная по самому верху первого листа крупными, чуть угловатыми буквами. А написано там было следующее:

«КАРДЕНИО.

Сочинение Уильяма Шекспира».

Далее читать не имело смысла.

Шелуденко быстро пролистал прошитую стопку, отметив, что все листы в ней были исписаны одной и той же рукой.

Захлопнув рукопись, инспектор припечатал ее сверху ладонью.

– Ну, и как тебе это? – поинтересовался Тейлор.

Вместо того чтобы ответить, Шелуденко задал встречный вопрос:

– Откуда у тебя эти бумаги?

– Я же тебе уже сказал, – Тейлор попытался носком ботинка подцепить электрический шнур, тянущийся от стены к столу, – у меня в дежурке сидит тип, заявляющий, что это он написал все пьесы Шекспира. Хочет сделать чистосердечное признание…

– Рукопись принес он? – перебил, не дослушав, Шелуденко.

– Ну, да, – кивнул Тейлор.

– И чего ты хочешь от меня?

– Чтобы ты с ним разобрался.

– С ним должен разбираться не я, а психиатр, – Шелуденко оттолкнул на край стола лежавшую перед ним стопку бумаг. – Текст пьесы Шекспира «Карденио» не сохранился. И тот, кто утверждает обратное, либо жулик, либо не в своем уме.

– Ну, это тебе известно, – с обидой развел руками Тейлор.

– Это известно каждому образованному человеку, – внес необходимое уточнение Шелуденко.

Тейлор обиженно засопел.

– И что мне с ним делать?

– С кем? – сделал вид, что не понял, Шелуденко.

– С тем типом, что принес эти бумаги, – злобный взгляд Тейлора едва не воспламенил прошитую дратвой рукопись, как будто именно в ней заключался источник всех его бед.

– Это уж твоя забота, – безразлично усмехнулся Шелуденко. – Мне он точно не нужен.

– Слушай, Игорек, – оперевшись руками о край стола, Тейлор подался вперед и проникновенно глянул Шелуденко в глаза. – Может быть, ты все же побеседуешь с ним? На вид он мужик неглупый… – Пару секунд подумав, Тейлор все же несколько изменил формулировку: – Ну, во всяком случае, не полный идиот. Глядишь, после разговора с тобой и образумится…

– Нет! – решительно хлопнул ладонью по столу Шелуденко. – У меня и без того дел хватает.

Он подхватил стоявший рядом с креслом кейс, чтобы демонстративно выложить на стол пачку документов, но, вспомнив, что ключа от кейса нет, чертыхнулся и снова поставил его на пол.

Потерпев неудачу с уговорами, Тейлор выпрямился во весь свой немалый рост и неожиданно энергично взмахнул руками.

– А к кому я, спрашивается, должен вести типа, заявляющего, что он лучший друг Шекспира? Может быть, сразу к Барцису?

Упоминание всуе имени генерального инспектора Отдела искусств считалось в Департаменте дурным предзнаменованием. И Тейлору об этом было превосходно известно.

Дабы не усугублять положения, Шелуденко поспешил сменить гнев на милость.

– Ладно, – обреченно махнул он рукой. – Давай сюда твоего шекспироведа.

– Я так и знал, что ты согласишься, – тут же заулыбался Тейлор. – Я всегда всем говорю: Игорек у нас человек добрейшей души.

Шелуденко недовольно поморщился.

Глава 4

Мужчина, появившийся в кабинете инспектора Шелуденко спустя пару минут, был невысокого роста, щуплый, с вытянутой, по форме похожей на редьку головой. Морщинистое лицо отнюдь не украшали близко посаженные маленькие глаза с узким разрезом век и крошечный нос. Длинные серые волосы с густой сединой были зачесаны назад, открывая глубокие залысины на висках. И совсем уж комично смотрелись небольшая бородка и широкие, не очень удачно подкрашенные усы. Одет незнакомец был в легкие летние брюки бледно-голубого цвета и розовую тенниску с серебристым парусником на кармане. На ногах – зеленые пластиковые шлепанцы со множеством отверстий. В руках человек держал небольшой плоский кейс – точь-в-точь такой же, как у Шелуденко.

– Мое имя – Вальдемар Хвостов! – громко объявил визитер, едва переступив порог. Глубоко вздохнув, он добавил: – Я пришел, чтобы сделать чистосердечное признание! Я виновен в том, что начиная с 1589 года…

Инспектор чуть приподнял руку с открытой ладонью, предлагая посетителю сделать паузу.

Хвостов удивленно умолк.

Шелуденко указал на кресло, стоявшее по другую сторону стола.

– Присаживайтесь.

После короткой заминки Хвостов нервно кивнул.

– Благодарю вас, – и сел на предложенное ему место.

Кейс он сначала поставил к себе на колени. Но в следующую секунду переставил его на пол, по левую руку от себя. На вид Хвостову можно было дать лет сто. Но если предположить, что он ни разу в жизни не прибегал к услугам нейропластики и энзимотерапии, то ему исполнилось лет шестьдесят или около того. Именно так выглядел шестидесятилетний человек в двадцатом веке. Или в семнадцатом.

– Я хочу сделать официальное заявление, – произнес он чуть тише, чем с порога.

Наклонив голову к плечу, инспектор с любопытством посмотрел на странного визитера.

– Так все же признание или заявление? – спросил он.

Хвостов смутился. Но всего лишь на секунду.

– Я хочу сделать признание в форме заявления!

– Чудесненько, – устало улыбнулся Шелуденко. – В таком случае вы, наверное, не станете возражать, если я включу запись.

Не дожидаясь ответа, инспектор нажал кнопку встроенного в угол стола диктофона.

– Я могу начинать? – быстро сглотнув, спросил Хвостов.

– Для начала расскажите мне, что это такое? – инспектор пододвинул Хвостову прошитую дратвой стопку бумаг, которую оставил Тейлор.

– Это рукопись Уильяма Шекспира, – ничтоже сумняшеся объявил Хвостов. – Пьеса «Карденио», считавшаяся прежде утраченной.

– Ага, – с пониманием наклонил голову Шелуденко. – Пьеса, приписываемая Шекспиру, которую на самом деле написали вы?

– Нет! – протестующе взмахнул рукой Хвостов. – Как я мог ее написать, если она не включена ни в одно из известных изданий Шекспира? Это как раз единственная пьеса, которую Уильям написал самостоятельно.

– А остальные – вы?

Хвостов вновь ненадолго замялся, после чего ответил весьма туманно:

– Я принимал в этом участие.

– Понятно, – с невозмутимым видом кивнул Шелуденко.

Инспектор повидал уже столько претендентов на роль автора шекспировских пьес, что появление еще одного не могло серьезно поколебать систему жизненных ценностей, которую он успел для себя выработать. К тому же Вальдемар Хвостов вел себя в высшей степени корректно и скромно, поскольку напрашивался всего лишь в соавторы к Шекспиру. И даже, более того, готов был признать за ним авторское право на одну из пьес. Правда, лишь той, которая никогда прежде не публиковалась по причине того, что ни одному издателю не удалось отыскать ее текст.

– Значит, это, – Шелуденко указал пальцем на стопку бумаги, принадлежавшую Хвостову, – рукопись Шекспира?

– Совершенно верно, – утвердительно наклонил голову Хвостов.

– Пьеса, написанная им собственноручно? – уточнил на всякий случай инспектор.

– Конечно! – Хвостов как будто даже удивился тому, что инспектор задает так много бессмысленных вопросов. – Если вы откроете последнюю страницу, то сможете увидеть там подпись Шекспира.

Шелуденко последовал совету визитера и в самом деле обнаружил в самом низу последнего листа рукописи подпись, сделанную той же рукой, которой был написан и сам текст.

– Если вы сличите этот автограф с известной подписью Шекспира на его завещании, то сможете убедиться в том, что они идентичны, – продолжал между тем Хвостов.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – серьезно посмотрел на Хвостова инспектор. – А что, если провести графологическую экспертизу?

Хвостов безразлично пожал плечами, – мол, делайте то, что считаете нужным.

– Откуда у вас эта рукопись? – спросил инспектор, уставившись на визитера взглядом строгого классного наставника.

– От Шекспира, конечно же, – выражение лица Хвостова говорило о том, что он не понимает, почему инспектор вообще спрашивает его об этом, – и без того должно быть понятно, что рукопись неизвестной пьесы Шекспира можно было получить только из рук того, кто сам ее написал.

– Вам известно, что не сохранилось вообще ни одной рукописи Шекспира? – спросил Шелуденко у гостя.

– Конечно, – кивнул тот. – И я могу объяснить вам, почему так произошло.

– И почему же?

– Потому что я все их продал.

Шелуденко в недоумении откинулся на спину кресла. Ситуация, которая вначале казалась ему простой, как первый трактор, становилась все более запутанной.

– То есть как это продал?

– Нелегально, конечно же, – ответил на вопрос инспектора Хвостов. – Возможно, я получал за рукописи меньше того, что они стоят в действительности. Но вырученных денег мне хватало.

– Хватало на что?

– На то, чтобы помочь Шекспиру написать его пьесы.

– Так, – Шелуденко положил руки ладонями на стол.

Посидев какое-то время в этой позе, он взял со стола пульт и нажал кнопку включения климатизатора, – в кабинете становилось просто невыносимо жарко. Не услышав знакомого тихого жужжания, Шелуденко вспомнил, что климатизатор не работает, и в сердцах кинул пульт на полку с архивными мемори-чипами.

– Вы, надеюсь, знакомы с теорией временной спирали? – на всякий случай спросил он у Хвостова.

– Конечно, – ответил тот.

– Надеюсь, вам также известно, что нынешний год нашего витка временной спирали сопряжен с 1617 годом. Шекспир же, как мы оба знаем, умер в 1616-м, то есть год назад в витке сопряженного времени.

– И что же? – не понял Хвостов.

– Все дело в том, господин Хвостов, что Отдел искусств Департамента контроля за временем приложил максимум усилий к тому, чтобы наконец поставить точку в так называемом «шекспировском вопросе». Мы отследили всю жизнь Уильяма Шекспира. И поскольку именно я возглавлял работу шекспировской секции, то могу с полной ответственностью заверить вас в том, что Шекспир писал свои пьесы сам, без чьей-либо помощи!

Шелуденко чувствовал, что, помимо собственной воли, начинает заводиться, теряя контроль над эмоциями. Ему и прежде приходилось вести разъяснительные беседы с воинствующими дилетантами, считающими себя непревзойденными знатоками творчества великого британца. Но почему-то искатель несуществующей истины, которого он видел перед собой в данный момент, – аккуратно сложив руки на коленях, Хвостов внимательно слушал инспектора, – вызывал у Шелуденко не просто раздражение, а желание немедленно выставить его за дверь. Желание было устойчивым и лишь крепло по мере того, как Шелуденко излагал элементарные основы шекспироведения, видя при этом только блеклые, невыразительные глаза человека, чье разочарование во всем сущем, казалось, не имело себе равного. Быть может, виной всему был крайне неудачно начавшийся день. Или удушающая июльская жара и сломавшийся так не вовремя климатизатор, – в кабинете просто нечем было дышать, и если бы не назойливый посетитель, то Шелуденко давно бы уже снял давящий на шею галстук и расстегнул на рубашке три-четыре верхние пуговицы. Продолжая говорить, инспектор все время повышал голос, и к концу он находился уже на предельной границе диапазона, за которым простирается зона, именуемая истерическим криком.

– Ни Кристофер Марло, ни граф Рэтланд, ни Фрэнсис Бэкон, ни Роберт Сесил, ни святые отцы иезуиты и даже ни сама Елизавета Тюдор, – никто из вышеназванных людей, включая еще порядка сотни имен, в совокупности с теми, которые, как я думаю, вы тоже готовы назвать, не имеют никакого отношения к творчеству Шекспира! Все пьесы Шекспира написаны самим Уильямом Шекспиром, сыном перчаточника из Стратфорда-на-Эйвоне, городка, в котором говорили на диалекте, распространенном в графстве Уорвик, причем этот диалект с трудом понимали в других районах Англии, человеком, не знавшим ни одного иностранного языка и никуда дальше Лондона не ездившим. Быть может, в это трудно поверить, но именно так все и было!

Подождав какое-то время, чтобы убедиться в том, что инспектор закончил свою речь, Хвостов невозмутимым голосом произнес:

– Абсолютно с вами согласен.

Шелуденко непонимающе развел руками.

– Тогда в чем проблема?

– В том, что рукопись «Карденио», – Хвостов осторожно передвинул лежавшую на столе стопку бумаг поближе к инспектору, – подлинная. Она написана рукой Уильяма Шекспира. Я сохранил ее как доказательство того, что история, в которой я оказался замешан, не досужий вымысел.

Инспектор устало откинулся на спинку кресла. Сунув указательный палец за воротник, он попытался оттянуть его. Но виндзорский узел галстука был затянут слишком туго.

– В таком случае скажите мне, пожалуйста, почему до сего дня пьеса «Карденио» считалась утерянной?

Хвостов чуть приоткрыл рот и подался вперед, готовый немедленно дать ответ на заданный ему вопрос, но Шелуденко успел сделать предупреждающий жест рукой.

– Советую вам, отвечая на мой вопрос, – произнес он голосом следователя, сумевшего разорвать паутину лжи, которую пытался сплести вокруг него коварный злоумышленник, – помнить о том, что ни один агент из группы наших наблюдателей, работавших в Англии начала XVII века, не смог засвидетельствовать ни единого, – Шелуденко патетически воздел к потолку руку с вытянутым указательным пальцем, – я повторяю, – ни единого случая представления пьесы «Карденио» какой-либо из многочисленных театральных трупп того времени. Хотя она и стояла в репертуаре «Комедиантов короля» как пьеса, написанная совместно Шекспиром и Флетчером.

– Естественно, – тут же кивнул Хвостов. – Каким образом они могли поставить эту пьесу, если единственный ее экземпляр находился у меня? – Хвостов как бы в недоумении развел руками.

Инспектор решил сделать вид, что принимает игру, которую предлагал ему гость.

– Выходит, что рукопись пьесы попала к вам, – он направил на Вальдемара Хвостова два сложенных вместе пальца, указательный и средний, – прежде чем с нее была сделана хотя бы одна копия?

– Именно так, – Хвостов коротким кивком подтвердил высказанное инспектором предположение.

И улыбнулся, – похоже, он был рад, что инспектор наконец-то начал понимать, о чем идет речь.

– А, простите, чего ради вы это сделали? – прищурившись, со скрытой насмешкой посмотрел на Хвостова инспектор. – Почему вы утаили единственную рукопись одной из последних пьес Шекспира от театральной общественности XVII века? Могли хотя бы копию им оставить. Если бы пьеса была поставлена на сцене, это только подняло бы стоимость имеющейся у вас оригинальной рукописи.

– «Карденио» нет ни в одном из собраний сочинений Шекспира, – ответил гость.

– И что с того? – не понял Шелуденко.

Хвостов посмотрел на инспектора так, словно подозревал, что он над ним подтрунивает.

– Вы представляете, какая началась бы неразбериха, если бы рукопись «Карденио» попала в руки к тем же Хеминджу и Конделлу?

– Первое собрание сочинений Шекспира стало бы более полным, – усмехнулся Шелуденко. – Не вижу в этом ничего страшного.

– И это говорит инспектор Департамента контроля за временем! – с праведным негодованием глянул на собеседника Хвостов. – Интересно, какова бы была реакция шекспироведа, живущего в любом из столетий, когда о путешествиях во времени можно было прочитать разве что в фантастическом романе, если бы вдруг однажды, взяв с полки последний том собрания сочинений Шекспира, он обнаружил в нем ранее неизвестную пьесу?

Шелуденко не был расположен рассуждать о временных парадоксах и возможных последствиях изменений, привнесенных в прошлое гостями из будущего. До сих пор ни одного реального хроноклазма зафиксировано не было, в связи с чем данная область по сей день оставалась в ведении теоретиков, которые, как полагал Шелуденко, сами весьма смутно представляли, к чему может привести спонтанное наложение будущего на прошлое. Хотя, с другой стороны, если бы в прошлом что-то изменилось, то в настоящем этого, скорее всего, никто бы даже не заметил, – для людей XXII века все, что произошло до их появления на свет, являлось уже историей в законченном, определенном и строго систематизированном виде, а не субстратом для поливариантного будущего.

– Какие у вас имеются доказательства того, что эта рукопись, – Шелуденко постучал пальцем по краю прошитой стопки бумаги, лежавшей перед ним на столе, – подлинная?

На лице Хвостова отразилось истинное недоумение.

– А какие вам еще требуются доказательства? – руки гостя плавно разошлись в стороны. – Я пришел к вам сам, чтобы сделать чистосердечное признание.

Губы инспектора едва заметно изогнулись, наметив ироничную ухмылку.

– Это я уже слышал.

– Ну так в чем же дело? – еще шире развел руки в стороны Хвостов.

– Простите, а каких действий вы от меня ожидаете?

Вопрос инспектора озадачил Хвостова.

– Но ведь вы инспектор Департамента контроля за временем, – он посмотрел на Шелуденко так, словно у него вдруг возникло сомнение в том, что он попал именно туда, куда ему было нужно. – Вы – представитель закона. Следовательно, вам должно быть известно, как поступать с такими, как я.

– Если вы имеете в виду рукопись «Карденио», которую вы якобы выкрали у Шекспира, то для начала нужно убедиться в том, что она подлинная.

– Во-первых, я не крал рукопись, а получил ее вполне законным путем.

– Уточните, как именно.

Хвостов гордо вскинул острый подбородок, украшенный маленькой бородкой.

– Шекспир подарил мне ее!