Галактический глюк Калугин Алексей
Жестокая судьба все ж таки не упустила случая нанести Вениамину последний, самый тяжелый удар. Что может быть ужаснее, чем посетить тюрьму и не отведать местной кухни? Все! Говорить больше было не о чем, и Вениамин безропотно позволил джанитам препроводить себя в камеру.
Тюремный блок, в который определили Вениамина, находился на втором этаже. Для того чтобы попасть туда, пришлось миновать еще три кордона – в конце коридора, у входа на лестницу и на втором этаже. Если первые две решетки были из металлокерамики с изменяющейся кристаллической структурой, то третья оказалась вполне традиционной. Дежуривший возле двери джанит отпер замок большим металлическим ключом, висевшим вместе с тремя другими на блестящем кольце, и отдернул тяжелый засов.
Доставившие арестанта джаниты сдали его дежурному и, не проронив на прощание ни слова – что особенно задело Вениамина, – развернулись и ушли. Пока охранник запирал дверь, Вениамин успел осмотреть помещение. Собственно, и рассматривать-то было нечего – коридор, такой же, как на первом этаже, только вместо комнат по обеим сторонам ряды узких клеток, набитых людьми. Единственная комнатушка, не похожая на камеру, располагалась рядом с дверью на лестницу. Как понял Вениамин, это было дежурное помещение джанитов, присматривающих за заключенными. Именно в ту сторону и толкнул его джанит со связкой ключей, которую он повесил на пояс.
В дежурке расслаблялись двое джанитов. Один возлежал на узкой кушетке и тупо пялился на пластиковое покрытие потолка, которое давно пора было менять. Второй, в расстегнутой до пояса куртке, сидел за столом. В руках у него был тонкий журнал с плюшевым медвежонком на глянцевой обложке. Вениамин хотел было поинтересоваться, какой это номер, но по здравом размышлении решил, что сейчас этого делать не стоит – у него еще будет возможность полистать журнал.
– Новенький? – спросил у Вениамина джанит с журналом в руках.
– Хай, – улыбнулся в ответ Вениамин.
– Выглядишь хорошо.
Не зная, что ответить на это, Вениамин только плечами пожал – мол, спасибо за комплимент.
– Надолго? – этот вопрос был адресован уже джаниту с ключами.
– Включи скрин и посмотри сопроводиловку, – мрачно и, как показалось Вениамину, не очень дружелюбно буркнул в ответ тот.
Джанит за столом бросил на коллегу неприязненный взгляд, но все же сделал так, как тот велел.
Лежавший на кушетке джанит продолжал бессмысленно пялиться в потолок, точно и не слышал разговора.
Комп-скрин в дежурке был старенький, не то что у чиф-коменданта космопорта, но, судя по выражению лица джанита, информацию он выдавал интересную.
– Бади, – обратился Вениамин к джаниту с ключами. – Мэй би, снимешь пока с меня ринги?
Джанит даже не взглянул на арестанта, только поморщился недовольно.
Вениамин тяжело вздохнул.
– Ну, як? – обратился он к джаниту, сидевшему за столом. – Надолго меня сюды?
Джанит посмотрел на него поверх скрина.
– С комплитом статей, шо значится в твоей сопроводиловке, мозгую, долго ты тут не задержишься.
Вениамин удивленно поднял бровь:
– Индид?
Джанит не удостоил его ответа.
– В сорок четвертую его, – сказал он тому, что стоял рядом с Вениамином. И весьма многозначительно добавил: – По соседству с Порочным Сидом.
Джанит с ключами усмехнулся – гнусно так – и дернул Вениамина за локоть.
– Мув!
Надзиратель шел не торопясь, а Вениамин и подавно никуда не спешил. Идя по длинному проходу меж камерами-клетками, он внимательно изучал тех, кто в них находился. Контингент был в целом спокойный: мало кто из присутствующих производил впечатление закоренелого преступника или бытового дебошира.
Пройдя чуть дальше середины коридора, джанит остановился возле пустующей клетки. Сняв с пояса кольцо с ключами, он отпер замок, откатил в сторону решетчатую дверь и, не глядя на Вениамина, махнул рукой:
– Давай.
Обвалов послушно вошел в камеру.
За спиной у него мерзко лязгнула дверь и совершенно гадко клацнул замок.
– Руки, – приказал джанит.
Вениамин просунул руки меж прутьев решетки, и джанит наконец-то снял с него наручники.
Растирая затекшие запястья, Обвалов обернулся, собираясь задать надзирателю пару-тройку вопросов по поводу тюремных правил и распорядка дня, но джанит уже топал по направлению к дежурке.
– Сори! – крикнул вслед ему Вениамин. – Во сколько завтрак?
Джанит, не оборачиваясь, махнул рукой.
– В семь, – услышал Вениамин ответ с другой стороны.
Держась руками за прутья решетки, из соседней камеры на Вениамина смотрел парень лет семнадцати, одетый в старые, невообразимо затертые брезентовые штаны и клетчатую рубашку с оторванными рукавами, завязанную на животе узлом. Жесткие черные волосы парня были коротко острижены и стояли дыбом, словно иголки у разозленного ежа. Лицо его было ничем не примечательно, если не считать нескольких красных пятен от прыщей на щеках и подбородке. Зато украшение, висевшее у парня на шее, было необычным, – грубая металлическая цепь с квадратным навесным замком. Можно было биться об заклад, что вся эта бижутерия приобретена на распродаже в скобяной лавке.
– Ты и есть Порочный Сид? – Обвалов подошел к решетке, отделявшей его от парня.
– Точно, – гордо выпятил грудь тот. – Уже слыхал обо мне?
– Немного, – признался Вениамин.
Он окинул взглядом камеру. Два метра в длину, полтора – в ширину. К решетке пристегнут откидной лежак. В дальнем углу – коробка биотуалета. Рядом – умывальник. Под умывальником – сверток с постельными принадлежностями. Если стоять спиной к двери, то по левую руку – Порочный Сид, по правую – пустая камера. Видно, недобор с правонарушителями. Если бы у Вениамина спросили, как бороться со столь явно бросающейся в глаза недоработкой, то он предложил бы сажать за решетку, к примеру, за превышение скорости и переход проезжей части в неустановленном месте. Но, судя по всему, здесь его мнение никого не интересовало.
– Ара, инц лясир, – обратился к Сиду Обвалов. – Ты не ведаешь, когда в последний раз в эту тюрьму заглядывала комиссия по правам разумных существ?
– Инчэ? – непонимающе уставился на соседа Сид.
– Разумею, – кивнул Вениамин. – И других вопросов не имею.
– Ты, похоже, не местный, – прищурился Сид.
– А шо, так бросается в глаза? – насторожился Вениамин.
– Хай найн, – Сид окинул Вениамина оценивающим взглядом. – На вид ты вроде як нормал. А вот гуторишь вещи странные. Якая комиссия по правам разумных существ мэй би на Веритасе? Здесь только Орден! – не отпуская железного прута, Сид выставил вверх указательный палец. – Разумеешь?
– Не совсем, – покачал головой Вениамин. – Ни в какие галактические организации и союзы Веритас не входит, гостей вы тоже не жалуете – меня самого, когда я на посадку заходил, пограничный сателлит едва не грохнул, – откуда же о вас проведаешь?
– А шо тебя на Веритас принесло?
– Патрульные на хвост сели, – Вениамин вскинул подбородок и с деловым видом поскреб пятерней шею. – А у меня на флаере табак контрабандный. Куды было деваться?
Сид усмехнулся и покачал головой.
– Ну, бади, ты влип.
– В смысле? – не понял Вениамин.
– Теперь тебе один кыр – на Мусорный остров.
– На Мусорный остров?
– Не слыхал о таком? – лукаво сверкнул глазенками Сид.
– Найн, – признался Вениамин.
– Як, мозгуешь, Орден деньги зарабатывает?
– Не ведаю, – пожал плечами Вениамин.
Прежде чем продолжить, Сид присел возле решетки на корточки – видно, настроился на долгий разговор.
– На Веритасе два континента, – начал он. – Оба находятся в умеренной зоне, только на противоположных сторонах шарика. То есть если проткнуть Веритас спицей так, шобы вошла она по центру Первого континента, то выйдет острие точнехонько в серединке Мусорного острова.
Растопырив пальцы обеих рук и соединив их кончики, Сид попытался изобразить, как это будет выглядеть. Получилось у него нечто смахивающее на гаргулью.
– Ты гуторил о континенте, – напомнил Вениамин.
– Ну, хай, – недовольно взмахнул рукой Сид.
– А теперь гуторишь об острове.
– Кличется он так – Мусорный остров, а на самом деле – континент. Только очень маленький. Разумеешь?
Вениамин задумался.
– Первый континент тоже маленький, – сказал он. – Но его-то островом нихто не кличет.
– И шо с того? – непонимающе оттопырил губы Сид.
– Хай найн шо, – махнул рукой Вениамин. – Так прогуторил.
– Короче, два континента, – Сид снова изобразил руками шар. – На одном – Гранде Рио ду Сол с прилегающими окрестностями и тюрьмой «Ультима Эсперанца», в которой мы с тобой, бади, сидим, на другом – мусорная свалка. Заплатив гроши, каждый может вывалить туда свои токсичные отходы.
– Каждый житель Первого континента? – спросил Вениамин.
– Ну, ты гуторишь, – усмехнулся Сид. – На Мусорном острове утилизируются отходы со всей Галактики. Вот тебе и статья бюджета.
– Ты мозгуешь, шо утилизация отходов такой выгодный бизнес, шо на доходы от него можно прокормить целую планету? – Вениамин с сомнением покачал головой.
– Не всю планету, а только один маленький континент, – уточнил Сид. – К тому же, як я слухал, на Мусорный остров свозится такая дрянь, якую боле ни в одном месте не примут. Разумеешь?
– Теперь разумею, – кивнул Вениамин.
– Ну, во! – удовлетворенно наклонил голову Сид. – Завтра сам Мусорный остров узришь.
– То есть як? – опешил Вениамин.
– А вот так, – развел руками Сид. – Хто, мозгуешь, весь тот мусор разгребает?
– Осужденные? – как-то совсем уж легко догадался Вениамин.
– Найн, – отрицательно качнул головой Сид. – Не осужденные, а приговоренные.
– Разве для того, шобы приговорить к наказанию, человека не треба сначала осудить?
– Найн, – снова качнул головой Сид.
Вениамин посмотрел на парня с подозрением. Для человека, приговоренного к работам на свалке токсичных отходов, вид у него был слишком уж беспечный.
– Значит, завтра нас отправят на Мусорный остров? – еще раз для верности уточнил Вениамин.
– Индид, – кивнул Сид.
– Всех, – обвел рукой ряды камер-клеток Вениамин.
– Ну, почти всех, – ответил Сид.
– И на якой срок?
– Ты о чем? – удивленно вытаращился на него Сид.
– Когда мы назад вернемся? – иначе сформулировал вопрос Вениамин.
Сид криво усмехнулся. А может быть, поморщился от зубной боли.
– С Мусорного острова не возвращаются.
– Як же там люди живут? Среди токсичных отходов?
– Не ведаю, – пожал плечами Сид. – Я там не был.
Вениамин прошелся по камере, остановился возле решетки, провел ладонью по лицу.
– Хай, ну и порядочки у вас.
На это заявление Сид ничего не ответил – какой смысл обсуждать существующую систему, если изменить ее нельзя. Мир несовершенен, и с этим, увы, ничего невозможно поделать. И прав тот, кто относится к сему факту с философским спокойствием.
– Тебя как кличут-то? – спросил Сид-философ.
– Вениамин. Вениамин Ральфович Обвалов.
– Зря ты прифлаел на Веритас, Вениамин Ральфович.
Как ни странно, но ни в голосе, ни во взгляде парня не было даже намека на насмешку.
– Ара, инц лясир, Сид. Порочный – это твоя фамилия?
– Найн, кликуха.
– Ты в самом деле порочен?
– Так они разумеют, – пожал плечами Сид.
– Хто? – не понял Вениамин.
– Оллариушники.
– А ты сам разве не из них?
– Я-то? – Сид оскалился, и меж зубов его на мгновение выскользнул кончик языка – точно жало змеиное. – Найн.
Ответ соседа по камере заставил Вениамина задуматься.
– Я мозговал, что на Веритасе все оллариушники.
– Почти все. Кроме тех, хто найн.
– И хто же найн?
– Я!
Гордо было сказано!
– Ты один?
– Хай найн, есть и другие. Мозгую, на Мусорном острове таких, як мы, полно.
– Пуркуа же ты не уфлаишь с Веритаса?
Сид глянул на задавшего вопрос Вениамина, точно на младенца неразумного.
– С Веритаса не уфлаишь. Тут либо будь оллариушником, як все, либо отправляйся на Мусорный остров. Хай и почему я должен уфлаеть? Мой дед высадился на Веритасе, когда здесь еще никаких оллариушников не было! Пусть они и убираются!
Парень разгорячился настолько, что пару раз в сердцах ударил ребром ладони по решетке.
– За шо тебя взяли? – спросил Вениамин. – За то, шо Оллариу вместе со всеми не кричал?
– За саморез.
– Инчэ?
Сид повернулся к Вениамину спиной и скинул с плеч рубашку. Под левой лопаткой багровел свежий шрам – небольшой, сантиметра два в длину, аккуратный.
– Сид, ты забываешь, шо я не местный, – с укоризной произнес Вениамин.
Парень накинул рубашку на плечи и повернулся к Вениамину лицом.
– Я вырезал вживленный идентификатор. Ну, не сам, конечно, – помогли. Но инициатива была моя.
Брови Вениамина поползли вверх, а затем сошлись у середины лба. То, о чем говорил Сид, – если, конечно, Обвалов правильно его понял, – было чудовищно, невообразимо и дико. Требовалось приложить определенное усилие, чтобы поверить, что подобное могло происходить на самом деле.
– Ты хошь прогуторить, шо вживленный идентификатор личности есть у каждого жителя Веритаса? – спросил он для того, чтобы окончательно развеять все сомнения.
– За Мусорный остров ничего прогуторить не могу. А на Первом континенте вживленный идентификатор есть у каждого, хто олдей двенадцати роков.
– То есть джаниты могут легко определить местонахождение любого гражданина, введя соответствующий код в поисковую систему, – в полнейшем замешательстве Вениамин обхватил ладонью подбородок. – Хай, теперь я кумекаю, насколько глуп был мой вопрос о правах разумных существ.
Вениамин сделал два шага по камере, уперся в стену, развернулся и шагнул в обратную сторону.
– Я все мозгую, есть ли идентификатор у Великого Магистра Ордена? – задумчиво произнес Сид. – Ты шо по этому поводу шурупишь?
Вениамин рассеянно посмотрел на Сида.
– Это имеет якое-то значение?
– Хай найн, симпл интересно.
Ничего не ответив, Вениамин продолжал ходить по камере.
Минут десять Сид молча наблюдал за ним, время от времени тяжко вздыхая, – больно было смотреть, как человек мается.
– Хай не переживай ты так, Вениамин Ральфович, – сказал он наконец. – Мозгую, и на Мусорном острове люди живут. Станем держаться вместе, глядишь, и не пропадем.
Вениамин остановился посреди камеры – если, конечно, уместно говорить о центре помещения, в котором с трудом можно было сделать два шага, – щелкнул пальцами и улыбнулся.
– Ось так, Сид, только у меня другие планы.
– Инче? – поинтересовался Сид – ненавязчиво, именно так, как и подобает сокамернику, не успевшему съесть с товарищем по несчастью даже пары ложек соли.
– Собираюсь ночью свалить отсюда. У тебя есть на примете кильдим, где можно отсидеться?
Сид, похоже, решил, что Вениамин спятил. Он медленно набрал полную грудь воздуха и чуть приподнял руки, как будто собираясь сказать – ты не волнуйся, дорогой, все будет в порядке – и, может быть, даже постараться улыбнуться после этого. Но – пауза. А затем:
– Отсюда не убежать.
– Ты в этом уверен?
Снова долгая пауза.
– Я не слухал, шобы кому-то удалось сбежать из «Ультима Эсперанца».
– Мэй би, потому шо никто и не пытался?
– Ты знаешь, як это сробить?
– Мэй би.
Сид опустил взгляд и в задумчивости, а может быть, в растерянности провел ладонью по волосам. Затем ладонь скользнула вниз и огладила сначала одну щеку, затем другую. Одно дело – верить в то, что ты парень лихой, много чего повидавший, и терять тебе вроде уже нечего. Совсем иное – действительно решиться на отчаянный поступок. В конце концов, и на Мусорном острове люди живут, а вот с пулей в животе не очень-то потанцуешь.
Вениамин подошел вплотную к решетке и взялся за прутья руками.
– Но то цо? – совсем тихо проговорил он. – Кильдим на примете есть?
Сид поднял взгляд, все еще немного растерянный, и серьезно посмотрел на соседа по камере. Он даже не попытался изобразить улыбку – и Вениамину это понравилось.
– Есть.
Глава 3
В которой говорится о том, что делать, когда некуда бежать
Оллариу – призыв к действию. Оллариу – жизнь, стиль жизни. Оллариу – род отношений между людьми. Оллариу – удовольствие и радость. Оллариу – это все.
Устав Ордена поклонников Хиллоса Оллариушника.Изначальный вариант. Раздел «О том, что такое Оллариу»
Хотя, казалось бы, деление суток на часы и минуты по сути своей лишь одна из многих условностей, к которым прибегает человек для того, чтобы максимально упростить и отчасти рационализировать свою жизнь, существуют все же часы, наделенные некой магией, окутанные мистическим ореолом, за каковым скорее всего не кроется ничего, кроме извечного пристрастия людей к ловле черных кошек, где бы они ни появлялись.
И все же, и все же, и все же…
К примеру – полночь. Таинственное и немного пугающее время суток. Неуловимый миг, когда сегодня превращается во вчера, а завтра становится сегодня. Ни объяснений, ни комментариев, ни ответов – просто короткий, чуть приглушенный щелчок минутной стрелки, занявшей строго вертикальное положение и закрывшей собой часовую – всего на одну минуту. Разве не в полночь положено выкапывать из земли клады? Разве не в полночь совершаются все самые ужасные злодеяния? Разве не в полночь начинают плестись нити заговоров? Быть может, полночь – это тот самый миг, когда можно убить даже время?
Чем была примечательна полночь в тюрьме «Ультима Эсперанца»? Тем, что ровно в полночь все заключенные должны были под надзором дежурных надзирателей делать Оллариу. Сид не сумел вразумительно объяснить Вениамину суть этого действия. Возможно, виноват в этом был сам Обвалов – когда он понял, что не получит однозначный ответ на заданный вопрос, то сразу потерял всякий интерес к проблеме Оллариу. Полночь была определена Вениамином, как срок начала воплощения в жизнь хитроумного плана, в результате которого он должен был оказаться за стенами «Ультима Эсперанца». Все прочее имело прикладной характер.
Вениамин посмотрел на часы, которые, как ни странно, не забрали при обыске. До полуночи оставалось четыре с половиной минуты. Вениамин расстегнул ветровку. С левой стороны на подкладке красовалась вышитая эмблема фирмы-производителя – золотая геральдическая лилия на серебристом фоне и алая лента с надписью «VROOM». Подцепив ногтем, Вениамин выдернул из основы серебристую нить и обернул ее вокруг указательного пальца.
Сид молча наблюдал за манипуляциями соседа по камере. Он уже пару раз пытался спросить Вениамина о том, что он собирается предпринять с целью их освобождения, но ответа не получил. Не потому, что Вениамин делал тайну из своих планов, а потому, что никакого ясного плана у него не было. Вениамин любил старый, добрый джаз времен свинга и бибопа, времен великих музыкантов, не признававших никаких правил, кроме собственного чувства ритма и восприятия музыки как непрерывного звукового потока, пропускаемого через тело. Должно быть, именно по этой причине в работе Вениамин также чаще всего придерживался импровизационного стиля. За что нередко получал втык от начальства. Но, с другой стороны, несомненным показателем успеха являлось то, что с работы его до сих пор не выгнали.
Взяв нитку двумя пальцами за концы, Вениамин натянул ее и резко дернул в разные стороны. Серебристое покрытие, оставшееся в пальцах левой руки, он щелчком сбросил на пол. Пальцы правой руки Вениамин продолжал держать плотно сжатыми, хотя со стороны казалось, что в них ничего нет.
И тут Сид чуть было не стукнул себя ладонью по лбу, сообразив, что затевает Вениамин Ральфович. Не иначе, как сосед по камере обзавелся где-то той самой мономолекулярной нитью, о которой однажды рассказывал Сиду дядя Юксаре!
– Ниточка из атомов углерода, сцепленных меж собой каким-то хитроумным способом, – говорил Юксаре, прихлебывая из фляжки самодельный джин, который сам он по непонятной причине именовал «Капитанским». – Настолько тонкая, что легко проходит сквозь межмолекулярные соединения. Во так! – Юксаре неожиданно сунул Сиду под нос палец с толстым, обломанным ногтем – почему-то средний палец, а не какой другой. – Допустим, полоснули тебя поперек пальца мономолекулярной нитью. Ты в первый момент ничего и не почувствуешь. А потом, глядишь, палец – вжик! – и отвалился, – средний палец Юксаре изогнулся, точно крючок на конце багра. – Но! – теперь перед носом Сида торчал указательный палец Юксаре. – Если успеть прижать палец к прежнему месту и как следует зафиксировать, так межмолекулярные связи восстановятся и вроде бы ничего и не произошло. Во как, парень!
– И где же такую нитку прикупить можно? – насмешливо поинтересовался Сид.
Из всех знакомых Сида дядя Юксаре был, пожалуй, единственным, чьи интересы можно было назвать разносторонними. Но имелась у него слабость – любил приврать. Даже не приврать, а прихвастнуть малость. Так разве ж то грех?
– Дурак ты, Сид, – спокойно, без обиды ответил тогда Юксаре и в очередной раз приложился к фляжке. – А мономолекулярная нить не для дураков всяких. Ею только спецслужбы пользуются.
– А тебе-то о ней откуда известно? – продолжал подтрунивать над родственником Сид.
На этот раз Юксаре отчего-то обиделся.
– Оттуда, – ответил он брюзжащим голосом. И, помедлив, еще раз повторил: – Оттуда!
На этом разговор и закончился.
Тогда, слушая Юксаре, Сид был уверен, что родственничек по своей обычной привычке заливает, а вот сейчас, наблюдая за приготовлениями Вениамина, неожиданно вспомнил о том давнем разговоре.
Вениамин тем временем присел на корточки возле двери камеры и принялся за дело. Работал он спокойно, неторопливо, как будто всю жизнь только тем и занимался, что срезал замки мономолекулярной нитью. У Сида не было возможности внимательно следить за манипуляциями Вениамина, но, когда, обернувшись, Обвалов весело подмигнул ему, парень понял, что дело сделано.
– Давай! – Сид тут же протянул руку через решетку и нетерпеливо дернул пальцами. – Давай, теперь я свою камеру открою!
– Найн, – улыбнувшись, качнул головой Вениамин.
Лицо Сида недоумевающе вытянулось.
– Инчэ? – произнес он почти в полный голос. – Ты же гуторил, шо мы вместе…
– Не дам, – откинув полу ветровки, Вениамин спрятал мономолекулярную нить за блестящую этикетку с надписью «VROOM». – Замок ты все равно открыть не сможешь, а вот пальцы себе отрежешь запросто.
– Так як же?..
– Твою камеру я отопру ключом.
– Яким таким ключом?
Посмотрев на парня, Вениамин невольно усмехнулся. Сид не иначе как решил, что сосед собрался обвести его вокруг пальца. Подумал бы лучше о том, что, будь у него такое намерение, Вениамин мог и вовсе не ставить соседа в известность о своем намерении покинуть нынче ночью «Ультима Эсперанца».
– Я отопру твою дверь ключом, шо принесет джанит, – медленно произнес Вениамин.
Голос его звучал настолько уверенно, что Сид задумался, хотя и не видел в этом особого смысла. Более странного человека, чем Вениамин Ральфович, он в жизни своей не видел. Ну, если не считать, конечно, свихнувшихся фетюков из квартала Желтые Кирпичи. Обвалов не был похож на фетюка. Но не было у него ничего общего и с нормальным оллариушником. Сид в задумчивости дернул замок, висевший у него на шее.
Была у Порочного Сида такая интересная особенность – когда он крепко над чем-то задумывался, то мог прийти к самым неожиданным выводам, способным удивить кого угодно, а не только преподавателя элементарной логики на курсах повышения квалификации работников полей ассенизации и отстоя. Сид и сам привел бы несколько случаев, когда подобная манера мышления сослужила ему не лучшую службу, но все равно не мог ничего с собой поделать – знал, что нужно сказать «да», а все равно говорил «нет».
Одному Хиллосу известно, куда бы на этот раз завел сложный мыслительный процесс Порочного Сида, если бы стрелки часов не сошлись на цифре двенадцать, что заставило дежурного надзирателя покинуть уютную комнатушку и выйти в тюремный коридор. Двигало им при этом отнюдь не чувство долга, а элементарное нежелание получить втык от начальника тюрьмы, который с трепетным волнением и нежностью относился к разработанной им самим программе под названием «Робим Оллариу вместе!». Поутру, явившись на службу, начальник тюрьмы первым делом интересовался, как прошло полуночное пати в каждом тюремном блоке, а случалось, что и видеозаписи просматривал. Понятное дело – выслуживался перед вышестоящим начальством. Но рядовые джаниты были на него за это не в обиде – что поделаешь, когда жизнь такая.
Сид почувствовал на себе острый взгляд Вениамина.
– Сделаешь? – тихо спросил Вениамин, когда парень посмотрел в его сторону.
И все, ни слова больше, – глупо дважды повторять одно и то же.
Сид быстро кивнул и снова перевел взгляд на надзирателя.
Джанит вышел на середину прохода, остановился, окинул суровым взглядом камеры-клетки и подтянул широкий ремень, на котором висели кобура с пистолетом, чехол с наручниками, пластиковая дубинка и большое кольцо с ключами. Движения его были неспешны и основательны – он точно знал, что ему нужно делать, и не собирался отклоняться от установленной процедуры. Сунув два пальца в карман куртки из кожзама, джанит вытянул оттуда плоский металлический свисток. Заранее улыбаясь в предвкушении того, что должно произойти, надзиратель поднес свисток к губам и со всей дурацкой мочи дунул в него.
Резкий, пронзительный свист, вибрируя на грани слышимости, тонким сверлом вошел в уши. Вениамин, не ожидавший такого, невольно пригнул голову и зажал уши руками.
До полуночного Оллариу-пати заключенным запрещалось раскладывать лежаки, но кое-кто уже дремал, примостившись на корточках в дальнем углу камеры. Свисток надзирателя заставил всех мгновенно вскочить на ноги.
Довольно ухмыляясь, джанит сунул свисток в карман.